Наверное, этот рассказ должен стать последним из короткого цикла. Много можно было бы порассказать, в т. ч. такого, что многим не понравится. Возможно, я расскажу об этом когда-нибудь, когда охвачу умом былое шире, но сейчас я желаю поведать о последней встрече с Гномовым.
Много было светлых минут. И когда грелись в торговом центре, из принципа не желая покидать пост раздатчиков газет на морозе, а мужик играл на гармони. И каменные джунгли, с их объявлениями: у кого-то пропал хорёк, а у кого-то - человек... И как спорили о политике по вечерам у Гномова. И как смотрели сериал "Как закалялась сталь", а потом победили на выборах капиталиста. Как встал на мосту автобус и встретились с Гномовым перед несанкционированным митингом 10-го декабря 2012-го, куда так боялись ехать, и пришла Тайна Дан, и явились туда многие знакомые студенческой поры... Но многое из того происходило без участия моего главного героя. Сейчас же я испытываю необходимость написать финал.
Я уже давно не видел Гномова. В последний раз он приходил на вечер, посвящённый КНДР в РКРП, организованный, впрочем, совершенно пресно и формально для такой замечательной страны. Там Гномов в очередной раз раскаялся, а в автобусе, по дороге домой, передумал.
И вот, другие времена, другие люди... Индейцы исполняют песни у входа в торговый центр. Радуется Саша, Юра ищет, как спросить у них про отношение в Перу к Уго Чавесу, и вдруг я замечаю Гномова... У него длинные, убранные в хвост, волосы, перевязанные у лба пёстрой лентой, борода, рубашка свободно висит.
- Закурить не найдётся? - спрашивает Гномов.
Я угощаю его сигаретой.
- Дремучий народ, - замечает Гномов, кивая на индейцев. - Дальше поклонения животинке не пошли.
Глаза наши встречаются, и я узнаю всё того же Гномова.
- Кто ты теперь, друг? - спрашиваю я его грустно, искренне сожалея, что он так и не пришёл к красной идее.
- Языческий священник, - отвечает он.
Мы разговариваем ещё какое-то время, после чего прощаемся, но это ещё не финал.
***
Некоторое время спустя я ехал домой после киносеанса, который посещал с однофамилицей Гномова. Фильм назывался "Голубь сидел на ветке и размышлял о бытии". В шумном автобусе я узнаю Гномова. Протискиваюсь к нему сквозь толпу, здороваюсь. С ним девушка в инвалидной коляске. Нервный недуг искажает её лицо.
- Знакомьтесь, - говорит Гномов. - Моя жена.
Я слышал, что брат мой был свидетелем на свадьбе Гномова, года полтора назад, но брат ничего не говорил о том, кто она. Знал я от брата и о том, что в роли язычника Гномов застрял надолго. Я вспоминаю прежнюю жену Гномова, ушедшую к Уткину и ставшую помощницей депутата, несколько дней спустя после выборов, и мне становится страшно. Я перебираю в уме, что могло толкнуть Гномова на такой поступок: чудовищная гордыня, или настоящая любовь и прихожу к выводу, что всё же это любовь.
- Где ты работаешь? - спрашиваю я Гномова и испытываю необъяснимую нежность к его жене, инвалидке.
- Хожу, руками лечу, - отвечает Гномов, - не за деньги, за хлеб. Я такой человек, что в деньгах не нуждаюсь. В первобытный коммунизм вернулся.
В глазах Гномова появляются озорные искорки, и я понимаю, что он ничуть не изменился.
- Ходили, гуляли, поднимались на гору, там - свежий воздух, - продолжает Гномов. - Пробыли на горе весь день. Ей нужно много воздуха. А бороду зачем сбрил? Женоподобное лицо у хлопца без бороды.
Пассажиры глядят на нас недоумённо.
- Пора выходить! - говорит Гномов. - Помоги-как мне спустить коляску!
Я помогаю ему, и Гномов с женой растворяются в ночном городе со своей правдой, которую никто никогда не мог понять. Больше я его не видел.
