То ли Ёрик висел на своем замечательном хвосте, то ли подставка торшера, перевернувшись, зацепилась за белесое волшебное небо -- снизу было трудно разобрать. Было только видно, что Ёрик терпеливо сидит на краю оранжевого абажура и время от времени кидает взгляд на окрестности, ожидая ребят.
Под оранжевым абажуром на маленькой площади Волшебного Города тесно расположились его голубые обитатели. Те, у кого были какие-то одежды, сняли их и аккуратно сложили около себя: те, кто обходился только голубой шерстью, подставляли необыкновенному желтому свету то один бок, то другой, то бледный пушистый живот; некоторые посчитали, что если они вылезут из собственной шкуры и прожарят себя в таком виде под горячим потусторонним светом, то это будет ещё надежнее.
По бегущим дорожкам к внезапному пляжу торопливо стекались опоздавшие. Федя и Назар во все глаза смотрели, как они это делают: они не шли, как принято во всех нормальных городах, и не просто ехали на бегущей дорожке, как делали в Волшебном Городе сами мальчики, а стекали по этим дорожкам, как стекают по оконному стеклу капли дождя. Но, может быть, они делали так только тогда, когда очень спешили и когда надо было увеличить скорость перемещения.
Ёрик увидел приближающихся мальчиков и засветился сильнее. Загорающие восторженно застонали.
-- Почему он висит? -- спросил Назар. -- Может, он застрял? Сам провинтился через пол, а хвост остался внутри. Ведь хвост не умеет ввинчиваться, да?
-- Почему это не умеет? -- возразил Федя. -- Ты думаешь, если я придумал этот хвост, то он чего-нибудь не умеет?
-- Но ведь он же застрял? -- сказал Назар.
-- А может, не застрял, а нарочно зацепился, -- возразил Федя. И крикнул наверх: -- Ёрик, ведь ты не потерялся?
-- Нет, -- ответил Ёрик. -- Как я могу потеряться, если меня нашли?
-- А почему ты не отзывался, когда мы тебя звали? -- спросил Назар. -- Разве ты не слышал?
-- Слышал, -- виновато сказал Ёрик. -- Как я могу не слышать, когда меня зовут?
-- Наверно, ты не знал, где мы находимся? -- спросил Федя.
-- Знал, -- ещё тише сказал Ёрик. -- Как я могу не знать, где находятся те, кто меня помнит?
-- Тогда почему ты не вернулся? -- удивился Федя. -- Ведь мы тебя почти потеряли. Тебе уже больше не нравится, что мы тебя любим?
Ёрик с упреком посмотрел на Федю.
-- Как мне может не нравиться то, что меня ищут, помнят и любят? Ты же видишь, как ярко горит мой светильник! Но я не мог вернуться. Потому что те, которые здесь живут, хотели погреться. А крикнуть я тоже не мог, потому что они могли испугаться.
Федя и Назар посмотрели на загоравших под дивным светом торшера. Без сомнения, им очень нравился желтый свет, похожий на солнце.
-- Ты не станешь сердиться на меня очень долго, мальчик Тамтуттам? -- спросил Ёрик, плавно спускаясь вниз на своем замечательном торшере, как на парашюте. -- Ведь если на меня долго сердиться, я могу погаснуть.
-- Я уже не сержусь, -- сказал Федя. -- И, может быть, совсем не сердился. -- Он погладил Ёрика по мягкой красной шерсти. -- Какой ты горячий, Ёрик... Ты стал таким для них?
-- Я об этом не думал, мальчик Тамтуттам, -- ответил Ёрик.-- Наверное, это получилось само собой.
-- Бедный Ёрик... -- прошептал Федя, все гладя и гладя мягкую шерсть.
Он и сам не знал, почему ему захотелось назвать Ёрика бедным, ведь на самом деле Федя не думал, что Ёрик бедный, а думал, что он славный и замечательный.
-- Мы все бедные, когда любим, -- почему-то согласился Ёрик.
-- А почему? -- спросил Федя.
-- Потому что, когда любят, всё видят таким, какое оно есть на самом деле, -- сказал Ёрик.
-- А какое оно на самом деле? -- спросил Федя.
-- Слабое, как лепесток, -- улыбнулся Ёрик. -- Как лепесток, высыхающий на узкой тропинке между Ничем и Никем.
-- А если не любят, то видят по-другому? -- спросил Федя.-- Разве можно одно и то же видеть по-разному?
-- Тогда думают, что всему нет конца, -- сказал Ёрик.-- Думают, что нет конца и не успевают оторваться от Ничего... Конечно, одно и то же у всех видится по-разному. Когда вы катались на дорожках внизу, вы меня не замечали, а когда ты поднялся на вершину, ты меня нашел. Всё зависит от того, где ты стоишь.
-- А почему я на тебя сержусь, а ты не гаснешь? -- спросил вдруг Назар.
Федя с удивлением посмотрел на друга. Что с ним? Как может хотеть, чтобы Ёрик погас?
Может быть, Назар сердился и не на Ёрика. А может быть, сердился на то, что Ёрик больше разговаривает с Федей, а Назара как бы не замечает. И от этого все, что говорил Ёрик, Назару хотелось считать непонятным и глупым. Вообще-то Назар почему-то понимал, о чем разговаривают его друзья, он понимал чем-то таким, что находилось у него внутри. Но тем, что находилось как бы снаружи, он не хотел понимать. А раз не хотел, то вроде бы и не понимал, и от этого можно было сердиться. Ему казалось, что его забыли и нарочно оставили в стороне, и от этого ему сделалось больно непонятно где. А когда больно, человек сердится и протестует и иногда становится несправедливым.
Ёрик внимательно посмотрел на мальчика Назара, увидел, что тому больно неизвестно где, и стал медленно меркнуть, как будто сделался вечер и начало заходить солнце.
Ёрик увидел слезы в глазах Феди и отвернулся, чтобы нечаянно не превратить тихий вечер в ликующее утро.
А мальчик Назар молчал и ни на кого не смотрел. Вот и пусть делают вид, что такие умные. И пусть, пусть! Пусть везде будет это ихнее Ничто!
-- Нет, мальчик Назар, -- сказал Ёрик, -- про Ничто могут говорить только дети. У взрослых слишком много неважных дел, чтобы говорить про важное. А дети, ты сам знаешь, занимаются исключительно важными делами.
-- Зачем ты слышишь, о чем я думаю? -- оглянулся Назар.
-- Чтобы тебе было легче, -- сказал Ёрик. -- Ведь человеку очень тяжело, если его мысли никто не понимает.
-- Ты и погаснуть хочешь для того, чтобы мне стало легче?-- спросил Назар.
-- Может быть... -- проговорил Ёрик.
-- Тогда лучше не надо, -- сказал Назар. -- Ведь я думал, что ты меня не любишь. Пожалуйста, гори дальше, если любишь.
-- Я попробую... -- тихо сказал Ёрик.
"Пожалуйста, попробуй! -- думал Федя, всё ещё не выпуская из рук торшер, как будто в нём заключалась жизнь маленького мохнатого существа. -- Попробуй, пожалуйста, и дальше! И все время, и всегда! Пожалуйста, попробуй так, чтобы всегда было ярко и никогда не гасло! Ох, попробуй, пожалуйста!"
Федя почувствовал, как длинный гибкий хвост обвивается вокруг его ног, и задохнулся от радости.
-- Ты мне помог, мальчик Тамтуттам, -- проговорил Ёрик.-- Ты помог мне не погаснуть. Когда так сильно любят, погаснуть невозможно.
-- Ёрик... -- прошептал Федя. -- Ведь правда же, Ёрик, правда, что ты будешь с нами играть? И путешествовать в Волшебный Город? И преодолевать всякие опасности?
-- А что мне ещё остается? -- ответил Ёрик. -- Мне только и остается, что играть, путешествовать и преодолевать всякие опасности. Возможно даже, что я для этого и родился.
-- Ох, Ёрик! -- воскликнул Федя и от радости не нашел, что сказать еще. -- Ох, Ёрик...
-- А настоящие опасности здесь есть? -- спросил Назар. Ему тоже захотелось что-нибудь сказать.
-- Опасности везде есть, -- ответил Ёрик.
-- А что здесь самое опасное? -- спросил Назар.
-- Я, конечно, могу ответить на этот вопрос, -- проговорил Ёрик, -- но вы мне не поверите.
-- Почему не поверим? -- удивился Федя. -- Мы обязательно поверим!
-- Да мы эту опасность в два счета одолеем! -- воскликнул Назар.
-- В два счета может и не получиться, -- сказал Ёрик.
-- Все равно скажи, -- настаивал Назар. -- Здесь есть разбойники? Или злой колдун? Что самое опасное в этом Волшебном Городе с остроконечными крышами, который я нарисовал голубым мелком?
-- Вы, - сказал Ёрик.
-- Что -- мы? -- не понял Федя.
-- Самое опасное в этом Волшебном Городе с остроконечными крышами -- это вы -- повторил Ёрик.
-- Ну-у... -- разочарованно протянул Федя. -- Как это мы можем быть самыми опасными? Ведь мы ещё маленькие.
-- И мы совсем не злые, -- с некоторым смущением добавил Назар. -- Я злой получился случайно.
-- Может быть, вы и маленькие, -- не стал спорить Ёрик.-- И, может быть, вы злые только случайно. Но все в этом Волшебном Городе зависит от вас. Каким вы придумаете его, таким он и будет. В этом-то и заключается главная опасность.
Мальчикам показалось смешно, что они такие опасные -- опаснее даже разбойников и злых колдунов, и они состроили друг другу страшные рожи и расхохотались и тут же забыли, о чем говорил Ёрик.
А забыли они потому, что увидели замечательно-рыжего кота Порфирия, который занимался непонятным делом: вскочил на голубую бегущую дорожку и прыгал по ней в обратном направлении: дорожка туда, кот -- сюда. Чем быстрее скакал кот, тем быстрее бежала дорожка. Видимо, она не понимала, как может оставаться на одном и том же месте такой замечательный потусторонний гость. Ведь она была прилежной голубой дорожкой и всегда доставляла всех куда надо.
-- Фиша, -- засмеялся. Федя, -- зачем ты бежишь на одном месте?
-- Чтобы сильнее разогнаться! -- крикнул Порфирий.
-- А зачем тебе разгоняться? -- спросил Назар.
-- Зачем, зачем! -- проворчал кот. -- Хочу я на вас посмотреть, как вы без разгона попадете обратно!
И с этими словами Порфирий взвился вверх и ввинтился в пасмурное небо Волшебного Города. А одуревшая голубая дорожка решила, что должна не менее быстро ринуться в обратном направлении, и зарылась в землю. Раздались скрежет и грохот. Дорожка сломалась.
Впервые за время существования голубого Волшебного Города произошла авария. Жители, загоравшие под замечательным желтым светом, взволнованно вскочили и направились к месту происшествия.
Едва они тронулись с места, как раздалось странное постукивание и пошаркивание. Федя и Назар с ужасом увидели, что все опираются на костыли и палки, а искалеченные звери скачут с поджатыми лапами. И все смотрят печальными, неулыбающимися глазами.
-- Нет, нет! -- закричал, увидев это, Назар. -- Я этого не хотел! Я не хотел!
Толпа калек вокруг замерла, глядя на него с надеждой.
-- Нет, нет... -- Назар закрыл лицо руками и крепко зажмурился. -- Я не хотел... Мне только было обидно, что всегда больно только мне... Я не хотел!
-- Наверное, ты все-таки хотел, чтобы другим тоже стало плохо, -- не согласился Ёрик.
-- Я переделаю! Я всё сейчас переделаю! -- крикнул Назар.
-- Переделать нельзя, -- возразил Ёрик. -- Ведь они уже есть.
-- Но их так много, так много, и они все... -- повторял Назар. -- Нет, пусть лучше я один!
-- Не реви! -- сурово сказал своему другу Федя. -- Раз у них беда, им надо немедленно помочь. Ты же видишь, у них эпидемия ножной болезни. Сейчас я буду доктор Тамтуттам, а ты мой помощник. А Порфирий пусть... А где Порфирий? Фиша, Фиша! Кис-кис-кис!
-- Ну, тут я, тут! -- высунулся с неба Порфирий.
-- Ты достал лекарство? -- спросил его доктор Тамтуттам.
-- Ну, достал, -- недовольно проговорил Порфирий, с трудом протаскивая через небо большую корзину с чем-то желтым.--Держите, а то рассыплются!
Как известно, Порфирий признавал только растительную пищу. А так как лекарства тоже в каком-то смысле пища, то Порфирий приготовил для лечения целую корзину спелых-преспелых, желтых-прежелтых, теплых и сочных солнечных персиков.
Корзина с персиками осторожно спустилась вниз, и Назар поставил её около доктора Тамтуттама. Вслед за корзиной с неба спрыгнул кот и стал выстраивать зачарованно замерших волшебных жителей в очередь, чтобы был порядок.
-- Не волнуйтесь, граждане, не волнуйтесь, -- мурлыкал Порфирий. -- Тут на всех хватит и ещё останется.
От удивительных плодов шел сладкий, жаркий персиковый аромат. До этого голубые жители не знали никаких запахов, кроме запаха голубого мела, которым давно пропитался Волшебный Город с остроконечными крышами. Они даже считали, что пахнуть мелом очень почетно, и сочувствовали тем, кто пах слабо, а тех, кто не пах совсем, считали несчастными и обделенными судьбой. Если бы Назар догадался об этом, когда рисовал Волшебный Город, то, конечно, сделал бы счастливыми всех, ведь для этого и нужно-то было везде одинаково нажимать голубым мелком и уж по крайней мере не допускать бесцветных прочерков, которые получались оттого, что обои в голубой цветочек были неровные, или потому, что крошился хрупкий мелок.
И вот теперь в Голубой Город спустился из иного мира роскошный желтый плод и околдовал сладким, жарким запахом. Те из голубых жителей, которые лишь слегка прихрамывали, тут же, едва вдохнув целебный оранжевый запах от полученного персика, становились здоровыми. И ничего особенного, ведь когда ты впервые сталкиваешься с чем-то удивительным, это всегда действует очень сильно.
Тем же, у кого болезнь была тяжелее, строгий доктор Тамтуттам назначал по два, а то и по три персика для приема внутрь.
А в особо сложных случаях быстрый и ловкий кот Порфирий втирал по его указанию персиковое лекарство в больной сустав своими мягкими лапками. Сустав получал недостающие ему витамины и тут же охотно выздоравливал.
Вскоре около опустевшей корзины лежала только груда костылей и палок, которые сносил отовсюду виноватый Назар. В Волшебном Городе не осталось ни одного больного жителя. От пахучих персиков мгновенно прошли все насморки и все ангины, а также два случая голубой кори и три случая голубой свинки.
В корзине остался один желтый персик. Он оказался лишним и не пригодился для лечения. Разделить его поровну между всеми, как предложил Назар, было нельзя, потому что его пришлось бы делить почти на сто частей, а этого не перенес бы даже самый толстый персик. К тому же голубым жителям больше нравилось смотреть и вдыхать, чем быстро проглотить и потерять. Поэтому они единодушно приняли предложение Голубой Лягушки, у которой только что вылечились от ревматизма все четыре лапки, соорудить из собранных Назаром палок и костылей возвышение и в память о сегодняшних событиях водрузить на него опустевшую корзину.
Все это голубые жители сделали согласно и быстро. А потом доверили Голубой Лягушке положить наверх, около пустой корзины, прекрасный южный плод, сказочно желтый, как замечательный торшер Ёрика.
В обратный путь отважных путешественников провожало всё население Волшебного Города. Голубая Лягушка при расставании расчувствовалась и всхлипнула, её дружно опять поддержали и всплакнули от разлуки и дружеских чувств.
Федя, Назар и кот Порфирий тоже благодарили, кланялись и прощально улыбались.
Один Ёрик смотрел на всё без улыбки, что-то бормотал себе под нос и зачем-то пожимал плечами.
-- Странно... -- наконец разобрал его бормотанье Федя.-- Сначала отнять, потом вернуть -- и тебе за это поставят памятник. Очень странно!
Назар тоже услышал слова Ёрика.
Он услышал, и глаза его наполнились слезами.
-- Что с тобой, малыш? -- спросила Федина бабушка, издали посмотрев на Назара. -- Ты плачешь?
Назар торопливо потряс головой. Нет, он не плачет. Но ему очень тяжело.
Федина бабушка поднялась с кресла, где сидела с вязаньем, и подошла к мальчикам, расположившимся перед нарисованной дверью в Волшебный Город. Она опустилась рядом с Назаром и спросила:
-- Ты считаешь, что тебя кто-то обидел?
-- Нет, -- тихо ответил Назар, опуская голову. -- Это я сам. Я поступил плохо.
И, сказав это, он посмотрел в глаза Софье Ивановне. И заметил, что сразу меньше виноват оттого, смотрел и с волнением ждал, что скажет тетя Соня, потому что она умеет не только играть в Волшебный Город, а ещё все понимает и с ней интересно.
А до этого не решался смотреть, сделалось легче, как будто он стал что громко признал свою вину. Он
Софья Ивановна положила большую руку ему на плечо.
-- Да, Назар, ты поступил как слабый человек, когда пожелал, чтобы все стали такими же больными, как ты, -- проговорила она. -- Но я очень уважаю тебя за то, что ты не стал оправдывать свою слабость и признал себя виноватым. Иногда бывает труднее признаться в плохом, чем совершить хорошее. Ты не побоялся сделать то, что трудно, и я тебя уважаю.
Назар с благодарностью взглянул на тетю Соню и сказал тихо:
-- Я так не хотел...
-- Я понимаю, -- кивнула Софья Ивановна.
-- Я же думал, что понарошке. Я ведь только в мыслях сделал их хромыми, -- проговорил он.
-- Мысли не бывают понарошке, -- упрямо возразил Ёрик. Он ещё не простил Назара.
-- Я это понял, -- кивнул Назар. -- Плохие мысли становятся плохой правдой. Но я понял это потом.
-- Слишком это просто -- распоряжаться тем, что не твое,-- проговорил, ни на кого не глядя, недоумевающий черт.
-- Но мы же всё исправили, а ты все ругаешь и ругаешь! -- упрекнул Федя. -- Бабушка, мы же исправили!
-- Да, вам повезло, -- сказала Федина бабушка. -- Гораздо чаще бывает так, что исправить не удается.
-- Потому что оно уже есть? -- спросил Назар.
-- Все сделанное уходит в мир и начинает жить отдельно,-- подтвердила Федина бабушка. -- Оно подчиняется тебе только до тех пор, пока от тебя не отделилось. Это и называется владеть своими поступками, то есть отпускать от себя только то, что ты уже проверил и что не принесет вреда.
-- А мыслями тоже можно владеть? -- спросил Назар.
-- Владеть можно всем, что в тебе есть, -- сказала Федина бабушка. -- И, по правде говоря, только этим-то и стоит владеть.
-- А отчего появляются мысли? -- спросил Назар. -- И как сделать, чтобы они не появлялись?
-- Мысли в тебе оттого, что ты живой, -- сказала Федина бабушка. -- И делать так, чтобы они не появлялись -- всё равно что отказаться от жизни.
-- Но как же... -- растерялся Назар. -- А если они такие, каких я не хочу?
-- Ваша мысль -- это вы сами, -- сказала Федина бабушка.-- Когда ты запрещаешь себе плохое, ты делаешься хорошим и создаешь себя -- приблизительно так, как вы создаете Волшебный Город.
-- Выходит, я могу сделать себя, каким захочу? -- спросил Назар.
-- Ну, конечно, -- кивнула Федина бабушка.
Это было очень интересно -- придумывать, каким они себя сделают. Но за Назаром пришла его мама и сказала, что пора домой. У Назара мгновенно явилась мысль сказать, что если он так быстро вернется домой, то непременно заболеет ещё больше и придется сразу же вызывать врача и, быть может, тут же снова отправляться в больницу. Но разве он хочет на самом деле быть больным и капризным? Разумеется, не хочет! А раз не хочет, то и не будет.
И Назар сказал своей маме:
-- Ты права, мама. Мне давно пора домой.
Чем поверг маму в полное изумление.
Он попрощался с тетей Соней и Федей. И вздохнул:
-- Тебе хорошо! У тебя остается и Эрдель, и Ёрик, и даже бабушка.
-- Понимаешь, Назар, -- ответил на это Федя, -- я не могу отдать тебе бабушку, потому что она приписана к нашей квартире. От Ёрика и Эрделя ты отказался сам. Но мы с тобой забыли о Порфирии.
-- Разумеется! -- фыркнул дремавший у нарисованной двери Порфирии. Задрав лапу, он стал срочно вылизывать за ко- леном.-- Разве обо мне кто-нибудь помнит? Обо мне вообще никто не думает!
-- Бабушка, ведь Назару можно взять с собой Порфирия? -- спросил Федя.
-- Я полагаю, это зависит от того, что скажет его мама,-- ответила Федина бабушка. -- А также от того, что скажет Порфирий.
-- Ну, я скажу, -- ответил Порфирий. -- Не вижу такой причины, по которой мне не следовало бы говорить. Если, в конце концов, меня кто-нибудь погладит.
Порфирии опустил задранную лапу и для удобства глаженья выгнул длинную спину. Назар, опираясь на костыль, наклонился и тщательно погладил кота.
-- Мур-ры... Мур-ры... -- поблагодарил Порфирии. -- Большое спасибо.
Мама Назара попробовала определить, какие слова принадлежат коту, а какие ей только чудятся, но решила, что чудятся все, и неуверенно взяла Порфирия на руки.
-- Конечно, это несправедливо, когда ребенку никто не мурлыкает, -- сказал ей Порфирий и крепко уцепился за кофту, чтобы его нечаянно не выронили. -- Я согласен исправить эту оплошность.
Мама Назара растерянно оглянулась на Софью Ивановну.
-- Не беспокойтесь, -- сказала Федина бабушка. -- Порфирий любит детей и хорошо их воспитывает.
Мама Назара попробовала осторожно отцепить кота от своей кофты, чтобы воспитать сына без чужой помощи, но Порфирий подтянулся к её уху и громко замурлыкал. Мама Назара услышала, что она хорошая мама, только очень устала, что ей трудно ходить не только на работу, но и в больницу, что лучше все-таки плакать не каждый день, а если уж каждый день, то не больше одного раза, что Назар, конечно, добрый мальчик, он так хорошо погладил Порфирия, но мудрые сказки, которые знает кот, никому не помешают, что он будет рассказывать их целую ночь, что от этого Назар и его мама крепко уснут, а дальнейшее обучение будет происходить во сне, как и рекомендует передовая наука.
Мама Назара тряхнула головой, чтобы отогнать непривычные мысли, и погладила Порфирия, хотя минуту назад не собиралась этого делать.