Рассказ Ильи - тот тягостный случай, когда в разговоре "о литературе" вынужденно приходится соприкасаться с темами отнюдь не литературными и болезненными. Но иного пути, по всей видимости, не существует. Иное будет означать лишь умолчание. Или же - не слишком добросовестные спекуляции вокруг написанного.
Я приношу извинения автору за то, что сомнительные моменты обозначаю прямо. Молчать не хочу, потому что на мой взгляд, при определенной коррекции Илья способен писать по-настоящему талантливо.
* * *
Я восприняла этот рассказ как страстную исповедь человека, расположенного - неважно, по каким причинам и кто тому виной - вне общепринятых сексуальных традиций. Это "вне" накладывает печать изгойства и мстительной горечи на творческий дар, который на самом деле должен быть - на выходе, не на входе - свободен от частных внутренних проблем.
Принципиальное отличие от большинства - в чем бы оно ни выражалась - всегда ставит художника в экстремальную внутреннюю ситуацию, вынуждающую к сопротивлению среде и определенному уровню мужества. Не касаясь нравственной стороны проблем, связанных с нетрадиционной ориентацией, просто отмечу, что авторы из этой среды чаще всего действительно на порядок талантливее "традиционалов". В поэзии такая одаренность не является помехой творчеству - чувства, даже самые мучительные и жесткие, ее средствами обретают характер внеличностный, и поэтому те или иные предпочтения художников просто не важны. В прозе ситуация иная - писатели не знают, куда можно применить свои качества, не вписывающиеся в принятые нормы, и предпочитают просто описывать тип чувств, не пытаясь ни подняться над ними, ни тем более дать оценку их содержанию и смыслу. Проза зависимей от реальности, чем поэзия, поэтому, видимо, более определенная талантливость "нетрадиционалов" не может найти себе наилучшего воплощения. В реальности свои проблемы люди решают по-разному. Чаще всего вообще не решают,- так же получается и в прозе.
* * *
Автор обозначает цель:
"Если бы у меня был друг, а друга у меня нет и никогда не было, я бы сделал для него всё, на что способны благородство и преданность.
Со следами зубной пасты в потресканных уголках губ, цветочного одеколона и табака я входил бы к нему, чтобы не обрести, а отдать. И я отдавал бы ему."
Ключевые слова: "благородство и преданность" и "не обрести, а отдать". Заявлены прямо и недвусмысленно, по белому черным.
Далее авторское же обобщение:
"Я дал бы ему любовь..."
И тут же - расшифровка, что, с его, авторской точки зрения, и есть любовь:
"... чистую и гуманную как майский цветок, но омерзительнее, чем животная похотливость."
Весь рассказ - короткий и стремительный поток "я" - и есть подробная расшифровка авторского понимания любви.
И результат такой любви: "пустые глаза без зрачков".
Опустошение.
Любовь? Благородство и преданность? Самоотдача?
Читатель, ты хочешь такой любви?
Может быть, кто-то и хочет - по душевной неопытности и желанию сильных чувств.
В одном автор без сомнения прав - картина одержания страстью протокольно точна. Ей тысячи лет. Но это не любовь, а выжигание смертью. Почти все проходят через ее сокрушающее бесплодное колесо, обретая бесценный опыт понимания, что так - не надо. Не потому что "грешно", а потому, что бесплодно. Потому что нет нужды умножать пустыни.
* * *
Ильей Леленковым написан испепеляющий протуберанец. В нем нет лжи. Но он чудовищно разрушителен - месть, выплеснутая на неповинного читающего в жажде - на! наешься досыта моей боли!
Имел бы этот рассказ ту же силу воздействия, если бы речь шла о взаимоотношениях мужчины и женщины? Нет.
Потому, что испытывающие друг друга мужчина и женщина по законной космической природе, вольно или невольно, но уравновесили бы крайние проявления чувств непохожими, несмешиваемыми взаимодополняющими качествами естества. Потому что по негласному закону противоположному полу прощается то, что никогда не простится полу свойственному. Потому, в конце концов, что обоеполая любовь рано или поздно дает еще и физический плод, продлевающий отношения на годы и дающий шанс к выходу на иной уровень ответственности - ребенка.
Любовь однополая в партнере нерастворима, максимализм страсти и обладания, помноженный лишь на себя, увеличен в бесконечность, ему нет преград, у него нет ни плода, ни исхода.
Выход только единственный: изжить испепеляющий уровень геенны и перейти в качество единства духовного, когда не будет нужды пользоваться ни пороками, ни невинностью ради утверждения прав и всесильности.
Высокомерная и страстная проза отвержения и изгойства, мощный энергетический пучок с единственной целью - доказать свою гордыню и ПРАВО.
Всё это может быть бездонно талантливым и вполне успешно пребывать в современной литературе, утерявшей всякие точки опоры. Но энергия творчества, употребленная в целях разрушения, неизбежно разрушит самого автора. Рано или поздно. Читатель стерпит - у него иммунитет. Потому что он - этого не писал. У художника иммунитета к самому себе нет. Он прикован к себе цепями, он зависим.
* * *
Моя позиция: не нужно так мучиться и мучить других. У художника всегда есть возможность, приняв данность, возвысить любое изгойство - каким бы оно ни было - до уровня благородной духовной работы. И тогда дар лишь возрастет, и придет время, когда действительно будет, ЧТО отдать - по самому высокому счету.