Мир девочек-еще-не-девушек, которым наравне важны и мальчики, и полупрозрачные чудеса, к мальчикам не имеющие никакого отношения.
Рассказ живой и солнечный.
От него хорошее впечатление.
* * *
Но начало его - первая треть - очень отличается от остального. Отличается качественно, на уровне прозы. А финал в свою очередь, отличается и от начала, и от середины.
* * *
Первая треть. ЦИТАТЫ:
"Мы ехали в лагерь Союзного значения, а нас высадили в пустыне..."
"Незнакомые мальчишки изловили где-то ужа и девчонки из нашего отряда,
с готовностью изображали испуг..."
"...с презрением отвернувшись от меня, строго возрилась на Дашку.
-Тебе не стыдно?
Мы с Дашей ничего не поняли, но нам действительно стало стыдно. Особенно мне..."
"...-Стыдно просить пить в Лагере Союзного Значения."
"Один, второй, третий..., седьмой стакан, с сиропом и без, водопад газировки, океан пресной воды, вкусной, чистой, ледяной... Внутри нас уже квакали лягушки, шелестели хвостами молчаливые рыбы, вырастали водоросли..."
Мобильная, драматургически точная проза, незатруднительно рождающая в читателе ответное движение. И возраст читателя не важен, легкость и естественность текста ведут внимание без всякого напряжения.
* * *
Середина рассказа - по преимуществу диалоги девочек-подростков. Но прежнего драматургического ритма в них уже нет. Они лишены волшебной неожиданности, чуда внезапных превращений простых вещей в удивительные - как раз того, что определенно просвечивало в начале рассказа.
ЦИТАТА:
"- Ой, сегодня вечером танцы! Алёнка, пойдёшь? - спрашивает Даша.
- Вряд ли, что мне там делать?
- А этот беленький... ну, как его ... Валька..."
ЦИТАТА:
"-А знаешь, Дашка, ты похожа на Мадонну! Ох, кажется, ты нравишься Вальке.
-Ну вот ещё! Ему Алёнка нравится.
-Какая глупость! Я - такая толстая - и ему нравлюсь?!
-Ты толстая??- вскидываются обе подружки сразу. Я вскакиваю, верчусь во все стороны, себя показывая, и даже пытаюсь пройтись, как по подиуму.
-Но-но... Свалишься в воду! -предупреждает Дашка. Но я не обращаю на неё внимания.
-Смотрите на эти бёдра! Вот этого, этого и этого быть не должно! До сюда - я в полном порядке, а ниже - ну, одно растройство!
-Глупая! - замечает Даша, - У тебя фигура - самая женственная в отряде.
- Не хочу женственную фигуру! Хочу, как у тебя ...
- Да что ж хорошего! Тощая, маленькая, с узкими бёдрами, точь-в-точь, как мальчишка! А вот у тебя..."
* * *
Формально диалоги передают то, что интересовало в мое (и, видимо, в Олино) время девочек, отбывающих свой отдых в пионерлагере. Но по преимуществу - именно формально. Уже зная Ольгины рассказы по Тенетовскому конкурсу, я в общем могу догадаться, почему автор ограничивается самым малым прикосновением там, где нужно было бы писать жестче и определенней: Оля Поволоцкая - автор светлый и любящий, а поэтому и чрезмерно деликатный. Она везде, где только есть для этого хотя бы малейшая возможность, пытается облегчить человеку мирное сосуществование с реальностью хотя бы в собственной прозе. Однако такое стремление зачастую наносит ущерб энергетике повествования: для рассказа, начатого в быстром ритме и ранее определявшем всё происходящее лаконично и недвусмысленно, точными скачками полудетской и прицельной логики, условные диалоги затянуты, а реплики провисают необязательностью. Понятно, что девчонки не могут не рассматривать себя и друг друга пристально, но читателю "этого, этого и этого" явно недостаточно, а наспех обозначенные фигурки - одна женственная, другая мальчишеская - лишь скоростное перечисление, эмоционально-поверхностное общение девочек-подростков, на самом деле не прибавляющее к ним характерных черт. Характер героини в начале рассказа говорит гораздо больше любых узких или не очень мест на талии следующим образом: "нас выстроили в очередь, и каждая получила стакан чёрного густого чая. Всё! С тех пор - ни капли... Я смело высказалась вожатой. Я выдала ей всё! - Что за дурацкий лагерь союзного значения, где даже не дают пить?!" - интенсивно, максималистично, справедливо - как и свойственно умному и наблюдательному подростку, который хочет быть личностью.
* * *
Наконец, финал: молодая женщина - в начале рассказа продавщица воды в киоске, невесть откуда взявшемся посреди дикого пустого пляжа, напоившая измученных жаждой девчонок, - вполне законно возникает в конце уже в роли всезнающей доброй чудодеи и обозначает подружкам будущее. Одаривающая фея, конечно, - общемировой символ, который автором позаимствован временно и к случаю. Но для меня главное - не эти космические загадки предвидения, а более чем кровное сострадающее родство ее обеим девочкам: хорошая, несентиментальная, взрослая интонация, деликатная и ненавязчивая.
* * *
Вопрос в том, как на уровне цельной и литой прозы составить эти три части. То есть не составить их в смысле простого сложения, как, на мой взгляд, получилось у автора при всех достоинствах рассказа, а воссоздать воспоминание как общее тело с единым кровотоком прозы, без прерываний и на едином выдохе.
* * *
Возможно - вполне возможно - принять рассказ таким как есть, поблагодарить автора за теплоту и приятные всем нам воспоминания. Согласиться с тем вариантом, который уже имеет место. Но хочется - иначе. Хочется максимальной неповторимости текста, такой, чтобы не преследовало литературное дежавю: эти мотивы и похожие диалоги я, читатель, встречал не раз в другое время и в другой прозе. Предчувствие, что рассказ мог бы быть значительно лучше стилистически, не позволяет легко к нему отнестись. Недостаточная языковая отточенность центральной части рассказа, его мускульная несобранность в сравнении с мобильным и четким началом, многосоставность (еще один рассказ внутри контекста, уже подружки, объясняющей причины своего метафизического доверия,) очевидно влияют на энергетику: быстрое, интересное начало - расслабленные, не смотря на все смысловые достоинства, тормозящие диалоги - а завершающий взгляд в будущее с пророческой высоты феи - явлен уже из полностью неподвижной точки.