Жила в Северных Горах дикая Кошка, своевольная и немножко жестокая. Не терпела на своей территории чужаков, и даже соплеменников встречала распушенной шерстью и выпущенными когтями. Кто-то из ее Рода крутил пальцем у виска и говорил, что Кошка - чокнутая. Кто-то жалел - такая красавица - и одна, но все больше потому, что хотелось ввести ее в свой дом и стать ее Парой. Но гордая Кошка отказывала всем претендентам на ее руку-лапу и сердце. А тех, кто не понимал с первого раза - вразумляла острыми когтями и клыками. Уползали такие претенденты из ее Логова потрепанными и с долго незаживающими ранами на шкуре.
И все бы хорошо, посудачили бы - и отступились, признали Кошку совсем дикой. Но вышел в стране указ: всем незамужним девушкам следовало выйти замуж и рожать детей, а иначе - забрали бы их в королевскую армию, раз не хотят быть покорными и домашними. Род за родом оборотни принимали новый Указ и выдавали своих совершеннолетних дочерей замуж, а по любви ли, без нее - неважно. Главное, чтоб не увели насильно, да не поставили под ярмо королевской службы. Оборотни с младых когтей приучались драться, что мальчики, что девочки, охотиться, следы читать. Самое то - в армии служить.
Добрались королевские глашатаи и до Рода, к которому принадлежала Кошка. Прочитали указ, да и пошли по домам, незамужних выискивая. А там что ни дом - то семья, а у кого и котята уже мяукают, а кто на сносях. Ох и злились же королевские слуги! Как же - некого забрать! Посмотрел Старший Рода, как хмурятся гвардейцы, да и говорит:
- Есть одна. Как раз вам подойдет, коль взять сумеете.
Указали королевским солдатам путь к логову Кошки. Только провожать никто не пошел: себе дороже. Так и вышло. Встретили солдат зазубренные костяные стрелы у подножия Клыка - горы, где устроила свое Логово Кошка. Кому под ноги, а кому - понаглее да побесстрашнее - и в плечи-бедра. На все кличи и угрозы отвечало гвардейцам с той стороны каменной гряды только насмешливое и предупреждающее шипение. Да стрелы, если кто сам себе враг и вперед совался. Так и остались ни с чем королевские посланники.
Уши, раненых, кто сам идти не мог, унесли. Да не все. Остался капитан отряда, красавец и умница, Натэл по прозвищу Рыжий. Затаился он в лощине, под прикрытием густой бузины, как умеют затаиваться только оборотни. Никто в его отряде и не знал, что был Рыжий и в самом деле оборотнем. Дождался Натэл ночи, пока молодой месяц в тучах не скрылся, обернулся зверем и стал красться к Логову Кошки. Вот почти добрался, почти уже чуял запах ее жилища, как остолбенел просто и лапами в землю врос: раскинулся перед ним крохотный луг с травой человеку по пояс, а ему-зверю - по холку. Со всех сторон его валуны от ветра защищали, а там, где скала ввысь вставала - по камню, до блеска отполированному, вода струилась. И стояла под этим водопадом девушка, краше которой Рыжий в жизни не видал! Волосы по спине тяжелой волной лились, фигура ее была, как у драгоценного сосуда серебряного, тонкостанная да широкобедрая, а плечи и руки - сильные, привыкшие лук натягивать, а грудь - высокая и пышная, ею бы котят кормить! А лицо было безмятежно, спокойно, только по губам чуть скользила улыбка, когда Кошка запрокидывала голову, ловя капли чистой воды. Понял Рыжий, что никому не позволит обидеть ее, что будет ее завоевывать, как только можно завоевать такую своенравную красавицу. А Кошка глаза открыла и в упор на него глянула.
- Чай, нагляделся, гость незванный? - блеснул в руке ее нож острый, сверкнули в недоброй улыбке клыки белоснежные. Пришлось Рыжему выбираться из своей засидки, выходить открыто. Да не о том думал оборотень, что будет строптивая красавица ему глотку рвать, а о том, как жарко обнимал бы ее, как целовал бы в губы, как ухватил бы за загривок клыками!
- Что, поплыл, кошак драный? - насмешливо скривилась Кошка, - Ты достань сначала, сумей взять, а том посмотрим, - и закружила вокруг него, потекла, как лунный блик, нагая и прекрасная. Рыжий стоял, дурак дураком, пока она не прыгнула. А там уж пришлось отбиваться - куда уж думать о поцелуях, коль избранница не приласкать, а убить норовит?
Долго они дрались, уже и на нежной шкурке Кошки полосы заалели, уже и Рыжему она дырок в шкуре наделала, уже и рассвет над Клыком зазолотился, а ничья не взяла.
- Ступай себе! - крикнула Кошка, отпрыгнув от Натэла подальше, - и не возвращайся! Убью в следующий раз.
Не солоно хлебавши, пришлось Рыжему капитану спускаться: вослед ему глядело острое жало стрелы, чуть подрагивающей на тетиве охотничьего лука Кошки.
Залечил Натэл раны, через месяц, когда уж август яблоки медом напоил, вернуться решил. Снова новолуния дождался, травами, запах отбивающими, натерся, да и пошел знакомой дорогой. Крался тише лунного лучика по озерной глади. Стелился туманом в укрытиях. Да все одно не остался незамеченным.
- А, женишок явился! - "поприветствовала" его Кошка стрелой под ноги. То ли рука у нее дрогнула, то ли мошка в глаз попала - промазала, не убила. А может, и убивать не хотела? Вновь сошлись они в поединке, вновь боролись до рассвета, только стон в горах стоял, да эхо рыка металось по ущельям. И снова никто верха не взял. Вывернулась Кошка, лук подхватила, стрелу наложила:
- Иди, покуда жив.
Вновь пролетел месяц, как перо по ветру - только и видали, что листья золочеными стали, только и углядели, как птицы на юг улетели. Сентябрь на дворе - утром трава в серебре. Выбрался Рыжий Натэл снова в горы. Не просто так шел - золоченый браслет нес. Да и клинок прихватить не забыл: помнил, как встречает Кошка по одежке.
Дошел оборотень до полянки - ан нет никого на ней. Сунулся дальше - никто стрелы под ноги не мечет. Добрался он до Логова - пустое оно. Чисто в нем, уютно, да только угли в очаге уж прогорели и пеплом подернулись, видать, давно хозяйка ушла. Перекинулся тут Натэл зверем, да пошел по ее следу. Спешил-торопился: неспокойно на сердце было. Как бы беды с Кошкой не приключилось! В горах одиночкой жить - не фунт изюму. Дошел он до свежего оползня, глянул через край пропасти - чуть не взвыл: увидел на самом краешке скалы Кошку. Едва держалась она, когтями в трещины цепляясь, а не плакала и на помощь не звала. Ох, и красива была Кошка в истинном виде: шкурка белая, что лунное серебро, в подпалинах дымчатых, глаза, что два опала синих, светятся гневом и упрямством.
Как уж он ее вытаскивал - то история долгая. Справился, спас. Да за спасение когтями поперек груди и получил. Обернулась Кошка:
- Третий раз я тебя щадить не стану!
Сошлись они, как сходятся бурный поток с горным обвалом. Да только сил у Кошки было мало, поборол ее Рыжий, собой к камням прижал, клыками в загривок вцепился, лапами в бока впился. И тут не заплакала Кошка, пощады просить не стала. Голову повернула, глазами сверкая:
- Ну, убивай, ты ж затем пришел? Шкура Бешеной дорого ли ценится?
Опешил Рыжий на миг, а потом рассмеялся, обнял ее, руками ее руки придержал, да и поцеловал крепко. Ох, и кусалась она, ох и ругалась словами такими, которые приличной девушке и знать нельзя. Он же только крепче обнимал, держал ее, собою согревая. А когда выдохлась Кошка, устала, шепнул в ушко ей:
- Будешь моей женой? Как увидел тебя - забыть не могу, ночами снишься, голову совсем потерял, как чумной хожу.
- Да на что мне прихвостень королевский, шавка цепная? - щурила злые глаза Кошка.
- Я не шавка, хочу - служу, хочу - ухожу.
- Поглядим, как уйдешь, короткохвостый. Как от ошейника избавишься, так и приходи.
- Добро ж, красавица. Приду к тебе свободным Рысем - прими, от слова своего не отступись.
Поклялась Кошка жизнью своей, перед Северными Горами и Северным Ветром клятву дала, что примет свободного Рыся-Натэла мужем.
Проводил ее Рыжий до Логова и ушел, Спустился с гор, в столицу вернулся, из гвардии уволился. Долго ли, коротко ли - а месяц снова пролетел, будто ветер просвистел. Уж в горах и снежить стало, в предгорьях листвы на земле больше, чем на деревьях осталось. В октябрьское новолуние как раз поспел. Нес в мешке заплечном вино сладкое, хлеб да кабанье мясо печеное, В самый Самайн в двери постучал.
Венчали их горы да ветер, смеялись, слушая, как сменяется грозный рык и шипение Кошки тихим мурлыканием. А поутру солнце увидело, как вылизывает Рысь нежную серебристо-палевую шкурку Кошки, нежащейся в его объятиях.
К сроку, к майскому полнолунию, родился у них котенок-рысенок. Рыжий, в отца, да глаза синие - в мать. С тех пор и живет в Северных горах род Синеглазых Рысей. А первенцев своих матери зовут всегда одинаково: Солнышко с кисточками на ушках. Муррррррррррррк.