О том, что "Святой Эльяр Ганиев" прибыл на летающую тюрьму, все почувствовали во время стыковки. Масса транспортника была значительной - несколько десятков тысяч тонн, и "Ислам Каримов" слегка вздрогнул, едва два объекта над Нептуном вошли в физический контакт. Все бросились к иллюминаторам, и стали смотреть на прибывший с Земли корабль. Вообще-то, официально он числился пассажирским, однако значительное количество артиллерии и локаторов на борту, которые легко было узреть, вызывало сомнение в его мирном назначении. Хотя в данную минуту беспокоиться не следовало, это была не карательная акция и не миссия устрашения, чем обычно занимался космический флот Узбекистана. Да и бунт заключенных был подавлен собственными силами. На "Ислам Каримов" доставили международную делегацию, имевшую явно дружеские цели. Заключенные уже были оповещены, как следует себя вести при встрече с иностранцами, что говорить, и не дай бог кому-то отойти на йоту от предусмотренного - участь того ожидает самая страшная, какая может быть в тюрьме. Иначе говоря, ему никто не позавидует. И все же, не все так думали.
- Ты считаешь, это что-то изменит в нашей судьбе? - с иронией спросил Ахмедов, видя, как волнуется журналист. - Вспомни, как приезжали в Узбекистан сто лет назад, и сегодня всякие там комиссии и инспекции от гуманитарных и прочих структур - какой толк? Они не вернули мертвых и не спасли других от виселицы. Для них это - канцелярский труд, отчет который ляжет какому-то боссу, а тот отложит ее в шкаф. Всех в реальности заботят собственные интересы...
- Я хотел бы на это надеяться, - признался Алексей. - Международные делегации имеют силу влияния... Иначе их бы не организовывали...
- Не будь наивным, Алексей, - покачал головой квадратный человек. - Это всего лишь мировая игра, и мы в этой игре - просто пешки. Если серьезно, то никому нет до нас дела, "гулий" - вот что сейчас высшая ценность, а не жизни заключенных на борту "Ислама Каримова". Только мы сами сможем изменить свою судьбу - не иностранцы, не гости.
Журналист в душе был согласен с ними, однако не хотел лишать себя возможности изменить ход событий без насилия. Он воевал, и не один год, и понимал, что смертью кого-то не решить проблемы. "Она-то не в одной личности сидит, а во всех нас, - думал он. - Пока молчим, не сопротивляемся, на нас ездят, убивают и насилуют. Мы равнодушны к самому себе, и поэтому история нас так наказывает. Ведь свободолюбивый народ не позволит себя охомутать, превратить в раба. Люди обязаны помогать друг другу. И если мы достучимся до мирового сообщества, то это уже что-то будет значить. Пускай мир видит, что мы - не бессловесный скот".
- А если нет? - спросил вдруг Сигизмунд, который находился рядом и читал мысли благодаря своим парапсихологическим способностям. Он был в курсе душевных смятений Алексея.
- Чего? - не понял журналист, поворачиваясь к нему.
- А если мировому сообществу на нас наплевать, тогда что? Будешь писать дальше письма? Привлекать внимание кого-то?.. Не тратишь ли ты напрасно время, "Че"?
Воронович сразу понял, что его мысли доступны для собеседника и скрывать от него не удастся ничего. Даже его революционная кличка была известна. Поэтому и не юлил, сказал открыто:
- Тогда - революция! Мы ее начнем! Только это тогда, когда другие доступные и возможные способы окажутся исчерпанными! Революция - последная форма протеста и сопротивления диктатуре и насилию!
Ахмедов, услышав это, повернулся к нему и уже с любопытством смотрел на журналиста. Ему понравилось это, только, понимая, что говорить это вслух раньше времени опасно, тихо сказал:
- Об это не сейчас - Зуфаров все видит и слышит. Всем закрыть рты!
Все умолкли, понимая, что этими фразами они могут подписать себе приговор. Ведь администрация еще не отошла от бунта, у тут новое что-то зреет? Надзиратели растерзают в ту же секунду - и не стоит в этом сомневаться. И тогда под молох попадут даже те, кто не помышлял о революции и все надеется на амнистию или окончания тюремного срока... Ведь жить все-таки хочется всем.
Группа Ахмедова была в своей камере, и ожидала распоряжений от бригадира. А Ешуа Коскинович пока не появлялся, видимо, в числе других был допущен на церемонию встречи делегации и там выражал благодарность демократическому строю Узбекистана. Ему, как иностранцу, гражданину Северной Монархии Азербайджана, осужденному, но в тоже время политически незаинтересованному лицу, типа, стоило доверять. Работа сегодня была отменена во всех цехах. Это впервые за время существования летающей тюрьмы. Но отдыха не получилось. После подавления бунта все находились в тяжелом психологическом состоянии. Жизнь на орбите Нептуна казалась бессмысленной и утомительной. Люди находились в своих камерах и тихо занимались своими делами, например, стирали свою одежду, счищали с кожи наросты и всякие там чешуи, которые появлялись от нарушения обмена веществ. Некоторым, в рамках смены, продолжали водить в кабинеты "Марифат ва манавият" для промывания мозгов. Между тем, часть заключенных готовилась к "спектаклю" - мероприятиям, направленных на создание у международной делегации иллюзии соблюдения прав человека в исправительно-трудовом учреждении.
В этот момент люк открылся. По ту сторону стояли немного бледный Файзуллазаде и сам капитан демократии Ахмаджанов, сжимавший пистолет у пояса. Они недружелюбно разглядывали всех, словно хотели каждого проткнуть на шампур и сделать шашлык. Наконец-таки Нодир произнес:
- Волосевич - на выход! По твою душу пожаловали...
Журналист встал с кровати и сделал шаг в сторону люка. Ахмаджанов отступил и предупреждающе заявил:
- Значит так, "Че Гевара", это тебе не Куба и вообще не Латинская Америка! Попытки сопротивляться или подтолкнуть кого-то к революции оставь навсегда! Узбеки по мировоззрению рабы и по духу - трусы! Ты знаешь, как расправились с теми, кто взбунтовался тут пару дней назад! Не вздумай напасть на меня или на моих коллег, - и тут капитан жестом показал на стоявших позади него десяток спецназовцев, которые были вооружены, но при этом чувствовали себя обеспокоенно - о навыках борьбы Алексея они уже прослышали и понимали, что даже их количество и вооружение для него - не помеха. - Иначе тебе не поздоровится. Но больше всего не поздоровиться твоим друзьям, которые станут заложниками! - и тут капитан ткнул в каждого из группы по отдельности. Он не считал, хотя видно было, что у Ахмедова уже не та численность.
- Я понял, - усмехнулся Алексей, чем вызвал волну негодования у "эсэсовца". - Только зачем повторяться? Я все-таки не идиот!
- Не иронизируй, я говорю серьезно, - выдавил тот из себя. - Сейчас мы явимся в кабинет Его превосходительства директора тюрьмы Закира Исаева. Там находится Международная делегация. Ты скажешь все то, чему я тебя учил. Отойдешь на йоту от сценария - смерть одному из твоих коллег. Я казню всех тут в камере. Потом буду на твоих глазах мучить, а потом убивать заключенных, у которых есть "счастье" иметь такие же буквы в имени и фамилии, как у тебя! Уверяю тебя, людей на "Исламе Каримове" много - праздник мы себе устроим как надо!
Все в камере с тревогой посмотрели на журналиста. Было ясно, что умирать им просто так не хочется. Геннадий Резников шевелил губами, как рыба, выброшенная на берег, словно что-то хотел сказать, но не решался в присутствии надзирателей. Эркин Баратович сузил глаза и лишь едва заметным движением пальцев показал: ступай, за нас не беспокойся, если нам суждено умереть, то умрем с честью. Все равно мы тут обречены...
Алексей вышел из камеры. Первым пошел капитан, слева от него чуть позади - Ешуа Коскинович. Потом шагал журналист, окруженный с двух сторон и сзади вооруженными охранниками. Все они волновались, тихо шептали что-то, при этом направив стволы автоматов прямо на заключенного. В их глазах так и выступали страх и ненависть. По дороге они встречали празднично одетых сотрудников тюрьмы, которые так и хотели показать атмосферу светлой жизни за миллиарды километров от Земли.
Через пятнадцать минут конвой был у кабинета директора. Воздух здесь был настолько чистым и ароматизированным, что Алексей едва не потерял сознание - за короткое время он привык вдыхать запах нечистот и плохоотфильтрованной атмосферы, и перемена было схожим удару боксера в голову. Охрана осталась в коридоре, а Воронович в сопровождении Ахмаджанова и Файзуллазаде вошел в помещение. Все было также там, как и в первый день, когда журналист встретился с грозным хозяином судеб на этой летающей тюрьме: ярко горящая люстра, голографические портреты семьи Ислама Каримова, включая его потомка Абдугани, нынешнего диктатора. Стеллажи с книгами великих мыслителей, включая главного, который "определил эпоху", а также копия статуи Сохибкирана. Единственное, что изменилось - это мантия судьи перекочевала из стеклянного ящика на тело Исаева. Сам же он стоял среди множества людей - гостей или, если быть точнее, членов Международной делегации. Столы были забиты яствами, и обонянием Алексей почувствовал, что это были не химические эрзац-продукты, а настоящее мясо, хлеб, красная и черная икра, баклажаны, рыба, огурцы, киви и многое другое. В хрустальных бокалах плескалась, естественно, не вода, хотя вода на "Исламе Каримове" считалась одной из главной ценностей. Судя по лицам иностранцев, они тут отмечали, скорее всего праздник, чем рабочий план визита. Еще немного - и дело дошло бы до дискотеки. Смотря на слащавые физиономии Ширин Акинер, Мишульи Север, Маши Лонской, а также некоторых других из делегаций, Алексей ощутил, что говорить им об ужасах тюрьмы бесполезно. Они не поймут и не захотят даже понимать. Свидетельством их благосклонности к ситуации на корабле были знакомые коробочки, внутри которых находился "гулий", а также а-ля фуршет на столах. Делегацию просто подкупили, и правда ей была не нужна. Более того, он узрел команду "актеров", которые исполняли роль заключенных, стало ясно, как проводится операция по фальсификации реальности на летающей тюрьме. Обидно, что и его сделали одним из участников этого фарса.
Журналист вздохнул. Картина перед ним встала нерадостная. Его надежда информировать мировую общественность через этих лиц расплылась, как пятно краски на океанской волне. Тут к нему подошла Светлана Артыкова, играя пальцами в воздухе, словно водила ими по невидимым струнам арфы. На ее ногтях горел дорогостоящий лак от "Коко Шанель", флакончик который стоит больше двухмесячной зарплаты инженера на заводе Узбекистана. А такого косметического набора у сенаторшы было за сотни.
- Ну, милок, расскажи, как тебе тут живется? - нежным голосом проворковала она, словно разговаривала с любовником. Она улыбалась, хотя за этим выражением лица скрывалось напряжение, холод и ненависть. Несомненно, Артыкова боялась таких людей, для которых свобода и истина превыше всего, даже собственной жизни. Ее саму власти давно купили с потрохами, и теперь женщина отрабатывала "хлеб". Всех, кто был против власти, были против нее, и такими она боролась, точнее, запускала весь репрессивный аппарат.
Воронович, разглядывая всех в кабинете, невольно понимал, что сейчас Ахмедов прав - не те эти люди, которым следует рассказывать об ужасах тюрьмы. Наверняка Исаев и его команда вертухаев подготовились, скрыли все следы репрессий и теперь голословить - значит, навлекать беду не столько на себя, сколько на товарищей, которым влетит лишь за то, что они в его группе. Перебрав в уме десятки вариантов поведения, он остановился на том, что говорить лишнее не нужно, и решил играть по заданному сценарию. Если это позволит сохранить жизни товарищам, то стоит пойти на временную сделку с дъяволом. А там уж видно будет, что делать...
- Нормально, грех жаловаться, - буркнул журналист. Хотя его голос не содержал нотки радости, однако положительный отзыв вызвал чувство удовлетворение как у персонала тюрьмы, так и у Артыковой, Камилова и Абдуллаева. Иностранцы тоже заулыбались, ибо желали услышать подобную фразу. В реальности мало кто из них прибыл сюда с действительно желанием разобраться, для них это было больше туризмом за счет узбекских налогоплательщиков. Хотя не все так думали, и многие платили за полет самостоятельно, в частности, Марьям Ибрагимова.
- Может, к тебе плохо относятся? Плохо здесь кормят? - продолжала спрашивать сенаторша, кружа вокруг журналиста, как пчела у цветка, на что Алексей коротко отвечал:
- Относятся сносно. Кормят нормально.
- Вы много работаете? - поинтересовалась Маша Лонская.
- Обычный график - восемь часов.
Мишулья решила, что пора и ей подать голос:
- А опасный вид работы?
- Нет...
- Отдых вам организуют?
- Да. Театр, музыка, бассейн, солярий...
- Какие медицинские услуги?
- Все есть - и лекарства, и внимание, и лечение...
Вопросов было много, и на все на них Воронович отвечал без особой охоты, сжато. Он словно отстреливал фразу. Любого другого это насторожило, но только не Лонскую, Север и других. Сотрудники администрации, в свою очередь, уже решили, что журналист сдался, проявил слабость перед силой, и теперь будет играть по их правилам. Однако никто из них не догадывался, что в эти минуты он обдумывал версию Ахмедова, и находил в ней рациональное зерно. "Если уничтожить самого главного гада в прошлом, то и этих тварей не будет в наше время", - мелькнула мысль у него. И сейчас ему хотелось, чтобы все это поскорее закончилось, он вернулся в камеру и там уже с Ахмедовым быстро разработал план действий. Только все пошло дальше иначе, чем думали все.
- Вот видите, госпожа Ибрагимова, ваш журналист сообщил нам, как здесь живется заключенным. Это рай у Нептуна. Многие бы мечтали работать здесь. И тепло, и сытно, и уютно, - промурлыкала Артыкова, обращаясь к неприступной профессорше.
Та все это время молчала и слушала ответы журналиста. Ее лицо было напряженно, но спокойно. После того, как тот удовлетворил "любопытство" всех членов делегации, она выступила вперед, однако не стала задавать дурацких вопросов, понимая, какой ответ услышит.
- Слушай, тебя же товарищи с гордостью называли "Че Гевара"! - вскричала вдруг Ибрагимова, обращаясь к Вороновичу. - Так покажи, что ты достоин имени этого великого революционера! Не трусь! Будь мужчиной! Расскажи правду! Я, может, одна здесь, кто хочет знать истину, однако я донесу до мира, что на самом деле твориться на "Исламе Каримове". Пусть это станет твоим последним боем, как у Эрнесто в Боливии! Но ты покажешь, что не сломить тебя и таких как ты!
Это как удар электрического хлыста, которым любил воспитывать заключенных главный вертухай Ахмаджанов. Напоминание о том, что его называют по имени знаменитого человека, заставило собраться, отряхнуться от всего, как от дурного сна. Алексей сглотнул горькую слюну и посмотрел в смелые глаза профессорши. И в них увидел стойкость, непоколебимость и отвагу. Эта женщина могла повести за собой людей и наверняка это делала там, на Земле. "Ей место именно возле Че Гевары, и может, она была бы с ним до конца, если история и жизнь дала ей такой шанс", - понял Воронович. Журналист почувствовал в ней силу духа, желание бороться за справедливость, добраться до правды. В нем опять что-то перевернулось, возникло желание сопротивляться, быть самим собой. "Уважай себя, Алексей, если хочешь остаться человеком, ведь эта женщина прибыла сюда именно ради тебя", - обратился он к самому себе. Разве себе врут?
И он сказал громко:
- Вы правы, все что было сказано мной раньше, это вранье! Мне капитан Ахмаджанов прямо заявил, что будут уничтожены мои друзья, если я скажу правду. А она ужасная. Это тюрьма, а не курорт. Людей здесь пытают и убивают, причем это делает часто сам капитан демократии. Мы едим своих же собратьев, мертвых, потому что продуктов питания не хватает. Это сейчас всем раздали для показухи жратву из неприкосновенных запасов, тех, откуда кормятся вертухаи. Но как вы покинете "Ислам Каримов", все вернется на круги своя. Мы для них - пушное мясо, рабы, тягловый скот. Но рабов и скот хоть жалеют, не насилуют, а нас - эксплуатируют нещадно.
Мишулья Север закатила глаза, так как не ожидала такого поведения. Она бы закатила истерику, если бы рядом стоявший Ахмаджанов не сжал ей руку. Представительница фонда "Сеть новых демократических систем", пришла в себя и встала за мощную спину "эсэсовца". А тем временем Воронович продолжал:
- Работаем мы в ужасных условиях: радиация, тяжелый физический труд, никакой механики. Люди умирают от непосильного труда. Мутируют. Вы не представляете, как от радиации руды "гулия" изменяется обмен веществ. Люди превращаются в чудовищ...
- Мы не видели тут никаких чудовищ! - сердито заявил академик Абдуллаев.
- А вы разве прогуливались по тюрьме? Заходили во все уголки? "Ислам Каримов" огромен, легко упрятать мутантов или просто выкинуть их за борт, и тогда точно никого вы не найдете!
- Но вот эти женщины утверждают, что здесь им как в раю, - сказала Ибрагимова, - они благодарны администрации тюрьмы за хорошее к ним отношение...
- Да где же вы видели таких холенных и ухоженных заключенных? - нервно засмеялся Алексей. - Они такие же заключенные, как я солист Марсианского оперного театра! Настоящие "зэки" все мутированные, вы даже не представляете, в каких уродов они превратились... Самый ваш кошмарный сон - это приятная картина по сравнению с нашей реальностью. У Нептуна нет рая, я вас уверяю...
Марьям усмехнулась и, повернувшись к побледневшим лже-заключенным, сказала:
- Они утверждают, что работают на участке, где обрабатывают "гулий", и в госпитале, ухаживая за больными...
- Утверждать можно все, что угодно, если особенно текст заранее заучен. Но если хотите удостовериться, кто они на самом деле, то просканируйте им левую ладонь, у заключенных имплантирован микрочип, как у меня, - и Алексей протянул вперед руку - под его кожей слегка мерцал красный огонек. - Если сигнала нет, то это вам первое доказательство лжи местной администрации. Что это - элементарная подмена!
У Исаева потемнело в глазах, что он чуть не упал в обморок от напряжения. Судорожно подергивалась его правая щека. Было понятно, что этот журналист может завалить прекрасно отрежиссированный спектакль. Заметно нервничала и сенатор Артыкова, смотря, как нахмурились некоторые члены делегации, взяв слова на карандаш, - ведь и она несла ответственность за то, как будет представлена для них обстановка на летающей тюрьме. Этот проклятый журналюга вдруг отказался играть по их правилам и мог осложнить ситуацию своим рассказом. Понимая, что все клонится к краху, Ахмаджанов сжал до посинения свой кулак и торопливо сказал, желая выправить сложное положение:
- Хочу внести пояснения. Да, действительно, есть такая практика - заключенным для идентификации под кожу имплантируется датчик, который позволяет установить личность человека. Это биометрический паспорт. Закон Министерства по демократизации и свободе регулирует применение подобных устройств. Но тем, кто проявил усердие, встал на путь исправления, мы идем навстречу и извлекаем эти датчики. Перед вами те женщины, которые положительно характеризовались бригадирами и самой бригадой, доказали, что не будут больше бун... заниматься криминалом!
- Да неужели? - парировал его Волосевич. Становилось смешно, как вертухаи выкручивались из ловушки. Только ответ капитана показался неубедительным, более того, открытой фальшивкой, и это почувствовали все. - А как же получилось, что эта женщина, - тут Алексей ткнул на ту, которая себя назвала как Мадина Рашидова, - раньше имела имя Светлана Инамова, она была главным медицинским палачом на "Исламе Каримове", ставившая эксперименты над людьми. Говорят, даже изобрела кнохенскоп...
Термин был профессорше незнаком и она переспросила:
- Чего?
- Это инструмент пыток, - пояснил Волосевич. - Человеку крошили кости, и он превращался в червяка... просто мясо... Так теперь госпожа Инамова - заключенная? Хе, вот уж приятная новость! Остальные присутствующие здесь - тоже из ее ведомства. Все они - палачи и садисты! У них был виварий с бесхребетными людьми, но его отстрелили на Нептун, чтобы вы не смогли увидеть свидетельства этих страшных издевательств и пыток. Я видел, как эта камера падала на планету!
Лже-заключенные растерянно переглядывались. Инамова кусала губы и даже выдернула с головы кабель, который соединял ее с портативным компьютером. Разоблачение стоило ей сильного эмоционального стресса, микрочип, не выдержав напряжения, сгорел прямо на виске - оттуда вилась сизая дымка. Такого поворота событий никто не ожидал. Заместитель министра Абдулазиз Камилов подавился бутербродом, который продолжал жевать даже в этот неприятный для многих вертухаев момент. Стоявшая рядом сенаторша треснула его по затылку, намекая, мол, чего молчишь, выручай, заглуши этого мерзавца своей заумной речью! Да только этот дипломат больше любил чревоугодничать, чем шевелить "булками" в черепе. Он только мычал на плохом английском что-то несуразное и тряс рукой, размазывая бутерброд по костюму. Рустамжон Абдуллаев в страхе спрятался за спинами других членов делегации, он трясся и икал, и даже жалел, что согласился лететь на Нептун.
- Это... ложь! Это поклеп! Я самая настоящая Мадина Рашидова, заключенная! - заорала Инамова, топая ногами. - Я исправилась! Меня наградили! И микрочип изъяли.
Однако Алексей понял, что останавливаться нельзя и произнес:
- Тогда должен быть шрам от микрооперации. Покажи ладонь!
Ясно как белый свет, что никакого шрама у Инамовой быть не могло. И женщина отступила, спрятав руку за спину. Она испытывала теперь страх. Ведь из-за ее недальновидности пошел коту под хвост весь сценарий, а такое Исаев не прощал, месть его была страшной. Главный врач уже чувствовала скальпель на своем желудке - операцию могла проделать, кстати, сама Светлана Артыкова, которая также любила пытать людей и получала наслаждения от их мук.
- Этот врач также производила операции по трансплантации органов, - продолжал Алексей. - Со мной был доставлен подросток Тахир Раззаков, десять лет ему было от роду...
- Но дети до четырнадцати лет не подлежат уголовной ответственности, а кто старше - тех не этапируют на Нептун, в тюрьму для взрослых, - удивилась Ибрагимова. - Вы меня шокировали этой новостью. Что это за подросток?
- Его наказали за отказ собирать ядовитый хлопок для семейства Каримовых, и мне известно только, что его специально доставили сюда для трансплантации органов. Пацана убили, изъяв его внутренности, и пересадили ему, - тут Воронович ткнул пальцем на мгновенно покрасневшего директора. - Затем мертвое тело переработали на протеины, и мы съели...
Это был удар, причем ощутимый.
- Это... это... это ложь!!! - завопил Исаев, махая руками. Пол уходил из-под ног, и ему потребовалось немало усилий, чтобы устоять. Трансплантировавшая печень резко кольнула, и он схватился за бок, при этом согнувшись. Это движение заметили все. Слова как бы нашли подтверждение.
- Какая же это ложь, если приращенный орган болит, - хмыкнул журналист. - Покажите то место, где печень - там должны быть еще швы от операции...
- Я вам не стриптизер, чтобы раздеваться! - орал Закир, брызгая слюной. Он никак не мог разогнуться, ибо печень продолжала стрелять точечной болью. - Ничего я показывать не стану! И вообще, я тут главный! Нечего мне приказывать, что делать или нет!
- Операцию провела вот эта "заключенная", - палец Алексея переместился в сторону замершей от страха Светланы Инамовой. - Врач, которому бы позавидовали изверги из Третьего Рейха, потому что у нее было столько живого материала и такие технические возможности, и абсолютная безответственность за преступления. Новый Нюрнберг ей бы светил там, на Земле... Но не в "демократическом" Узбекистане!
В помещении зависла тяжкая тишина. Даже музыка отключилась, то ли автоматически, то ли кто-то сознательно нажал на кнопку. Лица у всех присутствующих были бледными, все старались не смотреть в глаза друг другу, словно могли прочесть там ужас и страх. Нет, не от слов Вороновича, не за происшедшее здесь, а от того, что все ожидали приятного времяпровождения у Нептуна, а вместо этого они обязаны выполнять ту работу, ради которой, вообще-то, их и направили сюда - проводить расследование и определить, насколько тут соблюдаются права человека. Копаться в грязи никому из них не хотелось, они - уж не станем лукавить, - прекрасно были осведомлены, что такое летающая тюрьма. С другой стороны, подарки, оцениваемые в десятки миллионов, могли уплыть из их рук из-за того, что допустили провала "спектакля". И все это сделали профессор Ибрагимова и журналист Воронович. Исаев жалел, что не сделал ему в день прибытия внушение на кнохенскопе, а перед Гульнарой Исламовной он бы как-нибудь выкрутился, благо врать он научился с детства и делал это профессионально.
- Мои слова могут подтвердить другие, - продолжал тем временем Алексей. - Со мной работает сам академик Ахмедов Эркин Баратович...
Ибрагимова изумилась:
- Как Ахмедов? Лауреат Нобелевской премии? Но он же погиб!
- Ерунда, он жив, его гибель была инсценирована! Он здесь, и почти уже нечеловек. Я же иговорю: мутация на "Исламе Каримове" страшная.
Профессорша повернулась к директору:
- Я бы хотела встретиться лично с академиком Ахмедовым. Это возможно?
Вопрос был произнесен жестко, без принятия всяких извинений или отмазок о невозможности его осуществления. Экс-судья икнул, не зная, что и сказать. Боль в печени не отпускала, и глаза уже "плыли" как от алкоголя. Выручила Артыкова, сумевшей сконцентрироваться:
- На "Исламе Каримове" лишь один академик... Это Рустамжон Абдуллаев из Клуба поддержки монархии в Узбекистане... С ним вы имели возможность познакомиться во время всего полета сюда и сможете поговорить вплоть до прилета на Землю. Других ученых нет. В том числе и Ахмедов, который трагически погиб в авиакатастрофе. Я сама лично видела его труп и участвовала в похоронной процессии.
Рустамжон вышел из-за спины других и, сняв дурацкий колпак шута, стал кланяться, типа, да, это я, любите и жалуйте меня, настоящего академика! Ему было немного страшно, однако сейчас понимал, как важно подыграть, чтобы выправить ситуацию, складывающуюся не в пользу местной власти.
- Да-да, - спохватился Исаев, через силу заставив себя выпрямиться и не реагировать на боли в печени - черт с этим, в крайнем случае можно провести вторую операцию, пересадить орган с другого человека. - У нас нет никаких академиков! Это бред журналиста! Он специально провоцирует вас на принятие неправильного... извращенного решения. Наша тюрьма - эталон всех международных соглашений и договоров, здесь права и свободы человека соблюдаются строго в рамках Конвенций ООН, к которым присоединился Узбекистан. На Земле, в космосе, под водой - везде приоритет прав человека... и вы это увидите, осмотрев тюрьму!
- Но вы не увидите следов бунта, так как мы стерли все, - произнес Алексей, с ненавистью смотря на директора. - Все трупы выброшены в космос, обшивка заштукатурена, покрашена... Но из нашей памяти это не сотрешь! Когда-нибудь все вы, вертухаи и палачи, ответите за преступления перед человечеством!
Марьям выхватила электронный блокнот и стала фиксировать информацию:
- Какого бунта?
- Почти четыре дня назад здесь был бунт заключенных. Вертухаи издевались над людьми, и те вынуждены были заступиться за себя. Капитан Ахмаджанов с головорезами перебил несколько тысяч человек, применив огнеметы и пулеметы... Уничтожали женщин и стариков, никого не жалели! В некоторых местах до сих пор тлеет пластик, есть разрушенные части тюрьмы...
В этот момент Акинер, кашляя, словно подавилась чем-то, произнесла:
- Тут же был пожар! Мы видели, как сотрудники тюрьмы героически все спасали заключенных. Так что не надо нам врать, господин заключенный журналист! Я вам не верю! В Узбекистане всегда следовали букве и духу закона - уж это я знаю!
- То, что вам продемонстрировали, это блеф! Видеомонтаж! Подделка, на которую вы купились! - крикнул Воронович. - Реальные съемки той мясорубки у Зуфарова! Вот его вызовите и потребуйте данные того видеонаблюдения! Он контролирует весь корабль!
Тут вперед вышел высокий человек со шрамом на лице, который торжественно заявил:
- Меня зовут Эльдар Зуфаров, тот самый, о котором ты, негодяй, говоришь. Так вот, наши видеосистемы не зафиксировали никакого бунта - это ложь заключенного Волосевича, пытающегося оскорбить узбекский народ и государственные органы власти! - он повернулся к Международной делегации. - Возмутительно, но даже здесь он ведет ваххабитскую политику, призывает к неповиновению! У меня сотня свидетельств противозаконной и анти... моральной деятельности этого типчика на борту нашей тюрьмы!
Алексей внимательно просмотрел на главного шпиона, стараясь запомнить все в нем, вплоть до щетинки на подбородке, чтобы потом выловить в коридорах летающей тюрьмы. Это был важный свидетель всех преступлений, и носитель многой засекреченной информации. Можно сказать, что Воронович был единственным среди заключенных, кто увидел эту засекреченную личность. Хотя по шраму ножа на щеке Эльдара кто-то был и до него. Только профессорша имела иное мнение от слов Зуфарова:
- Почти час назад я спрашивала, от чего погиб ваш сотрудник - от пулевого ранения или ожога, и в ответ услышала ложь... Так что я верю словам Вороновича!
Наконец Ахмаджанов, которому надоела вся эта перепалка, сказал:
- Извините, господа, но разрешите вернуть мне этого мерзавца обратно в камеру! Он испортил нам всем праздник - ваше пребывание на борту такого замечательного учреждения, как летающая тюрьма "Ислам Каримов"! Хочу заметить, что среди товарищей Воронович не пользуется ни авторитетом, ни уважением, они ненавидят его за грубости и издевательства, оскорбления и цинизм! Он вечно обманывает и ставит всех в неловкое положение. Два дня назад он хотел изнасиловать одну старушку, но сокамерники вовремя его остановили...
-Да-да, это правда! - подхватил Зуфаров. - Потом я покажу вам эти кадры! Вы увидите все подробности этого мерзкого инцеста!
- Как только успеешь сфабриковать все на своих компьютерах, ведь делать видеофальшивки ты мастер! - свирепо произнес Алексей. - Дайте ему, господа, пару часов, и он снимет такую мелодраму с моим "участием", что вы будете плакать и проклинать меня, как Джека-потрошителя! "Оскар" ему обеспечен! За самый страшный сценарий и съемку!
Артыкова щелкнула пальцем, как бы намекая другим: хватит, пора останавливать этого парня!
- Увести его! - приказал Исаев, и все в помещении это восприняли с облегчением. Ведь никому не хотелось слышать то, о чем твердил этот заключенный, пускай и известный своими острыми статьями в Interplanet. Приятнее верить другим историям.
- Но я еще не закончила! - стала протестовать Ибрагимова.
На это сенаторша ответила:
- Нет, вы закончили, и получили много вранья! Мы не намерены поддерживать политику лжи в этом гуманитарном учреждении! Воронович был известен своими писульками с мерзкими фантазиями еще во Всепланетной киберпаутине, и поэтому ничего правдивого от него не услышим. Госпожа Ибрагимова, прошу вас не мешать нашей миссии!
Алексей понял, что его попытка провалилась; впрочем, этого и следовало ожидать. Таков уж жестокий мир! Конечно, Ибрагимова вернется домой - если, конечно, по пути с ней ничего не случится! - и постарается донести до мирового сообщества реальные сведения, однако большинство в делегации ее не поддержат. Отчет на сто процентов будет лживым, и никаких санкций в отношении режима Каримова не будет реализовано. И заключенные на "Исламе Каримове" будут вымирать как мухи от радиации и непосильного труда. А эта попытка теперь дорого обойдется не только Вороновичу, но и его сокамерникам. По ухмылке капитана было ясно, что кое-кого ожидает мучительная смерть.
И тут журналист прыгнул на Зуфарова и повалил на пол. Это было неожиданностью для всех. Главный шпион орал, пытаясь выкрутиться от захвата заключенного, призывал оказать помощь и спасти от психа. Женщины в помещении поддержали его криками ужаса, ибо больше всего боялись рукоприкладства (за исключением Артыковой и Инамовой). Академик Абдуллаев спрятался под стол, потеряв свой колпак. Исаев топтал ногами, словно этим самым мог остановить драку. Лишь замминистра иностранных дел Камилов не растерялся и быстро стал запихивать в карманы бутерброды, чтобы потом втихаря их сожрать. Только Алексею была нужна не жизнь Эльдара - она у него итак поганая, а персональная карточка с кодами на груди, с которой лазерное устройство любого люка автоматически считывало информацию и открывал вход; это был пропуск во все каюты, камеры, отсеки корабля. В пылу борьбы он сумел незаметно ее сорвать и спрятать в карман, прежде чем выстрел парализующего вещества лишил его возможности двигать членами. Ахмаджанов перезарядил пистолет и вновь выстрелил в ногу, желая укрепить результат. И он наступил за пару секунд.
Словно мороз прошелся по коже. Кровь словно застыла, а сердце замерло. Алексей уже не чувствовал тела, даже язык не подчинялся, он только слышал и видел. Директор, нахмурившись, приказал:
- Увести его...
- Куда вы его отведете? - вскричала профессорша. - Он же рассказывал правду!
На что Ахмаджанов ответил:
- Не беспокойтесь, в медицинский отсек, где держат буйно помешанных. Он пройдет курс психолечения и вновь будет допущен к вашему лицезрению. Сможете побеседовать с ним на любые темы! Это обычная практика нашего учреждения, все в рамках правил и инструкций, утвержденных Министерством по демократизации и свободе!
- Да, да, Воронович признан нашими врачами как опасный для общества психопат! - вскричал Исаев, переводя дух. Он действительно испугался, думая, что следующей жертвой станет он сам. - Я хотел вам раньше об этом сказать, да только вы бы не поверили мне. А теперь сами убедились, какой он психически неуравновешенный тип! Таких нужно держать в смирительной одежде!
- Но я не уверена, что вы его не убьете!
- Мы перевоспитываем, а не убиваем, - хладнокровно произнес Нодир. - Вы тут будете два дня. За это время еще успеете поговорить с заключенным Вороновичем. Врачи постараются вернуть его в норму! Сами поймите - это космос, тут люди сходят иногда с ума. И Воронович один из тех, кто не выдержал тяжести справедливого наказания!
Он дал знак, и двое вертухаев схватили обездвиженного журналиста за ноги и так выволокли из помещения. Алексей понимал, что дальше ничего хорошего не будет, однако не мог высказать свою мысль относительно делегации и администрации - все мышцы лица оказались замороженными препаратом. А тем временем гости вернулись к трапезе как ни в чем не бывало. Опять заиграла музыка, полилась песня в исполнении Макса Фадеева о здравствующей поныне принцессе Гульнаре Исламовне: "Гу-у-гу-у-ша-а-а!" Бледный и помятый Зуфаров отпросился в свою каюту, чтобы привести себя в порядок. Артыкова о чем-то беседовала с Инамовой, которая продолжала волноваться за свою судьбу: она уж-то знала, что ее неудачная роль станет черной меткой в личном деле. Рустамжон Абдуллаев выполз из-под стола, нашел свой колпак и теперь опять приставал к Абдулазизу Камилову с предложением провести конференцию где-нибудь на Марсе по перспективам абсолютизации власти президентом Каримовым, а тот рассеянно кивал ему, продолжая запивать красную икру водкой. Иностранцы достали коробочки и любовались "гулием". Лишь Ибрагимова продолжала настойчиво чего-то требовать от экс-судьи, не проявлявшего явного интереса к ее словам. Он массировал бок и отвечал вяло, односложно. Его волновало то, что вскоре сюда придет обер-маршал, и что ему доложить? У того большие полномочия, может статься, что он прикажет некоторых персон из тюремной службы вздернуть на рее в назидание остальным.
Тем временем Алексея тащили по полу и сопровождавшие охранники награждали его пинками, хотя все понимали, из-за парализующего вещества журналист не чувствует боли. Но это сейчас. А когда препарат перестанет действовать, то гематомы и ушибы напомнят о себе сильной болью. Ахмаджанов шел рядом и злобно шипел:
- Ах, гад, вот сволочь! Жалаб! Ведь предупреждал я тебя, сукина сына, чтобы не выпендривался, не лез на рожон! Думал, тебе помогут? Тебя спасут? Нужна твоя им правда? Им, идиот, нужен "гулий", и на права человека они забили! И ты сам себе устроил экзекуцию! Думаешь, ты такой сильный? Выдержишь пытки? Но ничего, не таких ломали! Я отучу тебя сопротивляться законной власти! Ты у меня петухом станешь здесь, парашу есть научишься! Это тебе не Америка, а летающая тюрьма великого Ислама Абдуганиевича! Я перевоспитаю тебя...
- Куда его - в реанимацию? - спросил один из охранников.
Эти слова означали, что из Алексея сейчас разделают на котлеты для заключенных - обычное дело для персоны, который нарушил тюремный режим. Капитан с сожалением в голосе произнес:
- Ох, нет... Приказа не было. Пока он нужен нам! Но ничего, посидит в карцере - мало ему не покажется! Быстро в отсек наказаний!
Воронович догадался, что приказ его уничтожить должен дать кто-то повыше Исаева, возможно, сам министр по демократизации или... Гульнара Каримова. Но пока его нет, то можно не опасаться за свою жизнь. Лишь только за здоровье, ибо понятно, что инвалидом его сделать могут без проблем, и отсек для наказаний на "Исламе Каримове" придуман не для релаксации или восстановления утраченных функций, там полный набор инструментов инквизиторского профиля. И туда его поволокли быстрыми шагами.
Отсек наказаний - это скрытая камера внутри летающей тюрьмы. Он никак не пронумерован и даже дверь сливается со стеной, что трудно ее различить. То есть, если бы здесь прошла Международная делегация, проводящая так называемую инспекцию, то вряд ли бы она заметила люк, ведущий в одну из страшных отсеков. То, что узрел Алексей, заставило его вздрогнуть. Ему, повидавшему многое на войне, стало жутко от вида всех тех наборов, через которые прокручивались тела людей, потроша внутренности. Именно за изобретения таких инструментов вертухаям выдавались премии и насчитывались баллы для карьерного роста.
В камере было полутемно, создавая и без того страшную атмосферу. Однако Алексея привели сюда не для испытания его организма на прочность. Здесь были и другие приспособления, в частности, карцер. Вообще-то это саркофаг, в который укладывается человек. Крышка закрывается, потом включается музыка, причем оглушающая вперемежку с дикими криками, одновременно яркий свет бьет в глаза, что даже зажмурившись, испытываешь боль зрительного нерва; а после начинает меняться температура - от жуткого холода до испепеляющей жары и опять скачок в минусовую среду. Тело также испытывает электрический разряд, который не убивает, но заставляет судорожно сжиматься все мускулы. Запускается вонючая жижа, чтобы чувствовать себя неприятно, а иногда и слабоконцентрированная кислота. Короче, в саркофаге еще сотня всяких хитростей, призванных превратить личность в ничто. Может, для журналиста будет "щадящий" режим, ведь пока он нужен живым и... еще мыслящим.
Прежде чем уложить Вороновича, Ахмаджанов сказал:
- Ты будешь мучиться, гад. Но еще больше мучений тебе нанесет твоя совесть. Ведь из-за тебя сейчас я казню кое-кого. Я тебя об этом предупреждал. Но ты, видимо, желал смерти своим товарищам.
Он повернулся к охраннику и приказал:
- Значит так, Хусанов. Вызови Файзуллазаде из кабинета директора, он бригадир, пускай ступает в своей сектор "Ц", отберет кого-нибудь из группы Ахмедова в качестве жертвы, приведите его сюда для экзекуции.
- Есть! - ответил вертухай и вместе с коллегой выбежал из отсека наказаний.
Алексей скрежетал от ненависти зубами, но не мог двинуть даже мускулами. Он понимал, что допустил ошибку, наивно поверив, что все-таки сможет привлечь внимание всей делегации, и теперь страдать должны были другие. Эх, если бы не парализующий препарат, сковавший его мускулы в "льдину", он бы не оставил тут никого в живых. И первым пал бы сам капитан с прокрученной на шее головой, а его орден торчал из горла. У остальных охранников тоже не было бы никакого шанса на победу. "Да, Эркин Баратович, а вы ведь правы, жаль, что я решил действовать иначе", - думал в бессилии журналист. Тем временем его самого бросили в саркофаг, но крышку не закрыли, оставив возможность наблюдать за происходящим.
Через двадцать минут в камеру привели двоих: Радика Ли, доцента и Шерали Абутова, таксиста, который сейчас работал в столовой, однако не относился к группе Ахмедова. Почему взяли его было непонятно. Вид последнего казался испуганный, он со страхом смотрел на инструменты для пыток и тихо молился. Человек-крокодил, в свою очередь, оставался спокойным, он прекрасно понимал, что сюда его привели не для светских бесед, и что сейчас он проживает последние минуты. Только смерти кореец не боялся, для него это был переход в иное, может, более высшее состояние. Он посмотрел на Алексея и едва кивнул, мол, не печалься, я все понимаю и все равно мы сильнее обстоятельств и палачей.
- Я же сказал одного! - недовольно произнес Ахмаджанов, смотря на Шерали. - Почему этого кулинара сюда приволокли?
Тут Файзуллазаде подобострастно произнес, тряся грудью:
- Акамилло, этот повар проявил хамство по отношению ко мне, - и он указал пальцем на Абутова. - Огрызался, давал дополнительную порцию заключенным...
- Ах, добряк, - хищно улыбнулся капитан. - Милосердный и сердобольный, видимо... Хочет кормить за чужой счет. Ладно, мы его накажем, но иначе... А пока подведите ко мне вот этого! Наш герой-журналист увидит, как я накажу этого мутанта лишь за то, что кое-кто трепал языком перед делегацией.
И он указал на Радика. Того прикладами автоматов подтолкнули к начальнику. Человек-крокодил смело и спокойно смотрел в глаза своему врагу. И это сильно разозлило Нодира, ожидавшего, что заключенный припадет на колени и начнет умолять о пощаде. Такие сцены он страшно любил, но при этом никогда никого не жалел - такова уж была его садистская натура. Наоборот, мольбы и крики еще больше распаляли его, провоцировали на изощренные пытки или казнь.
- Ах, сволочь, хайвон недорезанный! Ты меня не боишься? Тогда получай! - капитан выхватил из-за пояса электродубинку, поставил на самую мощь регулятор и стал наносить удары по телу несчастного. От первого удара сразу остановилось сердце, и Ли стал медленно заваливаться на бок. Фактически он сразу умер. Однако Ахмаджанов продолжал под громкий смех Ешуа Коскиновича прожигать сильными разрядами заключенного, и воздух насытился запахами прожаренного мяса, что даже один из вертухаев аппетитно почмокивал губами: ах, как вкусно.
- Ах, какой шашлык получился! - хохотал "Бакинец". - Сюда бы вино и лепешку! И можно жрать этого получеловека, ха-ха-ха! Вы, дорогой капитан демократии, настоящий профессионал кулинарного ремесла!
- Да, это точно, - согласился Нодир, отключая дубинку.
Затем один из вертухаев передал капитану меч, что был в арсенале пыточных инструментов, и тот одним взмахом отделил голову от тела. Но кровь не брызнула, ибо она мгновенно загустела, а твердая кожа превратилась в корку коричневого цвета. Взяв голову доцента за выдвинутую "крокодилью" челюсть, он поднял ее, потряс, как бы показывая всем, что ожидает любого, кто не верит в узбекскую модель развития, после чего бросил в руки ошалевшего Абутова. У того аж глаза от страха полезли на лоб.
- Это тебе, ошпоз ! - гаркнул Ахмаджанов. - Сделаешь плов! Угостишь других. Чтобы все сожрали эту голову - лично пронаблюдаю.
Алексею хотелось кричать и плакать от бессилия. Больших трудов стоило сконцентрироваться и думать о мести, о том, как он расправится со всей этой бандой на корабле.
- А теперь, ошпоз, покажи голову мертвеца журналисту! - приказал капитан. - Пускай этот недоносок лично увидит, чего он добился своей правдой - смерти сотоварища!
Абутов не решался. Он продолжал стоять на месте и смотреть на то, что держал в руке. Нерешительность бывшего таксиста разозлила Файзуллазаде.
- Акамилло, он вас игнорирует! - с возмущением крикнул бригадир, стараясь спровоцировать начальство на новую экзекуцию. Только для Ахмаджанова этого было достаточно, он всего лишь крякнул от досады и сильно пнул по Шерали.
Тот отлетел и грохнулся прямо на саркофаг. Голова убитого доцента сорвалась с его рук и упала на грудь Алексея. Журналист вздрогнул. Он увидел покрытые желтой пленкой глаза Ли, и свое отражение в тускнеющем хрусталике. "М-м-м-м", - замычал Воронович, пытаясь выразить свою ненависть палачу, однако язык его не слушался. Не реагировали на сигналы его мозга и мышцы - тело не повиновалось ему, словно было чужим. Однако его звуки отчаяния вызвали громкий смех вертухаев. Особенно сильно веселился и даже исполнил нечто похожее на лезгинку Ешуа Коскинович. Ему нравились сцены смерти. Наверное, это было единственным увлечением на борту летающей тюрьмы для таких садистов, как он.
Тем временем Абутов взглянул на Алексея. Слезы градом катились с его глаз, и их мужчина не стыдился. И все же он заметил, как лежащий в саркофаге журналист пытается показать ему что-то на своем теле.
- Что, ака? - тихо спросил Шерали. - Что хотите сказать? Я все пойму...
Тот опустил глаза, типа, у меня кое-что есть, тебе нужно это найти и забрать с собой. Нужно отдать должное таксисту, он понял, что хотел выразить знаками Алексей и где это находится. Мгновенно просунул руку в нагрудной карман Вороновича и извлек оттуда пластиковую карточку. Надпись "Эльдар Зуфаров" сказало ему о многом, и эта ценная штука сразу исчезла в рукаве Абутова. Никто из охранников этого не заметил, они продолжали веселиться и сквернословить.
- Хватит целоваться с трупом! - произнес Ахмаджанов. - Давай, забирай голову - и проваливай! Чтобы вечером был плов из трупа для группы гаденышей Ахмедова!
- Из группы практически осталось пару человек, - скорчил недовольную мину "Бакинец". - Слишком много пищи для них из одного мертвеца! Обожрутся, лишний вес не нужен для "зэка". Все таки они не на курорте!
- Тогда скормить всех, кто работает в эту же смену! Это им угощение, ха-ха-ха! Для них это станет пиром во время чумы! Представляете, а какой может быть вкусный половой орган этого мутанта, ха-ха-ха?!
Смех капитана подхватили остальные вертухаи. Им нравился грубый и пошлый юмор начальника.
Пинками они выгнали из помещения Абутова, державшего в руках отрубленную голову. Тело человека-крокодила чуть позже вынесли два других заключенных. Тем временем над Алексеем склонился Нодир. Татуировка на щеке блестела от пота, а глаза горели ненавистью и злобой.
- Ну что, "Че Гевара"? Не страшно? Ну, это еще ничего, это только начало. Сюрприз припасен в этом гробу. Наслаждайся! - и он закрыл крышку. Щелкнули замки, герметично запирая пространство. В ту же секунду включилась автоматика, которая должна была начать процесс пытки. Программу разработали самые изощренные в садизме умы.
Ахмаджанов секунду постоял перед пультом, подумал и перевел деление на максимум.
- Если уж пытать, то на всю катушку, - злобно прошипел он, ласково погладил орден, которым был награжден час назад, и вышел из помещения. Вслед за ним выбежал Файзуллазаде, говоря, что награду нужно отметить - мол, такова традиция, не следует пренебрегать этим, и капитан был не против, благо для подобных случаев у него был небольшой запасец продуктов.
А теперь его ждало продолжение вечеринки в кабинете директора, где находились гости и офицеры из "Святого Эльяра Ганиева". Ведь туда, кстати, должен был прибыть сам обер-маршал Абу-Али Ниязматов, человек, приближенный к семье Каримовых. Может, ему, вертухаю, улыбнется счастье, и Ниязматов рекомендует его куда-нибудь поближе к Земле, даст более важное задание, а может - чем черт не шутит! - назначит директором этой тюрьмы. А он уж "гулий" постарается добыть и для личных карманов.
Свет в отсеке пыток потух, ибо никого там не было. А тот, кто находился в саркофаге, на девяносто процентов считался трупом. Между тем, в этом замкнутом и узком пространстве разворачивался настоящий ад, и только сейчас Алексей осознал, что есть места ужаснее, чем сама тюрьма у Нептуна - это ее карцер. Механизмы исправно выполняли программу, и им было все равно, как воспринимает человек их операции. Ведь их и было таково назначение - мучить и пытать, и чем хуже было заключенному в саркофаге, тем эффективнее считалась их работа. То, что пережил Воронович, трудно даже описать. Его часами держали в минусовой температуре, потом поджаривали как на сковородке. Музыка то убаюкивала, то отупляла своим грохотом. Вкрадчивым голосом нашептывалось ему в уши фразы о суициде и не сопротивлении, и что смерть есть лучшее средство избавления от мук. Свет прожигал зрительные нервы, казалось, кто-то через глаза резал лазером мозг. Тело постоянно испытывало электрические разряды, кожа страшно чесалась, словно в ней завелись паразиты. Ныли мышцы от неподвижности. Горло болело от криков, однако звуки не могли пробить толстый металл саркофага. Легкие прожигали смердящие запахи, которые накачивали внутрь карцера специальные устройства. Страшные видения мелькали в сознании, вызывая приступы холодящего омерзения и страха. Такое выдержать было не посильно даже самому тренированному и подготовленному к стрессам и физическим нагрузкам человеку.
Сколько раз терял сознание Алексей не помнил. Он вообще потерял счет времени, также как и ощущение пространства. Ему казалось, что он отбывает в иной мир, откуда нет возврата. И все же он цеплялся за жизнь, ибо где-то в подсознании билась мысль, что в этом мире он еще не завершил свою работу, он должен дойти до конца и остаться победителем.