С высоты коптера - гигантская воронка, обсиженная, как мухами, людьми.
Их много, они сидят, вытянув руки к костеркам.
Кто-то носит книги в костер, тащат на носилках, везут на тачках. Складывают, расматривают, кто-то плюет, кто-то в гневе топчет.
Искры вздымаются вверх.
Женщины суют в костер палки с насиженными крысами и птицами. Пьют что-то, морщатся, сплевывают.
Кое-кто пытается из осколков собрать убежище, ветер сносит дощатую кровлю.
Появляется стража и прикладами винтовок ветхие времянки. Кому-то в челюсть.
Люди умоляют, плачут.
Появляется бульдозер и отчищает от домиков пространство. Мусор скатывается на дно воронки, туда, в самый центр, и видно, как там зарождается вихрь, который поглощает все это дерьмо , и детский плач, и крики рожениц. Самоубийца летит, и черным крестиком на миг перечеркивает зев ада.
Пасть закрывается. Ураган стихает.
ПАФОС
Боги придуманы голодным желудком. Смерть придумана сытым. Ее боятся лишь те, кому есть что терять. Бомжам она в радость.
Мир - иллюзия. В нем нет правды, образы праведников лживы.
БОМЖИ
- Снова Пафос, выполз из рвоты, давит крыс.
- Он теперь не за нас.
- Эх, растоптать бы рупор.
Одноногий притащил мешок, высыпает что-то перед костром.
- Че добыл?
- Иконы?
- Кто-то выбросил на свалку.
- Старухи мрут, клопов не давят..
- Никому не нужны, а красота.
- Иди ты...
- Глянь запретный крест.
- Почему запретный?
- Он двуперстный.
- Да , брось, никаких запретов, одна вонь.
- Вонь, да. Но от тебя.
- Воды нет, не спорю.
Эх, нужен пафос, Остался лишь Шепелявый.
Сколько ему сидеть?
- Еще 18.
- Шепотом добьемся больше.
- Подходишь, такой к важному, костыль в затылок и тихо, так, чтобы только ему одному слышно было: уходи.
- Уйдут.
- И мы погреемся, как раньше. На той, Марьинке. Помнишь, разогнали, а у меня там хавчик в холодильнике.
- Только не там.
- А что?
- Там теперь трупы. Что ни ковер - испорчено. И это бы ладно.