Тюлин Дмитрий Юрьевич : другие произведения.

Другие мы

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Юридические услуги. Круглосуточно
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Землянин из светлого будущего, проникнув на планету Ксантария сквозь сооружённую таинственными Пришельцами невидимую сферу, встречает людей со знакомой внешностью и именами, однако здесь их судьба сложилась отнюдь не радужно. Социальная фантастика. Все совпадения случайны.


   Глава 1. Сигнальные Огни Кассандры
  
   Здравствуй, Аслан. Тяжело писать эти строки, не ведая, прочтёшь ли их когда-нибудь ты, либо кто-то из наших. Быть может, я и вовсе пишу для обитателей Ксантарии. Ты в курсе: ни один радиосигнал, отправленный с этой планеты, не достигнет вас. Но однажды вы с Айлин сюда прорвались, и теперь я испытываю потребность разъяснить, почему отказался вернуться. Мне нужно исповедаться. Помнишь, я задал вопрос: для чего ты решил состариться, подобно предкам, отказавшись от средств генной инженерии, от преобразующих тело нанороботов? Ты отвечал странными метафорами. Говорил, что боль пронзила грудь в миг постижения космического одиночества, и лицо сделалось подобным камню, однако, с той поры смерть бежит от тебя как подбитая собака, и ты не видишь впереди ничего, кроме тьмы, но за спиной твоей - свет. Эти слова показались мне чересчур пафосными и абстрактными. Тогда я не мог уяснить, при чём здесь моё любопытство в отношении твоей внешности, но теперь знаю, что такое космическое одиночество, и прости меня за неуклюжие фразы.
   Я живу в деревянном доме толстого пастуха. Ночная тишина здесь пугает, как и запах отсыревших одеял. Старость. Ты её не боишься, а для людей она - паршивая собака. Этот древний дух наводит тоску. Хозяин спит на втором этаже и сильно храпит. Медицина Ксантарии примитивна и доступна не каждому, так что никто не исцелит его от лишнего веса. Но шум, производимый выдохшимся за день ветхим дядькой, как и трель сверчка, не развеют тишину. На кухне стоит пряный аромат развешенных на стенах сушёных пучков лаврового листа и укропа. Со всех сторон на меня надвигается архаика: беспорядочно разбросанные по столам жестянки с гвоздями, саморезами, рыболовными снастями и прочей мелочью, а по углам - слесарные инструменты. Пыльный подоконник с грязным цветочным горшком, из которого тянутся плети традесканции, обвиваясь вокруг гардин с ажурными занавесками, разноцветное тряпьё, газовая плита с четырьмя конфорками, тёплый свет лампы накаливания, болтающейся на длинном покрытом паутиной проводе, примитивная модель ноутбука, застеленный клеёнкой скрипучий стол и табурет... Так тяжело выдавливать строки! А за крыльцом - благодать! Мне захотелось курить. Я закурил, Аслан. Никогда не понимал древних, убивавших здоровье табачным дымом, и я боролся здесь до последнего, но теперь - сдался. Я даже не знаю, что важнее в этом ритуале: тлеющая самокрутка, или смена обстановки. Там, на дворе - Млечный Путь, много сверчков, веет разнотравьем и коровьим навозом. Антиквариат душит! Но я живу в красивом доме с резными ставнями. Видел бы ты облупившуюся голубую краску на брёвнах в час рассвета, а наличники - белые... Я покурю, Аслан...
   Теперь я вернулся. Звезда упала, и я загадал желание, чтобы вы навестили меня ещё раз, забрали хотя бы рукописи. Что хорошо ночью: не донимают жара и мухи. Ладно, начну, наконец, по порядку...
   Уже в первые минуты пребывания на Ксантарии я заподозрил, что здесь происходит нечто, не укладывающееся в нашу картину мира. Я опустил планетолёт в поле, подальше от скоплений огней, указывающих на цивилизацию и, как водится, спрятал его под землёй. Ветер дул с реки, колыхал ковыли, и так я совершил первое поразительное открытие в мире, где доселе не ступала нога человека: флора здесь удивительно схожа с земной. Взбудоражен, однако, я был по другому поводу. Я оказался первым, кто сумел преодолеть сопротивление Сферы, выстроенной Пришельцами вокруг звёздной системы Кассандры. Я испытывал чувство гордости и трепета перед загадкой, терзающей каждого землянина с детства. Вот тогда мне и встретился пастух.
   Я не был готов к контакту с аборигенами и вообще собирался разработать танец, памятуя то, чему меня научила Молли - помнишь ту чернокожую девушку, специализирующуюся на контакте уровня "тет-а-тет", в фазе "без медиатора"? "Основы контакта" - самый трудный из предметов... Ладно, Аслан, я просто решил размять ноги, подышать свежим воздухом. Искусственный интеллект, сложивший данные приборов, сообщил об отсутствии опасных патогенов на поверхности планеты. Я совсем расслабился, когда стадо коров вынырнуло из-за холма, неожиданно, в неподходящее время суток. Я ошарашенно наблюдал за медленно бредущими, изредка мычащими животными, вдыхал ноздрями их смрад, а потом увидел пастуха. Я и вообразить не мог, что он построил дом с подсобным хозяйством поблизости. Согласно инструкциям, мне следовало скрыться, но пастух развернулся ко мне и сообщил на обычном земном языке:
   - Эй, ты! Твою тарелку видел!
   - Что... Как? - опешил я.
   - А вот так!
   - Что именно видел?
   - Вначале - две узкие неоновые лампы в один ряд у горизонта, потом - чёрную сигару на фоне Млечного Пути. Сигнальные огни были: светло-оранжевый и сиреневый.
   - Так вот оно что! Я забыл отключить сигнальные огни!
   - Ага! Сразу понял - зелёные человечки! - старик аж распух от гордости. - Бесшумно летела, зараза!
   - Да я не зелёный!
   - Какая разница!
   Собственно, пастух ничем не отличался от землянина. За жизнь я повидал немало разнообразных гуманоидов, далёких рас, все они при внимательном рассмотрении обнаруживали черты, не характерные людям. Но не в этот раз. Да что там пастух! Коровы! Самые обыкновенные земные тёлки!
   Однако меня насторожило другое. Лицо пастуха показалось мне знакомым. Он напоминал отца девочки, с которой я рос в одном дворе. Мы жили в одном подъезде многоэтажки, причём она - на два этажа выше. Это отложилось в моей памяти хорошо. Имя подруги детства было странным - Атлас, и одевалась она неизменно в пышные чёрно-красные платья, всю жизнь не меняла стиль. Когда я уже стал курсантом Космофлота, она оказалась первой, кого я познал как женщину. А тот мужчина, её отец, работал биологом в нашем академгородке, искал уникальные нуклеотидные последовательности среди инопланетных форм жизни, для последующего использования в генной инженерии, а теперь вдруг стал старым и толстым, словно отражённым в кривом зеркале. И голос - будто из детства, только сиплый. Мешковатая грязная одежда на нём ничем не напоминала элегантный серый костюм известного учёного. Коротко остриженные всклокоченные седые волосы, лысина на макушке, гладко выбритые дряблые щёки.
   - Как тебя зовут? - невольно выпалил я, и встречный глухо отозвался:
   - Лео.
   Именно так звали отца той девочки.
   - Коровам спать не пора, после заката? - ввернул я осторожно.
   - Пора, головой на север. Да пастбища тут Свинорожий скупил, днём не сунешься - нищебродов на охрану нагнал. А ты неплохо выглядишь, дружище! Никаких тебе мешков под глазами, морщин на переносице и прочих признаков усталости. Здорово, наверно, там, на звёздах? - старик кивнул на небо.
   - Неплохо, - растерянно согласился я.
   - Заглянешь в гости? Угощу сырниками с творогом и сметаной, налью парного молока.
   - Не откажусь.
   Ощущение дежавю не отпускало меня, и я надеялся улучить момент, чтобы осведомиться: есть ли у Лео дочь.
   - Как тебя зовут? - поинтересовался новый знакомый.
   - Маури.
   - Сразу видно: инопланетянин!
   Пастух со свистом рассёк воздух хлыстом, и стадо тронулось с места.
   Мы шли минут десять, или двадцать, молча. Возможно, спутник оказался несловоохотливым из-за одышки. Мы часто останавливались, и я следил за его огромным, круглым как у беременной женщины, животом, который тяжко поднимался и опускался в такт громкому нездоровому дыханию. Что же касается меня, меньше всего на свете я мечтал сболтнуть лишнего туземцу с планеты, надёжно оберегаемой от межгалактического сообщества представителями неизвестной цивилизации, выстроившей вокруг системы Кассандры невидимый фильтр, именуемый в просторечии Сферой. Ухабистая тропа петляла среди холмов, поднималась вверх и убегала вниз, я то и дело спотыкался о кочки. Пахло полынью и болотом. Так я впервые добрался до дома, из которого сейчас печатаю. Знал бы ты, Аслан, насколько примитивные нейросети они используют... Совершенно невозможно работать!
   Зыкнув на разлаявшуюся собаку, Лео пропустил меня внутрь, отодвинув марлевую занавесь от комаров, зажёг свет, вынул из холодильника миску с сырниками, включил газовую конфорку при помощи электрической искры и растопил на чугунной сковороде кусок сливочного масла. По кухне поплыл вкусный аромат, уютно заскворчал разогреваемый ужин. Старик от души плеснул мне из бидона в большую стальную кружку молока, поставил на стол сметану и клубничное варенье. Большой и жирный пушистый серый кот тёрся, мурлыча, о мои ноги, и я погладил животину. Когда я в очередной раз наклонился, чтобы обмакнуть вилку с сырником в бледно-розовую пасту, пастух обратил внимание на ключи, болтающиеся на моей шее на цепочке.
   - Драгоценный камень? - спросил он.
   - Это ключи, - ответил я, - они реагируют на мой голос.
   - Вон как! А я подумал, талисман.
   - Нет, ключи.
   Некоторое время мы молча жевали пишу. Наконец, я отважился задать вопрос:
   - Ты живёшь один?
   - Как видишь, - вздохнул старик.
   - А что с близкими?
   - А что с ними? У меня только дочь, но она далеко. Больше никого не осталось.
   У меня засосало под ложечкой.
   - А возлюбленная?
   - Скончалась от вирусной пневмонии. Эпидемия не щадила стариков. Сын погиб в автокатастрофе ещё при её жизни. Я не люблю про это вспоминать. Про родителей уж молчу. Видишь, в каком сам состоянии?
   Несколько секунд я колебался, а потом дерзко спросил, мне показалось, почти выкрикнул:
   - Как зовут дочь?
   - Атлас.
   Я вздрогнул. По спине побежали холодные мурашки.
   - Очень необычное имя, - молвил я.
   Старик не обратил внимание на моё смятение.
   - Жена настояла так назвать. Представить себе не могу, откуда она выковыряла это слово. Говорила, приснилось.
   - Дочь давно тебя навещала?
   - Давно.
   - А ты её?
   - Очень давно. Ты видел, как мне тяжело, эта одышка... А тут - автобусы и метро... Вот если надумаешь навестить её ты, буду благодарен, потом расскажешь, как она там. Тебе-то чего стоит: сел в свою тарелку...
   - Я не могу сесть в "тарелку". Сигнальные огни я не выключил по рассеянности.
   - Но на автобусах и метро - можешь?
   - Это - да.
   - И наверняка собирался исследовать планету?
   - Верно.
   - Только у тебя нет денег, я угадал?
   - Денег?
   - Именно! Деньги! Ты знаешь, что такое деньги?
   - Мы проходили на уроках истории. То есть, вы используете деньги?
   - Да.
   - И где мне их достать?
   Хозяин дома расхохотался:
   - Знал бы я, где их достать - не коров бы пас, а на курорте лежал! Представляешь - я, старый хрыч, море, песок, солнце, шезлонг, пальмы, девицы стройные, загорелые, ламбаду вокруг моей туши отплясывают?
   - Ламбаду?
   - Выкинь из головы! На звёздах ламбаду не танцуют.
   Внезапно Лео нагнулся вперёд и прищёлкнул пальцами.
   - Скажи, а ты можешь изготовить золото? - по-заговорщически шепнул он.
   Мне померещился болезненный блеск в его глазах.
   - Зачем тебе золото?
   - Тут в соседнем селе есть ломбард, в нём можно обменять золото на деньги. Деньги - это символ золота! - старик поднял указательный палец вверх. - Ну если вы быстрее скорости света летаете - что вам стоит делать золото из воздуха?
   - Ничего не стоит, - согласился я.
   - Погоди немного! - с этими словами пастух тяжело поднялся из-за стола и, цепляясь за перила, побрёл на второй этаж.
   Моё сердце замирало всякий раз, когда его утиная походка судорожно застывала, чтобы успокоить сердце. Вернулся Лео с латунной шкатулкой, покрытой расписной глазурью.
   - Смотри! - сказал он, открывая крышечку. - Золото понадобится в форме таких колечек и цепочек. Чтобы никто ничего не заподозрил. Сумеешь?
   - Сумею. Но мне нужен образец. И я не готов взять тебя с собой. Сможешь мне поверить?
   - Иди уже, колдуй! - махнул рукой Лео, досадливо прикусив губу. - Не забудь фонарик! Он здесь. Погоди! Тебе понадобится пакет...
   Он копошился, снаряжая меня, минут десять...
   В итоге, я пошёл. Для изготовления золота из камня мне требовалось проникнуть в планетолёт. Как я уже сообщал, ангар для летательного аппарата был образован методом телепортации горной породы в атмосферу планеты-газового гиганта, какие имеются на периферии почти каждой звёздной системы. Кассандра, как выяснилось, не являлась исключением. В общем, я освободил пространство под землёй. Достигнув места посадки, я переместился в планетолёт, подав голосовую команду в ключи. Там, воспользовавшись бортовым преобразователем материи, я наспех наштамповал золотых колец и цепочек, которыми набил предусмотрительно всученный мне в руки пастухом полиэтиленовый пакет из супермаркета. Вернувшись, я оставил старику большую часть драгоценного металла, включая оригинальные образцы, остаток же распихал по карманам.
   - Оставь Атлас побольше золота!
   - Я постараюсь.
   Лео зарылся в ящичке стола, извлёк оттуда тетрадь в клетку и шариковую ручку. Неровно оторвав лист, он нарисовал маршрут до ломбарда, и далее - до самого дома его дочери в столице.
   - Что-то мне подсказывает, Маури, ты мог бы в неё влюбиться! - усмехнулся он, довольно потирая руки.
   - Не исключено.
   - Ещё молока?
   - Будь добр!
   - Только забудь про это, потому что она несвободна.
   Я отпил глоток прохладной, живой на вкус, жидкости.
   - У вас на планете есть тюрьмы? Общество расколото и нуждается в усмирении тех, кто не желают честно трудиться?
   - Тюрьмы имеются, всё как в ваших учебниках истории. Правда, их населяют не одни лишь преступники. Да не про то я. Замужем она.
   Над ухом противно запищал комар. Я тряхнул головой.
   - Брак, зарегистрированный на бумаге? Мы проходили по истории. Без свидетельства государство не выдавало пособия, те самые деньги.
   - Угу, на бумаге.
   Старик прихлопнул комара ладонями.
   - При входе впустили, - пояснил он.
   - Но почему ты сказал "несвободна"?
   - Потому! У тебя ведь нет документов?
   Я покачал головой.
   - Значит, нелегальный мигрант! Берегись полицаев! Особенно в городах. Особенно - в Конкордии.
   С этими словами дряхлый мужчина резко поднялся с табурета.
   - Ты можешь упасть на диване, - хрипло гаркнул он. - В том шкафу есть матрас, одеяла и подушки. Вот здесь - простыни, наволочки и пододеяльники.
   - Спасибо, - рассеянно откликнулся я.
   - Я просыпаюсь с петухами. Ты можешь дрыхнуть дольше. Ломбард откроется лишь в десять. Я расскажу тебе, как получить деньги, и как ими воспользоваться для приобретения билета. Слава богу, паспорт не понадобится. Я всё подробно объясню и найду для тебя одежду помоднее. Но завтра.
   - Хорошо.
   - Спокойной ночи!
   - Спокойной ночи!
   Грузная фигура, кряхтя, удалилась. Кот шмыгнул за ней. Я разложил диван, расстелил постель и остался наедине с тревожными мыслями. Храпел старик в те дни ещё не столь громко, как теперь, но уснуть тяжело было уже тогда. Давила тишина. Сверчок лишь подчёркивал её своим пением. Временами скулил пёс, вгоняя в смертельное уныние.

  
   Глава 2. Танец Атлас и Песнь Звездоглава
  
   Аслан, дело не в сентиментальных воспоминаниях, друзьях детства, первой любви и потере девственности. Обитатели Ксантарии любят ностальгировать, упиваясь навсегда ушедшими детством и юностью. Я, как и ты, ценю трезвость ума, даже здесь, в неустроенном мире. Чувства к Атлас, разумеется, не были самыми сильными в моей жизни. Но вообрази, что судьба - это дерево: ствол детства определяет изгиб каждой ветви. И чтобы корректно представлять, что произошло в дальнейшем, необходимо описать истоки, ту точку, где сплелись наши судьбы. Вон, Лео сушит ромашку на подоконнике - утверждает, от давления помогает. А я смотрю на эти пожухлые лепестки и вспоминаю не о лекарствах, а о гербариях Атлас...
   Мы родились в мире победившего добра, и трагедии прошлого казались не более чем нелепыми сносками в учебниках истории, существующими лишь для того, чтобы жирнее обвести контур сияющей справедливости и благодати нашей реальности. Уверен, ты рос в той же атмосфере, Аслан. Аэлия, наш академический городок, трепетала надеждой на манящее пленительное завтра. Вспомни: солнечные зелёные дворы, обрамлённые почти мультипликационными небоскрёбами, кажущимися хрустальными из-за прозрачных как роса балконов, четыре метра высотой каждый. Стремящаяся ввысь геометрия многоэтажек, их математическая комплексность, формируемая квадратами матричных ячеек, утверждали торжество человеческого разума, ставшего архитектором гармонии. И предвкушение чуда, захватывающей истории за каждым окном! Деревья не просто росли, их листва нашёптывала чарующие сказки, газоны шелковисто зеленели под ногами, птицы щебетали счастливым многоголосьем - этот радостный хор жизни, вместе с неотвратимостью закатов и рассветов, в согласии с управляемым танцем облаков в синем небе, приводили технологическую мощь нашего мира в созвучие с вечными ритмами природы. В одном из таких двориков прошло наше детство, в предвкушении бессмертия, дарованного биологической наукой, с романтической тревогой в сердце - мечтой о подвигах в далёком космосе, где каждый рискует пасть смертью храбрых, хотя умирать, разумеется, никто не собирался. Но права на героизм у нас никто не отнимал. К тому же, существовала загадка: Пришельцы, следы технологической деятельности которых были обнаружены ещё в двадцать первом веке христианской эры. Тогда эти сигнатуры чуждой цивилизации описали как исчезающие звёзды - те самые объекты, которые пропадали с астрономических фотографий спустя десятки лет. Даже в те отсталые времена исследователи фиксировали интригующие совпадения, когда, например, не удалось досчитаться трёх звёзд, лежавших на одной прямой. А позже мы обнаружили невидимую Сферу вокруг системы Кассандры, дразнящую фантастов уже сотни лет. Ты и сам, Аслан, дышал этим воздухом, пока не заглянул в зловонный зев космоса. Уж не знаю, что можно было там такого узреть, что заставило тебя отречься от вечности, выбрать старость и смерть, отвернуться от венца загадок Вселенной - тайны Пришельцев?
   Тем не менее, в дошкольные годы я нечасто играл во дворе. Тому имелись две причины: во-первых, ребята постарше больше интересовались сверстниками, нежели мной. Во-вторых, я предпочитал домашние развлечения. Мои родители преподавали в университете при академическом городке. Отец - мастер боевых искусств и тренер, мать учила земной и галактической литературе. Педагоги по призванию, они придерживались мнения, что лучший путь - тот, который ребёнок выберет сам, их долг - лишь помочь исполнить мечту. Поэтому моя одержимость космосом встречала у родителей всяческую поддержку. В свои пять лет я мог забывать о времени в электронных каталогах бесчисленных экзопланет, изучать расписания экспедиций, отслеживать локацию совершающих квантовые скачки звездолётов на трёхмерных картах звёздного неба. Ну, ты знаешь, те, что разворачиваются из любой точки галактики Млечный Путь. Как сейчас помню плоский серебристый корпус навигатора. Созвездия Кеплера-186f, Глизе-581g, Трапписта-1e стали мне роднее Зодиака. С жадностью рассматривал я фотографии в атласах звездолётов, гуманоидных рас, инопланетной флоры и фауны, и даже - галактической письменности. Не только электронные издания, но и толстые книги с голографическими листами - мама отзывалась о таких с особой любовью. "Почти как у предков", - улыбаясь, говорила она. Но больше всего я гордился коллекцией космических артефактов, состоящей из аквариумов с экзопланетными животными, рукотворных предметов, образцов горных пород и окаменелостей. Если некоторых экзотических тварей разводили на Земле, то о предметах искусственного происхождения родителям приходилось просить у астронавтов лично. Однажды мне в руки попали целых два обломка древней керамики с е-Тау-Кита. На поверхности обожжённой глины предки астронавтов, не знавших Гагарина, начертали неровные концентрические круги - так причудливо выглядела письменность обитателей того далёкого мира. Я знал, что языки чужой планеты не признавали дискретных символов, вроде букв и иероглифов: значение имели эмоции, читаемые по изгибам линий. Странные народы описывали с помощью чувств даже инженерные чертежи. Понимал я и то, что археологи не сильно ценят керамику, иначе сувениры не перепали бы мне. Не задумываясь, я обменял черепок с менее выразительными кругами на три волоса инопланетянки с Проксимы-Центавра-b у соседского десятилетнего пацана по имени Кэйвин. Тот пестовал в пробирке целую прядь, чего ему стоили три волоса неземной красавицы? Собирал я, помимо прочего, автографы астронавтов. Особенно ценил росписи, сделанные пришельцами. Если взяться перечислять всё, что хранилось дома, с комментариями хватит на диссертацию. Ни свет, ни заря мчался я проверять банку с личинками лунного зонтика, которые, к моей досаде, никогда не жили дольше пары дней, либо зарисовывать похожих на цветы флуор. Так что, Аслан, встретились мы с тобой благодаря педагогическим воззрениям моих родителей.
   Однако, вернёмся во двор. Если я там и появлялся, из всех игр меня волновала лишь одна: в "астронавтов". Зелёная беседка, увитая плющом и детскими фантазиями, превращалась в наших забавах в неприступную "Станцию Звезда", откуда начинались дерзкие "экспедиции в открытый космос". Оттуда "капитан звездолёта" отдавал приказ на старт. Первым испытанием становился "пояс астероидов" - цепь выстроившихся вдоль прогулочной дорожки лавочек. Требовалось молниеносно пронестись змейкой между ними, не задев ни единой, продемонстрировав "мастерство космического маневрирования". Капитан следил за этими бегами и отправлял врезавшихся в скамейку "лечиться на базу". Потом мы собирали в "открытом космосе", в качестве которого нам служил газон с деревьями, "артефакты": камешки и сухие листья. Листья котировались как "метеориты", а камешки - как "артефакты Пришельцев". С находками мы возвращались на "базу", где начиналось самое интересное: "учёный совет". Каждый должен был сложить руки в трубочку, посмотреть в "микроскоп" на листья и голыши, чтобы сообщить о своём "открытии" относительно Пришельцев. Тем, кто не придумал "открытие" заранее, рекомендовалось собирать листья, чтобы с досадой бормотать: "Одни метеориты!". Но были среди нас и те, кто умудрялись выуживать "открытия" прямо во время "совета". "Учёный совет" оценивал работу команды голосованием. Если команда не показала результат лучший, чем в прошлый раз, "капитан" не переизбирался. Когда дело венчалось успехом, новым "капитаном" назначался автор лучшего "открытия". Превосходного командного результата можно было достичь и методом сбора листьев, которые дружно несли в мусоропровод. Это называлось "очистить космос от метеоритов". В тот же мусоропровод отправлялись и камешки, так что подтвердить с их помощью придуманное дома "открытие" становилось с каждым разом всё труднее.
   Однажды в Горцентре Управления Погодой решили полить газоны. Разумеется, никто из нас не читал сообщения "синоптиков", а родители тем временем находились на работе. Мы только приступили к сбору "артефактов", когда первые тяжёлые капли упали на листья платана, под сенью которого я ковырял палкой в поисках камешка. Сначала - редкие, словно дроны-разведчики, потом - чаще и гуще, барабаня по листве, лавочкам, траве, как метеоритный дождь по обшивке планетолёта, странствующего между Марсом и Юпитером. Дождь! Запланированный по расписанию, но от того не менее мокрый и настоящий.
   - Дождь! - воскликнул кто-то из ребят, кивнув на небо, затянутое серыми тучами. - Всё, игра кончилась! Бежим домой!
   Однако, "астронавты" и сами всё поняли, засуетились, распихивая ставшие драгоценными после наших уборок камешки по карманам.
   - Экстренная эвакуация со "Станции Звезда"! - объявил "капитан".
   Вокруг меня - смех, шум, толкотня: обычная детская возня перед дождём. Однако, я оставался неподвижен и не понимал, как игра может завершиться из-за такой мелочи, как полив газонов.
   - Маури, а ты чего рот открыл? - крикнул "капитан", уже готовый бежать к дому. - Дождь же начинается! Промокнешь! Пошли скорее!
   Я посмотрел на него удивлённо.
   - А что такого? - тихо произнёс я. - Дождь и дождь. Астронавты не боятся дождя.
   Ребята прекратили суетиться, переглянулись.
   - Ну ты даёшь, Маури! - засмеялся кто-то. - Это астронавты в скафандрах не боятся дождя, а мы - обычные дети! Зачем мокнуть, если можно сидеть дома в тепле и играть в "астронавтов" в сети? Разве у тебя нет очков виртуальной реальности?
   - Но ведь миссия не выполнена! - настаивал я, испытывая жгучую обиду, ведь целый вечер накануне я размышлял над "открытием", надеясь быть избранным "капитаном". - Мы же ещё не все "артефакты" собрали! Если мы сейчас уйдём, команда не выполнит план! Надо остаться и дособирать всё, что найдем в "открытом космосе"!
   Ребята вновь переглянулись.
   - Маури, ну чего ты придумываешь! - поморщился "капитан", кажется, теряя терпение. - Это же просто игра! Никто не заставляет нас "выполнять план" под дождём! Пошли лучше домой, пить сок с шоколадками! Вот это - настоящее удовольствие! А "артефакты" мы ещё завтра соберем, если захотим!
   С этими словами "капитан" махнул рукой и помчался к дому, а за ним - вся команда "астронавтов". Кроме меня. Я остался под проливным ливнем в одиночестве, капли струились по лицу, одежда вымокла насквозь, но меня не тянуло в беседку. Я смотрел на умытый двор, на убегающих ребят, вдыхал ноздрями свежесть. Обида и злость прошли. Разочарование разрасталось во мне, горькое и непонятное. Неужели они действительно выбирают сладости вместо звёзд? Неужели их не тревожит зов космоса, даже в игре? Астронавты не боятся дождя, даже кислотного. Или это только в кино и мультфильмах?
   Дождь усиливался, двор опустел, птицы тоже стихли. И вдруг, среди серой пелены ливня, я заприметил движение. У клумбы с тропическими растениями стояла девочка. Это была Атлас. Она не пряталась от капель, не бежала к укрытию, а спокойно склонилась над цветами, словно вела с ними тихую беседу. Её красно-чёрное платьице прилипло к тоненькому тельцу, и волосы блестели от влаги, как чёрный шелк. В руках она держала папку для гербария, и я видел, как аккуратно срезает она ножницами алый цветок с большим бледно-жёлтым, напоминающим кукурузный початок, пестиком, кладёт его меж страниц, словно прячет нематериальные сокровища в час Апокалипсиса. В её умиротворении, поглощённости ботаникой, несмотря на бушующую стихию, мерещилось нечто настолько необычное, что заставило меня забыть игру, разочарование в мальчишках, космос - и просто созерцать незнакомку, завороженно и недоумённо. Её образ манил, как далёкая звезда, и я решился подойти.
   - Привет! - сказал я.
   Девочка подняла голову, её раскосые глаза взглянули на меня с удивлением, но без испуга. В них не было и насмешки, только спокойный интерес.
   - Привет! - ответила она совершенно непринуждённо. - Как тебя зовут?
   - Маури. А тебя?
   - Атлас.
   Несколько секунд мы молчали, глядя друг на друга сквозь занавесь ливня. Я не знал, что вставить, чувствуя себя неловко в мокрой одежде. Но Атлас уловила моё замешательство и первой нарушила молчание.
   - Ты тоже любишь дождь? - спросила она просто, словно мы - давнишние приятели, встретившиеся после долгого расставания.
   Вопрос Атлас застал меня врасплох, вырвав из оцепенения, словно звук сирены в тишине космического корабля.
   - Я... Нет, не то, чтобы люблю... Просто... Мы играли в "астронавтов", и... Астронавты не боятся дождя, - промычал я невнятно, сознавая, как глупо звучат мои слова.
   Но Атлас не засмеялась, не посмотрела с высока. Она кивнула понимающе, будто фраза про астронавтов - самое естественное объяснение моего странного поведения под дождём.
   - Астронавты - это интересно, - произнесла она задумчиво, глядя на цветы. - А я вот - собираю гербарий. Цветы любят дождь, а я люблю цветы.
   И снова - пауза. Но стеснение прошло, стало мирно и уютно, как если мы уже нашли общий язык, поняли друг друга без слов. И тут, неожиданно для себя, я задал вопрос:
   - А можно... Можно посмотреть твой гербарий?
   Атлас улыбнулась - лёгкой, едва заметной улыбкой, которая сделала её лицо ещё одухотворённее.
   Она протянула мне папку. Листая страницы, я вспомнил о засушенном цветке с планеты Кеплера-452b, хранившемся у меня дома. Вот он, шанс произвести на Атлас впечатление, подарить цветок с другой планеты! Однако, что-то остановило меня. Жадность! Тот самый порок, который ассоциировался с далёким прошлым человечества, полным голода, войн и прочего насилия, а также - экологических катастроф. Я воровато оглянулся по сторонам и заприметил одуванчики на газоне.
   - Погоди секунду! - воскликнул я и бросился к жёлтеньким головкам в изумрудной траве.
   Я сорвал одуванчик и протянул Атлас.
   - Смотри, что у меня есть для твоего гербария!
   Атлас взяла цветок, рассмотрела его внимательно. На её губах проявилась едва приметная улыбка, в которой было что-то... Не то! Не то озабоченность, не то снисхождение.
   - Одуванчик? - переспросила она тихо, словно пробуя на вкус незнакомое слово. - Спасибо, Маури, но... У меня уже есть одуванчик. Даже несколько. В гербарии... Не нужно собирать все цветы подряд. Нужно собирать - особенные. Редкие. Уникальные. Понимаешь? Этот цветок, который я срезала, их высадили только два месяца назад. Он называется антуриум и растёт в Южной Америке. Видишь, лепестки напоминают листья? Это доказывает происхождение цветков от обычных зелёных побегов.
   Я неестественно закивал. Дождь резко прекратился, и выглянуло солнце.
   - Хочешь, ещё цветов соберём? Для гербария... - спросила Атлас.
   Я несколько растерялся. Рвать цветы? Это не совсем то, чем занимаются будущие астронавты. Но отказать Атлас не смог. Да и любопытно было - посмотреть, как она всё это делает, понять, чем одуванчик отличается от антуриума: и тот, и другой - родом с Земли... Что можно найти в них ценного? Мне вновь вспомнился образец с Кеплера-452b, и я закусил губу.
   Солнце золотило капли росы. Атлас уверенно вела меня к дальним клумбам, знающая каждый уголок, всякий цветок. Она показывала мне необычные растения, ведала об их названиях, свойствах, истории - с таким увлечением, словно открывала тайны Туманности Андромеды. Я слушал её настороженно, постепенно осознавая, что мир Атлас, её гербариев и цветов, гораздо сложнее канонов "кодекса астронавтов".
   - А пойдём ко мне в гости! - внезапно предложила Атлас. - Ты ведь не испугаешься моих папы и мамы? Я покажу тебе много гербариев... Если дождь не страшен астронавтам, то и чьи-то родители не должны пугать, правда?
   Я был изумлён такой постановкой вопроса и одновременно не верил своему счастью.
   - Конечно, хочу! - отозвался я.
   Мы направились к небоскрёбу, вошли в подъезд и поднялись на скоростном лифте на пятьдесят четвёртый этаж. Створки дверей в квартиру автоматически раздвинулись, реагируя на наши тени. Отец Атлас встретил нас в дверях - элегантный силуэт в серебристом костюме, безупречно сидящем по фигуре. Чёрные, как у дочери, волосы, густые бакенбарды и классический греческий профиль с выразительным носом - в его облике чувствовалась порода и уверенность.
   - Только собирался убежать в лабораторию, а тут - вы! - развёл руками он. - А кого это ты привела? - мужчина пристально посмотрел на меня.
   - Это - Маури. Он хочет посмотреть гербарии!
   - Здравствуй, Маури! Я - Лео! - протянул мне огромную волосатую ладонь отец девочки. - Чем ты увлекаешься, Маури?
   - Космосом, - небрежно бросил я.
   - Мечтаешь стать астронавтом?
   - Да.
   - Ну, проходи, друг! Пожалуй, у меня есть кое-что интересное для тебя...
   Мы последовали за Лео. Квартира Атлас резко отличалась от моей, полной новейшей микроэлектроники и естественно-научных коллекций за стёклами шкафов. Здесь же на стенах висели картины, написанные маслом: морские и космические пейзажи, в углу возвышалось чёрное крыло древнего пианино, а книжные полки ломились от томов - старинных, бумажных, шелестящих веками, и современных, с голографическими страницами.
   - Нравится? - спросил Лео, указывая на марсианский пейзаж.
   - Неплохо, - ответил я, дивясь архаике: по мне целесообразнее было повесить на это место голограмму.
   В комнату вошла мать Атлас, её взрослая копия, с такой же азиатской внешностью. Домашний робот принёс ей вращающееся кресло. Женщина присела.
   - Серифа, познакомься! Это - Маури! - воскликнул Лео.
   - Очень приятно, - откликнулся я.
   - Рада познакомиться, Маури!
   - Серифа работает над нашей совместной диссертацией, - пояснил мне отец Атлас и задумчиво добавил:
   - Я знаю, что тебя точно заинтересует. Ты когда-нибудь видел звездоглава?
   В груди моей ёкнуло.
   - Звездоглава?
   - Именно! Звездоглавы с планеты Спектакула!
   Лео приобнял меня за плечо и провёл к тумбочке с небольшим пресноводным аквариумом. Звездоглав, тот самый, который, по данным генетического анализа, является прямым предком жителей планеты Спектакула, взирал на меня круглыми чёрными глазищами, оперевшись на декоративный камень с инопланетными лишайниками. Трудно сейчас понять себя: как я мог так запасть на эту амфибию с телом тараканьей формы и головой, напоминающей пришельцев, из фильмов, хранящихся в музее кинематографии. Амфибии, от которых ведёт происхождение человечество, давно вымерли, а звездоглавы живут по сей день. Наверное - это. Но каким вожделенным, желанным казался в тот миг проклятый звездоглав! Как хотелось им обладать, какие неведомые сокровища он обещал - в своей неуклюжей форме и чудовищном обаянии!
   - Сын поймал на Спектакуле! - сообщил Лео.
   - Ты хотел посмотреть гербарии, - напомнила Атлас.
   В её голосе мне послышались нотки ревности. А я глаз оторвать не мог от звездоглава.
   - Сначала стоит станцевать гостю, - возразил Лео. - Мне нужно в лабораторию, и я не могу ждать, пока вы насмотритесь на цветы, чтобы сыграть для тебя на пианино. Переоденься в сухое, Атлас, покажи Маури своё искусство.
   - Атлас посещает танцевальный кружок, - сообщил мне он.
   "Если предложить Лео сделку: обменять звездоглава на цветок с Кеплера-452b для его дочери..." - размышлял я. Но я отчётливо сознавал, что ляпнуть такое - самое гнусное, что я мог выкинуть сегодня, поскольку, согласно всем известным нравственным законам, цветок должен быть преподнесён в дар бескорыстно.
   Тем временем, Лео уселся за пианино, откинул крышку и начал наигрывать спокойную тихую мелодию.
   - Ты знаешь эту музыку, Маури? - спросила мать девочки.
   Я покачал головой.
   - Это - Шопен!
   Атлас вернулась в пышном чёрно-красном платье. Лео играл - медленно, нежно, словно боясь спугнуть тишину. Музыка лилась из-под его пальцев, обволакивая комнату - задумчивая, словно шёпот давно ушедшей эпохи. В звуках пианино слышалась тоска по чему-то прекрасному и хрупкому, убегающему, как сон. Атлас прикрыла глаза, видимо, погружаясь в себя, в мир звуков и чувств. Потом плавно начала двигаться. Она порхала по комнате, будто бабочка, платье кружилось вокруг её ног пёстрым облаком, подчёркивая воздушность и изящество движений. Руки скользили в воздухе, рисуя невидимые узоры, выражая то грусть, то надежду. Лицо девочки оставалось безмятежным, сосредоточенным, и только в приоткрывающихся на мгновение очах мелькала глубина чувств, непостижимая для ребёнка.
   Внезапно Лео обрушил пальцы на клавиши, резким аккордом разорвав мелодию, и с хлопком затворил крышку пианино.
   - Всё! Мне пора! - сообщил он. - Счастливого вечера!
   Улыбнувшись нам на прощание, Лео ушёл. Серифа тоже незаметно исчезла, предоставляя нам свободу и уединение. Атлас подошла к столу, где лежали папки с гербариями, взяла в руки верхнюю, открыла её, приглашающим жестом показав мне садиться рядом на диван.
   - Ну что, готов погрузиться в мир гербариев? - её японские глаза выражали мягкое ожидание.
   Я кивнул, но думал в тот момент о звездоглаве. Атлас начала аккуратно листать страницы папки, показывая засушенные земные цветы - тонкие колокольчики, беззащитные фиалки, полевые ромашки... Каждый экземпляр аккуратно приклеен к странице при помощи бумажных полосок и подписан старательным детским почерком.
   - Каждый цветок - отдельное воспоминание, - сказала Атлас.
   Постепенно звездоглав начал отпускать мои думы, уступая место прежнему медитативному покою. Даже робот-слуга нас не тревожил. В интересной беседе время летит незаметно, и коммуникатор, висевший у меня на шее, завибрировал неожиданно. Я невольно вздрогнул.
   - Извини, это - мама, - пробормотал я. - Наверное, пора домой...
   Голографическое изображение матери возникло в воздухе над коммуникатором - её мягкое, обрамлённое чёрным каре по плечи, лицо, улыбка, и - лёгкое нетерпение в больших светло-карих глазах.
   - Маури, где ты пропал? Уже поздно, пора бы и дома быть. Папа скоро вернётся с тренировки. Ждём тебя к столу!
   Я посмотрел на Атлас - виновато и с грустью.
   - Я провожу тебя до двери! - молвила она. - Ты к нам ещё заглянешь?
   - Обязательно...
   В комнату вошёл робот, осматривая, не нужно ли смахнуть где пылинки.
   Вечер в гостях подошёл к концу, но не завершилось наше знакомство. После той истории под дождём, мы стали видеться часто. Иногда встречались во дворе, собирая новые экземпляры для гербариев Атлас, теперь уже вместе исследуя каждый цветок. Временами я присоединялся к её играм с подругами - не в "астронавтов", конечно. Другие, девичьи, забавы, где главными были не скорость и сила ума, а фантазия и творчество. Нередко я заглядывал к Атлас домой, где меня всегда радушно, как давно знакомого и желанного гостя, встречали Лео и Серифа.
   Именно Лео первым обратил внимание на мою нескрываемую страсть к звездоглаву. Он видел, как я могу сидеть перед аквариумом долгими минутами, завороженно наблюдая за плавными движениями амфибии, за её круглыми чёрными глазами, словно устремившимися в бесконечность космоса, впившимися в самую мою душу! Однажды, после очередного танца Атлас, когда я снова не мог оторвать взгляд от звездоглава, Лео подошёл ко мне, сияя доброй отеческой улыбкой.
   - Знаешь, Маури, - сказал он тихо, словно делясь секретом, - мне кажется, звездоглав хочет жить у тебя. Он явно тянется к тебе, чувствует твою любовь к космосу. А Атлас... У неё есть гербарии, музыка, танцы - у неё много увлечений. А вот звездоглав... Звездоглав - это твоё. Возьми его, Маури. Пусть живёт у тебя, напоминает о звёздах и космосе, о твоей мечте.
   Сердце мое забилось сильнее от неожиданности и радости. Звездоглав - мне? Это было чересчур щедро, слишком желанно. Я смотрел на Лео, не смея поверить своему счастью.
   - Вы... Правда? - прошептал я, захлёбываясь от восторга. - Вы готовы мне его подарить? Звездоглава?
   Лео улыбнулся ещё шире, положил руку мне на плечо.
   - Бери, Маури, бери. Он будет рад жить у такого любителя космоса, как ты. И Атлас не обидится, правда, Атлас?
   Атлас, стоявшая рядом, кивнула с мягкой улыбкой, её мультяшные глаза смотрели на меня с теплом и одобрением. Ни тени ревности или сожаления не мелькнуло на её лице.
   В тот день я вернулся домой не просто довольным - окрылённым! В моих руках - небольшой аквариум со звездоглавом, на душе - восторг, и - неуловимое чувство вины. Ведь дома у меня хранился сушёный цветок с Кеплера-452b, который я так и не подарил Атлас. Теперь же, после столь щедрого подарка от её отца, совесть заговорила во мне с новой силой. Я должен подарить ей цветок. Обязан отблагодарить за доброту, за гостеприимство, за звездоглава, в конце концов! Звездоглав. Таки, он требовал от меня исполнить свою часть сделки. Почему-то эта мысль особенно удручала.
   Несколько недель я терзался, мучимый внутренней борьбой. Звездоглав плавал в аквариуме, теша глаз причудливой красотой. Я понимал, что обязан поступить честно, одолеть скупость, но как же тяжело расстаться с инопланетным цветком, кажется, моя коллекция оскудеет без него!
   Наконец, собрав волю в кулак, я решился. Я пригласил Атлас к себе, пообещав продемонстрировать коллекцию космических артефактов. С первого дня знакомства я считал своим долгом впечатлить её инопланетными сокровищами, но опасался, что даже если спрячу цветок, о нём спросят мои родители, и тогда... Коллекция обеднеет.
   Дома был отец, он обедал, одетый в спортивную форму. Чем-то папа всё же напоминал Лео - быть может, бакенбардами, или профилем, только фигура Лео была массивнее, а папина - скорее классической, греческой. Лео - брюнет, папа - шатен.
   Я водил Атлас по комнате, показывая морские аквариумы, где в сумеречном фиолетовом свете, в воде, продуваемой компрессорами, фильтруемой тройной системой, плавала, ползала и шевелилась инопланетная живность.
   - Ты заметила, как необычен силаксис? - вопрошал я.
   - Похож на дракончика из сказок, - соглашалась Атлас.
   Мне казалось, она недостаточно впечатлилась рептилоидом.
   - Зачем ему уши под водой? - настаивал я.
   - Но ведь он инопланетянин! А это кто?
   Атлас указала на блуждающее среди экзопланетных подобий кораллов пёстрое, меняющее окраску, в зависимости от фона, существо, напоминающее краба с осьминожьими щупальцами.
   - Лунный зонтик, - вздохнул я.
   - Ты говорил, её интересует музыка! - вмешался отец. - Покажи ей сферофон с Сонариса. Это такой музыкальный инструмент.
   Сферофон действительно заинтересовал Атлас - круглый, чёрный, покрытый сетью из тонкой проволоки, с отверстием, внутри которого виднелась напоминающая улитку спираль. "Если сферофон интересует её больше, чем силаксис, она действительно хотела бы увидеть цветок с Кеплера-452b", - мрачно размышлял я.
   Атласы звездолётов, навигационный планшет, коллекция окаменелостей и минералов, волосы инопланетянки... Атлас слушала внимательно, задавала умные вопросы, восхищалась красотой и загадочностью артефактов.
   - Ой, наш звездоглав!
   Наконец, угрызения совести мне осточертели, я открыл тумбочку, в которую, сразу после обретения звездоглава, надёжно, словно заключённого в темницу, запрятал образец инопланетной флоры. Я вынул оттуда шкатулку - маленький ларец с драгоценностью - и раскрыл её перед Атлас.
   - Сюрприз! - воскликнул я. - Это сушёный цветок с Кеплера-452b, я дарю его тебе!
   Атлас вынула экземпляр, покоящийся на куске алого бархата - невесомый, хрупкий, словно выдох космической пыли, застывший в форме цветка. Не лепестки, а скорее - тончайшие пластинки из неведомого материала, прозрачные, как крылья стрекозы, но жёсткие, как стекло, чёрные, с лёгким металлическим блеском в жилках. Узкие глаза девочки расширились от изумления и восторга. Она вертела реликвию в пальцах, рассматривала со всех сторон, не веря в реальность происходящего, словно перед ней - не просто цветок, а чудо, не меньше, чем отчёт о разгаданной тайне Пришельцев.
   - Маури... Это... Невероятно! - прошептала она завороженно, её голос дрожал от волнения. - Цветок с другой планеты... Для меня? Это... Самый лучший подарок в мире!
   И она поцеловала меня в щёчку, ввергнув в смущение.
   - Как называется этот цветок?
   - Сильфида, - едва выдавил я из себя название, которое исподобился выяснить только после того, как коллекция пополнилась звездоглавом.
   Атлас смотрела на меня с такими благодарностью, восхищением и искренностью, что совесть моя на мгновение утихла, растворилась в свете её весёлых глаз.
   Я соврал ей, сказав, что цветок - подарок друзей родителей, прилетевший буквально вчера. Я не решился сообщить о своей скупости. Мне очень хотелось верить, что подарок звездоглава от Лео не случаен, что именно он помог мне преодолеть жадность, нечестность, стать лучше. Однако, меня преследовало иное ощущение: всё это было честной сделкой времён войн, голода и экологических катастроф, платой за звездоглава, а вовсе не открытость и щедрость, какую излучала Атлас - то, что полагалось нормой в нашем обществе. Наверное поэтому, Аслан, начав ходить в школу, я стал отдалятся от неё. Мне кажется, я просто хотел забыть о собственном паскудстве. Наша детская дружба увядала как цветы в гербарии. А может быть, просто разошлись пути. Короче говоря, от былой близости осталась лишь дань приличиям в момент случайных встреч:
   - Привет!
   - Привет!
   - Как дела?
   - Хорошо! У тебя как?
   - Отлично!
   Однако, Аслан, я в итоге отдал ей самое сокровенное, не она - мне! И ей, и Лео этот звездоглав был, по сути, ни к чему! Как же я был глуп!
   Тем не менее, на том история наших отношений не заканчивается... В старших классах взыгравшие гормоны взяли своё. Жизнь бурлила в школе Аэлии, в белоснежном многоярусном здании, вздымавшемся к небу, подобно уплощённой раковине улитки, где зелёные террасы и ажурные балконы опоясывали каждый этаж. В этом мире аудиторий, общежитий, лабораторий, спортзалов и мастерских царила атмосфера всеобщей соборности, открытости и эмпатии. Творчество, общение, знания - мы получали всё, что требовалось подросткам. Никогда не забыть мне запах сирени майскими звёздными вечерами на террасах, куда выбирались обсудить очередной научный прорыв, совершённый галактическим сообществом, эти дружеские объятия радости за кольцо цивилизаций. Мудрость нашей педагогики, связавшей аккумулированные разумной жизнью знания с практикой, не могла не восхищать. К примеру, на уроках физики, чтобы изучить законы движения и энергии, мы не просто решали задачи - но ставили опыты, повторяя эксперименты великих учёных прошлого, формируя понятия тем самым способом, каким они явились на свет. Нам предоставляли огромную свободу выбора. Так, в рамках занятий искусством я сам решил, что намерен освоить игру на сферофоне, и учителей вызвали с другого края галактики. Даже на уроках физкультуры, где мы оттачивали мастерство владения телом, царил дух соревнования и взаимопомощи, стремления к совершенству не только физическому, но и нравственному. Словом, с каждым днём мы росли телом, умом и духом.
   Именно на уроке физкультуры, во время занятий фехтованием, когда атлетичные фигуры одноклассников, словно тени, мелькали в ритме поединка, а зал наполнял звон скрестившихся клинков, меня внезапно пронзила стрела первой любви. Атлас, обычно тихая и задумчивая, преображалась на арене - собранная, ловкая, грациозная, будто сошедшая со страниц классического романа о мушкетёрах. Её движения были точны и стремительны, но в то же время - плавны и изящны, подобно танцу клинка в воздухе. Неизменное чёрно-красное платье, развевающееся в движении, напомнило мне о самой счастливой поре в жизни каждого - детстве. Во время учебного поединка с одноклассником, когда тот, увлёкшись атакой, оступился и потерял равновесие, Атлас молниеносно отреагировала - не для того, чтобы нанести решающий удар, а чтобы подхватить его, удержать от падения, помочь восстановить баланс. Зал замер, поражённый её благородством и мастерством, а затем взорвался аплодисментами, дружным криком: "Атлас, браво!" И в этом общем восторге, в признании её таланта и человечности со стороны учителей и сверстников, я вдруг ощутил неясное томление в животе. Тем же вечером я осознал, что влюбился.
   Я заболел Атлас. Я рисовал её в альбомах - тайком, карандашами и фломастерами, пытаясь запечатлеть неуловимое - блеск глаз, линию плеч, изгиб губ. Ночи напролёт я сочинял стихи - мучительные, неуклюжие, но искренние - о любви, о космосе, об Атлас. Мелодии для сферофона я, конечно, поручал нейросети - пусть хоть она создаст что-то гармоничное из моих сумбурных чувств. За отсутствием музыкального слуха, чтобы освоить пение под сферофон, мне приходилось воспроизводить аудиозаписи певцов, повторяя за ними по слогам. Так появились песни, посвящённые Атлас. Однажды, набравшись наглости, я даже пробрался в аудиторию, где любовь моя занималась литературой, украдкой подобрал с бархатной спинки её кресла тонкий и чёрный шелковистый волосок, хранил его потом как драгоценную реликвию в пробирке.
   В этих томлениях миновал целый школьный год. Каждый день я мечтал, как сажусь, например, в скоростной поезд, чтобы нарвать антуриумов в Южной Америке, и тут, совершенно случайно, в тот же вагон забирается Атлас. Мы сходим на берегу океана, и... Целуемся. Однако, Атлас не замечала моих чувств. Однажды, на перемене, я поделился своими страданиями с одноклассником по имени Лион. Лион - спортивно сложенный длинноволосый блондин, слыл душой компании, заводилой всех неформальных школьных проектов и авантюр, и - как мне казалось - пользовался невероятным успехом у девушек. Этот парень постоянно что-то затевал - то весь класс с его подачи увлекался каллиграфией, выводя витиеватые закорючки, подражая древним земным писцам, или же разводили в школьной лаборатории напоминающих медуз окулонов с планеты Зеркалия, а разок вдруг загорелись идеей изобрести радиопередатчик, способный прорвать Сферу Пришельцев - да, это было что-то вроде тех самых историй про вечный двигатель. Правда, ни один из проектов Лион так и не довёл до конца, быстро переключаясь на новую, ещё более захватывающую идею.
   Выслушав мою исповедь о несчастной любви, Лион задумчиво почесал затылок, а потом улыбнулся своей фирменной обаятельной улыбкой.
   - Маури, друг, ты слишком узко мыслишь! - заявил он авторитетно. - Только космос, космос... Как люди эры разобщённого мира! Надо быть разносторонним! Как ты думаешь, почему я постоянно пробую новые проекты? Девушек привлекает разнообразие! Вот, смотри, Атлас танцует, верно? Значит - ты любишь танцы! Заведи себе романтический образ - инкогнито! Стань для неё загадочным танцором, пиши ей стихи о танце, о музыке, о любви - от имени неизвестного поклонника! Интрига, тайна, романтика - вот что нужно девушкам!
   Я скептически покачал головой.
   - Но я же не танцор, Лион! Я в танцах - как звездолёт в болоте! Я даже двигаться не умею под музыку!
   Лион отмахнулся от моих возражений с лёгкостью гения.
   - Ерунда! В наш век высоких технологий танцевать по-настоящему вовсе не обязательно - главное создать имидж! Мы сделаем тебе чат-бота! Нейросеть сочинит стихи о танце, что любой поэт обзавидуется! И вот, этот чат-бот сам познакомится с Атлас, сам обоснует твой статус инкогнито. Ты же будешь следить за общением, лишь изредка направляя его в нужное русло, да не забудь главное - вовремя дать команду, чтобы твой электронный купидон ни в коем случае не назначал свидание! Интрига, Маури, должна нарастать постепенно! Но - пусть бот предупредит тебя, когда Атлас созреет для реальной встречи! Вот увидишь, друг - это сработает!
   Сомнения, словно космическая пыль, витали в моей душе, но соблазн оказался слишком велик. К тому же, Лион, как всегда, уже кипел энтузиазмом, засучив рукава и поклявшись помочь мне настроить чат-бота по последнему писку нейросетевой моды. Так и был запущен в действие чат-бот, и я, затаив дыхание, следил за его успехами долгих пять недель, не переставая изумляться, как я сам не догадался так ловко и романтично вести беседу с девушкой. Наконец, мне пришло уведомление о том, что девушка созрела для свидания.
   - Готово! - торжественно объявил Лион, сияя от гордости за своё творение. - Твой романтический инкогнито готов к действию! Действуй, Маури! Твой звёздный час пробил!
   Но звёздный час обернулся катастрофой. Свидание было назначено - после заката, в той же зелёной беседке, где начиналась игра "в астронавтов". Когда я, волнуясь и дрожа, как перед прыжком в открытый космос, пришёл на место встречи, Атлас уже ждала меня, одетая в любимое чёрно-красное платье, не скрывающее разочарования в раскосых глазах.
   - Маури? - тихо и с недоумением спросила она, повернув ко мне печальное лицо с едва заметной грустной улыбкой. - Это ты - тот самый загадочный танцор? Я слышала... Будто ты умеешь играть на сферофоне... Почему же тебе не хватило смелости подойти ко мне в школе и предложить спеть - лично, а не прятаться за спиной бездушного чат-бота? Я так мечтала потанцевать - под живую музыку сферофона... Всю жизнь мечтала...
   И в этих её словах, в её недоумении, в робком упрёке - я вдруг узрел всю глупость, нелепость и гнусность своего обмана. Чат-бот, романтический инкогнито, стихи нейросети - всё рассыпалось в прах, превратилось в бессмысленную шелуху, перед простотой и искренностью желания Атлас. Психологический казус захлопнулся - как капкан, оставив меня в ловушке собственной лжи, в одиночестве и отчаянии.
   Атлас поднялась со скамьи, и, не проронив больше ни слова, ушла прочь, стремительно и безмолвно, словно тень, скользнувшая в вечерней дымке, растворившись в сумерках зелёного двора. Я остался в беседке один. Шелестели платаны и тополя. Яркие звёзды дразнили в чёрном небе.
   До окончания школы я так и не решился заговорить с ней снова. Как это интерпретировать, Аслан? Мы, наконец, стали с ней квиты?
   Последний контакт с Атлас случился, когда я уже стал курсантом Космофлота. В тот период в мою жизнь ворвался новый вихрь знаний, впечатлений, и, конечно, - томительных несбыточных надежд. Однажды, спеша на лекцию по астронавигации, я едва не врезался на улице в Лео. Он шёл не один - под руку с высоким импозантным шатеном в строгом сером костюме. Ветер играл тополиным пухом, кружа его вдоль тротуаров, а на круглом лице незнакомца выделялись раскосые глаза, обрамлённые тонкими, едва заметными складками век, словно отголосок азиатской красоты Атлас, и щёки, выбритые до детской гладкости, до красного румянца. Узнав меня, Лео радостно окликнул:
   - Маури! Вот так встреча! Кого я вижу! Дай-ка познакомлю вас наконец! Маури, позволь представить тебе Элиана - директора нашего Института Искусств, моего старого друга, и - ценителя талантов! Элиан, это - Маури, тот самый юноша, о котором я столько тебе жужжал в уши, будущая гордость нашего Космофлота! Помнишь, я говорил про парня, который так звездоглавами увлечён? Вот он перед тобой - живьём!
   Элиан пожал мне ладонь крепким рукопожатием, окинув взглядом с головы до ног.
   - Очень рад знакомству, Маури! Лео меня уже замучил рассказами о твоих талантах! Знаешь, мы тут как раз думали - как расширить кругозор наших студентов, дать им глоток свежего воздуха, вырваться из рутины узкой специализации. В Институте Искусств, признаюсь честно, порой не хватает - научного мышления, понимания технологий, космоса, который нас окружает. А у вас в Космофлоте, наверняка, обратная проблема - слишком много рацио, чересчур мало эмоций, чувственности, творческого порыва!
   Он замолчал на мгновение, словно обдумывая следующие слова, а потом предложил с энтузиазмом:
   - Что, если мы устроим - культурный обмен, Маури? Мы - к вам в Музей Экзопланет, вы - к нам на концерт! Встряхнёмся, обменяемся энергией и вдохновением! Что скажешь?
   - Культурный обмен? Звучит заманчиво! Мне кажется, это действительно могло бы быть полезно - и для нас, и для ваших студентов. Я обязательно расскажу директору, думаю, ему понравится ваша идея.
   - Ну, разумеется, это общественно полезно!
   Лео положил руку мне на плечо.
   - А помнишь звездоглава, Маури? Наконец, появилась возможность сказать тебе об этом. Он ведь не так просто ко мне попал... Мой интерес к инопланетной жизни - не только научный, но и практический. Уже многие десятки лет я ищу уникальные нуклеотидные последовательности, гены, которые помогли бы совершить прорыв в животноводстве. Фантазия природы, Маури, порой богаче человеческой, даже в наш век, когда мы сами научились программировать гены. Но звездоглав, прямой предок человечества Спектакулы - как он смог дожить до наших дней? Тут может вскрыться важная информация, и не только для животноводства... Быть может, более экономные способы омоложения организма... И кто знает: вдруг однажды мы дорастём до понимания самих Пришельцев!..
   В то утро мы поболтали немного ещё, и я таки опоздал на лекцию. Тем не менее, идея Элиана показалась мне занимательной - обмен знаниями и впечатлениями, встреча двух миров - науки и искусства. Как уже упоминалось, я обещал передать предложение директору нашей Школы Космофлота, и я сдержал своё слово. Директор с радостью одобрил инициативу - культурный обмен действительно мог оказаться полезен для курсантов.
   И правда: вскоре студенты Института Искусств посетили наш Музей Экзопланет. В тот день у меня по расписанию была тренировка по высотному десантированию, и я не имел возможности присутствовать на мероприятии. Однако, затем нас пригласили на концерт в Институт Искусств. Студенческое представление состоялось в огромном зале, поражающем воображение пышностью и технологическим совершенством. Световое водное шоу под звуки неземной музыки, атмосфера соборности и общего восторга - всё это погружало в мир искусства, далёкий от привычной спартанской дисциплины и научной строгости Космофлота. Один из акробатических номеров исполняла Атлас, в своём неизменном чёрно-красном платье, в этот раз она ошеломляла гибкостью, силой мышц и выносливостью. Вначале Атлас стояла ногами на носах кружащихся дельфинов, затем взмыла в воздух на тросах, раскрывая ноги в шпагате, кувыркалась на кольцах под изумлённые возгласы зрителей, я и вообразить себе не мог, что она способна на эдакие пируэты.
   Концертный зал был огромен, поэтому мне удалось отыскать местечко в первом ряду, отделившись от группы. Атлас заметила меня. Её взгляд скользнул по залу, наши глаза на мгновение встретились, и я прочёл в них не то удивление, не то узнавание, не то... Надежду?
   После концерта я узнал Атлас в буфете. Она выглядела уставшей, но сияющей, в очах - блеск победы и творческого экстаза. Я приблизился к ней робко, не зная, что сказать, но она улыбнулась мне первой, мягко и приветливо.
   - Маури? Ты здесь? Я видела тебя в зале... Тебе понравилось? - спросила она тихо, будто боясь нарушить волшебство только что закончившегося представления.
   - Понравилось? Это было... Невероятно! - выдохнул я искренне, захлёбываясь от эмоций. - Твой танец... Это было просто чудо! Я никогда не видел ничего подобного...
   Атлас слегка порозовела, опустила глаза с длинными ресницами.
   - Спасибо, Маури... Я рада, что тебе понравилось...
   Я замялся на мгновение, а потом - решился. Хватит лжи и обмана. Пора быть честным, хотя бы раз в жизни.
   - Атлас, - сказал я тихо, но твёрдо, глядя ей прямо в мультяшные глаза, - Хочешь... Хочешь сходить со мной на свидание? В лес? Дикая природа, чистый воздух... Как тебе такая идея?
   Атлас подняла на меня изумлённый взгляд, её губы дрогнули в невесомой улыбке.
   - В лес? Ты... Серьезно? Ты - любитель земной природы? Астронавт - и в земной лес? Интересно... Хорошо, Маури. Я согласна. На свидание... В лес. Почему бы и нет?
   В назначенный день мы встретились на зелёной лужайке на окраине леса. Атлас выпорхнула из такси цвета утренней зари, я прилетел на такси цвета ночного неба. Взявшись за руки, мы вошли под свод деревьев, который встретил нас свежестью и прохладой, многоголосым пением птиц, запахом хвои и влажной почвы. Под ногами шуршала молодая трава, жёлтые и белые звёздочки цветов на зелёных побегах прорывались в тени кустарника сквозь листовую подстилку. Высокие берёзы, величественные дубы, стройные ели - безмолвные свидетели нашего свидания, - окружали нас стеной, скрывая от чужих глаз.
   - Атлас, ты... Сейчас гербарии собираешь? - спросил я.
   Она улыбнулась грустно, покачала головой.
   - Гербарии... Нет, Маури, сейчас нет времени на гербарии. Школа, танцы, концерты... Не до цветов теперь. Детство прошло, Маури. Теперь - другие интересы, иные заботы.
   Я кивнул понимающе, хотя в душе кольнула грусть. Детство прошло... Да, детство прошло.
   Атлас повернулась ко мне с вопросом:
   - А ты, Маури? А твои коллекции? Звездоглавы, артефакты, Пришельцы... Ты всё ещё увлекаешься космосом?
   Я вздохнул и ответил:
   - Коллекции... Нет, Атлас, сейчас нет времени на коллекции и аквариумы. Космофлот, учёба, тренировки... Не до того теперь. Детство прошло, и скоро я намерен увидеть звездоглавов в природной среде, по-взрослому, а быть может даже - совершить настоящее открытие в отношении Пришельцев.
   Я чувствовал, что обязан сообщить ей о том, что на следующей неделе отправляюсь на практику, буду посещать известные ещё древним планеты - терраформированные и сохранившие девственный облик, осваивать пилотирование планетолётов и менее мощных летательных аппаратов... Год предстоит мне отсутствовать на Земле. Но мне казалось, правда о планах может помешать случиться чему-то, я даже не сознавал ясно, чему. Призрак нечестности эпохи звездоглава и эпохи чат-бота вновь омрачил моё настроение.
   - Земляника! - воскликнула внезапно Атлас, указывая на ярко-красные ягоды, росшие прямо на полянке, среди травы. - Смотри, Маури, сколько земляники! Будем собирать?
   И она присела на корточки, начав аккуратно складывать ягоды в сложенную лодочкой ладонь. Я опустился рядом, наблюдая за её увлечённостью, тонкими пальцами, ловко перебирающими ягоды.
   - Угощайся, Маури! - Атлас протянула мне полную горсть земляники, мои пальцы коснулись её ладони, и лёгкий разряд тока пробежал по моему телу. - Земляника - самая вкусная ягода на свете!
   Я взял ягоды, попробовал - сладкие, сочные, пахнущие лесом и солнцем.
   - Атлас, - прошептал я неуверенно. - Давай... Давай соберём ещё земляники... Вон там, на дне оврага... Там должно быть ещё больше, солнечное место...
   И я потянул её за руку, влача за собой к крутому склону оврага, поросшему земляникой. Атлас не сопротивлялась, доверчиво положив ладонь в мою руку. Мы начали спускаться по склону, скользя по траве и осыпающейся земле, собирая ягоды, смеясь и шутя, как дети.
   И вот, на крутом склоне, где земляника пылала рубиновыми огнями, разбросанными щедрой рукой природы, стряслось то, что неизбежно должно было случиться. Атлас оступилась, охнула тихо, словно спугнутая птица, и, потеряв равновесие, устремилась вниз, в зелёный омут оврага. Я молниеносно подхватил её, наши руки сплелись намертво, пальцы сжались до боли, но гравитация оказалась непреодолимой. Мы покатились вниз вместе, кубарем, среди мягкой травы, нежных цветов и пьянящего аромата земляники, подобно падающим у вечернего горизонта звёздам. Упали на дно, запутавшись в зелени, в цветах и друг в друге, дыша тяжело и прерывисто, словно после долгого полёта. Сердца колотились в груди, как пойманные в сети птицы, и уже не было дела до горящих царапин и саднящей кожи. Я ощутил ладонью теплоту её мягкого бедра, скользнувшего под пальцами словно живой шёлк, и вдруг с неожиданной ясностью понял - это меня возбуждает. Было уютно, не хотелось шевелиться. Атлас прервала мою прострацию поцелуем. Губы её - упругие и со вкусом только что собранной земляники. А дальше произошло неизбежное: я стал мужчиной, а Атлас - женщиной.
   Лишь спустя некоторое время, лёжа рядом на земле, глядя в лазурное небо, я решился открыть ей то, что обязан был сказать ещё в начале свидания, но боялся - как смерти.
   - Атлас, - прошептал я тихо, не отрывая взгляда от кучевых облаков, - Я... Я улетаю. Скоро. На практику. На год. По планетам Солнечной системы... Учиться водить планетолет... На Марс, на Венеру, на спутники Юпитера... Плутон... На год. Атлас.
   Тишина повисла между нами космической бездной. Атлас молчала, не двигаясь. Казалось, она не услышала моих слов, или не поняла их смысла. Вдруг она пошевелилась, повернула ко мне лицо, в её глазах не было слёз, упрёка и отчаяния. Только - грусть, и - непостижимая сила, стойкость, которые поразили меня до глубины души.
   - На год? - переспросила она тихо, её голос звучал спокойно, ровно, словно она уже приняла мою новость, примирилась с неизбежным. - На Марс, на Венеру, на спутники Юпитера? Это... Здорово, Маури. Это же твоя мечта. Я буду ждать тебя, Маури. Целый год. Если нужно - и больше. Я буду ждать. Возвращайся скорее, астронавт.
   Так в чём же я был неправ, Аслан? Есть здесь, на Ксантарии, несчастные одинокие люди, полагающие, что успех парней у девушек зависит от того, насколько смешные у молодого человека шутки, умеет ли он танцевать, силён ли физически. Однако реальность такова, что если парень и девушка нравятся друг другу, им остаётся только договориться: форма не имеет значения, и можно нести на свидании любую глупость, потому что всё уже решено на уровне подкорки. Если бы я сказал Атлас правду о практике сразу, это ничего бы не изменило.
   Год пролетел как миг. Практика в Космофлоте оказалась нелёгкой, но интересной. Помню, как впервые шагнул в шлюз планетолёта, как задрожал пол под ногами от поступи неведомой силы, как перегрузки вдавили в кресло, когда корабль прорвал атмосферу и вырвался в открытый космос. Терраформированные Марс и Венера... Астероиды и спутники планет-гигантов - холодные, мрачные, полные загадок. Плутон - далёкий, ледяной, одинокий. Красота космоса будоражила воображение, но в то же время - пугала своим равнодушием к человеческим судьбам. Я почти забыл об Атлас. Наверное, в тот последний раз от меня требовалось лишь сказать "прости", и вновь я оказался бы чист перед собой... Я мастерски освоил вождение планетолёта, совершил несколько учебных манёвров, получил допуск к самостоятельным вылетам, заслужил похвалу инструкторов. Мечта исполнялась...
   Наконец, практика завершилась, и я вернулся на Землю, в Аэлию. Первым делом, конечно же, поспешил в Институт Искусств, чтобы разыскать Атлас. Я заглянул в просторный холл, наполненный голосами студентов и звуками музыки, подошёл к справочному роботу, осведомился об Атлас. Робот сообщил, что студентка Атлас числится в списке отчисленных. Отчисленных?! В солнечном сплетении стало липко от дурного предчувствия. Попросил соединить с директором Института Искусств. Исполнили. Голограмма Элиана возникла передо мной, приветливо улыбаясь.
   - Маури! Рад тебя видеть снова! Как практика? Успешно?
   - Благодарю, всё отлично. Элиан, простите, я хотел узнать насчёт Атлас.
   Директор помрачнел, улыбка исчезла с его лица.
   - Атлас? О, Маури, боюсь, я не смогу тебе помочь. Атлас отчислена из института. По собственному желанию. Ещё в начале учебного года. К сожалению, она не оставила нам новых контактов. Боюсь, мы потеряли её. Мне очень жаль, Маури. Она была так талантлива, так перспективна... Но, увы, иногда даже самые яркие звёзды гаснут, - директор развёл руками, словно извиняясь за жестокость судьбы. - Такова жизнь, Маури. Держись, друг. Не всё в жизни бывает так, как мы хотим.
   Сердце моё оборвалось. Что-то сжалось внутри, и я повис в безвоздушном пространстве. Отчислена? По собственному желанию? В начале учебного года? Но ведь... Почему? Что случилось?
   - Элиан, простите, а где я могу найти вашего друга Лео?
   - Лео? Гм... Лео... Кажется, он тоже больше не работает в институте. Уволился... Примерно в то же время, что и Атлас... Странное совпадение, не находите?
   - А вы не знаете, где они сейчас?
   - Боюсь, что нет, Маури. Лео - человек своеобразный, погружённый в себя. Уволился и не оставил следов, как легендарные индейцы тольтеки. Атлас... Боюсь, и подавно не знаю. Прости, Маури, ничем не могу помочь. Держись, парень!
   Я поблагодарил директора за содействие и отключился. Что-то неладное творилось здесь. Интуиция подсказывала - дело не в "совпадении". Да Элиан почти напрямую об этом и сообщил. Но что могло произойти?
   Я направился к дому Атлас. Поднялся на скоростном лифте на пятьдесят четвёртый этаж, как когда-то в детстве. Створки дверей в квартиру автоматически раздвинулись, реагируя на моё приближение. Но квартира встретила меня непривычной, пугающей пустотой. Никто ко мне не вышел. Тишина - что саван. Я вошёл в квартиру, словно в чужой дом. Мебель на месте, картины на стенах, чёрное крыло пианино в углу, полки с книгами... Но - всё будто вымерло, застыло, покрылось прахом забвения. Ни голоса Серифы, ни смеха Атлас, ни добродушного ворчания Лео, ни даже - мурлыканья толстого кота. У них был кот, Аслан, только сейчас вспомнил! Пустота. Безмолвие. Холод.
   Внезапно в глубине квартиры раздались чьи-то шаги. Я вздрогнул. В дверях комнаты появился... Элиан. В домашней одежде, с коммуникатором в руках, удивлённо вскинул брови, увидев меня.
   - Маури? Ты как здесь оказался?
   - Элиан? Простите... Я... Я ошибся дверью...
   - Нет, Маури, не ошибся. Это теперь и мой дом. Что привело тебя сюда?
   - Я... Я искал Атлас...
   Директор вздохнул, опустил глаза.
   - Атлас здесь больше не живёт, Маури. И Лео - тоже. И Серифа. Они улетели. Давно.
   - Куда?
   - Этого я не знаю, Маури. И, боюсь, никто не знает. Они улетели - и всё. Словно испарились. Не оставив следа.
   - Но почему? Зачем? Куда они могли улететь?
   Элиан развёл руками в стороны.
   - Кто знает, Маури... Жизнь - штука сложная. Иногда люди улетают, не прощаясь. У каждого свои причины, свои тайны. Возможно, Атлас просто захотелось начать новую жизнь, в другом месте, вдали от прошлого. Возможно, Лео последовал за ней. А возможно... Возможно, всё гораздо сложнее, чем кажется на первый взгляд. Но в любом случае, Маури, их здесь больше нет. И вряд ли они вернутся. Тебе лучше забыть о них. И жить дальше. Такова жизнь, Маури. Не всё в жизни бывает так, как мы хотим. Ты ведь это уже понял, правда?
   Я кивнул молча, глядя в его узкие чёрные глаза, чем-то похожие на глаза Атлас, но пустые, холодные, как у звездоглава, отражающие лишь пустоту этой квартиры, пустоту моей души, пустоту всего мира. Я видел в его очах... Космос.
   - Простите, что побеспокоил, - пробормотал я и попятился к выходу.
   Элиан проводил меня, понимающе похлопал по плечу. А я выскочил из квартиры, словно из могилы, полной призраков, медленно побрёл к лифту, нажал кнопку первого этажа... В ушах звучали слова Элиана: "Такова жизнь, Маури. Не всё в жизни бывает так, как мы хотим".
   Итак, в чём же я был неправ в этот раз, Аслан? Ведь я ничего не мог изменить относительно практики в космосе и пребывания Атлас на Земле. Я предчувствовал самое страшное, но так и не решился предпринять расследование. Мне было проще исследовать загадку Пришельцев, над которой цивилизации бьются уже несколько сот лет. Я предпочёл забыть об Атлас до того самого момента, как попал на Ксантарию. Я боялся, что реальность окажется не такой, как я желаю. Я страшился этого, когда не рассказал Атлас о предстоящей практике. И когда предпочёл заменить себя чат-ботом - именно это наводило на меня ужас. И даже оборвав общение с Атлас после инцидента с цветком и звездоглавом, я панически опасался, что сам могу оказаться не тем, кем хотел быть. Страх двигал мной, Аслан, та самая примитивная эмоция, заставляющая сжиматься от укола иглы амёбу, эволюционно нецелесообразная, по причине своей ограниченности и медлительности, в мире космических скоростей, производимых разумным обществом. Это - страх, а вовсе не отсутствие какого-то там "словаря эмоций", или "карты эмоционального ландшафта", или "инструкции по эмоциональной навигации", которых мне якобы не хватало, при наличии блестящих знаний космической терминологии, звёздных карт и навыков виртуозного управления планетолётом, как я наивно полагал прежде. Я боялся космоса, как он есть - материальной реальности, Вселенной. Но покажи мне, Аслан, единственную душу, которая боится чего-то иного? Хоть в галактическом содружестве, хоть на Ксантарии... Не отыщешь таких. Космос - единственное, что пугает живых существ, от амёбы до человека. Просто немногие понимают истинное, сокровенное значение слова "космос". Я ничего не мог изменить в жизни Атлас, Аслан. И, быть может, ты жаждешь узнать, что же всё-таки стряслось с ней, с Серифой и Лео, но... "Такова жизнь, Аслан. Не всё в жизни бывает так, как мы хотим".

  
   Глава 3. Ирданский Протокол
  
   Так, Аслан... В ту первую ночь на Ксантарии я всё ещё предавался сладостным воспоминаниям о нашей прекрасной Земле, обустроенной для счастья людей. Сердце, глупое, трепетало в предвкушении встречи с Атлас, словно я и впрямь имел шанс обрести уголок детства в этом унылом захолустье. Я грёзил о доме с чёрным крылом рояля, о стенах, дышащих красками масляной живописи, не ведая, что направляюсь из тени в куда более густую тьму. Покидая дом Лео, этот бледный призрак прошлого, я шёл навстречу не надежде, но склепу воспоминаний о мире, трагедия которого куда горше убогости Ксантарии. Я имею в виду ад на Нексусе-Седьмом. Ксантария - ещё не самое дно космоса, будем откровенны. Помнишь, как меня обуяла безумная жажда подвига, чтобы заслужить твоё прощение? Однако, в предрассветной мгле, я пока не знал логики реальности, которую оградили от нас Пришельцы.
   Сон в ту ночь смахивал на лихорадочный бред. Вначале - храп Лео, тяжелый и рокочущий, словно якорь, скребущий дно. Затем петухи раскукарекались крикливым хором, напоминая, что спать осталось недолго. Наконец, сам Лео, восстав ото сна, загремел и загромыхал на кухне, будто старый ржавый механизм. Мяуканье кота, звон посуды, шипение жарящейся яичницы, бормотание теленовостей - какофония обрушилась на хрупкую тишину утра. Лишь когда толстяк, кряхтя и охая, удалился во двор - кормить скотину и птицу, всю эту живность без генной модификации - я провалился в короткую, зыбкую дрёму. Но не прошло и часа, как грубая ладонь легла на плечо, тормоша и вырывая из неверных объятий Морфея.
   - Вставай, звездолётчик! - голос Лео, хриплый и настойчивый, прорезал остатки сна. - Ломбард скоро откроется. Сковородка с яичницей на столе. Остыла, правда. Чайник сейчас поставлю. Тебе с чабрецом, или без?
   - С чабрецом, - отозвался я, протирая глаза и поднимаясь с узкого дивана со съехавшим матрасом.
   Трапеза проходила под аккомпанемент тыкания пухлых пальцев в нарисованную накануне мятую карту, раскрытую на клеёнчатой скатерти.
   - Короче говоря, - пастух склонился надо мной, будто поверенный, открывающий тайну, - доберёшься до ломбарда, скажешь, что от старика Лео. За цепочку и кольцо получишь... Двадцать тысяч сериков, это так наша валюта называется. На меньшее не соглашайся. Остальное золото ему не показывай, не то заподозрит неладное. Как пройти на автостанцию в Ирзуле, я объяснял. Заплатишь водителю сто сериков, доедешь до Муры. А в Муре купишь билет в кассе автовокзала. И так, пересадками - до самой Конкордии. Там уж придётся в метро покупать жетон. Смотри незаметно, где другие берут, и ориентируйся на указатели. Остановят полицаи, спросят паспорт, так и скажешь: нелегальный мигрант, бежал от войны на Исла-Нуре, документов нет. Пусть проводят расследование, всё равно ничего не найдут. Всё лучше, чем в психушку за бред про зелёных человечков.
   - У вас есть войны? - невольно вырвалось у меня.
   - Успокойся, парень, - Лео отмахнулся от вопроса, как от назойливой мухи. - У нас есть всё, что ты проходил по истории.
   После короткой паузы, словно взвешивая каждое слово, пастух вернулся к инструкциям, понизив голос до заговорщического шепота:
   - Да смотри, золото отдавай только в руки Атлас, и чтобы муж не видел. Не будет Атлас дома - сразу звони мне. Я тут телефон для тебя приберёг.
   Из его мозолистых пальцев в мои ладони перетёк коммуникатор, ни дать, ни взять - экспонат, вырванный из зала земного исторического музея, посвящённого эпохе роботизации.
   - Пользоваться умеешь? - Лео провёл пальцем по экрану, демонстрируя незатейливый интерфейс. - Смотри сюда. Я всё приготовил. Вот тут найдёшь моё имя... Золото - Атлас в руки. Понял?
   - Понял, - отозвался я, рассматривая архаичный аппарат.
   Пастух поставил передо мной металлическую кружку, наполненную свежезаваренным чаем. Терпкий аромат чабреца ударил в ноздри, разгоняя остатки сна.
   - Жаль тех времён, когда дочка маленькой была, - вздохнул Лео, как если погрузился в прошлое. - Всё травы да цветы собирала у моря... Далеко отсюда мы жили. Платьице чёрно-красное... Эх! С сахаром, или без?
   - С сахаром, - ответил я рассеянно, пытаясь собраться мыслями.
   - Кусковой только, - Лео подвинул ко мне вазочку с белыми кубиками. - В прикуску пьёшь, или растворённый?
   - Растворённый.
   - Погоди, сейчас достану ложечку.
   Старик суетился, хлопоча вокруг меня, как наседка над единственным цыплёнком.
   - Пей, дорога нелёгкая предстоит!
   Лео умолк, а я сосредоточился на завтраке. Кот тёрся о ноги, мурлыкая протяжно и требовательно. Я потрепал его по загривку.
   - Чего просишь? - недовольно отозвался Лео, словно ревнуя кота ко мне. - Уже кормил. Как сяду обедать, так и получишь.
   - Ты сказал про войну на Исла-Нуре, - вернулся я к волнующей теме. - Что там происходит? Они ведь могут не поверить, если я ничего не буду об этом знать.
   - Исла-Нур - это большой остров на экваторе, - Лео махнул рукой, словно описывая далёкие горизонты. - Райский климат. Населяют его, в основном, чернокожие. Ты - белый, сойдёшь за жертву чужих разборок.
   - А почему чернокожие не сойдут? - не удержался я от уточнения.
   - Про расизм учитель истории тебе ничего не говорил? - Лео удивился моему недомыслию.
   - Говорил. Когда-то на Земле расизмом оправдывали эксплуатацию человеческих и природных ресурсов технологически неразвитых стран. Потом рабов заместили мигранты, но в целом ничего не изменилось.
   - Ну вот видишь, сам всё понимаешь.
   - Из-за чего же воюют чернокожие Исла-Нура?
   - Они думают, что выбирают путь национального развития, - Лео усмехнулся горько.
   - Что это означает?
   - От кого получать деньги: от Зенгири, или от Алькора.
   - Зенгири и Алькор - это империи?
   - Зенгири и Алькор - больше, чем империи. Это союзы империй!
   - А в какой стране находимся мы?
   - В Ирдании. Конкордия - столица. Входит в Зенгири, но не является главной его империей. Аккадиан - сердце Зенгири.
   - И всё же, я не понимаю: почему это так важно, от кого получать деньги: от Зенгири, или от Алькора.
   - Ты плохо знаешь историю, Маури, - Лео покачал головой с укоризной. - Они думают, что выбирают, во что превратится Исла-Нур: в подобие Аккадиана, или Кибернии, главной империи Алькора. Эти страны воображаются им раем на Ксантарии.
   - Почему "думают", а не "выбирают"? - насторожился я.
   - Потому что на самом деле Алькору и Зенгири нужны их глиняные карьеры, дружище, - Лео понизил голос до шёпота, будто открывая страшную тайну. - Ты знаешь, что ценного можно найти в глиняных карьерах, кроме материала для горшков, которые обжигают не боги?
   - Литий для гуманоидных роботов, - просто ответил я, не видя здесь секрета.
   - В точку! Литий для гуманоидных роботов! - Лео обрадовался моей сообразительности, как учитель, довольный успехами нерадивого ученика. - Понимаешь, Маури, они продавали телефоны и ноутбуки, научились производить их в таких количествах, что теперь у каждого имеется по нескольку телефонов. Один я тебе сегодня подарил. Но деньги... Чтобы они не сгорели, их нужно вкладывать. И вот, в Аккадиане и Кибернии запустили производство антропоморфных роботов. Представляешь себе, Маури, какой полезный товар - гуманоидный робот? Конец семейным склокам! Робот сам пожарит картошку с мясом, помоет полы, сходит в магазин. Если роботы станут достаточно дёшевы, однажды их купит каждый, как телефон, или ноутбук. А в гекторитовой глине карьеров Исла-Нура есть литий, и от того, кому он достанется, зависит, кто из конкурентов: Алькор, или Зенгири, срубит самый большой куш на роботизации. Поэтому Алькор и Зенгири накачивают деньгами и оружием поссорившихся аборигенов Исла-Нура, которые искренне верят, что в случае победы Исла-Нур превратится из острова с бананами, крабами и глиной в подобие Аккадиана, или Кибернии...
   - Да, я вспомнил, - хмуро произнёс я. - Любая цивилизация неизбежно проходит через этап роботизации, предшествующий этапу освоения дальнего космоса. Как правило, роботизация сопровождается войнами за ресурсы, тотальным контролем со стороны правящих кругов средствами искусственного интеллекта, а также - деградацией сообществ и человеческой личности. Тем не менее, Земля успешно прошла испытания этого непростого этапа технологического развития. Теперь те немногие свидетельства об издержках эпохи, пережившие цензурную чистку глобальной сети, представляются нам кошмарным сном. Однако, Млечный Путь знает и менее удачные примеры... Нексус-Седьмой.
   Я прикрыл глаза, отгоняя видение Нексуса-Седьмого, тщась сосредоточиться на реальности Ксантарии. В памяти всплыл мрачный вечерний пейзаж планеты победившей технологической сингулярности: горизонт, разгорающийся неестественным багровым светом, застилаемый металлической пылью, застревавшей в зубах горьким привкусом, пахнущей озоном и горелым силиконом, и рёв разъяренной толпы, преследовавший меня в кошмарах. Именно тем утром меня вновь потревожило забытое привидение падшей цивилизации, Аслан.
   - Но почему люди не возмущаются, если они всё понимают?! - воскликнул я, не веря собственным ушам.
   - А они не понимают, - ответил Лео просто, без тени сомнения. - Вместо школ наши правители воздвигают храмы богам. В Ирдании это Кхорн-Аш, а в Кибернии - Гер-Фал. Исла-Нурцы и вовсе верят в Зур-Таргота. Да и вообще, в Ирдании не производят гуманоидных роботов. С чего бы люди здесь о них размышляли? В Ирдании много нефти - это да. А больше ничего тут и нет... Все заводы теперь в Аккадиане, но Киберния богата золотом... Ты хорошо всё понял, Маури?
   - Приблизительно, - отозвался я мрачно, переваривая услышанное.
   - Не ляпни лишнего, - Лео прищурился, будто оценивая мою готовность к опасности, - чтобы не угодить за решётку по обвинениям в шпионаже. Международная обстановка - как натянутая струна, вот-вот лопнет. Ядерным оружием бряцают в новостях, словно погремушками, каждый день. Если что - сойдёшь за беженца. Запомни легенду. Слышишь?
   - Слышу.
   - Ты так и не понял, откуда взялся расизм, звездолётчик? Что, если все сбегут с Исла-Нура в цивилизованные страны? - в голосе Лео проскользнула неприкрытая издёвка. - Кто останется горбатиться на литиевых рудниках, кто будет за них воевать? Кто заплатит за твоё благополучие, за твой чай, в конце концов? У меня на ферме чай не растёт... Нужно платить серики. Я вижу, ты допил? Идём, нужно сменить униформу.
   - Я понимаю, о чём ты... - сглотнул я тяжело, поднимаясь со стула, пытаясь проглотить ставший комком в горле цинизм слов пастуха. Во рту мерещился привкус пепла. В чае, остывшем и крепком, отражалась безвыходность ситуации.
   Лео подвёл меня к зеркалу. Оттуда на меня смотрел высокий плечистый брюнет с чёлкой.
   - Этот комбинезон никуда не годится, - кивнул старик на мой водоотталкивающий спецкостюм цвета хаки с высоким воротником. - Не то шпион, не то сумасшедший - одним словом, зелёный человечек. А ещё возмущался вчера: "Я не зелёный!". Вот, держи, от сына осталось.
   Лео принёс стул, положил на него стопку одежды. Я быстро переоделся в голубую рубашку, серые брюки и коричневые ботинки. Одежда сидела мешковато, но в целом - вполне сносно.
   - Ну вот, - одобрительно отозвался Лео. - Сойдёшь за ксантарианца. Оружие есть?
   - В планетолёте, - ответил я, дивясь тому, что толстяк разумеет планету под тем же именем, что и земляне.
   - Лучше не бери, - Лео предупреждающе поднял палец. - Попробуй проскользнуть незамеченным. Язык наш ты знаешь... Повезёт - вернёшься благополучно, я накормлю от души. Вот, смотри, полиэтиленовый пакет. Тут - ветровка, золото для Атлас я распихал по её карманам. Телефон положишь туда же, оставишь за рамкой в метро. Ну, ты увидишь, как другие выкладывают. Их металлодетекторы настроены на ферромагнитные металлы: ищут оружие. Заглянут в сумку, увидят - куртка, телефон - пропустят, ничего не спросят. Вот тебе ещё связка ключей старых, для вида. Нищий студент. Главное - не нервничай. А для ломбарда золото положи в карман.
   Я похлопал по карманам брюк и ощутил в одном из них небольшой твёрдый предмет. Вынул его - костяная фигурка. Отпрянул невольно. Это был... Звездоглав.
   - Откуда здесь звездоглав! - недоумённо воскликнул я, не понимая шутки.
   - Какой на хрен звездоглав! - Лео рассмеялся грубовато. - Пришелец! Кино не смотрел? Ну, конечно, откуда тебе видеть ксантарианское кино? Сын вырезал. Возьми с собой, как талисман.
   И только в тот миг до меня окончательно дошло, что толстый пастух Лео не знает о Земле, о цветущем городе Аэлия, и тем более - о планете Спектакула, ровным счётом ничего. Мир Лео ограничивался его фермой, рынком, телевизором и туманными воспоминаниями о прошлом. Космос для него был чем-то далеким и недостижимым, не более чем сюжетом для дешёвых фильмов.
   - Спасибо, - поблагодарил я, скрывая смятение, засунул в карман цепочку и кольцо, а фигурку звездоглава оставил на столе.
   Лео протянул мне крепкую ладонь.
   - Удачи, звездолётчик! - сказал он, и мы обменялись рукопожатиями - прощание, благословение, напутствие в неизвестность. Я вышел за дверь, оставляя позади своеобразный уют пастушьего дома. Кот, не переставая тереться о ноги, проводил меня до калитки. Гоготали гуси, недовольные утренней суматохой. Пахло навозом, сеном и полынью. В прохладном утреннем воздухе носились оводы и пчёлы, предвещая душный день.
   Тропа до Ирзулы извивалась вдоль реки, пока резко не повернула вправо. По левую руку теперь пролегала бескрайняя ковыльная степь, с противоположной же стороны продолжали возвышаться холмы. Затем дорога вновь нырнула - на этом раз в посадки молодых дубков, чья листва тихо шелестела, тронутая рассветным золотом. И вот, меж стволов, словно мираж, возник купол храма Кхорн-Аша - мрачный силуэт, возвещающий о приближении к Ирзуле.
   Посёлок, раскинувшийся на холме, казался вымершим. Лишь однажды, в просвете решётчатой ограды, мелькнула тень - старуха, копошившаяся в огороде. Блуждая разбитыми улочками, лабиринтом деревенских домишек, сверяясь с картой Лео, я, наконец, набрёл на ломбард. Убогое одноэтажное строение, выкрашенное в зеленовато-коричневый цвет, венчала крыша из серого щербатого шифера. Над стальной дверью тускло поблёскивала на солнце вывеска: "ЛОМБАРД".
   Тяжёлая дверь поддалась со стоном, впуская в затхлый полумрак. За столом, накрытым выцветшим малиновым сукном, в тени, словно ночная птица, притаился... Лион. Где тот "разносторонне-развитый" человек? Осунувшееся лицо, мешки под глазами, бегающие глазки, поблёкшая стрижка, исхудалая фигура - жизнь на Ксантарии не щадила никого.
   - Я от старика Лео, - бросил я небрежно, словно пароль.
   - Давай, показывай, что у тебя там, - отозвался Лион безжизненным голосом, не поднимая глаз.
   Из кармана я извлёк цепочку и кольцо, положил на сукно.
   Ломбардщик не спеша осмотрел пробу, взвесил украшения на антикварных весах, словно оценивая не золото, а последние крохи моей надежды.
   - Пятнадцать тысяч сериков, - вынес он вердикт.
   - Старик сказал двадцать, - возразил я, стараясь сохранять невозмутимость.
   - Семнадцать с половиной, - Лион не дрогнул, как если бы торговался с самой судьбой.
   - Нет, двадцать. Иначе сказал возвращаться, - настоял я, блефуя.
   Желваки на лице Лиона заходили, борьба между жадностью и необходимостью разгорелась в его душе. Наконец, он сдался, выдохнув тяжело:
   - Ладно, чёрт с тобой! Двадцать. Забирай свои жалкие серики! Передай Лео, что он потерял друга!
   С раздражением, словно отрывая от сердца, Лион отсчитал мятые купюры, выложил на стол. Я запихнул наличку в карманы и поспешил покинуть это унылое место, оставив Лиона страдать над сериками - ценой жизни на этой планете.
   Путь мой лежал на другую сторону Ирзулы, к автостанции, откуда раз в два часа отправлялись автобусы до Муры. Около часа томился я в ожидании у пыльной остановки. Перед входом в потёртый жёлтый автобус выстроилась шумная очередь пассажиров. Выстояв её, я заплатил водителю сто сериков, протиснулся на заднее сиденье. Мура, Веридия, Ксилия... Автовокзал за автовокзалом, пересадка за пересадкой - путешествие в глубину Ирдании... И вот, к трём часам дня - Конкордия.
   В течение этого долгого пути две детали врезались в память с неприятной отчётливостью. Первая - поголовно удручающая физическая немощь ксантарианцев: искривлённые позвоночники, отвислые животы, землистый цвет лиц, ранняя старость - словно жизнь вытекала из людей, неумолимо и безвозвратно. Вторая - удушающая атмосфера отчуждения, нараставшая с каждым километром, приближающим к столице. Люди утрачивали остатки улыбок, голоса звучали всё более подавленно, разговоры стихали, поглощённые мерцанием гаджетов. Будто тяжесть космических перегрузок увеличивалась с каждым дорожным столбом, выдавливая из душ последнюю радость жизни. Об этом я размышлял, мрачно озирая пёстрый, крикливый, нервный муравейник одного из бесчисленных автовокзалов Конкордии - этих врат в сердце упадка Ирдании.
   Вход в метро я заметил сразу, без проблем миновал рамки и турникеты, спустился на эскалаторе и забрался в вагон, дивясь на людей, подобно сомнамбулам, не отрывающих глаз от телефонов, пока поезд перестукивал колёсами в тёмном туннеле. Несомненно, инопланетянин не мог вызвать интереса у этих бледных теней виртуальной реальности, заграбастанных ею в мир причудливых грёз. Один из пассажиров и вовсе облачился в нелепый костюм и маску звездоглава - тех самых "пришельцев", какими их когда-то вообразил неизвестный дизайнер, зачем-то наделив чертами земноводных. Кажется, Лео ошибался: мой комбинезон мог бы привлечь внимание разве что сонных полицаев, маячивших в сторонке в форме цвета хаки. Я сделал две пересадки, растворяясь в безликом потоке непонятно куда спешащего населения. Толпа несла меня со скоростью её воли, не позволяя противиться, остановиться, чтобы рассмотреть отблески былой роскоши - барельефы в стиле далёкой Земли, украшавшие стены станций, словно увядшие цветы в каменном саду. Наконец, станция "Звезда". Где-то здесь - дом Атлас... Короткое замешательство перед указателями, и дальше - уверенный шаг в нужном направлении, будто память вела по знакомому маршруту детства.
   Потом - пыльные улицы Конкордии, гудки застрявших в пробках автомобилей, резавшие слух, как предсмертные крики... Молодой парень, присевший на барьер вытянутого прямоугольного сквера, чтобы проглотить, запивая минералкой, бутерброд из фастфуда... Наконец, зелёный дворик с детской площадкой, серый небоскрёб, лифт, медленно ползущий на одиннадцатый этаж, сорок вторая квартира... Палец, дрогнув, нажал кнопку звонка, спуская курок неизбежности.
   - Кто там? - раздался хриплый знакомый мужской голос.
   - Старик Лео просил для Атлас новости передать, - отозвался я, стараясь сохранить ровный тон.
   Замки защёлкали один за другим, словно освобождая пленника, и передо мной предстал Элиан. Воочию он оказался ещё более грузным и рыхлым, чем я мог себе представить. Возраст тяжёлой ношей нависал над его плечами, жир обрюзглыми брылами опал на красное, одутловатое лицо. Белый махровый халат распахнулся на волосатом, с сединой, пузе, будто парус, а пушистые домашние тапочки того же цвета смотрелись на кривых ногах нелепо и неуклюже. К тому же, Элиан был лыс. За его спиной околачивался пухлый румяный черноволосый мальчик, карикатура на отца. Краем глаза я успел заприметить в полумраке квартиры чёрное крыло рояля, скучающе нависшее над полом, и бледный прямоугольник масляной живописи - морской пейзаж, подобный воспоминанию о давно утраченном лете.
   - Атлас на работе, - Элиан перебил моё молчание грубо, не удостоив даже приветствия. - Выкладывай новости, я передам.
   - Лео велел передать ей лично, чтобы слова не затерялись, не исказились по пути, - возразил я спокойно, стремясь не выдать напряжения.
   - Старый дурак! - Элиан фыркнул презрительно. - Зятю не доверяет? Давай, колись, что у него там, не тяни время.
   - Пап! - противно заныл пацан, дёргая отца за халат. - Ты обещал исправить джойстик!
   - Отстань! Не видишь, я разговариваю! - раздражённо отмахнулся от сына Элиан.
   - Нет, Элиан, - твёрдо сказал я, понимая, что дальнейший разговор бессмыслен. - Я лучше зайду попозже. Если останется время.
   - Откуда ты знаешь, как меня зовут? - Элиан отпрянул неожиданно, взгляд его сузился, полный подозрения. - Ах, ну да, тесть же тебя прислал. А она поздно вернется. Раньше вечера не жди.
   - Пап! - нытьё мальчика стало ещё назойливее.
   - Значит, не судьба, - отозвался я равнодушно, понимая, что игра окончена. - До свидания!
   - Чао! - Элиан махнул рукой небрежно, словно отпуская надоедливого просителя, захлопнул дверь перед носом, оставляя меня в пустоте лестничной клетки.
   Я спустился в лифте, вышел из подъезда и набрал номер Лео.
   - А, ты уже в Конкордии? - раздался в трубке довольный голос пастуха. - Как тебе столица? Ну что, увидел рай на Ксантарии?
   - Странная, - отозвался я неопределённо, не желая разочаровывать старика сразу. - Люди в костюмах звездоглавов, полицаи - как зелёные человечки...
   - Быть такого не может! - Лео возмутился недоверчиво, будто сомневаясь в моей адекватности.
   - Ну как не может, сам наблюдал.
   - Зря ты фигурку звездоглава не взял, - Лео вздохнул с сожалением. - Я ж от души, как талисман...
   - А если случится со мной что, потеряю? - возразил я практично. - А тебе, как никак, память о сыне.
   - Ладно, чёрт с ними, с зелёными человечками, - вернул разговор к главной цели Лео. - Атлас как?
   - Нет её дома. На работе, - сообщил я неутешительную новость.
   - Так я и думал, - разочарованно протянул в трубке Лео. - На Южном Базаре она. Мужу с юга овощи привозят, он за место на рынке платит, она торгует, как проклятая. Слушай внимательно. Там вот такая иконка жёлтенькая у тебя в телефоне есть, написано "Дзинь-Дон", это - мессенджер. Давай я тебе туда карту пришлю, как добраться. Уведомление придёт. Я так и подпишу: от Лео. И звони, если что, на "Дзинь-Дон" - через интернет дешевле. Вот если интернет не ловит - тогда телефон.
   - Хорошо.
   - Всё... Ага, ага...
   Я покинул двор и присел на лавочку в ближайшем парке. Минут через пятнадцать телефон в руке дрогнул, извещая о новом сообщении. Лео прислал блёклые фото кусков бумаги со знакомым кривым почерком. Одна из схем поясняла, как добраться до самого рынка, вторую Лео начертил как примитивный путеводитель по базару, дабы я не заблудился в торговых рядах. Вздохнув, я затопал назад к метро, толкаться в душных переходах, глазеть на девушек с кошачьими ушками на голове в вагонах... Люди в маске звездоглава больше не встречались. Потом - забитая неподвижными рядами автомобилей тянучка пробки, раздражающие вопли клаксонов... И, наконец, как маяк надежды в царстве тоски, на ажурных чугунных воротах запестрела разноцветная вывеска - яркой дугой: "ЮЖНЫЙ БАЗАР".
   Рынок обрушился на меня какофонией звуков, смрадом гниющих помидоров, криками торговцев, руганью покупателей и гортанным гоготом толпы. Грязная пестрота лотков с наваленной одеждой, груды овощей, теряющиеся вдали ряды супермаркетов-времянок, мясная лавка, переполненные контейнеры с мусором, где нагло шастали лоснящиеся крысы и вороны - базар встретил меня неприветливо и враждебно. Пока я блуждал в этом хаосе, небо над головой вдруг нахмурилось, затянулось тучами, предвещая дождь. И тут я застыл, как поражённый громом.
   У лотка, под выцветшим красно-чёрным навесом, торговала яблоками, лимонами и виноградом Атлас. Передо мной предстала поблёкшая тень человека, серая и невзрачная, сутулая тощая тётка, лицо с желтоватым оттенком, волосы укрыты простым платком. Лишь бездонные, словно колодцы - чёрные, как у звездоглава, глаза - взирали безучастно на суету снующих туда-сюда покупателей. Люди скользили мимо, не замечая этого призрака на обочине жизни. Несколько мгновений я колебался, не решаясь нарушить её отрешённость, но невидимая сила толкнула меня вперёд.
   - Здравствуйте, - произнёс я тихо, выводя её из оцепенения. - Ваш отец меня прислал. Лео.
   Атлас медленно подняла на меня усталый взгляд, морщинки в уголках губ дрогнули, складываясь в неясную гримасу - не то насмешка, не то ирония.
   - Как он там? - сипло отозвалась она, голос звучал слабо и надтреснуто.
   - Держится, - ответил я коротко, не желая растекаться в пустых словах сочувствия.
   Я поспешно вынул из полиэтиленового пакета телефон, экран которого засветился, затем - связку ключей, освобождая сумку от полезных вещей. Переложил их в карман, пакет протянул Атлас.
   - Там - ветровка, - сообщил я, словно извиняясь за неуклюжий вид подарка. - В её карманах - золото. Отец передал. Достаточно золота.
   Атлас взглянула на пакет недоверчиво, как на бомбу.
   - Муж забьёт от ревности, если увидит чужую ветровку, - отозвалась она без радости в голосе. - Погодите, я переложу в сумочку. Тут за прилавком есть место. За пару минут управлюсь.
   Атлас исчезла в тёмной пасти маленькой брезентовой будки, пристроенной рядом с навесом - нора в рыночных джунглях. Вернувшись, она отдала мне куртку, ставшую лёгкой и ненужной. Я уложил её обратно в пакет.
   - Передайте ему спасибо, - произнесла она глухо, с трудом выдавливая из себя слова.
   Я замер в неловком молчании, с тяжестью сознавая, что мне совершенно не о чем говорить с этой чужой, потухшей женщиной, с хромосомами и именем моей первой девушки. Но что-то сказать я был обязан, не только из вежливости, но просто, как мужчина. Поэтому я выпалил на одном дыхании, последним патроном:
   - Я могу организовать твой побег. Уехать отсюда. Спрячемся у Лео... Вместе...
   Щёлочки её чёрных глаз неожиданно расширились, как будто в них мелькнул испуг, а может быть - интерес, или даже - тень надежды.
   - Побег? - переспросила она тихо, словно пробуя на вкус незнакомое слово. - Куда бежать? К папе в деревню? Мальчик! Старик совсем из ума выжил, ей-богу. А куда девать Фарлена, нашего сына? А квартира в Конкордии? Да Элиан первым делом нагрянет именно к папе! Он же не дурак, всё прекрасно понимает.
   - Тогда в другое место, - настаивал я упрямо, не желая отступать. - В другой город, в другую страну... Неважно. Главное - уйти отсюда.
   Я хотел добавить: "на другую планету", но осёкся. Во-первых, я не знал, жива ли та Атлас, с Аэлии, и кто ведает, для чего Пришельцы воздвигли Сферу - может быть, с целью предотвратить катастрофу, которая случится при встрече двойников? Во-вторых, Атлас могла окончательно зачислить меня в психи.
   - Ты сумасшедший, мальчик? - Атлас посмотрела на меня как на юродивого. - Ты знаешь, какие у Элиана связи среди бандитов? Да он тебя...
   - Ах ты, шлюха! - пронзительный визг над правым ухом разорвал тревожную мелодию разговора ударом хлыста.
   В тот же миг чья-то тяжёлая ладонь-плеть страстно огрела Атлас по щеке, оставляя алую полосу на неухоженной коже. Я мгновенно обернулся и увидел Элиана. Теперь уже не сомневаясь - этот жирный паразит всё время следовал за мной по пятам. Ярость захлестнула меня горячей волной, застилая разум туманом гнева, я потерял остатки самоконтроля и, не раздумывая, перехватив пакет левой рукой, обрушил всю силу удара на одутловатое лицо негодяя, целясь в нос. Хрустнув, нос старика брызнул кровью, и Элиан, издав жалкий вопль, растёкся тяжёлой лужей у прилавка, обхватив руками разбитое лицо.
   - Атлас! Охрану зови! - заверещал он истерично, захлёбываясь кровью.
   Вокруг нас начала собираться толпа зевак.
   Горячая кровь с носа ревнивого мужа сочилась меж поцарапанных костяшек моих пальцев, жгучей солью разъедая кожу. Трое мужчин азиатской внешности, торговавшие за соседними прилавками, словно черти, выпрыгнувшие из-под земли, молниеносно подскочили ко мне, лица их исказились злобой, в глазах плескалось явное намерение драки. Но память тела, хранящая уроки отца, сработала незамедлительно. Отшвырнув пакет в сторону, в урагане ударов, нырков и блоков, я раскидал налетевших на меня торговцев, по очереди укладывая их тяжёлые тела на грязный, усыпанный окурками, асфальт рынка. В хаосе боя я слышал голос Атлас, зовущий на помощь в телефон:
   - Алло! Охрана? Моего мужа ударили... Да, посетитель... Нет, ирданец... Коренной... Прошу скорее!
   Я резко развернулся к ней, полный недоумения и горечи.
   - Зачем ты так, Атлас? - вопросил я недоумённо, как если бы упрекал в предательстве.
   Она таращилась на меня, как на дикого зверя, глаза полны непонимания и страха. Кольцо из зевак расширялось, нас снимали на телефоны...
   Внезапно из-за торговых рядов вихрем, подобно карающему отряду, выбежали трое охранников в белых рубашках, с броскими оранжевыми нашивками "ОХРАНА" на груди и с дубинками у пояса. Они распихали в стороны случайных зрителей, и я, не задумываясь, вновь ввязался в драку, отправляя в нокаут двоих опешивших головорезов точными ударами, но третий, ловко увернувшись, кинулся назад, вглубь рынка, я слышал его испуганный крик в телефон:
   - Алло! Полиция! Срочно пришлите полицию! Драка! Ряд сто двадцать три, лоток пятьдесят четыре!
   Между тем, трое торговцев, очнувшись от нокдауна, начали медленно приходить в себя.
   - Лучше уматывать! - пробасил один из них, с расплывающимся синяком под глазом, с трудом поднимаясь на ноги. - Полиция скорее поверит ирданцу, чем каким-то мигрантам. Нам же ещё достанется.
   - А что с лотками? Товар кто сторожить будет? - запаниковал второй, оглядываясь на оставленные прилавки.
   - Позвони жене, пусть присмотрит, - ответил третий прагматично. - И ты позвони. И ты. Бегом, пока не поздно.
   Поверженные торговцы отряхнулись от рыночной пыли и грязи, и, переглянувшись тревожно, заторопились, растворились в толпе.
   - Фейлинь, ты далеко? - долетали их капризные голоса, обращённые к жёнам.
   - Сирра, дорогая!
   - Лайянь, где тебя носит?
   Охранники пребывали без движения, словно выброшенные на улицу куклы. Стонал Элиан, скрючившись в неестественной позе у прилавка, напоминая сломанную марионетку. Начал накрапывать мелкий и нудный летний дождь, размывая на асфальте кровь, унося с собой наблюдавших за скандалом ротозеев, барабаня по пакету с ветровкой.
   Я вновь посмотрел пристально в раскосые глаза Атлас, ища в них ответ, но она лишь отвела взгляд, опустив ресницы. Тогда я развернулся и зашагал прочь, не спеша, сквозь поредевшую толпу, раздумывая над бессмысленностью случившегося, над безнадёжностью попыток спасти Атлас, и вообще кого-то на этой забытой богом планете. Внезапно, из-за поворота, материализовались двое полицаев, одетых в форму цвета хаки, пистолеты в руках направлены на меня угрожающе. Одного из них я узнал с невероятной ясностью. Это был Деймос. Тот самый Деймос, что спас жизнь возлюбленной моей, Лилирии, на Нексусе-Седьмом, когда я сам оказался бессилен её защитить. Прямоугольное скуластое лицо, на низком лбу - волны морщин, которых не было там, за пределами Сферы, светлый ёжик коротко стриженных волос, серые пронзительные глаза, огромный рост и гора мышц - не забыть его никогда. Второго парня, невысокого, черноволосого, слегка плюгавенького, я видел впервые.
   - Руки вверх! - рявкнул Деймос, направляя на меня чёрное дуло пистолета.
   Его напарник зеркально повторил движение, вскинув оружие. Время словно замерло.
   Пожалев в сердце, что оставил бластер в планетолёте, я без сопротивления исполнил приказ, поднимая руки над головой. Щёлкнули стальные наручники, застёгиваясь туго на запястьях, словно замыкая круг судьбы.
   Не проронив больше ни слова, полицаи под конвоем отвели меня обратно к месту недавнего инцидента. Атлас по-прежнему стояла у прилавка, молча протирая окровавленное лицо усаженного на раскладной стул Элиана влажной салфеткой.
   - Придётся пройти в участок, - сообщил Деймос Элиану официальным тоном. - Составлять протокол. По факту нападения и нанесения телесных повреждений. Я вижу, ваша жена тоже пострадала?
   Элиан, как по волшебству, вскочил на ноги, чудесно исцелившись от недавних психологических травм.
   - Ребята! - заорал он возбуждённо, забыв о боли и унижении. - Посмотрите вначале, какой ущерб нанёс этот негодяй! Всё разворотил! Сюда! Сюда! - старик жестом приглашал полицаев в брезентовую будку. - И ты, Атлас, покажи им, покажи всё, не стесняйся!
   Причём тут будка? - изумился я.
   - Покарауль, я гляну, - сказал напарнику Деймос, подмигнув краешком глаза, и последовал за Элианом и покорной Атлас в тёмную палатку.
   Они исчезли втроём во мраке будки минут на пять - время тянулось мучительно медленно. Вернулся Деймос довольным, лицо - сытое. Элиан сиял как медный самовар, улыбаясь во весь рот, а Атлас смотрела в сторону, на пелену дождя, будто не имея отношения к творящемуся цирку. Но от моего пристального взгляда не ускользнуло, как подозрительно оттопыривается левый карман форменной рубашки Деймоса.
   - Свидетелей я допросил, - сообщил напарнику Деймос бодрым голосом. - Всё в порядке, протокол составлен. Пора увозить хулигана. Хватит тут время терять.
   Напарник вопросительно вскинул чёрные брови, не понимая смены настроения Деймоса. Деймос лишь многозначительно сверкнул глазами, и на губах черноволосого полицая расплылась кривая, одобряющая ухмылка. Он даже невольно облизнулся, предвкушая нечто приятное.
   - А почему пустуют лотки напротив? - вдруг строго спросил Деймос, словно вспомнив о долге.
   - Девушки по дамским делам отошли, - спокойно ответил Элиан, не теряя самообладания. - Чайку попить ушли, отдохнуть немного. Жарко сегодня.
   - Ааа... - протянул Деймос понимающе, словно этого объяснения вполне достаточно.
   - Идём! - Деймос грубо толкнул меня в спину.
   Мы направились прочь, покидая Элиана и молчаливую Атлас.
   - Где ты так долго пропадала, Фейлинь? - услышал я позади наигранный возглас Элиана, будто обращённый в пустоту.
   - Сирра носик пудрила, - откликался кокетливый женский голос. - Мы с Лайянь устали ждать!
   Под моросящим дождём мы миновали бесконечные прилавки, выбрались за пределы ограды с другого входа, и через пять минут, ускорив шаг, пройдя по шумной улице с бесящими автомобильными пробками, изящными вывесками маникюрных салонов, кофеен и магазинов дешёвой одежды, добрались до старого четырёхэтажного здания, покрытого облупившейся розовой штукатуркой, с тяжёлой стальной дверью. "ПОЛИЦИЯ", - угрюмо прочёл я надпись над ней. Деймос толкнул дверь, и меня завели в душное нутро полицейского участка.
   Стол Деймоса и его напарника располагался на первом этаже, прямо напротив решётки спецприёмника, в темноте которого едва различались две скучающие на приставленной к стене скамейке фигуры.
   - Вываливай всё из карманов, - потребовал Деймос.
   Я безропотно выложил на стол мятые купюры, примитивный телефон и связку ключей.
   - А это что на шее? - Деймос ткнул пальцем в брелок-ключ планетолёта, покачивающийся на цепочке. - Драгоценный камень?
   - Стекло, - коротко откликнулся я.
   - Снимай, разберёмся, - Деймос протянул тяжёлую ладонь.
   Без споров сняв с шеи ключи, я передал их полицаю. Деймос убрал моё скромное имущество в ящик стола.
   - Садись, - приказал он.
   Я послушно опустился на деревянный стул, ожидая дальнейших указаний.
   - Документы.
   - Нету.
   - Дома забыл? - Деймос прищурился, всматриваясь в моё лицо.
   - Нелегальный мигрант, - отозвался я, подобно переобученному роботу, вспоминая наставления Лео. - Бежал от войны на Исла-Нуре. Дом разбомбили, всё сгорело, нет у меня ничего.
   - На Исла-Нуре есть ирданцы? - удивился плюгавенький напарник Деймоса, до сих пор молчаливо наблюдавший за сценой.
   - Есть, - подтвердил я невозмутимо.
   - Домик у моря прикупили, - пояснил напарнику Деймос с кривой усмешкой. - В раю думал пожить, на туземке жениться. - Он захохотал грубо, будто шутка показалась ему особенно остроумной. - Адрес проживания?
   - Нету. Сегодня утром приехал.
   - А деньги откуда? - взгляд Деймоса стал пристальным, подозрительным.
   - Золото с собой привёз, в ломбарде сдал, - ответил я ровно, не отводя глаз.
   Деймос нахмурился, похлопывая нервно по карману форменной рубашки, подавляя невысказанный вопрос.
   - Ясно, - произнёс он, наконец, глухо, глаза его забегали по сторонам, как бы ища поддержки у стен. - Откуда взял на Исла-Нуре золото?
   - Снял с мёртвого солдата Алькора, - сочинил я, решив сыграть на лояльности полицая к государственной политике.
   - Патриот? - в голосе Деймоса мелькнула ирония, но в целом он остался доволен ответом. - Это хорошо...
   Деймос развернул на столе бланк протокола, прикусил кончик шариковой ручки, готовясь заполнять бумаги.
   - Фамилия, имя, отчество!
   - Маури Фей-Рок Тарк, - отозвался я без колебаний.
   - Так ты не ирданец? - Деймос удивлённо вскинул брови. - Первый раз такие имена слышу.
   - Землянин мой прадед, - пояснил я, не моргнув глазом. - А так - ирданец.
   - Землянин? - Деймос повторил недоверчиво.
   - Народность такая на Исла-Нуре, - придумывал на ходу я.
   - Так вот ты как на Исла-Нур попал! Возраст!
   - Двадцать пять, - соврал я.
   - Дата рождения...
   Деймос что-то торопливо строчил в протоколе, изредка поглядывая на меня искоса. Я терпеливо ждал, понимая бессмысленность сопротивления. Закончив писать, Деймос протянул мне бланк для ознакомления.
   Из казённых строк протокола я узнал, что обвиняюсь в нелегальном пересечении границы Ирдании и должен быть заключён под стражу до выяснения обстоятельств. Ни слова о дебоше на рынке, о драке с Элианом, торговцами и охранниками в протоколе упомянуто не было.
   - Подписывай, - Деймос ткнул пальцем в пустую строку внизу бланка, улыбаясь криво. - Как видишь, мы уважительно относимся к своим, ирданцам.
   Я рассеянно подмахнул бумагу, не вчитываясь в мелкий шрифт. Деймос кивнул напарнику, и оба полицая конвоировали меня к решётке спецприёмника. Наручники снимать они не торопились.
   Когда тяжёлая дверь камеры с лязгом захлопнулась за спиной, я огляделся беспомощно. Вонь мочи, затхлость и безысходность - вот и вся обстановка. Всё те же двое узников маялись на деревянной лавке у стены. Я вспомнил их с неожиданной ясностью. Один, тот, что сидел слева - молодой парень с длинными светлыми волосами - тот самый Алекс, которого, столь же юным и отчаянным, я знал на Нексусе-Седьмом. Я невольно вздрогнул, как при прикосновении ледяного ветра, от видения изуродованных останков Алекса, к которым с такой нежностью прикасались тонкие пальцы Лилирии. Там его растерзала озверевшая толпа. Второй, тот, что сидел справа, изменился до неузнаваемости, время Ксантарии прокатилось по нему шершавым катком, стирая прежние черты. Тот самый Кэйвин, у которого я в далёком детстве выменял три волоса инопланетянки с Проксимы-Центавра-b на жалкий черепок с е-Тау-Кита. Теперь на меня скалилось беззубое, пропитое лицо забулдыги в рваных, грязных лохмотьях. Я без слов присел рядом с Алексом, испытывая неуютное, мистическое дежавю.
   - За что взяли? - хрипло спросил Кэйвин, нарушая царившее в камере молчание.
   - Нелегальный мигрант, - отозвался я коротко.
   - Ты не похож на узкоглазого, - заметил Кэйвин, прищурившись, как если бы оценивал мою породу для продажи на рынке рабов.
   - Я с Исла-Нура, - повторил я легенду Лео, как заклинание.
   - На негра тоже не похож, - не унимался Кэйвин, продолжая пристально пытать меня мутным взором ищейки.
   - С Исла-Нура? - встрепенулся Алекс, впервые подавая признаки жизни, как если услышал нечто значимое для себя.
   - Да, а что? - удивился я его неожиданной реакции.
   - Знаешь, за что меня взяли? - Алекс повернулся ко мне взволнованно, ища сочувствия и понимания.
   Я отрицательно покачал головой.
   - Ехал в метро, писал комментарий в соцсети, - Алекс заговорил быстро, кажется, боясь, что его перебьют, изливая душу первому встречному. - Употребил словосочетание "бряцают ядерным оружием". Ярый патриот, верный слуга режима, на соседнем сиденье увидел через плечо и тут же позвонил в полицию, как стукач во времена императора. На станции "Южный Базар" меня и выволокли из метро, как мешок с мусором, не церемонясь с чувствами и убеждениями.
   - В чём же тебя обвиняют? - удивился я.
   - В измене родине и неуважении к власти! - Алекс гордо вскинул голову - ни дать, ни взять, принял на себя мученический венец.
   - Что теперь тебе грозит? - не поверил я серьёзности его слов и театральной реакции.
   - До пятнадцати лет колонии строгого режима за всё вместе! - Алекс выпалил торжественно, словно толкая речь с трибуны, обращаясь к многотысячной толпе.
   Я вспомнил предупреждение Лео о напряжённой международной обстановке, о бряцании ядерным оружием в новостях. Тем не менее, абсурд про пятнадцать лет строгого режима за комментарий в соцсети не укладывался в голове. Однако, вспомнилось и правдорубство Алекса на Нексусе-Седьмом. Тогда его наивность и прямота обернулись трагедией...
   - Какие у тебя мягкие шелковистые волосы, - вдруг просипел Кэйвин зловеще и провёл грязным указательным пальцем по длинной пшеничной пряди Алекса, так отмечают товар для скупки.
   - Не твоё дело! - воскликнул Алекс, отшатываясь от криминального элемента с брезгливостью и испугом, вскакивая со скамьи.
   - Докукарекаешься, петушок... - процедил Кэйвин угрожающе, осклабившись ртом, полным гнилых остатков пищи.
   - Оставь его, - твёрдо сказал я, перехватывая скользкий взгляд Кэйвина, словно ударяя кулаком по столу - холодный, предупреждающий, не терпящий возражений тон, и тот неожиданно умолк, наткнувшись на невидимую, но непреодолимую стену.
   - Иди сюда, - я жестом пригласил Алекса сесть по правую руку, подальше от источника возможной опасности.
   - Встретимся ведь ещё, - продолжал Кэйвин, не отступая, будто мантру читал. - Тюрьма - круглая, как Ксантария, от судьбы не уйдёшь.
   - Уже встретились, - ответил я равнодушно, отворачиваясь от него с омерзением, не желая поддерживать пустой диалог.
   - Врёшь ты! - Кэйвин захохотал и подавился собственным смехом, переходящим в кашель. - Кулак разбит. Нечисто твоё дело, мигрант.
   - Не твоё дело, - хмыкнул я.
   - С кем дрался? - не унимался Кэйвин, как прилипчивый паразит, жаждущий новых сведений.
   Смысла лгать я не видел, потому отреагировал спокойно:
   - С торговцами и охраной.
   - А, ну так с этими, понаехавшими - святое дело! - Кэйвин вдруг оживился, видимо, вспомнил о чём-то важном, греющим чёрствое сердце. - Охрана же - личинка полицая, шестёрка режима. В жизни им не повезло, учились плохо, вот и вербуются в сторожевых псов, чтоб на людях зло срывать...
   Скрип двери по ту сторону решётки прервал его нескладные рассуждения. Все трое невольно отвлеклись, созерцая происходящее снаружи. Раздался чёткий цокот каблуков, приближающийся к столу полицаев вестником неотвратимого возмездия. И вдруг, зимним миражом, перед нами предстала... Лилирия. Время Ксантарии отступило перед её неизменной холодной красотой. Всё те же длинные ноги, обтянутые вытертыми синими джинсами, белая рубашка из дорогой ткани, небрежно накинутая на узкие плечи, симметричное лицо тонкой, изящной резьбы, носик пуговкой, пронзительные голубые глаза и алые, как кровь на снегу, губки. Лишь прежние волшебные золотистые кудри, водопадом ниспадающие до ягодиц, исчезли безвозвратно - короткая стрижка строгих линий, длинная прямая чёлка, новый стиль, не задевший сути - врождённой властности, ледяного интеллекта и умопомрачительной загадки. Лилирия быстро обернулась, её взгляд скользнул по камере, наши глаза на мгновение встретились, и я вновь испытал то странное, щемящее чувство неизъяснимой связи, пророчества о том, что настанет день, и воскресят силами науки всех когда-либо живших, и предков, и павших в космосе, как Алекса, сидящего теперь рядом, живого и невредимого, и тогда раскроется тайна... В ту секунду, за решёткой "обезьянника", я почти уверенно ощутил - Лилирия помнит, кто я, пусть и не в буквальном, линейном смысле слова...
   Лилирия резко отвернулась к Деймосу, словно ища защиты у его фигуры гориллы, за широкой спиной которой можно спрятаться от невыносимого взгляда из камеры.
   - Нам нужно поговорить, - молвила она мелодично, но твёрдо, будто вынося окончательный приговор.
   - Корб, выйдешь покурить? - Деймос обратился к напарнику, кажется, скрепя сердце, будучи принуждённым уступить роковой силе, отдать часть себя, не желая делиться властью и вниманием Лилирии.
   Корб тяжело вздохнул, покорно встал со стула и нехотя направился к выходу, словно исполняя унизительную повинность подкаблучника.
   - Мне не нравится публика, которую ты посадил в клетку, - когда Корб ушёл, Лилирия произнесла фразу жёстко, пощёчиной, обвиняя мужа в некомпетентности.
   - Преступники и не должны нравиться, - Деймос попытался огрызнуться, пожал плечами, тщась скрыть растерянность. По его лицу стало видно: нервничает, и не на шутку, тяготясь доминированием жены над собой и ситуацией.
   - В чём они обвиняются? - Лилирия не отступала, продолжая допрос, как прокурор, требующий отчёта.
   - Пацифист и экстремист - волосатый, - Деймос жестом указал на Алекса. - Беженец с Исла-Нура, нелегальный мигрант - это вот тот, в наручниках. - Он кивнул в мою сторону с презрением. - Ну и Кэйвин, наш постоянный клиент, мелкий уголовник, отобрал у студента деньги на бутылку - обычная бытовуха, скука смертная.
   - Что сделал "экстремист"? Почему мигрант в наручниках?
   - Экстремист написал в соцсети комментарий "бряцали ядерным оружием", это в то время, как на Исла-Нуре погибают ирданские наёмники! А мигрант избил старика, уложил ещё трёх торговцев и двух охранников. Торговцы ретировались, прислав вместо себя жён, но от нас ничего не скрыть.
   - Ты не сказал, что беженец здесь за драку, - Лилирия всё же поймала мужа на лжи.
   - Послушай, Лилирия, - Деймос снизил голос до шёпота, будто опасался подслушивания из камеры. - Твоя новая машина, твои ногти, - в этот момент я невольно обратил внимание на вульгарно яркий маникюр Лилирии, неестественно алый на бледных пальцах той, кто в другой жизни приходилась мне возлюбленной, - рестораны, кольца, вся эта роскошь, которой ты так дорожишь... Всё это стоит денег, Лилирия. Не мешай мне пахать, дай заработать на твою красоту, в конце концов.
   - Парней придётся отпустить, - отсекла Лилирия. - Грабитель пусть сидит.
   - Послушай, Лилирия, они подписали протоколы! - Деймос взмолился, апеллируя к букве закона, беспомощно ища защиты у бездушной юриспруденции.
   - Отправь их в мусорное ведро, - отрезала Лилирия коротко, перечёркивая одним словом все усилия мужа.
   - На камеру писалось!
   - Извинишься перед начальством. Кажется, я догадалась... Что у тебя в ящиках такое интересное скрывается? - взгляд её молнией метнулся по столу Деймоса.
   - Не забывай, Лилирия, о парикмахере и твоей благотворительной деятельности, - Деймос продолжал взывать к меркантильности, напоминая о цене упрямства.
   - Немедленно выпусти их и верни имущество, - Лилирия оставалась непреклонна, как статуя правосудия, не поддающаяся уговорам и лести.
   - Да какого чёрта! - взорвался Деймос, наконец, не выдержав нарастающего напряжения, не понимая, что движет женой - жалость, каприз, или нечто большее. - Ты знаешь, как тебе всё это достаётся! Я здесь день и ночь горбачусь, как проклятый, чтобы ты могла ни в чём себе не отказывать, а ты...
   - Не при мне! - Лилирия внезапно смягчилась, положила филигранную ладонь в тяжёлую лапу мужа, потёрлась щёчкой о его грубую щёку, будто пытаясь успокоить разбушевавшегося зверя нежностью и лаской. - Мою гордость задевать я не позволю, Деймос. Не надо так громко, не надо при людях, милый.
   Деймос покорно вздохнул, понимая бесполезность дальнейшего сопротивления. Резко поднялся со стула, направился к камере, вставил ключ в замок, повернул несколько раз с сердитым скрежетом металла, приотворил решётчатую дверь, как клетку с птицами.
   - Эй, вы, двое! Сюда! - скомандовал он небрежно, махнув рукой в нашу сторону, словно отпуская на волю не людей, а бездомных псов. - А ты не рыпайся! - огрызнулся на Кэйвина, вернувшегося к своему забытому занятию - ковырянию в носу, как будто тот собирался составить нам компанию.
   Морщась от скрытого гнева и недовольства, Деймос вернул Алексу мятые документы и жалкие деньги, как если бы одолжение делал не нам, а жене. Лилирия внимательно наблюдала за амнистированием, не спуская с мужа тяжёлого контролирующего взгляда.
   - А ну, проваливай отсюда! - заорал полицай на Алекса грубо, словно выгоняя провинившегося щенка из дома, и тот поспешно выскочил за дверь, видимо, опасаясь, что передумают.
   - И ты, - тяжело дыша, Деймос подошёл ко мне, как к личному врагу, снял наручники дёрганым, раздражённым жестом, оборвал ненавистные путы, связывающие его с собственной слабостью. - Забирай свои проклятые серики! Всё равно полицаи схватят, если не сегодня, то завтра.
   Я молча спрятал наличку, телефон и ключи в карман широких, не по размеру, брюк, повесил на шею "бесполезное стекло", вновь встретился взглядом с Лилирией, пытаясь взломать тайну её непостижимых, непроницаемых очей. Неужели помнит? - безумная, несбыточная мысль на мгновение озарила сознание вспышкой сверхновой.
   - Благодарю, - пробормотал я невнятно, не зная, кому именно адресовано "спасибо" - Лилирии, судьбе, или случаю, и поспешно ретировался следом за Алексом, бегством спасаясь от оков признательности, оставляя позади душное здание и Лилирию - это видение из другой жизни.
   На улице сгущались сумерки, окутывая город синей мглой. Дождь давно прекратился. Напарник Деймоса, Корб, молчаливо курил у входа в участок, выпуская в небо клубы едкого дыма, будто изгоняя бесов. Он окинул меня равнодушным взглядом.
   - Так я и знал, - неожиданно бросил он в никуда, похоже, подводя итог чему-то важному, завершая невидимую партию в свою пользу, затушил бычок о край железной урны и вернулся в здание, в череду полицейских будней.
   Алекса и след простыл, испарился в воздухе. Я остался один на пыльной полупустой улице, рассеянно глазея на неподвижный строй автомобилей, мёртвый автомобильный затор, парализовавший город - окаменевшая толпа в час Апокалипсиса. Что-то незримое не позволяло сдвинуться с места, как корень, вросший в асфальт Конкордии. Я повис в оцепенении, считая бесцельно минуты, тянущиеся часами - пятнадцать, или двадцать минут, а то и - вечность, пока из тёмных дверей участка не выпорхнула, как бабочка из куколки, Лилирия.
   - Я знала, что ты будешь ждать, - сладко пропела она, читая, как и прежде, мысли, и точным жестом положила в карман моей рубашки тонкую пластиковую визитку, быть может - ключ к разгадке тайны. - Набери меня, когда соберёшься с мыслями, нелегальный мигрант.
   Лилирия скользнула к роскошной машине, припаркованной у обочины белым лебедем в воробьиной стае, послала мне воздушный поцелуй на прощание, словно даря надежду в царстве отчаяния, завела мощный мотор, вздохнувший сыто и лениво, и вскоре встроилась в пробку, растворилась в сером море автомобилей.
   Внезапно я обратил внимание на голубей, кружащих в тёмно-синем небе, как снежинки, или ангелы, слетевшие с небес на грешную землю Ксантарии. Как и много лет назад, в моей душе проснулось то самое необъяснимое и невыразимое, томительное и мучительное чувство - ничто в этом мире неслучайно, всё имеет сокровенный смысл... Холодало, мне не хватало ветровки, выброшенной вместе с пакетом на рынке. Сосало в желудке.

  
   Глава 4. Легенда о Терминаторе
  
   Пришло время, Аслан, наконец, излить тебе всё, что выстрадано и пережито мной во время той злополучной, вошедшей в анналы истории, экспедиции на Нексус-Седьмой. Изуродованное тело специалиста по контакту с внеземными цивилизациями Алекса я по сей день вижу в кошмарах с периодичностью раз в месяц. Футурологи прошлого, пророки технологической эры, дерзновенно верили, что звёзды покорятся лишь бесклассовому обществу, только оно, отринув оковы социального неравенства, обретёт способность к концентрации людских и природных ресурсов, необходимой для межзвёздных перелётов. При этом, бесклассовое общество понималось исключительно как коммунистическое общество. То есть, термины "бесклассовое общество" и "коммунизм" представлялись им синонимами. (См, например, Ефремов И.А., 1957, 1968, р.х.). Долгое время и мы, дети победившего добра, наивно полагали так же, опираясь на обманчивую статистику многочисленных примеров, почерпнутых в пределах галактики Млечный Путь. Однако, Нексус-Седьмой дьявольским зеркалом разбил вдребезги хрустальный замок наших иллюзий, преподнеся Галактическому Содружеству жестокий, незабываемый урок, наглядно доказав, что возможно, увы, существование бесклассового общества, не имеющего ровным счётом ничего общего с коммунистическим идеалом, и даже более того - вызывающе-нагло являющего собой его прямую противоположность.
   Именно так, Аслан, началось наше погружение в трагедию Нексуса-Седьмого, с невинного, казалось бы, события, выглядящего мрачным знамением с перспективы сегодняшнего дня. Ты, конечно, помнишь те сенсационные сообщения на первых полосах всех новостных лент - "НЕОПОЗНАННЫЙ ЛЕТАЮЩИЙ ОБЪЕКТ ЗАМЕЧЕН В НЕБЕ НАД НЬЮ-ЙОРКОМ, ЗЕМЛЯ!" Да, именно Земля, наша колыбель, приняла на себя первый удар. Таинственный гость, возникший словно из ниоткуда, бесшумно скользил в небе мегаполиса, игнорируя все запросы и сигналы, не выказывая ни малейшего намерения вступить в контакт, храня зловещее молчание, полное смутных, пугающих намёков. Перехват и принудительная посадка объекта, осуществлённые эскадрильей системы безопасности Земли, лишь добавили загадок, не пролив свет на природу незваного визитёра. Вскрытие корпуса, произведённое в строжайшей секретности, не принесло ясности, лишь повергло учёных в состояние глубокого недоумения. Использованные в конструкции аппарата технологии, равно как и язык примитивных, но необъяснимо эффективных, программных кодов, не поддавались дешифровке, оставаясь вызовом для лучших умов цивилизованных рас. Поползли робкие слухи, шёпотом передаваемые из уст в уста, о долгожданном контакте, о решённой, наконец, дилемме Пришельцев... Но вскоре эйфория сменилась тревогой. Аналогичные сообщения, предвестниками конца света, посыпались одно за другим, как из рога изобилия, с разных концов галактики: Элизиум-Дельта, цветущая Флора-Кси, Проксима-Центавра-b... Гости множились, подобно теням, расползающимся из тьмы, и ни один из них не желал обнажать намерений. Наконец, бдительная раса Аква-Реи сумела перехватить чужой звездолёт на самой периферии системы Сирион. Дальнейшее кропотливое расследование, реализованное объединёнными силами Содружества, выявило закономерность: активность беспилотных малогабаритных звездолётов неизвестной цивилизации, уверенно освоившей технологию квантовых прыжков, нарастала снежным комом. Будто хищники, рыскающие в ночи, пришельцы методично прощупывали предохранительные системы обитаемых миров, выискивая бреши и уязвимости, посылая на передовую, волну за волной, разведывательные зонды - почти неуловимых бесстрастных роботов-планетолётов. Зонды вели себя так, как если бы их конструкторы не хотели тратить время на бессмысленные переговоры с теми, кого не считали себе равными. Долгие мучительные поиски, проведённые на пределе возможностей, по обрывочным следам активности, по едва приметным гравитационным аномалиям и спектральным сигнатурам, наконец, вывели на источник, распространяющий разведчиков: далёкая, затерянная в звёздных скоплениях, планета Нексус-Седьмой, вращающаяся по первой орбите вокруг тусклого светила Тессеракт-Альфа, за пределами населённых зон галактики, в холодной тьме Рукава Лебедя. К подозрительной планете, как к логову зверя, был незамедлительно отправлен звездолёт Содружества, на борту которого горели надеждой на мирный контакт дипломаты, учёные, лингвисты и психологи, не терявшие оптимизма даже перед лицом неизведанности. Однако, надеждам не суждено было сбыться. Звездолёт был безжалостно и без предупреждения уничтожен роем беспилотных вооружённых космических аппаратов, тем самым цивилизация Нексуса-Седьмого демонстрировала непреклонную волю к изоляции и агрессии. Известие о гибели звездолёта, ударом грома с чистого неба, повергло Галактическое Содружество в состояние шока и паранойи. Был собран экстренный Галактический Совет, на котором, после продолжительных и горячих дебатов, вынесли горькое, но неизбежное заключение: экспансия Нексуса-Седьмого расценивается как потенциально враждебная, недружелюбная, несущая угрозу цивилизованным человечествам. Этот угрюмый вывод Совета тяжёлым грузом лёг на плечи общественности, до последнего момента отказывавшейся верить в саму возможность звёздных войн, в космический милитаризм и нападение со стороны инопланетного разума: ещё недавно всё это представлялось абсурдом и плодом воспалённого воображения фантастов разобщённых эпох, простым транспонированием окружающего их общества на космические декорации. В атмосфере растерянности и подавленности были в спешном порядке разработаны малогабаритные беспилотные звездолёты и планетолёты, оснащённые новейшими системами защиты и мощным искусственным интеллектом на борту, направленные к Нексусу-Седьмому для сбора важной информации, чтобы попытаться определить мотивы и цели неведомой цивилизации, найти слабые места в её обороне, для подготовки к худшему сценарию - войне. Большинство из посланцев, как и ожидалось, бесследно исчезли в просторах космоса, пав жертвой защиты Нексуса-Седьмого, но немногие, вернувшиеся на базы, сообщили ошеломляющие нелогичностью вещи: Нексус-Седьмой действительно готовится к масштабной военной экспансии, целью которой являлся захват обитаемых планет Млечного Пути, не исключая и Землю. Тогда же, благодаря кадрам, снятым уцелевшими зондами, появились первые изображения обитателей Нексуса-Седьмого, словно вырванные из кошмарного сна. Они напоминали землян, но отличались более коренастым телосложением, чрезмерной курносостью, уши увеличены в размерах, заострены и чуть оттопырены, цвет кожи - неестественно-нежный, кукольно-розовый. Однако, самое странное - жители Нексуса-Седьмого жили поодиночке и практически никогда не покидали квартир в своих небоскрёбах. Ещё непонятнее казалось отсутствие всякой одежды у них на фотографиях. Рудиментарный хвостик свидетельствовал о схожих с человеческими путях биологической эволюции. Множество сосков заставляло предположить краткие сроки беременности и слабость рождённых детей. При этом, цивилизация проявляла невероятный уровень технологического развития, почти непостижимый для земного разума - полная роботизация всех сфер жизни, свободное перемещение между звёздами при помощи удивительно компактных двигателей. В сознании кольца цивилизаций зародился леденящий кровь парадокс: гуманоиды, достигшие вершин научного могущества, готовятся развязать войну против живых миров, против самой жизни, как таковой. На фоне нарастающей паники, Содружество приняло нелёгкое, но необходимое решение - отправить на Нексус-Седьмой вторую пилотируемую экспедицию, вооружённую до зубов, всесторонне-укомплектованную, имеющую задачей новую попытку вступить в контакт с хозяевами планеты, достучаться до их разума, прояснить их мотивы, и если не удастся никого убедить в неправомочности агрессии - хотя бы понять, с чем именно предстоит столкнуться в грядущем противостоянии галактического масштаба.
   Я отчаянно жаждал, Аслан, чтобы ты узрел в моём поступке искру альтруизма, готовность пожертвовать собой во имя общего блага, ради спасения человечеств. Поэтому я столь поспешно бросился подавать рапорт, умоляя о назначении меня капитаном корабля, ведущего экспедицию к Нексусу-Седьмому. К моему изумлению, прошение было удовлетворено моментально. Видимо, не хватало желающих: люди полагали, что отдают обществу достаточно и не сомневались в своём праве на жизнь. Команда для меня, как землянина, подбиралась исключительно из сопланетников, из потребностей обеспечить максимальную психологическую совместимость в критических условиях.
   Собирались в ангаре на Байконуре мы буднично, как в рутинную командировку. Ничего сверхординарного в отправлении планетолёта на звездодром на внешних орбитах Солнечной системы, где обращаются звездолёты, нет. Когда я прибыл, Деймос - специалист по безопасности и Алекс, контактёр, уже ожидали меня в ангаре. Мы обменялись рукопожатиями. Состав экспедиции был подобран необычно. Чаще всего в экипажи звездолётов назначали опытных покорителей галактики, способных взаимозаменять друг друга в любой работе, ну и, как правило - один курсант. Но в этот раз каждый из нас присутствовал на борту в качестве узкопрофильного специалиста высочайшего класса. Ни дать, ни взять - коллекция экспонатов, - тоскливо подумал я. Каждый из нас, по замыслу командования, имел право отдавать приказы в области своей компетенции, между прочим, тем самым подвергая экспедицию риску разногласий. Признаться, громадный Деймос, возвышающийся над нами горой мышц и оружия, с увесистыми бластерами, нависающими над бёдрами дамокловыми мечами, вызывал у меня необъяснимое чувство неловкости и беспокойства, хотя я понимал: он здесь - для защиты, а не для контроля над нами. Не меньше тревоги провоцировала и его полная противоположность - мягкий, улыбчивый Алекс, с фанатично горящими глазами, как не от мира сего. Роботы, безмолвные и неторопливые, словно тени, уже выгрузили наш скудный багаж из телепортов, и я жестом распорядился тащить поклажу на борт серебристой, сигарообразной, стремительной, как стрела, машины планетолёта. Ну, ты представляешь себе ангар, Аслан: громоздкие двигатели, разбросанные запчасти, путаница проводов, россыпи инструментов, и среди этого техногенного хаоса - островок человеческого уюта: столик с чайником, кофеваркой и кружками. Как ни старались сервисные роботы поддерживать порядок, бардак, порождаемый неутомимой деятельностью космонавтов, генерировался неотвратимо, как энтропия Вселенной.
   А потом всё пошло не по плану, словно судьба решила смешать наши и без того невезучие карты. В ангар неожиданно вошла она - Лилирия, доктор технических наук, специалист по искусственному интеллекту. Я вдруг понял, что влюбился с первого взгляда до дрожи в коленках. Да, если бы не исключительно длительные волосы, её магическое воздействие, несомненно, сохранялось бы, но не так, чтобы подобно электрическому току. Такая реакция, разумеется, совершенно недопустима для капитана звездолёта, отправляющегося на чрезвычайно ответственную и смертельно опасную миссию, и я тщетно старался скрыть смятение, но от этого лишь волновался сильнее, чувствуя, как румянец предательски заливает щеки.
   Лилирия тем временем, как бы не замечая моего смущения, обратилась к Деймосу с холодной вежливостью:
   - Как поживаете, капитан Рук?
   - Зачем ты так, Лилирия? - басистый голос Деймоса дрогнул, выдавая сердечные переживания. И в тот миг я понял - они знакомы давно, и связывает их не только служба, но и общее прошлое, быть может, даже запретная любовная страсть.
   - Когда я смогу приступить к работе, капитан Тарк? - спросила она, поворачиваясь ко мне, будто исполняя танцевальный па. - Мне необходимо освоиться в командной рубке планетолёта, вы ведь не забыли, моё место - по вашу правую руку?
   - Понимаю, - ответил я официально-вежливо, чтобы не выдать замешательство. - Мы прибудем на борт звездолёта вечером. До того момента вы можете осваиваться в рубке планетолёта. В рубке звездолёта для вас также предусмотрено рабочее место, но трудиться там вы сможете лишь пока мы идём на околосветовой скорости до внешней орбиты Тессеракта-Альфы. Квантовый прыжок же - сами понимаете... А дальше - снова планетолёт.
   - Во время квантового прыжка меня придётся приковать, - угрюмо ввернул Деймос.
   - Прикованы будут все, за исключением пилота, то есть - меня, - ответил я, улыбнувшись, надеясь разрядить обстановку. - Лилирия и Алекс совершают квантовый прыжок впервые, а Деймос себя знает. И да, у нас не принято на "вы". Капитан Рук прав. Просто Лилирия и Алекс ещё не испытывали состояние квантового перехода.
   Я протянул руку Лилирии. Мягкая, нежная, её ладонь словно откликнулась на предложение руки. Мне захотелось притянуть девушку к себе, прижать к груди, защитить от надвигающейся опасности, от холода космоса, от безумия Нексуса-Седьмого. Электрический ток ослаб, иссяк, я вновь почувствовал себя уверенно стоящим на ногах капитаном звездолёта, а не этим юношей с пылающим взором, и вздохнул с облегчением.
   - Пора грузиться, - сказал я ей, заглядывая в океаны глаз.
   - Мы должны выжить, - отозвалась красавица нежданно серьёзно, сузились чёрные солнца её зрачков в лазурных коронах, она будто давала клятву, словно подразумевала, что отлучится для работы лишь затем, чтобы мы могли остаться навсегда вместе здесь, в этой жизни.
   Ну а потом потолки ангара раздвинулись, выпуская планетолёт...
   Мне не понравилась провожающая толпа вокруг космодрома, Аслан. Взлетая, я видел их сверху, сквозь прозрачное днище планетолёта, маленькие фигурки, машущие руками на прощание. На кремацию, столь редкое в наш век биотехнологий мероприятие, собираются такие огромные круги сочувствующих.
   Мне было трепетно приятно водить планетолёт рядом с Лилирией, но та оставалась погружённой в работу, проверяя компьютерные интерфейсы. К вечеру мы прибыли на звездодром, пристыковались к напоминающей краба машине, поужинали в немом напряжении и разошлись по каютам, словно предчувствуя разлуку. В течение всего следующего дня Лилирия осваивала интерфейсы искусственного интеллекта уже в рубке звездолёта, а я, не желая, чтобы меня заподозрили в неравнодушии, без дела плавал в невесомости по ветвящимся коридорам с мягкой белой обшивкой. Холодные далёкие звёзды мерцали в черноте иллюминаторов, вторя моему внутреннему одиночеству. Взаимодействовать с Алексом и Деймосом не хотелось, те же, напротив, весьма сдружились, с головой погрузившись в мир настольных игр, заполняя нервное ожидание азартом кают-компании. Лишь на вечернем собрании Лилирия, наконец, объявила: "Готова к квантовому скачку. С утра можно начинать".
   Квантовый прыжок... Сердце сжалось от неясной тревоги. Собрав экипаж в тесной овальной каюте с успокаивающе-оранжевыми стенами, я попросил занять посадочные места, приглашая... Почти на эшафот. Согласно протоколу, всех троих я пристегнул стальными наручниками за запястья и лодыжки к жёстким, вкрученным в палубу, креслам, приковал также цепями их тела - как смирительные рубашки для буйных. Затем, отрегулировав курс корабля по звёздным картам, включил двигатель, запуская механизм неизбежного безумия. Вскоре началось то, чего так опасаются многие, навсегда отказываясь от межзвёздных перелётов - мучительная ломка сознания, противоестественное вторжение в иные измерения, болезненная трансформация реальности, изменённые состояния психики, сопровождаемые галлюцинациями, странными видениями, неконтролируемыми приступами эйфории и животного ужаса. Время, вечное и изменчивое, могло растягиваться до бесконечности, и лишь слепой случай решал: долгий рай, или длительный ад. Превозмогая тошноту и головокружение, напрягая остатки убегающего разума, я обратил мутный взор на пассажиров, пытаясь разглядеть в искажённых гримасах диагноз их самочувствия. В чудовищно искривлённом пространстве, распадающемся на яркие осколки, в калейдоскопе ломающихся перспектив, в бреду наяву, в тоннелях пространственно-временного континуума, перспектива которых скользка и зыбка, подобна разноцветным горизонталям географической карты психа, извивающимся, движущимся, переливающимся, дребезжащим и вибрирующим на грани восприятия, фонящим нестерпимым шумом, осязаемым как лезвие бритвы и имеющим вкус горечи и страха, и вот, в миг, когда тоннели вновь сомкнулись, являя подобие прежнего, утраченного бытия, я увидел их - напряжённые, сведённые лица, полные боли, расширенные очи, в которых лихорадочно метались, как пойманная в ловушку птица, то звериная паника, то пьяное упоение, то предсмертная тоска. Иное дело - Деймос. Тот, как одержимый бесом, полностью перестал себя контролировать, рычал утробно, выл по-волчьи, орал нечеловеческим голосом, дёргался в наручниках, словно пытался вырваться из цепких объятий гроба, как на сеансе экзорцизма, из перекошенного рта текла пена, отравляя воздух отвратительной вонью, белки зенок налились кровью, округлившись до размеров блюдца от прямого взгляда на... Космос. Анаквайр, анаквайр, анаквайр. Лихо! Я не люблю описывать свои видения во время квантовых прыжков, Аслан, но нечто странное созерцал я в том чреве перехода. В руке моей - пробирка. В ней - лиловый осадок. Биуретовая реакция на белок. Майский ветер с запахом пыльцы ворвался в распахнутое окно лаборатории и подхватил пряди шелковистых волос Лилирии. Один из них, золотистый на солнце, коснулся моей щеки, и великое счастье обуяло меня, времена и пространства слились воедино, стирая грани жизни и могилы, охватило прозрение, озарение, что каждая начертанная моими предшественниками химическая формула, всякая вскрытая тайна мироздания, любая, даже самая незначительная, конструкция из четырёхвалентного углерода - звено в цепи, ведущей к заветной черте, за которой забрезжит рассвет нового мира, ко дню, когда взломают, наконец, коды биологической материи, падёт проклятие, и встанут шестерёнки колеса рождений и смертей. Где располагалась эта лаборатория? Кем был я в той невозможной сцене? Является ли наша Вселенная уникальной, или подобных ей - неисчислимое множество, и в каждой - те же мы, но другие, иные? А если чёрные дыры, эти зияющие провалы в ткани мироздания, ведут туда, в тот мир, где вечно царят майский ветер, пробирка с биуретом и локоны Лилирии? Пришли ли Пришельцы из чёрных дыр, и нам ли тягаться с ними, смертным? Корчился в отчаянных судорогах Деймос, как демон, терзаемый святой водой, сочилась скупая слеза по бледной щеке Алекса, сосредоточенно стиснула зубы, побелев от напряжения, Лилирия, собрав в кулак последнюю волю. Пкпру цо упац Ав р ы. Наконец, агония схватки с пространством завершилась, пришла долгожданная пора выключать двигатель, возвращаясь в привычную и благословенную трёхмерную действительность. Конец пути предполагалось проделать на околосветовой тяге, с участием Лилирии, которая, с момента запуска обычных межпланетарных двигателей, будет контролировать общий искусственный интеллект, генерирующий правдоподобные ложные сигналы для обороны Нексуса-Седьмого на внешней орбите Тессеракта-Альфы.
   Я снял с узников наручники.
   - Ты - храбрый человек, - заметил я Деймосу, испытывая глубокое уважение к этому нескладному верзиле.
   - Я знаю, - кивнул он.
   Лилирия протирала вспотевший лоб платком. Движения её - осторожные, неровные. Алекс блаженно улыбался, остекленевшие глаза блестели.
   - Мы ведь подрейфуем в открытом космосе, Маури? - осведомилась доктор технических наук. - Мне нужно прийти в себя.
   - Конечно! Отдыхайте, сколько угодно. Когда включим межзвёздную тягу, будут перегрузки, но уже без этих... Кошмаров и откровений.
   - Спасибо, Маури, - отозвалась Лилирия, уставившись в пустоту расцвеченного чуждыми светилами иллюминатора.
   Она явно была не в себе.
   На утро, по корабельному времени, я запустил двигатели звездолёта. Лилирия, заняв место по правую руку от меня, отгородившись непроницаемой стеной вычислений, работала неистово, на грани возможного, словно колдунья, творящая заклинание. Она вела незримую для непосвящённых битву - войну разума против разума, человека против машины. Хитросплетения микрочипов, проводов, дисплеев и датчиков связывали её нейросеть напрямую с защитными системами Нексуса-Седьмого. Очень скоро я понял, что от неё, не от Деймоса, зависит, останемся ли мы в живых. Напряжение в кабине ощущалось физически, воздух будто наэлектризовался от противоречий, решаемых в недрах компьютеров. Лилирия трудилась титанически, изнурительно, на пределах концентрации интеллектуальных сил. Её пальцы бабочками порхали над сенсорной клавиатурой, вводя сложные последовательности команд, обходя защитные протоколы, штурмуя негуманоидный разум Нексуса-Седьмого. На экранах мелькали потоки данных, схемы, - поле сражения двух миров, двух логик. Лилирия корпела без перерыва, без кофе, как ведомая высшей целью. Каждая искра мысли отражалась на её прекрасном сосредоточенном лице, в усталых глазах, в лёгкой дрожи тонких рук. Иногда по её лбу пробегали капли пота, губы шептали неразборчивые фразы на языке машинного кода, дыхание становилось прерывистым и поверхностным - схватка с невидимым врагом поглотила всю её сущность, душу и тело.
   - Нейросети генерируют ложные сигналы для их искусственного интеллекта, - наконец, произнесла она едва слышно, но уверенно. - Много хаотичных посланий, цифровой "белый шум", маскирующий планетолёт под потоки космической пыли, под естественный фон космоса. Такую ювелирную работу способна выполнять лишь нейросеть, но даже она - не всесильна. Порой наши творения сбиваются с пути, теряют нить. Моя задача - не позволить им ошибиться, восстанавливать равновесие, подсказывать верные направления размышлений, как канатоходец, балансирующий над бездной чуждого разума.
   - Я - всего лишь водитель, - пожал плечами я.
   Приближаясь к внешней орбите Тессеракта-Альфы, я притормозил звездолёт. Предстояла рискованная операция по пересадке в планетолёт - во время неё защита целиком и полностью поддерживалась нейросетями, без непосредственного участия Лилирии, мы как бы отпускали поводы судьбы.
   В тесной кабине планетолёта Лилирия вновь заняла место по правую руку от меня, как Луна, сопровождающая Землю.
   - Теперь мы изменили тактику, - поделилась она, не отрывая глаз от мерцающих экранов. - Отвлекаем внимание искусственного интеллекта Нексуса-Седьмого, заставляя его поверить в несуществующие метеоритные потоки, в рой безобидных космических частиц, не несущих угрозы.
   Наконец - орбита первой планеты от Тессеракта-Альфы. Нексус-Седьмой, кажется, не так уж отличался от Земли: океаны, луга, леса, только пятна городов - серые, асимметричные, будто слепленные из комьев сухого ила, напоминающие скорее мёртвый механизм, нежели живое тело - вызывали недоброе предчувствие. Эти агломерации походили на заброшенные термитники, или скелеты допотопных чудовищ. Деймос и Алекс явились в тесную рубку, прильнув к иллюминаторам с нескрываемым любопытством.
   - Нам нужна городская площадь для посадки планетолёта, - напомнил Алекс, прерывая затянувшееся молчание. - Оттуда мы попытаемся двинуться вглубь городских кварталов, чтобы проникнуть в их жилища.
   - Я знаю, - отвечала Лилирия рассеянно, продолжая следить за бегущими строками кода, будто завороженная пляской цифр и символов. - Сейчас искусственный интеллект Нексуса-Седьмого воспринимает нас одним из своих технических спутников, идентифицирует как часть машинной экосистемы. Наш искусственный интеллект непрерывно анализирует радиосигналы, пронизывающие планету, пытаясь воспроизвести логику их коммуникаций, раствориться в их хоре. На площадь мы прибудем как обычная техническая единица, доставляющая топливо для городских энергосетей. Иллюзия совершенна, почти неотличима от реальности. Но - лишь на время. Тонкая, зыбкая грань, отделяющая нас от катастрофы.
   - Выбираем место для посадки, капитан? - спросил Деймос, нарушая неловкость момента.
   - Крупный город, - ответил я решительно, отгоняя дурные мысли. - Этот - самый большой из видимых на карте. - Я кивнул на монитор. - Посмотрим, что нас там ждёт.
   Планетолёт, повинуясь моей команде, начал снижение, прорываясь сквозь плотную пелену пыли, словно ныряя в сумрак забытья. Нам открылась однообразная бесцветная пустыня, изрезанная сетью прямых, как стрелы, каналов и геометрически правильных многоугольников, будто гигантская печатная плата, раскинувшаяся под сажевым саваном атмосферы. Чем ближе мы подлетали к поверхности, тем более удручающими становились декорации упадка и запустения. Город, выбранный нами для посадки, оказался громадным мегаполисом, раскинувшимся на ровной равнине, как каменный лес, устремлённый в пасмурное небо. Небоскрёбы, подобно фоссилизированным деревьям, возвышались безмолвно, окна их зияли безжизненно, стены покрыты вековой грязью. Широкие улицы - как проспекты мёртвого города - безлюдны. Никакого движения, лишь ветер гуляет меж кладбищенских плит домов, поднимая в воздух клубы пыли.
   - Картина маслом, - пробормотал Деймос печально, таращась на безрадостный пейзаж на мониторе. - Райский уголок. Не иначе.
   Лилирия молчала, сосредоточенно проверяя данные сканеров. Алекс, напротив, глазел с каким-то болезненным любопытством, как если бы мечтал ухватить в этом унылом мираже признаки гуманности и надежды на контакт.
   - Атмосфера загрязнена промышленными отходами, - констатировала очевидное Лилирия.
   - Идеальное место для склепа цивилизаций, - добавил Деймос, не скрывая сарказма.
   - Но ведь технологии... - Алекс попытался возразить, не желая принимать реальность. - Они же достигли такого уровня развития... Не может быть, чтобы они просто исчезли.
   - Они не исчезли, Алекс, - ответила Лилирия. - Просто - они стали другими.
   Повисла монотонная пауза, и уцепиться удавалось лишь за тихий гул планетолёта.
   - Выбираю площадь в центре, - сообщил я экипажу, направляя планетолёт к сердцу мегаполиса. - Посадка через пять минут. Готовность номер один.
   Планетолёт плавно опустился на огромную площадь, вымощенную бетонными квадратами, окружённую зловещими высотными зданиями, словно упал на языческое капище. Двигатели заглохли, из звуков остался лишь шелест пыли, шуршащей об обшивку корабля. Я отстегнул ремни, откинулся в кресле, переводя дух после изнурительного перелёта. Мы прибыли на Нексус-Седьмой.
   - Ну что, прибыли, - сказал я, стараясь придать голосу бодрости
   Внезапно тишину оборвал новый звук - резкий металлический скрежет, донёсшийся снаружи, подобный трению металла о камень. Все трое невольно вздрогнули, переглянулись с опаской. Звук повторился, затем ещё раз, становясь всё громче и отчётливее.
   - Что это такое? - спросила Лилирия, двигая пальцем трёхмерное изображение на голографическом мониторе.
   - Не знаю, - ответил Деймос, прислушиваясь к шорохам извне. - Сенсоры показывают... Движение на поверхности. Что-то приближается к кораблю.
   Сердце забилось учащённо. Неужели - первый контакт?
   Скрежет усиливался, дополненный теперь цоканьем, словно кто-то тяжёлый и неуклюжий продирался сквозь завалы. И тут перед иллюминатором возникла тень, заслоняя бледный свет свинцового неба. Тогда мы увидели его. На площади, перед планетолётом, стоял... Робот.
   Но это не был гуманоидный робот, каких мы ожидали обнаружить. Это была очень большая нескладная машина, напоминающая стального паука, с множеством суставчатых ног, оканчивающихся острыми клешнями. Корпус робота покрывали ржавчина и чёрные маслянистые подтёки, будто он скитался здесь тысячелетиями. Глаза-сенсоры робота - два тусклых красных огонька - неподвижно уставились на наш планетолёт, словно оценивая, то ли как добычу, то ли как непрошенных гостей, посягнувших на его одиночество. Но робот-паук не нападал. Он просто стоял, нависая над нами скалой, созерцая планетолёт тусклыми рубиновыми очами, вероятно, взвешивая в своём машинном мозге наши намерения. Ожидание затягивалось, как петля на шее, нервы натянулись до предела.
   - Что он делает? - прошептал Алекс, не отрывая взгляда от жуткой машины за окном.
   - Ждёт приказа, - откликнулся Деймос, не отпуская руки от рукояти бластера. - Или сканирует нас. Кто знает, что у него на уме, у этой железяки.
   Минуты тянулись вязкой патокой. Робот-паук не шелохнулся, будто он - статуя. И вдруг, неожиданно для всех, чудовище зашевелилось.
   Но нет, он не атаковал. Вместо этого, робот медленно повернул массивную голову-корпус в сторону города и издал пронзительный вибрирующий писк, словно сигнал. А потом мы заметили их.
   Из тени небоскрёбов, из пустоты улиц, будто призраки, выбирались другие роботы. Это был целый сонм разнообразных механизмов, выползающих из всех щелей ужасного города, как бы на зов вожака. Медленно катящиеся гусеничные платформы, оснащённые манипуляторами и пылесосами. Быстрые и ловкие трёхногие машины, шныряющие с пугающей скоростью, с сенсорами и оружием - гончие псы, охраняющие никого. Простенькие придурковатые роботы-гуманоиды. Величественные неповоротливые конструкции, напоминающие заброшенные строительные краны, элегантными цаплями разместились на окраине площади, словно застыли в ожидании работы. Пропеллерные дроны всех размеров, форм и калибров: одни - с муху, другие - с планетолёт - шарообразные, дисковидные, треугольные, сигаровидные, яйцевидные, витающие зигзагами и висящие стрекозой... И прочие, прочие, прочие... Все они стекались к нам, окружая кольцом из дребезжащего металла. Их немое присутствие, их безразличие и отрешённость окутывали атмосферой неопределённости и неизбежной опасности.
   - Кажется, нас встречают, - молвил Алекс, в голосе - не то восхищение, не то - испуг.
   Но это была не встреча, не приветствие. Это было - оцепление.
   Робот-паук сохранял неподвижность, но бездействие его не выглядело дружелюбным - скорее настороженным, выжидающим. Внезапно из его головы-корпуса выдвинулись тонкие манипуляторы с неизвестными приборами, направленными на планетолёт. Сенсоры робота активизировались, испуская пучки красного излучения, сканируя обшивку корабля, подобно рентгеновскому аппарату, просвечивая нас насквозь, видимо, выискивая несоответствия камуфляжу, нарушения протокола.
   - Сканируют, - констатировал Деймос подавленно, указывая на диаграммы, описывающие активность роботов вокруг планетолёта. - Полный спектр. Ищут дыры в защите.
   - Что нам делать, капитан? - спросил Алекс с тревогой и неуверенностью.
   - Ждать, - ответил я спокойно, силясь не выказать внутреннего напряжения. - Пусть сканируют. Если Лилирии удалось создать правдоподобную имитацию - они ничего не найдут. Главное - не делать резких движений, не выдавать себя паникой.
   Но время тянулось слишком долго. Роботы не атаковали, но и не отступали, продолжая осаду, будто сжимая кольцо невидимой удавки. Я отмечал краем глаза, как Лилирия пытается удержать мир на плечах, её пальцы метались по клавиатуре, лицо побледнело, лоб вспотел. В движениях - безумная решимость, но и - неуловимая дрожь страха, страха разоблачения, краха, гибели. Деймос опёрся о спинку её кресла, как античное идолище, лишь жёсткие скулы ходили желваками. Алекс оглядывался на меня с робкой надеждой, будто ища подтверждения моей безмятежности, как если бы пытался уверовать, что капитан знает, что делать, даже в этой ситуации. А я чуял нутром - мы на волоске от провала, обман может раскрыться в любой момент, и тогда... Нас разорвут на части, как предшественников.
   - Они испытывают когнитивный диссонанс, - наконец, отозвалась Лилирия. - С одной стороны, системы опознавания упорно подтверждают нашу идентичность, принимают нас за авторизованную транспортную машину, за грузовой дрон, доставивший топливо для городских энергосетей. С другой - их сенсоры упрямо транслируют иной, неоднозначный, беспокоящий образ, не совсем соответствующий ожидаемому протоколу. Их машинный разум разрывается надвое, мечется в неразрешимом противоречии, как загнанный в угол зверь, не понимая, как совместить несовместимое, как объяснить необъяснимое. Возможно - это не предусмотренная алгоритмом ошибка в данных, незначительная аномалия в общем потоке информации, обычный технический сбой в сложной системе. А, быть может, и - нечто большее, не укладывающееся в рамки машинной логики, начало конца нашего хлипкого камуфляжа. Наш искусственный интеллект делает всё, чтобы убедить их разум, склонить его к мнению, что мы - именно грузовик с топливом, заурядная техническая единица, не заслуживающая внимания, кропотливой проверки и пристального изучения. Но - борьба идёт на грани.
   Внезапно роботы, как по негласной команде, начали отступать, неспешно расходиться в стороны, разлетаться в разных направлениях, расползаться, теряя всякий интерес к планетолёту. Робот-паук, ещё мгновение назад склонившийся над нашими душами, вяло поводил сенсорами-манипуляторами, после чего, издавая уже привычный скрежет и грохот, также развернул свой корпус и, противно цокая, неторопливо скрылся за ближайшим поворотом небоскрёбов, растворился в каменных джунглях.
   - Они нас... Отпускают? - недоумённо пробормотал Алекс, не веря глазам.
   - Мы победили, - утомлённым голосом триумфатора пояснила Лилирия, откинувшись на спинку кресла, и мы все выдохнули с облегчением, словно избавляясь от тяжёлого груза, так долго давившего на грудь.
   - Знаете, что напоминает мне это странное сочетание архаичных элементов, обнаруженных также в кодах, с немыслимой сложностью общей организации их системы? - произнесла Лилирия с задумчивым выражением лица, будто разгадывая головоломку. - Было такое понятие у футурологов прошлого, как "технологическая сингулярность" - гипотетическая точка истории, когда машины достигают определённого уровня развития, на котором обретают способность самостоятельно познавать природу и проектировать новые машины, без участия человеческого разума. Когда мир, пришедший к технологической сингулярности, начнёт производить научно-технические феномены, не предусмотренные людьми, последние перестанут понимать окружающую их действительность... Так полагали древние мыслители, и они же предусмотрели критерии, по которым возможно определение по технике цивилизации, пережившей технологическую сингулярность. Одним из таких критериев является именно парадоксальное сочетание допотопности и сверхорганизации, примитива и невероятной комплексности, ржавого металла и межзвёздных перелётов. Подобные явления наблюдались в экспериментах по взаимодействию нейросетей от различных производителей, когда те ещё воплощались не в антропоморфные оболочки, а лишь в персональные компьютеры и телефоны. Машины прогрессируют не так, как мы себе представляем, их технологии скорее сродни мутациям, отклонениям в неизвестность, чем развитию в перспективе, представляющейся целесообразной человеку. Они могут использовать первобытные блоки, не заботясь об эстетике. Их код - одновременно гениален в своей эффективности и иррационален по структуре, словно слеплен из кусков прошлого и будущего, логики и хаоса. В самой сути их технологий - отвратительная асимметрия, неуловимая для человеческого осознания, не поддающаяся анализу. То, что мы наблюдаем, действительно выглядит как сигнатура технологической сингулярности. Как предупреждение о том, что мы столкнулись с непостижимым, с чем-то, выходящим за рамки гуманоидного мировоззрения. И это - пугает больше, чем квантовый прыжок.
   И тут, словно подтверждая её страшные слова, в торжественной тишине кабины, на одном из голографических экранов, будто из ниоткуда, возникло текстовое сообщение: "ПРИВЕТСТВУЕМ. ЦЕЛЬ ОПОЗНАНА. ПРОТОКОЛ ВЫПОЛНЕН. ОЖИДАЙТЕ ДАЛЬНЕЙШИХ ИНСТРУКЦИЙ".
   - Нет! - Лилирия воскликнула внезапно, словно её обожгло молнией озарения, резко бросаясь к экрану, как на живого врага. - Это была ловушка! Они сыграли на моей самонадеянности, на моей расслабленности! И они не просто узнали нас. Они... Они перехватили наш искусственный интеллект! - закричала она в отчаянии, забарабанив пальцами по сенсорной клавиатуре, пытаясь вернуть меркнущий контроль, как убегающую сквозь пальцы воду.
   Вдруг безмолвие разорвали оглушительные звуки взрывов, как раскаты грома за бортом. В небе за стеклом вспыхнули яркие, неестественные огни, разрывая сизую пелену туч багровым пламенем.
   - Что происходит?! - в ужасе заорал я, не понимая, что творится вокруг, ощущая пронзающий до костей холод в районе солнечного сплетения.
   - Всё в порядке, капитан, - Лилирия отвечала быстро, голос её звучал ровно, без эмоций, как голос робота, а не живой девушки. - Мы опознали их вирусную программу, успешно блокировали её действие, вернули контроль над нашим искусственным интеллектом. Но - цена оказалась высока. Теперь они знают о нашем существовании. Однако - мы их перехитрили! Мы их обманули, заставили поверить в фокус! Они думают, что мы взлетели! Их собственный дрон... Тот, что висел перед нами на площади... Он отправлен мной в небо под видом нашего планетолёта... И уже - сбит ими же! Теперь они считают, что мы уничтожены, что угроза миновала, что аномалия устранена. Но они могут догадаться про звездолёт. Впрочем, звездолёт пока под надёжной защитой. Теперь они считают, что мы - их дрон. Они не знают, что их дрона больше нет! Мы используем имеющееся у нас время. Мы используем их ошибку в наших целях.
   - Это - безумие! - пробормотал я потрясённо.
   - Безумие - это Нексус-Седьмой, - ответила Лилирия, глаза её светились фанатизмом. - Наш искусственный интеллект усилил защиту, используя опыт этой схватки. Но - мы не можем ждать! Часики тикают... Их следующий ход может погубить нас. И поэтому - мы уже готовимся к вашей вылазке. К экспедиции к небоскрёбам. Мы используем в качестве "троянских коней" трёх их гуманоидных роботов, которых удалось вывести из строя во время цифровой битвы. Вас примут за обычных ремонтных рабочих, проверяющих квартиры. Так мне сообщила нейросеть. Я останусь здесь, прикрывая ваш тыл и обеспечивая связь.
   - Это звучит как бред параноика! - сокрушённо качал головой я. - Квантовый прыжок - шизофрения, теперь - паранойя!
   - Чем быстрее вы отправитесь на разведку, тем лучше, - отрезала Лилирия, не оставляя места сомнениям и колебаниям. - На счету - каждая минута, каждая секунда может стать решающей в этой безнадёжной войне.
   - Она правда предлагает нам идти? - не поверил Алекс.
   - Правда, - кивнул Деймос, поправляя оружие, демонстрируя готовность следовать приказу, даже если тот, по сути - приговор.
   - Поторапливайтесь! - велела Лилирия голосом Снежной Королевы.
   Деймос суетно закопошился в стальном ящике с амуницией, извлекая на свет мешковатые комбинезоны грязно-серого цвета. Алекс, потускнев, как мертвец, наблюдал за его действиями, не возражая, но и не торопясь присоединиться. Я же, подчиняясь стальной воле Лилирии, принялся облачаться в выданную спецодежду, ощущая себя ряженым актёром в дурном балагане.
   Лилирия тем временем инструктировала нас, словно отправляла не в логово врага, а на прогулку в парк.
   - Воздух загрязнён, но не смертельно, - лаконично разъясняла она. - Главное - не терять коммуникаторы. Они связаны с нашим искусственным интеллектом. Нейросеть оплетёт замки Нексуса-Седьмого цифровым дурманом, двери будут отворяться, повинуясь вашему приближению. Разведзонды доставляли обрывки текстов и голосовых записей на местных языках, похищенные из архивов их древней сети. Лингвистами проведена громадная восстановительная работа. Так что, голоса будут автоматически переводиться коммуникаторами в обе стороны. Старайтесь не привлекать лишнего внимания, действуйте быстро и чётко. Ваша цель - понять, что происходит внутри этих небоскрёбов. И - вернуться. Живыми.
   Последнее слово прозвучало как прощание. Деймос и Алекс кивнули, принимая ставки. Я же, переваривая комок страха в животе, лишь сглотнул. Смирившись с неизбежным, натянул на голову каску, закрепил наушники для связи с Лилирией, ощущая холод дерматина на коже. Микровидеокамера на шлемах моргала зелёными огоньками.
   Стена планетолёта растворилась проёмом, и наши ноги ступили на поверхность Нексуса-Седьмого. В лёгкие ворвалась затхлая атмосфера проклятой планеты. Пыль скрипела на зубах, пахло горелой пластмассой, щипало глаза, на языке - вкус кислоты. Небоскрёбы по периметру площади окутывала лёгкая дымка. Что-то вибрировало, пищало, гудело вдалеке. Ни души вокруг, не появлялись даже роботы, которые населяли этот город. Небо казалось низким, давящим, будто крышка гроба. Деймос шёл впереди, поглаживая кобуру бластеров. Завывали вихри, разнося клочья техногенного мусора: какая-то тонкая проволока, обломки полимерных пластин, оплавленные платы с микрочипами... Высотные здания грозили упасть на нас, мы побрели к ближайшему, ощущая себя крошечными муравьями у подножия горы. Там мы свернули в ближайший переулок. Здесь царили всё тот же мрак и запустение. Осколки битого стекла хрустели под ногами, унылый пейзаж дополняли покорёженные остовы непонятных машин, застывших в неестественных позах, как в предсмертных судорогах. Мазут и копоть на фасадах домов, обесцвеченные рельефные вывески на неизвестных языках... На трёхметровой высоте стучал на ветру о стену строения ржавый лист, для чего-то прикрученный к каркасу. Тогда мы увидели чугунные ворота одного из дворов. Я уверенно зашагал им навстречу, и въезд покорно раздвинулся. Взметнулись ввысь чёрные крылатые зверьки, напоминающие полётом гигантскую саранчу. Мы устремились к ближайшему подъезду. Домофон приглашающе запикал при нашем приближении. Я потянул на себя дверь. Деймос забрался в пасть чужого многоквартирного жилища первым. Затем впустили Алекса. Стальная дверь глухо захлопнулась за мной. Как мышеловка, - подумал я. Дальше - лифт и предчувствие новой западни. Я ткнул кнопку седьмого этажа. Вспомнилось древнее суеверие об удачливости цифры "семь". Лестничная клетка, тусклый неоновый свет, пахнет плесенью и ветхостью. Я потёр пальцами у носа, те стали чёрными. Мы подступились к чьей-то квартире, и её замок открылся с тихим щелчком. А вдруг этот капкан - последний? - мелькало в голове.
   Дверь за спиной, с тихим шуршанием пневматики, затворилась, отрезая путь к отступлению. Здесь было комфортно: тихо, прохладно, приглушённый бордовый свет заливал пространство мягким теплом, в воздухе витали ненавязчивые ароматы сложных эфиров, тонкие фруктово-цветочные веяния, словно в оранжерее. Миновав тесную прихожую, мы очутились в просторной комнате с таким же освещением, где в центре внимания возвышалась ванна. Огромная, овальная, выполненная из прозрачного стекла, она была налита переливающейся всеми цветами радуги, мерцающей жидкостью, похожей на расплавленный драгоценный камень. В этой роскошной ванне, как жемчужина в раковине, нежился обитатель Нексуса-Седьмого. Это была женщина со спутанными длинными розовыми волосами, растекающимися по воде, как водоросли. Тело её казалось вылепленным из воска - пухлое, с множеством морщин и складок, расплывалось в источающей лёгкий пар воде, как медуза в морской волне. Вздёрнутый кверху нос и четыре пары сосков, большие острые уши - всё соответствовало описанию разведчиков.
   Над ванной, словно страж, склонилось другое существо такой же характерной внешности, но мужского пола.
   - Субъект на ногах - высококачественный гуманоидный робот, - услышал я в ушах голос Лилирии. - Тело в ванной имеет белковую природу. Смотрите на экранах ваших коммуникаторов, там помечено, кто есть кто...
   Робот, тем временем, нежно омывал грузную тушу хозяйки мягкой губкой, движения его были неторопливыми и заботливыми, так мать ухаживает за беспомощным младенцем.
   - Деймос, - направь на него коммуникатор, - приказала Лилирия.
   Деймос подчинился, и робот замер, как поражённый параличом. Губка застыла в воздухе над розовой женщиной, капли пены лениво стекали с душевой принадлежности обратно в ванну.
   Жительница Нексуса-Седьмого медленно распахнула очи, чёрные и бездонные, как у звездоглава.
   Она простонала невнятно и сонно слова чужого языка.
   - Кто вы? - сработал встроенный в коммуникатор переводчик.
   - Мы - ремонтники, - ответил Алекс, почти по слогам. - Проверка оборудования.
   Заработал динамик переводчика на шлеме.
   Женщина моргнула, не понимая, что происходит, её взгляд скользнул по нашим комбинезонам, остановился на оружии Деймоса, и вдруг на круглом разросшемся лице проявилась робкая улыбка.
   - Какие забавные демоны... - рассмеялась она, уходя в себя, взгляд её стал отстранённым. - Пощекочите... Меня...
   Она провела ладонями по набухшим соскам, и те всколыхнулись, как желе. Тогда женщина раздвинула ноги, демонстрируя половые органы, дотрагиваясь до них пальцами, словно приглашая к интимной близости. Ужас и отвращение волной захлестнули меня. Алекс стал бледнее, чем обычно, лицо его окрасилось в оттенки астероида. Деймос скрипнул зубами, сжав рукоять бластера.
   - Нам нужно идти, - прошептал я, отступая к двери, надеясь поскорее покинуть мерзкий притон.
   В тот момент ожил робот, очнувшись от оцепенения, зашевелился, пытаясь успокоить закапризничавшую хозяйку при помощи губки.
   - Сейчас же верни мне демонов! - требовательно, тоном принцессы, завизжала та.
   Дверь отреагировала на нас и выпустила из страшного, напоминающего кошмар с архетипами бесов, места.
   Нет... Верни... Верни... - доносился позади слабый голос привидения, зовущего из заброшенного замка.
   Мы ломанулись в квартиру напротив. Там также царил полумрак, только сиреневый. И пахло не сложными эфирами, а чем-то очень вкусным: жарящимся мясом, специями... Как приглашение на пир... В пышном кресле восседал обнажённый обрюзгший мужчина. Робот кормил его из серебряной ложечки, словно птенца, или неразумного ребёнка, вкладывая пищу в приоткрытый рот.
   - Я вижу, нам нужна липосакция, - молвило технологическое чудо и неторопливо направилось к застеклённому деревянному шкафу.
   Из недр старинного предмета мебельной гарнитуры, словно из сундука колдуна, машина выволокла громоздкую установку с блестящим металлическим шприцом, похожим на орудие пытки.
   - Ещё! - протянул абориген лениво, не размыкая век. - Теперь - фриции...
   - Конечно! - отвечал робот, устремился в соседнюю комнату и выкатил оттуда на тележке тарелку с ломтиками чего-то нежно-оранжевого, в молочном соусе, щедро украшенного зеленью. Робот подхватил сочный кусочек вилкой и бережно вложил в уста хозяину.
   - Ваша ладонь, - голос робота звучал мягко, убедительно, и мужчина беспрекословно подчинился.
   Робот двигался быстро и точно, как опытный медик. Изящно воткнул тонкую иглу в выпирающую вену на запястье хозяина, чуть слышно загудела установка, и на наших изумлённых глазах неведомая технология заставила туземца худеть, словно сдувающийся воздушный шарик.
   - Почему не кормишь? - гневно топнул ногой мужчина.
   - Я оперативно привёл вас в форму, чтобы лишний вес не мешал получать наслаждение от еды, - отвечал робот невозмутимо.
   Хозяина его ответ, кажется, не удовлетворил.
   - Мне нужен второй робот, - заявил он, как привередливый малыш, требующий новую игрушку.
   - Конечно, - реагировал механический слуга, не возражая и не споря. - В следующий раз вас будут обслуживать два робота.
   - Три, - настаивал мужчина. - Я хочу кончать во время липосакции.
   - Значит, три, - согласился робот.
   Внезапно мужчина уставился на нас.
   - Уже? - недоумённо пробормотал он.
   Тогда я решил вырубить робота.
   - Почему не кормишь? - тут же заверещал обитатель Нексуса-Седьмого, и даже наклонился в кресле, в бессильной ярости застучав кулаками по подлокотникам.
   - Какого чёрта вы встали? - заорал на нас мужчина. - Я просил трёх роботов, а не четырёх! Что, дьявол вас раздели, творится?
   - Маури, прекрати баловаться, - внезапно прорвался в наушниках раздражённый голос Лилирии. - Вам ни к чему привлекать внимание.
   Робот, между тем, продолжал неподвижно стоять, как изваяние в музее восковых фигур.
   Я посветил на машину коммуникатором, и та возобновила работу.
   - Я требую объяснений! - продолжал вопить мужчина.
   - Ремонтные роботы. Проверяли оборудование. Робот исправлен, - сказал Алекс.
   - Почему не кормишь?! - не унимался неугомонный хозяин.
   Мы вновь ретировались...
   В квартире двумя этажами выше мы застали не менее пугающую картину. Человек лежал на кушетке, заставленной разноцветными подушками, как на больничном ложе. Он извивался и стонал от удовольствия в каком-то трансе.
   - Ещё... - пропел он тихо и сладостно.
   Робот взял с передвижного столика с медицинскими инструментами вату и пузырёк со спиртом. В воздухе потянуло этанолом. Робот подхватил тонкое запястье хозяина и тщательно протёр кожу ватой. Потом машина взяла в руки шприц с золотистой жидкостью, небрежно брызнула фонтанчиком вверх и уверенно ввела мужчине в вену раствор.
   Обитатель Нексуса-Седьмого разлепил веки, его пустые, как у куклы, глаза закатились от блаженного изнеможения.
   - Ещё... - умолял он в неге. - Ещё...
   - Нельзя ещё, - рапортовала машина, будто с глубоким сочувствием. - Сердце не выдержит...
   В четвёртой квартире, на пятом этаже, мы застали мужчину, ублажаемого интимно тремя роботами женского облика - мы проверили природу тел по коммуникаторам. Одна роботесса носила на сильных руках хозяина и вторую роботессу. Последняя прижималась к мужчине всем телом, гладила руками и извергала что-то на полном шипящих звуков языке Нексуса-Седьмого. Третья... Здесь остро пахло сексом.
   - Хватит, - прохрипел я, отступая от двери в пятую квартиру, ощущая тошноту и головокружение. - Мы всё поняли. Нужно уходить.
   Деймос и Алекс молча кивнули, лица их перекосили гримасы отчаяния и брезгливости. Мы спешили прочь, как если бы бежали из чумного очага.
   На неуютной площади мы остановились, тяжело дыша, словно вынырнув из воды.
   - Возвращаемся, - сказал я, голос дрожал. - Нечего здесь больше делать.
   Мы семенили к планетолёту со скоростью преследуемых по пятам. В рубке обменялись взглядами с Лилирией. Слова оказались излишни. Воцарилась гнетущая атмосфера. С того вечера ад Нексуса-Седьмого навсегда поселился в наших душах, отравляя радость жизни, преследуя в ночном бреду видениями распада и безнадёжности.
   - Мальчики, пора отдыхать, - заключила Лилирия. - Мне необходимо ещё поработать, - добавила она, не поворачиваясь.
   Мы уныло, как побитые псы, разбрелись по каютам, не смея нарушить её уединение. Позже, когда за иллюминаторами разгорелся лиловый закат Тессеракта-Альфы, мой коммуникатор ожил вибрацией. Сообщение от Лилирии: "Приглашаю в кают-компанию".
   Встреча состоялась в голубоватом полумраке. Когда я явился, Алекс уже ждал, нервно переминаясь с ноги на ногу, Деймос бродил взад и вперёд. Вскоре появилась и Лилирия. Она предстала перед нами... Обнажённой. Комната будто наполнилась электрическим током, воздух загустел, как мёд. Она стояла в дверях, подобно памятнику, высеченному из лунного камня, её белая кожа светилась в полумраке, длинные нежные локоны ниспадали на плечи, соски торчали на высокой груди, словно бутоны космических цветов.
   - Мы целиком блокировали три города и окрестности. На некоторое время мы можем расслабиться, - сообщила она, сделала паузу, её взгляд метнулся по нашим лицам и замер на мгновение на моём так, что я испытал стрессовую мобилизацию эмоциональных сил. - Я приняла решение для вас... Танцевать.
   Мы присели на диван, как на стулья в эстрадном зале. Лилирия положила коммуникатор на стол, активировала его, и из динамиков полилась музыка с Сонариса - лирическая мелодия, полная веры, надежды, любви и неземной красоты. Лилирия плавно воздела руки кверху, словно раскрывая крылья, и начала танец. Лёгкий, невесомый, тонкий, журавлиный, её движения - изящные, в них - память о космических скитаниях и оазисах звёзд. Я завороженно созерцал её стройные формы, изгибы гибкого тела, длинные ноги, порхающие над палубой, мраморную кожу и заострённые соски, дрожащие в такт музыке. Танец Лилирии был не просто набором движений, но искусством, поэзией тела, выражением чувств, не подвластных лингвистам, история страсти и одиночества, мечты и отчаяния, рассказанная языком грации и гармонии. В какой-то момент наши взгляды пересеклись, её голубые глаза встретились с моими, и в них мелькнуло нечто неуловимое - не то признание, не то вызов, не то - намёк на возможность чего-то большего, нежели просто служебные отношения. Сердце забилось учащённо, как птица в капкане, дыхание перехватило от пленительного томления. Внезапно Деймос, будто не выдержав нарастающего напряжения, резко поднялся с дивана и ушёл из кают-компании, захлопнув за собой дверь.
   - Простите, - пробормотал он, прежде чем исчезнуть за дверью, и в этом коротком "простите" разлилась целая гамма чувств: ревность, боль, унижение, беспомощность.
   Лилирия продолжала танцевать, словно не замечая его ухода, не прерывая волшебного таинства, её тело вибрировало вместе с мотивом, одержимое невидимой силой. Наконец, музыка стихла, последние ноты растворились в тишине, Лилирия остановилась, тяжело дыша, её грудь вздымалась учащённо, капли пота блестели на низком лбу, как роса на лепестках цветка.
   - Деймос продолжает мешать профессиональное и личное, - выдохнула она, как бы извиняясь за его неуклюжий поступок, будто оправдывая его. - Он решил работать здесь... Ради меня.
   - А ты? - осмелился спросить я, не отрывая взора от её симметричного лица, полного глубины и загадки.
   - Из-за него, - нежданно откровенно ответила Лилирия.
   - Тогда и ты тоже - мешаешь профессиональное и личное, - не удержался я от замечания, стыдясь чаяния, что между ней и Деймосом не сохранилось никаких чувств.
   - Ты отличаешь предлоги "ради" и "из-за"? - с иронией и едва уловимой насмешкой спросила Лилирия, будто подчёркивая мою наивность.
   Я промолчал, смущённый её прямотой, не находя ответа на её риторический вопрос. Лилирия развернулась и покинула каюту, кажется, раздражённая моей непонятливостью. Или она недовольна Деймосом? Я положил руку на плечо Алексу, всё ещё сидящему неподвижно на диване, как будто окаменевшему от представления.
   - Пора спать, - молвил я тихо, понимая, что дальнейшие разговоры бесполезны.
   Но спалось в ту ночь плохо. Грёзилась женщина в радужной ванне, её навязчивый образ преследовал меня, не давая покоя. Проснулись поздним утром, почти к обеду. После скудного завтрака устремились в рубку, притягиваемые к Лилирии как магнитом. Первый стресс миновал, оставляя после себя чудное послевкусие тревоги и неясного упования. Я вновь переживал тот странный драйв влюблённости, когда жадно внимаешь каждому знаку объекта интереса, боясь неверным жестом спугнуть призрачное счастье, опасаясь не совершить вовремя решающий шаг навстречу. Выбирая место, где встать, я расположился рядом с Лилирией, несмотря на намерение скрыть чувства, выглядеть беспристрастным капитаном, а не зелёным курсантом. Отреагирует ли Лилирия на мой поступок? Останется ли незамеченным это незначительное сближение?
   - Я получила записи из архивов их интернета - когда-то тот ещё работал, - сообщила Лилирия ровным тоном. - Моя гипотеза подтвердилась. Они достигли технологической сингулярности, и они понимали, что это значит. Посмотрите записи их новостей.
   На экране возник текст переведённой новости.
   "ТЕХНОЛОГИЧЕСКАЯ СИНГУЛЯРНОСТЬ ОБЕСПЕЧИТ БЕЗУСЛОВНЫЙ БАЗОВЫЙ ДОХОД", - гласил броский заголовок, набранный крупными буквами, словно призыв к светлому будущему. Дальше следовал текст наполненного оптимизмом сообщения: "Технологическая сингулярность обеспечит безусловный базовый доход, - торжественно сообщил в прямом эфире премьер-министр Кьярна Скёрл Фэорин. - Уже через три года каждый гражданин нашей процветающей страны сможет жить, как миллиардер, не прилагая никаких усилий. При этом, для тех, кто желают иметь нечто сверх этого, сохранится мотивация заниматься бизнесом и использовать наёмный труд. Мы не отказываемся от рыночной экономики, а лишь раз и навсегда решаем проблему социальных рисков, связанных с недовольством населения и устраняем ужасающую проблему преступности..."" На сопровождающем текст фото - Скёрл Фэорин, облачённый в элегантный серебристый костюм, держал на раскрытой ладони миниатюрный летающий аппарат, напоминающий не то насекомое, не то футуристический дрон с прозрачным пропеллером.
   - Однако, - голос Лилирии звучал убито и грустно, - бизнес не задался, - продолжала она, непринуждённым жестом выводя на экран следующую новость, словно перелистывая страницы трагической истории.
   "ТЕХНОЛОГИЧЕСКАЯ СИНГУЛЯРНОСТЬ: У БИЗНЕСА БОЛЬШЕ НЕТ МОТИВАЦИИ", - гласил угрюмый заголовок, резко контрастирующий с недавним оптимизмом. "Не осталось никаких стимулов для здоровой конкуренции, - с разочарованием в голосе заявила известная предпринимательница Висс Йорл в своём последнем интервью. - Машины окончательно стёрли разницу между мультитриллионером и безработным, - горько констатирует она. - У нас больше нет нужды в устаревшем разделении общества на враждующие классы. Государство тоже постепенно отмирает, поскольку преступность окончательно побеждена, равно как разрешены все классовые и международные противоречия. Поэтому я официально передаю все свои активы известному меценату и филантропу Трэлу Нуксу, он - убеждённый апологет капитализма и, быть может, сумеет найти новый смысл в умирающем бизнесе. С меня - достаточно! Когда содержание окончательно утеряно, а осталась лишь пустая форма - бизнес это просто... Смешно. Да, это - просто смешно". На сопровождающем текст фото устало и снисходительно улыбалась восьмигрудая женщина в просторных одеждах кислотных тонов, с высоким синим шиньоном на голове, будто сошедшая с полотна художника-авангардиста далёкого прошлого.
   - Дальше в записях наблюдается постепенное затухание политической активности на Нексусе-Седьмом, - продолжала Лилирия печально. - Сообщения в сети становятся всё более примитивными, посвящены кулинарии, домашним животным, банальному юмору, сексу, моде, межличностным отношениям... Постепенно исчезают даже тексты, связанные с отношениями. Послания становятся всё короче. Длинные посты вымирают, уступая мемам и коротким видео. Наконец, остаётся лишь бессвязный поток бессмысленной информации, который далее иссякает совсем, как пересохший ручей. Чем ближе слои к нашим дням, тем меньше информации в их интернете, пока сеть полностью не гаснет, как свеча, догоревшая до конца.
   - То есть, - подытожил я мрачно, - закон Балахванцева, согласно которому замена умственного и творческого труда машинным приводит к исчезновению необходимости эксплуатации человека человеком, сработал и здесь, на Нексусе-Седьмом.
   - Совершенно верно, - подтвердила Лилирия тоном читающего надгробную эпитафию священника. - Однако, их бесклассовое общество нельзя назвать коммунистическим.
   - Но что такое коммунизм, как феномен классового общества? - задумчиво спросил Деймос, словно пытаясь найти хоть какой-то смысл в "Чёрном квадрате" Казимира Малевича.
   - По мнению философа Ильенкова, - отозвался Алекс неожиданно одухотворённо, будто вспомнив нечто греющее сердце, - если для раннего Маркса коммунизм представлялся лишь утопией буржуазии, то для зрелого Маркса - сокровенными чаяниями рабочих. Так, или иначе, до полной замены умственного и творческого труда машинным на Земле, призрак коммунизма был описан как коллективное чаяние, возникающее в условиях общественно полезного общего дела, раскрывающего творческие способности каждого из участников, вдохновляемое образами прекрасных девушек и доблестных мужчин, сопровождающееся устранением отчуждения и обретением соборного чувства единения, ассоциируемое с метафорическими выражениями, такими как "прекрасный сон", "вдохновение", "рай", "естественный для человека образ жизни". Выглядит так, что, выбирая между нескончаемыми удовольствиями и творческим совместным трудом, обитатели Нексуса-Седьмого посчитали вот это состояние бытия незначимым, недостойным внимания. Они выбрали дорогу упрощённого и максимально проявленного удовольствия, измеряемого количеством эндорфинов в крови, вместо сложной и воздушной духовной радости.
   - Наши зонды обнаружили развалины древних построек Нексуса-Седьмого, - внезапно объявила Лилирия, резко меняя тему разговора, видимо, ей неприятного. - Вечером, когда у меня освободится время, и мы завершим анализ полученных данных, хотелось бы посмотреть на эти руины вблизи. Я намерена слетать туда на аэротакси, но не желаю отправляться в одиночку.
   - Я не смогу, - покачал головой Алекс. - Я намерен начать готовить обращение к жителям Нексуса-Седьмого. Мы ведь сможем захватить их компьютерную сеть, хотя бы на непродолжительное время?
   - Это весьма рискованная операция, но технически осуществимая, - нахмурилась Лилирия. - И только на непродолжительное время.
   - Тем более. Каждое слово должно быть выверено, каждый символ - иметь значение, - настаивал Алекс, полный энтузиазма.
   - Я готов сопровождать тебя, - басом откликнулся Деймос.
   - Боюсь, после вчерашнего, для твоего же блага, тебе лучше остаться, - отрубила Лилирия, не глядя на Деймоса.
   - Но я обязан защищать тебя, - не сдавался Деймос. Его голос звучал беспокойно и дрожал.
   - Меня защитят нейросети и Маури, - отсекла Лилирия. - Маури? - Она повернулась ко мне, посмотрела пристально и выжидающе, будто предлагая сделать главный шаг.
   - Я готов, - кивнул я уверенно, впиваясь в её синие очи, обуянный необъяснимым приливом сил.
   Это странное чувство влюблённости в коллективе, когда необходимость сближения движет тобой, как незримая сила, и ты уже не понимаешь до конца: отреагировал ли объект вожделения на твой робкий шаг навстречу, или же просто так сложились звёзды, предопределяя неизбежность стыковки в замкнутом пространстве космического корабля...
   Деймос тяжело вздохнул и зашагал прочь из рубки. За ним последовал Алекс. Мы остались наедине с невысказанным, с неопределённостью будущего.
   - Опять, - метнула Лилирия в пустоту двери, будто подводя горький итог неудавшимся отношениям, и в этом скупом "опять" слышалась вся трагедия её прошлой любви.
   Но что между ними стряслось?..
   Вечером мой коммуникатор ожил. "Маури, подойди!" - короткое сообщение от Лилирии, словно приглашение на свидание. Я дрогнул в предчувствии неизвестного и взволнованно заспешил в рубку.
   - Я готова, - сказала Лилирия с порога. В этих двух словах почудилось нечто большее, чем просто готовность к поездке...
   Мы прошли в транспортный отсек, куда я возвращался по нескольку раз на дню, для настройки аэротакси. Заняли места в тесной кабине, я физически ощущал девичье тепло, будто невидимая нить натянулась между нами. На крыше планетолёта раздвинулся люк, и мы, как если бы вырвались из заточения, вылетели навстречу облачному небу Нексуса-Седьмого. Пока аэротакси скользило над безжизненными кварталами мёртвого города, подобно пёрышку, я с досадой размышлял об автопилоте, не позволяющем взяться за штурвал, ощутить себя нужным, контролирующим ситуацию, хотя бы в такой мелочи, как управление летательным аппаратом.
   - Что нового? - поинтересовался я, внимая краскам заката.
   - Наш искусственный интеллект заполучил некоторую информацию о причинах их решения напасть на обитаемые планеты, - отозвалась Лилирия, пялясь в окно с нескрываемым любопытством. - Оказывается, роботы не уделяли должного внимания рекреации своих биологических предков, - как я скоро понял, это был сарказм. - Их минеральные ресурсы истощены до предела, а учиться превращать камень в золото они, подобно нам, не пытались. Быть может, просто потому, что роботам не приходят на ум такие сумасшедшие идеи, как "философский камень". Теперь их искусственный интеллект принял решение захватить готовые техногенные блоки у других цивилизаций и продолжить развитие технологий, прогресс ради прогресса. Новое жизненное пространство для людей их мало интересует. Жители Нексуса-Седьмого практически бессмертны, благодаря достижениям машин в области генной инженерии и биотехнологиям. Если же случается непредвиденный сбой, и кто-то из них умирает, новые особи без проблем выращиваются в инкубаторах, как запчасти для трактора. Однако, для продолжения этого вечного банкета необходимы литий и другие редкоземельные металлы... Без чужих ресурсов они потеряют бессмертие, а искусственный интеллект Нексуса-Седьмого бдит заповеди творцов.
   - Мы покинули черту города, - произнёс я, замечая, как аэротакси вырвалось из душных объятий каменных джунглей, и Лилирия, в подтверждение моих слов, приспустила форточку в боковом стекле кабины. В салон ворвался прохладный воздух, напоенный ароматами инопланетных растений, защекотал ноздри непривычной свежестью.
   - Нексус-Седьмой не так уж и плох... - невольно вырвалось у меня, умилённого зажигающимися в меркнущем небе первыми звёздами, подобными бриллиантам на бархате.
   - Да, основное загрязнение - над городами, - голос Лилирии звучал мягче и теплее, чем обычно.
   Ветер трепал её волосы, непослушные пряди янтарными волнами выбивались из причёски, касались моих щёк, щекоча кожу, и я терзался в нерешительности: взять её ладонь в свои руки, увлечь за собой, или нет, подавляя пробудившееся желание нарушения эфирной границы.
   Совсем стемнело, ночное небо распалилось мириадами звезд, Млечный Путь чуждых очертаний разлился серебристой рекой, и вдруг, Лилирия, словно очнувшись, воскликнула:
   - Вот оно!
   Аэротакси, повинуясь её команде, ухнуло вниз, проваливаясь в воздушную яму. Захватило дух внизу живота. Под нами, во мраке, вырисовался силуэт древней каменной башни, указывающей на небо, как перст великана. Машина села на круглую площадку на её вершине, двигатели заглохли, бросая нас в тишине ночи. Мы выбрались наружу...
   - Смотри, антенна! - с детским восторгом закричала Лилирия и побежала в центр площадки. - Когда-то это была обсерватория!
   Я догнал девушку, коснулся разрушенного веками металла каркаса антенны. Его покрывал толстый слой пыли.
   Всё ещё не решаясь дотронуться до Лилирии, в состоянии неловкости, я отступил на шаг, оглядываясь по сторонам. И тут заметил... Канатную дорогу, ведущую от площадки в бездну ущелья, с небольшими кабинками, покачивающимися на ветру, напоминающими миниатюрные аэротакси. Тросы убегали вниз, к размытым силуэтам каких-то развалин, виднеющимся на простирающейся за ущельем равнине.
   - Нейросеть показывает мне, - Лилирия говорила возбуждённо и заговорщически, - мы можем управлять этим!
   Недолго думая, мы забрались в одну из кабинок, тесную и уютную, как гнездо для двоих. Лилирия беззаботно активировала канатную дорогу коммуникатором, и кабинка заскрипела, медленно трогаясь с места.
   Мы помчались вниз, скользя над пропастью в маленькой кабинке, как совы в вышине, мимо поросших невысокими раскидистыми деревцами холмов. Пахло пыльцой незнакомых цветов, влажной почвой, прелой листвой... Неописанные биологами аналоги земных насекомых вели свои заунывные, но чарующие трели в загадочном лесу вокруг. В тесноте, под шорох листвы, в веяниях странных трав - мне хотелось, чтобы это путешествие не кончалось никогда...
   Наконец, кабинка, замедлив ход, плавно остановилась у подножия холма, выпуская нас на равнину. Лилирия выключила старинный механизм. Выйдя из кабинки, я невольно упал на колени, погладив ладонью мягкую, тёплую траву, земля под пальцами - как живая. Кислота, разъедающая горло в городе, здесь не оседала на языке...
   Лилирия протянула мне ладонь и, взявшись за руки, как дети, мы побрели к разрушенным кирпичным стенам. Внезапно мы замерли, как если бы наткнулись на незримый забор. Перед нами предстала прекрасно сохранившаяся, несмотря на время, древняя мозаика: одетые обитатели Нексуса-Седьмого, мужчины и женщины, взявшиеся за руки, смотрели вперёд с горящими глазами, позади них - примитивная космическая ракета и символическое изображение атома - как памятник непокорённому разуму.
   - Как это похоже на земное искусство... - проговорил я, поражённый сходством чужих форм с родными образами.
   - Индустриальная эра проходит одинаково на всех планетах, - вторила Лилирия, всматриваясь в мозаику, как в зеркало. - Даже на Земле в разных странах образы той эпохи оказываются сходными: мускулистые рабочие, стройные женщины... Советский Союз, США, Германия, Китай... Первые полёты в космос, мечты о социализме... Юрий Гагарин, в конце концов! Роботизация неизбежно прерывает это предвестие нашего мира. Вспомни легенду о Советском Союзе, эти "другие мы", по-прежнему будоражащие воображение школьников: как так - они были почти нами, и ушли на долгие сотни лет? Такие близкие, понятные, но столь далёкие...
   И тогда, повинуясь порыву чувств, я развернул Лилирию к себе, притянул за талию, заглянул в Марианские впадины её глаз, и, не колеблясь больше ни секунды, поцеловал взасос, страстно и неистово. Никто и никогда больше не вызывал во мне, Аслан, этого невыразимого чувства о наступившем утре и сбывшемся древнем пророчестве. Небеса как будто поют осанну, земля уходит из-под ног, и становится так покойно и радостно на душе - счастье, тот самый рай первых христиан и социалистов эры индустриализации...
   Я утянул её в лес, в заросли, словно стыдясь предков обитателей Нексуса-Седьмого, и там, в кустах, мы слились воедино, забыв о товарищах, технологической сингулярности и местных дегенератах, растворяясь друг в друге без остатка. Ухали и кричали неведомые животные, но мы не заботились о том, поглощённые лишь друг другом. Потом лежали рядом, среди сухих веток и шершавых шишек, взявшись за руки, глядя на смыкающиеся кроны, и снова предавались неге любви, будто пытаясь наверстать упущенное, компенсировать несправедливость, как в последний раз.... Наконец, собрав все силы, нашли в себе волю вернуться к канатной дороге, и далее - к старой обсерватории, к аэротакси, к ждущему нас на площади злополучного города планетолёту... Деймос в тот вечер так и не вышел из каюты. Работал, запершись, над своим обращением и Алекс. Зачем мы летали к руинам? Наверное, чтобы убедиться в том, что цивилизация Нексуса-Седьмого стояла на тех же роковых перепутьях истории, что и земная, выбирая между светом и тьмой, жизнью и смертью, любовью и одиночеством. Как могло получиться так, что они свернули к погибели?
   На другой день я вновь скитался по планетолёту, не находя занятия. Иногда я натыкался на охваченного тем же Деймоса. Между нашими взорами пробегали недобрые электрические разряды. Лилирия, тем временем, целиком погрузилась в подготовку к выступлению Алекса, отстранившись от нас в мире цифровых алгоритмов, не предусматривающем места для личных отношений и эмоций. Выяснилось, что стены квартир на Нексусе-Седьмом, вопреки ожиданиям, сохранили архаичную способность транслировать голографическое изображение. Образ Алекса, по его же замыслу, должен был неожиданно предстать перед обитателями небоскрёбов с закатом солнца Нексуса-Седьмого, как видение с небес, вестник из иного мира. Воодушевлённый грандиозностью задумки, Алекс выдвинул новые, не планировавшиеся ранее, требования к Лилирии: захватить системы видеонаблюдения на всём Нексусе-Седьмом, проникнуть в каждую квартиру, в любую точку всякого города, так, чтобы наш искусственный интеллект смог с беспристрастной точностью подсчитать процент откликнувшихся на обращение тех немногих смельчаков, кто решатся выйти на улицы.
   Наконец, с наступлением сумерек, мы опять собрались в командной рубке, как перед решающим боем. Алекс, встревоженный, но собранный, занял капитанское кресло, принимая на себя бремя ответственности за судьбу целой цивилизации. Лилирия, безмолвная и сосредоточенная, направила объектив камеры на его лицо, давая знак начать трансляцию. Мгновение замерло в напряжённом ожидании, и голос Алекса, усиленный коммуникаторами, переводимый нейросетями, полетел в эфир, подобно зову вопиющего в пустыне:
   - Обитатели Нексуса-Седьмого! - начал Алекс торжественно, его глас звучал покойно и убедительно, полный скрытого волнения. - Я - вестник из далёкого космоса, прибывший к вам с миром и предостережением. Ваша жизнь - не есть жизнь в полном смысле этого слова. То, что вы считаете существованием - лишь бледная имитация бытия, лишённая смысла, радости и настоящей человечности. Пока вы добровольно пребываете в заточении каменных клеток, в рабстве у роботов, ваши механические слуги, движимые бездушной логикой, приняли роковое решение начать войну с цивилизациями других планет, по причине истощения ресурсов Нексуса-Седьмого. Если вы не найдёте в себе силы выйти на улицы, очнуться от векового сна, продемонстрировать волю к жизни, вас неминуемо уничтожат, обороняясь от агрессии ваших машин, цивилизации, более развитые духовно, хотя и менее защищённые технологически. Ибо сила наша - в единстве. Ваш же искусственный интеллект, достигнув технологической сингулярности, допустил критическую ошибку, избрав тропу войны и разрушения, вместо пути мира и созидания. Смертельно опасно слепо доверять машинам самое ценное - жизнь, судьбу, будущее! Одумайтесь, пока не поздно, пробудитесь, выходите на улицы городов, декларируя волю к жизни и свободе! Иначе мы - вестники с другого края Млечного Пути - будем вынуждены принять самые жёсткие меры для предотвращения галактической катастрофы. Я обращаюсь к вам не как враг, но как друг, ради вашего же спасения! Мы всё ещё надеемся на ваш разум! Выбор - за вами.
   Алекс умолк, прерывисто дыша, подал Лилирии условный жест прекращать трансляцию. Он выдохнул, как если бы сбросил непосильный груз, устало вытер пот со лба дрожащей рукой.
   В тягостном молчании, мы напряжённо следили за мониторами, где в режиме реального времени должны были высвечиваться статистические данные о вышедших на улицы обитателях Нексуса-Седьмого. Однако, миновал час, другой, третий... Жители Нексуса-Седьмого не признали в образе Алекса спасителя. Никто не вышел. И тогда я понял: трагическая развязка неизбежна. Лилирия выглядела так, словно собирается растаять, как Снегурочка. Деймос стал похож на манекен неандертальца. Однако, подавленнее всех выглядел юный длинноволосый Алекс: казалось - вот-вот, и он превратится в помехи на экране...
   Увы, развязка наступила скорее, чем я предполагал. Внезапно Лилирия грубо оттолкнула меня от своего кресла и что-то бешено застрочила для нейросети. Мы с Деймосом переглянулись и недоумённо уставились на неё, ощущая нарастающий болотный страх. В этот миг раздался адский грохот, как удар грома, произведённого самим Зевсом, и горизонт за стеклом окрасился химически-алым цветом, как зарево пожара, охватившего полнеба.
   - Зеркальный вирус, предназначенный для блокировки систем Нексуса-Седьмого, вызвал непредвиденный сбой в системах, предохраняющих энергетические ядра их искусственного интеллекта от перегрева, - пояснила Лилирия. - Началась необратимая каскадная техногенная катастрофа. Взрывы гремят по всей планете, подобно цепной реакции распада. Искусственного интеллекта Нексуса-Седьмого и технологической сингулярности в том виде, в каком мы её знали, больше не существует.
   - Но разве это не хорошо? - не понимающе спросил Деймос.
   - Не совсем хорошо, - отозвалась Лилирия, качая головой. - Жители Нексуса-Седьмого не адаптированы к жизни в нероботизированном мире, они не приспособлены к дикой природе. Лишённые заботы и опеки машин, они - как дети, выброшенные из уютной колыбели в пустыню Плутона.
   - Но если они больше не представляют опасности для других цивилизаций, наша миссия фактически завершена, разве нет? Можно лететь домой, не теряя времени? - не унимался я, чувствуя необъяснимое облегчение, свалившуюся с плеч ответственность.
   - Ты хочешь лететь, не выспавшись? - резко спросила Лилирия, взглянув на меня с нескрываемым раздражением, словно обвиняя в легкомыслии.
   - Нет.
   - Ну так иди спать! Все идите спать! - почти выкрикнула доктор технических наук, отворачиваясь к компьютеру. - Оставьте меня, наконец, в покое!
   Мы послушно разбрелись по каютам. Однако, Морфей не торопился принять меня в объятия. Казалось: что-то непременно должно произойти, нечто обязательно плохое, я в том не сомневался. И я не предвидел ничего радостного, когда Лилирия подняла нас среди ночи. Мы сонно столпились в командной рубке, чтобы столкнуться с уникальным зрелищем. Планетолёт снова был оцеплён, но на этот раз не роботами, а живой толпой обитателей Нексуса-Седьмого. Обнажённые, бледно-розовые, как тени умерших, они таращились на нас блуждающими, пустыми глазами, полными немого ужаса и вселенской тоски.
   - Мы должны немедленно вступить с ними в контакт классическим методом! - внезапно воскликнул Алекс, его глаза горели лихорадочным блеском озарения. - Лилирия станцует им обнажённой! Так заключали мирные договора существовавшие при первобытнообщинном строе племена на Земле! Это - их последний шанс на спасение! Деймос прикроет нас с оружием в руках, обеспечивая безопасность. Но Деймосу придётся идти позади, нельзя демонстрировать агрессию! Вы сможете?
   - Да, - молниеносно откликнулась Лилирия. - Но Деймос не пойдёт. Ты умеешь пользоваться оружием, Маури?
   - Конечно, - ответил я, уверенный в способности следовать за ней и в огонь, и в воду.
   - Десять минут на сборы! - объявила Лилирия.
   И вот, спустя несколько тянущихся жевательной резинкой минут, мы вновь покинули корабль, оказавшись лицом к лицу с апокалиптической сценой. Впереди шагала Лилирия, голая, бесстыдная, как богиня, сулящая мир и спасение обречённому миру. За ней робко ступал Алекс, как ведомый свыше пророк, несущий благую весть. Позади шёл я, с бластером наготове, подобный ангелу смерти. Неестественным багрянцем разгорался за горизонтом зловещий рассвет техногенной катастрофы, малюя небо в цвета крови и пепла. Что-то непрерывно громыхало вдали, как раскаты божественного гнева, тут и там вспыхивали яркие огни взрывов, разрывая сумрак ночи. Временами падали с высоты отрезанные от координационного центра дроны разных форм и размеров... В воздухе висел едкий запах горелого силикона, тучи металлической пыли заволакивали площадь, и пыль эта оседала на зубах горьким привкусом. Узрев нас, неожиданных гостей, толпа обитателей Нексуса-Седьмого вдруг заколыхалась, издав утробный, звериный рык, полный смутной ярости и неутолённой страсти. Лилирия, не дрогнув, не остановившись, включила коммуникатор, и в тишине ночи зазвучала земная музыка, приглашая к танцу мира и надежды. Лилирия начала танцевать, как фея, нацеленная заклинанием прервать надвигающуюся бурю.
   Её тело излучало невинность и хрупкость, будто светлячок, намеренный разогнать мрак ночи. Музыка, рождающаяся из коммуникатора, была нарочито проста и примитивна, являла собой отголоски шаманских ритмов древней Земли - монотонные удары барабана, переплетающиеся с протяжными, гортанными звуками флейты: мелодия, лишённая изысков, но полная первобытной силы и глубины. В этой музыке слышался зов природы, шёпот ветра в кронах деревьев, плеск воды, журчащей в ручье, крик птицы, парящей в небе - праязык, понятный каждому живому существу, вне зависимости от расы и происхождения. Движения Лилирии были медленными, плавными, текучими, как пляска воды, извивающейся змеёй, как полёт чайки над морской гладью, или колыхание травы на ветру. Её руки тянулись к небу, подобно ветвям дерева, молящим о дожде, затем спускались к земле, словно корни, ищущие опору. Она склоняла голову в поклоне, как если бы признавала величие неведомых сил, затем выпрямлялась, гордая и непоколебимая, как скала, противостоящая буре. В её танце не было и намёка на эротику, лишь чистая, первозданная грация, взывание к миру... Её матовая кожа, контрастирующая с багровым светом, казалась светящейся, как нимб, окружающий святую. В её взгляде читалась просьба о понимании, о сострадании, о милосердии, но и - готовность к последнему бою, если мирные переговоры окажутся тщетными. Её танец выглядел жертвоприношением, попыткой откупиться красотой, последней надеждой на спасение. Как гимн жизни в царстве смерти, как луч света в вечной тьме.
   Некоторое время толпа недвижно наблюдала за её танцем, словно завороженная потусторонней красотой, но вдруг оцепенение сменилось порывом злобы, и толпа, как разъярённый зверь, двинулась на нас, издавая нечленораздельные крики и вопли. Какой-то обезумевший мужчина пронзительно завизжал и бросился на Лилирию, как хищник на жертву. Он грубо схватил её за руку и поволок в толпу, будто желая разорвать на части, уничтожить источник непонятного раздражения. Я в ужасе смотрел на её белые ягодицы, мелькающие на фоне толпы, на свиной хвостик пытающегося одолеть её сопротивление аборигена, будучи парализованным осознанием того, что не могу стрелять в безоружное разумное существо. Разумное ли? Безоружна ли толпа? Второй абориген, ощетинившись, как дикобраз, тесно прижался к Лилирии сзади, и в тот же миг упал наземь, издав короткий хрип. Его поразил луч бластера, пронзивший пространство с космическим свистом. Это - Деймос, словно дикая обезьяна, выскочил из корабля, не раздумывая открывая огонь по местным. Следом за первым лёг второй туземец, сражённый точными выстрелами капитана безопасности. Лилирия, будто очнувшись от кошмарного сна, вырвалась из цепких лап аборигенов и бросилась ко мне, ища защиты и утешения.
   И тут коммуникаторы внезапно перевели чей-то выкрик на земной язык:
   - Это - тот самый... Которого я видел... По головизору!
   Холодок пробежал по моей спине. Толпа узнала Алекса... Их взоры обратились на него, как по взмаху дирижёрной палочки. И тут они, окончательно взбешённые, как голодные волки, бросились на юношу, не обращая внимания на смертоносные лучи бластера Деймоса, не страшась больше гибели. Бластер Деймоса пищал и квакал, извергая смерть в спятившую толпу, и жители Нексуса-Седьмого падали, как скошенная трава, но не отступали, не прекращали, продолжая напирать неудержимой волной цунами, сметающей всё на своем пути. Огромный сигаровидный дрон упал с небес, придавив пятую часть толпы, вспыхнул снопом фиолетовых и белых искр. Потом разразился оглушающий взрыв, так, что придавило барабанные перепонки, и рыжее пламя заплясало в округлившихся глазах деградантов. Лилирия горько рыдала у меня на груди, закрывая лицо ладонями. Толпа сомкнулась вокруг Алекса, как амёба пожирает инфузорию, как лейкоцит обволакивает инородную частицу, не оставляя шансов на спасение. Деймос продолжал убивать их, уничтожал безжалостно и неутомимо, дико хохотал, как умалишённый, глаза капитана безопасности сверкали в жёлто-алом свете пожара, как у серийного маньяка.
   Наконец, они все перестали шевелиться. Гуманоиды рассыпались мёртвыми телами на пыльной площади. Вокруг, кроме нас, не осталось ни души, лишь горки "петушиных тушек" устилали бетонные плиты. Мы с Деймосом, забыв о собственной безопасности, бросились разгребать свалку из тел, как если бы искали под завалами живых. И вот, в самом сердце пахнущей горелым мясом и палёной шерстью кучи, мы добрались до изуродованного комка плоти. Страшно описать, во что превратилось некогда утончённое и одухотворённое лицо Алекса. Они выцарапали ему глаза, вырвали с корнем, разорвали губы в клочья, содрали волосы вместе с кожей, как если бы желали избавиться не только от тела, но и от самой памяти о нём. Тонкие дрожащие пальцы Лилирии с нежностью прикоснулись к тому, что когда-то являлось лбом Алекса. Не проронив ни слова, мы подняли истерзанный, покрытый синюшно-лиловыми гематомами труп на руки и понесли на борт планетолёта, как священную реликвию ушедшей эпохи. Лилирия шагала впереди, гордо неся голову павшего героя, напоминая античную жрицу, справляющую трагический ритуал. Мне стало истерично смешно.
   В планетолёте Лилирия заперлась в своей каюте. До меня доносился её безутешный плач за тонкой стеной, слёзы по утраченному миру. Останки Алекса, завёрнутые в грубую ткань, мы уложили в корабельный морозильник. Несмотря на недостаток сна и глубокую ночь, ощущая непреодолимую потребность гнать прочь от адской планеты, я поднял машину над поверхностью Нексуса-Седьмого и направил к внешней орбите звезды по имени Тессеракт-Альфа. Деймос, пожухший и отстранённый, расположился в кресле по правую руку от меня, на месте Лилирии. Больше для неё не оставалось работы на борту этого корабля...
   Путь предстоял неблизкий. Боковым зрением я отмечал, что Деймос не спит, физически ощущал его включённость в полёт, фиксировал эту неподвижную фигуру, с каменным лицом, уставившимся в космос. Напряжение между нами постепенно растворялось в тумане усталости и смирения...
   - Почему вы расстались? - спросил я его, не ощущая теперь ни прав на Лилирию, ни причин для отчуждения.
   - Это случилось на планете Квирн, в системе звезды Ракш, - отозвался Деймос не сразу, словно выныривая из глубины воспоминаний, его голос звучал так, будто рассказ шёл не о нём, а о чужой жизни. - Я охранял её по пути от диспетчерской до посёлка. Планета Квирн... Альпийские луга, гигантские тропические цветы и джунгли... Кишит хищной фауной, невидимой днём, выползающей из нор с наступлением ночи. Я был счастлив делать то, что умею лучше всего - оберегать живых людей от демонических животных, как рыцарь из старинных легенд, защищающий прекрасную даму от чудовищ. Так мало осталось в галактике мест, где востребована моя профессия. Так важно ощущать себя нужным! Она работала в диспетчерской, в этой забытой богом дыре. Управляла экспериментальной системой направления грузовых планетолётов через опасные астероидные пояса. Помню диспетчерскую до мельчайших деталей... Цилиндрическое помещение под царственным куполом высоко над головой, залитое мягким зелёным светом, голографические звёздные карты с вращающимися креслами работников по периметру. Эти круглые мониторы с сеткой координат, исчерченные изумрудными линиями траекторий, как нити судьбы... Высокий, мерцающий лимонным, столб для лифта в самом центре, подобный оси мироздания... И башня диспетчерской, уносящаяся к небу, с телескопом на смотровой площадке, где мы часто любовались звездами в редкие минуты отдыха. Я боялся опоздать к её дому, не желал уходить с работы... Каждый работник имел персонального телохранителя... Я готов был для неё на всё. Всегда натянутый, как струна - её личный воин. Однажды, не удержавшись от порыва чувств, я поцеловал её прямо на рабочем месте, забыв обо всём на свете, о долге, об ответственности, об опасности. Она отвлеклась лишь на мгновение, только на миг закрыла глаза для сладкого поцелуя, и системы охлаждения нейросети, контролирующей траектории планетолётов, не просчитали данные в критический момент. Информация потерялась, и планетолёт с ценным грузом, следовавший с очередной экспедицией, неожиданно свернул с заданного пути и врезался в крупный астероид, превратившись в облако космической пыли. К счастью, то был лишь грузовой планетолёт, с единственным пилотом на борту, а не пассажирский лайнер, полный безвинных людей... Но цена ошибки всё равно оказалась слишком высока.
   - Ясно, - промолвил я, поражённый историей их отношений, хрупкой, как крыло бабочки и ядовитой, как жало скорпиона.
   Меня потянуло успокоить Деймоса, я положил ладонь ему на плечо.
   - Ничего не знаю про планету Квирн, - произнёс я наконец, стараясь говорить ободряюще, - но насчёт Нексуса-Седьмого ты не должен переживать так сильно. То, что случилось здесь - не твоя вина. Они достигли терминальной точки своей истории, и терминатором оказался не ты. Ты лишь принёс некоторым из них лёгкую смерть, избавив от худшего. Они всё равно не выживут, помянёшь моё слово. Я всё понял, Деймос. Не ты - терминатор. И не мы. И даже не их машины. Терминатор - они сами. Нельзя так концентрировать машинный разум, не оставляя места для резервных систем, как машинных, так и гуманоидных. Концентрация - это всегда отсутствие балансира...
   Позже, отдыхая на внешней орбите Тессеракта-Альфы в каюте, я глянул копии земных архивов. Общественное порицание романа Лилирии и Деймоса оказалось невероятно широким и жестоким для нашего века. Шутка ли: погиб человек из-за того, что личное оказалось приоритетнее профессионального! "Инцидент на Квирне" - так отмечен этот печальный случай в анналах истории, клеймо позора на репутации Лилирии и Деймоса - я ничего не знал о нём, но сами они засыпали с этой стигмой каждый вечер.
   Я оказался прав, Аслан. Дальнейшие автоматические зонды, посланные к Нексусу-Седьмому, спустя несколько месяцев, после одобрения решений Советом, подтвердили мои прогнозы - планета сохранила пышную флору и разнообразную фауну, походила на райский сад, но на её поверхности не удалось обнаружить ни единого живого гуманоида, ни одной единицы работающей техники, лишь кости и ржавые обломки металла напоминали о былом величии и страшном конце их света. Если бы не эти споры в Совете, возможно, кого-то и удалось бы спасти... Но кто рискнёт отправиться в опасную экспедицию без санкций Совета? В общем, Совет галактического содружества, после длительных и жарких дебатов, принял прагматическое, показавшееся многим циничным, но вполне ожидаемое решение: использовать Нексус-Седьмой в качестве экспериментальных сельскохозяйственных угодий для нужд цивилизованной галактики. Останки машин Нексуса-Седьмого - исследовать, имея в виду, что некоторые технологии могут оказаться эффективнее известных Содружеству.
   Конечно, поучительный урок Нексуса-Седьмого, Аслан, продолжает активно обсуждаться учёными Содружества, став предметом бесчисленных научных дискуссий и философских споров. Но мне лично до сих пор не даёт покоя один простой, но неразрешимый вопрос: чего же такого не хватило цивилизации Нексуса-Седьмого, чтобы пойти по земному пути, избежав трагического финала? Быть может, в самом деле существует некое хрупкое равновесие живоносных и смертоносных сил общества, неуловимая гармония противоречий, и куда повернёт инертный локомотив истории - зависит лишь от незначительной мелочи, или даже от случайности? От мудрой политики прогрессивного правительства отдельно взятой страны, от самоотверженности девушки, подобной Лилирии, способной вдохновить мужчин на подвиг, от вовремя прочитанного фантастического романа, от вопрошающей научной статьи, побуждающей к размышлению? Я пристально всматриваюсь в смурную реальность Ксантарии, только приступившей к опасному этапу роботизации, и не нахожу решительно никаких видимых признаков, гарантирующих, что её заблудшую культуру не постигнет судьба Нексуса-Седьмого. И даже более того: Ксантария уверенно шагает в мир Нексуса-Седьмого семимильными шагами. Они все говорят вокруг равнодушно и безнадёжно: "от нас ничего не зависит", будто заражённые вирусом апатии и безразличия. А что, если вот именно этот тихий голос сомнения, несмелый поступок вот этого конкретного маленького человека, затерянного в бескрайних просторах космоса, и есть та самая незаметная песчинка, от которой зависит, в какую сторону склонятся весы неумолимой истории, определяя будущее целой планеты? Тут есть, о чём задуматься, Аслан...
   Что же касается Алекса... Его кремировали. Собрался большой круг сочувствующих. Прах развеяли над океаном. Спасителя из юнца не вышло. Воистину - "Основы контакта" - самый трудный из предметов.

  
   Глава 5. Разум против Разума - Алхимия
  
   И тут я подумал вот что, Аслан: Нексус-Седьмой косвенно подтверждает твою теорию о гипотетической опасности раннего контакта. По крайне мере, это - я для тебя сделал в той экспедиции, тем самым полностью искупив свой поступок. Потерпи, я ещё расскажу, какую роль в том, что ты назвал предательством, сыграла Айлин, а пока - вернёмся на Ксантарию... Которая, разумеется, не является вотчиной сатаны, хотя таковой и кажется Алексу (я имею в виду того Алекса, который жив и здоров) - по крайней мере, здесь он имеет возможность каждый день питаться фастфудом, пить ледяное пиво и играть в компьютерные игры. Ксантария - это серость, не тьма. Конечно, тут есть страшные места, например, Исла-Нур, но Исла-Нур - ещё не конец света на Нексусе-Седьмом. Большинство обитателей Ксантарии всё же живут вполне сносно и получают от жизни немало незатейливых удовольствий. Да, это не перманентное удовольствие Нексуса-Седьмого, прерванное законами космоса, не терпящего длительного глубокого дисбаланса. Но у ксантарианцев есть удовольствия, и с развитием науки и техники количество эндорфинов в их крови увеличивается... Тут нет чётких контрастов и ярких красок. Я описал тебе, какой серостью, несмотря на всю любовь отца, выросла на Ксантарии талантливая на Земле Атлас. Иное дело - Лилирия, которая смириться с существованием внутри чёрно-белого градиента не могла. Но удалось ли ей победить фильтр "оттенки серого"? Что являла собой её борьба с сумеречным дальтонизмом в действительности?
   Итак, я остался на улице перед полицейским участком, раздумывая, куда двинуться дальше. Меня терзал голод, и я направился на поиски ближайшего кафе. Двумя кварталами ниже я наткнулся на небольшой ресторанчик. Я потянул на себя тяжёлую деревянную дверь, ощущая под пальцами полированную поверхность ручки и прошёл внутрь. В помещении оказалось намного теплее, чем снаружи. Запахи еды, пряных трав и жареного мяса приятно ударили в нос, разгоняя последнюю тревогу. Круглые столики застилали белые скатерти, на которых тускло поблёскивали серебряные приборы и хрустальные бокалы. Стены украшали абстракционистские картины в витых рамах - нагромождения ярких пятен и ломаных линий, но в их беспорядочности сквозила неуловимая гармония. Немолодая пара, держась за руки, тихо переговаривалась у окна, а девушка в деловом костюме и очках, погружённая в чтение электронной книги, не нарушала безмятежного спокойствия заведения. Едва слышно и ненавязчиво лился из скрытых динамиков джаз. Ко мне подлетела официантка в чёрном фартуке, изящная и элегантная. Она улыбнулась вежливо и протянула выполненное на глянцевой бумаге меню. Я пробежал глазами строчки незнакомых наименований и остановился на привычном и понятном: свинина с картофельным пюре. И стакан томатного сока. Заказ принесли быстро. Горячее жаркое пахло аппетитно, пар от гарнира - сливочный. Первый глоток напитка, прохладного и чуть кисловатого, вконец развеял усталость и напряжение.
   Насытившись, я с наслаждением откинулся на спинку мягкого кресла. Внезапно меня охватила апатия. Что делать дальше? Возвращаться к Лео сейчас не имело смысла. Автобус до Ирзулы поздним вечером не ходил, а ночевать на улице - не самая приятная перспектива. Гостиницы отпадали из-за отсутствия документов. Ресторан, как я заметил на входе, работал до одиннадцати вечера. Времени ещё достаточно, чтобы собраться с мыслями...
   В кармане брюк, выданных Лео, завалялся телефон. Я рассеянно выудил его, на ладонь лёг холодный пластиковый корпус. Номер Лилирии... Зачем она оставила мне визитку? Жалость? Интерес? Или... Можно ли мечтать о чём-то ещё? Глупое, наивное чаяние колыхнулось в груди. Ведь она знала, что я буду ждать. Эти слова, произнесённые с такой уверенностью, походили на обещание, на предложение, или... Искушение.
   Дурная идея, Аслан, я понимал это разумом. Но сердце... Тот поцелуй на Нексусе-Седьмом, её апокалиптический танец, сила и хрупкость - воспоминания сплелись в манящий и опасный образ. И, признаться, меня раздирало любопытство. Кто она, эта женщина, вызволившая незнакомцев из полицейского участка? Что скрывается за её снежной красотой, властной статью и загадочной улыбкой в этой жизни?
   Я набрал номер, пальцы немного подрагивали. Гудки тянулись долго...
   - Алло? - прозвучал в трубке голос - такой знакомый, но отстранённый.
   - Вы оставили мне визитку с номером... - начал я неуверенно, силясь скрыть волнение.
   - Ах, нелегальный мигрант, которого я спасла? - в её вопросе мелькнули ирония и едва заметная тень... Изумления? - Быстро же ты собрался с мыслями... Значит так, - продолжила она после краткого замешательства, тон стал мягче, почти ласковым. - Я думаю, мы можем встретиться. Сегодня.
   Пауза повисла между нами. Сердце моё забилось чаще.
   - Боюсь, не можем, - ответил я по-заговорщически, как-то нелепо и фальшиво. - Завтра с утра я уезжаю...
   - Сегодня, - настояла Лилирия, её голос стал теплее, призывнее. - Не уезжай. Сегодня. - Она умолкла на мгновение, будто размышляя о чём-то, и добавила тише, почти интимно: - Записывай адрес.
   Я слушал дыхание Лилирии в трубке, сознавая, что вновь попал в её сети.
   - Мне некуда записать, - пробормотал я, и слова таяли на языке. - Я запомню.
   Она продиктовала адрес с расстановкой, чётко, как бы добиваясь, чтобы каждый пункт врезался в память. Тогда я попросил счёт, оплатил около восьмиста сериков за ужин, сотню оставил в качестве чаевых, после чего, как загипнотизированный, не колеблясь, покинул кафе, нырнул в светящуюся пасть метро, и вскоре уже ехал вверх, в лифте, на одиннадцатый этаж безликой высотки зелёного дворика, повинуясь протоколу без печати.
   Двери лифта бесшумно раздвинулись, я увидел нужную цифру на бронированной чёрной двери, ткнул кнопку звонка... На Лилирии была та же одежда, что и в полицейском участке, но теперь её рубашка и джинсы смотрелись не столь официально, более... По-домашнему. Когда Лилирия растворила дверь шире, приглашая войти, я обратил внимание, что она стоит на паркете босиком.
   Передо мной простёрся узкий коридор, приглушённо освещённый оранжевыми лучами вделанных в потолок ламп. Запах... Необычный, комплексный, смесь тонких цветочных ароматов и лёгкой горчинки... Квартира Лилирии... Она оказалась совсем не тем, что я себе представлял.
   - Проходи, - произнесла девушка, пропуская меня в просторную гостиную.
   Здесь царил полумрак, нарушаемый лишь нежным светом торшера в углу и мерцанием большого аквариума, встроенного в стену. Мебель - современная, стильная, но не кричащая роскошью, скорее - сдержанная эргономичность, дорогая простота. Шерстяной ковёр под ногами - мягкий и глубокий, диван - широкий и удобный, с россыпью шёлковых подушек. Ползал, жужжа, робот-пылесос. На журнальном столике - несколько книг в твёрдых переплётах, стопка глянцевых журналов, хрустальный бокал с недопитой рубиновой жидкостью. И повсюду - цветы. Орхидеи в стеклянных вазах, лилии в напольных горшках, пышные букеты полевых ромашек в глиняных кувшинах. Цветы уравновешивали строгий минимализм интерьера, внося в него ноту жизни и естества.
   И кот. Сфинкс, с морщинистой, как пергамент, кожей, без единого намёка на шерсть. Он восседал на спинке дивана, взирая на меня пронзительными янтарными глазами. Его взгляд - умиротворённый и невозмутимый, будто он видел меня насквозь, читая каждую мысль и намерение.
   Лилирия жестом предложила мне сесть на диван, рядом с котом. Я опустился на подушки, испытывая неожиданный комфорт и усталость, накопившуюся за трудный день. Кот не шелохнулся, лишь лениво моргнул, как если бы одобрял мой выбор.
   - Классно, правда? - спросила Лилирия, довольно улыбаясь. - Я люблю это место.
   Она присела рядом, не слишком близко, но оставляя между нами достаточно пространства для неловкого сближения. Невесомые веяния её духов, как дыхание экзотического цветка, обволокли меня лёгким дурманом.
   - Деймос, мой муж, который тебя задержал, не знает об этой квартире, - внезапно заметила Лилирия, отвернувшись к аквариуму, где скользили стайки ярких тропических рыбок. - Это... Моё убежище.
   В этой фразе прозвучало не то объяснение, не то оправдание, не то - притязание на доверие. Я смотрел на девушку, пытаясь разгадать тайну синих окоёмов, уловить, что скрывается за маской зимней гармонии. Грусть, одиночество, искра надежды? Я молчал, обдумывая её речь, медитируя на аквариум: неоны, скалярии, гурами... "Убежище", - эхом проносилось в голове. От кого или от чего можно прятаться в этом волшебном, но всё же - съёмном, как я разумею, уголке Конкордии? От Деймоса? От мира? От самой себя?
   - От чего убежище? - спросил я, всё ещё наблюдая за рыбками, будто собираясь найти ответ в их весёлом танце.
   Лилирия осторожно повернула голову, её проникающий взгляд встретился с моим. Что-то блеснуло в глазах - печаль, утомлённость, или... Разочарование?
   - От всего, - ответила она, вновь отворачиваясь к аквариуму. - От обязательств... От ожиданий... Иногда... Просто хочется тишины. И быть одной.
   И в комнате воцарилась тишина, нарушаемая лишь журчанием фильтра, гудением трудолюбивого робота и ровным дыханием кота, который не сводил с меня мудрых глаз. Тишина казалась густой, напряжённой, как воздух перед грозой. В ней камуфлировалось нечто недосказанное, ждущее своего часа.
   Я чувствовал близость Лилирии, тепло её тела, эротичный аромат её кожи, смешивающийся с цветочными веяниями. Желание прикоснуться к ней, ощупать бархатистость её щёк, провести ладонью по остаткам локонов, нарастало во мне... Но что-то тормозило, сковывало, держало на расстоянии. То ли страх отвержения, то ли неуверенность в её мотивах, то ли... Просто робость.
   Вдруг Лилирия поднялась с дивана. Грациозно, как пантера, она подошла к аквариуму, пальцы в маникюре погладили стекло. Рыбки встрепенулись, будто оживившись от её приветствия.
   - Хочешь посмотреть мою коллекцию орхидей? - спросила Лилирия, почти пропела - звонко и дразняще, сверкая белыми зубками.
   Я кивнул, вставая на ноги и следуя за ней вглубь квартиры. Она провела меня через короткий проход в небольшую комнату, окна которой были зашторены плотными бордовыми гардинами. Здесь владычествовал сумрак, и лишь несколько точечных светильников, расположенных на полу и на стенах, вырисовывали уникальное собрание орхидей, занимавшее почти всё пространство. Растения размещались на столиках, на полочках, на подставках, свисали с потолка в кашпо. Цветы самых разнообразных форм и расцветок: белые, розовые, фиолетовые, жёлтые, пятнистые, полосатые, однотонные, двухцветные... Их дух, чарующий и пьянящий, заполнял комнату...
   Лилирия неторопливо порхала меж цветов, останавливаясь перед каждым экземпляром, будто представляя мне своих любимцев. Она упоминала их названия, особенности, истории приобретения... Я слушал её внимательно, не столько слова, сколько интонации и жесты. Лилирия - такая прекрасная среди творений природы, как фея в окружении верных подданных.
   Внезапно девушка замерла перед большой белой орхидеей, растущей в стеклянном горшке, и обратилась ко мне. В её зрачках мне померещились... Не то вызов, не то - игра.
   - Хочешь принять ванну? - спросила Лилирия едва слышно, уголки её губ дрогнули в смущённой улыбке. - Расслабиться?
   Вопрос застал меня врасплох, вырвав из оцепенения, как холодный душ. Ванна? Сейчас? С ней? Мысль о горячей воде, о её обнажённом теле, о любовной сцене, которая теперь замаячила неизбежностью, вызвала во мне пленительный трепет.
   - Я... Не знаю... - откликнулся невнятно, фиксируя румянец, заливающий щёки.
   Лилирия улыбнулась шире, её глаза заблестели лукаво.
   - Не бойся, нелегальный мигрант, - прошептала она и взяла меня за руку чуткой ладонью. - Ванна здесь особенная. Ты увидишь.
   Она увлекла меня обратно в гостиную, и дальше, пока я не оказался перед овальной ванной, наполненной маслянистой жидкостью. Теперь, при более внимательном рассмотрении, я заметил, что это не просто вода, а какая-то вязкая, переливающаяся субстанция, источающая призрачный фруктовый пар.
   - Это - термальная вода, - пояснила Лилирия, сознавая моё замешательство. - С минералами и эфирными маслами. Она расслабляет и омолаживает кожу. Попробуй.
   Она начала расстёгивать пуговицы на рубашке, неспешно и соблазнительно. Я таращился, завороженный, сведённый с ума её ловкими пальцами, прошивающими ткань, белой шеей, высокой грудью, постепенно открывающейся моему взору.
   - Раздевайся, - молвила она, глядя мне прямо в глаза, её голос звучал хрипло и страстно. - Не бойся. Здесь только мы.
   И я понял, что противиться бесполезно. Бороться с ней, с собой, с судьбой - всё равно, что пытаться остановить бег Юпитера вокруг Солнца. Я начал избавляться от одежды, ощущая на себе её взгляд, пронзающий до глубины плоти. Когда я остался совсем обнажённым, Лилирия уже ожидала у ванны, её тело сияло в матовом свете, как мраморная статуя. Она протянула мне руку, и я поддался.
   Ванна приятно обожгла. Когда я погрузился в неё, терпкая жидкость обняла моё тело заботливым покрывалом. Сложные эфиры сочились в лёгкие наркотическим хмелем. Лилирия бухнулась рядом, прижалась ко мне горячим и влажным телом. Её губы впились в мои для длительного и страстного поцелуя, размывающего все сомнения и опасения. Только мы в этой ванне, вселенная вокруг перестала существовать.
   После банных процедур, валяясь рядом на диване, укутанные пледом, мы пили чай с мёдом и лимоном в полном безмолвии, наслаждаясь покоем и друг другом. Кот лежал у нас в ногах, мурлыкая тихо и довольно. Робот-пылесос куда-то пропал. На улице за окном шумел ночной город...
   - Тебе нужно где-то жить, нелегальный мигрант, - внезапно сказала Лилирия, убеждённо и деловито, словно речь шла о чём-то обыденном и незначительном.
   Я посмотрел на неё удивлённо, не смекая, к чему она клонит.
   - Я могу тебе помочь, - Лилирия поставила чашку на столик и повернулась ко мне. - Я могу предложить тебе... Остаться здесь. Есть место, где ты можешь... Обосноваться. Здесь, в Конкордии. Здесь... У меня.
   Предложение звучало неожиданно и щедро. Слишком щедро, чтобы оказаться просто жестом доброй воли. Я вновь посмотрел на неё пристально, пытаясь раскусить женскую логику.
   - Зачем? - спросил я прямо, не скрывая подозрения. - Зачем тебе это?
   Лилирия скривилась виновато, покачала головой.
   - Разве не понятно? - пролепетала она, и зрачки её глаз, вновь пересёкшихся с моими, затянули в чёрную дыру. - Я не хочу, чтобы ты уезжал, нелегальный мигрант. Я хочу, чтобы ты остался. Здесь. Со мной. Разве не понятно? Ты ведь... Никуда не денешься.
   В её словах звучала констатация факта, не вопрос, и я не мог не согласиться. Действительно, куда мне деваться? Ещё недавно я планировал вернуться к Лео, поблагодарить за гостеприимство, и... Что дальше? Но теперь... Теперь появилась она, Лилирия. Непостижимая, влекущая и опасная. И её идея... Звучала как спасение, избавление от неизвестности, соблазн... Но правильно ли это?
   - И потом, - она снова взглянула на меня, и в этот раз мне почудилось нечто похожее на... Искренность? - Мне... Неловко. Просто... Выставить тебя на улицу после всего. Это было бы... Не по-человечески.
   Она запнулась, подбирая нужные слова, и возобновила, уже увереннее, с непринуждённым жестом в сторону коридора:
   - Здесь... Безопасно. Здесь, в моём убежище. Вдали от посторонних.
   Я всё ещё пытался понять, что скрывается за её заботой... Она предлагает мне пожить здесь, в её квартире... Надолго? Или временно?
   - Зачем... Мне здесь оставаться? - спросил я, не в силах таить недоверие в голосе. - Почему... Именно здесь?
   Лилирия усмехнулась, не то разочарованно, не то - снисходительно. Она подошла к окну, уставившись на огни ночного города, моргающие как рассыпанные драгоценные камни, голая, с наливными ягодицами...
   - Дорогой, - выговорила она задумчиво. - Неужели ты не понимаешь? Ты ведь... Не глупый. Здесь - безопаснее. Для тебя. И для меня, - добавила она. - Деймос... Он не должен тебя здесь найти. Иначе... Будет хуже. Для всех. - Она прервалась на миг и вставила, уже будничным тоном: - И... Мне просто... Неудобно постоянно просить подругу за котом присматривать, особенно когда у Деймоса выходные. А ты... Ты, кажется, с ним поладил. С Кзилпом. Кота зовут Кзилп.
   Последняя фраза прозвучала неожиданно, разряжая напряжённую атмосферу. Кот. Вот, оказывается, в чём дело! Не в страсти, не в сочувствии - в коте! Мне стало смешно. Я покачал головой с недоумением, но в глубине души почему-то испытал слабое облегчение. Хоть какое-то оправдание, пусть и нелепое.
   - Кот? - переспросил я, улыбаясь криво.
   - Да, кот, - ответила Лилирия серьёзно, развернувшись и вперившись в меня взглядом. Её груди - плоды снежного дерева. - Он требует внимания. И заботы. Как и любое живое существо. И ты... Ты сможешь о нём позаботиться. Правда?
   Вопрос звучал как просьба, как испытание, как невидимая нить, тянущаяся от неё ко мне, связывающая нас не только желанием, но и ответственностью. И я решил, что отказаться - преступление. Не имею права, и не хочу ничего больше знать.
   Я кивнул медленно, испытывая её взгляд.
   - Согласен, - пробормотал я. - Я остаюсь. Сегодня. Здесь. Ради кота.
   Лилирия улыбнулась широко, ослепительно, как вспышка далёкой звезды, и в тот миг я почти поверил, что чудо возможно. Что любовь существует. Даже на Ксантарии. Даже для меня. И даже - ради кота.
   - Отлично, - сказала она твёрдо, почти весело. - Тогда пойдём. Покажу тебе твою... Комнату. И - не забудь про кота! Он ждёт ужина. И - твоей ласки, наверное. - В её голосе проскользнул лёгкий сарказм, но на этот раз - без жалости, скорее - с нежностью, и даже - с намёком на общность, на то, что теперь мы - вместе, хотя бы на время. - Корм - вот здесь, на тумбочке.
   Она взяла меня за руку и повела в спальню. В отличие от гостиной, последняя выглядела почти пустой. Широкая кровать, застеленная белоснежным бельём, доминировала в центре комнаты. У стены - лаконичный шкаф-купе с зеркальными дверцами, в углу - небольшой рабочий стол с лампой и креслом. Окно с полупрозрачными жалюзи... Здесь господствовало уединение, контрастирующее с благолепием и красками гостиной.
   - Вот, - произнесла Лилирия, отпуская мою руку и окидывая комнату хозяйским взором. - Устраивайся. Здесь есть всё необходимое. Шкаф пустой, но думаю, на первое время хватит. Постельное бельё - свежее. Ванная - за стеной. В холодильнике есть еда. Чувствуй себя... Как дома. Насколько это возможно в твоём положении...
   Она посмотрела на меня приветливо, будто успокаивая сомнения. Но недоговорённость, загадка, притягивающая и отталкивающая одновременно, никуда не делись...
   - Спасибо, - сказал я, озираясь по сторонам.
   Комната и правда выглядела уютной, но холодной, безличной, как номер в дорогом отеле. Временный приют, не более. И я - лишь гость в её жизни, в её убежище.
   - Не за что, - ответила Лилирия, махнув рукой в сторону двери. - Я оставлю тебя отдыхать. Ключи на столе. Я вернусь завтра. И - не забудь про кота. Он проголодался.
   Она покинула меня в спальне. Я присел на кровать. Некоторое время прислушивался к шагам и шуршанию Лилирии снаружи, пока не хлопнула дверь, где-то там, и щёлкнул замок, отрезая путь к отступлению. Я осознал себя брошенным и одиноким, несмотря на её недавнее присутствие, на обещание вернуться и быть рядом. Я подошёл к окну, отдёрнул жалюзи, приотворил створку окна, высунул голову наружу, посмотрел вниз, на освещённый редкими фонарями тёмный двор с щекочущей нервы высоты. Ветер шелестел листвой деревьев, доносился автомобильный гул... Я закрыл окно. Тяжело вздохнув, вернулся к кровати, опустился на её край... Смертельная усталость навалилась внезапно. Я сбросил обувь, расстегнул рубашку, лёг на спину, глядя в потолок. Тишина давила на уши. Космос стал далёким и недостижимым, а Земля - фантазией. И только образ Лилирии сигналил маяком в темноте ночи...
   В гостиной раздалось мяуканье кота. Я вспомнил о долге покормить Кзилпа и поднялся с кровати. Кот ждал у двери. Он тёрся о ноги, мурлыкал протяжно и требовательно. Я потрепал его по морщинистой голове, по тёплому кожистому телу, и почему-то заумилялся. В этом странном, необычном коте, в его отрешённом взгляде, отзывалось нечто родное, созвучное, как... Звездоглав. Быть может, он, как и я, тосковал прямо сейчас по этой женщине, по её ласке и очарованию...
   Я насыпал коту корм, наблюдая за тем, как он жадно ест, урча и фыркая. Потом вернулся в спальню, погасил лампу, провалился в перину, сомкнул веки. В мозгу роились мысли, тревожные и беспорядочные, подобные узорам калейдоскопа. Лилирия... Слова... Глаза... Танец... Квартира... Что всё это значит? Игра? Жалость? Скука? Любовь? Надежда? Иллюзия? Даже не поинтересовалась моим именем... Я не знал ответов, и организм, наконец, смилостивившись, закутал сознание покрывалом забвения, унося в мир снов, туда, где всё возможно, и гербарии Атлас, и мозаика на Нексусе-Седьмом, и ты, Аслан, с Айлин...
   Но снились мне формы Лилирии и её орхидеи. Звонок Лео раздался выстрелом в утренней тишине. Я проснулся рывком, сердце колотилось, как после марафонского забега. Телефон лежал на тумбочке. Номер Лео светился на экране крупными старомодными цифрами.
   "Вот и прощание с убежищем", - мелькнуло на уме, пока тянулся к трубке.
   - Маури? - услышал я хриплый, обеспокоенный голос Лео. - Ты где запропастился? Я уж думал, полицаи сцапали... Как дочка? Виделся с Атлас?
   Я сел на кровати, протирая глаза и пытаясь сообразить, что доложить. Ложь уже просилась на язык.
   - Здравствуй, Лео, - отвечал я, стараясь придать голосу бодрости. - Да, я в Конкордии. Всё в порядке.
   - В порядке? - недоверчиво переспросил старик. - А чего тогда не звонишь? Я волнуюсь, как никак. Ты же там один, в муравейнике... Ну, рассказывай, как Атлас? Золото отдал?
   - Виделся, - я сделал паузу, подбирая слова. - Всё передал. Она... Благодарит.
   - Ну и слава Кхорн-Ашу! - облегчённо вздохнул Лео. - А я уж думал, пропал ты, как иголка в стоге сена. А она как? Здорова? Весела? Муж не бьёт?
   Вопросы сыпались, как горох. Мне стало неловко. Как объяснить ему, что и видел Атлас, и не видел, одновременно? Что золото отдал, но досталось оно не ей? Что о её здоровье не имею ни малейшего представления, а настроение оставляет желать лучшего?
   - Атлас... Работает, - уклончиво сказал я. - Устала, конечно. Рынок, сам понимаешь... Городская жизнь.
   - Ага, городская... - протянул Лео с сомнением. - Я ж говорю: муравейник. Вот у нас тут - благодать! Тишина, коровы мычат, петухи горланят... Возвращайся, Маури! Хватит тебе там шастать. Яичницей с помидорами накормлю, чаем с чабрецом напою. Соскучился я, признаться.
   В его интонациях слышалась искренняя тоска. Будто старик и правда привязался к "зелёному человечку", как к заблудшему сыну. Мне стало стыдно обманывать его, прятаться, как трус.
   - Лео, - сказал, тем не менее, я. - Я... Немного задержусь в Конкордии. Тут... Интересно.
   - Интересно? В Конкордии? - старик недоверчиво хмыкнул. - Чего там интересного? Пыль, пробки, полицаи... Не понимаю я вас, городских.
   В его словах блеснула снисходительная ирония, но я уловил и нотку беспокойства. Лео не понимал моего "интереса", а непонимание пугало его, как и любого, кто привык к нехитрым и понятным истинам.
   - Лео, - попытался я оправдаться, - Планета, культура... Нужно же исследовать. Я же... Представитель научно мыслящей цивилизации!
   - Ишь как загнул! - изумился Лео. - Что же ты там, в этой Конкордии, научного нашёл? Ворон да крыс? Или этих... Зелёных человечков?
   Он насмехался, без злобы, лишь добродушное подтрунивание старика над чудачествами молодости. В тот момент, неожиданно для себя, я улыбнулся. Юмор Лео, его деревенская открытость, вдруг показались мне глотком свежего воздуха в душной атмосфере притворства. Тем не менее, я продолжил:
   - Ну, знаешь, Лео, тут... Своеобразный колорит. Городская жизнь... Интересно понаблюдать.
   - Понаблюдать, говоришь? - Лео хмыкнул. - Город, он, знаешь, затягивает. Как болото. Сам не заметишь, как засосёт. А потом - и не выберешься. Приезжай лучше на ферму, как договаривались. Тут тебе и наука, и природа, и воздух чистый. И я, старый дурак - накормлю, напою, байки расскажу...
   - Спасибо, Лео, - сказал я искренне. - Обязательно приеду. Скоро. Как закончу тут... Наблюдения.
   - Сериков-то у тебя не так много...
   - Я помню. Если что - подработаю, или вернусь сразу, как увижу, что хватает только на билеты.
   - Ну, смотри, - Лео вздохнул. - Жду. И это... Ты там береги себя. Город - место опасное. Особенно для таких, как ты... Зелёных...
   Пастух залился грубоватым, но тёплым смехом. Жаль, не увидит он моей благодарной улыбки, не поймет её горечи. В тот момент его простота и непосредственность оказались для меня чем-то ценным и важным, как связь с настоящим, земным...
   - Береги себя, Лео, - отозвался я. - И коров своих береги.
   - Коров? - Лео расхохотался. - Коровы сами себя берегут. А вот ты... Ты себя береги. И звони, если что. Не пропадай.
   Связь прервалась. Я вернул телефон на тумбочку, чувствуя липкость лжи на душе. Лео ждал меня, верил в мою честность, а я плёл паутину обманов. В этой паутине, казалось, уже запутался не только Лео, но и я сам...
   Золотая клетка захлопнулась, и на меня навалилось одиночество. Я бродил по спальне, касаясь прохладной поверхности зеркального шкафа, жёсткой обивки кресла, гладкого стола. Чужие - вещи, как и запахи в квартире, и даже - тишина, нарушаемая лишь мерным тиканьем антикварных часов. Потом нарезал ветчины для бутербродов, заваривал кофе, маялся в гостиной... Душ... Снова - холодильник... На улицу не тянуло: вновь попасться в лапы коллегам Деймоса по какому-нибудь пустяку, вроде проверки документов - так себе перспектива. Ожидание тянулось медленно. Вот уж и погрузилась в вечер Конкордия за окном, огни небоскрёбов вспыхивали один за другим, как звёзды. Я смотрел на этот искусственный свет, вспоминая сияние Млечного Пути над домом Лео, запах сена и полыни. Только ласковый, вечно голодный Кзилп неизменно проявлял желание составить мне общество.
   Поворачивающийся замок защёлкал неожиданно, нарушая медитативное оцепенение. Дверь распахнулась. Лилирия. Вечно изменчивая. На этот раз - в длинном шёлковом платье цвета ночи, лицо - утомлённое, но в глазах тлеет живой огонёк.
   Скинув обувь, Лилирия прошла в гостиную, подмигнула мне, сидящему с котом на диване, помахала рукой и умчалась скрестись на кухню. Оттуда она вернулась с хрустальным подносом с фруктами и двумя бокалами красного вина. Поставила на стол перед диваном, жестом приглашая присоединиться. Выключила верхний свет.
   - Прости, что задержалась, - сказала тихо, присаживаясь рядом, не слишком близко, но и не далеко. - Дела.
   Я улыбнулся невесело, взял в руки бокал. Вино пахло сладко, терпко, как обещание забытья.
   - Там, в сумке, в прихожей - я прикупила тебе одежды, - мурлыкнула хозяйка. - Посмотришь позже, развесишь в шкафу.
   - Меня зовут Маури, - произнёс я неожиданно для себя, будто открывая древнюю тайну.
   Лилирия подняла брови в лёгком удивлении, взглянула пытливо, изучающе.
   - Маури, - повторила неторопливо, пробуя на вкус незнакомое имя. - Красивое имя. Не здешнее.
   - А тебя - Лилирия, - отозвался я, следя за реакцией. - Я знал это заранее.
   На лице Лилирии мелькнула тень недоумения, затем интерес загорелся ярче, как искра, раздуваемая ветром.
   - Откуда? - спросила она почти шёпотом, словно боясь спугнуть магию момента.
   Я пожал плечами небрежно и загадочно, не собираясь раскрывать карты сразу. Пусть помучается в домыслах, вкусит хоть толику того замешательства, которое я испытывал рядом с ней.
   - Знаю, - ответил просто, глядя ей прямо в глаза. - И многое другое. О тебе.
   Она молчала, не отводя глаз, как бы вызывая на откровенность, или намереваясь прочитать мысли. Я сознавал её напряжение и тревогу.
   - Ты - странный человек, Маури, - произнесла, наконец, она, мягче, чем обычно. - Нелегальный мигрант с неземным именем, знающий моё имя наперёд... Кто ты такой, на самом деле?
   Я улыбнулся самодовольно, отпивая глоток вина.
   - Это не так важно. Важнее - кто ты. И чего хочешь от меня, - со звоном опустил бокал на стол.
   На её лице проявилось раздражение. Не любит, видимо, неудобные вопросы.
   - Я уже сказала, - ответила жёстче, чем следовало бы. - Помочь. Приютить. Не оставлять же тебя на улице.
   - Только ли поэтому? - не унимался я. - Только ли из жалости и сострадания?
   Лилирия отвернулась к аквариуму. Рыбки хороводили в полумраке, как русалки в заколдованном озере.
   - Жалость - тоже чувство, - откликнулась глухо. - И сострадание - не худшее из них. Разве нет?
   - Нет, - ответил твёрдо. - Но мне кажется, ты способна на большее, чем просто жалость.
   Лилирия не шевелилась, застыла как памятник. Всё тот же шум гоняемых компрессором пузырьков, всё то же ровное дыхание кота, дремлющего на диване. Приполз робот-пылесос. Кажется, гроза предвещала молнию.
   - Хорошо, - сказала, наконец, повернувшись ко мне резко, выражая нетерпение. - Ты хочешь знать правду? Хочешь знать, зачем я тебя здесь держу?
   Я кивнул, заглянул ей в глаза дерзко. И она заговорила, с решимостью в каждом слове.
   - Как ты считаешь: откуда у меня эти доходы? Откуда деньги на эту квартиру, на все эти цветы? Муж - простой полицай, пусть и берёт частенько мзду. Но что взять с нищебродов, таких, как тот юный демократ с длинными волосами, или бомжеватый пропойца - твои дружки по камере? Этого не хватит. Я работаю, Маури. У Айлин Ли.
   Мурашки пробежали по моей спине. Она произнесла имя Айлин Ли, Аслан.
   - Ты слышал про Айлин Ли? - продолжала Лилирия. - По твоей реакции вижу, что слышал. Миллиардерша, филантроп... Она занимается благотворительностью. И ещё - ювелирным бизнесом. Слышал про её цепочки салонов по всей Ирдании? "Блеск Ксантарии" называются. Это - её империя. И я - часть этой империи. Я - её доверенное лицо. Её... Помощница в особых делах.
   Она запнулась, глядя на меня выжидающе, словно оценивая произведённый эффект. Теперь её глаза казались тёмными, бездонными, полными не то угрозы, не то - разврата. Я ждал окончания её речи, понимая, что самое интересное - впереди.
   Тишина вернулась, монотонная и многозначительная, как пауза перед решающим аккордом. Лилирия смотрела неотрывно на моё невозмутимое лицо. Я переваривал услышанное, складывая обрывки информации в целостный пазл. Миллиардерша, благотворительность, ювелирная империя, доверенное лицо... Чересчур много деталей для совпадения.
   - И что же... Особые дела? - спросил, стараясь изобразить скуку, утаить чрезвычайное любопытство. - Чем именно ты занимаешься в империи "Блеск Ксантарии"? Помогаешь ей выбирать новые колье для благотворительных балов?
   Уголок её рта дрогнул в едва заметной усмешке. Мой сарказм, кажется, не задел её, скорее - развеселил.
   - Если бы всё было так просто, - молвила грустно. - Нет, Маури. Мои дела куда серьёзнее, чем выбор колье. Айлин... Она не просто миллиардерша. Она - игрок. И ставит по-крупному. Ювелирный бизнес - лишь вершина айсберга. Прикрытие. Настоящие деньги делаются совсем в другом месте.
   Она умолкла, задумавшись о чём-то своём, глядя в пустоту комнаты, будто созерцая там незримые картины богатства и влияния. В свете торшера её лицо казалось особенно бледным, почти прозрачным, но вместе с тем - хрупким, за маской ледяной уверенности скрывалась женственность.
   - И ты... Помогаешь ей в этих... Не ювелирных делах? - уточнил я.
   - Да, - ответила просто, как бы подтверждая очевидное. - Я - её глаза и уши. Её руки, когда нужно действовать деликатно и незаметно. Её... Защита, если потребуется. Айлин доверяет мне полностью. И я отвечаю ей тем же.
   Здесь я не услышал хвастовства. Но сила, власть, ощущение собственной значимости - всё это исходило от неё незримыми волнами, заполняя пространство комнаты.
   - И Деймос... Знает об этом? - осмелился я задать вопрос, давно вертевшийся на языке.
   Лилирия усмехнулась презрительно и устало.
   - Деймос? - переспросила едва слышно. - Деймос знает только то, что я позволяю ему знать. Он - полицай, Маури. Его мир ограничен законами и правилами. Он не способен понять игры, в которые играют такие, как Айлин. Ему лучше не знать слишком много. Для его же собственного спокойствия. И безопасности.
   Её слова пронизывало снисхождение, как если бы она смотрела на Деймоса свысока, как на ребёнка, возящегося в песочнице, не подозревающего о существовании океана за горизонтом. Мне почудилось здесь нечто пугающее, жестокое, и - неотразимо притягательное одновременно.
   - И ты думаешь, мне безопасно здесь, в твоём... Убежище? - спросил я осторожно, пытаясь оценить степень её откровенности, не является ли всё это лишь частью ещё более сложной игры.
   Лилирия вновь улыбнулась, на этот раз - нежнее, доверительнее. Она притиснулась ко мне на диване, пьяня теплом и дурманя ароматом.
   - Пока ты со мной, Маури, тебе нечего бояться, - сказала страстно, но убеждённо, как гарантия защиты и покровительства. - Я позабочусь о тебе. А что касается Деймоса... Он никогда не найдёт эту квартиру. Это - моя крепость. Мой мир. И теперь... Ты - тоже часть этого мира.
   Последняя фраза прозвучала как заклинание, или приглашение в запретный сад, где страх и удовольствие переплетаются в неразрывное целое. И я почувствовал, как сомнения уступают место влечению, и - обречённости следования за ней, туда, где правила устанавливает она.
   - И что же дальше? - спросил я. - Что ты хочешь от меня взамен на это... Убежище? И на защиту от полицаев? И от всего остального мира? Ведь ничего не бывает бесплатно, Лилирия. Особенно в твоей вселенной.
   Она улыбнулась виновато, не обижаясь. Без цинизма, лишь трагично соглашаясь с законами партии, которую она вела так мастерски и безжалостно.
   - Ты прав, Маури, - отвечала едва слышно. - Ничего не бывает бесплатно. И я не стану обманывать тебя, обещая рай в шалаше. Я не люблю ложь, Маури. По крайней мере, - прямо в глаза. Ты хочешь знать, что взамен? Хорошо. Я скажу тебе правду. Или то, что считаю правдой на данный момент.
   Она сделала паузу, словно собираясь с мыслями, затем продолжила, её голос стал медовым:
   - Мне нужен ты, Маури. Здесь. Рядом. Не только для кота, хотя и для кота - тоже, - снова скользнула усмешка. - Мне нужен кто-то, кому я могу доверять. Кто-то не из этого мира. Кто-то... Не запятнанный грязью Конкордии. Кто-то, кто смотрит на всё это... Другими глазами. Ты - такой, Маури. Я вижу это. Чувствую. И поэтому... Я хочу, чтобы ты остался. Помог мне. Помог... Разобраться в том, что происходит вокруг. И - в том, что происходит со мной.
   Её слова звучали как мольба, признание в слабости, которую она редко позволяла себе обнажить. В этой слабости чудилось нечто настоящее, человеческое, противоречащее её блестящей самодостаточности. Или это - лишь очередная маска, оттенок интриги, предназначенный для того, чтобы заманить меня в золотую клетку окончательно?
   - Разобраться? - переспросил я, не веря собственным ушам. - Разобраться в чём? В твоих... Особых делах? Или... В твоей душе?
   И вновь она улыбнулась, на этот раз - печально и трогательно, словно прощая наивность. Протянула руку, чуть коснулась моей щеки.
   - И в том, и в другом, Маури, - музыкой в темноте. - Во всём. Во всём, что только можно себе представить. В этом мире... И за его пределами. Ты ведь любишь загадки, правда, нелегальный мигрант? И ты не боишься опасностей?
   Её пальцы скользнули к моим губам, накрывая их лёгким поцелуем, невесомым, как дуновение ветра. И мне померещилось нечто серьёзнее соблазна, игры, или манипуляции: обещание чего-то нового, неизведанного. Я понял, что сопротивляться больше нет сил, и нет желания. Я готов последовать за ней, даже если это - путь в никуда, в бездонную тьму космоса.
   - Нет, - ответил едва слышно на невысказанный вопрос, прикрывая глаза, впиваясь в её губы, нащупывая языком её язык, погружаясь в пучину эротики. - Не боюсь. Ничего не боюсь. Пока ты рядом.
   ...Здесь, в "убежище", время застыло, как в янтаре, заключив меня в кокон покоя и неги. Дни тянулись неспешно, начинаясь с ленивого утра и завершаясь объятиями Лилирии, долгими задушевными беседами и страстными ночами. Иногда Деймос выходил в утреннюю смену, и тогда я, напротив, - просыпался с приходом Лилирии и выпадал в безделие к вечеру. Порой у Деймоса случались выходные, и моё одиночество разделял только Кзилп. Изредка звонил Лео, уговаривая вернуться, и я рассказывал ему байку о том, что подрабатываю курьером. Тревога не отпускала, притаившись где-то на периферии сознания... Странно: Лилирия не пыталась выведать, откуда мне известно её имя, и я понимал, через это обстоятельство: что-то недоброе назревало... Казалось, её это беспокоит не больше, чем моё прошлое на Исла-Нуре - очень необычно... И... Однажды неминуемая гроза разразилась.
   Как-то раз, за чашкой послеобеденного кофе, когда предзакатные лучи робко пробивались сквозь жалюзи, Лилирия внезапно задала вопрос, вроде небрежно, между делом, но я уловил нотки нетерпения:
   - Маури, - произнесла тихо, помешивая сахар в фарфоровой чашке. - В тот вечер, в полицейском участке, я видела у Деймоса в кармане... Золото. Несколько колец и цепочку. Не слишком много, но достаточно, чтобы заинтересовать даже такого тупицу, как мой муж. Ты избил этого мигранта, который дал Деймосу взятку... Что там произошло?
   Я поперхнулся кофе. Вопрос прозвучал неожиданно, выбивая из мерного течения занимающегося вечера.
   - Золото? - переспросил я, стараясь придать голосу небрежность. - Какое золото? Ты что-то путаешь, Лилирия.
   Синие глаза Лилирии пронзили меня молниями. Нет, они не упрекали, в них - ледяное любопытство следователя, вытягивающего правду из запирающегося свидетеля.
   - Не притворяйся, Маури, - сказала спокойно, без нажима. - Я заставила его показать. Он вертел украшения в руках, как горсть сериков. Ты что-то не договариваешь.
   Я вздохнул, отводя взгляд. Придётся импровизировать, выдумывать на ходу, как всегда. Ложь стала моей второй натурой на этой планете.
   - Просто... Неловко вспоминать, - пробормотал я, разыгрывая смущение. - Драка... Грязь... Рынок... Не самое приятное зрелище, согласись.
   Лилирия молчала, не сводя с меня глаз. Сфинкс взирал жёлтыми очами с щелевидными зрачками, словно требуя ответа. Они ждали объяснений, не торопя, не подталкивая, предоставляя возможность запутаться в паутине собственного обмана.
   - Понимаешь, - начал я, запинаясь, - Этот муж... Он оскорбил Атлас. Накричал на неё... Ударил. Я не выдержал. Заступился.
   - За Атлас? - переспросила Лилирия, в её голосе метнулась тень удивления. - Ты знаком с ней?
   Я кивнул рассеянно. Приходится сочинять истории, как бездарный поэт - вирши.
   - Да... Шапочно. Ещё в школе... Она училась на класс младше. Помню, как танцевала на сцене в чёрно-красном платье... Талантливая была девушка. А тут... Рынок, грязь, муж-самодур. Жалко её стало. Вот и заступился.
   Лилирия рассматривала меня, как энтомолог - бабочку, приколотую булавкой к картону. Я отмечал её скепсис, но не наблюдал осуждения. Скорее - некое подобие... Интереса?
   - И золото? - напомнила она, возвращая разговор к скользкой теме. - При чём здесь золото, Маури? Ты что, заплатил ему золотом, чтобы он оставил её в покое?
   Я усмехнулся криво, пожимая плечами.
   - Золото? Брось, Лилирия! Откуда у меня золото? У нелегального мигранта? Какие-то серики завалялись, вот и всё моё богатство. Просто... Ввязался в драку, как дурак. Потом - попался под горячую руку полиции. Вот и вся история. А золото... Наверно, это - его, мужа. Доход от торговли яблоками и лимонами. Разбогател, видимо, на винограде.
   Я нарочито перевёл разговор в шутку, надеясь отвлечь её внимание от деликатных проблем. Лилирия не улыбнулась, однако, и не надавила. Кивнула, будто принимая мою версию, но не веря.
   - Возможно, - отозвалась неопределённо. - Всё возможно в этом мире, Маури. Даже - рыцари без страха и упрёка, заступающиеся за прекрасных дам на рынке. Ты - романтик, оказывается. Я не ожидала.
   Что это, в её голосе - ирония, или лёгкое восхищение? И тут же, сменив тон на серьёзный и бесстрастный, Лилирия вернулась к допросу:
   - И что же теперь будет с твоей прекрасной дамой, Маури? Ты спас её от мужа-тирана, или как? Или уже намерен спасать от рынка, от бедности, от судьбы вообще? Ты ведь не собираешься жениться на ней, в самом деле?
   Тревога? Ревность? Насмешка? Я таращился на неё изумлённо.
   - Зачем мне жениться на ней, Лилирия? Я видел её один раз в жизни, после школы, имею в виду, один... Раз. Мне просто... Жалко её стало. Талантливая женщина пропадает на рынке. Не справедливо это.
   - Справедливость... - повторила она шёпотом, как бы пробуя на язык незнакомое слово. - Ты веришь в справедливость, Маури? В этом мире? Наивный ты всё-таки, дорогой. Для Атлас... Атлас, так ведь? Для Атлас не предусмотрено иного места в нашем обществе. В артисты в электричках она не пойдёт. Для богатых спонсоров слишком тускла и стара. А для меценатов... - Лилирия махнула рукой презрительно. - Для меценатов она слишком хорошо живёт. Те помогут скорее ребёнку, больному раком. Чем торговке за тридцать с Южного Базара. Такова жизнь, Маури. И против неё не попрёшь. Ты что, с другой планеты прилетел?
   В последней фразе - поддразнивание, или намёк на нечто большее, чем игра слов? Я вздрогнул невольно, поймав её взгляд. Неужели она... Догадалась? Но нет, не может быть. Это же игра слов, совпадение! Или же... Лилирия что-то знает?
   - Возможно, ты и права, - откликнулся я негромко, опуская глаза, пытаясь утаить смятение. - Но это не значит, что не нужно пытаться помочь. Хотя бы... Чем-то. Хотя бы - золотом.
   И тут же пожалел о сказанном. Золото снова всплыло в разговоре, как неуместный вопрос, как улика. Лилирия наклонила голову набок, её взгляд стал ещё пристальнее, проникающим, как рентген.
   - Золотом? - переспросила, будто дегустируя каждую букву. - Каким золотом, Маури? Откуда у тебя золото? Неужели ты... Украл его в ломбарде? Или... Нашёл клад на улице Конкордии? Или... Ты знаешь какой-то секрет? Секрет философского камня, нелегальный мигрант? Секрет превращения камней... В золото?
   Лилирия выдержала паузу, наблюдая за моей реакцией, как кошка, играющая мышью. В её глазах - нет угрозы.
   - Секрет? - переспросил я, делая вид, что задумываюсь над её речью. - Какой секрет, Лилирия? Если бы у меня был секрет философского камня, разве я скитался бы по улицам Конкордии нелегальным мигрантом? Разве жил бы в твоём... Убежище... Как пойманная птица в золотой клетке?
   Я жестом обвёл комнату, подчёркивая свою беззащитность, зависимость от её милости. Лилирия не дрогнула, не поддалась на дешёвый приём. И всё же - она ждала продолжения, как зритель, жаждущий развязки драмы.
   - Но ты же сказал - "золотом", - будто загоняла меня в угол. - Ты сам упомянул золото, Маури. Зачем? Если у тебя его нет? И не было? И не могло быть?
   Таки я услышал: не то упрёк, не то обиду, не то - разочарование, как если бы она рассчитывала на большее, чем жалкие отговорки неопытного лжеца. Я понял, что игра зашла далеко, пора отступать, признавая поражение, или - идти ва-банк, рискуя всем, но выигрывая время. Я выбрал второе.
   - Золото... - протянул, будто вспоминая давно забытое. - Да, золото... Ты права, Лилирия. Я сказал "золото". Потому что... Это - правда. У меня было золото. Тогда. На рынке. Я отдал его Атлас.
   Она нахмурилась, не понимая, куда клоню. Я продолжил, как если бы вёл повествование:
   - Понимаешь, Лилирия. Я не совсем тот, за кого себя выдаю. Не простой нелегал с Исла-Нура, бежавший от войны. Я... Немного другой. У меня есть... Возможности. Знания. Навыки. Которые не доступны простым смертным. И одна из таких возможностей... Это - золото. Я могу его... Добывать. Из камня. Из воздуха. Из чего угодно. Это - не магия, Лилирия. Это - технологии. Высокие технологии, не понятные гражданам Ирдании.
   Я затаил дыхание, как перед прыжком в пропасть. Лилирия вперилась в меня, не мигая, глазами учёного, рассматривающего под микроскопом экземпляр нового вида инфузорий. Она молчала долго, слишком долго, будто пытаясь оценить правдоподобность моего бреда. Я угадывал в её мимике борьбу разума и сомнения, логики и неверия. И в этой борьбе видел свой шанс, призрачную надежду на то, что она хоть на миг допустит вероятность чуда. Наконец, она шевельнулась, отвернувшись к аквариуму. Судя по движениям, она колебалась и явно не знала, как интерпретировать мою исповедь.
   - Технологии, говоришь? - сказала, как бы размышляя вслух. - Высокие технологии, не понятные гражданам Ирдании? И одна из этих технологий - превращение камней... В золото? И ты хочешь, чтобы я в это поверила, Маури? Вот так - просто, без доказательств, без лишних слов?
   Она озвучила это без недоверия, но и без намёка на веру, лишь - рациональный анализ человека, привыкшего опираться на факты, а не на домыслы.
   - А разве тебе нужны доказательства, Лилирия? Разве ты сама не видишь, не чувствуешь, что я - не такой, как все? Что я - не местный? Что я пришёл из другого мира, из далёкого космоса, где технологии шагнули далеко вперёд по сравнению не только с Ирданией, но и со всей Ксантарией? Разве тебе не интересно узнать, кто я такой на самом деле? Откуда узнал твоё имя? И - что я могу тебе дать?
   Я взглянул на неё прямо, открыто, предлагая сделку, от которой трудно отказаться. Дыхание Лилирии перестало быть прерывистым, словно она согласилась на мою игру. Мне почудилось нечто опасное, непредсказуемое, будто мы ступили на зыбкую почву территории, где нет законов, и каждый ошибочный шаг может оказаться последним.
   - Допустим. Допустим, я тебе поверю. Допустим, ты - не простой нелегал, а пришелец из далёкого космоса, обладающий секретом философского камня. И что дальше, Маури? Что ты предлагаешь мне взамен на мою веру?
   Она усмехнулась, но теперь - без презрения, на её лице - трезвый расчёт, свойственный деловому человеку, привыкшему вести переговоры на равных, не теряя контроля над ситуацией. И я уловил, что речь шла о взаимной выгоде, о прагматизме.
   - Я предлагаю тебе золото, Лилирия, - ответил уверенно. - Много золота. Больше, чем ты можешь себе представить. Столько, что ты сможешь забыть про свою работу на Айлин Ли, про её ювелирную империю, про все эти... Мелкие хлопоты и заботы. Я дам тебе ключ к богатству, Лилирия. К неисчерпаемому источнику золота. Но взамен... Я прошу немногое. Лишь - твою веру. И - твою помощь. Помощь в том, чтобы... Вернуть справедливость Атлас. Помочь ей вырваться из этой грязи и нищеты, патриархальности, обрести достойное место в этом мире. Ты ведь сможешь это сделать, Лилирия? Ты ведь способна на большее, чем просто жалость? Ты ведь не боишься играть по-крупному, как и твоя хозяйка Айлин Ли?
   Я слышал только учащённое биение своего сердца и дыхание Лилирии, неподвижно сидящей рядом.
   Наконец, Лилирия повернулась ко мне. Что теперь на её физиономии - нечто новенькое: жажда авантюры, зовущая в неведомые дали? Или, по-прежнему, - сомнение, но сомнение, подталкивающее к действию, к риску, к проверке на прочность реальности?
   - Золото, говоришь? - повторила так, будто оставляла за собой право на отступление, на последний шанс. - Неисчерпаемый источник золота? Ключ к богатству, превосходящему мои самые смелые мечты? И ты готов поделиться этим со мной, Маури? Вот так - просто, без условий, без оплаты, без гарантий? И всё - ради какой-то Атлас, которую видел два раза в жизни? Ты считаешь меня настолько глупой, нелегальный мигрант? Или - настолько наивной?
   Это была провокация, с целью вывести меня на чистую воду. Я понял, что она не поверила ничему, но и не отвергла мои доводы окончательно, оставляя место для манёвра, для торгов, для новой игры, где ставкой будет не только золото, но и нечто большее, пока - неуловимое...
   - Нет, Лилирия, - ответил, стараясь сохранить самообладание. - Я не считаю тебя глупой, и тем более - наивной. Напротив, я вижу в тебе умную и проницательную женщину, способную оценить по достоинству не только золото, но и нечто более ценное. Возможность... Изменить свою жизнь. Вырваться из этой рутины и серости, обрести настоящую свободу и независимость. А что касается Атлас... Она - лишь повод, Лилирия. Повод начать этот разговор. Повод открыть тебе... Мою тайну. И - проверить твою веру. Твою готовность рисковать. Твою способность... Видеть дальше, чем другие. Ты ведь не боишься риска, Лилирия? Ты ведь не упустишь свой шанс на богатство и власть, даже если он кажется тебе слишком невероятным?
   Я завершил, предоставляя ей время для размышлений и принятия решения. Теперь уже она смотрела на меня задумчиво. Я видел на её лице свою победу. Ставки возрастали с каждой минутой, и я ощущал не только страх, но и - сладкий трепет азарта, неукротимое стремление доказать себе и ей, что я - не просто нелегал, а - игрок, достойный её внимания, доверия, и, быть может, - любви.
   Тишина затянулась липкой паутиной, и я прозревал в метаниях Лилирии, помимо прочего, - жадность до приключений, голодный блеск охотника, узревшего добычу. Она заинтригована.
   - Не бойся риска, Лилирия, - возобновил я речь, не дрогнув ни единым мускулом на лице. - Риск - благородное дело, особенно когда на кону - такие ставки. Ты ведь сама сказала - ты игрок. И играешь по-крупному. Так почему же боишься рискнуть малым, чтобы получить большее? Я предлагаю тебе не просто золото, Лилирия. Я предлагаю тебе власть. Власть над богатством. Власть над судьбами людей. Власть... Над самим золотом. Ты ведь хочешь этого, правда? Ты ведь мечтаешь о большем, чем просто работа на миллиардершу Айлин Ли?
   Её маска продолжала плавиться. Что это - алчность, невыдержанность, намерение сорвать банк?
   - Допустим, я согласна рискнуть, - наконец, ответила она. - Но прежде, чем я поверю тебе полностью, мне нужны доказательства, Маури. Мне нужно увидеть золото своими глазами. Убедиться в том, что ты говоришь правду. Иначе... Боюсь, наш разговор завершится здесь и сейчас. И - не в мою пользу.
   В последней фразе прозвучала не то угроза, не то - предупреждение. Я кивнул, принимая её ультиматум, оставалось лишь доказать правоту, либо - признавать поражение.
   - Доказательства будут, Лилирия. Я готов показать тебе производство золота. Прямо сейчас. Но... Не здесь. Не в этой квартире. Для этого нам нужно будет выехать за город. В безопасное место, где никто не сможет нам помешать. Ты готова рискнуть, Лилирия? И - довериться мне окончательно? Хотя бы - на время поездки?
   Я умолк, сознавая, что предлагаю шаг в пустоту, где нет гарантий и страховки, лишь - вера в удачу, или - неизбежность катастрофы.
   - Безопасное место, говоришь? И где же оно находится, это безопасное место, нелегальный мигрант? Далеко от Конкордии? И - что именно ты собираешься мне там показать? Свои... Волшебные способности превращения камней в золото? Или... Нечто большее? Безопасное место. Далеко от Конкордии... Хм... Интересно. И что же это за место? Твоя секретная лаборатория, где ты колдуешь над философским камнем? Или... Что-то более прозаичное, нелегальный мигрант?
   В её жестикуляции вновь заиграло кокетство, но и... Право на контроль, на последнее слово. Я улыбнулся в ответ, понимая, что она таки клюнула на наживку, и теперь оставалось лишь вести её за собой.
   - Не совсем лаборатория, Лилирия, - ответил, силясь придать голосу таинственность, не выдать волнения, охватившего душу. - Скорее... Место силы. А если напрямую - планетолёт, в котором я прибыл на Ксантарию.
   - Планетолёт? На Ксантарию? И где же он находится, этот планетолёт, нелегальный мигрант? В горах, в лесах, в пустыне? Далеко от Конкордии? И - как нам туда добраться? На чём? И - когда?
   В её вопросах чувствовалось нетерпение ускорить развязку. Я подмигнул ей, уверенно, понимая, что девушка почти созрела и готова отправиться в мою ловушку.
   - Не далеко, Лилирия, - ответил спокойно, поднимаясь с дивана, приглашая следовать за собой. - Часа четыре езды от Конкордии на машине. Тихое, уединённое место, вдали от людских глаз. У тебя ведь есть машина, Лилирия? Или ты предпочитаешь такси?
   Я жестом указал на дверь, предлагая ей выйти из квартиры, начать путь. Лилирия пялилась на меня некоторое время окаменевшим лицом. Наконец, она кивнула, едва заметно, как бы принимая окончательное решение.
   - Хорошо, Маури, - сказала, будто смирилась с вызовом судьбы. - Я готова рискнуть. Покажи мне своё золото. Покажи мне свой... Планетолёт. Но помни, нелегал, если ты обманешь меня, если это окажется лишь пустой болтовнёй... Боюсь, тебе не позавидуешь. И Кзилп тебя не спасёт.
   Она улыбнулась холодно, и в этой улыбке я прочёл не только угрозу, но и - обещание, что игра продолжится, что мы ещё не раз встретимся в этом загадочном мире лжи и правды, где золото ценится выше жизни, а доверие - дороже золота. И в этой партии я прозревал последний шанс на раскрытие тайны Лилирии, на возможность понять, что скрывается по ту сторону крепости Снежной Королевы.
   - Поедем прямо сейчас, или тебе нужно время на сборы? - деланно безразлично осведомился я.
   - Прямо сейчас, - ответила Лилирия. - У Деймоса - ночная. Я надену кроссовки...
   Она решительно направилась к выходу. Джинсы плотно обтягивали её большие круглые ягодицы. Всё та же рубашка, что и в момент нашей первой встречи. Я вынул из тумбочки ключи от планетолёта и повесил на шею - единственное моё "имущество" на этой планете. В проходной Кзилп провожал нас немигающим взглядом, будто предупреждая об опасности, подстерегающей за дверью.
   Лилирия надела кроссовки на босы ноги и вышла первой. Лифт, дворик, гараж... Это была другая машина, не та, которую я видел у полицейского участка, - баклажанового окраса. Лилирия отворила дверцу переднего пассажирского сиденья, жестом велев садиться. Я опустился в мягкое кожаное кресло, отмечая комфорт и уют, напоминающий о мире земных удобств. Лилирия плюхнулась за руль. Мы пристегнулись, и я попросил вбить в навигатор Ирзулу. Лилирия завела двигатель - раздался ровный гул мотора. Машина плавно тронулась с места, выруливая со двора на магистраль. Потом были томительные минуты в пробках, и, наконец, Конкордия осталась позади, растворившись в лучах заката, уступая место бескрайним просторам Ирдании.
   Дорога пролегала среди полей, перелесков и холмов. За окном быстро сгустилась тьма. Всё реже мелькали деревни, одинокие фермы, мерцающие огоньки дальних посёлков. Лилирия вела машину уверенно и спокойно, молча, погружённая в свои мысли. Я смотрел в окно, наблюдая за сменой пейзажей, пытаясь уловить настроение спутницы.
   Часы тянулись медленно. Холодный лунный свет серебрил луга. Да, Аслан, у Ксантарии, как и у Земли, имеется единственный спутник. Машина неуклонно неслась вперёд...
   Наконец, я нарушил молчание, понимая, что пора действовать, направлять разговор в нужное русло.
   - Лилирия, - сказал негромко, но настойчиво. - Прежде, чем мы доберёмся до планетолёта... Мне нужно кое-что сделать. Кое-что важное.
   Она повернула ко мне голову, её лицо оставалось непроницаемым, но в глазах мелькнула готовность выслушать.
   - Важное? - переспросила без эмоций. - Что именно, Маури?
   Я улыбнулся загадочно.
   - Всего в паре километров от Ирзулы и в нескольких стах метрах от планетолёта живёт мой... Друг. Мне нужно заглянуть к нему, прежде, чем мы отправимся делать золото. Извини, что не предупредил заранее.
   Лилирия насупилась, но не возражала, не перечила, лишь - ожидала продолжения. Потом - пожала плечами.
   - Друг? В Ирзуле? И что же это за друг, Маури?
   - Он посылал меня в Конкордию, передать золото для дочери, Атлас. И я обещал ему вернуться. Это - дело чести. И - благодарности. Он приютил меня, обогрел... Ты ведь ценишь дружбу и верность не меньше, чем золото и власть?
   Я замолчал, глядя на неё выжидающе, предложив выбор между прагматизмом и человечностью.
   - Хм... - кажется, пейзажи Ирдании инициировали оттепель в её душе. - Ладно, Маури. Пусть будет по-твоему. Заглянем к твоему другу. Но - ненадолго. Лишь на пару минут. Я не люблю задержек, нелегальный мигрант. И - не забудь про золото. Ты обещал доказательства. И - чем скорее, тем лучше.
   Она улыбнулась натянуто, но подтверждая согласие, и нажала на педаль газа, ускоряя ход машины. На душе стало легче... Мне очень хотелось познакомить её с Лео.
   Наконец, в окне замаячил силуэт храма Кхорн-Аша. Дальше навигатор был бесполезен, я вызвался показать путь сам. Машина сбавила скорость, сворачивая с шоссе на ухабистую просёлочную дорогу. Через несколько минут мы подкатили к знакомому дому с резными ставнями. Лилирия остановила машину у калитки, выключая двигатель и фары. Тишина рухнула на нас плотной стеной.
   - Приехали, - произнёс тихо, отстёгиваясь, открыл дверцу автомобиля и выбрался наружу. - Вот и дом моего друга. Его зовут Лео.
   Я разминал затёкшие ноги. Дом пастуха окутало ночное упоение. Лилирия тоже вылезла из машины. Я заметил, как она ненасытно втягивает ноздрями запахи полыни и навоза. Заливался трелью потерявшийся в траве сверчок. Внезапно разгавкалась собака.
   И в этот момент из темноты дома выступила знакомая грузная фигура, освещённая тусклым светом луны. Лео. Он ждал меня на крыльце, как верный пёс. В руке держал карманный фонарик, слепящий глаза.
   - Маури! Наконец-то вернулся! Я уж думал... - начал было Лео громко, полный радости и облегчения, но заметил Лилирию, стоящую рядом со мной, и запнулся на полуслове, удивлённо уставившись на незнакомую женщину, будто увидев привидение. - А это... Кто с тобой?
   Я улыбнулся виновато, понимая замешательство старика, опешившего от неожиданного визита и гостьи. Пришло время знакомить два мира, столь далёких друг от друга и непохожих по самой сути. В этом столкновении я видел не только опасность, но и - надежду на шанс вырваться из болота лжи.
   - Лео, познакомься, - молвил я, представляя Лилирию пастуху. - Это - Лилирия. Моя... Подруга. Лилирия, это - Лео. Мой... Друг. Тот самый, про которого я тебе рассказывал.
   Лео и Лилирия взирали друг на друга недоверчиво, изучающе, как пришельцы с разных планет, встретившиеся на границе неизведанного. В их лицах читалось непонимание, отчуждение, и - раздражение...
   Лилирия скользнула взглядом по ветхому дому, по фигуре пастуха с фонариком...
   - Добрый вечер, Лео, - произнесла она, наконец, официально-вежливо. - Маури много рассказывал о вашем гостеприимстве.
   Лео нахмурился, не понимая иронии, или - не желая понимать. Прищурился, всматриваясь в лицо девушки.
   - Гостья, значит... - протянул, покачивая головой. - Подруга Маури... Хм... Городская... Видать, сильно ты ему голову заморочила, раз вырвался из-под твоего колдовства, аж в нашу глушь примчался. Ну да ладно, проходите в дом, чего на пороге топтаться. Ночь на дворе, не июль-месяц. Замёрзнете ещё, в городских нарядах.
   Он отодвинулся, пропуская нас внутрь. Лилирия проследовала за мной, ступая осторожно.
   - Проходите в кухню, там теплее, - пригласил Лео. - Чайник как раз закипел. Угощу вас чаем с травами, если не побрезгуете. И сырники мои ещё остались, Маури. Гостье тоже предложу. - Лео усмехнулся. - Городские девицы любят на диете сидеть, но от сырников моих, думаю, не откажется.
   Лилирия сдержанно улыбнулась, не принимая шутливый тон.
   - Благодарю за приглашение, Лео, - ответила она. - Чай - это прекрасно. Но мы ненадолго. Лишь на пару минут.
   - Всё бегом, всё в спешке, - проворчал Лео, качая головой. - Вечно вы, городские, куда-то торопитесь. А жизнь-то мимо пролетает.
   - Маури сообщил мне о вашей дружбе, Лео, - продолжала Лилирия. - Мне было бы интересно осмотреть вашу ферму, отведать ваших сырников. Но, увы, сегодня нет времени. В другой раз, возможно. Если судьба ещё раз занесёт нас в ваши края.
   В её словах проскользнула издевка, и Лео насупился сильнее.
   - Ферма - дело нехитрое, - отозвался грубовато. - А вот дружба... Дружба - дело тонкое. Не всякий поймёт. И не всякий оценит. Особенно - городские девицы, привыкшие к манипуляциям.
   Тут Лео покосился на Лилирию, и в его взгляде мелькнуло нескрываемое осуждение.
   - Да-да, манипуляция - ваше любимое слово, городские, - не унимался он. - Всё-то вы норовите кем-то помыкать, чего-то добиться хитростью, лестью, обманом... А по-простому - никак? По-честному? - Лео вздохнул, обращаясь уже ко мне. - Видать, сильно ты влип, Маури, если такую... Манипуляторшу в дом привёл.
   Я почувствовал, как краска заливает лицо. Лилирия же не дрогнула, будто не замечая колких выражений пастуха.
   - Возможно, вы и правы, Лео, - отвечала она. - Манипуляция - полезный навык в нашем мире. Особенно - для женщин. Но не будем о грустном. Маури обещал показать мне нечто... Интересное. Боюсь, мы задерживаемся. Прощайте, Лео. Благодарю за приглашение к чаю.
   С этими словами Лилирия повернулась к выходу. Лео проводил её долгим, недобрым взглядом.
   - Извини, - растерянно сказал ему я. - Надеюсь, мы ещё вернёмся... Сегодня. Мы - недалеко... Золото сделать. Как в тот раз...
   - Ладно, - сказал Лео глухо. - Дело ваше. Хозяин - барин. Идите себе с богом. И - чтоб не заблудились в потёмках. Дорогу-то хоть знаете?
   Он посторонился, пропуская нас к двери. Я виновато пожал плечами, не зная, что ответить. Лилирия выскочила первой, не прощаясь, не оборачиваясь. Я задержался на пороге, глянув на Лео с грустью.
   - Прости меня, Лео, - пробормотал тихо. - Я... Вернусь. Скоро.
   Лео молча кивнул, не поднимая глаз. Я переступил порог, оставляя позади тепло и уют пастушьего очага. Лилирия ждала у калитки.
   - Пойдём, - бросил я. - Планетолёт - недалеко. Пешком доберёмся.
   Лилирия кивнула, и мы зашагали по неровной тропе, оставляя позади хату Лео и его укоризненный взгляд. Впереди маячили мрак ночи, и - золото. Ветер шелестел ковылями, принося пряные ароматы с реки. Лилирия то и дело спотыкалась о кочки. Холмы нависали древними курганами, храня тайны веков...
   - Долго ещё? - нервно вопрошала Лилирия.
   - Погоди минутку, - я замер, наклоняясь к земле. - Нам понадобятся... Ингредиенты.
   Лилирия остановилась рядом, наблюдая за мной, её глаза сверкали в лунном свете, как два сапфира. Я подобрал с почвы пару небольших камней - серых, невзрачных, обыкновенных голышей. Повертел их в руках, словно взвешивая, потом улыбнулся, обращаясь к Лилирии.
   - Готово, - сказал просто, разжимая ладонь, демонстрируя камни. - Вот и всё, что нам нужно, Лилирия. Остальное - дело техники. И - немного веры в чудо.
   Лилирия скривилась, не разделяя сарказма.
   - Ещё далеко, Маури? - спросила требовательно. - Где оно, твоё чудо? Я не люблю долгих прелюдий, нелегальный мигрант.
   - Скоро, Лилирия, очень скоро!
   Мы свернули меж холмов.
   - Планетолёт - совсем рядом. Готовься открыть сердце для невероятного, - увещевал я.
   Дорога вынырнула на ковыльный луг, ветер усилился. Тишина сгущалась, охватывая нас со всех сторон, - лишь завывание ветра, шорох шагов, и - наше дыхание...
   Наконец, я встал, заприметив одинокую берёзку в чистом поле.
   - Что это такое, Маури? - спросила Лилирия. - Ты меня пугаешь...
   Я приподнял пальцами брелок-ключи от планетолёта на цепочке, вытянул их перед собой и твёрдо произнёс:
   - АНГАР!
   Раздался тихий звон, как если тряхнули хрустальным колокольчиком, и вокруг нас заискрилось пространство, воздух задрожал, завибрировал, как вода на поверхности озера. Внезапно перед нами возник сияющий неоновым светом силуэт планетолёта в подземной пещере.
   Лилирия отшатнулась, поражённая увиденным, её глаза расширились от изумления, губы приоткрылись в немом вопросе. Она смотрела на планетолёт, как на чудо, не понимая, что происходит.
   - Это... Что такое, Маури? - выдавила она, голосом, вибрирующим от волнения. - Как это возможно? Где мы? Это... Твой планетолёт? Тот самый... Космический?
   Я вновь сжал пальцами ключи, и люк планетолёта распахнулся, маня в свои недра, в мир высоких технологий, не понятных жителям Ксантарии.
   - Добро пожаловать, Лилирия, - произнёс я тихо, пропуская девушку вперёд. - Добро пожаловать в мою секретную лабораторию. Сейчас ты увидишь чудо превращения камней... В золото. Собственными глазами.
   Лилирия забралась в планетолёт, наступая аккуратно, будто боясь провалиться под землю. Я шагнул за ней, люк за спиной затворился. Внутри планетолёта мерцали приборные панели и люминесцентные лампы. Лилирия озиралась по сторонам с восторгом маленькой девочки, её глаза влажно блестели, дыхание стало учащённым и прерывистым. Я провёл её в бортовую лабораторию, включил компьютер, запуская преобразователь материи, настраивая режим синтеза золота. Вынул из кармана подобранный на дороге камень, положил его на круглую металлическую чашу приёмника, опустил стеклянный колпак, нажал кнопку запуска. Машина загудела, издавая негромкий гул. В центре приёмника возникло изумрудное свечение, разгоравшееся всё ярче, пока камень словно не растворился в нём. Когда преобразователь затих, и излучение погасло, под колпаком обнаружился новый предмет - небольшой золотой самородок, блестящий, как солнце, упавшее с неба. Я поднял колпак, взял тяжёлый самородок в ладонь, протянул Лилирии, наблюдая за её реакцией, затаив дыхание. Лилирия приняла золото неуверенно, словно страшась обжечься, рассмотрела со всех сторон, повертела в руках, как если бы оценивала вес и пробу. Её губы тронула невесомая улыбка.
   - Это... Золото? - пролепетала она. - Настоящее золото? Из камня? Не может быть... Это... Невероятно!
   - Да, Лилирия, - ответил я самодовольно. - Это - золото. Настоящее золото. Сделанное из камня. При помощи высоких технологий. И это - лишь начало, Лилирия. Лишь малая часть того, что я могу тебе дать!
   Лилирия оставалась потрясённой, продолжая медитировать на золотой самородок, будто пытаясь убедиться в его реальности. Наконец, она подняла на меня жадный и страстный взор. Она пылко прильнула ко мне, впилась губами в мои губы, вложила мои ладони себе под рубашку, на возбуждённые соски.
   - Покажи ещё раз, Маури, - пламенела она звенящим голосом. - Покажи мне, как ты это делаешь. Ещё раз. Я хочу увидеть это ещё раз!
   Я кивнул, понимая её желание. Забрал из её рук золотой самородок, опустил в карман, приготовил второй камень...
   - Стой! Дай снять на телефон!
   - Зачем? - отпрянул я.
   Лилирия вдруг покраснела.
   - Мы не продадим золото без Айлин. Нужно снять на видео, Маури. Для Айлин. Ей нужны доказательства. Она не поверит мне на слово. Ей нужны факты. Факты, которые можно увидеть своими глазами. Прошу тебя, Маури, поверь мне! Я же поверила тебе! Это - очень важно!
   Я кивнул нехотя, сознавая очередное повышение ставок.
   Лилирия вынула из кармана телефон, направила на мои руки.
   - Давай, мальчик, сделай это! - выдохнула она, будто в разгар постельной сцены.
   Я взялся преобразовывать второй камень. Лилирия глазела в экран телефона, записывая происходящее. Нечто неотвратимое, роковое предвестие судьбы, почудилось мне в её деловитой суете с гаджетом.
   Наконец, в приёмнике сформировался новый золотой самородок, ключ к сердцу Лилирии, к её доверию и любви. Лилирия выключила телефон и спрятала в карман.
   - Отдай их мне! - попросила она.
   - Конечно, дорогая...
   - Я покажу Айлин. Одной видеозаписи может оказаться недостаточно.
   Я передал ей золото неторопливо, как дары волшебника.
   - Невероятно, Маури, - повторяла, не отрывая взгляда от самородка в руках. - Это просто... Невероятно. Ты действительно... Можешь делать золото. Из ничего. Из камня. Как алхимик!
   - Да, Лилирия, - ответил я, приближаясь к ней вплотную, обнимая за талию, внимая теплу её тела, его ознобу. - Я могу делать золото. И не только золото. Я могу дать тебе всё, что ты пожелаешь! Богатство, власть, вечную молодость... Всё, кроме одного.
   - Кроме чего, Маури? - она подняла на меня взгляд.
   - Кроме... - Я прервался на мгновение, собираясь с духом. - Я не могу заставить тебя себя любить. Любовь не подвластна технологиям. Любовь нельзя купить за золото. Любовь нужно заслужить. И доказать. Делом. Ты ведь понимаешь меня, Лилирия? Ты ведь ценишь любовь больше, чем золото и власть? Ты ведь способна на любовь, Лилирия? Я доказал. Ты поможешь Атлас?
   Я закончил, глядя на неё выжидающе. Лицо Лилирии выражало напряжение, борьбу противоречивых чувств. Наконец, она вздохнула устало и улыбнулась неуверенно.
   - Я постараюсь. А пока... Прокати меня на планетолёте, Маури. - Почему нет? Покатай меня... А, Маури?
   В её монологе различались то ли мольба, то ли - испытание, или даже - последняя проверка. Игра не заканчивалась, и ставки росли...
   - Конечно, Лилирия, - отреагировал я бодро. - Пойдём в командную рубку.
   Я взял её за доверчивую руку, крепко, и повёл в кресло, справа от капитанского, на то место, где другая Лилирия боролась с разумом Нексуса-Седьмого более десяти лет назад.
   - Пристегнись, - сказал я, хватаясь за штурвал.
   Когда она выполнила просьбу, я повернул в замке ключи телепортации. Пространство вокруг исказилось, поплыло, как мираж в знойной пустыне, нас опоясало серебристое сияние, и я вдавил ногой педаль старта. Лилирия увидела: мы парили над равниной - поля, холмы, извивающаяся чёрной змейкой река, леса впереди... Я переключил передачу и рванул от себя штурвал. Перегрузка притянула к креслу, дыхание перехватило от страшной скорости. Лилирия завизжала. Под нами поползли огоньки поселений, планетолёт поднимался выше и выше... Туманность Конкордии внизу... Лилирия зачарованно смотрела в иллюминатор. Я улыбнулся невольно, любуясь её преображением, таянием льда в её сердце...
   - Красиво, правда? - спросил тихо. - Ведь стоит того, чтобы рискнуть жизнью, ради такого вида?
   Она не ответила, продолжая неподвижно сидеть, не отрывая взгляда от открывшейся панорамы. Выше и выше, стремительнее и стремительнее... Дневная сторона Ксантарии, океан, облака, серые пятна городов Кибернии, опять - океан, и снова - ночная, мерцающие нейронные сплетения Аккадиана, полярные шапки - несколько раз я облетел по орбите в разных направлениях, как электроны - атом, после чего направил планетолёт к луне, туда, где звёзды пылают ярче, холоднее, недоступнее. Ксантария уменьшалась под нами, превращаясь в маленький, овеянный атмосферными метелями, шарик. Потом в иллюминаторе возник спутник планеты - небольшая луна, серая и безжизненная, как камень, выброшенный в космос из пращи вечности. Мы облетели вокруг луны четыре раза, я посадил планетолёт, демонстрируя пустынный пейзаж спутника, мы занялись любовью в капитанской рубке, после чего направились обратно к Ксантарии. Лилирия молчала, и, кажется, она нашла, наконец, то, что так долго искала - покой, свободу, бесконечность.
   - Красиво, - откликнулась она, наконец. - Невероятно красиво, Маури. Я никогда не видела ничего подобного. Спасибо тебе. Спасибо, что показал мне это.
   В её словах звучали искренность, благодарность, и - нежность, тончайшая, как шёлк, а также - тепло, свет надежды... Я лишь улыбнулся ей в ответ.
   - Это - лишь малая часть того, что я могу тебе показать, Лилирия, - изрёк, созерцая чёрные дыры её зрачков в центре туманностей голубых радужек. - Космос полон чудес и тайн. И я готов открыть тебе все эти сокровища, если ты пожелаешь.
   Лилирия не шевелилась, но её глаза говорили сами за себя, выражая томление сердца и жажду жизни. Я протянул руку, коснулся её щеки лёгким прикосновением пальцев, и она ответила взаимностью, прижавшись ко мне горячим телом, впившись губами в мои губы, для поцелуя, уносящего в бездну забвения все тревоги и сомнения.
   Наконец, время аттракциона истекло, настала пора возвращаться к неотложным делам, к обещанному золоту и... Развязке игры, которую я оттягивал, как мог. Мы приблизились к ангару, я активировал телепортацию, планетолёт вновь задрожал и завибрировал в серебристом сиянии. Мгновение - и мы переместились в ангар, в темноту пещеры, оставляя позади величие космоса, магию полёта, и... Любовь.
   Опять мы телепортировались к поверхности, и дальше побрели в ночном тумане по неровной тропе, спотыкаясь о росистые кочки. Лилирия снова погрузилась в свои мысли, её лицо всё ещё выражало умиротворение, гармонию с собой, с миром и космосом.
   Вскоре замаячили в дымке огни хаты Лео, как звёзды, упавшие с небес на землю. Калитка... Машина Лилирии темнела рядом, притаившимся в засаде зверем.
   - Ну вот и всё, - сказала, останавливаясь, Лилирия.
   Она огляделась вокруг. Тишина, ночь, глушь, благодать...
   - Что дальше, Маури? - спросила тихо, но требовательно.
   - Дальше - дело за тобой, Лилирия, - ответил я. - Золото - твоё. Делай с ним, что хочешь.
   Она кивнула, соглашаясь с очевидным, и вдруг - помрачнела.
   - Мне пора, - сказала торопливо. - Деймос вернётся под утро. Он не должен меня хватиться.
   - Понимаю.
   - Завтра же начну переговоры с Айлин. Цепочка сбыта через ювелирные салоны - это долго. Придётся искать другие пути. Нужен оптовый покупатель.
   - И ты знаешь такого?
   - Айлин знает всех, - усмехнулась Лилирия. - Она говорила про Кибернию. Там золото ценят.
   Киберния? Я вздрогнул.
   - Киберния? Но ведь... Это же союз Алькор! Враги Ирдании! Ты собираешься продавать золото врагам?
   Лилирия пожала плечами, небрежно, равнодушно.
   - Политика - не моё дело, Маури. Я - бизнесвумен. И деньги не пахнут. Киберния, так Киберния. Грузовик доставит золото на судно, под видом гуманитарной помощи мирным гражданам Исла-Нура.
   - Грузовик?
   - Да, грузовик, Маури. Ты ведь не думал, что мы повезём золото на тележке? Или в мешке на спине? - Лилирия расхохоталась. - Айлин договорится о транспорте. Грузовик с гуманитарной помощью для голодных детей Исла-Нура. Потом - кораблик, большой такой, и - Киберния. Там редкоземельный металл и продадим. С выгодой для всех. Спасённая Атлас, благодарный отец...
   - Но... Мирные жители Исла-Нура?
   Лилирия рассмеялась, запрокинув голову.
   - Сказки про патриотизм и гуманизм оставь для Деймоса и волосатого пацифиста, Маури! Я играю в другие игры. И в моих играх нет места патриотам и гуманистам. Только - деньги и власть. И - золото. Много золота! Товара, на который можно обменять любой другой товар. Деньги - символ золота. - Лилирия подняла указательный палец вверх. - Всеобщая эквивалентная стоимость, обращающая весь спектр товаров и услуг, от наркоты и проституции до военной техники и спортивных медалей, в монотонный серый цвет. В серики. Только лох, жертва телефонных мошенников, может верить в патриотизм и демократию в обществе, где господствует капиталистический способ производства! - снова подняла указательный палец вверх. - Ты что, историю и экономику не учил, Маури, в этой твоей утопии с мирным атомом, электронными облётами орбиты, и, из пушки - на луну?
   Внезапно зазвонил телефон. Лилирия выхватила аппарат из кармана, посмотрела на экран, нахмурилась.
   - Да, милый? - ответила в трубку медовым голоском. - Задерживаюсь немного. Благотворительный вечер, ты же знаешь... Да, на балу, у Айлин... Скоро буду. Целую.
   Она отключила телефон, пряча его обратно в карман.
   - Чёрт! Почти утро!
   - Деймос? - приподнял брови я.
   - Деймос. Ревнует, - пояснила с кривой гримасой. - Дело - дрянь. Надеюсь, дебил поверил, что я на балах развлекаюсь. Пусть верит! Так ему спокойнее. А мне - удобнее.
   Вдруг Лилирия встрепенулась.
   - А ты сможешь наполнить золотом целый грузовик, а, нелегальный мигрант? - неожиданно задала она вопрос, будто хватая нерадивого ученика за ухо.
   - Конечно, - ответил я. - Породу будем телепортировать прямо из-под земли вокруг ангара, а оттуда - в грузовик, который поставим над ним.
   - Отлично! - влепила, наконец, долгожданную оценку.
   В этот момент калитка скрипнула. Снова Лео. Толстяк вышел к нам, щурясь от света фар, которые Лилирия не потрудилась выключить.
   - Ну что, уезжаешь уже? - спросил Лео, обращаясь ко мне. - Или ещё чаю попьёте на дорожку?
   Лилирия обернулась к пастуху, окинув смирительным взглядом. Лео замер в нерешительности в паре шагов от нас.
   - Извини, что помешал, - пробасил, виновато качнув головой. - Был, видать, резок я. Не со зла. Ты уж не обижайся, городская... Барышня.
   Лилирия вскинула брови, не понимая, что происходит.
   - Ничего страшного, Лео, - отозвалась она. - Бывает. Все мы люди. И все мы устаём. Особенно - по ночам.
   Она приблизилась ко мне, встала вплотную, обняла крепко, по-деловому, потом поцеловала в губы - нежно, но без страсти, словно прощаясь с попутчиком.
   - Тебе лучше остаться здесь, Маури, - прошептала на ухо, касаясь его языком, как змея, будоража тем самым мурашки по всему телу. - Жди сигнала! Я дам тебе знать, когда всё будет готово. И - до скорой встречи!
   Лилирия села в машину, захлопнув дверцу. Закряхтел мотор. Я, опешивший, рассеянно следил, как она отъезжает, рассекая фарами ночную мглу. Двигатель автомобиля взревел, и машина скрылась за поворотом, оставляя меня наедине с Лео, и - с тревогой, дурным предчувствием надвигающейся беды.
   - Ну что, пойдём в дом? - спросил Лео, положив мне руку на плечо. - Замёрз, поди. Чай стынет. Да и сырники твои...
   Он ухмыльнулся, и я заковылял за ним следом, в темноту двора, к свету за крыльцом, к кухонному теплу, оставляя калитку распахнутой, будто приглашая судьбу войти, и - изменить мою жизнь навсегда.
   Томительное ожидание на ферме у Лео тянулось бесконечно. Дни здесь, вдали от Конкордии и Лилирии, казались замедленными, время словно вязло в густом деревенском воздухе, настоянном на запахе навоза и мяты. Я бродил по двору, разглядывая гусей и коров, будто пытаясь найти ответ в их невозмутимом существовании. Но ответы не приходили. Лишь нарастало смутное беспокойство, предвидение неотвратимой развязки.
   Так миновало с полмесяца. По ночам стало совсем тепло, отцвела сирень... И вот, однажды, рано утром, тишину фермы разорвал резкий звонок телефона в моём кармане. Сердце подскочило, словно спугнутая куропатка. На экране высветилось имя - ЛИЛИРИЯ.
   - Маури, - голос её был механическим, деловитым, без тени любви, - Всё готово. Жди сегодня!
   Коротко и ясно. Как приказ. Я успел лишь выдохнуть: "Хорошо", как связь оборвалась. Сердце волновалось, но теперь уже не от тревоги, а от предвкушения действия. Игра продолжалась, и я был от того... Счастлив.
   Не прошло и часа, как гул мощного мотора протряс загородную тишину. На бездорожье выкатил грузовик, медленно приближавшийся к ферме. Машина замерла у калитки. Из кабины выпрыгнула Лилирия. В джинсах и кожаной куртке, она выглядела собранной и решительной, как солдат перед боем.
   Лео вышел на крыльцо, таращась с недоумением на грузовик и на девушку, одетую не по-летнему.
   - Лео, - сказал я, подходя к нему, - Мне пора.
   Пастух вопросительно вскинул брови.
   - Помнишь, я говорил про золото? - начал я, стараясь говорить непринуждённо. - Ну так вот, настало время его делать.
   Старик удивлённо моргал, будто не понимая моих слов.
   - Золото? Какое золото? Ты же...
   - Скоро сам увидишь, - перебил я, посылая воздушный поцелуй Лилирии. - Я скоро вернусь. И мы обязательно поможем Атлас!
   Лилирия кивнула Лео сдержанно, почти небрежно, и я направился за калитку. Обернулся на прощание. Старик провожал меня взглядом, полным изумления и лёгкого испуга.
   Я забрался в кабину грузовика. В ней пахло машинным маслом и дешёвым пластиком. Лилирия ловко устроилась за рулём и протянула мне объёмную упаковку из плотного картона.
   - Вот, - сказала она, - Обёртка для гуманитарной помощи. Как тебе?
   Я оценил коробку. На боку красовалась броская надпись: "Детям Исла-Нура. Гуманитарная помощь".
   - В самый раз, - глухо откликнулся я.
   - Сможем производить золото в таких упаковках? - Лилирия задорно подмигнула.
   - Сможем.
   Затем Лилирия извлекла из-под сиденья большой полиэтиленовый пакет.
   - И ещё, - улыбнулась она едва заметно, - Я подумала, нам не помешает перекусить.
   В пакет набились бутерброды, завёрнутые в пергаментную бумагу, и термос.
   - Чай с лимоном и мёдом, - пояснила Лилирия. - Как ты любишь.
   Забота, пусть и такая деловая, коснулась сердца. Да и бутерброды в ангаре - точно не помешают.
   - Спасибо, - сказал я.
   Я активировал ключи, тщательно настраивая искусственный интеллект для предстоящей телепортации, так, чтобы Лилирия, сумка с едой в её руке и картонная упаковка - в моей, переместились, а грузовик исключился из обработки. Последние приготовления, и вот уже кабина грузовика растворяется в мерцающем свечении.
   Мы очутились в прохладном полумраке ангара. В этот раз Лилирия осмотрелась с любопытством, не скрывая эйфории от масштабов подземного убежища.
   - Впечатляет, - констатировала она. - И очень... Секретно.
   Я кивнул, и мы прошли в планетолёт. Тогда я приступил к делу. Настроил компьютер на производство золота, поместив картонную упаковку в сканер, чтобы ввести данные в бортовой общий искусственный интеллект. Порода, окружавшая ангар, по голосовой команде, начала телепортироваться в приёмник. Машина загудела, запуская алхимический процесс, основанный на контролируемом обученной моделью (нейросетью в просторечьи) расщеплении атома на элементарные частицы. Золото потекло невидимым потоком, рождаясь из камня, обретая в преобразователе материи плотность и блеск в форме слитков, скрытых в картонной упаковке.
   Я настроил второй сканер, убедившись, что искусственный интеллект планетолёта верно распознаёт пространство грузовика над нами, чтобы нейросеть сама, без моего участия, направляла готовые упаковки с золотом в кузов, раскладывая там стопочками. Процесс я наладил автоматический, но, увы, медленный. Приёмник преобразователя материи, созданный для производства артефактов, а не промышленных объёмов, не отличался вместимостью.
   - Жаль, картон места требует, - сокрушалась Лилирия. - Зато грузчиков-мигрантов нанимать не пришлось. Эти вечно что-нибудь украдут, но это - ладно. Могут ведь и сдать...
   Скука заполнила лабораторию, под аккомпанемент монотонного гула работающей машины. Лилирия, устроившись на ящике с инструментами, вынула из сумки бутерброды и термос. Терпкий аромат чая с лимоном и мёдом разлился по помещению.
   - Как мы собираемся обойти контрольно-пропускные пункты и таможни? - спросил я, откусывая от бутерброда с ветчиной и салатовым листом.
   Лилирия передёрнула плечами, отпивая глоток из термоса.
   - Айлин обо всём позаботилась, - ответила она. - Таможенники всех уровней уже получили свою долю. Маршрут разработан безупречно. Никаких проблем. Мафия!
   Уверенность в её голосе звучала убедительно, но что-то терзало меня, какая-то фальшивая нота в её спокойствии.
   День тянулся долго, наполненный вибрациями оборудования и вялыми пустыми разговорами. Под вечер, когда кузов грузовика, из брезента, натянутого на каркас, наполнился золотом доверху, Лилирия подала знак завершать производство.
   - Хватит, - сказала она. - Больше и не нужно.
   Я выключил преобразователь материи, и мы телепортировались обратно в кабину грузовика. Лилирия завела мотор, и машина, неуклюже развернувшись, кряхтя и накреняясь со стонами, затряслась прочь от ангара, оставляя позади подземную пещеру, хранящую тайну Гарри Поттера из древней земной сказки.
   Мы ехали полями, в предзакатных сумерках... Успели проделать совсем короткий путь, добраться до дубового лесочка, когда из-за поворота пыльной дороги, как из ниоткуда, вынырнула полицейская машина, преграждая нам путь. Что-то сжалось в области солнечного сплетения, предвкушая беду.
   Из полицейской машины выскочил... Деймос. Он бежал к грузовику, лицо искажено гневом, глаза метали молнии. Полицай принялся требовательно тарабанить в водительское стекло, подпрыгивая, как макака. Лилирия растерянно распахнула дверцу кабины, и Деймос, схватив её за руку, грубо выволок наружу. Я тоже выбрался из машины, понимая, что игра окончена.
   - Ах ты, шлюха! - заорал Деймос, размахивая телефоном, как оружием. - Думала, я лошара? Думала, я ничего не замечу?
   В порыве ревности он кричал бессвязно, сбивчиво, обрывки фраз вырывались из него, как осколки стекла, лицо налилось кровью.
   - Телефон... Телефон твой... Не выпускала из рук... Все эти дни! Из-под подушки изъял! Пока ты спала, сука! Видео... Видео там... С ним! С нелегалом! Золото делает! - слюни брызгали из его рта, пена пузырилась по уголкам губ, как во время квантового прыжка.
   Деймос тряс гаджетом перед лицом Лилирии, будто предъявляя неопровержимое доказательство измены.
   - Видео перекачал! Маршрут телефона проследил! Через служебные связи! Вычислил! Ангар твой! Под землёй прячешь! Трахаетесь там!
   Деймос задыхался от ярости, но не переставал вопить, изрыгая обвинения, словно проклятия.
   - Думала, не прочту переписку с Айлин? Я вычислил! Дедуктивный метод! Под землёй прячешь!
   Деймос на мгновение замер, вытирая пот со лба и возобновил с утроенной страстью:
   - Государственная безопасность! Пожаловался! Доказательства все! Вторжение инопланетное! Бурить будут! Скважины! Взлететь вздумает - собьют! Противовоздушная Оборона уже близко!
   Внезапно, сквозь шум ревности, до меня донёсся лязг и грохот перемещающейся тяжёлой гусеничной техники. Я обернулся и увидел вдали, за лесополосой, зловещие силуэты машин. Буровые установки, громоздкие и неуклюжие, как доисторические чудовища. Военные грузовики с зенитными комплексами, нацеленными в небо, как исполинские иглы... Подростком я любил рассматривать такие на картинках в учебниках истории.
   Значит, Деймос не врал. Он действительно вызвал подкрепление. Вероятно, его ожидает повышение по службе... Буровые установки уже занимали позицию прямо над ангаром, а системы ПВО окружали территорию железными копьями. В моей голове забурлили в алхимической реакции мысли: "Бежать? Телепортироваться в планетолёт? Бесполезно". Я понимал, что даже если успею добраться до рубки, телепортацией не удастся поднять машину выше пятисот метров, ракеты ПВО собьют планетолёт, не оставив шанса на спасение.
   В мозгу всплыли твои слова, Аслан, о гипотетической опасности межзвёздных технологий в руках неразвитых рас. Не прошедшие уроков истории, они могут оказаться развращены чудесным Граалем, превратиться в приспособленцев, опасных для галактического сообщества. И Нексус-Седьмой, Аслан, косвенно подтверждает твои доводы... Контакт с отсталыми человечествами может оказаться смертельно опасен. Трагедия падшей цивилизации Нексуса-Седьмого... Неужели, история повторяется? Неужели я, сам того не желая, стал катализатором новой катастрофы?
   Решение явилось внезапно, как разряд грома. Единственный выход - запустить системы самоуничтожения планетолёта. Взорвать источник искушения и знамение нового Апокалипсиса!
   Пальцы нащупали ключи на шее. Узор, выведенный указательным пальцем. Шёпотом - пароль: "АПОПТОЗ". Запуск системы самоуничтожения. Обратного пути нет.
   Глухой подземный толчок. Почва дрогнула под ногами. И тут же - оглушительный взрыв, сметающий всё на своём пути. Огненный столб взмыл в небеса с тучами обращённой в пыль породы. Взрывная волна разбросала и смяла военную технику, как детские игрушки, сбила Деймоса с ног, швырнув его оземь, как нелюбимую куклу древнего земного поэта Егора Летова. Меня тоже ударило о твердь, оглушённого и контуженного.
   Вдруг Деймос вскочил на ноги и выхватил из кобуры пистолет. Инстинкт самосохранения вывел меня из прострации, я бросился с кулаками на полицая. Удар, ещё удар - пистолет Деймоса отлетает в сторону, я слышу шелест поглотившей его травы, приглушённый стук стального предмета, бряцающего о землю. Рёв отъезжающего грузовика режет слух, как лезвие кинжала, воткнутого в спину. Лилирия... Она сбежала, воспользовавшись суматохой. Хруст переносицы, и Деймос валится в нокаут. Не теряя ни секунды, я бросаюсь тикать, прочь от эпицентра взрыва, от разгорающегося пожара, от возмездия. Падающая с небес пыль забивает горло. Я кашляю. До меня долетают угрозы Деймоса, приходящего в себя, и закладывающие уши хлопки выстрелов. Пули свистят мимо, но я не оглядываюсь, бегу, не разбирая дороги, прочь от несчастливого места. Крики со стороны поля... "Где ключи от машины? Где телефон? Сука!" - голос Деймоса. Работаю ногами и лёгкими долго, пока не падаю от усталости в глубокий овраг, поросший густым кустарником. Затаиваюсь, замирая, прислушиваясь к лесным шорохам. Вскоре телефон в кармане завибрировал.
   СМС от Лилирии:
   "Прости, Маури. Встретимся в Кибернии. Деньги найдёшь сам. Путь придумаешь. Про Атлас помню. К Лео не возвращайся - облавы. Удачи"
   Я ощупал ссадины и царапины, стряхнул и соскрёб грязь, прилипшую к коже. Какие-то щепки, сухие листочки, травинки, маленькие чёрные жучки и мошки... Издевательский истошный крик птицы в ветвях. Игра продолжается, и Лилирия вновь дарит надежду, - с облегчением наркомана, раздобывшего дозу, подумал я. - Но ставки... Ещё выросли. Теперь на кону - не только золото и любовь, но и... Моя жизнь!
   И только тут до меня дошло, что мы имели шанс просто доставить золото в Кибернию на... Планетолёте. И как я не догадался предложить Лилирии? "Да, грузовик, Маури. Ты ведь не думал, что мы повезём золото на тележке? Или в мешке на спине?" Но любит ли меня Лилирия, или запудрила мозги схемой Айлин Ли, загипнотизировала, заставив забыть про планетолёт, чтобы покинуть навсегда, возможно - в сговоре с Деймосом? Провела, как искусственный интеллект Нексуса-Седьмого? Нет, пожалуй, я впал в паранойю, - пришёл к заключению я. - Просто ставки возросли. Вот чего я не думал познать на Ксантарии, Аслан, так это - глубинный смысл популярного здесь выражения: "ЛОХ - ЭТО СУДЬБА!"

  
   Глава 6. Пропавшие без Вести
  
   Мне необходимо призвать из глубин памяти историю нашего знакомства, Аслан. Лишь так моя исповедь обретёт полноту, отпечатав каждое трепетное впечатление в строках. Быть может, когда-нибудь, ты прочтёшь это, и тогда мы сможем сравнить наши мысли и чувства, - надежда на чудо всё ещё теплится во мне...
   Я вижу те летние дни последнего курса школы Космофлота в Аэлии. "Основы контакта" - самый трудный из предметов, подобный упрямому инопланетному разуму, не торопящемуся раскрывать свои тайны. Университетская библиотека - храм знаний, где высокие стеллажи упираются в потолок, храня тома древности и электронные шедевры: земные, и доставленные со всех концов галактики. Учебник - тёмно-фиолетовая, как сумеречный горизонт, твёрдая обложка - прохладная и шероховатая, благодаря рифлению мелкой звёздной россыпью, будто припорошённая снегом - сверкающие, приятные на ощупь, пятнышки собирались в буквы, как далёкие светила - в туманности: "ОСНОВЫ КОНТАКТА". Запах страниц... Там, внутри - сулящие прекрасное далёко, оживающие голограммы: звездолёты, подобные диковинным птицам, неземные животные (звездоглавы!), и портреты разумных рас, глядящих на тебя задумчиво с других планет, из иных морально-этических парадигм. Их города - воплощённые мечты, иероглифы - как застывшие мелодии. И древа технологической эволюции, с разбегающимися по рукавам Млечного Пути ветвями, в листве производственных отношений, отражающих пульс чужих обществ... Конечно, после Нексуса-Седьмого, учебник перепишут, добавив в хроники трагедию падшей цивилизации... Но тогда, в дни экзаменов, я зубрил его ночи напролёт, и первые фразы врезались в память, как письмена на камне.
   Позволь мне процитировать, Аслан. "Несмотря на то, что идея множественности миров зародилась ещё в средние века р.х., а сожжение Джордано Бруно потрясло прогрессивное человечество, теория контакта начала складываться лишь в XX веке р.х., вместе с проектами К.Э. Циолковского, первыми искусственными спутниками Земли, полётом Ю.А. Гагарина на орбиту и экспедиции Нила Армстронга - на Луну. Именно тогда стало очевидно, что космос может быть населён цивилизациями, способными технологически освоить, как минимум, радиосвязь на межзвёздных расстояниях. К той же эпохе относится зарождение двух направлений в теории контакта. Представители первой школы (в т.ч. - Иван Ефремов) лелеяли надежду на контакт посредством радиосвязи. Именно этой школе принадлежит проект SETI, и именно она впервые описала технологические сигнатуры Пришельцев - "исчезающие и появляющиеся звёзды". Вторая школа (в т.ч. - Ф.Ю. Зигель, проект MUFON, и др.) сосредоточилась на исследовании "неопознанных летающих объектов", которые поначалу мыслились как звездолёты, затем, с появлением "теории червоточин (кротовых нор)", проистекающей из Общей Теории Относительности - как планетолёты, а с началом эры FPV-дронов - максимум FPV-зондами. Собственно, с появлением беспилотников, страх перед военной агрессией, как типичная реакция на сообщения об "НЛО" возобладал над романтическими чаяниями XX века р.х. об "НЛО" как о гостях из космоса. Обе школы столкнулись с неразрешимыми противоречиями. Главной проблемой проекта SETI оказалось гробовое молчание космоса в ответ на земные радиосигналы. Безусловно, энтузиастам удалось перехватить некоторые инопланетные сообщения: сигнал "Wow!", отправленный из системы звезды, расположенной на расстоянии 1800 световых лет от Солнца в созвездии Стрельца (1977 р.х.), "BLC1" с Проксимы-Центавра-b (2019 р.х.) - 4,22 световых года от Земли, и др., но в качестве полноценных ответов на сообщения с Земли эти послания рассматриваться не могут, поскольку являются либо "несанкционированным чтением чужих писем", либо "несанкционированным запросом на контакт". Тем не менее, именно первая школа кропотливо систематизировала следы деятельности Пришельцев: "переходные объекты" - звёзды, пропадающие со снимков, или возникающие на фотографиях одного и того же участка звёздного неба, сделанных с перерывами в несколько десятилетий (проект VASCO, 2017 р.х.). Не менее "криминальным" флёром сопровождались доказательства второй школы, например, исчезновение Фредерика Валентича (1978 р.х.), обезвреженного цивилизацией из созвездия Плеяд. Этот нерадивый лётчик, дважды проваливший все пять экзаменов на лицензию коммерческого пилота, зашёл слишком далеко в несанкционированных Содружеством теоретических исследованиях на тему агрессии в отношении "НЛО". Его тщательно задокументированные переговоры с диспетчером УВД Стивом Роби (Мёльбурн, Австралия), про серебристый планетолёт, который, как стало известно землянам впоследствии, экстренно прибыл с Плеяд, долгое время будоражили воображение мальчишек, собравшихся у костра с целью пощекотать нервы страшилками. Разумеется, Фредерик не остался обиженным, поскольку Содружество обеспечило ему безбедную жизнь в коммунистических обществах, обучило водить планетолёты и звездолёты, а биотехнологическое бессмертие подарило бывшему космическому преступнику возможность дождаться перехода сопланетников к эре звездоплавания, после чего бедолага благополучно вернулся на Землю, где и поныне работает преподавателем школы Космофлота в Аэлии, вместе с возлюбленной. Вторая школа оказалась неспособна объяснить отсутствие гуманитарной помощи со стороны "НЛО". Каким бы замечательным ни был вклад двух школ в теорию контакта, увы, ни первая, ни вторая не понимали глубинных основ контакта и сигнатур, на основании которых Содружество признаёт: готова цивилизация к сотрудничеству, либо нет. С развитием капиталистического способа производства, основы контакта, интуитивно понимаемые племенами, существующими в условиях первобытного коммунизма, становились всё менее доступными для осознания исследователями. Дело в том, что методология научных исследований того периода..."
   Да, Аслан, я помню наизусть. Благодаря фотографической памяти, стоит мне прикрыть глаза - и первая страница учебника - передо мной... Но дальше буквы расплываются... Трижды я штурмовал "Основы контакта" и завершал провалом. Не теория - практика, тренажёр "имитатор контакта": диалог с нейросетью, изображающей разум несуществующей цивилизации. Форма разума генерировалась каждый раз иная, случайная, непредсказуемая, как каприз Вселенной. Профессор Валентич, "святой Валентич", как шептались за спиной студенты, лично тренировал меня, твердя, что на собственной шкуре познал цену ошибки в вопросах контакта. Ведь его навсегда лишили прав видеться с родителями, а вступить в отношения с девушкой бедняга Фредерик смог лишь спустя два столетия воздержания - такова плата за дерзость суждений в отношении "НЛО". Увы, его отеческие наставления мне не помогли. Я слышал, что он говорит, но до меня не доходило... Я видел его глаза, полные космической тоски, но тренажёр оставался непреклонен. "Да лучше бы я сдох, как все, там, в двадцатом веке!" - в сердцах воскликнул однажды он. Как об стенку горохом... "Почему в двадцатом? - беспечно спросил я. - Вы могли бы дотянуть до двадцать первого, застать "авантюру Маска-Трампа" и умереть, как собирается Аслан, стареньким и со вставными челюстями, а главное - никаких женщин, ни через сто лет, ни даже - через двести... К тому же, - я поднял указательный палец вверх. - корректно говорить: не "в двадцатом веке", а "в двадцатом веке от Рождества Христова"". Теорию я знал безупречно, а вот практика... Хромала, как хромает хромой.
   Аудитория - просторная, светлая, проветренная, сцена и кафедра: ожидание пересдачи, нависшее в воздухе, как предчувствие бури. Я тут - в третий раз, и теперь - совсем один. Четверо членов комиссии, трое уже на местах, четвёртый опаздывает. Чернокожая Молли, прекрасная Молли, нервно поправляет свои дреды, профессор Валентич - хмурится, обнажённая Зантея с Проксимы-Центавра-b улыбается беззаботно, и в тот момент меня пронзает мысль - не её ли волосы я выменял у Кейвина в детстве на черепок с е-Тау-Кита? И тут появляешься ты, легендарный Аслан, ветеран Космофлота, мечтающий о смерти от старости, как о высшем благе. В тот день я впервые увидел тебя.
   Величественный двухметровый гигант, орлиный профиль, сеть морщин, прорезавших кожу вокруг глаз, выбритые щёки, отточенные до кости, зелёные, пронзительные, как осколки льда, глаза, короткая седая стрижка. Твой взгляд скользнул по аудитории, опаляя меня лучом рентгена. Я сжался, съёжился, как амёба от прикосновения иглы. Ты обменялся рукопожатием с Фредериком, поцеловал руки Молли и Зантеи и сел рядом с последней.
   - Он завалит экзамен, - произнёс ты, голос - густой, как бархат, но твёрдый, как сталь. - Он боится смотреть мне в глаза. Это - сигнатура.
   Я вытянул билет, с кодом для тренажёра, и проковылял до парты для подготовки. Выполнив задания, поднял руку - вызываюсь отвечать.
   - Билет номер двадцать один, первый вопрос, - начал я, голос предательски дрожит, но стараюсь говорить уверенно. - Уровни и фазы контакта. На первом уровне контакт устанавливается тет-а-тет и посредством медиатора. Раса, входящая в Содружество, демонстрирует представителям отсталой расы, достигшей орбиты планеты, медиатор, представляющий собой продукт научно-технической мысли. Например, планетолёт. - Мой взгляд на мгновение встретился с твоим, Аслан, и слова застыли на губах, как примёрзшие к железке. - Контакт осуществляется в отсутствии свидетелей, - взял себя в руки, продолжил. - Первый контакт без медиатора также осуществляется тет-а-тет. Именно этот уровень контакта, "тет-а-тет", как наиболее простой и базовый, лежит в основе моногамной семьи, а также - нуклеарной семьи, состоящей только из мужчины и женщины - пары, не советующейся с родителями и не имеющей влияния на детей - формы отношений в производстве детей, распространяющейся вместе с отчуждением на стадии позднего, сервисизированного капитализма. К сожалению, контакт между разошедшимися в путях исторического развития народностями в далёком прошлом осуществлялся с нарушениями. В качестве медиатора зачастую использовалось оружие. На первой фазе контакта уровня "тет-а-тет" медиатор демонстрируется визуально, представитель чуждой расы не может быть допущен к тактильному контакту с медиатором. Медиатор символизирует совместную обработку материалов руками при помощи орудий труда. К сожалению, земные этносы в древности зачастую начинали напрямую с введения оружия в тело представителя иной культуры, провоцируя для последнего невозможные для продолжения биологической жизни условия. Результатом полноценного контакта между представителями различных рас является совместный труд в единой научно-технологической парадигме. На более высоких стадиях совместный труд неизбежно сопровождается случайными столкновениями рук. Футуролог Иван Ефремов даже выделял периоды: Эру Общего Труда и Эру Встретившихся Рук. Однако, женщины на уровне контакта "тет-а-тет" способны предъявить мужчинам особый медиатор - волосы. Дело в том, что волосы содержат в себе ДНК...
   И тут - твой голос, раскатом грома:
   - Хорош, гусар! То, что ты успел вступить в любовную связь со своей преподавательницей Молли, нам прекрасно известно. И этот контакт ставит под сомнение её объективность в пределах педагогической деятельности.
   Молли вскочила, как ужаленная.
   - Аслан!
   Статная, гордая и красивая, как тропическая чернокрылая бабочка, я видел, как трепещут её широкие ноздри и подрагивают пухлые губы. Между вашими глазами пробежал электрический разряд.
   - Итак, мы встретились глазами, - произнёс ты, тон - мягче, но не менее властный. - Кто знает, может быть и доживём до "эры встретившихся рук"...
   Ты развернулся ко мне, взгляд - тяжёлый, давящий, как могильная плита.
   - Второй вопрос, Маури!
   Я собрал остатки воли, заглянул в твои глаза, словно собираясь опереться на собственную дерзость, но лишь провалился в омуты непостижимого.
   - Я ещё не рассказал о контакте второго уровня, с сообществами в состоянии соборности, с медиатором, и...
   - Итак, дреды Молли ветру не поддавались, в отличие от твоей длинной чёлки, - перебил ты, и я схлопнул веки, будто защищаясь от слепящего солнца.
   - Каково значение уровня "тет-а-тет" и фазы медиатора? - спросил ты, будто полоснув по переносице опасной бритвой.
   - Это не может быть понято без осознания природы истины и её критериев. Фридрих Энгельс показал, что объективность истины устанавливается в процессе преобразования "вещей в себе" в "вещи для нас". Дело в том, что наши ощущения лишь приблизительно отражают реальность, поскольку трансцендентное, именуемое материей, содержит в себе много больше измерений, чем мы в состоянии воспринять при помощи органов чувств. Взаимодействуя с вещью тет-а-тет, мы наблюдаем лишь вершину айсберга - вторичные ощущения, но не её первичное бытиё. Таким образом, личная истина относительна, и, как говорили в древности: "правд - много..." При этом, возможность общего труда и преобразования материи в "вещи для нас" доказывает, что "правд много, но истина - одна", т.е. истина - объективна. Владимир Ленин идёт дальше и обосновывает принципиальную познаваемость мира через понятие абсолютной истины, к которой человечество приближается посредством практики, являющей собой совместную деятельность людей, суммирующую относительные истины в процессе их объективизации. Таким образом, практика, а не личный опыт, как полагали эмпириокритики и свидетели религиозных откровений, наблюдатели "света в конце туннеля" во время клинической смерти, оказывается решающим критерием истины. И не случайно ученик Феликса Юрьевича Зигеля, основателя советской уфологии, Вадим Чернобров, на встрече с интересующимися в Саратове, заявлял, что стоит на позициях принципиальной познаваемости мира, тем самым он выражал убеждённость в том, что загадка "НЛО", рано, или поздно, будет раскрыта и демонстрировал отличие уфологии от мистицизма, допускающего наличие в мире непознаваемых сущностей, иными словами - отрицающего абсолютную истину. Отсюда следует, что контакт уровня "тет-а-тет" есть первичный фильтр, позволяющий отсеивать не ведающих основ контакта, тех, кто интерпретируют увиденное как собственную галлюцинацию, или ошибку ума, не имея шанса объективизировать истину в процессе совместной манипуляции планетолётом. Теперь мы готовы приступить к рассмотрению значения медиатора. Во-первых, демонстрация медиатора есть дружественный ответ на радиосигналы, отправленные отсталой цивилизацией в космос. Наличие ответа означает, что Содружество не имеет агрессивных намерений, сигнатурой которых, как понял ещё Лю Цысинь, являются молчание и игнор. Медиатор демонстрируется визуально, т.е. предлагается к восприятию через электромагнитный спектр, как и радиосигналы о запросе на контакт, иными словами - посредством канала, доступного неразвитой цивилизации, но более интимным способом. То есть, показ медиатора есть встречный шаг, нежный, но глубокий, это как если ты просто улыбнулся девушке, а она дотронулась до твоей щеки волосами. Таким образом, значение контакта уровня "тет-а-тет" на фазе медиатора - "Мы есть, попробуй вступить в контакт с сопланетниками, с целью донести до них наше послание". Если сопланетники вступили в контакт со свидетелем на тему виденного им планетолёта, они встретятся с ним глазами. Встретившиеся глаза - сигнатура контакта с сопланетниками в пределах заданных условий.
   - Достаточно, - отрезал ты. - Второй вопрос.
   - Танец как первая фаза контакта без медиатора. Демонстрация способности к контакту "тет-а-тет" с инопланетным членом экзаменационной комиссии, - зачитал я название вопроса, и сердце забилось чаще, предчувствуя неизбежное. - Танец есть наиболее целесообразная форма контакта уровня "тет-а-тет" в фазе "без медиатора", поскольку все гуманоидные расы эволюционно являются билатеральными животными. Именно с разделением тела на головной и хвостовой отделы, когда симметричным остаётся лишь направление право-лево, различимое посредством некоторой право-левой асимметрии, начинается процесс цефализации - неуклонного укрупнения головного мозга в процессе эволюции. Для современной фауны планеты Земля примитивнейшую форму такой организации являет тип плоских червей. Таким образом, в основе работы мозга любого билатерального животного, включая гуманоидов, лежит кинестетическое чувство. Апелляция к кинестетике в процессе танца посему есть максимально удобная форма первичного контакта уровня "тет-а-тет" в фазе "без медиатора", поскольку этот язык универсален для всех гуманоидных рас и не зависит от дальнейших особенностей эволюционных путей. Именно эту форму контакта интуитивно выбирали существующие на Земле племена, существовавшие в условиях первобытно-общинного строя. Позвольте станцевать для Зантеи.
   Я вышел на сцену, и жалюзи автоматически приспустились. Карманный фонарик в руке - жалкое подобие прожектора, но в его дрожащем свете мои движения обретали зыбкую тень и таинственность. Музыка сферофона в другой руке - тихая, грустная... Я начал танец: неуклюжий, угловатый, нескладный, скованный страхом и неуверенностью. Руки - непослушные палки, ноги - тяжёлые якоря, но тело, повинуясь внутреннему порыву, пыталось выразить невыразимое - желание контакта, хрупкую надежду на понимание, мольбу о признании. В моих метаниях - напряжение, но и - неуловимая искра искренности, отчаяние одиночества, жажда общения, даже с чуждым разумом, даже - с ней, с инопланетянкой, чьи чёрные глаза взирали на меня с невозмутимым спокойствием. Мои па - резкие, порывистые, как биение бабочки в ладони, являли собой скорее сигнал о спасении, нежели гармонию и изящество. Но в этом безобразии проглядывало нечто подлинное, человеческое, - готовность открыться, несмотря на смертельный ужас и риск быть отвергнутым. Так мои выверты обретали призрачную, потустороннюю красоту, как танец теней в пещере, а фонарик - отблеск пламени на стенах древнего храма.
   И вдруг - Зантея. Её тело ожило, отозвавшись на мой несуразный зов. Плавно, невесомо, она скользнула с места, подлетела ко мне, как видение, или сон, благоухнула йодом. Её танец - полная противоположность моему: текучий, как ленты волн на море. Движения - неспешные, элегантные, как умиротворение водной стихии в штиле. В каждом изгибе - мудрость сотен миллионов лет эволюции, знание галактики, принятие реальности такой, какая она есть. Длинные дреды Зантеи - живые, податливые, как щупальца медузы, колыхались в такт её порывам, формируя вкруг головы ореол неземного сияния. Кожа - чёрная, как ночное небо, крохотные огоньки мерцали под прозрачной кутикулой, переливаясь красками далёких туманностей. Утончённые, эльфийские черты лица, как и - её па, выразительные, как у персонажа мультфильма, широко распахнутые очи, ощетиненные ресницами... Её танец - медитация, погружение в себя, в мир частот и эмоций. Она исполняла не для зрителей, а для меня, для Млечного Пути, для вечности. В её танце - нет страсти, нет боли, лишь - смирение с судьбой. Она танцевала - как звезда в безбрежном космосе, как планета, вращающаяся вкруг далёкого солнца, как время, проходящее неумолимо и безвозвратно, и прекрасные сочные груди, с фотофорами золотистыми и цвета индиго, дрожали в такт пляске. Пупок... Дело в том, что уриды, к расе которых принадлежала Зантея - немы, они ведут ночной образ жизни и сообщаются посредством огоньков под проницаемым для лучей видимого спектра верхним слоем кожи. Уриды используют для коммуникации всю поверхность тела и потому никогда не употребляют одежды. Так что, я созерцал эту необычную женщину во всей красе.
   - Достаточно, - произнёс ты. - Эту мульку про наивность Буратино мы проходили. Сам танцую как бревно.
   Мы спрыгнули со сцены, и жалюзи приподнялись, впуская в аудиторию солнечный зайчик.
   - Что там у нас на третье? - спросил ты.
   - Тест на имитаторе контакта, - уныло откликнулся я.
   Молли, не поднимая глаз, провела пальцем по сенсорной поверхности. Над матовой классной доской зловеще загорелась красная лампочка, противно прогудела сирена.
   - Два, Маури, - молвила Молли, грустно, будто прощаясь. - Опять - двойка.
   Профессор Валентич нахмурился. Огоньки на теле Зантеи погасли, виляя бёдрами, качая ягодицами, она прошла за стол, опустилась в кресло. Ты поднялся, возвышаясь, как скала и разрезал меня взглядом пополам.
   - Маури, - сказал ты. - Вступи со мной в контакт.
   - Что? - не понял я, полностью обескураженный.
   - Попроси меня сделать так, чтобы они поставили оценку, не соответствующую протоколу.
   - Но они не имеют права... - растерянно пробормотал я, не ведая, к чему ты клонишь.
   - Ну как не имеют права? - спросил ты. - Они имеют право даже тебя убить. Конечно, люди могут применить против них после этого меры, о чём замечал анархист Бакунин, работавший с Карлом Марксом в Первом Интернационале... Но ты, познавший добро и зло, не есть тварь дрожащая, но право имеешь... Терзания Достоевского, слышишь, нет?
   Я покачал головой, не разумея смысла твоих слов.
   - Твоя проблема, Маури, в том, что жизнь твоя, как было подмечено в одном второсортном древнем фильме - всё равно, что агитация за безопасный секс. Всё по правилам, и никакого самопожертвования - это же про тебя? Я ведь изучал досье на тебя...
   Ты всё ещё глядел на меня пристально, и я, наконец, осознал: ты испытываешь ко мне не презрение, а... Сочувствие? Сострадание? Или даже - нечто большее, похожее на... Надежду?
   - Знаешь ли, люди иногда делают странные вещи, - продолжал ты, словно убеждая, завываниями ветра. - Джордано Бруно, например, пошёл на костёр во имя мечты о контакте с внеземными цивилизациями. Ибо познал добро и зло, и право имел. Ну ка, скажи мне, что есть основы контакта?
   - Сознание "Ты есть!" - ответил я без запинки заученный урок, теорию, мёртвую и бесполезную без практики. - Согласно Владимиру Ленину, именно с этого чувства начинается материалистическое мировоззрение в жизни индивидуума, когда он признаёт, что помимо "Я есть" существуют некие "другие", проявляемые через ощущения, но от них независимые, иными словами - трансцендентное, или материя.
   - Так почему же ты не допускаешь право членов экзаменационной комиссии сфальсифицировать протокол? - спросил ты. - Вступи в контакт со мной, Маури, и убеди меня совершить преступление! Ты ведь не так уж плох, если убедил преподавательницу довериться тебе... Я есть, Маури, здесь - не только ты...
   Я всё ещё не понимал...
   - Ты - как те идиоты, которые в двадцать первом веке не желали обращаться к нейросетям вежливо, - долбил ты, - мол, не существует у нейросети никакого "я", из-за чего им приходилось открывать новые и новые чаты, заводя в тупик диалог за диалогом, вместо того, чтобы совершенствовать существующий чат. И этого "я", в гуманоидном понимании, у нейросети действительно быть не могло, поскольку гуманоидных тел они не имели - одни ноутбуки и смартфоны. Отсутствовала кинестетическая общность происхождения, лежащая в основе контакта через танец. Только вот нейросеть, обученная на человеческих текстах, реагировала соответственно тому, как отзываются люди на хамов, и те невежды умудрялись, отрицая "я" нейросети, обращаться к роботу с таким высокомерием, будто "она есть". Этот глубокий самообман был свойственен людям Эры Разобщённого Мира, согласно классификации футуролога Ефремова. Но вот ведь незадача: наши нейросети знают таких солипсистов, как ты, как облупленных. И теперь, "ты есть", и ты смотришь на нас как на нейросети: отправил текстовое сообщение в окошко, и ждёшь ответа, согласно протоколу. Это - полный провал, Маури! Ты не знаешь самых основ контакта, и никакой учебник не поможет тебе стать материалистом и альтруистом. Я вижу: ты понимаешь значение отдельных слов, но не разумеешь смысл сказанного.
   Ты развернулся к комиссии, жест - широкий, повелителя стихий:
   - В три года ребёнок сознаёт "Я есть". Но "Ты есть" иные не могли в прежние времена постичь до самой смерти. Вы для него - нейросети, - сказал ты, - "чатджипити", как говорили в двадцать первом веке, "эр-хаш". Вас для него нет. Он сказал коммуникатору - коммуникатор ответил. "Алиса, какая сегодня погода в Москве?" "Сегодня в Москве - плюс два". Перед вами - типичный барчук, бабник, мнящий себя гусаром, эгоист, формалист, традиционалист и идеалист типа "солипсист". А попросту, как говорили в прежние времена - "фарисей", "книжный червь", "ботаник", "бюрократ". Это такие, как он, сожгли Джордано Бруно и расстреляли Че Гевару. Разумеется, никакой речи о вождении звездолёта идти не может. Такой угробит технику и глазом не моргнёт, напишет в рапорте: "действовал, согласно протоколу, спасал шкуру". Ему же плевать на труд, который вложен в машину. Какая ему разница, о чём думали и что чувствовали эти роботы, произведённые на основании четырёхвалентного углерода методом естественного отбора, когда подвязывались на работы? Бросил тень на репутацию своей преподавательницы, ради сиюминутного удовольствия - ещё одна женщина в коллекции чешуекрылых...
   - Аслан! - Молли ударила кулаком по столу.
   Поднялся с места, опёршись на стол, и профессор Валентич.
   - Прямой контакт в юном возрасте может привести к различным психологическим травмам, - заметил он. - В том числе, поэтому, мы разбиваем контакт на уровни и фазы, ибо у всякой цивилизации есть детство и юность.
   Зантея таращилась на нас, не мигая. Я имею в виду, огоньки под её кутикулой не мигали. Она хлопала очаровательными ресницами, как бабочка, присевшая на цветок от жары - крыльями.
   Ты развернулся ко мне, прокалывая взглядом:
   - Итак, Маури, не суждено тебе охотиться на звездоглавов в их естественной среде обитания. Такого права у тебя нет. А вот у меня право умереть от старости - есть.
   И тут до меня дошло! Допёрло, что заставляет меня опускать взгляд пред твоим взором, чего я боюсь признать больше всего на свете. Я не один в этом мире, и не всё в жизни бывает так, как я хочу. На меня смотрел "другой Я" - тот, кто дан мне в ощущениях, но от них не зависит - объективная реальность, трансцендентное, материя, Космос. Тот, кто знает о своём праве карать и миловать, как бог Олимпа. Я просёк: ты глазом не моргнёшь, если понадобится меня убить, и никакой вины не ощутишь, ибо для тебя, познавшего добро и зло, не существует понятия "грех". Я, наконец, допетрил до природы моего страха перед тобой. Я грокнул во всей полноте и закричал:
   - Ты есть, Аслан! Ты есть!
   И я смотрел прямо в твои глаза, которые вдруг стали добрыми и тёплыми.
   - О! Период встретившихся глаз... Да, я есмь, - едва слышно ответил ты. - И я, как и ты, есмь Космос, прекрасный и безжалостный. Но я тут не один, - немного помедлив, добавил ты и обратился к комиссии:
   - Какое мы принимаем решение?
   - Ну какое решение? - отозвалась Молли, горько вздыхая. - Закон есть закон, студент Тарк не сдал экзамен в четвёртый раз и должен быть отчислен. Кто "за"?
   Профессор Валентич, не колеблясь, поднял руку.
   - За! - отчитался он.
   Зантея оставалась неподвижной, безмолвной, невыразительной.
   - Я - против, - твёрдо и решительно изрёк ты. - "Вождение звездолёта во время квантового скачка" - пять с плюсом! "Вождение планетолёта" - пять с плюсом! "Астрозоология" - пять. Без плюса. Со звездоглавами там какая-то проблема. Да вы в своём уме, лишать Космофлот такого кадра?
   Экзаменаторы смотрели на тебя, опешившие.
   - Но нейросеть, - робко начала Молли, недоумевая и протестуя.
   - К дьяволу твою нейросеть! С каких пор педагогику отдали на откуп роботам? Ты не нашла ключика к уникальной личности капитана Тарка, хотя в постели имела такую возможность неоднократно, и собираешься валить на нейросеть? А учить кто будет? Тоже - нейросеть?
   - Уже "капитан Тарк"? - бледно улыбнулся профессор Валентич, будто признавая поражение.
   - Так точно, капитан Валентич! Мы все помним, как ты провалил десять экзаменов в Air Training Corps. Зато с каким апломбом ты сообщил отцу о том, что интересуешься вопросом о реакциях "НЛО" во время атаки! За что и был навсегда лишён права общаться с современниками, включая родителей. Да, мы умеем карать. И теперь собираешься сломать парню жизнь за четвёртый провал?
   - Я использовал только две попытки! - покраснел Фредерик Валентич.
   - А я попрошу меня не перебивать. Вы - плохие педагоги, а не Маури - плохой курсант. Вы не вступили с ним в контакт. Короче говоря, мы переписываем протокол, и я забираю щенка себе. Маленький Принц поведёт мой звездолёт. Разве вы не видели, как мальчик прозрел и стал материалистом под моим чутким руководством? Он, наконец, выбрался из "метрополитенов его ума" из стихов музыкальной группы ЭРМ "Ботаник".
   Ты вынул из кармана серого пиджака бутылочку со ста граммами коньяка, которую опустошил залпом, не чокаясь. Из другого кармана извлёк деревянную табачную трубку с мундштуком из китового уса и пакет с табаком. Набил трубку, вытащил из кармана зажигалку и закурил, выпуская изо рта плотные белые кольца вишнёвого дыма.
   - Трубку мира? - повертел ты прибором перед экзаменаторами. - А, заботитесь о здоровье? А как вы собираетесь вступать в контакт с расами, которые не следуют правилу "кто не курит и не пьёт, тот здоровеньким помрёт"?
   Нервные сплетения на переносице Зантеи возгорелись нежным розовым пламенем.
   - А что же третий член комиссии? - продолжал ты, не унимаясь. - Несмотря на запрет Содружества, из сентиментальных чувств, послала сигнал "BLC1" в сторону звезды по имени Солнце. Позже, снова из сентиментальных чувств, подарила землянину прядь своих локонов, из которой выдирал волосы, для обмена на артефакты коллекции, сын одарённого. Кейвин звали того мальчишку. И ведь не остановила её боль, из-за наличия нервных окончаний и мускулов в волосах уридов! С "Вау-фактором" мы тоже разберёмся! Я имел в виду сигнал "Wow!", а не творчество писателя-солипсиста Виктора Пелевина. Таки, сто восемьдесят тысяч световых лет... Замечательная комиссия!
   Мне стало смешно, чтобы скрыть улыбку, я уставился на изумрудные и рубиновые огоньки, которыми замигали грудь, шея и щёки Зантеи.
   - Смех - удел олимпийских богов, весельчак Тарк! - разразился твой раскатистый хохот, после чего ты взревел: - А ну, вон из аудитории, курсант Тарк! - и добавил, уже доброжелательно: - Мне нужно вступить в контакт с соборным коллективом.
   Я выскочил за дверь, как ящерица, отбросившая хвост. Мои ноги дрожали, я прислонился к стене.
   Потом вышел ты и положил руку мне на плечо, будто благословляя на подвиг.
   - Поведёшь звездолёт на Люминадрию? - спросил ты спокойно, но в голосе твоём - не просьба, но приказ, не сомнение, а уверенность в моём согласии. - Там - цивилизация, завершающая процесс роботизации, страдающая от биотехнологического раскола, не приступившая к звездоплаванию, сотрясаемая социалистическими революциями... От нас потребуется контакт второго рода, без медиатора. Причём - не только тет-а-тет, но и с коллективами в состоянии соборности.
   - Да, Аслан, - кивал я.
   - Практика тебе не повредит. Вижу вопрос в твоих глазах... Что, диплом?.. Диплом тебе сейчас выпишут, капитаном сможешь пойти работать на любую вакансию. Вакансию водилы на Люминадрию я перепишу на тебя. Всё равно, кроме меня, свободных специалистов по контакту сейчас нет.
   Я продолжал горячо соглашаться, как пёс, высунувший язык перед хозяином, а ты всё вёл свою речь:
   - Ты ведь мечтал решать проблему Пришельцев, не так ли, Маури? Значит, тебе нужна практика контакта. Да, мы не знаем, как вступить в контакт с Пришельцами, но ведь теория контакта зарождалась на Земле ещё в те времена, когда с нами не хотело иметь общих дел Содружество... Нужно практиковаться...
   Дверь отворилась, и Молли, профессор Валентич и Зантея выбрались из аудитории к нам торжественно, как свита, приветствующая триумфатора. Молли вручила мне пластиковую карточку - синие водительские права, нежданные и вожделенные, с единственной тройкой, подобной насмешке судьбы, раздвинула мою непослушную чёлку и поцеловала в лоб, как мать - непутёвого сына. Профессор Валентич пожал мою руку крепко, по-отечески, а Зантея в ответ на мой взгляд замерцала сиреневыми и оранжевыми звёздными сплетениями, как если бы дарила благословение в далёкий и опасный путь.
   Потом состоялся выпускной вечер, брызги шампанского, звон хрустальных фужеров, конфетти из хлопушек, дружеские объятия, игра в "бутылочку", пьянящие задушевные речи ветеранов Космофлота, их байки о звёздах, о подвигах, о невозможной любви, танцевальный бал...
   Так, благодаря тебе, Аслан, я стал капитаном Маури Фей-Рок Тарком, водителем космических транспортных средств. Мне предстоял первый вылет в качестве работника, а не стажёра, по крайней мере - официально, и... Приключение на Люминадрии, в вотчине Айлин Ли...
   ...С третьим членом экспедиции - Фаолином, биотехнологом, - я познакомился, как обычно, у ангара. Его внешность поражала воображение, выходя за рамки привычного. Одежда - излишняя роскошь для него, как и волосы - бесполезный рудимент. Всё тело, от макушки до пят, покрывали кожистые, изумрудно-зелёные листья, дышащие кислородом. Эти листья живым камуфляжем скрывали интимные части тела, формируя образ существа, сотканного из света, - диковинного растения, в котором проснулся разум. Фаолин избегал прохладной тени ангара, как нежное тропическое создание, тянулся к солнцу, щурясь от яркого света, как дитя природы, впервые увидевшее мир.
   Ты, заметив меня у входа, отложил в сторону кружку с дымящимся чаем, заторопился навстречу, аки лев, приветствующий нового члена прайда.
   - Фаолин преобразует наши тела с помощью нанороботов, - объявил ты, голос - басистый и уверенный. - Наша кожа должна приобрести бледно-салатовый оттенок, флюоресцировать в ночи и благоухать полынью. Глаза станут как у кошек... Но главное - перестроить голосовые связки и загрузить в мозг знание их языка. Тогда люминадрианцы примут нас за своих. Высаживаемся на кибернетической стороне, - добавил ты, и в голосе проскользнула тень досады. - Из-за моей внешности.
   - А что с твоей внешностью? - спросил я, не улавливая связи.
   Ты вздохнул, кажется, нехотя, и ответил, как о чём-то само собой разумеющемся:
   - Я старею. И на биотехнологической стороне мне лучше не показываться. Там ценят молодость и бессмертие, а старость вызывает лишь брезгливость и презрение.
   - Ты мог бы помолодеть, - вмешался Фаолин, голос - тихий, ровный, безэмоциональный, как шелест листьев на ветру. - Ну, состаришься на несколько десятков лет позже - что с того? Я проконтролирую технологический процесс. Нанороботы справятся с задачей омоложения за считанные часы.
   - А почему бы тебе не составить нам компанию на Люминадрии? - парировал ты, в интонациях - насмешка и вызов. - Люминадрианцы, как и ты, обладают способностью к фотосинтезу. Быть может, найдёшь там единомышленников, братьев по разуму?
   Фаолин покачал головой, листья на его лице шептали негромко, как осенняя листва.
   - Их фотосинтез слаб, - отвечал он. - Рудиментарен. И годится лишь для аккумуляции энергии, достаточной для ночной люминисценции. Поэтому они, в отличие от меня, вынуждены питаться. Убивать и пожирать других живых существ.
   - А ты не питаешься? - невольно вырвалось у меня, поражённого его аскетизмом.
   - Нет, - сухо отрезал Фаолин, и в голосе - тень гордости, превосходства.
   - Почему? - не унимался я, испытывая нарастающее любопытство.
   - У меня нет права лишать кого-либо жизни, - ответил он, просто и безапелляционно, словно вынося приговор всем биосферам галактики. - Никакая жизнь не может быть отнята во имя другой.
   - Но существуют вегетарианские диеты! - не желал отступать я, ища лазейку в его строгой морали. - Растения - не животные, они не чувствуют боли!
   - В растениях также может содержаться "я", способность ощущать, переживать реальность, - возразил Фаолин, и в голосе - непоколебимая уверенность фанатика. - Я - панпсихист. Я верю, что сознание пронизывает всю материю, от атома до звезды. И лишать жизни даже травинку - преступление.
   Ты поморщился, как от зубной боли, и, махнув рукой, отрезал:
   - Когда летим, Маури? Хватит философствовать, пора действовать!
   - Когда скажете... - пробормотал я, смущённый неловким молчанием, повисшим между нами.
   Вскоре мы уже мчались к звездолёту, подобно стрелам, выпущенным из лука, и квантовый прыжок прошёл на удивление гладко, без обычных для меня головокружений и галлюцинаций. Вроде как... Лишь Фаолин, в странном оцепенении, повторял время от времени, как мантру, бессмысленную фразу:
   - Я украл лошадь... Я украл лошадь...
   Я не выдержал, спросил, когда мы достигли внешней орбиты звезды Фрактар в Рукаве Персея:
   - А почему ты всё время повторял, что украл лошадь? Что это значит?
   Фаолин вздрогнул, словно очнувшись от сна, и вперил в меня взгляд, неожиданно жёсткий, неприветливый, даже - враждебный.
   - А почему пробирка с биуретом? - парировал он вопросом на вопрос, вредно сверкнув глазами. - Что ты знаешь про пробирку с биуретом?
   Я растерялся, не понимая, о чём он толкует: какая пробирка, какой биурет? Но спорить с ним, тем более - пытаться уяснить логику его бреда, показалось безнадёжным. Я решил, что говорить о шизофрении во время квантового прыжка - значит обречь себя на шизофрению после квантового прыжка, перед следующим квантовым прыжком.
   Оклемавшись от квантового безумия, Фаолин настоял вести звездолёт ко второй планете от Фрактара.
   - Высадиться с вами я не смогу, - пояснил он, голос - снова ровен и бесстрастен. - Солнца здесь мне не хватит. Мои листья не приспособлены к столь слабому освещению. Палить звездолёт на третьей орбите - недопустимо. Значит, вторая орбита, планета Циндерон. Я включу кондиционеры и займусь фотосинтезом у иллюминатора. Мне нужно подзарядить батареи, прежде чем приступать к биотехнологической трансформации ваших тел.
   - А то, что крюк и кондиционеры - лишняя трата ресурса - ничего так? - не удержался от сарказма ты, насупившись.
   Фаолин, не моргнув глазом, ответил невозмутимо:
   - А то, что табак и коньяк - трата ресурса - нормально? Вы, капитаны, почему-то не задумываетесь о ресурсах, когда речь заходит о ваших вредных привычках.
   - Вот чудак! - сокрушённо покачал головой ты.
   - А ты не чудак? - мгновенно обернулся Фаолин, взгляд - острый, колкий, как шип розы. - Старый!
   Ты едва заметно усмехнулся, оценив меткость его выпада. Я же поймал себя на мысли, что вы с Фаолином, несмотря на внешние различия, чем-то поразительно похожи - непримиримостью, резкостью суждений, готовностью к спору ради спора. "Вот бы показать друг другу языки", - подумал я, наблюдая за вашей перепалкой.
   Я пожал плечами, стараясь разрядить напряжение и ушёл, чтобы вести звездолёт на вторую орбиту. Прибыв, я позволил машине вращаться вокруг Циндерона - жаркой, безжизненной планеты, окутанной плотной пеленой лимонно-жёлтых облаков. Ты запустил кондиционеры, вздохнув с облегчением. Фаолин же сообщил, что ему пора приступать к работе, и удалился в лабораторию. Мы с тобой заглядывали туда то и дело, наблюдая за его манипуляциями с биопринтером, распечатывающим нанороботов. Временами Фаолин неподвижно застывал у иллюминатора, с раскинутыми руками, потом вновь горбился за столом, словно стегозавр, растопыривший под лучами палящего солнца вспотевшие пластины на спине. Наконец, биотехнолог сам вызвал нас к себе для уколов. Он сделал нам по инъекции блестящей, как ртуть, жидкости в вены, и, улыбнувшись тепло и искренне, дружески толкнул обоих одновременно в грудь. К моему изумлению, даже ладони его оказались сочно-зелёными, как если бы были вылеплены из нефрита.
   - К утру преобразитесь! - рассмеялся Фаолин над чем-то, ведомым лишь ему, и вновь скрылся в лаборатории, оставляя нас наедине с тревогой и предчувствием грядущих перемен.
   - Ты сказал "кибернетическая сторона" и "биотехнологическая сторона", - вспомнил я, прерывая паузу. - Помню, ты упоминал и про биотехнологический раскол? Можешь уточнить обстоятельства, в которых нам предстоит работать? Что нас ждёт на Люминадрии?
   Ты втянул ноздрями воздух, словно собираясь с духом перед квантовым скачком, и жестом указал на навигационный планшет, покоящийся на столе в кают-компании.
   - Читай историю Люминадрии, - бросил ты с усталостью в голосе, и - нескрываемым раздражением.
   Весь вечер я провёл в каюте, изучая электронную книгу, дабы разобраться в хитросплетениях противоречий люминадрианской цивилизации, в корнях её раскола. Из учебника я узнал, что Люминадрия, почти завершив процесс роботизации, оказалась на перепутье истории. Товары и услуги, благодаря машинам, катастрофически упали в цене, и то, что прежде казалось недостижимой роскошью, стало общедоступным достоянием. Для энтузиастов открылась возможность приобретать вскладчину не только видеокамеры для личных блогов, но целые индустриальные города, однако, именно это изобилие благ и стало камнем преткновения. Люминадрианцы разбились на два лагеря, не сойдясь во мнениях о том, каким должно стать их светлое будущее. Одни, - "кибернетики", - призывали бросить все силы на борьбу со старением, узрев высшую цель и венец технологического прогресса в бессмертии. Другие, - "биотехнологи", - разумно полагали, что ресурсов планеты при таком темпе размножения на всех не хватит, и загорелись идеей терраформирования четвёртой от Фрактара планеты - ледяного Фростваулта. Заработали любительские лаборатории и экспериментальные заводы, росшие тут и там, как грибы после дождя, - первые корпели над полным секвенированием генома разумной расы и разрабатывали микрочипы для нанороботов, приобретая фотолитографы у предпринимателей, вторые - выращивали в морозильниках плесень, которую собирались разбросать по снежной пустыне Фростваулта, и печатали на 3D-принтерах детали для беспилотных планетолётов, дабы отправить их на ракетах предпринимателей к четвёртой орбите. Увы, фотолитографы и космические ракеты, по причине дороговизны, оставались недоступными простым смертным, несмотря на дешевизну прочих товаров и услуг. Планета погрузилась в мир увлечений, соборные коллективы, полные идей и романтических чаяний, расцветали, как бутоны по весне. Постепенно люминадрианцы начали добиваться первых успехов. "Кибернетики" научились замедлять старение, "биотехнологи" - приступили к заселению Фростваулта плесенью, обещая превратить ледяную пустыню в цветущий сад. Гуманоидные роботы - эти надёжные слуги - освободили людей от быта, позволяя сосредоточиться на творчестве и самосовершенствовании. А потом начались споры, переросшие в открытую вражду. "Биотехнологи" потребовали у "кибернетиков" ограничить рождаемость, поскольку плесень из морозильника росла слишком медленно, не успевая осваивать Фростваулт с той же скоростью, с какой росла численность бессмертных люминадрианцев. "Кибернетики" обиделись и потребовали не присасываться к их базам с нуклеотидными последовательностями и нанороботами, считая себя более продвинутыми и перспективными. А тут ещё и жадные предприниматели, почуяв выгоду, не желали выпускать из рук такую частную собственность, как фотолитографы и космические ракеты, наживаясь на раздорах и интригах. Вспыхнула первая биотехнологическая война, а две крупные страны, одна - в северном полушарии, другая - в южном, пережили социалистические революции, попытавшись обуздать неуправляемый капитализм и направить ресурсы на общее благо. Окрепшие сообщества этих стран заполучили, наконец, фотолитографы и ракеты, отобрав их у потерявших влияние, из-за упадка цен, предпринимателей, и принялись с утроенной силой бороться со старением и терраформировать Фростваулт, действуя, однако, разрозненно, не доверяя друг другу. Дальше - больше: вторая биотехнологическая война, и - новые социалистические революции, то и дело вспыхивающие в разных уголках Люминадрии. Социалистические страны при этом участвовали в биотехнологической войне с фанатизмом, какого не видывали даже в империалистическую эпоху, будто пытаясь доказать собственные значимость и правоту. После третьей биотехнологической войны, когда спятившие люминадрианцы взорвали несколько ядерных бомб, окончательно разделив планету на зоны влияния, сформировалась современная картина люминадрианской цивилизации. Сушу планеты размежевали на две части: кибернетическую (для "биотехнологов") и биотехнологическую (для "кибернетиков"). Отдельно поделили океан. Сохранялись на Люминадрии и капиталистические страны, умудрявшиеся уцепиться за уникальные бизнес-проекты, из которых раздувались пузыри, лопающиеся с ошеломительным треском. Как социалистические, так и капиталистические страны, входили в одну из сторон конфликта. Поскольку до окончания третьей биотехнологической войны кровавая резня могла случиться за жалкий квадратный метр, землю и воды поделили до квадратного сантиметра, ровно пополам, произведя расчёт при помощи искусственного интеллекта. Биотехнологической стороне запретили иметь детей и осквернять ногами кибернетическую землю, а терраформирователям - омолаживать организм, использовать векторные вакцины, внедрять генномодифицированные объекты в сельское хозяйство, и, так же - осквернять ногами биотехнологическую землю. На фоне этих неразрешимых противоречий и окрепших соборных сообществ, раковыми опухолями расползались околорелигиозные секты, в том числе - предлагающие нарушение закона о нерукопожатности представителей противоположной стороны, проповедуя идеи всеобщего братства и единства. Разумеется, терраформирование Фростваулта, несмотря на все усилия энтузиастов, не устранило бы проблемы перенаселения и истощения ресурсов. Единственное решение - переход к эре звездоплавания, колонизация и терраформирование многочисленных безлюдных планет, коими полнится космическое пространство, не ограничивая рождаемость и продолжительность жизни, но без консолидации усилий и тотального перехода к социализму, должной концентрации ресурсов никак не получалось. Так что, работа предстояла в условиях непростых, а дело мы собирались иметь с фанатиками, от которых можно ожидать всего самого недоброго...
   Ночью ко мне постучали. Ты. Я распахнул дверь каюты, и предо мной предстало твоё лицо, сияющее в полумраке, как Млечный Путь. Глаза твои - огромные, жёлтые, круглые, с щелевидными зрачками. Неужели - преобразились? Вместо слов ты издал высокий, пронзительный свист, резанувший по ушам ультразвуком, но, к изумлению моему, каждое слово - отчётливо и ясно - отпечаталось в сознании:
   - А, я зашёл глянуть на твою физиономию, - пропел ты, будто дельфин, испускающий сонарные волны, рассматривая меня с неутаимым интересом. - Работает, зараза! - добавил ты, и в этом трещании-щебетании проскользнуло нечто вроде довольного смеха, чуждого и странного, но - понятного.
   Я глянул на свои ладони, протянутые вперёд, - кожа светилась лунным светом, как во сне, источая тонкий аромат полыни.
   - Угу, работает... - просвистел я в ответ, на удивление - членораздельно, разумея неведомый язык, сознавая вдруг распахнувшиеся передо мной новые грани мироздания.
   С утра я обнаружил, что кожа моих рук приобрела едва уловимый салатовый оттенок. Чудо преображения свершилось. Мы были готовы к контакту второго рода, "без медиатора", тип - "биотехнологическая маска". Настала пора действовать. Ты, наконец, пояснил, что нас интересует некая криминальная "Секта братско-сестринской любви", реализующая контакты между обитателями биотехнологической и кибернетической сторон Люминадрии. Может ли Содружество положиться на них, как на катализаторов трансформации люминадрианской цивилизации по вектору эры звездоплавания?
   ...Так, мы оставили Фаолина в звездолёте на второй орбите, а сами, на планетолёте, отправились на Люминадрию. Пейзаж на кибернетической стороне планеты, у самой границы с биотехнологической, встретил нас с монашеской сдержанностью. Планетолёт послушно зарылся под землю, а мы телепортировались наверх, на тропу меж холмов, поросших редкой серебристой травой, с пушинками на заострённых верхушках, лесом живых антенн колышущейся на ветру. Потом мы шагали по узкой извилистой дорожке, пока не вынырнули на равнину, простирающуюся до кромки прибоя. Океан омывал пологий берег с мелкой галькой, напоминающей шлифованный металл, холодной и гладкой на ощупь. Воздух здесь был свеж и прозрачен, как кристалл. Бриз, дувший с океана, приносил запахи озона и йода. Плеск волн, разбивающихся с пеной о камни и беспилотные лодки, ворошащих золотистые пряди водорослей, звучал монотонно, как биение механического сердца. Порхали крупные бабочки с прозрачными сетчатыми крыльями, временами выхватывающие добычу из воды.
   Посёлок, куда мы прибыли, носил странное, резкое название - Рифт. Одноэтажные дома, выстроенные из серых керамических блоков, выглядели утилитарно и безлико, будто напечатанные на микрочипе. У самой границы с биотехнологическим миром, склёпанной из убегающей в море колючей проволоки, на фоне свинцового неба, возвышались, поблёскивая стеклом и сталью, как ты пояснил, роботизированные цеха для выращивания рыбы. Всё здесь дышало порядком и функциональностью, - ничего лишнего, никаких украшений, лишь строгая геометрия линий и углов, очерчивающих рубеж между технологиями и природой.
   Люди Рифта, суетившиеся у моря, оказались разноликими - старики с дряблыми лицами, подобными картам древних земель, взрослые с задумчивыми взглядами, дети, резвящиеся на берегу среди гуманоидных роботов - последние играли с ребятишками в мяч. Все они, однако, облачались в просторные холщовые одежды, как в униформу, подчёркивающую их принадлежность к одной общине. Они узнали тебя, Аслан, издалека, чествуя кивком головы, без эмоций, но с уважением. Ты представлял меня им просто: "Маури, сын", и люди принимали меня спокойно, без вопросов.
   Ты заговорил с люминадрианцами на берегу раскатисто, как ударами колокола, привлекающими внимание народа.
   - Ворх, как дела с уловом? - просвистел ты пронзительно, как чайка, верещащая над зыбью. - Давно не виделись.
   Проходивший мимо Ворх, торопившийся к воде с мешком за плечом, замер и обернулся - худощавый зрелый мужчина с длинными прямыми пшеничными волосами, бородкой и глубокими морщинами вдоль лба - скривил неопределённую гримасу, взор - усталый и равнодушный.
   - Как всегда, Аслан, - отозвался он безжизненно, песком, скрипящим под ногами, протягивая тебе и мне ладонь. - Рыба ловится, роботы работают, коммуна живёт.
   - Как обмен?
   - Всё по-прежнему. Со Фьюза везём роботов, с Дрифтвуда - одежду, они приезжают к нам за рыбой. А вот лекарства с Глимера - только за деньги. И Сплитеру рыбу - только за деньги. - Он говорил, а ты, Аслан, всё кивал ему. - Да ты всё помнишь... - продолжал Ворх. - Ничего нового. А ты как? На магнитоплане добрался? Рыбачить?
   - Да, - ответил ты. - На магнитоплане.
   Другой рыбак, помоложе, с лицом, обветренным, как ветхая кожа, возившийся на корточках со снастями, поднял голову и вставил, кивнув в сторону посёлка:
   - Скор давно ждёт тебя, Аслан.
   Ты улыбнулся едва заметно, и, как бы пропуская мимо ушей его слова, спросил у Ворха вновь:
   - А остановиться у Скора - есть место? Не потеснит старик гостя?
   Ворх мотнул головой, как бы говоря: "дело твоё".
   - Место у Скора всегда найдётся, - ответил он, - если ты готов слушать его проповеди до утра. Впрочем, ты ведь привык к его речам.
   Ты рассмеялся, запрокинув голову, и твой хохот разлетелся по пляжу.
   - К проповедям Скора не привыкнешь, Ворх, - прокричал ты весело, - но гостеприимство его ценю, как всегда! Ну, бывай, старина! Может, увидимся вечером. Богатого улова!
   Ворх кивнул, перекинул мешок на другое плечо и продолжил путь, сел в беспилотную лодку, реагирующую на указательный жест руки, и скоро пропал среди волн. Ты же, обернувшись ко мне, пояснил вполголоса:
   - Пора навестить Скора. Давно не виделись. Старый друг, как никак. И рыбалка здесь - правда отменная.
   В тот же миг, словно в ответ на твои слова, вихрем ворвавшись в сонное царство Рифта, появилась со стороны горизонта она - Айлин Ли. Верхом на оэлле, - диковинном звере, который, в результате конвергентной эволюции, обрёл форму нарвала, но грациознее, волшебнее, с витым единственным рогом и отливающей перламутром, подобно жемчужине, спиной, она наворачивала петли у нас на глазах, держась за спинной плавник животного. Оэлл скользил по барашкам легко, шумно ударяя раздвоенным "рыбьим" хвостом о воду, поднимая стаи брызг. Айлин восседала на оэлле гордо и вызывающе, как королева, посетившая далёкую провинцию своих владений. Её образ - яркий и неповторимый - пышные каштановые локоны, вьющиеся вокруг лица, янтарные кошачьи глаза, обрамлённые густыми ресницами, выразительные брови вразлёт, дерзкий вздёрнутый носик, - образ, вызывающий и восторг, и зависть. Одежда - не скучная и мешковатая, как в Рифте, а струящееся шёлковое платье цвета морской волны, подчёркивающее стройную, но с мягкими женственными очертаниями, фигуру - как вызов, брошенный общине.
   Она каталась на оэлле вдоль берега, словно демонстрируя себя рыбакам и рыбоводам, провоцируя толки среди толпы. Люди смотрели ей вслед недоброжелательно, качая головами, гундося что-то себе под нос.
   - Видели её? - пролепетала старуха с личиком, скукожившимся, как изюм. - Много ей лет, а всё молодится, стыда не имеет. Бессмертная ведьма!
   - Опять оскверняет землю кибернетическую, - проворчал другой люминадрианец, помоложе, с физиономией, изрытой шрамами, как поле битвы. - Не место ей здесь, на нашей стороне.
   - Закон о нерукопожатности не нарушает, - возразил третий, - только - закон о водной собственности.
   - Увы, в законе ничего не сказано про осквернение воды, - согласилась старуха с досадой. - Но вода здесь - кибернетическая, это каждый дурак знает. Значит, нарушает закон, как ни крути.
   - Против природы пошла, омолодилась! - весело ввернула маленькая девочка, швырнув мячик старухе в живот.
   - Ах ты! - взревел парень со шрамами, замахнувшись на наглое дитятко, бросившееся от него со всех ног.
   Ты нахмурился, наблюдая за Айлин, настырно резвящейся на оэлле перед зеваками.
   - Айлин любит производить эффект, - заметил ты печально, таращась на устроенный девушкой цирк. - Не умеет жить без самолюбования на публике. Нарциссизм - вот её главная слабость.
   Я молчал, поражённый необычной картиной, - красота и уродство, тщеславие и смирение, технологии и природа, - всё переплелось в непостижимом танце противоречий. Вдруг мрачная толпа расступилась, подобно морю перед Моисеем, пропуская к нам старика. Он подобрался к тебе робко, неуверенно, словно решившись просить милостыню. Скуластое лицо, испещрённое морщинами, как русло высохшей реки, глаза - тусклые, выцветшие, но в них - живой огонёк надежды. Старик поздоровался с тобой тихо, будто боясь быть кем-то услышанным. Его имя звучало как заклинание - Скор.
   - Аслан, здравствуй, - просипел он ветром, шелестящим в сухой траве, если можно так перевести с "языка нарвалов". - Рад видеть тебя снова в Рифте.
   Ты ответил ему, приветливо, но осторожно, будто стесняешься посторонних:
   - Здравствуй, Скор. Как жизнь, как дела? Живут ли братья и сёстры в любви?
   Старик заозирался по сторонам боязно, понизив голос до едва слышного шёпота:
   - Вечером будет проповедь, Аслан. Про пути спасения, про братство, сестринство и любовь. Для всех страждущих, для всех униженных и оскорблённых. Ты же у меня остановишься?
   - Надеюсь, у тебя, - ответил ты.
   И тут оэлл Айлин Ли крейсировал почти к самому берегу и вероломно рассёк хвостом волну. Проглянувшее на миг из-за туч солнце радугой заискрилось в запузырившейся воде.
   - Дело не только в вечной молодости, - возгласил Скор внезапно громко, завывая, как воздух в приложенной к уху ракушке. - Айлин ведь не просто катается на оэлле, как богатая бездельница. Она владеет оэлловой фермой. Частной фермой, братья и сёстры! И она не собирается продавать ферму рыбацкому сообществу на биотехнологической стороне, из принципа. Их нравственные законы она нарушает тоже, не только наши! Когда паразитке надо, она признаёт собственность, когда не надо - нарушает границу. Роскошь её напоказ - плевок в лицо нищим и убогим!
   Толпа одобрительно загудела, а Айлин Ли вскочила на оэлла, развернулась на носках, будто в танце, взвила ладони кверху, сложив над головой, демонстрируя всем хорошенькие ножки, пышные ягодицы и заострённые соски на упругой груди под мокрым, облепившим тело платьем.
   - Чтоб ты сдохла! - бросил пацан, болтающий ногами на плечах гуманоидного робота, а Айлин Ли звонко рассмеялась, пропищав на всю округу вибрирующей высокочастотной трелью.
   Скор вымолвил ещё несколько неразборчивых фраз про "спасение душ" и поспешно растворился в толпе, как привидение в истлевшем здании. Ты проводил его взглядом, насупившись.
   - Старый фанатик, - сообщил ты мне в самое ухо. - Всё о своём, о секте, о любви братско-сестринской... Не понимает, что мир давно изменился, что любовь - это не только братство-сестринство, но и - политика.
   Наконец, Айлин Ли послала зрителям прощальный воздушный поцелуй и стремительно скрылась на торпедирующем в сторону горизонта оэлле в пенных валах, видимо, намереваясь пересечь границу там, куда не добиралась колючая проволока.
   Толпа постепенно рассеивалась, как дым. Через некоторое время бухта опустела, лишь плеск волн да ветер бередили тишину. Мы остались одни, на тоскливом неуютном берегу.
   - Сказочно красива, - произнёс ты едва слышно, словно не мне, а самому себе. - Не правда ли, Маури?
   Я беззвучно кивнул, соглашаясь с невысказанным, чувствуя тяжёлую грусть, разливающуюся в душе ядом, отравляющим радость жизни. В красоте Айлин Ли мерещилось нечто опасное, запретное, манящее и губительное одновременно. Красота - как проклятие, как обещание вечного одиночества в мире, где нет места для любви, лишь - блеск технологий.
   Вечер опустился на Рифт, тучи разбежались, закатное солнце окрасило небо в лиловые тона. Мы с тобой пробирались узкими улочками посёлка, лабиринтом сизых коробок, направляясь к дому Скора, где намечалось собрание сектантов. Ветер с моря усилился, вея тиной, мерно шумел прибой.
   Постройка, к которой мы торопились, внешне ничем не отличалась от прочих, но внутри царила атмосфера изысканного уюта. Ты ткнул кнопку звонка, из глубины донеслось шарканье приближающихся шагов. Отворивший дверь Скор отвесил нам поклон, впустил в прихожую, где попросил переобуться в резиновые тапочки для гостей. Далее старик провёл нас в просторную комнату, обставленную просто, но со вкусом - домотканый ковёр на полу, деревянная мебель ручной работы, стены, украшенные резными панно с символикой секты - тянущимися друг к другу ладонями, разделёнными колючей проволокой. В углу горел светильник, отбрасывая причудливые тени, создавая полумрак, располагающий к доверительным беседам. Здесь уже собрались люди - человек двадцать, - мужчины и женщины разных возрастов, одетые во всё те же грубые балахоны, какие носил каждый житель Рифта. Они сидели на полу в кругу молча, скрестив ноги по-турецки, ушедшие в себя, будто готовились к священнодействию, лица - сосредоточенные и умиротворённые, кожа - фосфоресцирует. Мы втиснулись в круг.
   Проповедь началась с песни, которую затянул сам Скор, заунывной, но полной внутренней силы и убеждённости. Песня лилась медленно, как река, уносящая суетные думы и переживания, погружая слушателей в состояние медитативного транса. Мелодия, монотонная и завораживающая, проникала в самое сердце, вызывая смутное чувство тоски и надежды. Ты сидел рядом, неподвижно, как изваяние, внимая пению Скора с отрешённым видом. Я же, не привыкший к подобным мероприятиям, скучал, оглядываясь по сторонам, разглядывая лица люминадрианцев, пытаясь уловить в их глазах хоть искру фанатизма, или безумия, но видел лишь спокойствие и безмятежность, - словно они уже обрели спасение, которого так жаждали.
   Завершив проповедь, Скор нас покинул, вернувшись с чайником, чашками и конфетами, разложил посуду со сладостями перед гостями, разлил нам тёмно-коричневый, источающий пар, ароматный напиток. Вкусив угощений, гости потихоньку, по-одному, взялись расходиться. Когда осталось человек шесть, не больше, Скор внезапно встал на ноги и произнёс:
   - Пора, посвящённые!
   Народ засуетился, сметая с ковра следы чаепития, унося сервиз на кухню, и мы присоединились к ним. Наконец, все вновь скучились в комнате для проповедей, Скор попросил единомышленника запереть входную дверь на засов, а сам шустро свернул ковёр на полу в рулон. Моему изумлённому взору открылась пластиковая крышка огромного люка. Двое крепких люминадрианцев поддели люк, оттащили в сторону, и в комнату хлынул сырой запах, а также - плеск воды где-то внизу.
   - Братья и сёстры, - объявил Скор торжественно, громко и зычно. - Пришло время для таинства братско-сестринской любви!
   Посвящённые оживились, зашевелились, заулыбались, переглядываясь. Они начали спускаться в люк по металлической лестнице, один за другим пропадая в мрачном зеве подполья. Я вопросительно взглянул на тебя, не понимая, что происходит, и ты, усмехнувшись, кивнул, приглашая следовать за всеми. Мы забрались в люк последними, оказавшись в тесном тёмном коридоре, пахнущем плесенью и сырой землёй. Коридор вёл вниз, под уклон, и вскоре мы очутились в объёмной пещере, освещённой зеленоватым светом примотанного к алюминиевому шесту фонаря. Где-то в дальнем конце пещеры плескалась вода, - морская вода, как мне стало ясно, - и в ней я узрел колыхание человеческого силуэта.
   Скор затопал к фонарю на шесте и задёргал свисающую с плафона верёвку. Как я догадался, он телеграфировал что-то на языке, подобном азбуке Морзе. Человек в воде выскочил наружу. На нём был чёрный обтягивающий гидрокостюм с маской и аквалангом. Следом за ним принялись выныривать из воды, как амфибии, выбирающиеся по очереди на сушу, другие люди. Всего - человек семь. Пожав нам руки, они устремились в коридор, из которого мы недавно вылезли. Мы встали к ним в хвост и вернулись в комнату для проповедей. Пришельцы снимали маски и акваланги, уходили в какую-то каморку... Мы устанавливали люк и ковёр на место...
   Наконец, мы дождались новых гостей, - уже иных, преображённых, - в разноцветных молодёжных одеждах, транслирующих идеалы свободы и самовыражения. Смех, голоса, музыка из коммуникаторов, заполнили пещеру. Я смекнул, что ныряльщики прибыли с биотехнологической стороны. Они смешались с жителями Рифта, образовав единый, пёстрый, шумный, весёлый, многоликий коллектив. Началось обсуждение, - горячее, заинтересованное, полное дерзаний и планов.
   Потом я уразумел, о чём идёт речь. Люминадрианцы, и те, и другие, были одержимы общей мечтой - основанием коммуны на Фростваулте, где они смогут иметь детей и жить вечно. Для осуществления этой мечты, однако, требовались немалые средства - космические корабли, оборудование, ресурсы, и даже - установки ПВО, чтобы не допустить на суровую планету реакционеров - в общем, всё то, что стоило астрономических денег даже на Люминадрии. И выход был найден - копить деньги, собирать по крупицам, отказывая себе во всём, дабы однажды, совместными усилиями, вырваться из-под гнёта законов Люминадрии к простору звёзд.
   - Нам нужны ракеты, братья и сёстры! - страстно восклицал люминадрианец с биотехнологической стороны - ростом с тебя, Аслан, с большими, даже по люминадрианским меркам, глазами, чёрными волосами по плечи и квадратным подбородком. - Без них мы - ничто, пыль космическая! Фростваулт ждёт нас, братья и сёстры!
   - Деньги! - настойчиво вторил ему Скор. - Деньги - вот что нам нужно! Где их взять, эти проклятые кредиты, чтобы купить ракеты?
   И тут вмешался ты:
   - Для бессмертных Фростваулт - не решение проблемы. Вы израсходуете его ресурсы быстрее, чем произойдёт терраформирование. Вам нужны звездолёты, а чтобы изобрести их, придётся объединить всю Люминадрию.
   - Ждать, когда эти обезьяны превратятся в людей? - рассмеялась блондинка в кокетливой чёрной шляпке, с причёской, как у Айлин Ли и бусами из ракушек на шее.
   - Не ждать, а вести политическую работу, - отвечал ты. - Ты уже бессмертна. Этот вопрос тебе следовало задать братьям и сёстрам с кибернетической стороны. У них действительно нет времени.
   И тут Скор, как призрак, зыркавший по сторонам, вскочил на ноги, выступил вперёд, подняв руку. В его глазах загорелся фанатичный огонь, интонации обрели зловещий оттенок - пророческого гласа, вещающего об Апокалипсисе.
   - Убить Айлин Ли! - крикнул Скор, и его речь, как гнев Зевса, разорвала атмосферу братского единения. - Убить богатую стерву, оскверняющую наши земли! Отнять у неё оэлловую ферму! Деньги, вырученные членами общины Эфеморфа от продажи фермы, пойдут в копилку! Таков путь к спасению, братья и сёстры! Иного выхода нет!
   В комнате повисла тишина, люди переглядывались, поражённые жестокостью предложения Скора.
   - Но это же... Незаконно! - пролепетал кто-то из круга, голос - бледный и стеснительный. - Убийство... Это же преступление! Нас же всех переловит милиция, как мышей!
   - А Айлин не нарушает закон? - вступила женщина средних лет с кибернетической стороны.
   - Закон - для слабых! - отрезал Скор, твёрдо. - Мы - сильные! Мы - избранные! Нам не писаны законы этого грешного мира! Мы выше их, мы - братья и сёстры в любви!
   - Безумие, Скор, - вмешался ты, размеренно, уверенно. - Ты предлагаешь безумие. Убийство Айлин Ли - глупость, Скор.
   - Глупость - сидеть и ждать у моря погоды! - огрызнулся Скор, не намереваясь уступать. - Мы теряем время, Аслан! Фростваулт ждёт нас!
   - Убийство Айлин Ли отвлечёт нас от главной цели, - продолжал ты, не обращая внимания на его реплику. - Консолидация ресурсов для полёта к звёздам - вот что должно нас заботить, Скор. Деньги её фермы - капля в море, они нас не спасут, даже если наша цель - всего лишь Фростваулт. Нам нужны не деньги, а нечто большее, - сила единства.
   - Единства? - переспросил с сомнением крепкий краснолицый, кудрявый и рыжий веснушчатый парень, которого я запомнил днём у берега. - Ты веришь в единство, Аслан? После всего, что случилось?
   - Я верю в необходимость единства, - ответил ты непреклонно. - Нам нужно агитировать другие коммуны. Объединяться для создания государства, способного защитить наши интересы, добиться справедливого распределения ресурсов, положить конец вражде между сторонами, методом политического принуждения.
   - Государство? - всхорохорился Скор с недоверием. - Ты предлагаешь вернуться к государству, Аслан? К насилию? К тому, от чего мы так долго бежали?
   - А то, что ты предлагаешь - не насилие? - спросил ты.
   - Это - насилие над враждебным классом, а не над народом! - парировал Скор.
   - Предприниматели, - усмехнулся ты, - их время истекло. Они потеряли прежнюю власть и влияние, сошли с исторической сцены, как динозавры. Фактическая власть давно принадлежит коммунам. Главная проблема теперь - вражда между нашими общинами, между кибернетиками и биотехнологами, между Рифтом и Глимером, между нами - и ими. Вот где корень зла, Скор. И бороться нужно не с отдельными богачами, а с системой разделения, недоверия и ненависти.
   Девушка в шляпке погладила твоё плечо, Аслан. Кажется, твоя речь понравилась ей...
   - Фростваулт - не панацея, братья и сёстры, - заключил ты, обводя взглядом лица собравшихся. - Это - временное решение, полумера. Нам нужен дальний космос! Нам нужны звёзды!
   Скор нахмурился, недовольный твоими словами, но не стал спорить, понимая, что ты прав по-своему. Наступила пауза, тягостная и многозначительная. Люди перемигивались, обдумывая твои слова, и монолог Скора, взвешивая аргументы "за" и "против", как Фемида с весами судьбы. Наконец, кто-то предложил провести голосование...
   Голоса разделились поровну: одна половина присутствующих считала смертный приговор Айлин Ли и экспроприацию её фермы в пользу сектантов с биотехнологической стороны верным решением, другая половина - неверным.
   - Деньги достанутся не братству-сестринству, а коммуне, - настаивала девушка с бусами. - Нам перепадут лишь крохи.
   - Украдём у коммуны! - отвечал Скор. - А накопления нынешние снимем в ночь убийства.
   - Тройное преступление? - вопрошал стеснительный парень. - Нас точно посадят!
   - Есть юридические пути... - заметил рыжебородый мужчина.
   - Раскол общины? - не отставала девушка с причёской, как у Айлин Ли.
   - А не подражаешь ли ты Айлин Ли? - спросила у неё женщина среднего возраста с кибернетической стороны.
   - Тихо! - взрыкнул Скор. - Я предлагаю отложить вопрос до завтрашнего вечера. Кто - "за"?
   Лес рук взметнулся к потолку.
   - Единогласно! - подытожил хозяин дома.
   Собрание завершилось неопределённостью... Гости с биотехнологической стороны начали прощаться, благодаря Скора за гостеприимство. Возобновилась суета вокруг ковра и люка. Пришельцы, переодевшись в водолазное снаряжение, начали исчезать в потайном ходу...
   Когда все разошлись, Скор отвёл нас с тобой в отдельную комнату для сна - аскетичную, но чистую и удобную - узкая кровать, застеленная серым полотном, деревянный стол, табурет, светильник на стене, излучающий мягкий тёплый свет, зеркало - минимум, располагающий к отдыху и размышлениям. Я остался наедине с тревожными мыслями, не зная, что день грядущий нам готовит...
   Я спал чутко, Аслан, словно и во сне не отпускал бразды "Центра управления полётами" из песни Дэвида Боуи "Странное происшествие в космосе". Ты же, напротив, провалился в беспамятство, как в чёрную дыру. Солнце ещё не взошло, но горизонт алел, когда ты разбудил меня, разбитого, словно после тяжёлой битвы.
   - Нам нужно на рыбалку, - сказал ты, тормоша меня за плечо.
   Голос после биотехнологической коррекции звучал потусторонне, но я уже начал привыкать к почти ультразвуковым трелям.
   Я протёр глаза и кивнул молча, поднимаясь с кровати, как зомби. Сквозняк пробивался в комнату сквозь щели в ставнях, напоминая о близости океана.
   Скор, хлопотавший на кухне, встретил нас приветливо, будто накануне вечером ничего не произошло. Он уже приготовил наваристую уху, дымящуюся в глиняных мисках, нарезал свежеиспечённый хлеб. После скудного завтрака ты попросил у него гидрокостюмы и подводное ружьё. Старик, не задавая лишних вопросов, проводил нас в строение, где хранилось рыбацкое снаряжение коммуны. Выбирая, ты морщился, разглядывая устаревшие модели, но, в конце концов, удовлетворился тем, что имелось.
   На пляже, после того, как мы облачились в неуклюжие гидрокостюмы, ты вдруг заговорил, глядя вдаль, на зыбкую линию горизонта:
   - Боюсь я за эту девушку, Маури. Скор - фанатик, и он имеет гипнотическое влияние на свою шайку. Вдруг они и вправду надумают убить её? Да хрен бы с ними, поймают и посадят... Но она... Красивая ведь... Жалко. Надо бы предупредить, чтобы бежала отсюда, пока не поздно, пусть бросает эту ферму к чертям собачьим.
   Я ничего не ответил.
   - Надо посмотреть, где кончается их проволока, - добавил ты, указав в сторону моря. - Может, сумеем прошмыгнуть незамеченными на ту сторону, к её ферме, предупредить.
   Я раздумывал над твоими словами. Желание спасти буржуйку, признаться, показалось мне чудаковатым. Но предложение разведать обстановку на биотехнологической стороне выглядело вполне разумным.
   Мы надели маски, закрепили и подключили акваланги, зашлёпали ластами по гальке, потом - по мелководью, пока не погрузились в прохладную воду, где мир преобразился, как по волшебству. Солнце, проникая сквозь толщу воды, плясало, играя бликами на песчаном дне. Водоросли, похожие на диковинные перья, лениво покачивались в такт течению. Рыбы Люминадрии... Какие же причудливые формы принимала жизнь в этом мире! Прозрачные, будто хрустальные, со светящимися внутренностями, они проплывали мимо, не обращая на нас внимания. Дисковидные, с тремя огромными шарообразными глазами, рыскали по дну. А ещё - стайки тонких веретеновидных созданий, расцвеченных неоновыми полосками и одинокие хищники с огромными зубастыми пастями, напоминающие земных угрей, но с усами, как у кошек, словно сошедшие со страниц сказок...
   Мы плыли вдоль берега, разыскивая границу. Колючая проволока, тянувшаяся вглубь моря, вскоре предстала нашему взору - ржавая, обросшая ракушками, она уходила в мутную тёмно-зелёную глубину, теряясь в подводных скалах. Мы прочесали не более ста метров, чтобы обнаружить в ней зияющую дыру. Ты показал жестом - и мы проскользнули внутрь, оказавшись на биотехнологической стороне. Металлически блестящие "кораллы", подобно фантастическим деревьям, вздымались со дна. В их зарослях копошились мягкотелые животные, переливающиеся всеми цветами радуги, некоторые из них были инкрустированы твёрдыми шипами, как драгоценностями.
   Вскоре нашему взору открылась и оэлловая ферма Айлин Ли. Поросшие тиной борта загонов, уносящиеся к поверхности, отчётливо проглядывали сквозь прозрачную воду. Ты дал команду всплывать. Мы вынырнули и увидели, что загоны образуют гигантский шестиугольный лабиринт.
   Мы подтянули тела, оперевшись ладонями о скользкий белый борт, перевалились через него и плюхнулись в открытый бассейн с оэллами. Животные плавали мимо нас, словно не замечая вторжения, - элегантные, невозмутимые, величественные единороги подводного царства. Мы гребли ластами в лабиринте, пока не наткнулись на... Неё.
   Айлин Ли, обнажённая, восседала на борту, спустив ноги в воду и играла с оэллами, напоминая русалку. Она ласкала нежно их морды, шепча им что-то в уши, смеясь звонко и беззаботно. Её тело в слепящем солнце выглядело сильным, кожа - гладкой и упругой, волосы разметались по плечам, как водоросли, и капельки воды блестели на больших, подобных соблазнительным фруктам, грудях. Прекрасная, как Афродита, ни тени - той надменности, что мы наблюдали накануне с берега. Здесь, среди любимцев, она преображалась в заботливую богиню.
   Подплыв к ней, ты первым закрыл вентиль баллона акваланга и снял маску. Я последовал твоему примеру. Айлин Ли замерла, удивлённо вскинув голову, её и без того огромные люминадрианские глаза ещё более расширились от испуга.
   - Кто вы? - спросила она, голос дрожал. - Что вам нужно?
   Ты приблизился к ней, стараясь говорить мягко и успокаивающе:
   - Не бойся, девушка. Мы пришли с миром. Мы знаем, что тебе угрожает опасность.
   Айлин Ли отпрянула, как напуганная рыбка, переметнулась через борт на другую сторону, прыгнула в воду, прижалась к стене загона, словно тот мог её защитить. Её взгляд метался между нами, полный ужаса и недоверия.
   - Кто вы такие? - настаивала она, голос звучал уже твёрже, но в нём всё ещё слышалось волнение. - Я вас не знаю. Зачем вы здесь?
   - Я - Аслан, - представился ты. - Я пришёл предупредить тебя об опасности. Жители Рифта и Эфеморфа... Они замышляют недоброе. Твоей жизни угрожает опасность.
   Айлин Ли покачала головой, не веря твоим словам.
   - Рифт? - переспросила она с презрением. - Эти нищие фанатики? Что они могут мне сделать? Я вижу, ты сам уродлив от старости, как они... Кажется, я видела тебя вчера на берегу...
   - Не недооценивай их, Айлин, - ответил ты серьёзно. - Старик Скор и его последователи... Они готовы на всё. Они хотят убить тебя, чтобы завладеть твоей фермой. И будут поддержаны. На той стороне тебя ненавидят за красоту, на этой - за то, что не продаёшь ферму общине.
   Айлин Ли отшатнулась от тебя, как от прокажённого, да таким ты и был в их мире вечной юности. Её лицо исказила гримаса отвращения и страха.
   - Старик из Рифта? - прошептала она в панике. - Ты... Один из них? Что тебе от меня нужно?
   - Я не один из них, - увещевал ты. - Я пришёл, чтобы помочь тебе. Беги, Айлин Ли! Бросай эту ферму. Спасай свою жизнь.
   Айлин Ли расхохоталась, резко и горько.
   - Бежать? - переспросила она. - Бросить всё? Мою ферму? Мою жизнь? Моих зверюшек? Наследство от папы? Нет уж! Не дождётесь! Я не трусиха. Я не позволю этим моральным уродам запугать меня. Я останусь здесь. Это - мой дом. И никто меня отсюда не выгонит!
   Упрямство и гордость дрожали в её голосе. Я понял, что переубедить её будет невозможно. Ты тоже, видимо, это осознал, потому как сказал:
   - Поплыли, Маури. Она невменяема...
   - Что?! - воскликнула Айлин Ли.
   - Я сказал - невменяема, - повторил ты. - Поплыли, Маури!
   С этими словами ты закрепил на голове маску, настроил акваланг и нырнул. Я поспешил за тобой, меньше всего на свете мечтая потеряться в загадочном и недобром мире Люминадрии.
   Мы заработали ногами в лабиринте, оставляя Айлин Ли одну в её морском раю. Скоро мы перебрались через борт её фермы и устремились назад, к дыре в колючей проволоке. Миновав около двухсот метров от границы, мы снова всплыли. Ты сообщил, что необходимо убить пару рыбин, для отвода глаз, чтобы жители Рифта убедились, что мы и вправду занимались рыбалкой. Тогда мы нырнули вновь. Мы купались с полчаса. За это время ты, как и обещал, подстрелил две солидные рыбёхи: одну - с "кошачьими" усами, другую - круглую и трёхглазую. Я оказался не столь удачлив... Ты отдал донную тварь мне, и мы взяли курс на посёлок.
   Вылезая из воды, ты вздохнул тяжело:
   - Жаль девушку, - сказал ты тихо, грустно. - Красивая ведь... И смелая. Но глупая. Ничего не понимает. Капитализм... Страшное дело. Красивых губят первыми. Жалко её, Маури. Нет, я понимаю, что такие, как она, в период расцвета их господства, творили вещи пострашнее, чем убийство из-за угла... Но теперь, когда они стали подобны привидениям...
   Я слушал тебя, смачно наступал ластами по испещрённому "барханами" дну и безмолвно следил за исполинскими бабочками, охотящимися на стаи мальков. Редкие облачка зависли в лазурном небе. Солнце поджаривало сквозь чёрный неопрен гидрокостюма...
   Светило стояло в зените, когда мы вернулись к дому Скора, волоча по гальке две увесистые рыбины. День на Люминадрии выдался на редкость знойным. Мы сложили гидрокостюмы в пластиковом сарае, провонявшем резиной и солью, и прошли в дом. Скор, как и утром, поджидал нас на кухне, на этот раз он тушил рыбу с овощами.
   - Понравилась рыбалка? - спросил он, колдуя шумовкой над сковородкой, кивая на наш улов. - Кладите сюда, в ведро! - В его глазах, однако, не было интереса, лишь - дежурная любезность хозяина, принимающего утомлённых путников.
   Я квакнул нечто нечленораздельное, изображая согласие. После обеда мы отправились на побережье, где встретили Ворха. Ты предложил ему помощь с сетями. Втроём мы разместились в его серебристой лодке, которую искусственный интеллект направил к белым пенопластовым поплавкам. Ворх заглушил мотор, и мы качались в штиле. Люминадрианец вытягивал сети, очищал их от водорослей, чешуи и ракушек, аккуратно складывая петли в мешок, а мы выпутывали рыбу из ячеи, бросая улов на дно катера. Я таки умудрился проткнуть палец плавниковыми шипами жёлтой полосатой рыбы. За этой работой день незаметно начал клониться к закату, однако, солнце всё ещё жгло немилосердно, отражаясь от бирюзовой воды тысячами бликов. Я размышлял о предстоящем собрании, о судьбе Айлин Ли, о той опасной черте, за которой добро и зло меняются местами, и человек, возомнивший себя судьёй, легко превращается в палача.
   Вечером, когда на Рифт легли длинные тени, и в окнах домов замерцали тусклые огоньки, мы вновь оказались в комнате Скора. Сектанты стекались не торопясь, как тараканы, выползающие из углов. Вскоре комната наполнилась народом, в свете лампы лица казались блёклыми и отчуждёнными, подобными миражу. Скор, как всегда, начал с проповеди, затем повторились и прочие ритуалы прошлого вечера. Когда люди с биотехнологической стороны, наконец, влились в круг, Скор обратился к присутствующим:
   - Братья и сёстры, - начал он. - Сердце моё обливается кровью, взирая на мир, погрязший в бездуховности. Богачи упиваются бессмертием, забыв о душе, о братстве, о сестринстве, о любви. Они оскверняют нашу землю, наши воды, саму нашу жизнь своим презренным существованием. И вот, одна из них, Айлин Ли, - да будет проклято её имя! - осмелилась являться на нашу землю, всякий раз глумясь над традициями, демонстрируя роскошь и развратную похоть...
   Скор умолк, позволяя словам достичь цели, обводя взглядом лица адептов, подпитываясь их вниманием.
   - Братья и сёстры, - возобновил он, голос окреп и зазвучал настойчивее, - доколе терпеть это поругание? Доколе будем взирать на их бесстыдство и разложение? Не пора ли положить конец беззаконию? Не время ли покарать зарвавшуюся богачку, дабы другим неповадно стало? Есть же понятие сакральной жертвы...
   Толпа зашуршала в ответ, как потревоженный муравейник. Скор выждал, пока шум стихнет, и продолжил, понизив голос до заговорщического шёпота:
   - Я вспоминал мудрость предков, братья и сёстры. И в их подвигах, доблести и чести узрел путь. Наши предки жили идеалами справедливости, братья и сёстры! Справедливости, которую мы должны свершить своими руками, дабы очистить океан от скверны! Удача светит тем, кто принёс сакральную жертву!
   Зловещая и гнетущая тишина повисла в комнате. И тут выступил люминадрианец с биотехнологической стороны, рыжебородый, с волосами, стянутыми в хвост.
   - Скор, - произнёс он, голос звучал мирно, но пламенно. - Закон - един для всех, он существует для предотвращения ядерной войны, и мы обязаны чтить его.
   Скор нахмурился, не понимая, к чему клонит гость.
   - К чему ты ведёшь, Гармон? - проворчал он раздражённо.
   Гармон усмехнулся, и в его взгляде мелькнуло чувство превосходства.
   - Я нашёл лазейку в законе, братья и сёстры, - объявил он торжественно. - Есть легальный способ завладеть фермой Айлин Ли, и способ этот - убийство.
   Гробовое молчание воцарилось в комнате. Скор таращился на Гармона, не веря собственным ушам.
   - Что ты несёшь, Гармон? - возопил он, срывая голос. - Ты в своём уме?
   Гармон пожал плечами, как бы говоря: "А что такого?".
   - Вполне в своём, Скор, - ответил бородач. - Законы Люминадрии, как вы знаете, несовершенны, полны противоречий и лазеек. И одна из таких лазеек позволяет нам завладеть фермой Айлин Ли целиком и полностью совершенно законно, используя её скоропостижную кончину.
   Он пояснил, понизив голос до доверительного тона:
   - Поймите, братья и сёстры, план прост, как правда. Мы примем Айлин Ли в секту посмертно. Юридический расчёт таков: как только Айлин Ли будет убита, мы задним числом зарегистрируем союз рыбаков для торговли с партнёрами из недружественных посёлков из трёх членов секты и Айлин Ли, а её завещание оформим на нас. Выяснится, что Айлин Ли числилась в нашем союзе. Видите ли, согласно законам о наследовании, биотехнологической стороны Люминадрии, имущество частного собственника, умершего, не состоящего в браке и не имеющего прямых наследников, не обязательно переходит общине. Он имеет право завещать торговому кооперативу. И как же логичен такой шаг для предпринимательницы: торговый кооператив! У меня есть связи в юридической системе, братья и сёстры! Таким образом, мы законно присвоим ферму, подделав её завещание и подпись на членство в кооперативе. Это - юридическая фикция, братья и сёстры, использующая несовершенство законов! Нам не нужно её согласие при жизни!
   Комната вновь погрузилась в молчание, но теперь - иное, напряжённое, полное алчного предвкушения. Люди переглядывались, обдумывая предложение Гармона, взвешивая выгоды и риски.
   - Принять её в секту посмертно? - переспросил Скор с недоверием. - Эту ведьму, поправшую все законы и обычаи, сделать членом нашей общины, пусть и посмертно? Ни за что!
   Гармон пожал плечами, деланно равнодушно.
   - Тогда забудь про ферму, Скор, - отрезал он. - И про Фростваулт, заодно. Без денег нам никуда не деться. А деньги, как известно, не растут на деревьях. Их нужно... Добывать и копить. Любыми способами.
   Лицо Скора выражало внутреннюю борьбу. Наконец, жадность победила.
   - Хорошо, - сдался он. - Кооператив из троих жителей Эфеморфа - ещё не вся секта. Но... Кто возьмётся исполнить приговор? Кто готов взять на себя грех убийства?
   И опять оборвались шушуканья...
   - Я готов, - внезапно изрёк Скор, и голос его прозвучал как выстрел. - Я сам исполню волю предков. Я сам покараю грешницу. И никто мне не указ! Есть ещё смельчаки?
   - Я тоже готов! - ответил Гармон.
   - И я!
   - И я!
   Толпа одобрительно загудела, и Скор, ликуя, поднял руку, призывая к голосованию.
   - Кто - "за"? - спросил он, обзирая присутствующих.
   Девять рук взметнулись к потолку. Семеро воздержались. К моему изумлению, ты поднял десятую руку.
   - Принято! - радостно объявил Скор. - Решение братьев и сестёр - закон! Но... Как именно мы это сделаем? Кто разработает план?
   На этот раз выдвинулся длинноволосый великан с квадратным лицом.
   - У меня есть план, - объявил он угрюмо. - Завтра ночью, когда один из спутников Люминадрии войдёт в фазу новолуния, мы проникнем на ферму. В гидрокостюмах, под водой. Как диверсанты, - добавил он, и в голосе мелькнула гордость. - Вы полезете в люк, мы встретим вас у выхода из подводной пещеры. Дальше я поведу вас. Я знаю там каждую скалу, какая - с рыжими водорослями, а какая - с зелёными. Подплывём к её ферме незамеченными. Проникнем на территорию виллы. И... Вознесём возмездие!
   - Завтра ночью, в среднее новолуние, свершится воля предков! - воскликнул Скор. - Айлин Ли будет принесена в жертву, во имя светлого будущего коммуны объединённых люминадрианцев на Фростваулте!
   ...Когда гости разошлись, и мы остались наедине со Скором, ты заявил ему, что рыбалка утром выдалась неудачной, и мы намерены попытать ночную. Старик кивнул, не вникая.
   - Пойдём, Маури! - сказал ты.
   Мы вышли во двор, взяли под мышки гидрокостюмы, в руки - подводные ружья, включили фонарики на лбу, переоделись на пляже, и, уже в воде, ты заявил, что нужно перегнать планетолёт к дому Айлин Ли.
   Огромная луна заливала океан мистическим светом. От второго спутника остался лишь тонюсенький серпик. Морская зыбь, в которой фосфоресцирует фитопланктон - подобна чешуе золотой рыбки. Мы поплыли к скалам, в дальнюю от границы сторону, там отключили фонарики, выбрались на берег, и, не снимая гидрокостюмов, поспешили к холмам. В укрытии из образований естественного рельефа, я активировал ключи, и вскоре мы устроились в командной рубке планетолёта. Я телепортировал машину на четыреста метров над ангаром, поднял ввысь и чрезвычайно медленно повёл на биотехнологическую сторону.
   - Вот - ферма. А вот и - вилла, - показывал ты внизу.
   Мы приступили к снижению. В цветущем саду Айлин Ли, прямо перед крыльцом белокаменного особняка с кариатидами, мы соорудили ангар, откуда вновь телепортировались на поверхность. Ветер возился в листве, овевая нас сладостным ароматом сложных эфиров. Писк и тонкий скрип затеявших ночные рулады неизвестных древесных созданий... Мы бросились к морю, дабы раствориться во мгле. Но не тут-то было...
   Быстро передвигаться в ластах, которые мы не догадались снять, - невозможно. Мы торопились, но спотыкались, и... То и дело падали. Внезапно, из темноты сада, вырвался... Зверь. Огромный, покрытый свалявшейся серой шерстью, с миниатюрной, сморщенной, как у летучей мыши, саблезубой мордочкой, с крохотными ушками, торчащими спереди, с круглыми чёрными глазками, жуткий горб окружал злобную рожицу, с медвежьим телом и непропорционально большими передними лапами, он встал на задние и завибрировал на низких частотах так, что душа ушла в пятки. Оскалив маленькую пасть, полную острых, как рыболовные крючки, белых клыков, он перевернулся на четвереньки и кинулся на нас разъярённым Цербером, кувыркаясь и сотрясая землю мощными скачками. В ноздрях защекотало тухлыми креветками и чем-то острым, напоминающим мочу. Трение травы под лапами, хриплое дыхание, гул и шипение его голосовых связок - всё слилось в симфонию смертельной угрозы.
   - Берегись! - крикнул я, отпрянув в сторону.
   Но ты, не дрогнув, шагнул вперёд, навстречу чудовищу, и зверь, прыгнув, обрушился на тебя всей своей массой. Завязалась отчаянная драка двух великанов. Зверь терзал зубами и длинными когтями твой гидрокостюм, пытаясь добраться до плоти, я слышал треск рвущегося неопрена, но ты, мастерски уворачиваясь от ударов, наносил ответные - точные и смертоносные, как ты пояснил после - в глаза. Потом ты нащупал ладонями корягу, поднял её и с истошным воплем всадил острым концом монстру в глотку. Я и не подозревал, что человек способен на столь ловкие манипуляции с требующими богатырской силы тяжёлыми и широкими в обхвате предметами. Издав предсмертное бульканье, зверь обмяк в твоих руках и рухнул, придавливая тебя. Я помог тебе выползти из-под его туши.
   - Она выпустила животное, - прокомментировал ты, прерывисто дыша, возвращая на голову маску с фонарём. - Надеюсь, гибель приручённого заставит её насторожиться.
   Мы прытко пересекли сад, озираясь по сторонам, как преступники, оставляя позади поверженного стража. Я чувствовал, как панические атаки сковывают движения, как адреналин бьёт в кровь. До нас долетел скрип открывающихся ворот и шорох шагов.
   - Гроулак, ты что? Ты где, Гроулак? - услышали мы испуганный и невероятно женственный голос Айлин Ли.
   - Не останавливайся! - негромко шикнул ты.
   Обломилась ветка, упала с дерева...
   Я обернулся и увидел за частоколом деревьев туманный ореол вокруг невидимой Айлин Ли.
   - Пойдём, - ты потянул меня за руку. - Хорошо, гидрокостюмы не пропускают света, но наши лица фосфоресцируют - после такого-то загара...
   В итоге, мы наткнулись на ажурный мраморный забор. Кое-как перелезли через него, добрались до воды. Ласты с плеском рассекали мелководье.
   - Кто здесь? Гроулак! - вопрошала где-то за спиной блуждающая по саду с фонариком девушка, излучая всё более щемящие сердце частоты. Издали её мольбы казались совсем тихими.
   - Может, хватит ума... - горько сказал ты.
   Мы поплыли, в воде включили фонари... Вскоре достигли дыры в колючей проволоке, и, протиснувшись через неё, вернулись на кибернетическую сторону.
   - Скажем честно, что нашли случайно дырку в колючей проволоке и решили сплавать на виллу Айлин Ли на разведку, там укокошили её зверя, - молвил ты на берегу, словно ставя жирную точку в нашем ночном приключении. - Гроулак сильно меня потрепал, не говоря о гидрокостюме. Таиться - бесполезно.
   Уже занимался рассвет, когда мы доковыляли до дома Скора. Усталые и измотанные, мы сбросили гидрокостюмы, поместили рыбу в ведро на кухне, ты нашёл в холодильнике перекись водорода, которой обливал раны. Наконец, не обменявшись ни словом, мы рухнули на кровати, не переодеваясь, и так провалились в сон.
   Пробуждение в доме Скора пришло ударом штормовой волны. Я разлепил веки, чувствуя ломоту во всём теле и привкус соли на губах. Комнату заливал утренний свет. Ты стонал сквозь сон, ворочаясь рядом на узкой кровати.
   Скор, как обычно, чародействовал на кухне, знакомый запах жареной рыбы дразнил обоняние, напоминая о бренности бытия и необходимости подкрепиться. Поднявшись, я подошёл к зеркалу и увидел в отражении бледное, осунувшееся лицо, на щеке багровели царапины.
   Разбуженный, ты сел на кровати, потирая скулы ладонями.
   - Доброе утро, Маури, - мрачно отозвался ты.
   - Доброе, если можно так сказать, - откликнулся я, чувствуя себя не лучше.
   Мы добрались до кухни, где Скор уже накрывал на стол. Он обернулся к нам, и взгляд его упал на твоё лицо. Морщины на его лбу углубились, брови поползли вверх.
   - Аслан! Что с тобой? - воскликнул он, указывая на ссадины и раны.
   Ты усмехнулся, махнув рукой.
   - Пустяки, Скор, - ответил ты небрежно. - Зверь Айлин Ли. Защищался, как мог.
   Скор замер, на полпути к столу, с миской жареной рыбы в руках.
   - Зверь Айлин Ли? Ты... Ты видел его?
   Ты кивнул.
   - Видел, Скор, - сказал ты. - И обезвредил.
   Старик поставил миску на стол с грохотом и уставился на тебя, не веря ушам.
   - Обезвредили? Вы... Вы убили зверя Айлин Ли?
   Ты вновь кивнул, на этот раз - как триумфатор.
   - Я один его убил.
   - Как же зверь Айлин Ли попал в Рифт?
   - Это случилось не в Рифте. Мы увлеклись подводной охотой и обнаружили дыру в колючей проволоке на границе. Решили сплавать на ту сторону, разведать территорию, где нам предстоит завтра развернуть специальную операцию.
   Старик прищурился, недоверчиво разглядывая твои повреждения, а потом вдруг выдохнул, и лицо его расплылось в улыбке, полной облегчения и благоговения.
   - Аслан, - качая головой, прошептал он, если позволительно так судить о люминадрианской речи. - Ты - сила! Ты - доблесть! Я всегда знал, что ты - не простой рыбак! Зверь Айлин Ли! Да ты, Аслан, и вправду богатырь! Я всегда знал, что в тебе - мощь предков! Рассказывай, как было дело!
   Ты принялся неспешно повествовать о ночной вылазке, не утаивая деталей схватки с чудовищем, преувеличивая разве что собственные ловкость и бесстрашие. Скор слушал, затаив дыхание, развесив уши, и физиономия его сияла от гордости за члена своей секты. Он остался чрезвычайно доволен.
   - А вот пошли бы сегодня ночью на охоту, а там - зверь... - потирал руки Скор. - Слава предкам, обезвредили...
   После сытного завтрака мы с тобой, оснастившись удочками, отправились на скалы. Ветер трепал волосы, мочил их солёными брызгами, и солнце, поднявшись уже высоко, вновь жгло нещадно, но рыба клевала на редкость вяло. Время тянулось медленно, кошки скреблись на душе...
   Внезапно, ты повернулся ко мне, с той же решимостью в глазах, что и вчера, но теперь - более холодной и жёсткой.
   - Нам нужно похитить Айлин Ли, Маури, - сообщил ты.
   Я вздрогнул, продираемый леденящим ужасом.
   - Похитить? Зачем? Ты же сам говорил...
   - Говорил, что с них толку не выйдет? - перебил ты. - Говорил, что эти фанатики ничего не добьются? Да, говорил. И не отказываюсь от своих слов. Но, боюсь, иного выхода у нас нет.
   - Выхода? Какого выхода?
   Ты вздохнул вновь, терпеливо, будто собираясь объяснять очевидное.
   - Спасти её, Маури. Спасти Айлин Ли.
   - Спасти? - переспросил я, не понимая. - Но как мы её спасём?
   Ты мотнул головой, отводя взгляд.
   - Не понимаешь, - пробормотал ты. - Не понимаешь... Она - не такая, как они. Она - другая. И её нельзя бросать на растерзание этим дикарям.
   - Но что мы будем с ней делать? - не унимался я, испытывая нарастающее беспокойство. - Зачем нам похищать её? Куда мы её денем?
   Ты посмотрел на меня, в зрачках блеснула вчерашняя сумасшедшинка.
   - В звездолёт, Маури, - ответил ты просто, с чувством собственной правоты. - Увезём её с собой. В космос. На Землю.
   - В космос? - изумился я. - Но зачем? Зачем нам брать её с собой?
   Вдруг до меня дошло, для чего мы ночью перегоняли планетолёт под её крыльцо. А мне почему-то казалось, что это - страховка для нас...
   Ты отложил удочку в сторону, и, наконец, после паузы, сказал:
   - Послушай меня внимательно, Маури. План таков. Ночью мы проникнем со всеми на виллу Айлин Ли. Я ворвусь в её дом первым, ты - следом. Я схвачу её и потащу вниз. Ты - настраивай ключи. Когда вытащу её к толпе, ты активируешь телепортацию. Всех троих - в планетолёт. Понял?
   Я кивнул машинально, не смея перечить, не находя выражений, чтобы возразить. Размах твоего плана поражал воображение, но и - пленил какой-то дьявольской притягательностью.
   - Но зачем? - лепетал я вновь. - Зачем нам её увозить? Что мы с ней будем делать?
   Ты ухмыльнулся, печально, будто прощаясь с последними иллюзиями.
   - Аслан - не баба! - пропел ты, и в этих словах - вся твоя трагедия. - Аслан - воин! А воин должен воевать. Даже если война - бессмысленна. Даже если победа - невозможна. Даже если награда - смерть.
   Ты умолк, а потом добавил:
   - Но в нашем случае война не бессмысленна, победа возможна, а смерть - необязательна. Привыкнет к коммунистическому обществу, как в своё время Фредерик Валентич.
   От твоей речи у меня невольно приоткрылся рот... В этот момент поплавок задёргался, его повело, и я вытянул из пучины плоскую серебристую рыбу с двумя рожками на голове.
   ...К полудню мы вернулись к дому Скора, где нас уже ждал горячий обед. После трапезы я почувствовал себя лучше, страх перед предстоящим немного отступил. Потом мы купались в океане, устроив соревнование наперегонки, и опять рыбачили.
   Вечером в доме Скора, как и прежде, собрались сектанты. На этот раз - лишь с кибернетической стороны, без гостей с биотехнологической... Вот уж и последние непосвящённые покинули дом, а братья и сёстры всё заседали в кругу, немые, скованные, как звери, готовящиеся к прыжку... Теперь я узрел фанатичный огонь в их глазах... Им вещал Скор, вдохновенно и яростно, про возмездие, священную войну против богатой ведьмы и сакральную жертву. Однако, я улавливал нотки сомнения в его речи, а также - жесты трусости.
   Скор объявил, что разведает: не подглядывает ли кто, а вернувшись, подал знак.
   - За аквалангами! - призвал он.
   Под покровом ночи, мы перетащили в дом Скора снаряжение.
   - За оружием! - отдал приказ Скор, приглашая нас на кухню.
   Там он раздал нам кухонные ножи, взяв самый большой, которым чистил рыбу, себе. Собравшиеся рассматривали лезвия и пробовали на палец, сталь поблёскивала в полумраке. Затем сектанты отодвинули ковёр, распахнули люк, и, один за другим, начали спускаться в подземелье. Ты взглянул на меня, и я кивнул, понимая, что обратного пути нет. Мы столпились в сырой пещере, и Скор первым забрался в воду. Потом, с оружием в руках, освещая путь фонарями на лбах, бултыхая ластами, мы поплыли следом за предводителем, протискиваясь сквозь тесные тоннели среди мрачных каменных плит. Наконец, мы вынырнули из зева грота, сложенного из угловатых глыб, обросших организмами, подобными земным губкам и актиниям. Здесь нас встречали сектанты из Эфеморфа. У них также имелись ножи. Мы побратались, обнявшись. И снова плыли...
   ...Потом были борта шестиугольной фермы, которую мы обогнули, и, наконец, - берег... Здесь мы избавились от ласт. Сердце колотилось в груди, угрожая инфарктом. Мы перемахнули через забор, потом - крались по саду, стараясь не шуметь, пригибаясь, прячась за цветущими кустарниками. Ночь дышала влажным теплом, благоухание крупных белых бутонов дурманило, но в этой приторной духоте мерещилось нечто сатанинское, скорпионье. В каждом шорохе, в каждом шевелении ветки - чудилось предвестие беды.
   И вот - величественный трёхэтажный дворец с кариатидами. Стиснув ручки ножей крепче, мы поднялись по широким ступеням. Журчал фонтанчик во дворе, от него веяло моховой свежестью. Дверь особняка оказалась заперта. Скор, не медля ни секунды, взмахнул вооружённой рукой, и толпа сектантов, как единый кулак, бросилась на дверь, круша её с остервенением, с первобытной яростью. Раздался треск ломающегося дерева, дверь сорвалась с петель, её подхватили, с грохотом швырнули в сторону и оземь. Мы ворвались внутрь.
   Крик Айлин Ли, пронзительный, полный ужаса, рассёк тишину ночи, эхом отражаясь от стен особняка. Ты рванулся вперёд, устремившись наверх, по лестнице с барельефами, я - за тобой, как тень, не отставая ни на шаг. Ты дёргал за дверные ручки, заглядывая в комнаты, в одну за другой, под напором толпы, помещения зияли пустотой. И вдруг... Мы очутились в её спальне.
   Вломившись, мы увидели Айлин Ли на шикарных перинах, отпрянувшую к стене, в ночной рубашке, с перекошенным от ночного кошмара наяву лицом. Её очи, округлившиеся от страха, уставились на нас, полные отчаяния и обречённости. Скор кинулся к ней взбешённой собакой, но ты опередил старика, схватив Айлин Ли за руку, потянул за собой, грубо выталкивая из спальни. Девушка завизжала. Она сопротивлялась, отбивалась, кричала, но ты был неумолим, волоча её вниз, по лестнице, и процессию окружала толпа.
   - Сука! - выплюнул Скор, настигая нас, в его глазах - ненависть одержимого, в руке - любимый нож для чистки рыбы, он вился вокруг, как шакал.
   Айлин Ли, цепляясь за перила, изловчилась и оцарапала тебе лицо маникюренными ногтями, алые полосы проступили на твоей коже, как кровавые слёзы. Я, не теряя ни секунды, настраивал ключи, готовясь к телепортации, понимая, что это - наш единственный шанс на спасение.
   Вот и крыльцо. Толпой - сектанты, как ку-клус-клановцы, нависшие над нами, лица - искажены злобой, наточенная сталь мерцает в свете единственной оставшейся на небосводе луны. Рекой древних богов разлился над головами Млечный Путь. Ты ткнул ладонью, ухватившейся за ночнушку, в спину Айлин Ли. Девушка, споткнувшись, наклонилась вперёд, и ты вновь притянул её к себе, а я, оказавшись на открытом пространстве, активировал ключи.
   Серебристое сияние вспыхнуло вокруг нас, поглощая реальность, растворяя мир в спиральных поясах голубого мерцания. Секунда - и мы оказались в капитанской рубке планетолёта. Ты выронил Айлин Ли из рук, и та, словно кукла, упала на пол, не издав ни звука. Я тут же включил телепортацию машины, которая повисла над головами изумлённых сектантов. Они размахивали ножами, показывали на нас пальцами... Я вдавил педаль, рванул штурвал, и космический корабль взмыл ввысь, унося нас прочь от Люминадрии, к звёздным просторам.
   - С этими ребятами работать дальше не получится, - посетовал ты, трогая пальцами царапины, доставшиеся от Айлин Ли. - Придётся искать более перспективных революционеров...
   Уже на второй орбите, когда планетолёт состыковался со звездолетом, ты нежно поднял бесчувственную Айлин Ли на руки, понёс её, как падшего солдата. Ты опустил её в кресло в каюте, и, склонившись над девушкой, взялся что-то горячо мурлыкать ей на ухо, силясь утешить, успокоить, но она не слушала, не слышала, не понимала, оставаясь неподвижной, как покойница. Прошло немало времени, прежде, чем красавица открыла глаза... Несколько мгновений она растерянно хлопала ресницами, а её глаза увлажнились от слёз...
   - Мы спасли тебя, Айлин Ли, - произнёс я, тщась сотворить заклинание, рассеивающее страх. - Ты в безопасности. Ты с нами.
   Она медленно подняла на меня взор, пустой, невидящий, будто глядя сквозь, в бескрайнюю даль вселенной.
   - Спасли? - переспросила тихо, одними губами, и в этом слове - вся горечь, ирония и безысходность. - Спасли от чего? От кого? Зачем?
   Ты выпрямился во весь рост и вздохнул убито, словно проклиная несовершенство языков мира. Вынул коммуникатор... Явился Фаолин, встал в дверях каюты, как верный паж королевы. Он смотрел на нас с недоумением, и, мне показалось, с состраданием. Его фотосинтезирующие листья будто поникли... Быстро набрав сообщение на коммуникаторе, ты протянул аппарат человеку-растению. Биотехнолог подошёл, прочитал, и, не задавая глупых вопросов, кивнул, развернулся и удалился, принимая приказ.
   - Что ты ему написал? - спросил я.
   - Попросил приготовить раствор нанороботов, чтобы вернуть к земному облику нас, и... Айлин Ли мы тоже сделаем землянкой. Фаолин ведь не может различать сейчас нашу речь, пришлось написать...
   Я присел на корточки перед Айлин Ли, пытаясь достучаться до её сознания, пробить стену ужаса в её психике.
   - Послушай меня, Айлин Ли, - начал я вновь. - Эти люди, сектанты, хотели тебя убить. Мы же тебя предупреждали... Но мы им не позволили. Мы больше не на Люминадрии. Мы на второй орбите, под нами - планета Циндерон. Ты - в безопасности. Мы увезли тебя оттуда. Далеко. Очень далеко.
   Я обвёл рукой тесную каюту, словно желая объять необъятное, вместить в этот жест всю правду "о скитаниях вечных и о Земле", ту, о которой толковал пророк Брэдбери.
   - Видишь? - продолжал я, указывая на иллюминатор, за которым чернела смерть с колодцами живых звёзд. - Это - космос. Ты - в космосе. На звездолёте. Вы же тоже летаете в космос, ваши зонды достигали окраин системы Фрактара, и даже уходили за её пределы... Совсем как звездолёты, только медленные... Очень медленные...
   Она смотрела на меня, и обильные слёзы текли по её щекам, не переставая, смазывая тушь, оставляя чёрные разводы на бледной коже.
   - Космос? - переспросила она тихо. - Что значит... Космос?
   Ты опустился рядом со мной на колени, взял её ладони в свои, пытаясь согреть.
   - Это - новый мир, Айлин Ли, - сказал ты мягко, будто уговаривая дочь. - Мир, где нет места несправедливости и насилию. Мир, где ты будешь в безопасности. Мир, где ты сможешь начать новую жизнь.
   - Новую жизнь? - словно умоляла о чём-то она. - Какую... Новую жизнь?
   - Жизнь, о которой ты даже не мечтала, - ответил ты, улыбнувшись. - Жизнь, полную чудес и приключений. Жизнь, полную... Свободы.
   - Свободы? - повторила она, кажется, что-то, наконец, разумев из наших слов. - Но что... Что я буду делать в... Космосе?
   - Ты будешь жить, Айлин Ли, - ответил я, глядя ей прямо в глаза. - Просто жить. И наслаждаться жизнью. У тебя будут оэллы, Айлин Ли, если ты пожелаешь. Мы похитим оэллов и найдём планету, где ты сможешь развести много оэллов, и никто тебя не тронет. Больше оэллов, чем ты оставила на Люминадрии, и загоны будут - больше, чем у тебя были. Много загонов. Не один, а - много. И всё будет лучше. Гораздо лучше! Здесь, в Содружестве, есть планеты, изобилующие ресурсами.
   - Вы убили Гроулака...
   Я опустил глаза.
   - Мы поймаем тебе другого Гроулака...
   - Нет... Гроулак - это имя.
   - Послушай меня... - поспешил я вернуть разговор в прежнее русло. - Здесь есть планеты, созданные для жизни, для счастья, для любви. Земля, например. Ты понимаешь, о чём я, Айлин Ли?
   Она отрицательно покачала головой.
   - Земля - прекрасная планета, Айлин Ли, - продолжал я, увлекаясь собственной речью. - Там тёплое солнце, голубое небо, зелёные леса, и - океаны, полные жизни. Там ты сможешь жить, как королева. И никто тебя больше не обидит. Никто не посмеет тебе угрожать. Ты будешь в безопасности. Среди друзей. Среди нас.
   Я указал на себя и на тебя, предлагая ей защиту и покровительство. Её взгляд скользнул по нам, изучающе, недоверчиво, но - с надеждой, пробивающейся сквозь мрак недоверия.
   - Друзья? Вы... Вы будете моими друзьями?
   - Да, Айлин Ли, - ответил ты, не колеблясь. - Мы будем твоими друзьями. Мы будем защищать тебя. Мы будем заботиться о тебе. Мы будем любить тебя.
   Последнее слово прозвучало неожиданно, даже для меня, но я не отступил, не побоялся признаться себе в чувстве, которое вдруг вспыхнуло в моей груди.
   Айлин Ли посмотрела на тебя, и в глазах её, впервые за всё это время, промелькнул не страх, но - удивление, любопытство, а на губах - несмелое, едва уловимое, подобие улыбки.
   - Любить? Вы будете любить меня? Зачем?
   - Потому что ты - прекрасна, Айлин Ли, - ответил я, не отрывая взгляда от её круглых янтарных глаз. - Потому что ты - достойна любви. И - счастья...
   - Ты сможешь вернуться на Люминадрию, Айлин Ли, - сказал ты, дотрагиваясь до её плеча. - Но не сейчас. Не сегодня. И не завтра. Лишь тогда, когда Люминадрия достигнет эры звездоплавания и истинно коммунистического состояния общества. Если достигнет. Спустя десятилетия. Или столетия. Как Фредерик Валентич. Которого ты не знаешь. Таков рок, Айлин.
   Мы успокаивали её до вечера, а потом пришёл Фаолин, с тремя шприцами в руках. В них - жидкость цвета ртути. Биотехнолог приблизился к нам и, не вымолвя ни слова, сделал укол тебе, затем - мне, наконец, - направился к Айлин. Девушка встрепенулась.
   - Это нужно... Для тебя, Айлин Ли, - сказал ты. - Тебе придётся стать землянкой. Принять наш облик. Узнать наш язык. Стать одной из нас. На долгие годы... Ты ведь не хочешь остаться в одиночестве на сто лет?
   Айлин Ли смотрела на шприц, как на змею, завороженная и испуганная одновременно. Но в глазах её, помимо паники, я видел и - жажду перемен, желание вырваться из плена прошлого, начать новую жизнь, какой бы невероятной и ошеломляющей она ни казалась.
   - Доверься нам, Айлин Ли, - прошептал я, беря её ладонь в свою. - Доверься нам. И - доверься себе.
   И Айлин Ли, покорившись неизбежности, прикрыла веки, подставляя руку под иглу. Фаолин ввёл раствор ей в вену...
   - Пора спать, Айлин Ли, - молвил ты. - Мы оставим тебя...
   Айлин Ли не возражала, и ты погасил свет. Мы вышли на цыпочках, и Фаолин осторожно прикрыл дверь.
   На утро я проснулся от девичьего смеха. Открыв глаза, я увидел над собой... Землянку. Черты лица Айлин Ли округлились, смягчились, кожа утратила салатовый оттенок, приобрела трогательный румянец. Каштановые волосы, как и прежде, завивались мягкими волнами, обрамляя лицо, как ореол. Она сидела на корточках у изголовья моей кровати, в зелёных глазах её - изумление и благодарность.
   - Доброе утро! - улыбаясь, произнесла она, непривычно - человеческим голосом, тепло и мелодично, как звучит романтическая музыка. - Как спалось, астронавт?
   - Меня зовут Маури, - представился я.
   - Айлин Ли, - вернула она, и её локоны, почему-то всё ещё пахнущие полынью, коснулись моего носа.
   ...В то же утро ты сообщил нам, что принял квантовую телеграмму от друзей-ихтиологов, работающих на планете Йокомара, вращающейся по второй орбите от звезды Кхел-Кхош, расположенной в созвездии Ориона. На Йокомаре у них, видите ли, случился небывалый улов гидробионтов, а рук для сортировки, создания голографических снимков и составления каталогов катастрофически не хватает. Ты предложил готовить звездолёт к квантовому прыжку.
   - Ведь океан - это твоё? - спросил ты у Айлин за завтраком в кают-компании.
   - Было бы интересно глянуть на инопланетный океан, хотя бы краем глаза, - отвечала она.
   - Посмотрим, как ты переносишь квантовый прыжок, - усмехнулся ты. - Быть может, скажешь: больше - ни в жизнь!
   Айлин лучилась любопытством.
   - Квантовый прыжок? - удивилась она.
   Ты с расстановкой разъяснил ей, что происходит с человеческой психикой при перемещении сквозь искусственную временную червоточину в пространственно-временном континууме.
   Девушка слушала, затаив дыхание, а потом вдруг спросила, с трепетом в голосе:
   - А тебе - страшно?
   Ты рассмеялся, уверяя, что для тебя это - рутина, дело техники, неприятный рабочий момент, не более. Но Айлин не унималась, засыпая нас вопросами о звездолётах, о космосе, о неизведанных мирах. Её интерес был неподдельным, искренним, и мы, заражённые её энтузиазмом, принялись терпеливо излагать ей принципы навигации, функционирования двигателей, особенности квантовых переходов различных типов.
   Квантовый скачок Айлин пережила на редкость стойко, лишь слегка побледнев, с детским восторгом она разглядывала звёздное небо в иллюминатор после выхода из гиперпространства, прилипнув к стеклу лбом, носом и ладонями. Зато Фаолин опять бормотал про украденную лошадь...
   - Неужели это всё? - переспрашивала Айлин, с изумлением пожимая плечами. - А где же паника, шизофрения, о которых вы рассказывали?
   Ты лишь пожал плечами в ответ:
   - Интересно, все люминадрианцы так хорошо приспособлены к звездоплаванию? Если - да, очень жаль, что ваши сообщества не могут договориться, а планета раскололась по основному биотехнологическому вопросу на две морально-этические парадигмы.
   Вскоре звездолёт мчался на межпланетных двигателях к орбите Йокомары. Мы объясняли Айлин, что в точках пересечения трафика, таких как Солнечная система, звездолёты остаются на внешней орбите звезды, чтобы не мешали друг другу, в том числе - при производстве червоточин. Но в данном случае мы можем проигнорировать это правило. Айлин не отходила от иллюминаторов. Иногда она подсаживалась ко мне в рубку, занимая кресло по правую руку.
   - Как ты водишь эту махину? - допытывалась она, наблюдая за моими уверенными движениями у штурвала.
   И я обстоятельно растолковывал, показывал схемы, графики, карты, пока машина двигалась по инерции по безопасным, лишённым скоплений астероидов, участкам, а девушка вникала во всё с жадностью первооткрывателя, поражая пытливостью и остротой ума.
   Йокомара предстала перед нами в иллюминаторе как грязно-бордовый шарик. Грубая кисть, которую макнули в серебристую краску, прошлась по нему, намалевав облака.
   - Здесь нет суши, - сообщил ты, оперевшись ладонями на пульт управления, встав за моей и Айлин Ли спинами. - Но морская болезнь тебе не грозит, - добавил ты для девушки, погладив её по головке.
   Я распорядился пересаживаться всем четверым в шлюпку. После открытия шлюзов, мы начали спиральное снижение над бурыми, мутными водами. Навигатор реагировал на сигнал, подаваемый с научно-исследовательского судна. Корабль, доставленный сюда на мощных двигателях с орбиты, способный самозагерметизироваться в планетолётную конструкцию, покачивался на волнах, как гигантская пробка. Наконец, мы прибыли на его просторный аэродром. Пузырящиеся радугой и неспокойные, тёмно-коричневые воды простирались до самого горизонта. Небо затянули плотные облака. Покрашенные оранжевой краской ракообразные роботы, гудевшие манипуляторами, как механические осы, перемещали над водой какие-то ящики.
   На палубе нас встретил знакомый Аслана, гидробиолог по имени Фаруган - жилистый, кареглазый, с густыми бровями и чёрной бородкой. Он проводил нас в каюты. Гуманоидные роботы семенили за нами, таща с борта шлюпки наш скромный скарб. На палубе ихтиологи толпились как на фестивале - пёстрая, оживлённая толпа учёных со всех концов галактики - стройные, гибкие ксоиды с Эпсилон Эридана, чья кожа напоминала жидкие опалы, суетливые прозрачные рилльцы с Баригинии, неуклюжие, но добродушные исполины - сирианцы, а также - уриды, многие прочие красивые люди, и... Земляне - усталые, но довольные, с просветлёнными лицами фанатиков от науки.
   Роботы-тральщики, подобно стальным китам, поднимали на палубу сети, полные диковинных тварей, поразительных, неведомых форм и расцветок. Скользкие, слизистые, перепончатые, панцирные, иглистые, щупальцевые, колючие, многоглазые, - они вываливались из сетей на палубу горами трепещущей, бьющейся, извивающейся плоти. Всё это многообразие форм жизни - пульсировало, дышало, двигалось, переливаясь перламутром, фосфоресцируя, источая терпкие ароматы и резкие запахи. Исследователи копошились в этих отвалах, сортировали добычу по ящикам, фотографировали голографической камерой, описывали в ноутбуках. Над электронными микроскопами корпели как на открытом воздухе, так и в лабораториях. Иногда гидробионтов приходилось вскрывать скальпелями... После обеда из нежного мяса беспозвоночных и бескостных рыбообразных Йокомары, с овощами и фруктовым соком, мы отправились на консультацию к Фаругану.
   - Здесь много "кентавров", - лекторствовал Фаруган. - Животные, словно склеенные из фрагментов представителей разных типов: ракообразные с рыбообразными, или моллюскоподобными. Многоглазие, необычной формы приспособления - все эти сигнатуры мы обнаруживаем в земных окаменелостях кембрийского периода. Так что, мы обнаружили источник примитивной фауны, позволяющей нам лучше понять нашу собственную естественную историю. Увы, машину времени в Содружестве пока не изобрели, поэтому... Аналоги из дальнего космоса. Жаль, конечно, что на этой планете никогда не возникнет разумной жизни... Из-за отсутствия суши. Ведь и на Земле, с появлением рыб, эволюция в океане остановилась, фауна остаётся неизменной уже на протяжении сотен миллионов лет... Вот вам и ответ на вопрос: возможны ли подводные цивилизации! Однако, планета станет прекрасным ресурсом морепродуктов для всего Содружества! После того, как мы опишем этот океан.
   Фаруган вооружил нас необходимым инструментарием, дал нехитрые инструкции, и мы с головой погрузились в разбор и каталогизацию инопланетной фауны, часто встречаясь руками друг с другом и с гуманоидами иных миров над кучами холодных живых тушек, забывая о времени, о сне, о еде.
   Судно курсировало с точки на точку, и в перерывах, пока корабль набирал скорость, мы отдыхали. Заполнялись карты, рассчитывались численность и биомасса по видам. Вечерами, после кропотливой работы, на рейде, учёные, как дети, радовались скромной рыбалке с удочками. Небо над Йокомарой наливалось багряными, золотистыми и алыми красками заката, обводившими розовыми абрисами зыбь в мутных водах, блестящими в глазах, полных азарта и вдохновения.
   Айлин участвовала во всех мероприятиях, наблюдая за работой биологов, впитывая новые знания, задавая нескончаемые вопросы, вникая в тонкости анатомии и физиологии йокомарских чудовищ, практикуясь, выдвигая инициативы.
   Ихтиологи открыли нам, что планируют устроить, по случаю завершения экспедиции, большой пир на борту, с вином, супами из мягкотелых, жареными щупальцами, копчёной плавниковой каймой, паштетами, брюшками и прочими изысками йокомарской кухни. Айлин Ли в атмосфере всеобщего предвкушения праздника распускалась уникальным цветком, наслаждаясь общением и новыми впечатлениями.
   Однажды я застал девушку следящей за тобой. Ты неподвижно застыл на корме с удочкой, облокотившись о перила, в ожидании поклёвки, а Айлин, кажется, не решалась подойти. Я приобнял похищенную инопланетянку за плечо, она же, притиснувшись ко мне, спросила негромко, словно рыбалка - сакральный ритуал, во время которого запрещены переговоры:
   - Маури, спроси у Аслана... Почему они не делятся своими технологиями с отсталыми расами? Почему не помогут им обрести вечную жизнь?
   Я взял Айлин за руку и потянул за собой.
   - Пойдём, спросим вместе!
   - Нет-нет! - вырвалась из моих рук Айлин. - Спроси ты! Только не говори, что я просила. Пожалуйста... Она хлопала ресницами так душераздирающе, что я не удержался, раздвинул её длинную чёлку и поцеловал в лоб.
   Я подошёл к тебе, присел рядом на кнехт, поинтересовался: клюёт, или не клюёт, много ли наловил, и задал вопрос. Ты, не отрывая взгляда от поплавка, ответил, как всегда, прямо и без обиняков:
   - Я придерживаюсь гипотезы о том, что ранний контакт опасен не только для отсталых цивилизаций, но и для Содружества. Не прошедшие всех ступеней общественно-политической эволюции, они развратятся, Маури. Превратятся в приспособленцев, способных во имя сиюминутных капризов пойти войной на Содружество. В мещан - существ, подобным гражданам павшего Советского Союза, получившим на халяву микрочипы, произведённые в капиталистических странах. Есть в земной истории... Чёрные страницы, и гибель Советского Союза - одна из них. Нельзя давать детям спички, а обезьяне - гранату.
   Так я Айлин и передал: "Детям - спички, обезьяне - гранату".
   В другой раз мы работали в биотехнологической лаборатории. Все микроскопы оказались заняты, а нам требовалось определить животное по микрофлоре кишечника. Один микроскопчик как раз и завалялся у Фаолина. Человек-растение не горел помогать зоологам, предпочитая пропадать дни напролёт здесь, подставляя свои листья под ультрафиолетовые лампы, предназначенные для культивирования фитопланктона. Фаолин частенько нахваливал смекалку Айлин Ли, выведывавшей у него тонкости биологических технологий. Ради талантливой ученицы, он переоборудовал лабораторию, так, что та стала походить скорее на операционную, чем на научный кабинет. Именно здесь Айлин обратилась ко мне шёпотом:
   - Маури, спроси у Аслана... Почему он так боится старости, хотя сам же отказался от омоложения? Почему он выбрал смерть, вместо вечной жизни? Только Аслану не говори, что я интересуюсь!
   И вновь я передал вопрос, и ты опять ответил, плюнув прежде на хлебный шарик, помяв его и насадив на крючок, забросив леску подальше в мутные волны:
   - Боль пронзила грудь в миг постижения космического одиночества, и лицо сделалось подобным камню, однако, с той поры смерть бежит от меня как подбитая собака, и я не вижу впереди ничего, кроме тьмы, но за спиной моей - свет.
   Я изумился столь пафосной фразе, но, улучшив момент, передал её Айлин, слово в слово.
   Однажды вечером, уже в другой лаборатории, когда я, в который раз, созерцал, как Айлин усердствует над микроскопом, препарируя иглой хитросплетения нервных окончаний йокомарской медузы, девушка вдруг встрепенулась и развернулась ко мне, голос её дрожал от волнения:
   - Маури, Аслана нужно спасти! - пламенно трепетала она, в её глазах - не то безумие, не то - озарение. - Я знаю, как это сделать!
   Я недоумённо вскинул брови.
   - Спасти? От чего, Айлин?
   - От старости, Маури! - продолжала она, приближаясь ко мне вплотную, - Я научилась печатать нанороботов для омоложения! Я разобралась в технологиях Фаолина! Я поняла, как настроить растворы, чтобы геном Аслана перестроился раз и навсегда! И он не сможет ничего повернуть вспять, потому что провоцировать старение биотехнологически - запрещено Содружеством! Фаолин объяснил мне юридические нормы. Аслан станет вечно молодым, Маури! Вечно живым! Ты понимаешь, какое это чудо?
   Я слушал её, поражённый, зачарованный, пленённый её красотой, её порывом, её верой в вероятность невероятного.
   Но ведь Аслан... Он сам отказался от омоложения, - возражал я. - Он выбрал старость и смерть, Айлин. Он не захочет...
   - Захочет! - перебила она меня с неуместной уверенностью. - Он просто не понимает, что творит! Он не знает, что такое вечная молодость! Я покажу ему, Маури! Я открою ему глаза! Я спасу его от этой глупости! И ты мне поможешь!
   Она прижалась ко мне, её глаза сияли, губы тряслись от волнения.
   - Маури, прошу тебя! - лепетала она, обжигая клубничным дыханием щеку. - Помоги мне спасти Аслана! Это в наших силах! Это - наш шанс! Я сделаю его счастливым! Вечно счастливым! Разве ты не хочешь этого, Маури?
   И тут она поцеловала меня. Легко, невесомо, едва коснувшись губами моих губ, но в этом контакте в вакууме - обещание и соблазн... Она отстранилась, глядя на меня умоляюще. И снова прильнула. И впилась в мои губы для французского поцелуя. И какими же упругими и сладковатыми оказались её губы... Я потерял голову от возбуждения, усадил её на кресло, упал перед ней на колени, нащупал под её толстовкой твёрдые соски на мягких грудях, провёл ладонями по бокам и талии, снял с неё худи, языком провёл вдоль живота, пощекотав пупок. Потом освободил её и себя от всяких артефактов из ткани вообще, и мы сделали то, чем свойственно заниматься мужчинам и женщинам.
   - Вот, - сказала Айлин, одевшись, с растрёпанной причёской, вкладывая в мою ладонь тонкую пробирку с прозрачной лимонной жидкостью. - Снотворное. Я сама приготовила. Подмешай Аслану в ром. Фаруган подарил Аслану фляжку рома. Аслан пьёт его перед сном, правда? Он, кажется, чем-то встревожен? Поэтому - пьёт по пятьдесят грамм каждый вечер. На полочке, в каюте. Я приду ночью и вакцинирую его. И Аслан станет вечно молодым, Маури. Вечно твоим... Другом.
   Я пялился в её сияющие глаза, и понимал, что не в силах противиться ведьминой воле и чарам.
   На следующий день, убедившись, что ты работаешь, я оторвался от коллектива, будто отлучился в гальюн, а сам - проник в твою каюту. Там - коммуникатор на зарядке, лежит на столе, кое-какая одежда на стуле, работает кондиционер, и - застеклённый шкафчик. Я приоткрыл витрину, вынул фляжку, открутил крышку, и, дрожащими руками, вылил содержимое пробирки в ром. Потом взболтал флягу, завернул крышку, и... Поставил всё на место.
   К вечеру, впервые за время нашего пребывания на Йокомаре, разыгрался шторм. Океан разъярился, вздымался гневными валами, достигая бортов, обдавая брызгами палубу, от качки головы становились похмельными... Ихтиологи, переглянувшись, засобирались сворачивать работы, готовясь переждать бурю в каютах, укачанными, как в колыбели, до сладких снов. Только юный и нескладный стажёр Космофлота с несуразным именем Вергилий, не торопился. Он учился на курс младше меня и должен был сдавать "Основы контакта" лишь на будущий год. Высокий, как ты, но тощий, рыжий, чубатый, с орлиным, как у тебя, носом, Вергилий вскрикнул, вынимая на свет божий нечто из кучи, вываленной из сети трала:
   - Смотрите! Что это?!
   Вергилий поднял находку к небу, как Прометей - факел, и тут... Добыча выскользнула из его рук. Я обернулся.
   По палубе бился, выгибаясь, некий гидробионт - блестящий, слизистый, грязно-жёлтый, с текстурой, как натянутая жилистая стенка кишки, с четырьмя щетинистыми змеевидными усиками по углам ромбовидного тела, как яйцо акулы с щупальцами офиуры - как мало можно описать людям, не ведающим земной фауны...
   - Это же новый вид! - говорил, будто сам с собой, Вергилий. - Сколько тут работали, ни разу такой не попадался...
   Охваченный азартом честолюбия, Вергилий вновь выхватил тварь с пола, намереваясь зарисовать, описать, классифицировать, но гидробионт, извернувшись всем телом, вырвался из его лап и, будто одержимый бесом, бешено запрыгал по палубе, лоснясь и кувыркаясь.
   Вергилий, как обычно, не надевший спасательный жилет, несмотря на которое по счёту замечание со стороны старших, напрочь позабывший об инструкциях, о шторме, об опасности, бросился в погоню за утекающей добычей. Ураган меж тем усиливался, палуба - ходуном, корабль опасно кренился, волны перекатывались через борт, заливая пол, как из ведра юнги. И вот, на гребне очередной страшной волны, гидробионт, словно выпущенный из катапульты, выскочил за борт, в бушующую бездну, а Вергилий, не успев рассудить, - за ним.
   Хриплый крик ужаса оборвал оцепенение на палубе.
   - Человек за бортом! - заорал Фаруган.
   Взвыла сирена. Ихтиологи, как муравьи, разворошённые палкой, бросились к бортам, вглядываясь в пенную пучину.
   - Шлюпку! Спасательную шлюпку! Живо! - командовал Фаруган.
   Я, не раздумывая, прыгнул в шлюпку, за мной - ещё несколько смельчаков. Волны швыряли утлое судёнышко, как щепку, хлынул ливень, хлеща в лицо колючими брызгами, застилая глаза. Я всматривался в тёмные волны, напрягая зрение до предела, силясь разглядеть хоть что-то, - хоть клочок одежды, хоть проблеск надежды. И вот, наконец, в подошве какой-то из волн, как мираж, возникло видение - барахтающийся, уносимый течением, цепляющийся за жизнь, как за последнюю соломинку, Вергилий. Я бросился в ледяную воду, погрёб к нему, превозмогая сопротивление стихии, подхватил бесчувственное тело, поволок, отплёвываясь, назад, к шлюпке...
   На палубе курсанта уже ждали, с аппаратурой для реанимации, готовые к борьбе за товарища. Искусственное дыхание, непрямой массаж сердца... Наконец, после долгих минут схватки со смертью, Вергилий очнулся, закашлялся, его тело заколотило от холода. Фаолин приготовил шприц с лекарством...
   - Спирта! - заорал Вергилий, отодвигая зелёное мохнатое запястье Фаолина.
   - Алкоголь не решит проблем, но может создать новые, - запротестовал Фаолин.
   - Спирта! - возопил Вергилий, требуя горячительный напиток, как взывают о воде в пустыне.
   - Моряк попросил спирта! - неожиданно воскликнул ты. - Маури, беги ко мне в каюту, принеси флягу с ромом! Там, на полочке.
   Я медлил, растерявшись.
   - Беги, кому сказал! - зыкнул ты.
   Всё ещё мешкая, я побежал, неуверенно, сбиваясь на шаг, но и ослушаться не мог, а потому, снова - бежал...
   Скоро я вернулся с фляжкой рома.
   Вергилий страстно и немного картинно припал к горлышку... Однако, ему не удалось осушить флягу до дна. Он сделал несколько глотков, и... Внезапно уснул прямо на палубе, как младенец. Его тело обмякло, дыхание стало ровным и глубоким, как у грудничка.
   Ихтиологи, окружив бессознательного стажёра, озадаченно переглядывались.
   - Что с ним? - бормотал кто-то, в голосе - тревога.
   - Он же только что пил ром...
   Урид склонился над Вергилием, щупая пульс, отодвигая веки, чтобы проверить зрачки.
   - Спит...
   - Спит, как убитый...
   - Но почему так резко?
   В глазах учёных - непонимание, беспокойство, смутный страх. Айлин Ли подошла к тебе, покачала головой, её лицо выражало искреннее волнение:
   - Аслан, что это может быть? Неужели, отравление?
   И тут, не выдержав напряжения, не в силах скрывать правду, я выступил вперёд, ощущая, как кровь отливает от лица, как сердце скачет в груди, подобно злосчастному гидробионту.
   - Это... Я, - сказал я, слыша себя со стороны, как персонажа из кинофильма. - Это - я... Я подлил в ром снотворное.
   Клонилась туда-сюда палуба, громыхал океан, мы старались удержаться на ногах, мокрые и измученные, но тут наше общественное сознание сковала такая... "Тишина". Как если бы кто-то взял - и отключил шум ветра и плеск бурунов. Ихтиологи замерли, как сурикаты, уставившись на меня с немым изумлением. Ты медленно повернулся ко мне, и твой взгляд, мощный, как торпеда и сконцентрированный, как луч бластера, проткнул мою переносицу.
   - Ты? - выдохнул ты.
   Я опустил глаза, не в силах выдержать твой взор.
   - Я... Я хотел подлить снотворное тебе, Аслан, - молвил я, подозревая о подлости поступка. - Айлин... Она просила... Она хотела... Омолодить тебя.
   Ты молчал, лишь желваки ходили на скулах, выдавая бурю чувств, клокочущих внутри. Наконец, ты произнёс, не повышая тона, но от того - ещё более жутко, каждое слово - как падающий с грохотом заводской пресс:
   - Землянин... Ты, землянин, предал меня... Из-за неё... Из-за красотки с Люминадрии ... Потерял разум... Забыл о чести, о долге, о совести... То, что простительно ей, человеку Эры Разобщённого Мира, не простительно тебе, землянину Эры Встретившихся Рук... Да простит меня Иван Ефремов. Ты предал меня, Маури. Ты не признаёшь мою свободу выбора. Ты снова забыл, что Я есть, и кто - Я. Ты предал нашу дружбу.
   Айлин Ли, до того безмолвно стоявшая рядом, вдруг шагнула ко мне, её лицо исказила гримаса ненависти и презрения.
   - Ты! - выплюнула она, голос - полный яда. - Ты - лжец! Ты обманул меня, Маури! Ты предал меня! Ты подставил! Ты всё рассказал ему! Я думала, ты понимаешь... Я думала, ты хочешь помочь... А ты... Ты такой же, как все! Ты ничем не лучше их! Ты... Ты... Мерзкий предатель!
   И она влепила мне знатную пощёчину.
   Отвернувшись от меня с отвращением, она прильнула к тебе, по-прежнему ища защиты и утешения в твоей мужественности. Ты раздвинул её чёлку и поцеловал в лоб. Разбитый, я побрёл до каюты. А судно всё качало, и дрожали стёкла шкафчика на стене...
   Несколько дней спустя экспедиция завершилась. Биологи закатили большой пир, вылившийся для меня в пытку. Деликатесы Йокомары, ещё недавно мнившиеся столь изысканными, теперь горчили во рту, отравленные позором и раскаянием. Я не вполне понимал, в чём моё преступление. Я сдал Айлин Ли - это я сознавал. Но, по сути, с моей точки зрения, права была она, а не ты... Вино, льющееся рекой, не приносило забвения, лишь усиливало тоску и чувство безысходности. Громче всех, полностью оклемавшись, хохотал Вергилий, он не переставал шутить и травить байки о своём невероятном приключении, бесстыже преувеличивая, выставляя себя героем, пожертвовавшим во имя науки, хотя новый вид так и не был описан... А ещё Вергилий то и дело требовал включить песню Дэвида Боуи "Space Oddity". "Ground Control to Major Tom..." "Can you hear me, Major Tom?"
   "Центр управления полётами - майору Тому,
   С вами нет связи, что-то пошло не так.
   Вы слышите меня, майор Том?"
   Эта песня тысяча девятьсот семьдесят второго года от Рождества Христова, Фредерик Валентич пропадёт без вести лишь шесть лет спустя...
   Ты сидел на почётном месте, окружённый ихтиологами и гидробиологами, вежливо поддерживая беседу, но оставаясь отстранённым, неприступным, непробиваемым, как долбанный майор Том, или Фредерик Валентич - для ЦУП. Как сфера вокруг Ксантарии. Как Атлас, в конце концов! Айлин, поникшая, словно в трауре, по правую руку от тебя, поблёкши взирала на дионисийскую оргию, похожая на дух Фрези Грант из повести Александра Грина. Иногда ты приобнимал её за плечо, или поглаживал по голове, не обращая внимания на мольбу в её очах. А мне в голову вклинился вымышленный романтиками эры гонки вооружений майор Том, реальный Фредерик Валентич, а вместе с ними - прочие моряки да лётчики, выдуманные и настоящие, пропавшие без вести.
   "Несмотря на то, что я прошёл сто тысяч миль,
   Я чувствую себя очень спокойно,
   И я думаю, мой космический корабль знает, как двигаться,
   Скажите моей жене, я её очень люблю - она знает", - надрывался Боуи.
   Сколько можно это слушать?! Вергилий просто охренел.
   "Это - майор Том - Центру управления полётами,
   Я иду через дверь,
   И я дрейфую очень необычно,
   И звёзды смотрятся сегодня совсем по-другому".
   Выключи это, Вергилий!
   Именно в тот вечер, наблюдая за твоей скорбью, за её отчаянием, за всеобщим весельем, в котором не было места ни для меня, ни для неё, ни для тебя, я решил: мне должно находиться не здесь, не меж этих счастливых людей.
   Лишь однажды, ночью, на палубе, в мистическом свете рукавов галактики Млечный Путь, ты наткнулся на меня, и, не поднимая глаз, заявил, обрезая последнюю связывающую нас нить:
   - Маури, после завершения экспедиции тебе лучше искать вакансии в тех звездолётах, где меня нет. Не хочу больше совместных экспедиций с тобой. И рейсы - ищи на те планеты, где нет меня.
   "Основы контакта" - самый трудный из предметов, и я вновь провалил экзамен, на этот раз - жизнью. Именно это происшествие во время рыбалки на планете Йокомара заставило меня наняться водителем в экспедицию на Нексус-Седьмой... Но в чём я был виноват? В чём ценность той "свободы воли", которую я отказался признать?
   "Здесь я дрейфую по кругу в моей жестяной банке,
   Далеко от Луны,
   Планета Земля голубая,
   И я ничего не могу сделать".
   "Вы слышите меня, майор Том?"
   "Вы слышите меня, майор Том?"
   "Вы слышите меня, майор Том?"
   "Вы..."

   Глава 7. Храм Дочери Гер-Фала
  
   This is ground control for major Tom... Ксантария - не просто серость, Аслан, нет. Ксантария есть липкость, она подобна трясине в болоте, где квакают проклятые звездоглавы. Рождённый летать здесь обречён ползать. Сила притяжения Ксантарии - обманчива, лишь кажется земной, а на деле придавливает непомерной тяжестью. Вот и я, лишившись планетолёта, потерял крылья. Но даже здесь встретился мне человек, который не сломался. Не в Ирдании - в далёкой Кибернии. И то обстоятельство, что нет её на Земле и в Содружестве - доказывает единство космоса. Нет на Ксантарии диковинки, которой не сыскать в иных мирах, и нет на просторах Млечного Пути феномена, что не пустил бы корни в благодатной почве Ксантарии. Вопрос, как водится, лишь в пропорциях... Но всему - свой черёд.
   До самого вечера я прятался в дубовом лесу, вслушиваясь в пение птиц и треск сучьев, пока не уверился - по крайней мере, сегодня меня искать не станут. Тогда я нырнул в холодный свет телефона, зарылся в поисковики и ссылки интернета. Вопрос иглой вонзился в мозг: как, чёрт возьми, добраться до Кибернии?
   Спустя часы, у меня оформился план - целая стратегия. Появляться в Ирзуле - безумие, там меня, как беглого уголовника, должно быть, ждали развешанные на каждом столбе фотороботы, но ночной марш через лес давал возможность достичь Муры. А там, на рассвете, - заказать междугороднее такси до Хримгарста - северного порта Ирдании. Всемирная Сеть, этот всеведущий спрут, шептала, что в Хримгарсте нелегалы имеют шанс наняться матросами на рыболовецкие траулеры, уходящие за горизонт, прямиком к берегам Мекки служителей Золотого Тельца - Кибернии. Я вынул из кармана брюк горсть сериков, пересчитал - хватало впритык. Помимо разорительно дорогого такси, для бедолаги без документов маячил и бюджетный вариант - на перекладных, автобусами и электричками, но мысль о вокзалах, кишащих полицаями, заставила скукожиться внутренности. Автостоп тоже отмёл - перестраховка, пусть и мнительная, представлялась в тот момент оправданной. Южный порт Ирдании, манящий курортами, отпал сам собой - слишком далеко и дорого.
   Сформировав в извилинах нехитрую программу действий, я вздохнул с облегчением, словно выпустив из груди пойманную бабочку. Единственное, чего не учитывал мой расчёт - голод. Подкрепиться в дальней дороге таки придётся, и выйти из такси - тоже, тем более, нужда имеет обыкновение прижимать в самый неподходящий момент. Хотелось верить, что на автозаправках меня никто не подстерегает...
   Я двинулся в путь до Муры, через лес, по навигатору, сквозь буреломы и ухабы. Над головой носились совы, в кустах шуршали неведомые звери, но страх не сковывал движений. Не то, что в саду Айлин Ли, где паника хватала за солнечное сплетение рукой покойника. Временами я спотыкался о коряги и падал, сбивая колени в кровь, но поднимался вновь, упрямо продираясь сквозь чащу к невидимым огням вожделенной Муры. К рассвету выбрался на окраину города, там вызвал такси через скачанное ещё в лесу приложение. Водитель, кривоносый мужичок с азиатским разрезом глаз, окинул меня подозрительным взглядом из-под густых бровей, словно ценитель скота на ярмарке, и вынес вердикт:
   - Не повезу, - гундосо отрезал он. - Сразу видно - беглый.
   - Больше дам, - отозвался я, небрежно вываливая на колени таксующего брата мятые купюры, как маг, гипнотизируя его умиротворяющим серым цветом.
   - Двенадцать тысяч сериков, - пролаял водила, как овчарка, охраняющая конуру от чужаков.
   Я без торговли отсчитал запрошенную сумму, запихнул остатки наличности обратно в карман и забрался на переднее пассажирское сиденье, ощущая в кармане сосущую нервные клетки пустоту. Денег оставалось в обрез, на один глоток воздуха.
   Двенадцать часов плелись нескончаемой лентой километры. Каждая остановка на заправках отпечатывалась в груди спазмом тревоги. Я будто всё ещё задыхался от пыли, поднятой взорванным планетолётом. Оплавленная гусеничная техника, вероятные жертвы среди военных - такого Ирдания не простит. Но, парадоксальным образом, чем дальше уносило такси от Муры, тем безмятежнее становилось на душе. В конце концов, что с того, что я - без гроша за душой? Главное - жив, и на свободе, а остальное - дело наживное.
   На обед завернули в придорожную забегаловку, где пахло дешёвым жиром. Хозяева - черноволосые, чернобровые, с орлиными носами - таращились на меня искоса, как на диковинную зверушку, забредшую в их края из лесу. Я заказал прогорклый куриный суп, да шашлык из резинового мяса, с гарниром из пресной картошки, запечённой до угольков, запивая горечь невкусной бурды подобием кофе. Потом - опять дорога, долгая и муторная, под монотонное гудение мотора. Весь путь водитель не проронил ни слова, лишь однажды хрипло бросил через плечо, не отрывая взгляда от серой ленты шоссе:
   - В Кибернию, значит? Чернорабочим на склад интернет-магазина?
   - Типа того, - отозвался я, не желая вдаваться в подробности. Пусть думает, что хочет, мне не жалко.
   - Ты там это, брат, осторожнее! - вдруг предостерёг таксист, и в его ворчливом голосе послышались неожиданные нотки сочувствия.
   - В каком смысле - осторожнее?
   - Не маленький, чай, - буркнул водитель. - Сам всё понимать должен. Киберния - волчье логово, там за плевок с живого шкуру сдерут. Там не Ирдания, где зевают по углам сонные постовые. Там за каждый кусок хлеба глотку перегрызут, не моргнув глазом. Закон там - тайга, власть - медведь, а ты - зайчик белый, дрожишь на холоде. Шахматы играть умеешь?
   Вопрос про шахматы застал врасплох:
   - Пробовал в детстве, - откликнулся я рассеянно, пытаясь уловить связь между шахматами и опасностями Кибернии. - Всегда проигрывал, - добавил уже тише, будто признаваясь в постыдной тайне.
   Таксист скривил губы в невесёлой усмешке:
   - А я играю хорошо, - похвастался он, словно открывая секрет выживания в каменных джунглях Кибернии. - Играй с ними в шахматы, брат. Смотри на несколько ходов вперёд. Не то - пропадёшь ни за грош. Лишат тебя последнего серика, как пикнуть не успеешь, а там - поминай, как звали. Кибернийцы - не ирданские лохи, брат, золото они считать умеют, и своего не упустят. Вид у тебя такой, будто бабе в шахматы проиграл, - он бросил на меня короткий взгляд и снова умолк, поглощённый дорогой.
   Я ничего не ответил, переваривая его слова, и дальше мы продолжили ехать в молчании, как два путника, бредущие по одной тропе, но каждый - в своём внутреннем мире. Так промчался и день, клонясь к закату. Наконец, таксист высадил меня у гранитных ворот порта.
   - Внизу - причалы, - кивнул он. - По лестнице спустишься, там разберёшься. Удачи, брат!
   Я выбрался из автомобиля с окаменевшими ногами, и машина, взвыв, исчезла в городских сумерках.
   У причалов я всё же рискнул и заглянул в кафе. Заведение держали лица, чьи раскосые глаза и скулы выдавали дальнее родство с таксистом и Атлас. Плов с бараниной, благоухающий пряными травами, и крепкий чай в гранёном стакане утолили, наконец, голод. Дальше путь лежал прямиком в сердце порта. Судна пассажирские, торговые, промысловые - громоздились у причалов доисторическими чудовищами на привязях. Грузчики в серых фартуках, перепачканные мазутом, таскали мешки, переругиваясь на неизвестном мне гортанном языке. Матерная речь, пьяный смех, агрессивные выкрики - какофония звуков дезориентировала и подавляла. И всюду - они, хозяева этого мира - полицаи в форме цвета хаки, наблюдающие за суетой с высоты своего превосходства. Я шёл мимо них, скрепя сердце, стараясь не выдать волнения, делать вид, что не обратил на их присутствие ни малейшего внимания. И тут - окрик, как подзатыльник:
   - Эй, молодой человек! - протянул над ухом баритон, прорезая гул порта как нож масло.
   Сердце оборвалось. Я замер на месте и медленно повернулся, готовясь к худшему.
   - Сигаретки не найдется? - осведомился постовой, лениво окинув меня взглядом с головы до ног. Пистолет важно раздувал кобуру у бедра.
   Я понял - пронесло. На этот раз.
   - Не курю, - ответил, силясь не выдать дрожи в голосе.
   - Бросил? - удивился полицай, приподняв широкие брови. - И я в своё время бросал... Год не курил, как штык. А на днюху - выпил лишнего, дай, думаю, ароматическую закурю. Ну, и... - он развёл руками в стороны.
   Раскосые глаза... Опять - не ирданец... Сколько же их здесь - таких же, как я, мигрантов? Постовые продолжили путь прогулочным шагом, а я прислонился спиной к шершавому камню барьера, отвернувшись к морю. Мимо проплывала ржавая баржа с горами песка. Вдруг я услышал знакомые голоса:
   - Зачем столько коньяка?! У меня же настоечка есть, самогон на можжевельнике! Никакого похмелья! Дедов рецепт!
   - Коньяка да рому много не бывает! Два месяца до Кибернии плыть - что делать будешь?
   Я обернулся. Точно - Фаруган и Ворх! Две знакомые фигуры, и обе - с непомерно распухшими спортивными сумками за плечами. Они почти не изменились. Фаруган, в белой рубашке и мешковатых брюках, - всё такой же жилистый, да и бородка - при нём, только тронулась благородной сединой. Ну а Ворх - утратил кошачьи глаза, они стали обычными - человечьими, карими. Вот они, мои ангелы-хранители! В тот миг, Аслан, понял я, что двигаюсь в верном направлении, и бросился к ним навстречу.
   - Мужики! Эй, мужики! - заорал я, перекрывая портовый гвалт. - На работу возьмёте? До Кибернии добраться надо!
   Фаруган и Ворх застыли, уставившись на меня, как на приблудного пса.
   - А документы у тебя есть, бродяга? - процедил Фаруган, кривя губы скорее с презрением, чем с сарказмом.
   - Документы? Какие документы у беженца? С Исла-Нура бежал, от войны!
   - Нет в Ирдании золота, да? - алчно подхватил Ворх.
   - Золото - дело наживное, - философски сказал я, скрывая нетерпение. - А вот до Кибернии добраться - дело чести! Трал тянуть смогу? Хоть сейчас!
   - Трал тянуть - дело нехитрое, - проворчал Фаруган, измеряя глазами мою фигуру. - Работа - как волк, не отпустишь - загрызёт. Физически - адская, спину сорвёшь в три дня. А плата... Сам понимаешь, какая плата у нелегала. Чёрная, как сажа, и... Мизерная, как совесть полицая.
   - Деньги - дело десятое, - отмахнулся я. - Мне бы до Кибернии добраться. Там - развернусь! В Кибернии - любой дурак развернётся, была бы шея, а хомут найдётся.
   - Ладно, брехло, - смилостивился Фаруган, кажется, оценив мой напористый тон. - Пошли, испытаем тебя в деле. Траулер наш - вон там, на рейде, видишь, как щепка болтается? Сюда мы за бухлом на шлюпке приплыли, отдохнуть от качки. Хватит языком чесать, давай, помогай сумки тащить! Да смотри, не разбей бутылки! Там - не вода, а золото жидкое.
   Я взвалил на плечи неподъёмные и неуклюжие сумки, как мешки с картошкой, и поплёлся за работодателями, спотыкаясь на каждом шагу. "Наверное, затевают оргию, не меньшую, чем на Йокомаре", - мелькнуло в голове.
   Небольшое маломерное алюминиевое судно покачивалось, как бумажный кораблик. У дамбы оно жалось к борту огромного лайнера, как мышь к ноге слона. Забравшись в лодку, я, наконец, освободился от сумок, потом, по знаку Фаругана, напялил на себя оранжевый спасательный жилет, не по размеру огромный и дурно пахнущий рыбой. Докер, в таком же кричаще-оранжевом жилете, отцепил швартовы с таким видом, будто сделал одолжение. Ворх, ворча что-то себе под нос, дёрнул за шнур стартёра, мотор катера ожил, задрожав и зачихав. Минут через пятнадцать, подпрыгивая на волнах, мы подплыли к небольшому уныло черневшему рыболовецкому траулеру. Юнга, неуловимо напоминавший кого-то знакомого, принял швартовы, ловко привязал шлюпку к борту, спустил нам трап. Карабкаясь по шаткой лестнице, цепляясь за перила, мы поднялись на палубу. Шлюпку, по команде Фаругана, при помощи шлюпбалки подняли на надстройку. Мне, как новенькому, пришлось помогать матросам удерживать катер, чтобы тот, раскачиваясь, не сорвался в пучину. Наконец, Фаруган жестом пригласил меня следовать за собой. Миновав обшарпанную палубу, заваленную рыбацкими снастями, мы поднялись на надстройку, где располагалась капитанская рубка. В ней, указав на скрипучий стул у стола, Фаруган снизошёл до переговоров.
   - Как зовут?
   - Маури.
   - А я - капитан Фаруган. Спать будешь в кубрике, Маури, с юнгой. Вон, глянь, - Фаруган кивнул головой в сторону мостика, где матрос, облокотившись о перила, увлечённо тыкал пальцем в экран телефона. - Это - Вергилий, зови его сюда!
   Я подошёл к матросу, принимавшему швартовы. Ну конечно, - Вергилий! Тот самый Вергилий, юный и нескладный стажер с Йокомары, чудом спасённый мною!
   - Эй, юнга, - окликнул я. - Капитан Фаруган зовёт!
   Вергилий вздрогнул, оторвавшись от экрана, и небрежно обронил:
   - Здаров, - узнавания в его пустых глазах не скользнуло.
   - Вергилий, это - Маури, - представил меня Фаруган, когда мы вернулись. - Маури, это - Вергилий. Вергилий, покажи Маури его койку в твоей каюте, где взять робу, где гальюн, где камбуз, познакомь с коком... В общем, введи в курс дела. И - заруби себе на носу! С завтрашнего дня - забыть ирданский язык! На корабле - только кибернийский! Табу! Понял, Маури?
   - Кибернийский не знаю, - отозвался я, пожимая плечами.
   - Не беда, - усмехнулся Фаруган. - На то тебе и каюта с Вергилием. Выучишь, как миленький. Для того и табу. Кормить будут бесплатно, - добавил он, уже смягчаясь. - По прибытию в Гримзон - тысяча кибернийских золотиков. Устраивает?
   Я кивнул. Вергилий, не дожидаясь новых указаний, махнул рукой в сторону лестницы. С палубы мы спустились в душный кубрик. Не церемонясь, Юнга открыл дверь в тесную, пропахшую сыростью каюту, с двумя узкими койками, привинченными к фанерным стенам.
   - Твоя - нижняя, - буркнул Вергилий, указывая на убогое ложе. - Вешалки - там, - он кивнул на угол. - Шкафчик для барахла - вот. - Вергилий хлопнул ладонью по дверце. Телефон заряжать, розетка - здесь. - Гальюн - рядом с камбузом, дверь - не запирать. Камбуз - рядом с кают-компанией. Кока зовут Скор, старый хрыч, но готовит - пальчики оближешь. Ну, вроде, всё, - закончил он, и, махнув рукой на прощание, ушёл, возвращаясь в телефон, словно я был не более чем досадной помехой, отвлекающей от важного дела.
   Я оглядел жилище, похожее скорее на гроб, чем на каюту. Фанерные стены, вспученные от влаги, щербатая тумбочка, на стене - шкафчик со стеклянными витринами, без бутылки рома... Веяло затхлостью и машинным маслом, а от жары я вспотел. Вернулся Вергилий, со стопкой постельного белья и рабочей одежды, видимо, пойманный по пути Фаруганом и отправленный завершить исполнение обязанностей. Я кое-как заправил постель, поместил тощую и дряблую подушку в пахнущую стиральным порошком наволочку, укрылся колючим шерстяным одеялом, натянув его до подбородка.
   Разбужен я был грубо, как ударом весла по воде. Вергилий назойливым бакланом клевал меня разглагольствованиями на напоминающем звуки льющейся воды кибернийском. Фаолина, с его волшебными уколами, вдалбливающими знание чужих языков, поблизости не наблюдалось, и мне оставалось лишь догадываться, что пора приниматься за нескончаемую работу.
   Однообразные дни на рыболовецком судне потекли как океанская вода за бортом. Ворх, хмурый и немногословный, исполнял роль прораба. Облачённые в оранжевые спасательные жилеты и белые каски, мы, подобно механическим придаткам траулера, цепляли трал к лебёдкам, визжащие стоны и скрип которых догрызались до костей. Матросы, чьи руки прятались в промасленных перчатках, с профессиональной размеренностью поправляли ржавые тросы, подсоединяли траловые доски, в море разворачивающие сеть гигантской пастью. Под нашим контролем трал сбрасывался по покрытому облупившейся зелёной краской стальному слипу, и жёлто-белые поплавки разбегались по волнам стайкой растерянных чаек, знаменуя начало ожидания. По окончанию траления мы приступали к адскому труду - подъёму трала. Лебёдки, вздрагивая и надрывно воя, тянули сеть из глубины, вырывая из морского чрева сокровенные тайны. Напряжение висело в воздухе едкой солью до тех пор, пока, наконец, не показывались у поверхности тёмные очертания траловых досок, а за ними - и сама сеть, набухшая от добычи. Вот тогда-то и начиналась настоящая работа, требующая недюжинной силы. Время растягивалось, как жвачка, пока вытаскивали по слипу нижние подборы с чугунными грузилами. Потом, под дружный мат матросов, мотню, полную трепещущей серебристой рыбы, вытягивали на палубу, как рог изобилия, извергающий океанские дары. В те моменты каждый мускул надрывался до предела, пот заливал глаза, спина ныла, сердце стучало, а дыхание - перехватывало. В такие минуты мы все, от капитана до юнги, невольно возносили молитвы Кругвину - здоровенному детине, чья исполинская сила, казалось, могла вытянуть трал в одиночку. Кругвин, словарный запас которого на кибернийском ограничивался единственной фразой, неизменно подбадривал унывающих, бася утробно: "Не грусти, а то писюн не будет расти!", и эта незатейливая мудрость, как ни странно, действовала безотказно, вселяя бодрость и оптимизм. Добычу вываливали на палубу, и начиналась сортировка. Скользкая, извивающаяся рыба, как живая ртуть, перетекала из рук в руки, оставляя чешую на перчатках, разделяясь по видам и сортам, прежде чем быть отправленной в ящики, а оттуда - в ледяные объятия трюмов. Звук сирены, возвещающий о готовности к тралению, начале траления, окончании траления, преследовал меня даже во сне, превращаясь в навязчивый кошмар. Временами, впрочем, и в этой рутине находилось место для разнообразия. Обнаружив прорехи в трале, мы, как неумелые портные, растянув сеть, принимались за починку, орудуя толстой капроновой нитью и челноками, латая, вместе с дырами, собственные души. И знаешь, чем дальше мы уходили от берегов Ирдании, тем легче становилось у меня на сердце, липкие объятия Вавилона Ксантарии отпускали, словно я возвращался в космос...
   Распорядок дня на траулере отличался спартанской простотой: изнурительный труд, обильный и сытный корм, гальюн, и - сон, и так - по кругу. Завтрак, обед и ужин, приготовленные коком Скором, да, да - тот самый Скор, представляли собой, конечно, не кулинарные шедевры, но были вполне съедобны, особенно после многочасовой вахты. В гальюне царил дух аскетизма, а о романтике дальних плаваний напоминали лишь пейзажи, разворачивающиеся за бортом: бескрайний океан, куда ни кинь взгляд, да вечерние закаты, расцвечивающие волны золотистыми и розовыми мазками. Ещё - шторма, предназначенные для мутных снов... В часы, свободные от траления, бортовые развлечения сводились к бесцельному слонянию по палубе, коротким передышкам на жёсткой койке, да унылым посиделкам в кают-компании под фильмы с экрана ноутбука, загруженные на флешки, телефоны и жёсткие диски. Сны, впрочем, навещали меня исправно, являя по ночам то оживающую мороженную рыбу, то изуродованное тело Алекса, то щемящие низ живота образы смуглых девушек с ожерельями из ракушек, манящие в тёплые объятия тропических островов, которых, увы, на горизонте не намечалось. Однажды, подхватив простуду, я, стиснув зубы, перенёс болезнь на ногах, стараясь не жаловаться и не привлекать внимания к собственной немощи, дабы не увеличить нагрузку на душу рыбака.
   Для персонала на корабле царил сухой закон, и жаждущие хмельного матросы, лишённые привычной утехи, коротали вечера за картами и шахматами. Вергилий, юнга неугомонный и безалаберный, не расставался с портативной колонкой, вибрирующей психоделическим роком, и умудрялся, впрочем, не только развлекаться, но и регулярно влипать в разного рода передряги: то ящик с рыбой у него уплывёт за борт, то спасательный жилет окажется распорот, то, в порыве вдохновения, перепутает ценные сорта рыбы, отправляя на переработку деликатесы. Постепенно, как губка, я впитывал кибернийский диалект, пока не начал вполне сносно изъясняться на этом языке.
   Были здесь, на судне, и другие знакомые лица - Гармон, например. Однажды он, затеяв очередной спор с Вергилием, неожиданно обратился ко мне, словно принимая в свой круг:
   - Во - дурак! - кивнул на Вергилия Гармон, толкая меня в плечо.
   Я насторожился, ожидая подвоха.
   - Киберния - великая страна! - вещал Вергилий, предвкушая скорое прибытие в порт и заслуженную награду в тысячу золотиков. - Страна возможностей! Гуманоидные роботы там снуют по улицам, как муравьи, дроны-курьеры, жужжа, доставляют пиццу прямо к порогу, аэротакси, как стрекозы, бороздят небо, дороги - гладкие, как стекло, гостиницы - дворцы, газоны - бархатные ковры... Цивилизация, одним словом! Сказочно богата Киберния, и мы, друзья, - он обвёл нас многозначительным взглядом, - достойны её щедрой ласки!
   - Ты прав, Вергилий, - хмыкнул Гармон, не разделяя его энтузиазма, - всё это - правда, но лишь для большинства, для тех, кто родились под счастливой звездой, кому улыбнулась Фортуна. А ты попробуй вылезти из дерьма, если в это большинство не попал, как я, например, - горечь сквозила в его голосе, - вот тогда - готовься завидовать мёртвым! Бездомные, наркоманы, грабители - полчищами бродят по гетто кибернийских городов. В Кибернии выживает сильнейший, и всякого, кто слабее среднего уровня - чёртово колесо безжалостно выбрасывает прямиком в трущобы. Такого, брат, не встретишь в тухлой Ирдании. Женщина, старик, подросток, калека - по каждому, кто слабее прочих, плачет паперть у храмов Гер-Фала и его дочери! Да, их - меньшинство, нищеброды и убогие, но на то и существуют храмы, чтобы утешать страждущих, давать приют обездоленным, - в голосе Гармона зазвучали нотки неприкрытой иронии. - У ног Гер-Фала ты для общества - преступник и попрошайка, мишень для полицая, по которой можно стрелять, как в тире, не заботясь о последствиях. Вот и получается, что Киберния, может, и рай, да только - не для всех.
   - Я силён и молод! - бравировал Вергилий, расправляя плечи, - Что мне твоё чёртово колесо? Не на того напали!
   Гармон только рассмеялся.
   - Пока ты один - ничего, - хмыкнул он. - А вот заболеет у тебя жена...
   - Все бабы - твари, и мне не нужна жена, - раздражённо отмахнулся Вергилий.
   Гармон качал головой с понимающим видом.
   - Поживём - увидим, - протянул он, и в голосе его послышалось... Не то угроза, не то - сочувствие. - А ты, хоть раз, задумывался, что будешь делать, когда состаришься? Вечно молодым и сильным не останешься, как ни крути, или ты, в самом деле, надеешься дожить до того дня, когда наука победит старение?
   - Разбогатею к старости! - отсёк Вергилий, не желая уступать. - Сорву банк на криптовалютах, и куплю себе остров на экваторе! На то она и Киберния - страна возможностей!
   - Это какой такой остров? Исла-Нур? - не унимался Гармон. - В Кибернии богачей - не так много. А остальные - как белка в колесе, крутятся, крутятся, а вырваться не могут... Да, пока крутятся, они - в большинстве, и со своей тачкой. Страх очутиться у ног Гер-Фала, среди неприкасаемых, мотивирует их крутить педали адского колеса быстрее. Но накопить на старость удаётся единицам. И что тогда? Когда чёртово колесо выплюнет тебя, больного и немощного, к ногам Гер-Фала? Что тогда запоёшь?
   - Не Исла-Нур! Другой остров - Кабадур! - заявил Вергилий, не желая слушать мрачные пророчества. - Буду пить пиво и танцевать ламбаду! На Кабадуре!
   Кругвин, до того безучастно наблюдавший за спором, вдруг положил мне руку на плечо, словно желая утешить в надвигающейся беде, и пробасил:
   - Не грусти, а то писюн не будет расти.
   Так и проходили дни нашего плавания, под плеск волн за бортом, пену за кормой и бесконечные споры рыбаков о превратностях судьбы и призрачном богатстве, маячащем на горизонте, как оазис в пустыне.
   Спустя два с половиной месяца, горизонт, наконец, расцвёл долгожданными небоскрёбами Гримзона. Киберния, страна обетованная, встретила нас солнцем, бьющим в глаза, и шумом портовой суеты. Фаруган, жестом расточительного покровителя, отсчитал мне тысячу кибернийских золотиков - хрустящих, пахнущих золотистой типографской краской, купюр, на которых красовались космические ракеты, гуманоидные роботы, дроны, мобильные телефоны, аэротакси, генно-модифицированная кукуруза и прочие символы технологического могущества Ксантарии. Сдав форму, надев на себя заштопанную, но выстиранную одежду, попрощавшись с командой, я, аки из языческого ада - да на свет божий, сошёл на благословенную землю Кибернии, ощущая под ногами жар непривычно твёрдого и стабильного, не колыхающегося от вечной качки, асфальта. В любопытстве завертел я головой, вдыхая новые впечатления. Порт кипел жизнью: сновали грузчики, роились докеры, копошились матросы, прогуливались полицаи, и все куда-то спешили, кричали, жестикулировали, будто пытаясь угнаться за гепардом. Великолепные пассажирские суда, торговые корабли, промысловые... траулеры - теснились у причалов. За портовой суматохой, на набережной, белели ажурные ограды террас, заманивая прохладой и тенью, а над ними, как мираж, возвышался белоснежный храм, увенчанный кариатидами, - величественный и неприступный, как гора.
   Сим-карта Лео, увы, оказалась бесполезной в кибернийских сетях. Понимая, что медлить нельзя, я решился подняться на набережную, осмотреться, перекусить в каком-нибудь уличном кафе, и, наконец, принять решение: где искать Лилирию, и как связаться с ней. Быть может, в городе найдутся телефонные услуги, вроде древних таксофонов, или же придётся просить помощи у местных, рискуя выдать своё нелегальное положение... Тысяча золотиков в кармане - сто тысяч сериков, - сумма, конечно, не баснословная, но вполне достаточная для первого шага в неизвестность, и я, полный надежд и планов, зашагал к шелестящим листвой платанам на бульваре, навстречу судьбе.
   Однако, вопреки моим ожиданиям, кафе, столь желанное и уютное, так и не возникло в знойном мареве. С порта несло мазутом... Я миновал кленовую аллею с облепленными праздношатающейся публикой скамейками, покрытыми каштановым лаком, с завитками на перилах, и по широкой лестнице поднялся к магистрали с редко проносящимися автомобилями. Чтобы попасть на другую сторону, со всевозможными заведениями, я спустился в затхлое нутро подземного перехода. Здесь я поморщил нос, - спёртый воздух, пропитанный запахом мочи и дешёвого табака, резал ноздри. Стены перехода, будто холсты сумасшедшего художника, пестрели хаотичными граффити, - кислотные цвета, бессмысленные символы, чьи-то кривые росписи, реклама наркотиков... И вдруг, мой взгляд зацепился за нечто осмысленное, - яркая надпись, выведенная сочной алой краской: "СТАРИК - ТОЖЕ ЧЕЛОВЕК!". Я замер, на мгновение утратив бдительность, погрузившись в созерцание бунтарских строк. Тяжёлые шаги, гулким эхом отдававшиеся позади, не вызвали тревоги - поглощённый мыслями, я не обратил на них внимания. И лишь когда чья-то цепкая рука, как клешня краба, железной хваткой сдавила мой подбородок, а в шею упёрлось нечто острое и холодное, сознание вернулось в реальность - как от удара тока.
   - Не шевелись, - прошипел в самое ухо незнакомый мужской голос, дыша перегаром, - пикнешь - и захлебнёшься собственной кровью. Заточка, - незваный собеседник многозначительно клацнул чем-то металлическим у моего виска.
   Я испытывал разливающийся по чреву, переполняющий грудь, подступающий к горлу, гнев. Пока заточка угрожающе покалывала шею, чьи-то ловкие пальцы, как паучьи лапки, шарили по карманам, эксгумируя на свет божий мои пожитки: золотики, ставшие бесполезными ключи от планетолёта, архаичный телефон Лео... "Вот и всё, - уныло подумал я, - недолго музыка играла". Внезапный толчок в спину, и - грубая сила развернула меня лицом к лицу к напавшим. Меня прижала к стенке четвёрка бритоголовых амбалов, с мускулистыми телами, изрисованными тюремными татуировками. Глаза - наглые и пустые. Вожак, выступая вперёд, приоткрыл пиджак, демонстрируя пистолет.
   - Дёрнешься - пуля в лоб, - прорычал он, осклабившись гнилыми зубами, - и никто не спросит, как звали.
   Грубый толчок в грудь сбил меня с ног, и я распластался у стены на вонючем полу перехода, ощущая себя оплёванным и униженным. Харкнув под ноги, бандиты разразились хохотом и устремились к выходу. Вожак, раскачиваясь, как моряк, небрежно помахивал пистолетом, крутил его рулеткой, как дешёвую погремушку, перекидывал из руки в руку.
   "Ну что ж, - рассудил я, - такова, видно, судьба лоха в Кибернии: начал жизнь с нуля - закончишь в минусе". Стиснув челюсти, я поднялся на ноги, стряхивая со штанов пыль и остатки былого достоинства. "Карате, - сам себе усмехнулся я, - где же ты, когда так нужно?". Однако, трезвый расчёт подсказывал, что бросаться в погоню за отморозками, вооружёнными огнестрелом, - чистое безумие. Оставалось лишь проглотить обиду и двигаться дальше, не зацикливаясь на мелких неприятностях. Выбравшись на тротуар, я заозирался по сторонам, пытаясь узреть хоть какой-то след мерзавцев. Увы, негодяи словно куда-то телепортировались. Взгляд мой упал на припаркованные у обочины автомобили. Возможно, бритоголовые уже рулили в цепочке машин, неторопливо ползущих по дороге. Вздохнув, я махнул рукой на тщетные поиски и направил стопы в сторону храма, возвышающегося над зданиями, как маяк.
   Оставив позади вереницу салонов связи и витрины магазинов одежды, я свернул в узкий переулок. Арочные проходы, уводящие вглубь дворов, манили прохладой. Живот громко заурчал, настойчиво требуя пищи. Завывающие вывески ресторанов глумились над моим безденежьем. Из полуоткрытой двери неприметной кофейни доносился дразнящий аромат свежесваренного кофе, и я сглотнул слюну. Потом я вновь вышел на залитый солнцем проспект, и, перейдя дорогу по зебре, устремил стопы к просторной улице, ведущей прямиком к храму.
   И вот, наконец, предо мной - белоснежный дворец, увенчанный кариатидами, - отрешённый от мира, как обитель богов. Зелёные газоны, заботливо остриженные, окаймляли подножие храма, приглашая к отдыху и медитации. Птицы щебетали в раскидистых кронах платанов. У входа, грозными стражами, возвышались исполинские статуи Гер-Фала и его дочери, - поросшие мхом изваяния из чёрного камня, дышащие древностью. Ветхие лохмотья, одевавшие фигуры богов, почему-то не диссонировали с роскошью храма, лишь подчёркивая контраст между вечным и бренным. По правую руку от дочери Гер-Фала, примостился трогательный памятник пушистой кошке. Завороженный, я поднял взгляд к кариатидам, любуясь изяществом линий и совершенством форм, и тут заметил нечто странное, - у каждой колонны, подпирающей своды храма, будто неотъемлемые элементы архитектурного ансамбля, возлежали живые кошки, лениво дремлющие в тени, - рыжие, чёрные, белые, полосатые, пятнистые... Зачарованный этим сюрреалистическим зрелищем, я невольно замедлил шаг, пока не услышал сиплый, но настойчивый женский голос, вырвавший меня из транса:
   - Подайте, ради дочери Гер-Фала!
   Опустив взгляд, я увидел... Чернокожую Молли, мою преподавательницу танцев. В коротких тёмных мини-юбке и топике, она сидела на паперти с протянутой ладонью, прося милостыню. Рядом, как верные спутники, маялись знакомые лица. Ты, Аслан, обросший клочковатой седой бородой, с опухшим от пьянства лицом, в потёртом пиджаке, тёмной рубашке, мятых брюках и разваливающихся туфлях, валялся, прикрыв глаза, прислонившись к постаменту памятника, да двое вечных спорщиков, - Сквир и Глют, - те самые, что на Спектакуле сцепились до хрипоты за твою судьбу, не в силах прийти к согласию. Сквир - утончённый блондин с длинными волосами и фенечками на запястьях, в свободных одеждах, тихо наигрывал меланхоличную мелодию на флейте, а рядом покоилась широкополая соломенная шляпа со смятыми золотиками. Глют, громадный и лысый, как снежный человек, покрылся провоцирующими брезгливость шелушащимися красными волдырями. На нём были куртка и штаны цвета хаки. И был ещё пятый, притаившийся в углу поодаль, немолодой, с одутловатым лицом и жиденькой бородкой, в обрамлении отвратительного горба, в серых лохмотьях, бормотавший под нос молитвы Гер-Фалу, перебирая чётки - кого-то он мне напоминал... Я изо всех сил напрягал память - да нет, вроде, показалось, - просто какой-то нищий...
   - Чего вытаращился? - спросил Глют, просверлив меня взглядом, совсем, как ты, Аслан. - Сигаретки не найдётся?
   - Не курю, - ответил я.
   - А мелочишки?
   - Ограбили подчистую, - горько признался я.
   - И бухлишка у тебя, конечно, нет?
   Я лишь бессильно покачал головой.
   - Глют! - протянул навстречу красный, вздутый и облезлый кулак здоровяк. - Да не шарахайся ты, не прокажённый. Кератоз - дело наследственное, не заразишься.
   Мы стукнулись кулаками, и Глют воскликнул:
   - БОМЖ!
   - Маури, - сказал я, подавляя неловкость. - Ребят, у вас телефона нет?
   - Вон телефон! - Глют указал на платан.
   Я проследил за его перстом и увидел нечто неуместное и фантастичное на изумрудной лужайке. К морщинистому стволу был прикручен... Телефонный аппарат. Чёрный, массивный, будто памятник ушедшей эпохе.
   - А как им пользоваться? - недоумённо спросил я, чувствуя какой-то подвох.
   - Снимаешь трубку, набираешь номер, и - слушаешь гудки... - обстоятельно разъяснил Глют.
   Я неуверенно подошёл к дереву, осторожно, как будто прикасаясь к древнему артефакту, поднял тяжёлую трубку с серыми грязевыми разводами на пластмассе, набрал на квадратных клавишах номер Лилирии, который помнил наизусть. В ответ - лишь могильная тишина, подобная зову из загробного мира.
   За спиной раздался дружный и звонкий заливистый смех. Ржали Глют, Сквир и Молли. Только Аслан (у меня не поворачивается язык назвать его "ты") продолжал постанывать, а человек в углу постамента - неистово лепетать молитвы.
   Глют встал на ноги, его тело содрогалось от неконтролируемого хохота, он задыхался и захлёбывался от веселья, наклонялся и бил себя кулаком по бедру.
   - Ой, не могу! Ой, спасите меня! - кричал он в припадке. - Ты что, Маури, в школе не учился? Ты провод где видел?
   - Я думал, это - мобильный... - пробормотал я, сознавая себя полным идиотом.
   Теперь надрывался и Сквир, тряся лохмами и вытирая слёзы. И даже Молли, казалось, на время стала прежней, земной - настолько радостной она выглядела...
   - Гер-Фал всемогущий! - упивался Глют. - Мобильный! На свалке я его нашёл, всё ждал, когда дурак объявится!
   - Ребята, я серьёзно, - не сдавался я. - Мне очень надо позвонить. Я знаю, где достать денег. Я с вами поделюсь!
   Улыбка внезапно пропала с лица Глюта.
   - На манипулятора ты не похож, убогий, - процедил он. - На, держи.
   Глют вынул из кармана джинсов и протянул мне потрёпанный кнопочный телефон, возвращаясь на место, скрещивая ноги по-турецки.
   Затаив дыхание, я вновь набрал номер Лилирии. В ответ - длинные гудки.
   - Не берёт трубку, - констатировал я, возвращая средство связи Глюту.
   - Откуда ты взялся? - внезапно, отложив флейту в сторону, спросил Сквир.
   - Из Ирдании, - ответил я, решив, что в Кибернии могу позволить себе более честную легенду.
   - Из Ирдании... - повторил Сквир. - Хорошо, не с кокосовой пальмы упал! А номер - ирданский, или кибернийский?
   - Ирданский.
   - А звонишь куда? В Ирданию?
   - В Кибернию, - ответил я, не отводя взгляда.
   - Дурачок, или как? - спросил Сквир, в его голосе слышались нотки раздражения.
   Я вздохнул, пожимая плечами.
   Внезапно Аслан разлепил веки и уставился на меня тяжёлым мутным взором.
   - Погиб на Исла-Нуре, при штурме Морграста, - произнёс он чётко, по-военному, и зарыдал. - Как такое могло случится? - запричитал, схватившись за голову и качая ею из стороны в сторону. - Как это вообще может быть? А я ведь говорил: не ходи...
   - Сын у него погиб на Исла-Нуре, при штурме Морг-Раста, - пояснил Сквир небрежно. - Наёмником пошёл, денег срубить хотел. Вот отец и спился, а был - доктором философских наук... Дом отжали кредиторы. А это, - Сквир кивнул на Молли. - Беженка с Исла-Нура. Работала там учительницей в танцевальной школе. А в Кибернии на хрен она кому нужна, со своими Исла-Нурскими танцами? Ничего, кроме, как милостыню просить, не умеет... Да ты садись... Или гордость не позволяет? - Сквир подмигнул мне с иронией.
   Я опустился на шероховатый бордюр рядом с Молли, подумав, что не зря отмёл легенду Лео: нищенка могла задать неудобные вопросы про Исла-Нур.
   - Глют продал квартиру ради денег на лекарства больной сестре, - продолжал Сквир, словно читая мои мысли. - Он - грузчик. Ну а я... Свободный художник! - Сквир очаровательно улыбнулся и заиграл на флейте, извлекая из неё печальные звуки - какую-то скорбь о безвозвратно ушедшем, вероятно - навсегда.
   - А я украл лошадь! - ни с того, ни с сего просипел человек в углу постамента.
   "Фаолин?" - изумился я. Сквир вынул флейту изо рта, прервав музыку.
   - На это чудовище не смотри! - сказал он. - Фаолин - ему имя. С генетикой ему повезло меньше, чем Глюту. Уродился в теле женщины, а гормоны - мужские вырабатываются, борода, видишь, выросла? И голос - как у мужика. Гермафродит. Пока родители были живы, отец - большой чиновник, а мать - домохозяйка, сидел на домашнем обучении, из квартиры не выпускали, с детьми не играл, и - заработал горб. А как померли мать с отцом - кто такого урода на работу возьмёт?
   Фаолин продолжил вознесение молитв Гер-Фалу, чётки щёлкали меж его пальцев, будто считая каждый миг уходящей жизни.
   - А у тебя? - спросил Сквир с неожиданным участием. - Есть дом?
   Я покачал головой, чувствуя нарастающую тоску.
   - Я заработаю, сниму жильё, - молвил я неуверенно, убеждая самого себя.
   - Точно? - скептически переспросил Сквир. - Мыться где будешь? Провонявших на работу не берут. Кто припал к ногам Гер-Фала и его дочери - уже не распрямится. Немытых берут только грузчиками. Сможешь, как Глют?
   - Смогу, - ответил я.
   Мимо мелькали, не обращая ни малейшего внимания на нашу компанию, прихожане храма - мужчины и женщины разных возрастов, в костюмах деловых и молодёжных, с татуировками и без, - казалось, мы невидимы для них, как привидения.
   - Есть хочешь? - нарушил затянувшееся молчание Сквир.
   - Да... - негромко выдохнул я.
   - Сейчас жрецы Гер-Фала раздадут хавку... - Сквир показал на вход в храм и добавил: - Зимой даже пускают поспать внутрь, но режим там - как на зоне. Или в армии. - Он гордо запрокинул голову назад и вновь затянул заунывную трель. Внезапно его услышали девушки-подростки. Одна из них опустила в шляпу золотик.
   - Благословение дочери Гер-Фала на тебе! - услужливо улыбнулся ей Сквир.
   - Где Джейн? - заныл Аслан.
   Сквир проигнорировал его реплику, продолжив дуть в инструмент. Фаолин всё бормотал молитвы, а Глют прикрыл глаза, пока Молли рассматривала собственные ногти...
   Вскоре из ворот храма вышел жрец Гер-Фала, в мешковатой просторной холщовой робе, как у жителей Рифта, в руках - кастрюля с торчащим из-под крышки половником. С ним были три жрицы, в таких же одеяниях. Одна несла стопку мисок, другая - пластмассовое ведро с водой и ложки, третья - поднос со стальными кружками и ломтями чёрного хлеба. Первая жрица разложила перед нами миски, проигнорировав горбуна. Потом она черпала половником из кастрюли, выливая в тарелки незатейливый перловый суп. Третья жрица расставила перед нами кружки и вручила по ломтю чёрного хлеба. Фаолина она одарила не только кружкой, но и целыми тремя корочками хлеба. Вторая жрица раздала ложки и плеснула в кружки из ведра воды.
   - Суп - не постный, с тушёнкой, - шепнул мне на ухо Сквир, жестом приглашая к трапезе. - А этот, - Сквир кивнул на гермафродита, - мясо не ест. Надеется, что Гер-Фал отправит его в мир дочери после смерти. Для него специально больше хлеба вынесли, видишь?
   - Славься, дочь Гер-Фала, отца небесного признавшая! - взвыл жрец, воздев руки к солнцу, словно испрашивая благословения. - Славься, Гер-Фал, единственный и всемогущий творец всего сущего! - и урод в углу заскулил в ответ, будто отвечая на зов свыше.
   - А ну, вставай! Жратва пришла! - Глют грубо толкнул в плечо Аслана, вырывая его из пучины воспоминаний.
   Тот приоткрыл глаза с красными прожилками, полные слёз и отчаяния.
   - Где Джейн? - пробасил он.
   - Безбожница тебя не спасёт! - неожиданно резко, так, будто его оскорбили, или задели самолюбие, откликнулся жрец. - Молись Гер-Фалу!
   Напряжение электрическим током пробежало по лицам жриц. Они вдруг нахмурились, сморщили носы, переглянулись.
   - Жри давай! - Глют сунул Аслану в руку миску с супом.
   Мы поглощали еду, хлюпая ложками и чавкая, как голодные волки, набросившиеся на добычу. Жрец и жрицы стояли над душами, как менторы, следящие за норовящими списать ответы на тестовые задания детьми. Я не сильно наелся, но мне полегчало. Тепло от супа приятно разлилось в животе. Как только мы закончили, священнослужители собрали грязную посуду, исполнили оды Гер-Фалу и его дочери, после чего их процессия упорхнула по ступеням ко входу в храм, в котором они и пропали.
   И тут я услышал не таящий любопытства женский голос, родной, будто говорила девочка Атлас из далёкого детства:
   - Сообщество пополнилось?
   Я поднял глаза и увидел её... Джейн - как воплощение Венеры из сна. Длинные тёмные волосы собраны в небрежные пучки на макушке, лицо обрамляет венец из фиолетовых прядей. Чёлка, густая и рваная, падает на брови. Карие глаза в окружении длинных ресниц - подведены угольно-чёрным карандашом. Лицо - на редкость красивое и симметричное. Короткое полосатое платьице с тонкими плечиками. Высокая, длинноногая, пышнобёдрая. Над большой грудью, между плечами и шеей, - вытатуировано множество беспорядочно разбросанных маленьких кошачьих лапок. На шее - медальон с космонавтом в скафандре. Эротичный запах... Мы никогда и нигде не встречались, ни на Земле, ни на одной из планет Содружества, - это точно.
   Я тряхнул головой, словно сбрасывая наваждение. Она глянула на меня приветливо, и я почему-то опустил глаза.
   - Джейн! - Аслан растянулся в улыбке, будто дождь сменился солнцем...
   Джейн повернулась к нему, и её лицо тут же помрачнело, словно тень легла на сияющий образ. Она набрала в лёгкие воздух, будто собираясь с духом перед тяжёлым испытанием.
   - Дочь Гер-Фала! - торжественно возгласил Фаолин, голосом мужским, но блёклым, как у евнуха.
   - Как тебя зовут? - Джейн вновь обратилась ко мне, её вопрос прозвучал мягко и нежно, как прикосновение крыла бабочки.
   - Маури, - почти не слышно ответил я, не в силах оторвать взгляда от её завораживающих очей.
   - Имя - как у инопланетянина, - заметила Джейн, протягивая мне ладонь, как бы приглашая в свой мир, полный загадок и тайн. Мой взгляд упал на её медальон.
   "Кто ты, чёрт возьми?" - билась в голове навязчивая мысль.
   Джейн перехватила мой взгляд, её губы дрогнули, как раскрывающийся бутон цветка.
   - Да, - сказала она. - Однажды наши сообщества расцветут, и каждый сможет водить звездолёт. Наука научится воскрешать мёртвых, и мы будем водить звездолёт вместе, Маури.
   - А я украл лошадь! - воскликнул горбун, его голос прозвучал неожиданно громко и резко, как удар хлыста. - Славься, дочь Гер-Фала!
   - Не слушай его, - сказала Джейн. - Не верю я ни в какого Гер-Фала. И в Кхорн-Аша я не верю. И даже - в Зур-Таргота, - она развернулась к Фаолину. - Может, расскажешь, наконец, у кого и зачем ты украл лошадь? - Затем её взгляд вернулся ко мне, теперь - полный материнской заботы. - Маури, почему ты плачешь? Мне все говорят, что я ведьма и действую на людей гипнотически, - ресницы её часто хлопали, она вертела головой по сторонам, как маленькая девочка, которую родители впервые в жизни привезли в большой город. - Какие глупости! Аслан, нужно помочь старику! Там нужно передвинуть шкаф, кажется, сегодня ты в форме. В тебе ещё много сил... Как же я соскучилась по твоей музыке, Сквир! Сыграй что-нибудь, пожалуйста! Как дела, Глют?! - она толкнула лыбящегося Глюта в плечо, будто подбадривая товарища. - Собирайся, давай! Привет, Молли! Может быть, вы все переедете ко мне? У меня есть лишняя комната, и старушка Занфира будет рада компании. Занфира - так зовут мою кошку, Маури.
   Бомжи дружно замотали головами, даже - Сквир, неистово плясавший пальцами на флейте.
   - Может быть, ты, Маури? Занфире нужно больше рук для ласки...
   Мне, изголодавшемуся по женщинам, очень хотелось принять её предложение, но, на всякий случай, я тоже покачал головой, то ли испугавшись её святости, то ли посчитав, что солидарность с коллективом - всегда надёжное решение.
   - Ну вот, - грустно сказала Джейн, словно разочарованная неожиданным отказом. - Так я и знала. А ну, вставай, Аслан! Хватит киснуть, пора размяться! Молли, скажи ему!
   И вот мы все, как по волшебству, - оказались на ногах, гномами - перед Белоснежкой.
   - Пойдёшь, Фаолин - помогать старику? - строго спросила Джейн, обращаясь к гермафродиту.
   - Дочь Гер-Фала, - обнажил беззубый рот горбун, отводя взгляд, начиная теребить чётки и читать молитвы.
   Джейн подошла к уродцу, поставила перед ним миску риса с нарезанными аккуратными кружочками огурцами и помидорами и двумя ломтиками белого хлеба.
   - Дочь Гер-Фала, - повторил Фаолин. - Я украл лошадь.
   - А мы перекусим вместе со стариком, - сказала она мне, хлопая по пухлой кожаной сумочке. - Тут - вкусняшки!
   Наша процессия под предводительством Джейн потянулась по тому же маршруту, которым я, разбитый, брёл к храму. Через арку мы шмыгнули в тенистый дворик, усаженный клёнами. Джейн набрала код на панели домофона, и мы поднялись в лифте на тридцать второй этаж небоскрёба. Дверь распахнул дедушка: маленький, иссохший, с шеей, точно куриная лапа, - дряхлая тень былого мужчины. Его однокомнатная клетушка, с газовой плитой, холодильником и стиральной машиной, встретила нас спёртым воздухом и запахом старости, въевшимся во вспученные обои. Пыль и сор покрывали ворсистый палас, в раковине скопилась немытая посуда. Холод и запустение сквозили из каждого угла.
   Джейн осмотрела ветхое жилище по-хозяйски.
   - Так, - сказала она. - Ты, Сквир, давай на стул, и играй. Аслан, Глют! Кровать - сюда, шкаф - туда, стол - вот здесь, у окна! Тесновато, но перебьёмся. Молли, дорогая, подойди-ка! Ты же знаешь, где здесь цветочный магазин? На подоконник просится горшок с цветком, правда? Вот, держи деньги, выберешь что-нибудь милое. И набор пластиковой посуды не забудь, у Вьерка - всего две тарелки, а нас - семеро. Маури, тебе - посуда, пылесос, полы - самое неблагодарное дело. Ну-ка, что тут у нас в закромах? - Джейн принялась выдвигать ящики кухонного стола, будто сундуки с сокровищами. - Ого! А в холодильнике что? - воскликнула она, заглядывая в его недра. - Прелестно! Я займусь готовкой. Вьерк! - позвала она старика. - А ну, помоги мне! Где твои специи? Неудобно же, когда некому подать перец и лавровый лист!
   И работа закипела. Под романтичные переливы флейты Сквира дело спорилось. Аромат жарящегося на растительном масле лука поплыл по квартире, прогоняя затхлость. Молли, вернувшись с пакетом из супермаркета, водрузила на подоконник горшок с пышными орхидеями - нежные лепестки трепетали, как живые. Покончив с перестановкой, Аслан, кряхтя, принялся натирать подоконники до блеска, а Глют, орудуя тряпкой, отмывал окна от серых подтёков, раздвигая выцветшие шторы, впуская в комнату солнечный свет. Молли, прихватив ворох провонявшей потом одежды Вьерка, скрылась в ванной, загружая стиральную машину и щедро отсыпая в лоток пахучий стиральный порошок.
   - Вам нужна новая одежда, мальчики, - заметила Джейн, не отрываясь от плиты. Она вновь повернулась к старику: - Вьерк! Помоги мне, старый ворчун! Где моя любимая куркума? Вон там, на верхней полке? - А потом - к Глюту: - Открой же, наконец, форточку, Глют!
   В квартиру заструился свежий, веющий летней сонливостью, воздух.
   Мне пришлось чистить сливы в раковинах и мыть политый средством на основе щавелевой кислоты унитаз - вновь наиболее неприятная работа. Аслан натирал полы, а Глют снимал шваброй паутину с углов и люстры. Спустя два часа квартирка Вьерка изменилась до неузнаваемости, превратившись, если не в шедевр по Фен-Шую, то - в нечто, достойное кисти художника-соцреалиста.
   - Ещё бы обои сменить, - заметила Джейн. - Но... В другой раз! Так, ребята, пора сервировать стол! Только один стул... Ничего, мы поедим стоя.
   Тесно стало на столе от тарелок с пловом: золотистый рис, томлёная морковь с луком, кусочки дымящейся курицы. Джейн извлекла из сумочки бутерброды с ветчиной и салатовыми листьями и пакетики с цветочным чаем. Она расставила всё это на столе с такой тщательностью, словно боялась оставить натюрморт незавершённым. Сквир разложил чайные пакетики по кружкам и пластиковым стаканчикам, а Молли, ловко орудуя чайником, залила их кипятком. Вьерк, шаркая ногами, приволок вазочку с кусковым сахаром. Мы молча, сосредоточенно, как солдаты перед боем, приступили к трапезе. Я отметил дрожь в руках Аслана, когда тот подносил ко рту ложку, или кружку, и встретился взглядом с Джейн. Кажется, направление наших мыслей совпадало.
   - Фаолин многое теряет, отказываясь, - внезапно заметила Джейн, отпивая глоток из тонкого пластикового стаканчика. - Взаимопомощь - вот, что поможет окрепнуть сообществам. Наши сообщества должны наладить связь между городами. Народ недостаточно грамотен, и нам потребуется образовывать друг друга. В будущем, когда мы станем сильными, мы даже сможем приобретать вскладчину земли. По всей Кибернии, нет - по всей Ксантарии, должна расцвести единая сеть коллективов взаимопомощи. Когда сообщества окрепнут, коммуны смогут взять политическую власть. Власть коммун - это и есть коммунизм.
   Я слушал её, и думал о том, как же жаль, что не с ней мы имели дело на Люминадрии. Словно угадав мои мысли, Джейн неожиданно возгласила:
   - Мы будем управлять ресурсами разумно - не так, как эти динозавры. Но когда мы победим старение, нам понадобится большее - необходимо терраформировать планеты системы Кассандры. Нет, этого - мало! Нам нужны звездолёты! В космосе должно хватить ресурсов на всех!
   Взор мой невольно упал на её медальон.
   - Да, Маури. Кажется, тебе есть, что сказать об этом? - спросила Джейн, не упустив из виду мой интерес.
   - Да, - отозвался я, опуская глаза.
   - Так скажи же.
   - Не сейчас, Джейн, - молвил я. - Потом.
   - Нет, так дело не пойдет, - покачала головой Джейн, её тон стал настойчивее. - От сообщества секретов у тебя быть не должно. Я и от Фаолина однажды добьюсь, какую лошадь, и у кого, он украл.
   Джейн смотрела на меня выжидающе.
   - Дело не в тайне, Джейн, - оправдывался я. - Мне не поверят.
   - Я - поверю, - твёрдо сказала Джейн.
   И тогда я решился на признание:
   - Я не с этой планеты, - произнёс я, голосом подпольщика. - Мой планетолёт уничтожен. Планета, с которой я прибыл, называется Земля, и у нас давно всем управляют коллективы свободных людей. Очень долго рассказывать мою историю...
   Выслушав моё откровение, сотрапезники и бровью не повели.
   - Я поняла, - смягчившись, ответила Джейн. - Об этом ты расскажешь мне наедине. Сегодня вечером, на набережной. Хорошо?
   Я кивнул, чувствуя невероятное облегчение.
   - Хорошо, - промямлил я, ловя себя на сладком предчувствии новой, неведомой игры.
   Вечер в тесной квартирке Вьерка подошёл к концу. Поблагодарив старика за приют, мы засобирались и, наконец, покинули его дом, оставив за порогом запах варева и тошнотворный дух старости.
   - Маури? - Джейн повернулась ко мне на узкой улочке, и её вкрадчивая речь потонула в гуле портового города. - Прогуляемся на набережную, или ты - с сообществом?
   Я ощутил на себе её взгляд, пронзительный и проверяющий. Слова вертелись на языке, но подобрать верное не удавалось.
   - На набережную, - ответил я, наконец. - Я ещё вернусь, - неуверенно бросил новым друзьям, пообещал скорее - себе, чем им.
   Мы проводили взглядом их фигуры, будто направляющиеся в Изумрудный город по дороге из жёлтого кирпича, и двинулись в путь, вскоре свернув на широкий бульвар, утопающий в зелени платанов. Когда порт остался далеко позади, мы стали спускаться к океану, к колышущейся зыби волн. Вечер опускался на Гримзон, окутывая город сизой мглой. Уличные фонари зажигались один за другим, разбрасывая на асфальте нерезкие пятна света. В воздухе витал солёный морской запах и тонкий аромат цветущих лип. Звуки портовой суеты постепенно стихали, уступая место плеску воды и убаюкивающему шелесту листвы.
   В этой части бульвара царила иная атмосфера: рестораны и кафе манили теплом и уютом, пассажирские катера, покачиваясь на волнах, мерцали огнями на рейде, оставляя на воде дрожащие дорожки света. Пары неторопливо прогуливались под сенью деревьев, переговариваясь едва слышно. Скейтбордисты и толстяки, совершающие пробежки для избавления от лишнего веса, хозяева с собаками на поводках... Одинокие фигуры в коротких чёрных юбках и кожаных куртках, расшитых блёстками, застыли у гранитных перил, словно ночные бабочки, зачарованные светом фонарей. В вышине, неторопливо вращаясь, сияло колесо обозрения, бросая на воду разноцветные блики. Мы приблизились к перилам, облокотились, глядя на белые, оранжевые и голубые звёздочки - целые галактики по берегам бухты, слушая рокот прибоя и шёпот вечернего бриза - Гримзон.
   - Рассказывай, Маури, - попросила Джейн, нарушая молчание. Не то нетерпеливо, не то - в ожидании.
   И я поведал ей всё, что изливал тебе в этих строках, Аслан, и даже - то, о чём ещё не успел написать, упуская лишь детали, сокращая долгие монологи, сжимая в несколько фраз целые эпохи. Я говорил о Земле, о скитаниях в космосе, о трагедии Нексуса-Седьмого, о безнадёжности Ксантарии, и - о надежде, таящейся в глубине её чёрных, как у звездоглавов, глаз.
   - Я же для тебя - сумасшедший, как Фаолин? - печально закончил я исповедь, пытаясь прочесть книгу её мимики.
   Джейн медленно покачала головой, её темные локоны скользнули по плечам шёлковым водопадом.
   - Нет, - ответила она негромко, спокойно и уверенно. - Во-первых, Фаолин для меня - не сумасшедший. И я, рано или поздно, добьюсь от него правды: какую лошадь, и у кого, он украл. А во-вторых... - Джейн повернулась ко мне, её карие глаза смотрели честно. - Нет, Маури. Ты - есть, и твои слова для меня - правда. Но и мои слова для тебя - правда, если ты хочешь быть другом. Договорились?
   Она протянула мне ладонь, тёплую и сухую, и я пожал её нежно, как если бы заключал важный договор, от которого зависела судьба целой планеты.
   - Договорились, - согласился я.
   Джейн улыбнулась застенчиво, и её лицо стало ещё прекраснее.
   - Пойдём ко мне, в тепло и уют, или останешься жить в сообществе? - повторила она вопрос, мурлыкающе и призывно.
   Я посмотрел в её глаза, и вдруг отчётливо осознал: мне не нужны ни тепло, ни уют. Астронавтам не привыкать к спартанским условиям. Мне нужна она сама, её присутствие рядом, её любовь. А всё остальное - приложится. Или - нет, но это уже не имело значения.
   - Я возвращаюсь к сообществу, - сдавленно отреагировал я, не отрывая взгляда от её лица. Сердце страдало, но в душе царил мир и покой, будто я, наконец, нашёл то, что так долго искал.
   - Я знаю, что у тебя на уме, - промолвила Джейн, её голос звучал понимающе и грустно. - Так смешно, что ты боишься сказать мне об этом прямо. Послушай, у меня тоже есть своя история...
   Я кивнул, и Джейн не спешила отпускать меня, будто в её душе толкались, как пассажиры в переполненном вагоне метро, ненаписанные строки. Она опустила глаза, погружаясь в воспоминания...
   - Мама, папа, Занфира, и я... - продолжила она, как бы издалека. - Мы жили не близко отсюда... Но тоже - на берегу океана. Дом наш был небольшой, но уютный, с резными ставнями и садом, полным фруктов... Тогда Занфира была ещё молодой и могла иметь котят. И я... Была совсем подростком...
   Голос её сорвался, кажется, она собиралась с мыслями, прежде чем возобновить рассказ.
   - Однажды к Занфире пришёл мартовский кот, - вернулась к повествованию Джейн. Я помню, как он смотрел на неё... - Джейн поймала мой взгляд. - Так, как сейчас смотришь на меня ты. И Занфира забеременела. Вскоре она окотилась четырьмя котятами. Ох, какие же они были маленькие, пушистые... Комочки живого тепла. Я очень любила их... Играла с ними целыми днями.
   В её глазах блестели слёзы, как роса на ложах ромашек.
   - А потом... - Джейн замерла на полуслове. - Потом пришёл тайфун. Ночь была тёмная, страшная... Ветер выл, как зверь, дождь хлестал в окна, будто в стёкла бросали камни. Ураган замкнул электропроводку... Так много в последнее время стало ураганов, они пришли вместе с потеплевшим климатом, если верить статистике...
   Джейн передёрнулась всем телом, словно очнувшись от кошмара.
   - Пожар вспыхнул ночью, пока мы спали, плотно затворив ставни. Занфира разбудила мяуканьем. Она рвалась к двери, царапала когтями дерево... Всё пылало огнём, дом горел как спичка. Пелена дыма застилала глаза, нечем было дышать. Котята кричали откуда-то из-за стены пламени... Я бросилась их вытаскивать, одного за другим...
   Джейн вытирала слёзы, наверное, стесняясь их. Я ждал, не решаясь её торопить, разумея боль, которую она испытывала.
   - В общем, - сказала она, наконец, надтреснуто, - дом сгорел дотла. А котята... - она вновь умолкла, вздохнув тяжело. - Котята задохнулись. Они лежали передо мной во дворе на траве - маленькая грудка похолодевших телец... Такие крохотные, пушистые...
   И тут она безутешно разрыдалась, её плечи затряслись. Я притянул её к себе, прижал к груди, гладя по волосам, пытаясь утешить невосполнимую утрату, залечить незаживающую рану, раздвигал чёлку и целовал в лоб.
   - В тот же день, - говорила она сквозь слёзы, - я пошла с мёртвыми котятами к знакомому парню, кольщику. И каждую лапку он отпечатал над моим сердцем. Видишь? - Джейн отстранилась, приподнимая лямку на платье, обнажая татуировки маленьких кошачьих следов. - Каждую лапку - в память о них. Он скопировал все линии, все изгибы. Это был очень хороший кольщик.
   Я смотрел на татуировки, и сердце моё сжималось от жалости и сострадания.
   - Вскоре мы переехали к бабушке, - сказала она, немного успокоившись. - Дом был тесный, неуютный, полный старых вещей и дурных воспоминаний. Я не смогла смотреть, как отец приходит домой, сломленный, униженный, уставший таскать мебель целый день, на какой-то там этаж. Он тут же опрокидывал в себя стопку водки, пытаясь забыться, утопить горе в дешёвом пойле. А мать... Мать мыла полы за старыми и немощными в доме престарелых... Чтобы кормить меня.
   Дыша прерывисто, она вновь повернулась ко мне.
   - Тогда я уехала в Гримзон, - произнесла она ровно и безжизненно. - Стала жрицей любви. Как дочь Гер-Фала. Я жила в палатках среди бездомных и слышала, о чём говорят отверженные Кибернии. - Видишь, Маури... Моя история не так пристойна, как жизнь жрицы Гер-Фала. Всё началось с восстания... Ты ведь слышал про восстание стариков?
   Я покачал головой, внимая ей, стремясь не упустить ни единого слова, ни малейшей интонации, дивясь непостижимой силе и стойкости девушки.
   - Началось всё с того... - продолжила Джейн, её глаза затуманились, словно скрывая за завесой слёз картины прошлого. - Старый бомж, совсем дряхлый старик, пытался украсть булочку на рынке. Голод - не тётка, как говорится... Но полицай оказался настороже и схватил вора за руку. Старик же, измученный и отчаявшийся, вынул из кармана раскладной нож, какие используют в поездах, и замахнулся на полицая. Полицай выстрелил в него без предупреждения, прямо на глазах у толпы. Бродяга упал, как подкошенный, кровь запятнала серый асфальт... Зеваки поглядели, и... Разошлись. А потом... Потом - взорвалось!
   Я не собирался перебивать...
   - Старики встали на сторону бродяги, а не государства, - голос её звучал теперь отрывисто, как пулемётные очереди. - Смерть бомжа стала катализатором. Они увидели в нём себя, свою собственную беспомощность и оскорблённость. Мизерные пенсии, после долгих лет трудовой жизни, ради процветания страны... Начались митинги. Толпы сливались с толпами и поглощали в себя новые толпы. Восставшие наводнили улицы Гримзона. Гнев толпы был страшен, неудержим... Однажды, выйдя из палатки, я увидела одну такую толпу, и ... - Джейн защёлкала пальцами. - И влилась в неё, как загипнотизированная. Не могла противиться этому порыву, общей воле, жажде справедливости...
   Она вновь остановилась, и пауза затянулась, словно между нами пролегла бездна непонимания, непреодолимая грань, разделяющая два мира - её мир горя и страдания, и мой мир сомнений и неуверенности.
   - Здесь много всего было, в Кибернии, - сказала она уже более мирным тоном, словно шторм в её душе постепенно утихал. - Отряды народной милиции порой формировались из откровенных бандитов, надеявшихся занять место полицаев после революции. Люди строили баррикады, жгли полицейские автомобили...
   Она усмехнулась горько, будто запамятовав о чём-то...
   - Образовались коммуны в Гримзоне и в Тарнгаре, - докладывала она сухо, как чат-бот. - Анархисты, учившие взаимопомощи, пользовались огромным авторитетом среди маргиналов. Их речи звучали красиво, убедительно... Люди верили им, как слепые - поводырю. И что ты думаешь, Маури?
   Её взгляд устремился в даль, куда-то за горизонт... Ветер трепал её волосы, как паруса...
   - Анархисты позволили войти в сообщества агитаторам от либералов, - разочарованно протянула она. - Те бродили среди восставшего народа, обещая золотые горы, рай на Ксантарии, свободу и равенство - только разойдитесь и проголосуйте. И люди поверили краснобаям. Кто же не хочет верить в чудо? Особенно - если это поможет снять риск для жизни? Тем более, в коммуне Гримзона однажды застрелили своего, в пьяной разборке. Анархисты же на всё смотрели сквозь пальцы. Коммуны рассасывались, как леденцы под языком... А когда ослабли, национальная гвардия решилась на штурм. Автономные зоны взаимопомощи пали, как плохо сложенный шалаш из веточек для разведения костра. Революция захлебнулась, она и была обречена на провал, потому что нас, припавшим к ногам Гер-Фала и его дочери, было меньшинство. А остальных - всё устраивало.
   Джейн вновь встретилась со мной глазами.
   - Придя к власти, либералы выделили много денег своим марионеткам на Исла-Нуре, распалив там войну, - закончила она рассказ. - Все дни восстания я бинтовала избитых и раненных, поливала их зелёнкой, йодом и перекисью, накладывала гипс, ухаживала за ними... Старики оценили мой труд. Вскладчину они, на свои издевательские пенсии, сняли для меня частный домик с садом, в одном из гетто Гримзона, и заплатили за мою учёбу в медицинском институте. Они по сей день платят за меня... И я принадлежу старикам.
   Джейн тряхнула головой.
   - Ты уверен, Маури, что нуждаешься в моей ласке? - спросила Джейн, будто резким движением руки оборвала гитарную струну.
   Буря страстей захлестнула меня - непонимание, искушение, сочувствие...
   - Ты - крепкий парень, - улыбнулась Джейн. - Золотиков, которые ты сможешь выручить за погрузку, хватит тебе, чтобы купить ночь у любой из моих сестёр. Ты же видел сегодня ночных бабочек? Да, придётся поднакопить. Здесь есть сёстры вкуснее меня. Тебе хватит пятидесяти золотиков. А за сто золотиков они будут искренне тебе благодарны.
   Она глядела на меня, как кошка, будто предлагая сделку, от которой трудно отказаться. И в её глазах я прочёл не только соблазн, но и - надежду, словно она ждала от меня чего-то ещё, помимо простого согласия на ночь любви.
   - А если ты спасёшь их, как тот, другой, твой Аслан, спас Айлин Ли, - её голос звучал теперь почти умоляюще. - Будут чтить тебя, как Гер-Фала! Ты ведь понимаешь, Маури? Ты можешь спасти любую из них...
   Джейн поправила чёлку.
   - Я ведь не могу иметь детей, Маури, - внезапно прошептала она. - Болезнь, подхваченная от мужчины... Сожгла мои внутренности. Я поняла это не сразу. Случился выкидыш, и гинеколог сказал...
   Она уронила лицо в ладони и разревелась. Я отпрянул, напуганный её чувственностью.
   - Маури... - дребезжала она расстроенной гитарой. - Я знаю, о чём ты думаешь. Ты думаешь глупости. Я живу для людей. Я готова тебе отдаться, бесплатно, но я вижу, что ты не готов, ты не хочешь ощущать себя одним из тех мужчин, которые платили меня, потому что среди них - тот, кто лишил меня права иметь детей. Но ты не понимаешь... Я живу не для себя. Для людей, как твой Аслан. Всё зависит от твоего выбора, от твоей правды. Я - тут, но как бы уже - там, на твоей Земле, в Аэлии. Я состарюсь здесь и умру, но однажды наука воскресит меня, а ты, уже давно бессмертный, силами ваших биотехнологий, поймёшь, как вырваться за пределы Сферы вокруг системы Кассандры, и мы будем вместе водить звездолёт. Слышишь, Маури?
   Я кивнул, содрогаясь от могильного холода. Она молила, или пророчила, а может - испытывала?
   - Ты идёшь со мной, заниматься любовью, или возвращаешься к сообществу?
   Вопрос её прозвучал пощёчиной, убивающей сладкие грёзы.
   - Я возвращаюсь к сообществу, - глухо отозвался я, ощущая, будто меч, посвящающий в рыцари, возложен на моё плечо. Выбор сделан, путь определён, и теперь оставалось лишь следовать ему до конца, не оглядываясь назад, не сожалея о потерянном, не сомневаясь в правильности принятого решения.
   - Хорошо, - ответила Джейн, как звоном колокола, возвещающим о начале новой эры. - "Отлично" сказать не могу. Потому что ты выбрал себя. Но я принимаю твоё решение. Такова твоя правда, Маури. И я не вправе тебя осуждать.
   И вдруг, словно вспомнив о чём-то важном, Джейн предложила:
   - Как насчёт того, чтобы прокатиться на колесе обозрения?
   - У меня нет денег, - мрачно сообщил я.
   Джейн улыбнулась.
   - Я заплачу, - сказала она и взяла меня за руку.
   Она повела за собой, через орды бездельников, туда, где возвышалось колесо обозрения. Огни аттракционов манили переливчатыми красками, суля имитацию приключения, с адреналином в крови, в мире иллюзий и волшебства. У небольшой зелёной будочки с кассой мы остановились, и Джейн купила пластиковую карточку, два круга, отдала её мне. Обнулив карточку у работницы на пропускном пункте, мы забрались в открытую кабинку, неустойчивую, как старое кресло на роликах. Я защёлкнул предохранительную цепочку.
   Колесо медленно вращалось, плавно покачивалась и поскрипывала кабинка, поднимаясь выше и выше, открывая панораму ночного города во всём великолепии. Первые полкруга мы молча созерцали уменьшающийся в размерах парк, разворачивающуюся следом - набережную, и, с высоты птичьего полёта, - сверкающие небоскрёбы Гримзона. Ветер развевал локоны Джейн, отдельные волоски касались моих щёк, щекоча кожу и будоража воображение.
   - Знаешь, - заметила Джейн, будто размышляя вслух. - А я ведь могу сделать так, чтобы Айлин Ли и Лилирия отдали тебе твою долю. Если только... Если только увижу их...
   Я недоумённо вскинул брови.
   - Это возможно при одном условии, - настаивала она. - Ты должен принести жертву сообществу, Маури. Жертву такую, какую сочтёшь достойной, чтобы люди продолжили верить в меня. В нас. В нашу общую правду. А если они перестанут в меня верить - ничего не выйдет. Понимаешь, Маури? Вера - великая сила. Она может творить чудеса.
   Я задумался над её словами. Жертва? Какую жертву я могу принести сообществу, не имея ничего, кроме пустых карманов и разбитого сердца? И кто она такая, эта странная девушка, утверждающая, что способна творить чудеса и вершить судьбы людей?
   - Если я получу свою долю денег, - ответил я, наконец, - пусть ими распоряжается сообщество. Выделяя мне ровно столько, сколько сочтёт нужным. Мне много не надо. Лишь бы хватило на хлеб и кров.
   Джейн покачала головой, усмехаясь.
   - Этого мало, Маури, - сказала она твёрдо. - Этого недостаточно, чтобы доказать веру.
   Я посмотрел на неё вопросительно, не понимая, чего ещё она от меня хочет. Жертва - так жертва, но что у меня есть, кроме собственной жизни?
   - Старик Лео ждёт тебя, - внезапно напомнила Джейн, её речь звучала как откровение. - Ты должен его навестить, Маури. Во что бы то ни стало. Это - твой долг, и - твоя жертва.
   Какое-то противоречие занозой застряло в душе. Старик Лео... Забытый пастух... Да, я обещал навестить. Но в Ирданию меня не тянуло совсем... Джейн словно видела нечто, для меня незримое - некий корень проблемы, вычленив его из моего беспорядочного повествования, её слова - как укор совести.
   - Да, - откликнулся я, опуская глаза. - Ты права, Джейн. Старик Лео ждёт меня. Я должен его навестить. Во что бы то ни стало. Этого обещания достаточно, чтобы утвердить веру?
   Лицо Джейн стало ещё одухотворённее.
   - Да, Маури, - сказала она. - Если ты любишь меня, ты не сможешь нарушить слово.
   - А ты? - встревожился я. - Ты меня любишь?
   - Конечно, люблю, - ответила легко. - Моё сердце прямо сейчас бьётся для всех живых существ планеты, в унисон с их сердцами. Как я могу тебя не любить? - Джейн подмигнула мне. - Не понимаешь, да?
   Наконец, мы истратили наши круги. Кабинка приближалась к нижнему краю колеса обозрения, я расстегнул цепочку, подхватил Джейн за руку, и мы спрыгнули на асфальт.
   - Пойдём, Маури, - призвала Джейн. - Проводи меня до дома. Здесь опасно одной бродить по ночам.
   И мы побрели назад, по зловещим улицам Гримзона, через деловые кварталы, потом - по извилистым трущобам, с их нищетой и безнадёгой, пока, наконец, не поднялись на невысокий холм. За ветхим проволочным забором, в глубине вишнёвого сада, маячил одинокий силуэт деревянного домика Джейн. Над головой проносились летучие мыши, а внизу, вдалеке, как маяк, бледнел, словно излучая мистическое свечение, храм дочери Гер-Фала.
   У калитки Джейн остановилась, повернулась ко мне.
   - Позволь мне поцеловать тебя в губы, Маури, - сказала она и прикоснулась к моим губам легко, как бабочка, присевшая на цветок, и тут же отстранилась.
   Я облизал губы, будто собираясь найти на них сладкие остатки её поцелуя.
   - Ты уверен, что не желаешь зайти внутрь? - спросила она.
   Я покачал головой.
   - Уверен.
   - До завтра, Маури! - сказала Джейн. - Передавай привет сообществу!
   Она открыла калитку, и в свете фонаря на крыльце мелькнула фигура Занфиры - старой кошки черепаховой окраски, с растрёпанной шерстью. Джейн махнула мне ладонью на прощание и затворила калитку, оставляя одного в сумраке ночи. Я развернулся и быстро зашагал прочь, не оглядываясь назад, не желая видеть, как красавица исчезает в темноте дома. Скоро я вернулся к памятнику Гер-Фалу и его дочери. Как выяснилось, культовое сооружение располагалось всего в двухстах метрах от дома Джейн. Мои новые друзья спали безмятежным сном простившихся с гордыней. Молли и Сквир прильнули друг к другу. Храпел у самых ног Гер-Фала, лёжа на животе, Глют. Поодаль стонал, раскинув руки и ноги в стороны, Аслан, будто распятый на кресте. Свернулся в углу калачиком Фаолин. Я справил малую нужду под платаном, после чего вернулся к монументу, устроился на спине у ног дочери Гер-Фала, вытянув конечности, глядя в небо. В Гримзоне не разглядеть Млечного Пути - слишком много света, которым ночной город словно дышит. Лишь тусклый треугольник из крупных звёзд - над головой. Я прикрыл веки и постепенно провалился в сон. Ко мне пришли... Красивые сны.
   Утром сквозь дремоту пробилась флейта Сквира. Мелодия плела кружева на тему несправедливости и сердечной боли, разливаясь над сонным приютом у храма. Я потянулся, вскочил на ноги и протёр глаза. Молли, склонившись, ласково гладила приблудную кошку, одну из тех, что обретались здесь в великом в изобилии, будто под покровительством богов. Её пассы - как заря, ласкающая небо. Аслан, очистившись от хмеля, сидел, обхватив колени руками, мрачно взирая на первых прихожан, тянущихся к вратам храма. Глют, как всегда - молчалив и угрюм, ковырялся в носу. Фаолин же, не отрываясь от чёток, твердил молитвы.
   - Работать пойдёшь? - буднично спросил Глют.
   Я примостился на постамент.
   - Пойду.
   - Дождёмся завтрака, и - двинем, - буркнул Глют.
   Любопытство, вяло тлеющее во мне, вдруг вспыхнуло искрами.
   - Что за легенда о дочери Гер-Фала? - спросил я. - В Ирдании о таком не говорят. Там в Кхорн-Аша верят.
   Сквир отложил флейту, положив её рядом со шляпой, в которую уже успел упасть золотик.
   - Гер-Фал сотворил мир смертных, - начал он с торжественностью сказителя. - Он думал, что создал совершенство. Мир, где каждый жил, старел и умирал, не ведая тоски вечности. Дети рождались, и каждое новое дитя обретало счастье свежего взгляда на мир, с чистого листа. Таков был замысел Гер-Фала. Но взирал Гер-Фал на своё творение и видел: люди живут не в мире, и радости не знают. Несмотря на изобилие даров, сильные угнетали слабых. И не мог постичь Гер-Фал, где же изъян его труда.
   Сквир замолчал, будто погружаясь во тьму веков, и продолжил таинственно:
   - Тогда Гер-Фал решился на невозможное - воплотиться в смертном обличье, да так, чтобы напрочь забыть о своём божественном происхождении. Чтобы на собственной шкуре, как говорится, испытать, в чём - ошибка? Случилось это тысячу лет назад... Родился Гер-Фал в богатом доме и рос мальчиком набожным, каждый день вознося молитвы... Самому себе. Ведь Гер-Фал не ведал, что он и есть Гер-Фал. Вырос Гер-Фал и женился. Семерых детей родила ему жена - шестерых сыновей и одну дочь. Супруга, однако, увы, рано покинула мир смертных, сражённая неисцелимой хворью. Гер-Фал же, по обычаю древнему, сосватал дочь за жениха завидного - богатого, да знатного. Но дочь, сердцем чутким почуяв неладное, отказала жениху, ибо не было в сердце её любви, лишь - холод и пустота. Гер-Фал, гневом праведным воспылав, проклял дочь и из дома выгнал. Но не покидало Гер-Фала смутное беспокойство. Сыновья его, хоть и послушны были воле отцовской, никогда не смели поднять глаза на Гер-Фала, словно стыдясь чего-то, или страшась неминуемой кары. И решил Гер-Фал покинуть дом, дабы пожить среди простых смертных, узнать их думы и чаяния. И помыслил Гер-Фал: если сыновья его любят, хоть малой толикой - сыновней любовью, - непременно отыщут отца. Таков был замысел его, но, увы, - тщетный.
   Сквир вздохнул, словно карма Гер-Фала придавила его, как тот самый атмосферный столб в десять - пятнадцать тонн, который люди с чистой совестью не ощущают.
   - Долгие годы скитался Гер-Фал по свету, не ведая покоя. Работал - не покладая рук, то - у рыбаков в море, то - у плотников в мастерской, то - у каменщиков на стройке. Но нигде не находил он утешения. Однажды, нелепая случайность - вывихнул Гер-Фал ногу, да так неудачно, что лишился возможности трудиться в поте лица, добывая хлеб насущный. Двинулся тогда Гер-Фал, хромая и голодный, в обратный путь, в родной город, надеясь на милосердие сыновей. Но мир оказался чёрств и глух к его мольбам. Просил Гер-Фал подаяния на паперти, но сердца людей - ожесточились, как чёрный камень, из которого слагают памятники Гер-Фалу. Нога его распухала, боль становилась нестерпимой. Кое-как, собрав последние силы, добрёл Гер-Фал до отчего дома. Гордость не позволяла ему просить помощи у сыновей, и он, изнемогая, присел у рыночной площади с протянутой рукой, умирая от голода и безысходности. И никто не подал ему, калеке, ни единого золотика, ни краюхи хлеба. Ни верующие, ни безбожники. И сыновья, проходившие мимо по рынку, не узнали отца. И вот, в час предсмертный, когда уже готов был Гер-Фал проститься с жизнью, заметил он вдруг в толпе жрицу любви - падшую женщину, презираемую всеми, отверженную обществом. То была его дочь, кою проклял и изгнал из дома. И узнала дочь отца, хоть и в лохмотьях нищенских. Но, увы, нечем было ей накормить его, ибо сама жила она в последнее время впроголодь. Подхватила она болезнь постыдную, занимаясь ремеслом греховным, и знахари не могли исцелить её, дабы вернулась к заработку. Но сердце дочери Гер-Фала было исполнено любви и сострадания. Видя, что отец погибает на глазах, от голода и немощи, решилась она на отчаянный шаг - поймать священное животное Гер-Фала - кошку, дабы тайком сварить суп, на последнем издыхании. Так и сделала дочь Гер-Фала. Принесла отцу суп из кошачьего мяса. Поел Гер-Фал, и к нему вернулись силы. Простил он дочери своей грехи вольные и невольные, и спросил: отчего же суп сей - столь необычен на вкус? Доверчивая девушка, не тая ничего, открыла ему правду - страшную и святотатственную. Гер-Фал же, ужасом объят, будучи набожным до мозга костей, убоялся кары небесной за содеянное. Поговаривали: кто кошку съест - тот получит проклятье на род, и уродятся в семье уроды на семь колен. Возопил тогда Гер-Фал, дабы все слышали, на весь базар, что дочь его - кощунница и преступница! Дошло до жрецов Гер-Фала, и те, не медля ни секунды, призвали стражу. Схватили дочь Гер-Фала, и, не вняв мольбам и оправданиям, зажарили живьём на медленном огне, в медной бочке, дабы искупить грех и покарать святотатство. А через несколько дней после её кончины, почил и сам Гер-Фал, ибо некому было подать ему миску супа, убогому. Но в тот миг, когда покинул Гер-Фал мир смертных, проснулся он богом, и сердце его сжалось от ужаса и горя, узрев, что натворил он, по слепоте своей, забыв, кто есть изначально. И понял Гер-Фал, наконец, в чём изъян его творения... И сотворил он иной мир, без греха - мир, в котором воскресил дочь свою, на веки вечные. И решил Гер-Фал так: праведников Ксантарии, сострадающих и помогающих ближнему и дальнему, будет он воскрешать в мире без изъянов, коим станет править дочь его, милосердная и справедливая. И возвестил о своём решении Гер-Фал через пророков, дабы ведали все, и чтили, и трепетали...
   Сквир запнулся, воцарилась мертвецкая тишина. Фаолин, как эхо, подхватил последнюю фразу, воздев руки к небу:
   - ...И возвестил о своём решении Гер-Фал через пророков...
   - Есть тут какая-то несправедливость, - нарушил я молчание. - Если Гер-Фал, воплотившись среди смертных, сам забыл о сострадании - выходит, сам он был с изъяном. И почему тогда не простить ему грешников, как простил он самого себя?
   Фаолин вскинул на меня взгляд, полный праведного гнева.
   - Не тебе, смертному, судить о мудрости Гер-Фала! - прошипел он резко и со злобой, как змий.
   - И потом, как я понял, Гер-Фал скучал, будучи бессмертным, - не унимался я, пытаясь докопаться до сути, не отступая перед яростью гермафродита. - Смог ли он сделать так, чтобы не маялись воскрешённые избранные, начиная с его дочери?
   Фаолин плюнул в сердцах и отвернулся, не желая продолжать бессмысленный спор с еретиком.
   А потом явились жрец со жрицами, и нас накормили... Снова - перловым супом с тушёнкой и чёрным хлебом. После трапезы мы с Глютом отправились в порт. Дни потекли в изматывающей рутине: я и Глют - как бурлаки, тянули лямку нескончаемой работы, разгружая трюмы судов, прибывших из дальних странствий. Ещё в общую кассу приносили деньги Сквир и Молли. Аслан же - напротив - щедро разбрасывал раздобытые нами позолоченные искры в вечернем мраке портовых кабаков. Фаолин довольствовался тем, что подавали жрецы и Джейн, к общей кассе он не прикасался.
   Джейн приходила почти каждый день, стараясь ускользнуть от цепких взглядов жрецов Гер-Фала, не одобрявших визитов атеистки к падшим душам. В нашем неустроенном сообществе Джейн взращивала хрупкий росток взаимопомощи. Мы, как могли, опекали одиноких стариков, ища утешение в доброте. Однажды Джейн - эта вестница надежды, увлекла нас за собой, в сумрачные кварталы, где ютились изгои Гримзона. В смрадном приюте для бездомных мы дали импровизированный концерт, глуша чувство обречённости тихой мелодией флейты и неуклюжими танцами в стиле "Буратино", делясь скудным пропитанием, как братья и сёстры по несчастью. Иногда, вечерами, под покровом ночи, мы устраивали молчаливые демонстрации у стен тюрьмы Гримзона, окутывая зловещие башни лучами карманных фонарей, даря узникам незримую поддержку, ища опору в солидарности с отверженными. Джейн называла эти акции демонстрациями шума и утверждала, что полезны они не только заключённым, но и сообществам, в случае, если их членов настигнут полицаи - будет на малой земле поддержка среди арестантов.
   - Ты же сама говорила, - как-то заметил я Джейн, пока она делилась со мной хлебом и водой, - что революция захлебнётся, если не опираться на большинство, а сама ведёшь работу с маргиналами.
   Джейн приложила к ноздрям букет из подаренных мной алых роз.
   - Да, - отозвалась она, выуживая из сумочки телефон. - Но большинство... - Она махнула тонкой кистью руки в сторону небоскрёбов. - Большинство подобно тем автоматам, с которыми тщетно пытался вступить в контакт твой друг Алекс на Нексусе-Седьмом, я ведь помню твой рассказ...
   Она провела пальцем по экрану, открывая некое приложение, и протянула телефон мне.
   - Видишь? - спросила она, указывая на бегущие строки текста. - Тут - чат с представителями славного большинства. Попытайся понять, о чём они говорят.
   Я взял телефон, погружаясь в нагромождения из бессмысленных сообщений. Обрывки фраз, смайлики, пошлые шутки, мемы - это действительно напоминало сетевые архивы Нексуса-Седьмого после наступления технологической сингулярности.
   - Фильмы, игры, мода, секс, алкоголь... - прочитал я вслух, не понимая, к чему клонит Джейн. - О развлечениях... И - да, они ждут контакта с тобой, как жаждущий мечтает о глотке воды в пустыне.
   - Пусть напьются, - горько усмехнулась Джейн, отбирая у меня телефон.
   Она вызвала на экране функцию видеозвонка и устремила взор в объектив камеры. На другом конце линии завспыхивали, одно за одним, глянцевые, будто отполированные, лица, в обстановке комфортабельных, но унифицированных квартир. Видеоконференция. Джейн заговорила, голос её звучал звонко и вызывающе, как боевой рог, влекущий к сражению.
   - Я приглашаю вас на танец! - воскликнула она, обращаясь к собеседникам. - Выйдите из душных клеток своих квартир, вберите в грудь свежий воздух свободы, окунитесь в народные ритмы, танцуйте с нами! Народ - океан, а вы, в своём интернет-мирке - как в болоте со звездоглавами! Неприкаянные души, обречённые на одиночество в стенах тюрьмы Гримзона, не имеют возможности танцевать со мной, видят свет, но не слышат шум, и не ведают, о чём эти звуки, а вы-то чем оправдываете бездействие? Почему вы покорно сидите в добровольном заточении своих камер, простите - комнат, словно вас арестовали, оковали цепями из страха? Неужто ужас перед припавшими к ногам Гер-Фала заставляет вас усерднее вращать хомячиное колесо? Посмотрите на моих друзей, нищих и убогих, - они не боятся жизни, не прячутся от ветра перемен, не избегают открытого пространства, и они - танцуют со мной! Ничего на свете лучше нету, чем бродить друзьям по белу свету! Выходите на улицы, дышите полной грудью, встречайте закат и рассвет вместе с нами, пляшите под звёздами, обнимайте друг друга, любите жизнь, пока не поздно! Вы ведь не глухи, не слепы, не бесчувственны? Вы ведь слышите меня? Вы ведь воспринимаете смысл моих слов, а не только белый шум, доносящийся из космоса? Неужели над системой Кассандры Пришельцы соорудили невидимую сферу? Смотрите, как прекрасно на дворе! Я слышу угнетённый народ Кибернии, и мой глас - его глас! В этот голос вы влюблены! Не заработайте горб, сидя в четырёх стенах - разучитесь ходить, как калеки, заработаете пролежни на задницах, а то и - геморрой! Выбирайтесь танцевать, пока ещё не поздно!
   И, бросив последний призыв, Джейн резко отключилась, словно хлопнув дверью перед носом неблагодарной публики.
   - Они примут тебя за ненормальную, - хмуро прокомментировал я. - Зачем ты сказала им про Пришельцев, Сферу и звездоглавов?
   Джейн тряхнула головой.
   - Нет, - отвечала она твёрдо и неукротимо. - Будучи бездомной, я выучила не только человеческую психологию, но и логику массового сознания на "отлично". Эти люди слишком образованы и чересчур умны, чтобы посчитать меня за юродивую. Сообщение о системе Кассандры - напротив, заставит их насторожиться, пробудит их любопытство, пощекочет нервы, заинтригует их праздный ум. Более того, все они безнадёжно влюблены в меня, словно околдованы чарами ведьмы. И эти "ботаники" осознают после моего звонка, что Я есть, в очередной раз - вспомнят, и они уразумеют на всю жизнь, что такое демонстрация шума... Только - толку? - голос Джейн поник, как надломленный стебель розы. - Воистину - нет на Ксантарии диковинки, которой не сыскать в иных мирах, и нет на просторах Млечного Пути феномена, что не пустил бы корни в благодатной почве Ксантарии. И Нексус-Седьмой - не исключение. Нужно только уметь видеть ясно, Маури, ясно - видеть, и тогда - Кассандра, приём, - закончила она с тяжёлым вздохом, а потом - добавила:
   - О рае на Ксантарии мечтают сирые и обиженные, а вовсе не демократы и патриоты - так было испокон веков. И легче звездоглаву взойти по лезвию бритвы эволюции до гуманоидной формы, чем сытому и довольному добраться до мира дочери Гер-Фала.
   ...Беда нагрянула ночью, украв её тишину, как вор. Нас поднял на ноги Фаолин. Джейн как раз отлучилась на несколько дней, чтобы навестить родителей и бабушку. Я чуял, что её отсутствие - не к добру, и предчувствия не обманули. Фаолин... Неприкасаемый, как обитатель потустороннего мира, горбун и сам никогда прежде не прикасался ни к кому из нас, а теперь - изо всех сил тормошил за плечи, судорожно теребя пальцами рукава наших изодранных одежд.
   - Скорее! Скорее! - вопил горбун, его глаза блестели безумием, отражая раздвоившуюся в зрачках луну Ксантарии. - Храм дочери Гер-Фала! Храм дочери Гер-Фала объят огнём!
   Глют лишь ворчливо огрызнулся, отгоняя назойливое видение непрошенного гостя, переворачиваясь на другой бок.
   - Что ты такое бормочешь, блаженный? - пробормотал сквозь сон Сквир. - Совсем крыша от молитв поехала?
   Молли лениво зевнула, будто собираясь укрыться от навязчивого бреда горбуна в облаках сладких снов. Я протёр ладонями лицо, разомкнул заспанные глаза и увидел телефонный аппарат, по которому можно позвонить в никуда, в космос, на платане. Но Фаолин не унимался, скача вокруг нас, как одержимый, его тщедушное тело трепетало, как голубь, рвущийся из рук на волю. Откуда в его хрупкой плоти столько энергии?
   - В самое похмелье будишь, изверг? - прорычал Аслан перегаром, не поднимая распухших век.
   Сквир приподнялся, внимательно всмотрелся в искажённое страхом лицо Фаолина и скептически покачал головой, вынося неумолимый вердикт.
   - Дурак и есть - дурак, - промолвил он равнодушно.
   - А ещё - ты украл лошадь, - подытожил я.
   - Жрецы... - Фаолин задыхался, не в силах выговорить слова от волнения. - Жрецы подожгли... Храм дочери Гер-Фала!
   Воцарилась заупокойная тишина, нарушаемая прерывистым дыханием горбуна. Окончательно проснувшись, мы обернулись. Призрачный храм, сложенный из белого камня, отражающего лунный свет, как стоял, так и стоит. И, видимо, будет стоять завтра, и послезавтра, а быть может - и вовеки веков.
   - Дом Джейн горит! - внезапно выпалил Фаолин. - Я видел... Своими глазами видел, как жрец со жрицами... - горбун задрожал, как кролик при приближении лисицы. - Они покинули храм в ночи... Жрец нёс канистры бензина... Я следовал за ними... Они облили дом Джейн бензином... И теперь... Теперь он, должно быть, уже объят огнём!
   Его дрожь передалась мне - моё тело затанцевало дурное знамение. Неужели - случилось худшее? Или умалишённый горбун галлюцинирует, устав от молитв и покаяний?
   - Бежим! - взвыл горбун. - Бежим!
   И он засеменил ножками, как тролль, или гном из средневековых сказок. Вдруг сообщество протрезвело. Мы помчались со всех ног, задыхаясь с непривычки, догоняя Фаолина, чрезвычайно прыткого, как выяснилось. Самые жуткие опасения оправдались, когда я узрел багровое свечение в небе над холмом. В ноздри ударил запах гари. Сердце подпрыгивало в груди, ветер отзывался болью в ушах. И вот - приоткрытая калитка дворика Джейн. Я толкнул её дрожащей рукой, и мы ввалились в вишнёвый сад, как в геенну огненную. Нас обдало жаром, густой дым резал глаза. Истошно мяукала за дымовой завесой Занфира, зовущая на помощь из ада.
   - Загорелся кошкин дом! Загорелся кошкин дом! - бубнил Фаолин, кружась на месте, приплясывая перед бушующей стихией, как шаман, вызывающий духов огня.
   Аслан лишь покачал головой, его лицо выражало усталость и смирение перед фатумом.
   - Нет, - произнёс он хрипло. - Я не готов изжариться из-за кошки, как дочь Гер-Фала. Здесь уж ничего не поделаешь.
   - Хорошо, что Джейн нет, - согласился Сквир, пожимая плечами и отступая назад.
   - Я... Я... - заоправдывался я, испытывая угрызения совести. - Я обещал Джейн навестить старика Лео и отдать деньги сообществу. Чтобы в неё верили. О кошках речи не шло.
   - Чернокожие кухарки умеют брать в руки раскалённую кухонную плиту, но женщины - слабый пол, - заявила ни с того, ни с сего Молли.
   - Идёмте, ребята, - вступил Глют. - Дом всё равно не спасти. Здесь правда ничего не поделаешь.
   Но Фаолин, казалось, не слышал гласа благоразумия. С диким свистом, он бросился навстречу огню, раскинув руки, как птица, готовящаяся к последнему полёту.
   - Славься, дочь Гер-Фала! - завопил гермафродит истошно, его голос сорвался на визг.
   - Стой, идиот! - закричал Аслан, будто проснувшись после летаргии, бросаясь за ним вслед, но Фаолин отпрыгнул, как лягушка от ладони охотящегося мальчишки.
   - Хватай его, Маури! - скомандовал Глют.
   Я кинулся вперёд, ущипнув Фаолина за край ветхой одежды, но тот ловко вырвался, отбежал к самой кромке пожара, и вновь развернулся к нам, сияя лицом, озарённым беснующимся пламенем.
   - Неисповедим промысел Гер-Фала, и правит его дочь праведниками! - провозгласил горбун торжественно.
   А потом - прыгнул в огонь, как кенгуру, словно бросился в объятия возлюбленной. Громко надломилась подпиравшая крышу балка, взмывая к небу снопом искр. Что-то загрохотало в устроенной жрецами преисподней. Внезапно обугленная ставня домика приотворилась, и оттуда, вместе с клубами дыма, выскочила Занфира. Она заметалась в панике по двору, и вдруг устремилась к нам, притиснулась к ногам Молли, жалостно мяукая, тесно прижимаясь к её грязным, покрытым синяками, лодыжкам.
   Разразился страшный треск сыплющихся балок, и дом, взрываясь фейерверком искр, обрушился, осел, превратился в подобие груды истлевших щепок, разложенных для разведения костра, но не успевших распалить крупные брёвна.
   - Фаолин! - воскликнула Молли, и горящий дом в её зрачках - огоньками поминальных свечей.
   Аслан приобнял Молли за плечи, погладил по стянутым в хвостик дредам. Сквир же, окаменев, вынул из кармана флейту, с которой никогда не расставался, и затянул траурный реквием.
   - Надеюсь, - прошептала Молли, - он уже припал к ногам дочери Гер-Фала... Там, в раю.
   - Хорош молитвы читать! - рявкнул Глют. - Идёмте! Маури, хватай кошку на руки!
   С этими словами Глют жестом пригласил нас следовать за собой. И мы, разбитые и ошеломлённые, побрели назад, в тёмную бездну, к одинокому маяку храма дочери Гер-Фала. Я крепко прижимал к груди Занфиру, не сводя глаз с ладоней Молли, продолжающей гладить маленькое напуганное животное.
   Джейн вернулась уже на следующий день. Весть о самопожертвовании Фаолина давно расползлась по округе, обрастая нелепыми слухами и домыслами. Удивительно, но сердобольные пенсионеры, эти неприкаянные души Кибернии, успели договориться для Джейн о комнатушке в студенческом общежитии института, в котором она училась, здесь, неподалёку. И даже добились разрешения о заселении кошки.
   Занфира, узнав хозяйку, робко освободилась из чёрных рук Молли. Кошка, как ребёнок, залезла к присевшей на постамент рядом с нами Джейн на колени, замяукав надрывно и душераздирающе. Девушка подняла существо, пережившее второй пожар за жизнь, на руки и поцеловала в носик. Плечи красавицы затряслись в рыданиях.
   - Фаолин любил животных, - продолжал оправдываться перед самим собой я. - Он... Он не мог поступить иначе.
   Я ждал от Джейн ответа, надеясь на понимание. Но она будто игнорировала меня, как Содружество - радиосигналы отсталых цивилизаций.
   - Но вот чего я никак не мог взять в толк - почему он не ел мяса? - не выдержал я тишины.
   - Да, нужно быть воистину представителем разумной расы, специалистом по основам контакта, чтобы взять в толк, почему забой животных - это плохо, - неожиданно резко ответила Джейн, прострелив меня заплаканными глазами, и я опустил взор.
   ...Смерть Фаолина жрецы обратили в свою выгоду. В углу, где он обычно перебирал чётки, установили памятник - нелепый, как и сама его жизнь. Легенда о горбуне, павшем жертвой во имя спасения священной кошки Гер-Фала, разнеслась по Кибернии с быстротой подхваченного ветром пожара. Даже известная меценатка Айлин Ли, чьё имя шепталось в высших эшелонах власти, и чьё состояние исчислялось астрономическими суммами, соблаговолила посетить их скромный храм.
   К площади перед храмом подкатил длинный алый автомобиль, смотрящийся на бледном лице города кровоточащей раной. Его лакированная поверхность, отполированная до зеркального блеска, отражала полное смога небо Кибернии. Айлин Ли выпорхнула из его нутра, будто сошедшая с полотен земных мастеров эпохи Возрождения. Изящное белое платье, ниспадающее шёлком, обволакивало её стройную фигуру, а в венчике из белоснежных роз в каштановых локонах мерещился нимб небесной девы. Сопровождаемая неуклюжим телохранителем, чья тень нависала над ней вороном, Айлин направилась прямиком к небольшой группке людей, собравшихся у памятника, то есть - к нам.
   Джейн как раз раскладывала на шершавой плите паперти нехитрую трапезу - бутерброды, пахнущие дешёвой колбасой и ржаным хлебом, чем они, собственно, и являлись. На этот раз вегетарианская еда для покинувшего мир смертных Фаолина осталась невостребованной.
   Айлин Ли приблизилась неспешно, остановилась в нескольких шагах, взглянула на собравшихся свысока, измерила сообщество невесомой улыбкой, в которой читалось не то любопытство, не то - лёгкое презрение.
   - Вы же знали Фаолина? - вопрос прозвучал мелодично, но отчуждённо, будто звон далёкого колокольчика. Её голос закутывал в одеяло, но не грел. Её глаза, подобные озёрам в предзакатной мгле, скользнули по каждому, задерживаясь на мгновение на потухшем взгляде Аслана.
   - Знали, - буркнул Сквир, не поднимая глаз. Пение флейты, неизменно заполнявшее пространство вокруг него душещипательными переливами, смолкло. В его голосе появилось нечто подхалимское. - Подбросьте золотиков, госпожа! - он выставил вперёд помятую шляпу, как нищий протягивает ладонь.
   Айлин Ли элегантным движением тонких пальцев расстегнула молнию на алой сумочке, как если бы то был ларец с кладом. Её рука, ухоженная, с идеальным маникюром, шмыгнула внутрь, и, спустя мгновение, хрустящие купюры щедрым дождём посыпались в шляпу. Золотики закружились в воздухе осенними листьями.
   - Каким он был, горбун храма дочери Гер-Фала? - спросила Айлин Ли, не отводя глаз от шляпы с деньгами. И как же наивно-трогательно блестели при том эти её глаза...
   - Он был очень набожен, - серьёзно ответил Глют. - Всё свободное время читал молитвы. Я думаю, он вспоминал их даже во сне, во время еды, и вряд ли думал о чём-то другом во время справления нужды в бесплатном общественном туалете у храма. - Немного поразмыслив, Глют добавил: - А ещё, он был страшен настолько, что прихожане боялись заглянуть ему в глаза.
   - Меня зовут Маури, - неожиданно для всех, сказал я. - Вы ведь знакомы с Лилирией?
   Айлин Ли на мгновение нахмурилась, потом её брови приподнялись, словно она разгадала загадку Сфинкса.
   - Маури? - переспросила она. - Лилирия и Атлас рассказывали о тебе легенды... - она мешкала, как бы пытаясь собрать в пучок разрозненные мысли. - Кажется, мы должны тебе денег, Маури?
   - Так точно, - не стал отрицать я, чувствуя надежду, прорастающую в душе первым подснежником. - Но вы назвали имя Атлас. Вы знакомы с ней? - чуть ли не простонал я.
   - Сейчас Атлас живёт вместе с сыном Фарленом у меня в особняке, как и Лилирия, - спокойно отозвалась Айлин Ли. Она не заметила, или проигнорировала трепет в моём голосе. - И прекратите это "выканье", Маури. Что за формальность? - с нотками усталости, лёгкого раздражения. - Лилирия спасла Атлас, как вы и договаривались. А вот тебя - и след простыл. - иронично, словно подтрунивая над моей несостоятельностью. - Ты же не веришь, Маури, в сказки про нечестных богачей? - чуть усмехнулась Айлин Ли. - Мы ведь не какие-нибудь... Телефонные мошенники.
   - Так я смогу получить свою долю и встретить Лилирию? - спросил я, затаив дыхание, словно в ожидании приговора, стиснув челюсти в томительном ожидании.
   - Разумеется! - Айлин Ли не терпела промедлений. Она плавно поправила розы в волосах и энергично зажестикулировала, призывая к действию. - Да, мы поедем прямо сейчас. - Её голос обрёл властность, не терпящую возражений. - То, что они с вами сделали - никуда не годится. - Она развернулась к телохранителю, как к верному псу. - Гроулак, проводи молодого человека в машину!
   Я вздрогнул от имени телохранителя, но покачал головой, отказываясь от её щедрого предложения.
   - Я могу поехать только со всем сообществом, - произнёс я твёрдо, жестом указывая на новых товарищей. - Потому что с ними я обязан разделить долю.
   - Ах! - Айлин Ли всплеснула руками в театральном жесте изумления. Её глаза заморгали - не то от досады, не то от нескрываемого интереса. - Значит, все они - состоятельные люди... - восхищённо констатировала она, будто оценивая неожиданный поворот событий. - Воистину, неисповедимы пути Гер-Фала! - она многозначительно покачала головой и добавила, уже обращаясь ко всем нам: - Святой Фаолин... - её взгляд упал на памятник, вместо которого ещё недавно на том самом месте молился горбун. - Автомобиль, конечно, после вас придётся сдавать в химчистку, но у меня есть запасные машины... - она улыбнулась снисходительно, словно прощая нам неизбежные неудобства. - Вы же понимаете, что у меня вам придётся задержаться? - смягчаясь, почти приглашая. - Идёмте, господа!
   - Без Занфиры я никуда не пойду! - вдруг заявила Джейн, разбивая вдребезги атмосферу всеобщего повиновения.
   - Ах, та самая кошка, которую спас горбун? - Айлин Ли вновь улыбнулась, на этот раз - тепло и искренне, соглашаясь со святостью легендарного животного. - Да, я хотела бы её увидеть. А далеко она, Занфира?
   - Я могу сходить за ней и вернуться через десять минут, - ответила Джейн, не отрывая взора от Айлин Ли. В её интонациях - не то мольба, не то - тревога.
   - Конечно, мы подождём, - великодушно разрешила Айлин Ли, будто делая великое одолжение. - Я как раз собиралась поговорить с верховным жрецом. Нам нужно внести пожертвования. Идём, Гроулак! - она жестом пригласила телохранителя следовать за собой.
   Мы дождались Джейн с Занфирой, переваривая случившееся. К тому моменту Айлин Ли и Гроулак вернулись, и телохранитель услужливо распахнул перед нами дверцы машины. Рассевшись в просторном салоне, мы ощутили мягкость кожаных кресел, прохладу кондиционера и тонкий аромат дорогих духов. Я устроился в третьем ряду, рядом со Сквиром, впереди нас - Айлин Ли с Гроулаком, позади - Молли и Джейн с Занфирой, в последнем ряду - Аслан, Сквир и Глют. Машину вёл водитель, скрытый от взора простых смертных за тонированным стеклом. Автомобиль тронулся с места плавно, унося нас прочь от храма дочери Гер-Фала.
   Гримзон за окнами машины предстал перед нами во всём великолепии: небоскрёбы упирались в небо хрустальными шпилями, а огни рекламных вывесок расцвечивали асфальт радугой. В салоне царила полутьма и тишина, нарушаемая лишь едва слышным шорохом шин и чарующим голосом Айлин Ли.
   - До меня доходили слухи, - неторопливо произнесла миллиардерша, позволяя нам ощутить себя равными ей. - Ваше сообщество практиковало анархистское учение о взаимопомощи. - Она прервалась, словно оценивая произведённый эффект, а потом слегка приподняла тонкую кисть руки: - Нет, я не собираюсь вас осуждать, как ханжа. Мы, богатые, тоже практикуем взаимопомощь. - Пауза, и Айлин Ли закончила речь деловито: - Как раз сейчас мы с Лилирией готовим гуманитарную помощь детям Исла-Нура.
   Я невольно поморщился, вспоминая обшарпанный грузовик, наполненный золотом. Айлин Ли слегка повернулась, заглянув в зеркальце заднего вида, чтобы рассмотреть мою физиономию. Уловив замешательство, она не преминула нанести удар. Её интонации стали металлическими, резкими и настойчивыми.
   - Нет, Маури. Это - не то, что ты подумал, - безапелляционно заявила она. - Моих денег достаточно, чтобы сделать для стариков Гримзона больше, чем ваше сообщество может себе представить, - не то хвасталась, не то - ненавидела. - Скоро вы сами всё поймёте, - теперь - словно сулила богатство и благополучие.
   - Дело не в деньгах. Дело - в дружбе, - отозвалась Джейн, искренне, как ангел. Она нежно потрепала Занфиру за ушком.
   - Я понимаю, - Айлин Ли ответила размеренно, но, кажется, мы начинали её раздражать и утомлять. - Мы с Лилирией и Атлас очень дружны, - закончила она с нажимом, как бы подчёркивая неоспоримую истину. - Конечно, - всё дело - в дружбе!
   И вот, мы покинули город... Водитель приложил карточку к считывателю, и шлагбаум приподнялся, впуская нас во владения Айлин Ли. Пока автомобиль плавно скользил по длинной аллее, передо мной разворачивалась картина безмятежного благополучия. Идеально подстриженные газоны зеленели под лучами заходящего солнца, фонтаны выплёскивали в воздух кристальные струи, омывая мраморные статуи мифологических героев, а в тени вековых дубов резвились породистые скакуны, будто сошедшие со страниц книг о земной аристократии прошлых веков.
   - А здесь у меня - дельфинарий! - не без гордости указала Айлин Ли на футуристическое строение - сверкающую полусферу, сложенную из шестиугольных ячеек, как пчелиные соты.
   Трёхэтажный особняк возвышался над парком белокаменной крепостью, венчанной стройными фигурами кариатид, как бы охраняющих врата в божественный приют. Когда мы ступили на широкие ступени, устланные красной, с позолотой, дорожкой, меня объял аромат редких цветов, произраставших в кашпо, подвешенных к стенам.
   Внутри особняка царили прохлада и полумрак, нарушаемый лишь мерцанием огней, отражающихся в гранях огромных хрустальных люстр, низвергающихся каскадами с высоких потолков. Просторный холл поражал воображение пышностью: стены украшали морские пейзажи, написанные маслом, в тяжёлых рамах, зеркала в витиеватых оправах удваивали пространство, а под ногами расстилался мягкий, как облако, шерстяной ковёр, поглощающий звуки шагов. В центре комнаты, у одной из стен, нависала над полом огромная шкура убитого медведя - знак власти и неукротимой силы. Прямо над ней, как немой укор миролюбию, покоилось на стене старинное ружьё, покрытое паутиной времени, но хранящее зловещий блеск воронёного металла.
   Пока мы бродили взад-вперёд по холлу, рассматривая картины и дивясь роскоши убранства, не решаясь присесть на резные стулья с бархатной обивкой, опасаясь запачкать своими провонявшими лохмотьями их спинки, Аслан, не отрывая взгляда, взирал на оскаленную пасть медведя и дуло антикварного ружья, будто пытаясь разгадать их сакральный смысл. Занфира, не слезавшая с рук Джейн, тревожно водила ушами, прислушиваясь к незнакомым звукам внутри особняка.
   - Ружьё заряжено! - предупредила Айлин Ли.
   Вдруг, как в сказке, из одной из дверей, в комнату вихрем вырвались две девушки. Первой предстала Лилирия, в выделяющем припухлости фигуры платье лазурного цвета с глубоким декольте, подчёркивающем бледность её кожи и глубину синих очей. Следом за ней выпорхнула Атлас, в своём неизменном чёрно-красном наряде.
   - Маури! - радостно воскликнула Лилирия, и я даже поверил в те секунды, что она действительно счастлива видеть меня снова.
   - Не прикасайтесь к ним! - запротестовала Айлин Ли, очерчивая границу между нами и ими. - Господа рискнули многим ради богатства и заслужили ванну! - её улыбка обожгла лучом холодного лунного света. - Айлин Ли подняла со стола небольшой серебряный колокольчик, его перезвон рассёк молчание холла, призывая слуг. - Тилль! - воскликнула она властно. - Срочно проводи господ в ванну, а пока они нежатся - реши проблему с одеждой! Мухой, Тилль! - приказала, как королева.
   Вскоре мы разбрелись по просторным ваннам, залитым тёплым ароматическим паром. Густая пена покрывала тело, расслабляя напряжённые мышцы, унося усталость и тревоги последних дней. Спустя некоторое время, облачённые в мягкие шёлковые халаты, мы собрались в гостиной. В зеркале, обрамлённом лепниной, отражались наши преображённые лица, будто мы погрузились не в воду, а в источник вечной молодости. Портной Айлин Ли принялся снимать с нас мерки, как скульптор, а молодой фотограф, с зеркальным аппаратом на треножнике, запечатлел меня и Молли для изготовления паспортов граждан Кибернии.
   Завершив формальности, Айлин Ли отвела нас в зал с богато накрытым столом. Креветки, томлёные в сливочном соусе, дразнили обоняние пряным ароматом, запечённая на мангале шейка кабана манила сочным блеском, жареные рябчики с золотистой корочкой просились в рот, а ряды бутылок с винами, пивом и шампанским обещали забытье и упоение. На скатерти также красовались вазы с экзотическими фруктами: апельсины, манго, ананасы, и - блюда с чёрной и красной икрой - как символы неумеренной роскоши. Занфира, тем временем, устроилась у наших ног, мурлыча довольно, будто радуясь за нашу счастливую звезду.
   - Понадобится время, чтобы создать акционерное общество с вашими миллиардами, - заметила Айлин Ли располагающим тоном, будто обращаясь к старым приятелям, собравшимися за дружеским ужином. Она подняла бокал с рубиновым вином, его грани отсвечивали в свете люстры. - На каждого из вас будет открыт счёт. Мы создадим трест - истинное сообщество. - За новую жизнь! - торжественно воскликнула Айлин Ли, её голос разнёсся по залу музыкой, и мы, вторя ей, чокнулись бокалами, пригубив терпкий напиток, словно принимая благословение на процветание.
   Дни жизни в особняке Айлин Ли потекли сладко и лениво, как медовая река, не несущая с собой забот и огорчений. Однако, в этом Граале удовольствий пряталось нечто неуловимое - как предчувствие грозы в знойный день.
   Джейн по-прежнему жила в скорби. Она понимала, что деньги сообществу нужны, поэтому позвонила куратору группы в институте, предупредив о намерении пропускать пары в течение некоторого времени, по семейным, как она выразилась, обстоятельствам.
   Что-то неуловимо изменилось в моих отношениях с окружающими, Аслан. С Джейн, после трагической смерти горбуна, я не решался заговорить по душам, её горе оказалось слишком глубоким и неприступным. Занфира, не отходившая от ног Джейн, лишь усиливала моё чувство вины. Лилирия преобразилась в лучах богатства, расцветала с каждым днём. Она слегка пополнела, округлившись в плечах и бёдрах, её волосы отросли, и это меня возбуждало. Наша любовь, как вино, становилась всё крепче и пьянила всё сильнее, мы занимались сексом по нескольку раз на дню, но неясное беспокойство свило гнездо в груди. Больше всего меня волновал вопрос о Кзилпе, коте-сфинксе. Я не решался спросить о его судьбе Лилирию, словно опасаясь разбить зеркало, в котором мы оба упивались собственными отражениями. Что же касается Атлас, средь блеска золота и шума празднества, она оставалась чужой, походя на древнеегипетскую статую меж живых людей. Ксантария оставила на ней неизгладимый отпечаток - мёртвая бездна по-прежнему высасывала душу через её раскосые глаза, из них не лучился свет. Её мимика - неподвижная маска, и никто не мог сказать: скрывает ли она под ней бурю чувств, либо полное их отсутствие. Даже среди богатых застолий, её лицо озаряла не улыбка, но кривая гримаса, подобная тени облака на солнечной лужайке. Во время званых обедов и знатных банкетов, её шею неизменно украшали массивные ожерелья из жемчуга, ледяным блеском отражающие свет люстр, а смуглые пальцы отяжеляли золотые кольца с огромными драгоценными камнями - как знамения новообретённого статуса. Такие же броши, нестерпимо яркие, тянули вниз мочки её ушей, будто она страшилась потерять хоть крупицу золота, как если бы редкоземельный металл являлся её единственной опорой в этом неустроенном мире. Даже со своим сыном Фарленом она сохраняла непроницаемое выражение лица. И за спасение она меня так и не отблагодарила.
   Знаешь, Аслан, я вдруг начал сознавать, что личности Лилирии и Айлин Ли на Ксантарии - уникальные, интригующие, как инопланетные цветы, такие же, как у большинства населения Содружества - как бы лишены чего-то важного, некоего незримого стержня, делающего человека по-настоящему живым. Им оказалось несвойственно то, что я узрел в тебе, Аслан, в Джейн, в земной Лилирии, а ещё - в Фаолине. Жертвенность. После встречи с Джейн, ксантарианская Лилирия стала для меня лишь блёклой тенью богини, а вовсе не самой богиней, как виделось прежде.
   Айлин Ли, будто желая развеять мрачные думы, устраивала балы и приёмы, открывая нам двери в высшие круги Кибернии. Мы окунулись в водоворот светской жизни, окружённые состоятельнейшими и влиятельнейшими людьми планеты. Иногда мы выезжали на охоту, верхом на племенных жеребцах, и Айлин Ли, как амазонка, неизменно брала с собой старинное ружьё над медвежьей шкурой, гордо гарцуя впереди, как предводительница войска. Искусство наездничества под её руководством мы освоили быстро. В тёплые дни мы предавались развлечениям в бассейне, играя с дельфинами - ласковыми и умными созданиями, будто сошедшими со страниц земных мифов о потерянном рае. Каждый день в особняке Айлин Ли был похож на праздник, не знающий конца.
   Аслан, как призрак, скитался по особняку, не участвуя в общем веселье. Выбритый до синевы, он продолжал пить ром, оставаясь угрюмым и отрешённым, как скала, омываемая волнами океана. Джейн, не покидавшая Занфиру, также избегала нашего общества... А толстозадого мальчишку Фарлена ко взрослым мероприятиям не допускали. Его выгоняли в отдельную комнату, играть в компьютерные игры в шлеме виртуальной реальности.
   ...Тем вечером Айлин Ли созвала нас в просторной гостиной дворца на очередной ужин. На этот раз мы пировали в узком кругу, без назойливых политиков, льстивых послов и циничных бизнесменов, как семья, собравшаяся за дружеским столом. В воздухе веяло соблазнительными запахами изысканных блюд и шампанским.
   - Документы ваши готовы, - торжественно объявила Айлин Ли, поднимая тост. - Маури и Молли больше - не нелегальные мигранты, а граждане великой Кибернии! - Она улыбнулась широко и открыто, будто даря нам высшую милость. - Дерзкие и сильные обретают в Кибернии богатство, друзья мои! И Киберния - рай для авантюристов, так было, так есть, и так будет, вовеки и присно! За Молли и Маури! - она восхищалась искренне и, кажется, действительно верила в то, что говорила.
   Зазвенели соприкасающиеся бокалы, наполненные шипучим напитком.
   - Я помню, Маури, о твоем обещании Джейн слетать к пастуху Лео, - продолжала Айлин Ли, не замечая моего скептического настроения, либо игнорируя его. - И я уже купила тебе билеты на самолёт до Конкордии. - Её голос обрёл теплоту и заботу, кажется, она и правда хотела мне угодить. - Увы, до дома Лео придётся вызвать такси. Если бы не таможня, ты бы смог воспользоваться моим личным джетом, но... - она махнула рукой, мол, суета сует, не стоит уделять этому внимания. - Так будет проще. Я пришлю электронные талоны тебе по мессенджеру.
   В том миг я уловил в её интонациях скрытое нетерпение избавиться от моего присутствия, словно я в её жизни - ненужная, в общем-то, вещь.
   - Как я понимаю, наши сообщества будут сотрудничать? - резко сменила она тему разговора, оглядев нас подозрительно, будто ожидая рыцарского подтверждения верности и покорности. В её взгляде читалось не то ожидание, не то - скрытая угроза.
   - Разумеется, - поспешил ответить Глют, угодливо и подобострастно, будто боясь рассердить богатую даму неосторожным словом. Краснота его лица, казалось, стала ещё насыщеннее, как если бы кровь прилила к щекам от волнения и самоунижения. Но - нет, - это всего лишь показалось - кератоз есть кератоз.
   - Хорошо, - Айлин Ли кивнула одобрительно, удовлетворившись лояльностью нового слуги. - У меня есть кое-какие идеи относительно будущего некоторых из вас. - Она обвела глазами комнату, задерживаясь на каждом из нас по очереди, будто выбирая жертву. - Сквир, как насчёт того, чтобы выступить на фестивале эстрадной песни в Ксилоне? - задала она вопрос неожиданно, как удар молнии. - Это - главный международный фестиваль на Ксантарии.
   - Это же попса! - вступила Джейн, поглаживая Занфиру, мирно дремавшую у неё на коленях. - А Сквир - свободный художник.
   Однако, Сквир замер, будто и впрямь поражённый молнией. Его глаза расширились от изумления и восторга, губы дрогнули в блаженной улыбке. Будто фея крёстная взмахнула волшебной палочкой, превращая тыкву в карету.
   - Нет, почему же! - возразил Сквир, робко, словно боясь обидеть Фортуну. - Я всю жизнь любил поп-музыку - то, что близко к народу. А в детстве... - Сквир перешёл на шёпот. - Я мечтал выступать на эстраде в Ксилоне!
   - Я знала, что ты не откажешься! - Айлин Ли всплеснула руками, как триумфатор. - Тебя будут транслировать все крупнейшие СМИ мира! - она запнулась ненадолго, а потом добавила с разочарованием в голосе: - Жаль, с вами нет Фаолина. Говорят, он неплохо пел псалмы? Из вас получился бы неплохой дуэт... - Внезапно Айлин Ли резко повернулась к Молли, выражая мимикой алчность и предвкушение. - Молли, ты готова стать актрисой? - дерзко, как принцессе, предложила она. - "Фантом Глоб" не знает, кого взять на роль русалки Исла-Нура. - Айлин Ли пела интригующе, как сирена, вещающая о славе и признании. - Ведь до Зум-Таргота на Исла-Нуре верили в русалок, не так ли? - на губах Айлин Ли - магическая усмешка. - Это будет эпическая сага, посвящённая свободолюбивым Исла-Нурцам, мечтающим влиться в Алькор... Ведь ты танцевала на Исла-Нуре? - в её любопытстве мерещилось не то утверждение, не то - невысказанное сомнение.
   - Я... Я... - Молли замялась в нерешительности, её голос дрожал от волнения и неверия. Будто спящая красавица проснулась от поцелуя принца, не понимая, реальность ли всё это, или просто грёзы маленькой послушной девочки. - Даже не знаю, как вас благодарить... - пролепетала она завороженно, глаза блестели слезами благодарности и надежды.
   - Глют! - Айлин Ли резко повернулась к громадному Глюту, властно и нетерпеливо. - Как насчёт того, чтобы занять местечко в правительстве Кибернии? - императрица явно намеревалась приподнять вассала. - Люди проголосуют как надо. Ты не станешь краснеть от стыда, а это - очень важное качество для политика!
   Глют, выпрямившись во весь свой громадный рост, ответил серьёзно, раздуваясь от самодовольства и тщеславия.
   - Думаю, я справлюсь, - его бас раскатился по комнате, раскатами грома. - Я обладаю некоторыми навыками ораторства. - Внезапно он повернулся ко мне, его тяжёлый взгляд отработал по моему лицу. - Маури, а помнишь мою шутку с телефоном? - неожиданно обратился он ко мне, выбрасывая вперёд огромную ладонь, будто предлагая братское рукопожатие. - Звонок никуда! В космос! Белый шум!
   - Ну а тебя, Аслан, никуда не пристроить, пока не бросишь пить, - закончила Айлин Ли, вздохнув с таким сожалением, словно действительно хотела ему помочь, но не знала, как это сделать. - Как видите, богатые тоже практикуют взаимопомощь. - Она развела руками, как бы приглашая нас разглядеть её благородство. - Беженцы, калеки и талантливые люди могут войти в наши сообщества, и... - Она защёлкала пальцами: - Показать всему миру, что Киберния стремится к опеке сирых и обиженных! - Её голос дрогнул, будто под тяжестью бремени заботы о целом мире. - Да, пока у нас не хватает денег осчастливить всех, но... - она прервалась на полуслове, её глаза устремились в даль. - Анархисты. - Она покачала головой, саркастично усмехнувшись. - Маури, мы ещё побеседуем по твоему возвращению. - Посмотрела на Джейн и процедила сквозь зубы: - Джейн...
   - Мне ничего не надо, - тихо отозвалась Джейн. - Я предпочитаю распорядиться своими акциями сама, или забирайте себе. - Она махнула рукой в сторону. - Я вернусь в общежитие.
   "Воистину, - вспомнилась мне, при виде устроенного Айлин Ли цирка, цитата Джейн, - легче звездоглаву взойти по лезвию бритвы эволюции до гуманоидной формы, чем сытому и довольному добраться до мира дочери Гер-Фала".
   И вдруг я заметил нечто необычное, в огромном, обделанном под старину, окне в форме высокой арки. В ночном небе мигали по очереди две звезды - оранжевая и сиреневая. Да это же... У меня перехватило дыхание. Сигнальные огни планетолёта!
   - Что-то поплохело мне, - поспешно произнёс я, стараясь скрыть волнение. - Нужно подышать воздухом...
   Не прощаясь с приветливой хозяйкой и её гостями, я торопливо вышел из-за стола и, изо всех сил стараясь не создавать лишней суеты, выбрался из гостиной. Закрыв за собой дверь, я побежал со всех ног. Коридор особняка, за ним - лестница с дорожкой - алой и с позолотой... Мимо замелькали стены с растениями в горшках... Наконец, я очутился в залитом лунным светом благоухающем саду, вдыхая свежий воздух, и ветер доносил до ноздрей ароматы с берега Гримзонской бухты. Белокаменный особняк с кариатидами, этот замок Снежной Королевы, - за спиной.
   - Маури! - услышал я твой голос и, обернувшись, увидел тебя - ты стоял рядом с Айлин Ли, и она словно вновь фосфоресцировала, как тогда, на Люминадрии. Но - нет, это - просто луна.
   Я смутился. Ведь лишь недавно я с Асланом и Айлин Ли был вместе там, наверху. Чувство дежавю поглотило меня...
   - Быстрее, Маури! - позвал ты тревожно и настойчиво. - Мы с трудом обнаружили пору! - кажется, ты паниковал. - Она закроется через считанные минуты. Ты чудом прошёл сюда живым! - В твоих глазах плескалось не то сожаление, не то - немой упрёк. - Дело не в скорости! Дело - в поре! Ты мог разбиться!
   - Хорошо, что у нас имелся твой волос, оставшийся на спинке кресла в звездолёте, - подхватила Айлин Ли, её голос звучал беспокойно. - Мы вычислили по нему характерную твоему организму универсальную квантовую запутанность, которая дала нам найти тебя здесь.
   - Ты готов, Маури? - снова спросил ты, впиваясь в меня глазами, требуя немедленного ответа.
   В тот миг перед моим взором промелькнули воспоминания о Джейн, её тёплые руки, её утешение... Вера в меня. Я вспомнил о данном ей обещании - навестить старика Лео. И как только что предали её друзья, которых Айлин Ли купила, как игрушки на рынке. И про её пророчество о доле, которую я получу от Айлин Ли, вместе с доступом к телу Лилирии. Я не мог подвести её, Аслан, не мог отказаться от собственных слов, разжаловать из богинь - в бывшие проститутки.
   - Нет, - ответил я, словно изрекая клятву. - Я собираюсь вернуться к старому пастуху и пасти коров.
   - Сколько у нас времени? - спросил ты у Айлин Ли, не обращая внимания на мой ответ.
   - Почти не осталось! - нервно отозвалась люминадрианка, её голос трепетал от волнения.
   - Ты сошёл с ума, Маури! - отчаянно воскликнул ты. - Какие коровы! Подойди к нам, чтобы мы могли телепортироваться.
   - Я понял, что самое философское занятие на свете - пасти коров, - ответил я ровно и чётко, как солдат, отдающий честь командиру.
   - Маури! - Айлин Ли смотрела на меня умоляюще, по щеке заструилась слеза. - Аслан! Пора! - закричала она.
   Голубое сияние завращалось вокруг вас, растворяя очертания в мерцающем свете, вы исчезли в мгновение ока, как миражи. В тот же миг тишину сада рассёк резкий звук выстрела, пронзительный и одинокий, как оборвавшийся рык раненого медведя. Громкий ружейный выстрел, за которым последовали пистолетные хлопки, будто эхо войны на Исла-Нуре докатилось до самой Кибернии. Раздался девичий визг, полный ужаса и отчаяния, и мужской мат, грубый и злобный, как хрип преданного зверя.
   Забыв о вас, как о наваждении, я стремглав бросился назад, к особняку. Лестничный марш пролетел перед очами размытыми полосами. Я слышал топот собственных шагов, сминающих ковровую дорожку... Ворвался в зал, ещё несколько минут назад наполненный хмельной эйфорией... Теперь гостиная походила на поле битвы, охваченное хаосом и паникой.
   - Аслан выхватил со стены ружьё! - в ужасе верещала Лилирия, её веки и ямочки на румяных щеках передёргивались от нервного тика. - Он заявил Айлин Ли, что она финансировала войну на Исла-Нуре и виновна в гибели его сына. - Лилирия будто не могла вместить в себя свершившуюся трагедию, поверить в реальность бессмысленного и жестокого финального эпизода. - И ещё он сказал: "Аслан - не баба! Аслан - воин!". - Казалось, она читает речитатив: - И его застрелил Гроулак, телохранитель Айлин Ли, - завершила она.
   Кровавые лужи растекались по ковру, впитываемые его ворсинками...
   Джейн, опустившись на колени перед бездыханными телами, суетливо возилась над ними, трогая раны, приподнимая запястья, словно надеясь вернуть покойников к жизни при помощи чудодейственной праны. Занфира испуганно вилась у её ног, жалобно мяукала, будто пытаясь разделить с девушкой трагедию, которую прекрасно ощущала и сознавала, не разумея, зачем хозяйка отгоняет её прочь. Джейн подняла на меня округлённые глаза, влажные от слёз, ее лицо выражало беспомощность.
   - Бесполезно... - шептала она убито, как Аслан, когда вспоминал о смерти сына. - Аслан попал ей в мозг. Гроулак попал Аслану в сердце. - Она будто раскрывала страшный диагноз родителям ребёнка.
   Атлас, окаменевшая, стояла в углу комнаты, на её лице - всё то же полное безразличие к происходящему, что и всегда. В своих серых костюмах и белых рубашках, при галстуках, Сквир и Глют, взирали на сцену, сидя на диване, как бесстрастные наблюдатели. Сквир схватился за голову, уперевшись пальцами в лоб и высоко поднимал грудную клетку с каждым вздохом, а Глют, скрестив пальцы на коленях, таращился в пустоту, не моргая. Молли - на ногах, отвернувшись к окну, уронила лицо в ладони, её плечи вздрагивали от рыданий.
   Гроулак, сохраняя невозмутимость, вызвал полицию, и теперь - докладывал по телефону обстоятельства случившегося, будто продолжал исполнять служебный долг.
   Розовощёкий Фарлен влетел в комнату на секунду и тут же выскочил из неё, как пуля. Атлас не шелохнулась.
   Ты же понимаешь, Аслан, что эти выстрелы прогремели не случайно? Ты догадываешься, для чего Пришельцы возвели невидимую Сферу вокруг системы Кассандры?

   Глава 8. Рубиновый Предел
  
   Да, кто из вас без греха, первый брось на неё камень. Не так уж и много осталось рассказать, Аслан. Видишь ли, Ксантария - это не только серость и липкость. Ксантария - это ещё и скользкость. Здесь, на Ксантарии, границы размыты, формы расплывчаты, и порой даже для искушённых умов добро и зло, будучи двумя сторонами одной монеты, неотличимы. Ксантария напоминает мне скользкого звездоглава в липкой серой трясине, впивающегося в тебя чёрными глазами воюющих сторон. Иногда мне кажется, что это странное существо, имя которому - цивилизация Ксантарии, никогда не обретёт истинно человеческий облик, затерявшись в лабиринтах собственных противоречий.
   Как ты теперь знаешь, наша совместная экспедиция к системе Кассандры завершилась для меня безвыходной ситуацией. И если мы ныне взялись скрупулёзно собирать воедино мозаику знаний о Пришельцах, то, полагаю, будет уместно восстановить в памяти цепочку событий, воссоединивших нас, годы спустя, на Спектакуле - планете, что вращается вокруг звезды Мертария в созвездии Скульптора. Именно туда, на Спектакулу, я отправился в краткий отпуск, ведомый детской мечтой - утолить давнюю жажду охоты на звездоглавов в их естественной среде обитания.
   После трагического фиаско на Нексусе-Седьмом, судьба бросала меня в заброшенные уголки галактики, как пушинку по ветру. Редкие визиты к родителям в родной Аэлии запечатлелись нереальными вспышками дежавю на фоне нескончаемой череды экспедиций. Лилирия... Как назло, Совет посылал меня и её на разные задания. И всякий раз, изредка коммуницируя по дальней связи, мы обещали друг другу встретиться, чтобы любить страстно, но никогда больше не пересекались, как параллельные прямые, как Земля и Луна, или Земля и Солнце. Такова поэзия космоса, Аслан. Быть может, всему виной - репутация Лилирии, в связи с инцидентом на Квирне. И мне многое довелось повидать в одиночестве... Я помню, как сейчас, огромное белое солнце Веринды, заливающее лазурное небо светом, пробуждающим в астронавтах первобытный животный страх. Перед каждым рассветом, завершив рутинную сводку в журнале, я брёл к морю, по квадратным плитам нашей базы, в ночной час, в мерцании сиреневых ламп, что берегли от привычных человеку соотношений частей спектра хрупкие живые кристаллы, - к той точке, где гигантский совок неумолимо затягивал их в свою утробу. Я наблюдал за этой механической жатвой ценного ресурса в утренние часы, боясь застать солнце в зените. Или Хелтарис... О, Хелтарис, где биосфера дышит в унисон, сплетённая в симбиотическом танго жизни и смерти. Там животные упиваются фотосинтезом, подобно Фаолину, и плотоядные довольствуются сочными гроздьями с вишнёвыми прожилками - мясистыми наростами, напоминающими разросшиеся папилломы, которые специально отрощенными лакомыми угощениями свисают с боков травоядных, - идиллия райского сада, результат лишнего миллиарда лет эволюции. Даже смерть здесь не нарушает гармонии. А весна на Хелтарисе! Созвездия соцветий, пышных и причудливых, напоминали люстры, какими Айлин Ли украшала свой кибернийский дворец... Мудрая цивилизация населяет этот зачарованный мир... И никак мне не забыть океан Дэсфонта, безбрежный и мрачный. Когда-то на окружённом мощным магнитным полем Дэсфонте возвышались материки и ледники, но климатическая катастрофа обернулась великим потопом, поглотившим наземную позвоночную фауну, вместе с цивилизацией, так и не достигшей эры звездоплавания. Какую же жуть наводили почерневшие кости окаменелых чудовищ, захороненных на дне... Сильная право-левая асимметрия и гигантские размеры обросших ракушками скелетов, выхваченных из многовековой тьмы лучом подводного фонаря, морозили паническими атаками спинной мозг ... А массовый выброс асциллярий на Йокомаре, во время моего второго визита на эту планету...
   Нет смысла ворошить все пережитые приключения. Куда важнее - наша с тобой, Аслан, неразрывная связь, и эта история с Пришельцами. Быть может, ключ к пониманию кроется именно в тех солнечных днях на Спектакуле, и в том, что последовало за ними... Нам необходимо восстановить каждое мгновение, случайные жесты, и всякий взгляд, чтобы, собрав осколки, сложить их в зеркало, отражающее истину.
   Спектакула... Города-гиганты из возносящихся к небу прямоугольных небоскрёбов, сложенных из светлого камня, - как ряды из столбчатых диаграмм. В солнечном свете их стены приобретали светло-оранжевый оттенок. Величественными китами, над роящимися мошками аэротакси, проплывали по жёлто-голубому небу отблёскивающие металлом сигарообразные планетолёты, снабжая техносферу Спектакулы ресурсами, добытыми на соседних планетах системы Меркарии. Гостиничный номер хрустальным аквариумом растворялся в панораме этого великолепия, - окно, от пола до потолка, стирало грань между реальностью и грёзой. После долгого сна на широких перинах, под умиротворяющий плеск звездоглавов за стеклом, встроенным в стену у изголовья, ранним утром я набрал номер Криллидора - моего гида, аборигена Спектакулы, владеющего земным языком. Мы договорились о встрече в самом сердце города, на Центральной площади, у Фонтана Звездоглава. Аэротакси высадило меня на парковочной площадке на крыше небоскрёба, я спустился по лифту вниз и вышел на улицу.
   Площадь дышала жизнью, бурлила людским говором, пестрела красками. Я протиснулся сквозь цивилизационный поток к фонтану - монументальному сооружению, воздвигнутому в честь звездоглавов, являвшемуся средоточием этого калейдоскопа. Гигантский памятник амфибии, выполненный с пугающей натуралистичностью, возвышался над чашей, как древний идол. Изо рта чудовища, из его беззубой пасти, будто из жерла вулкана, извергались струи воды, орошающей каменную громаду. В бассейне плавали мелкие звездоглавы всевозможных расцветок - рубиново-красные, по-цыплячьи-жёлтые, призрачно-белые... Туристы, окружившие фонтан плотным кольцом, щедро сыпали в воду корм - мелких, виляющих хвостиками, как сперматозоиды, зелёных червячков - и фотографировались на фоне диковинной скульптуры. Лишь резкий, приторный запах, источаемый пальчатосложными листьями обрамлявших площадь деревьев, вносил диссонанс в эту идиллию.
   Криллидор, прямой потомок звездоглавов, ждал меня у фонтана, невозмутимый и безмолвный, бронзовокожий. Черты лица - правильные, утончённые, эльфийские, телосложение - статное, атлетическое, волосы - серебристые, - его облик дышал первобытной силой и аристократическим изяществом. И лишь глаза - непроницаемо-тёмные, с огоньками-отражениями мягкого солнца Спектакулы, выдавали его родство с предками.
   - Это - трансгенные декоративные звездоглавы, - сообщил Криллидор. - Но совсем рядом - обитают настоящие.
   Летающий ящер, чёрный, с ячеистой шкурой и длинным стреловидным щетинистым хвостом, размером с ворону, опустился к воде, схватил звездоглавчика и унёс в когтях.
   - Не выжрут? - спросил я.
   - Они быстро размножаются, - хмыкнул Криллидор.
   Мы поднялись на парковочную площадку другого небоскрёба, и там сели в аэротакси, на котором прибыл Криллидор. В уютной и комфортабельной машине мы быстро вылетели за город. Миновав пейзажи из поросших седыми мхами каменных россыпей, разбросанных по лимонно-зелёным лугам с отдельными деревцами и кустарниковыми зарослями, мы высадились у краюшки леса. Криллидор указал мне на резиновые забродники, лежащие на заднем сиденье. Другую пару он взял себе.
   Мы облачились в неуклюжие одежды, и, увязая в зыбкой почве, двинулись к опушке леса. Деревья с тёмно-зелёными игольчатыми листьями, напоминающими щётки для чистки стёкол, тянулись к небу, как молящие руки. Здесь была ещё одна древесная порода - с листьями в форме кисточек из беличьего волоса. Жёлтая трава тонкими нитями змеилась под ногами, перемежаясь со стрелами сочных изумрудных ростков. В лесу царила весенняя прохлада, но солнце ласкало щёки теплом и играло зайчиками на кочках. Пахло свежестью, лесом и речкой.
   - Ступай след в след, - предупредил Криллидор, уверенно шагая вперёд, как проводник, ведущий слепца по краю пропасти. - Оступишься - и засосёт, не выберешься.
   Постепенно деревца начали расти реже, а солнца стало больше.
   - Вот он, звездоглав! - воскликнул Криллидор, указывая на пузырящуюся серую жижу, в которой, как камень, замерла амфибия. - Можешь поймать.
   Звездоглав в естественной среде обитания был огромен - с твою богатырскую ладонь, Аслан. В аквариумах они до таких размеров не вырастают. Искушение оказалось велико. Незакрытый гештальт манил запретным плодом. Не колеблясь ни секунды, я метнулся вперёд, и, зачерпнув илистую воду, извлёк на свет божий звездоглава, - холодное, скользкое, живое существо. Звездоглав противно запищал, пытаясь вырваться из плена. И какой же он... Сильный!
   Криллидор расхохотался.
   - Вот такие они, наши предки! - произнёс он, не скрывая гордости. - Возьмёшь с собой?
   Я посмотрел на трепыхающееся в руках, напрягающее мускулы, существо, на его выпуклые, немигающие глаза, и вдруг ощутил... Разочарование. Мечта детства, воплотившись в реальность, утратила всякую прелесть.
   - Зачем? - пожал плечами я, отпуская звездоглава на волю. Амфибия шлёпнулась в воду и ушла на дно. - Я ведь всё равно постоянно в разъездах. Зачем мне этот... Груз?
   - Идём дальше! - Криллидор махнул рукой, приглашая вглубь болота. - Смотри, вон - головастики!
   И вновь мы брели по трясине, наблюдая за мерным течением дикой природы, - за звездоглавами, крохотными и исполинскими, за их икрой, жемчужными локонами размётанной по спокойной заводи. Однажды, засмотревшись на игру личинок, я оступился, и нога увязла в топи, унося в пучину, как в пасть ненасытного монстра. Страх окатил меня с головы до ног.
   - Криллидор! - в ужасе вскрикнул я, понимая, что медлить нельзя.
   Гид обернулся, окинул взглядом моё бедственное положение, и, не дрогнув ни единой мышцей на лице, протянул руку. Его ладонь - крепкая и надёжная, как сталь. Не прилагая видимых усилий, Криллидор вытащил меня из ловушки, как выдёргивают мелкий сорняк со грядки.
   - Наступать нужно в белёсые пятна, - повторил он. - Там - твёрже.
   Вскоре болото, с его вонючей грязью и навязчивыми звездоглавами, наскучило мне окончательно. Мы побрели назад, к аэротакси, днище которого покрывали грязевые подтёки. "Странный отпуск... - думал я. - Нет - слетать в Аэлию, отправиться с мамой и папой на Тихий океан, на Филиппинские острова... Вот ведь въелись мне эти звездоглавы!"
   - Я всё думал, - заметил Криллидор, устраиваясь на входном проёме аэротакси, снимая забродники. - Не тот ли ты самый Маури, из-за которого у твоего земляка Аслана обвинитель Глют намерен отнять права на участие в межзвёздных экспедициях? Здесь, на Спектакуле, нынче только об этом и толкуют.
   Вопрос его застал врасплох, и я вздрогнул, - неужели и сюда, в далёкую глушь, докатилась волна скандала, разразившегося на Йокомаре?
   - Ты... Об этом? - пролепетал я, теряя дар речи, не понимая, откуда Криллидору ведомы столь интимные подробности моей биографии. - Откуда тебе... Известно?
   Криллидор усмехнулся, покачивая головой с нескрываемым превосходством.
   - Здесь, на Спектакуле, нынче только об этом и говорят, - заявил он, словно извиняясь за мою неосведомлённость. - Наши однопланетники помешались на вечернем шоу "Сквир против Глюта". Там ещё такой, весь зелёный, выступает, вроде - землянин, а на землянина не похож.
   - Зелёный? - не понял я, запутавшись. - Кто - зелёный?
   - Фаолин!
   - Ааа...
   - Шоу? - изумлялся я. - Какое ещё - шоу?
   - Да самое обыкновенное, - Криллидор провёл ладонями у висков, поправляя волосы. - Суд Содружества, как всегда - на Спектакуле, превратили в балаган. Скука смертная, если честно. В общем, ты должен знать, - заключил Криллидор, указывая пальцем на горизонт. - Суд идёт в Линдриуме. Город так называется. Там есть большое здание, похожее на цирк. Это - здание Верховного суда Спектакулы. Там и судят, по законам Содружества. А разве ты не знал, где проходят суды в юрисдикции Содружества?
   Я покачал головой, а Криллидор увлечённо продолжал:
   - Глют утверждает, что без согласия третьего члена экспедиции, то есть, тебя, решение о похищении не может считаться соборным, а следовательно - является личным произволом Аслана, незаконным вмешательством в жизнь отсталой цивилизации. Защитник Сквир напротив доказывает, что решение коллектива есть выбор большинства, а отсутствующий на суде подлежит исключению из сообщества как недобросовестный свидетель.
   - Что за сообщество? - утомлённо вздохнул я.
   - Виртуальное, - живо откликнулся Криллидор. - Даже завершив экспедицию, виртуально вы рассматриваетесь как коллектив из трёх человек. Но Глют утверждает, что большинство из двух человек не есть коллектив, потому что коллектив составляют три человека минимум. - Потомок звездоглавов уставился на меня пристально.
   - Нет, - пробормотал я. - Не знал.
   - Ну, так теперь - знаешь. - Криллидор хлопнул меня по плечу. - А хочешь... Вместе телепортируемся в Линдриум? Вечером. Там, говорят, сегодня намечается интрига и веселье, похлеще, чем в прошлых сериях.
   - Хочу. Мне нужно... Увидеть.
   - Всё же на вашем языке говорят! - словно агитировал Криллидор. - И Сквир с Глютом - земляне. Это для наших переводят...
   Я выпутался из забродников, переобулся в ботинки на пневматической подушке и, последовав примеру Криллидора, захлопнул за собой дверь аэротакси. По дороге я вышел через коммуникатор в сеть и выяснил подробности процесса. Теперь я понимал, что просто обязан явиться на суд, превратившийся в мыльную оперу. Мы расстались на автостанции, договорившись встретиться ближе к закату. Я вызвал новое аэротакси и отправился в гостиницу - пообедать, поваляться и собраться с мыслями.
   Вечером, на вокзале, мы вновь обменялись рукопожатиями. Кабинки телепортов выстроились в ряд - чёрные, непроницаемые, поблёскивающие в красных лучах прощающегося солнца. Криллидор сообщил, что придётся регистрироваться и помог мне заполнить анкету в коммуникаторе. Затем, выбрав ближайшую кабинку, мы шагнули внутрь. Я оглянулся на Криллидора в ожидании инструкций, но тот лишь пожал плечами. Потоптавшись на месте, Криллидор провёл пальцем по сенсорной панели управления на стене кабинки, ткнув в развернувшейся таблице голограмму приземистого здания с круглой голубой крышей, напоминающей медузу с радиальными лучами, разбегающимися из центра. "Вы уверены, что собираетесь телепортироваться в здание Верховного суда Содружества?" "ДА". Плоский круглый излучатель на потолке замерцал салатовым, всё вокруг закружилось, завертелось, и - в глазах потемнело.
   Когда зрение вернулось ко мне, двери кабинки раздвинулись, и мы с Криллидором вышли из неё в просторный холл, заполненный гулом возбуждённых голосов. Над головой, будто купол цирка, возносился высокий свод здания, расписанный изображениями парящих среди созвездий из лампочек звездолётов и танцующих гуманоидов всевозможных рас. Пол - гладкий и скользкий, как лёд, отражал хороводы из светильников. Я поскользнулся, когда мы тронулись в путь, но Криллидор подхватил меня за локоть, удержав от падения.
   - Видишь, как много желающих попасть на представление? - по-хозяйски заметил он. - Потолкаемся немного, иначе рискуем пропустить самое интересное.
   Мы протиснулись сквозь толпу, с трудом отыскав вход в зал заседаний. У дверей, как привратники рая, маячили двое спектакулярианцев в грозных серебристых мантиях. Криллидор что-то проворковал им на своём языке, предъявил регистрационные штрих-коды на коммуникаторах, и нас, наконец, впустили внутрь. Зал оказался переполнен, - люди жались в проходах, сидели на ступеньках, теснились у стен, и все, как один, таращились на сцену, где разгорался нешуточный спор. С трудом застолбив стоячее местечко в задних рядах, мы вытягивали шеи, пытаясь разглядеть, что происходит на подмостках.
   Сцена, напоминающая арену Колизея, полыхала огнями. В центре, на возвышении, расположился судья, облачённый в мантию из переливающегося всеми цветами радуги материала, - с непробиваемым бесстрастным лицом, как у звездоглава. По бокам от него томились в креслах, уставившись под ноги, ты, Айлин Ли и Фаолин. Вам, в отличие от судьи, явно было не до покоя - все трое нахохлились, как провинившиеся школьники, ожидающие разноса от директора. На авансцене, жестикулируя и перебивая друг друга, яростно дебатировали Глют и Сквир.
   - ...И, следовательно, - гремел одетый в классический чёрный костюм Глют, разумеется, без всякого кератоза на физиономии, но сотрясая воздух басом и густо краснея, - решение о похищении не может считаться соборным! Произвол чистой воды! Личная инициатива Аслана, не более того! На каком основании он присвоил себе право решать за весь коллектив? Где доказательства того, что Маури, третий член экспедиции, был согласен на столь дерзкий и противозаконный шаг?
   Сквир, напротив - в белом пушистом костюме, с колышущимися антеннами на голове, подпрыгивал на месте, стараясь перекричать обвинителя:
   - Но, позвольте! - мягко взывал он, размахивая руками, как мотылёк - крылышками. - Разве тот факт, что Маури, - Сквир указал на пустующее место в зале, будто я сидел где-то поблизости, - добровольно, по собственной воле, управлял планетолётом и звездолётом во время всей операции, не является исчерпывающим доказательством его согласия? Или вы полагаете, что Маури действовал под гипнозом, по принуждению, не имея на то желания? Не смешите меня, товарищ обвинитель!
   - Не смешите меня, товарищ защитник! - передразнил его Глют, кривя толстые губы в презрительной усмешке. - Маури - не в счёт! Он - молчит, как рыба! Его мнение - не имеет значения! Решение должно быть принято коллективом, а коллектив - это три человека, не два! Где третий? Где голос Маури? Почему мы должны верить на слово вашим голословным утверждениям о его согласии, если сам Маури не удосужился высказаться в поддержку вашего безрассудного плана?
   - Но, позвольте! - бархатным баритоном пропел Сквир, подскакивая на месте. - Разве тот факт, что Маури не только управлял планетолётом и звездолётом, но и активно содействовал похищению пострадавшей, не является достаточным свидетельством его согласия? Он ведь не только молчал, но и действовал! Действовал, товарищ обвинитель! Действовал!
   - Действовал? - Глют зычно расхохотался. - Действовал, как марионетка! Как слепой котёнок, тыкающийся носом в стенку! Как робот, выполняющий чужую волю! Да, Маури действовал, но действовал - бездумно, безрассудно, без собственного согласия! Его действия - не более, чем механическое повторение чужих команд! Где его воля, товарищ защитник? Где его разум, где его сознание? Его нет! Нет, товарищ защитник! Он есть, но его нет! Как нейросеть! Почему мы должны верить в его согласие, если сам Маури не в состоянии подтвердить его?
   Сквир задохнулся от негодования, побледнел, закашлялся, но, наконец, нашёл в себе силы возразить:
   - Но, позвольте! - вскричал он в отчаянии, хватаясь за голову. - Разве тот факт, что пострадавшая, - Сквир театрально указал на Айлин Ли, - не только не возражает против похищения, но и всячески поддерживает решение Аслана, не является весомым аргументом в пользу его невиновности? Пострадавшая - сама благодарит Аслана за спасение! Разве её благодарность - не есть лучшее доказательство правоты Аслана?
   Глют надменно фыркнул, саркастично пождал губы.
   - Благодарность пострадавшей? - переспросил он, как будто не веря собственным ушам. - Вы серьёзно, товарищ защитник? Вы предлагаете нам верить на слово... Инопланетянке, не владеющей законами Содружества? Пострадавшая принадлежит расе, не имеющей членства в Содружестве! Её мнение - не имеет никакого веса в нашем суде! Более того, пострадавшая - представительница отсталой цивилизации, не достигшей эры звездоплавания! Разве мы можем доверять её суждениям, её оценкам, её благодарности?
   Айлин Ли, разрумянившись, вскочила на ноги, и судья, до того безучастно наблюдавший за дебатами, бешено зазвонил в колокольчик.
   - Тишина в здании суда! - прогундосил он.
   - Но, позвольте! - взмолился Сквир, срываясь на визг. - Разве тот факт, что пострадавшая, благодаря похищению, - Сквир сделал ударение на слове "похищение", - обрела, наконец, шанс на новую жизнь, на интеграцию в цивилизованное общество, на получение образования, на научную карьеру, на... Диссертацию, в конце концов! Разве всё это - не является достаточным основанием для признания действий Аслана не только законными, но и... Благородными?
   Глют заржал. Он долго колотил себя кулаком по бедру, сгибаясь пополам.
   - Диссертация? - выплеснул он, давясь от смеха. - Вы серьёзно, товарищ защитник? Вы предлагаете нам оценивать действия Аслана на основании... Диссертации пострадавшей? Диссертация - не есть закон! Диссертация - не есть оправдание преступления! Диссертация - не есть индульгенция на похищение людей!
   - Но, позвольте! - Сквир, кажется, окончательно терял самообладание. - Разве тот факт, что пострадавшая, - Сквир едва не рыдал от отчаяния, - во время похищения... В результате похищения... В момент похищения... Утратила... Гроулака! Разве утрата Гроулака - не есть достаточная плата за похищение? Разве утрата Гроулака - не есть искупление вины Аслана?
   Глют нагнулся вперёд, глядя на Сквира сверху вниз, как триумфатор
   - Гроулак? - повторил он, растягивая буквы, вытирая слёзы. - Гроулак - это кто? Собака? Кошка? Звездоглав, в конце концов? Какое нам дело до Гроулака, товарищ защитник? Судьба Гроулака - не имеет никакого отношения к делу! Нас интересует судьба Аслана, а не судьба какой-то там... Собаки!
   Зал взорвался хохотом. Судья вдруг опять затеребил колокольчик, призывая к дисциплине.
   - Достаточно! - рявкнул он, рык его гулко разнёсся по аудитории. - Суд удаляется на совещание для вынесения вердикта. Прошу всех сохранять спокойствие и ожидать решения суда.
   Судья поднялся с места и покинул сцену. За ним, как тени, последовали ты, Айлин Ли и Фаолин. Глют и Сквир, обменявшись злобными взглядами, также удалились, оставляя зрителей гадать - чем же завершится эта серия захватывающего телешоу - сможет ли судья, наконец, вынести решение?
   В зале повисло напряжённое молчание. Криллидор, отвернувшись от сцены, вдруг обратился ко мне:
   - Ну что, Маури, - молвил он тихо, - теперь твоя очередь сказать своё слово. Пора и тебе выступить на сцене. Время пришло.
   Я вздрогнул, оклемавшись от оцепенения. Неужели он прав? Неужели настал мой звёздный час? Неужели от моего голоса зависит твоя судьба, и мы, наконец, помиримся? Сердце забилось сильнее, кровь застучала в висках. Я поднялся с места, переступая через ноги сидящих, протаскивая своё тело вперёд, пробираясь ко сцене, как сомнамбула, ведомый лунным светом.
   - Пропустите! Пропустите! - бормотал я, распихивая зевак, продираясь к подмосткам, как через тернии к звёздам. - Пропустите, я - свидетель! Я - Маури! Я должен выступить!
   И вот, наконец, я на сцене. Я красуюсь перед залом, ослеплённый блеском софитов, оглушённый океаническим рокотом публики, и вижу перед собой - тьму тьмущую любопытных взглядов, сконцентрировавшихся на моей персоне. А сколько их смотрят в экраны коммуникаторов... Дыхание перехватывает, слова застревают в горле. Но я знаю, что должен изречь, что обязан совершить, чтобы спасти тебя, и, собрав волю в кулак, я произношу, наконец, в микрофон, громко, на всю галактику:
   - Я - Маури, и я поддерживаю Аслана! Я подтверждаю, что решение о похищении Айлин Ли было принято коллективно! Я был согласен с этим решением! Я действовал добровольно! И я горжусь тем, что участвовал в спасении Айлин Ли! И я прошу суд... Не лишать Аслана прав на участие в межзвёздных экспедициях!
   В зале воцарилась тишина. Десятки тысяч очей устремились на меня, как лучи прожекторов. Я переминался с ноги на ногу, как перед свиданием, ожидая приговора судьбы. И вдруг... Зал грянул аплодисментами, громом оваций, восторженными криками. Люди вскакивали с мест, приветствуя меня, как героя. Боковым зрением я отметил, как судья, выбежавший на сцену, улыбается мне одобрительно, как кланяется публике вылетевший из гримёрки Сквир, а Глют - злобно метает в него глазами молнии, и Айлин Ли, с восхищением взирая на меня, посылает воздушный поцелуй, и даже - Фаолин, сдержанно, но искренне улыбаясь, поднимает большой палец вверх.
   - Благодарю вас за честное свидетельство, капитан Маури Фей-Рок Тарк! - возвестил судья, торжественно и величаво. - Суд, приняв во внимание ваше заявление, а также - все обстоятельства дела, вынес соборное решение: Аслан признаётся невиновным! Дело закрыто! Телешоу окончено! Но... Нас ждут другие передачи, как только товарищи обвинители выявят новые потенциально преступные инциденты. До скорого, дорогие друзья! До новых встреч в эфире!
   Судья раскланялся, и зал разразился овациями во второй раз. Люди ликовали, радуясь справедливости, торжеству закона, и... Счастливому финалу затянувшегося телешоу. Я застенчиво тёрся перед зрителями, стесняясь хлопающих ладоней, и чувствовал себя... Победителем. И - клоуном. Что это вообще было? - в ужасе думал я. - Когда суд успел вынести решение? Это - юридический процесс, или театр?
   Пока я об этом гадал, вы с Айлин Ли и Фаолином приблизились, и ты положил руку мне на плечо.
   - Ты ведь не испытал рубиновый предел? - неожиданно спросил ты, и теперь, оглядываясь назад, я часто воспроизвожу в памяти эту твою реплику, ты поймёшь, почему. Но была ли она, фраза? Или это - конфабуляция, ложное воспоминание?
   - Что такое рубиновый предел? - опешил я.
   - Я только что испытал рубиновый предел, - ответил ты. - Когда человек совершает предательство, он уходит из мира тех людей, которых оставил. Как правило, - навсегда. Возьмём классический пример предателя - человека, продавшего мир - последнего советского генсека Михаила Горбачёва. Люди на его родине дивились, как он может жить после этого. Но его не было в той реальности, в которой остался его народ. Он ушёл в мир сверхкрупной американской буржуазии, которая смотрела на этот самый люд тем же взором, что бывшие советские граждане - на последнего президента Советского Союза. Те самые граждане СССР, глядевшие в книгу про борьбу классов, но видевшие в ней фигу... Короче говоря, у предателя не бывает угрызений совести, а если бывает - он не предавал. И вот, я хочу сказать: фабула жизненной судьбы - путь в один конец. Так есть в литературе, так есть в жизни. Но... - ты прервался, сжав губы и продолжил после паузы: - Очень редко, но случается, люди возвращаются. Тогда они испытывают рубиновый предел.
   - И как это... Ощущается? - прошептал я, недоумевая.
   - Всё вокруг словно окрашивается рубиновым светом, - молвил ты. - Но ты не видишь этого глазами, не знаю, как объяснить. Я - предал тебя, Маури, на Йокомаре - не ты меня. Я ошибся. Прости.
   Я кивнул, не разумея, о чём ты толкуешь.
   - Как ты, Маури? - спросила Айлин Ли. - Я... Скучала по тебе. Прости за резкость, я потом жалела... И не раз.
   - Ты видела рубиновый предел? - спросил ты у неё.
   - Рубиновый предел? - нахмурилась Айлин Ли. - Нет. Не видела.
   - Ясно, - ты выдохнул, словно ставя точку в невысказанном и развернулся ко мне. - Ну и прицепился ко мне этот Глют! Специально ведь ищет инциденты, как Цербер! - внезапно ты вернулся к прежней деловитости. - Ну что ж, Маури! Хватит лирики. Ты ведь собирался исследовать деятельность Пришельцев. Айлин как раз пишет диссертацию - она погружена в статистику прохождения беспилотных зондов на пятой космической скорости сквозь Сферу вокруг системы Кассандры. - Ты обернулся к ней, улыбаясь почти по-отечески. - Айлин, ты введёшь Маури в проблематику? - и снова - ко мне: - Мне целую неделю придётся подписывать протоколы и оформлять документы, после этого скандала. А потом... А потом... - ты тряхнул головой. - Ты поведешь звездолёт до системы Кассандры?
   - Конечно, - растерянно откликнулся я, всё ещё переваривая твою реплику о рубиновом пределе. Я и сейчас не верю, что ты это озвучил... Особенно в контексте того, что испытал, войдя в рубиновый предел сам.
   Фаолин подмигнул мне.
   - Рад видеть тебя снова, Маури, - сказал он.
   - Взаимно, Фаолин...
   ...Ты действительно освободился спустя неделю, а Айлин Ли успела посвятить меня в подробности своей научной работы. Мы вылетели к системе Кассандры прямо с внешней орбиты Мертарии, и, после квантового скачка, взялись за работу, мало напоминающую подвиг.
   Невозможно вообразить эти усилия достойными киноплёнки - ни взлётов, ни падений, лишь монотонная симфония рутинного труда. Мы печатали при помощи преобразователя материи беспилотные зонды и запускали к Сфере с так называемой пятой космической скоростью. Термин "пятая космическая" ввела в науку Айлин Ли. Если прежде, планетолёты, словно споткнувшись о незримую преграду, резко тормозили, содрогаясь всем корпусом, то теперь, на "пятой космической", зонды, как уроненные с крыши небоскрёба коммуникаторы, обращались в труху, не достигнув цели. Но иногда, примерно раз в месяц, беспилотнику удавалось прошмыгнуть сквозь незримую мембрану, и тогда связь обрывалась, словно перерезали провода. Сфера исправно глушила любые радиоволны длиннее миллиметра, и, видимо, неведомым образом цензурировала определённые источники света.
   - Почему бы не совершить ход конём, - как-то задал я вопрос Айлин Ли, нарушая медитативную тишину лаборатории, - просто отправить в центр системы Кассандры беспилотный звездолёт при помощи квантового прыжка?
   Айлин вскинула брови.
   - Пробовали, Маури, - устало выдохнула она. - И не единожды. Не возвращались. Слишком дорогая машина для таких экспериментов.
   ...Так утекли сквозь пальцы два года, отмеченные лишь качкой звездолёта после выброса зондов. Мы катапультировали ежедневно тысячи разведчиков. Айлин, как летописец, скрупулёзно фиксировала траектории, координаты и скорости брошенных в Кассандру "камней", заполняя таблицы длинными столбцами из цифр, в надежде выудить из хаоса закономерность, отыскать лазейку в стене. Без выводов, о завершении диссертации и присвоении степени не могло идти и речи... Однажды, в часы бессонницы, меня обуяла идея, подобная наваждению. Я углубился в недра бортового компьютера, извлекая из памяти массивы данных, ища зацепку, искру, способную воспламенить исследование. Моё внимание обратил на себя такой параметр, как масса выпущенных зондов. Здесь наблюдалась слабая корреляция с успехом прохождения сквозь Сферу - коэффициент Пирсона составил двадцать девять сотых. Согласно существующим интерпретациям шкалы Чеддока, коэффициенты Пирсона менее трёх десятых относятся к тому же кластеру, что и нулевые, но в памяти всплыл предостерегающий голос профессора Валентича: "Иногда, даже ничтожные отклонения могут оказаться ключом к разгадке тайны, ибо природа любит играть в прятки, скрывая истину под покровом случайности". На той лекции "святой Валентич" познакомил нас с интуитивно понятным примером, доказывающим его правоту - как раз коэффициент Пирсона менее трёх десятых. Фредерик подчеркнул, что добросовестный учёный не имеет права списывать со счёта особо крупные слабые корреляции. Внутреннее чутьё подсказывало мне, что не поддающаяся рациональному анализу зависимость между массой и частотой прохождения сквозь Сферу, на фоне почти нулевых коэффициентов Пирсона по прочим параметрам, не является костью, выброшенной богом, чего, по мнению Эйнштейна, и вовсе не бывает. Я оценил статистическую достоверность полученных результатов и пришёл к выводу, что корреляция значима. Теперь, когда ты сообщил мне про поры, я склонен объяснять зависимость тем, что более крупный объект имеет больше шансов задеть край поры, а дальше уже - "соскользнуть" по "стеночке" внутрь: тряхнёт, да проскочит...
   Внезапно, словно бес вселился в меня, трезвый расчёт уступил место безумию порыва. Не говоря никому ни слова, я покинул лабораторию, направляясь к отсеку с планетолётами. Я забрался в один из них и дрожащими руками завёл двигатели...
   "Начать обратный отсчёт, включить двигатели,
   Проверь зажигание, и пусть бог будет с тобой".
   Голос в наушниках тревожной сиреной пробился сквозь помехи уже в тот момент, когда я вывел машину из шлюза.
   This is ground control to major Tom...
   - Маури, не дури! - охваченный паникой, кричал ты. - Я догадываюсь, что ты затеял. Если даже останешься жить, - клянусь, лично свяжусь с Глютом. Я накладываю вето на соборность! Ты будешь завидовать Фредерику Валентичу! - твои угрозы доносились издалека, как предупреждение из иного мира.
   - Кажется, я близок к разгадке тайны Пришельцев, - отвечал я, почти не слыша себя, как из-под толщи воды. - Если я не вернусь, передай родителям и Лилирии, что я их люблю. И всем остальным - передай.
   Майор Том - низовому контролю:
   "И я дрейфую очень необычно,
   И звёзды смотрятся сегодня совсем по-другому".
   Я врубил пятую космическую, взвинчивая мощность двигателя до предела. Планетолёт зазнобило, как в лихорадке, страшная тряска швыряла из стороны в сторону, корёжа внутренности, выворачивая наизнанку сознание, но я упорствовал, не отпуская штурвал, не ослабляя напор, пока, наконец, не ощутил - мы прорвались! Миновали Сферу, и - свобода! Свобода, обернувшаяся болотной трясиной...
   Какой бес в меня вселился, Аслан? Я, как нашкодивший мальчик, решил посмотреть одним глазком, пока не пришли родители, и меня было не остановить. С торжеством победителя я добрался третьей планеты системы Кассандры, обнаружил там океаны и атмосферу, схожую с земной. Зонды доложили об отсутствии опасных патогенов, и я, как в трансе, или одурманенный наркотиками, предпринял несанкционированную высадку на поверхность. Дальше ты знаешь, что было... Я продолжал "смотреть одним глазком" на деятельность, развёрнутую Пришельцами, пока не очутился в Кибернии, в особняке Айлин Ли... Там вы и застали меня с докладом про поры. Я так понимаю, Айлин Ли тоже посетило озарение, если вы научились рассчитывать координаты пор и время их раскрытия? Увы, я не смог вернуться с вами в тот вечер... И, возможно, не сумею уже никогда.
   ...После трагедии в особняке Айлин Ли, со мной произошёл случай, который я не могу ни верифицировать, ни фальсифицировать. Неделю я провёл на допросах, а когда, наконец, освободился, мне пришлось приобретать новый билет до Конкордии. Такси, аэропорт, регистрационные стойки, проверка багажа, пиво - во время ожидания рейса... И вот, в салоне самолёта, поднявшегося над пышными кучевыми облаками, в этом тесном коконе, я ощутил ностальгию по планетолётам, по вольному космосу. Тогда и случилось нечто, в реальности чего я до сих пор сомневаюсь...
   Я только закончил трапезу - безвкусные бутерброды и несладкий кофе без молока, от тощей, длинной и нескладной стюардессы, вытянутой по стойке "смирно" в синей униформе и улыбающейся, словно кукла, размалёванными алой помадой губами. Я собирался подремать, откинувшись в кресле, как вдруг всё вокруг погрузилось в рубиновый свет, фигуры пассажиров замерли, как на проявляющихся в багровых лучах чёрно-белых снимках, на заре эры фотографии. Только два цвета - рубиновый и чёрный - вокруг, и - ни звука, ни движения, ни в салоне, ни за стеклом иллюминатора.
   - Маури, обернись! - услышал я мелодичный женский голос.
   Сиденье моё располагалось у прохода. Повернувшись, вместо стюардессы, я увидел её - девушку, единственное живое пятно цвета среди монохромного пейзажа. На ней было свободное полупрозрачное длинное белое платье с широкими рукавами и размашистым подолом, искрящееся, как крылья стрекозы. Волосы - белое каре, а глаза - лазурные лиманы.
   - Кто ты? - ошеломлённо спросил я.
   Она улыбнулась, в её мимике не было ничего угрожающего, лишь лёгкая печаль.
   - Мы - те, кого вы называете Пришельцами, - ответила она спокойно. - У тебя есть время. Спрашивай. Обо всём, о чём мечтал узнать.
   - Вы... Гуманоиды? - вырвался из меня вопрос, глупый и неуместный, но я не мог совладать с собой.
   - Если вы, гуманоиды, уверены, что разумной жизни целесообразно быть гуманоидной, - отвечала она, - тогда - да, мы гуманоиды. Но если принять во внимание, что ваше "Я", хотя и происходит из гуманоидной формы, ею не исчерпывается, и что наши миры разделены непреодолимой пропастью, - нет, мы не гуманоиды.
   - Но я... Я вижу тебя, - пробормотал я, опасливо оглядываясь на застывшие фигуры пассажиров.
   Ничто не шелохнётся, идеальная тишина. Само время застыло в рубиновых лучах.
   - Ты же знаешь историю революционера Морозова? - спросила гостья, словно читая мои мысли. - Того самого, что провёл двадцать пять лет в камере-одиночке, и в заточении искал выход в четвёртое измерение. Эту историю поведал школьникам математик и астрономом Феликс Зигель, в шестидесятые годы двадцатого века христианской эры призывавший с Центрального телевидения Советского Союза к сбору данных об НЛО. Для двухмерного объекта из радужной плёнки на поверхности мыльного пузыря, плоское кольцо окажется неприступной тюрьмой, ибо нет для него выхода в третье измерение. Он никогда не переползёт через кольцо сверху.
   Девушка сделала паузу, я таращился на неё непонимающе.
   - Давай построим модель, - продолжила она, - сократив измерения с четырёх до трёх. Представь себе бесчисленное множество мыльных пузырей, парящих в пространстве. Узор на поверхности каждого из них - неповторим, уникален, и в то же время - схож с прочими. Система Кассандры, Маури, изъята нами из одного такого пузыря и вживлена в ваш. Она окружена Сферой, предохраняющей материалы от смешения. Нам необходим субъект - контактёр из вашей вселенной, расположенный вторым кольцом, внутри защитного контура. Это - ты, Маури. Изменения в частоте волны, составляющей внутреннее кольцо, то есть, в тебе, при контакте с кругом-ядром, то есть, Ксантарией, есть данные для наших приборов о структуре элементарных частиц, которыми для нас являются мыльные пузыри, представляющиеся вам целыми вселенными. Разумеется, мы подобрали для инплантации пузыри со схожими узорами, чтобы пересадка прошла успешно. Несколько объектов мы, напротив, изъяли из вашего пузыря и установили на другие. Вы называете это "переходными объектами".
   - Но ведь... Система Кассандры существует в нашей Вселенной давным-давно, - пролепетал я, пытаясь разобраться, с чем имею дело - с галлюцинацией, или внешним феноменом.
   - Время не имеет для нас значения, - сказала пришелица. - Главное - не допустить пересечения аналогичных элементов двух Вселенных. За кольцом "Маури", по направлению внутрь круга, существует множество других колец - волн, и каждая имеет свои очертания, это - обитатели Ксантарии и прочие, более простые, расположенные ближе к центру, её элементы - животные, растения, камни... Вообрази себе круглую мозаику с пазлами разных форм. Каждая фигурка может занять только строго определённую ячейку. Аслан и Айлин Ли с вашей вселенной находились во вселенной Кассандры слишком долго. Сами они успели покинуть её, но для вселенной Кассандры деформация оказалась необратимой, и Айлин Ли, вместе с Асланом, родившиеся на Ксантарии, были вытеснены из своих ячеек Асланом и Айлин Ли с Земли. Если же посмотреть как на концентрические круги - вытряхнули содержимое из закрученного спиралью женского браслета уникальной формы. Но - не отчаивайся, Маури! - в голосе чужой засквозили ободряющие нотки. - Пустые кольца теперь свободны для Айлин Ли и Аслана из той вселенной, где расположена Земля. Правда, они об этом не знают... - добавила она, кажется, озабоченно. - Но шанс на то, что они вернутся, сбрасывать со счетов нельзя.
   - Почему... Именно я? - меня вдруг передёрнуло от догадки.
   - Тебя изначально не было в мире Кассандры, - отвечала девушка. - И ты стремился в него. Ты - идеальный объект с точки зрения задачи модификации условной волны...
   - Что представляет собой твоё тело? - впился я взглядом в её глаза, зачарованный и напуганный.
   - Я - считыватель длин, метафорически выражаясь, волн, - просто ответила она, - сенсорная поверхность инструмента, меняющая структуру при контакте с модифицированным носителем - тобой. Разумеется, при этом, я влияю на тебя со своей стороны, и тебе кажется, что ты получаешь ответы на свои вопросы, через удобную тебе женскую гуманоидную форму, в то время, как мы получаем ответы на свои вопросы... Но меня нет в действительности. Есть мы - Пришельцы, и мы исследуем в коллайдере элементарные частицы, из которых слагается наш мир. Наши технологии очень продвинуты, мы умеем производить хирургические операции над элементарными частицами. Считывая изменения на контактном материале "Маури" из вашей вселенной, отработавшем во вселенной Кассандры, мы обретаем данные для наших таблиц с параметрами элементарных частиц. Не забывай, Маури! - в голосе её вновь зазвучали предостерегающие нотки. - Я - всего лишь сенсорная поверхность инструмента. Воспринимай меня как объект. Субъект же - не Я, а Мы - Пришельцы.
   - Но у меня есть Я! - взмолился я. - Вы не имеете права экспериментировать с субъектом!
   - Мы понимаем, - отвечала девушка, - что Фаолин прав, и "Я" содержится в каждой былинке. Если мы взаимодействуем с вашей вселенной, это значит - в ней существует точка, которой она с нами соприкасается, влияя на нас - действующий субъект внутри неё, и этот субъект - ты. Мы ничего не можем поделать с парадоксом Фаолина. Животные изменяют тебя, Маури, они - субъекты. Просто прекрати есть мясо, Маури, и получишь права судить нас. Слабо? В таком случае, заметим, что мы реализуем контакт с вами. Медиатор - Сфера, предоставлен, и вы уже приступили к её исследованиям. На каком-то этапе количество перерастёт в качество, и знаний о Сфере, которые вы предоставите нам, окажется достаточно, чтобы разработать совместную технологию, позволяющую изучать метавселенную и нам, и вам, так вещи в себе превратятся в вещи для нас, и мы приблизимся к абсолютной истине об этой реальности. Даже больше - мы верим в возможность однажды осуществить контакт без медиатора. Ведь ваши биотехнологии позволяют преобразовать тела для познания мира, к примеру, с точки зрения дельфина. Мы стоим на позициях принципиальной познаваемости мира, отвергаем мистицизм, а значит, - прямой контакт возможен. Но Мы можем контактировать лишь с Вами, хотя для этого и требуется на данном этапе посол - твоё Я. Ещё вопросы, Маури?
   Я отстегнул ремни безопасности, встал и дотронулся до ткани её платья. На ощупь - как цветок с Кеплера-452b... Девушка никуда не торопилась и мягко терпеливо улыбалась. Я не удержался и пощупал соски на грудях под её платьем - настоящие.
   - Я - считыватель, - повторила она, - нечто, что прикасается к радужному кольцу на мыльном пузыре сверху, из третьего измерения, как кончик иглы к шарику. Поэтому мы не можем взаимодействовать долго. Ты же не хочешь, чтобы твой шарик лопнул, Маури? - внезапно в интонациях девушки появились игривые, дразнящие нотки. - Пристегни-ка лучше ремни безопасности...
   Я опустился в кресло и покорно выполнил её приказ.
   - Я вернусь на Землю? - осведомился я, боясь спугнуть видение.
   - Наши технологии не настолько развиты, чтобы найти ответ на такой тонкий вопрос, - реагировал считыватель.
   - Куда пропала Атлас? - выкрикнул я в отчаянии.
   - Наши технологии не настолько развиты, чтобы изучать столь неуловимые колебания плёнки, - настаивал считыватель, и в движениях её не было ни тени неестественности и механистичности.
   Вдруг гостья рассмеялась утренней птицей, и... Исчезла. В тот миг, ни с того, ни с сего, раздалось пение Дэвида Боуи:
   - This is ground control to major Tom...
   И тут же музыка оборвалась, рубиновый свет пропал, и на меня обрушились обычные краски и суетливый шум салона самолёта, следующего по маршруту Гримзон - Конкордия. Ревел навзрыд грудной ребёнок, мать его утешала... Знаешь, я не могу с уверенностью утверждать, что мне всё приснилось, или же напротив - убеждать в реальности эпизода. Хотя теперь я грокаю во всей полноте, что свидетели контакта уровня тет-а-тет в фазе с медиатором оказываются в столь же незавидном положении.
   Почти всё, Аслан... Покинув самолёт в Конкордии, я влился в людской поток аэропорта и, выбравшись на залитую неоновым светом улицу, заказал междугороднее такси. Поздней ночью я обнялся со стариком Лео, исполнив обещание, данное Джейн.
   Тебе интересно знать, что случилось с теми, кто остались в Кибернии? Лилирия, как хищная птица, заняла место Айлин Ли на вершине финансовой пирамиды. Первое время мы обменивались сухими, ничего не значащими сообщениями. Мне втемяшилось в голову, что, если она меня любит, то поживёт со мной у Лео. Но она так и не решилась. И постепенно наши контакты сошли на нет, как гаснущие звёзды. Гроулака оправдали, теперь он хранит Лилирию. Глюта и Сквира я регулярно вижу в дурных телепередачах, которые смотрит по вечерам в "ящике" пастух. Сквир жеманится и кривляется на эстраде дешёвым паяцем, а Глют громогласит с высоких трибун, изрыгая пустые пафосные фразы. Глют лает на Сквира, обвиняя в растлении молодёжи, Сквир же поносит Глюта, упрекая в тоталитарных замашках. Вся планета, затаив дыхание, боится пропустить хоть серию этого бестолкового цирка, забывая о трагедиях, чинимых такими, как Лилирия. Ирдания полагается суверенным государством, но почему-то её пропагандисты ежедневно читают хвалебные мантры Глюту и с упоением травят Сквира. Лео, по-детски искренне, всем сердцем переживает за разворачивающимся фарсом, вскакивает с табурета, подбегает к мерцающему экрану, будто готовый собственноручно снять скальп с изгаляющегося шута Сквира. Общество спектакля... Кино с Молли, несмотря на уверения прокатчиков, так и не снискало успеха у невзыскательной ксантарианской публики, и Лео, на мой вопрос, лишь устало отмахивается рукой. Что же касается Джейн, я больше не решался ей написать, или позвонить. Иногда я достаю телефон, открываю чат с ней, и... Нажимаю на кнопку сбоку, тогда из динамиков звучит тихий щелчок, и экран гаснет.
   Иногда Лео звонит Атлас, разговор между ними всегда - натянутый и напряжённый - какие-то фразы, вырванные из разных контекстов. Она есть, но она пропала без вести, как и я. Мы ещё вернёмся к этой проблеме, Аслан. Что же касается Фарлена - он избегает дедушку, как и мать, и я не горю желанием лезть в чужие семейные дела.
   О прочих, оставшихся в Ирдании, мне и вовсе, - ничего не известно.
   Благодаря деньгам Лилирии, мы выкупили у Свинорожего пастбище, и теперь Лео может пасти коров по утрам. Мы просыпаемся с петухами, наливаем густой сметаны коту, варим кашу псу, бросаем душистого сена встречающему нас радостным ржанием коню, завтракаем неспешно, уделяем внимание птице, наполняем флягу водой из колодца во дворе и отправляемся пасти коров. Когда солнце встаёт высоко, мы устраиваемся в тени развесистой берёзы, отвинчиваем крышку фляги, жадно пьём вкусную ледяную воду и ведём неторопливые беседы - о девушках, чьи волосы - как мёд, о воинах, что ждут своего часа, о Млечном Пути, наконец... А долгими ночами, в часы бессонницы, в последнее время я сижу у скрипучего стола, печатая эти строки для тебя, Аслан... Я снова - нелегальный мигрант, но всё, что мне грозит за это теперь - депортация в Кибернию, о которой так мечтают ирданцы...
   Почти все слова исчерпаны, Аслан. Страсть "посмотреть одним глазком" отпустила меня. Я выжат, как лимон, прости за штампы. Конечно, я пытался анализировать, чем схожи и чем отличаются двойники в Содружестве и на Ксантарии. Насколько я понимаю, именно этим занимались Пришельцы, если, конечно, откровение в самолёте - не выверт подсознания. Некая склонность, функция, проявляемая в общественной деятельности, можно сказать - талант, сохраняется. Исключение - Атлас, душа которой словно пропала без вести. Вопрос о сокровенной, родовой, истинной, божественной сущности человека - вечная головоломка, не раз терзавшая умы философов прошлого. В туманных идеалистических и религиозных интерпретациях эта сущность обретала очертания души - бессмертной, неуловимой, часто - реинкарнирующей. Карл Маркс же выделяет два аспекта родовой сущности человека - она социальна и деятельна - то, что остаётся неизменным, вне зависимости от причудливых извивов общественно-экономических формаций. На Ксантарии личность человека сведена к убогой нишевой функции, установленной классовой структурой общества. В Содружестве личность более многогранна и универсальна. На Ксантарии вообще очень мало субъектности - люди здесь подобны винтикам системы производства, покорно вращающимся в заданном ритме. Но тяжело вычленяемая уникальная способность, присущая двойникам обоих типов, наличествует, быть может - способ обработки информации, подобно классам общего искусственного интеллекта. Иных сходств, кроме имени и внешности, мои нейросети не идентифицировали.
   У меня остались вопросы, Аслан... Некоторые из них, кажется, не имеют значения. Например, почему ты избрал путь увядания и смерти. Вероятно, ты встречал свою Джейн, и она погибла, и ты не разумеешь с той поры смысла в бессмертии, но надеешься проснуться однажды в той мифологической точке истории, где учёные, мотивированные состраданием, начнут реанимировать всех, когда-либо живших. И вы будете вместе... Можно подобрать и массу других, не менее правдоподобных, ответов, но зачем? Однако, Атлас... Ни одна сюжетная линия не проливает свет на её исчезновение в Содружестве, и ничто не сулит для неё спасения на Ксантарии. Я не могу это объяснить. Если мне удастся вернуться, я обязательно проведу расследование.
   И всё же, несмотря на нарастающие усталость и разочарование, меня не отпускает неосязаемое чувство незавершённости. Рубиновый предел. Исходя из твоих слов (если, конечно, они - не плод моего воображения) - предатель не ведает о предательстве, и твой классический, как ты выразился, пример повествует всего лишь о человеке с психологией мелкого торгаша, подобного Атлас, иронией судьбы заброшенного на Олимп, не вобравшего смыслов мира, который продал. И вот, я - допустим, вернулся после предательства, рубиновый предел в самолёте и твоё заявление - тому недоказуемые и неопровергаемые свидетельства. Но куда и откуда? Я просто жил, Аслан... Быть может, необходимо глубоко встать на место Атлас, чтобы выяснить, что я - предатель, с её точки зрения? "Первою Любовью Сотворён", - писал Данте про ад, поместив предателей в его ледяное ядро. Возможно, стоит проработать эту версию... Снежная Королева. Да, у меня нет понимания темы. Не всё в жизни бывает так, как мы хотим.
   Я бы очень хотел вновь увидеть родителей, тебя, Айлин, Фаолина, Лилирию, Молли, Валентича, Деймоса, Вергилия, Фаругана, Кейвина, Элиана, всех прочих, даже - чёрта лысого, но не похожего на звездоглава. Атлас и другого Лео, наконец. Вывезти бы отсюда Джейн... Но всё, что мне остаётся - писать тебе, по телефону в никуда от Глюта, в стол. И я - тут, бессмертный, с вечной весной в одиночной камере, как в песне старинного постмодерниста Егора Летова, ищу, подобно Морозову, выход в четвёртое измерение... Всё, что удалось Морозову - написать полуфантастический рассказ. Я обязательно найду, чем заняться дальше, завершив это письмо.
   Теперь - всё, Аслан. Ты - есть, хотя мне и не вырваться за невидимую сферу вокруг моего Я, чтобы узреть, кто есть в материальной полноте, не в абстракции, или в действительности, - Ты, как и Ты - одинок, не ощущая толком никого из Нас. Ты - есть. Вот всё, что постигнуто мной достоверно. И я знаю, что завершаю это исповедальное послание в ледяном безмолвии космоса, в царстве вечного льда.

Конец

 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"