Аннотация: Глава из романа Другие мы. Обладает свойствами завершённого произведения.
Аслан, дело не в сентиментальных воспоминаниях, друзьях детства, первой любви и потере девственности. Обитатели Ксантарии любят ностальгировать, упиваясь навсегда ушедшими детством и юностью. Я, как и ты, ценю трезвость ума, даже здесь, в неустроенном мире. Чувства к Атлас, разумеется, не были самыми сильными в моей жизни. Но вообрази, что судьба - это дерево: ствол детства определяет изгиб каждой ветви. И чтобы корректно представлять, что произошло в дальнейшем, необходимо описать истоки, ту точку, где сплелись наши судьбы. Вон, Лео сушит ромашку на подоконнике - утверждает, от давления помогает. А я смотрю на эти пожухлые лепестки и вспоминаю не о лекарствах, а о гербариях Атлас...
Мы родились в мире победившего добра, где кошмары прошлого представлялись недоразумениями из учебников истории, обводящими сияющую справедливость настоящего трагически-чёрным жирным контуром. Ты, Аслан, рос в той же атмосфере. Почти мультипликационные небоскрёбы нашего академического городка Аэлии, как разноцветные матрицы, собранные из ячеек таблицы Менделеева, тянулись к лазурному своду, трепеща надеждами на манящее пленительное завтра. За каждым окном - предвкушение захватывающей истории и чуда! Прозрачные, четырёхметровой высоты, балконы, отблёскивали на солнце кристаллами антарктического льда. Жилые строения, утверждая торжество разума, ставшего архитектором гармонии, обрамляли зелёные дворы математически строгими комплексами. Шептали листвой чарующие сказки деревья, счастливой полифонией щебетали в их кронах птицы, и газоны шелковисто зеленели под босыми ребяческими пятками. Радостный хор земных обитателей в неотвратимой смене закатов и рассветов, в управляемом танце облаков, приводил технологическую мощь человечества в созвучие с вечными ритмами природы. Так прошло наше детство, в безмятежном сознании дарованного биологической наукой бессмертия, с романтической тревогой на сердце - мечтой о подвигах в далёком космосе, где каждый рискует пасть смертью храбрых, хотя умирать, разумеется, никто не собирался. Но права на героизм у нас не отнимали. К тому же, влекла загадка: Пришельцы, следы технологической деятельности которых обнаружили ещё в двадцать первом веке христианской эры. Тогда сигнатуры чуждой цивилизации описали как исчезающие звёзды - астрономические объекты, пропадающие с фотографий спустя десятки лет. Даже в те отсталые времена исследователи фиксировали интригующие совпадения, как, например, когда не удалось досчитаться трёх звёзд, разбросанных вдоль единой прямой. А позже мы обнаружили невидимую Сферу вокруг системы Кассандры, дразнящую фантастов уже сотни лет. Ты и сам, Аслан, дышал тем воздухом, пока не заглянул в зловонный зев космоса. Уж не знаю, что можно было узреть там такого, что заставило тебя отречься от вечности, выбрать старость и кончину, махнуть на тайну Пришельцев - венец даров Вселенной людям...
Тем не менее, в дошкольные годы я нечасто играл во дворе. На то имелись две причины. Во-первых, мальчишки постарше скорее интересовались сверстниками, нежели мной. Во-вторых, я предпочитал домашние развлечения. Родители преподавали в университете при академическом городке. Отец - мастер боевых искусств и тренер, мать учила земной и галактической литературе. Наставники по призванию, они придерживались мнения, что ребёнок сам выберет лучший путь, их долг - лишь помочь в исполнении мечты. Поэтому моя одержимость космосом встречала у родителей всяческую поддержку. В свои пять я мог забывать о времени в каталогах бесчисленных экзопланет, изучать расписания экспедиций, отслеживать локацию совершающих квантовые скачки звездолётов на трёхмерных картах звёздного неба. Ну, ты в курсе, те, что разворачиваются из любой точки галактики Млечный Путь - как сейчас помню плоский серебристый корпус навигатора... Созвездия Кеплера-186f, Глизе-581g, Трапписта-1e стали мне роднее Зодиака. С жадностью рассматривал я фотографии в атласах звездолётов, гуманоидных рас, экзопланетной флоры и фауны, и даже - галактических языков. Не только электронные издания, но и толстые книги с голографическими страницами - мама отзывалась о таких с особой любовью. "Почти как у предков", - улыбаясь, говорила она. Но больше всего я гордился коллекцией космических артефактов, состоящей из аквариумов с инопланетными животными, рукотворных предметов, образцов горных пород и окаменелостей. Если некоторых экзотических тварей разводили на Земле, то о вещицах искусственного происхождения родителям приходилось просить у астронавтов лично. Как-то раз попали мне в руки два угловатых обломка древней керамики с е-Тау-Кита. Пращуры звездоплавателей, не знавших Гагарина, выцарапали на поверхности обожжённой глины неровные концентрические круги - столь причудливо выглядела письменность обитателей далёкого мира. Я знал, что на чужой планете не признавали дискретных символов, вроде букв и иероглифов: значение имели эмоции, читаемые по изгибам линий. Странные народы изображали чувствами даже инженерные чертежи. Понимал я и то, что археологи не шибко ценят керамику, иначе сувениры не перепали бы мне. Не задумываясь, я обменял у соседского десятилетнего пацана по имени Кэйвин черепок с менее выразительными кругами на три волоса инопланетянки с Проксимы-Центавра-b. Тот пестовал в пробирке целую прядь, чего стоили ему три упругие и тонкие длинные чёрные спиральки с головы неземной красавицы? Стяжал я, помимо прочего, автографы космолётчиков, особенно ценя росчерки пришельцев. Если взяться перечислять всё, что хранилось в квартире, с комментариями хватит на диссертацию. Ни свет, ни заря я мчался проверять банку с личинками лунного зонтика, которые, к моей досаде, дольше пары дней никогда не жили, либо зарисовывать похожих на цветы флуор... Так что, Аслан, встретились мы благодаря педагогическим воззрениям моих родителей.
Однако, вернёмся во двор. Когда я там появлялся, из всех игр меня волновала лишь одна - "в астронавтов". Зелёная беседка, увитая плющом и детскими фантазиями, в наших забавах превращалась в неприступную "станцию "Звезда"", с которой начинались дерзкие "экспедиции в открытый космос". В её камерной обстановке "капитан звездолёта" отдавал приказ "на старт". Первое испытание - "пояс астероидов": цепь лавочек, выстроившихся вдоль прогулочной аллейки. Требовалось молниеносно пронестись между ними змейкой, ни одну не задев, демонстрируя тем самым "мастерство космического маневрирования". Капитан следил за бегами, отправляя врезавшихся в скамейку "лечиться на базу". Потом мы выходили в "открытый космос", в качестве которого служил газон с деревьями - собирать "артефакты": камешки и сухие листья. Листья котировались как "метеориты", а камни - как "сигнатуры Пришельцев". С находками мы возвращались на "базу", и тогда начиналось самое интересное - "учёный совет". Каждому полагалось сложить ладошки в трубочку, после чего посмотреть в "микроскоп" на листья и голыши, объявляя об "открытиях" относительно Пришельцев. Тем, кто заранее не придумал "открытие", рекомендовалось набивать карманы опадом, чтобы потом с досадой бормотать: "Одни метеориты!". Но были всё же среди нас и смекалистые парни, выуживающие "открытия" прямо во время "совета". "Учёный совет" оценивал работу команды голосованием. Если бригада не показала результат лучший, чем в прошлый раз, "капитан" не переизбирался. В случае успеха, новым "капитаном" назначался автор выдающегося "открытия". Столь же превосходного командного успеха достигали методом сбора листьев, ворохи из которых торжественно и дружно тащили в мусоропровод на носилках из футболок. Это называлось "очистить космос от метеоритов". Щебень с булыжниками отправляли в тот же мусоропровод, так что, подтвердить с их помощью придуманное дома "открытие" становилось с каждым разом всё труднее.
Однажды в Горцентре Управления Погодой решили полить газоны. Разумеется, сообщения "синоптиков" никто из нас не читал, а родители тем временем находились на работе. Мы только приступили к сбору "артефактов", как вдруг первые тяжёлые крапинки упали на листья платана, под сенью которого я ковырял палкой в поисках камешка. Сначала - редкие, словно дроны-разведчики, потом - чаще и гуще, барабаня по листве, лавочкам, траве, дорожке, как метеоритный поток по обшивке странствующего между Марсом и Юпитером планетолёта. Дождь! Запланированный по расписанию, но от того не менее мокрый и настоящий.
- Дождь! - воскликнул кто-то из ребят, кивнув на затянутое угрюмыми тучами небо. - Всё, игра кончилась! Погнали домой!
Однако, "астронавты" и сами всё сообразили - засуетились, распихивая по карманам ставшие драгоценными после наших уборок камешки.
- Экстренная эвакуация со "станции "Звезда""! - объявил "капитан".
Вокруг меня - хохот, шум, толкотня: обычная детская возня перед ненастьем. Однако, я сохранял неподвижность, не понимая, как игра может завершиться из-за такой мелочи, как полив газонов.
- Маури, а ты чего рот открыл? - гаркнул приготовившийся бежать к подъезду "капитан" - высокий, тощий и нескладный, остроносый, веснушчатый, с клочковато остриженной русой шевелюрой, дико зыркающий голубыми очами. - Дождь же начинается! Промокнешь! Пошли скорее!
Я уставился на него недоумённо.
- А что такого? - тихо произнёс я. - Дождь и дождь. Астронавты не боятся дождя.
Ребята прекратили метаться, переглянулись.
- Ну ты даёшь, Маури! - засмеялся кто-то. - Это астронавты в скафандрах не боятся дождя, а мы - обычные дети! Зачем мёрзнуть, если можно сидеть в тепле дома и играть в "астронавтов" в сети? Разве у тебя нет очков виртуальной реальности?
- Но ведь миссия не выполнена! - настаивал я, испытывая жгучую обиду - накануне весь вечер я размышлял над "открытием", надеясь быть избранным "капитаном". - Мы же ещё не все "артефакты" захватили! Если мы сейчас уйдём, команда не выполнит план! Надо остаться и дособирать всё, что найдем в "открытом космосе"!
Ребята вновь переглянулись.
- Маури, ну чего ты придумываешь! - поморщился "капитан", кажется, теряя терпение. - Это же просто игра! Никто не заставляет нас "выполнять план" под дождём! Пошли лучше домой, пить сок с шоколадками! Вот это - настоящее удовольствие! А "артефакты" мы ещё завтра соберём, если пожелаем!
С этими словами "капитан" махнул рукой и помчался к зданию, за ним - вся команда "астронавтов". Кроме меня. Я остался под проливным ливнем в одиночестве. Струйки растекались по лицу, одежда промокла насквозь, но в беседку не тянуло. Я таращился на умытый двор, на взрывы водяных снарядов в подёрнутых рябью лужах, на сверкающие кроссовки мальчишек, слушал их хлюпающий топот, втягивал ноздрями сырую свежесть. Негодование и злость прошли. Разочарование, горькое и неясное, разрасталось во мне. Неужели они действительно разменивают звёзды на сладости? Их совсем не тревожит зов космоса, пусть и в игре? Астронавты не боятся дождя, даже кислотного. Или это только в кино и мультфильмах - так?
Дождь бушевал всё сильнее, двор опустел, умолкли птицы. Внезапно, за серой пеленой ливня, я заприметил движение. У клумбы с тропической флорой стояла девочка. Это была Атлас. Она не реагировала на капли, не неслась со всех ног к укрытию, но медитативно склонилась над растениями, словно вела с ними немую беседу. Её красно-чёрное платьице прилипло к тоненькому тельцу, а волосы блестели от влаги, как тёмно-синий шелк. Папка для гербария трепетала в хрупких пальчиках раскрытыми крыльями мотылька. Замерев, я наблюдал, как изумительное существо прилежно срезает ножницами алый цветок с большим бледно-жёлтым, напоминающим кукурузный початок, пестиком, бережно укладывает его меж страниц, будто прячет дорогие сердцу сокровища в час апокалипсиса. В её умиротворении среди неиствующей стихии и поглощённости ботаникой мерещилось нечто настолько исключительное, что я забыл про игру, разуверение в пацанах, и даже - про космос - просто хотелось завороженно созерцать незнакомку. Её образ притягивал, как недосягаемая звезда, и я решился приблизиться.
- Привет! - сказал я.
Девочка подняла голову, раскосые глаза обратились на меня с удивлением, но без тревоги. Не было в них и насмешки, лишь спокойное любопытство.
- Привет! - ответила она непринуждённо. - Как тебя зовут?
- Маури. А тебя?
- Атлас.
Несколько секунд мы взирали друг на друга сквозь занавесь ливня. Я не знал, что вставить, чувствуя неловкость в мокрой одежде. Но Атлас уловила моё замешательство и первой нарушила молчание.
- Ты тоже любишь дождь? - спросила она легко, словно мы - давнишние, встретившиеся после долгого расставания, приятели.
Её вопрос застал меня врасплох, вырвав из оцепенения, подобно рёву сирены в тишине космического корабля.
- Я... Нет, не то, чтобы люблю... Просто... Мы играли в "астронавтов", и... Астронавты не боятся дождя, - пробормотал я невнятно, слыша собственные оправдания как бы со стороны.
Но Атлас не захихикала, не посмотрела свысока. Она кивнула ободряюще, будто мысль про астронавтов - самое естественное объяснение моего странного поведения в непогоду.
- Астронавты - это интересно, - промолвила она отрешённо, глядя на клумбу. - А я вот - собираю гербарий. Цветы любят дождь, а я люблю цветы.
И снова - пауза. Однако, стеснение прошло, стало свободно и уютно, как если бы мы уже нашли общий язык, или постигли друг друга без слов. И тут, совершенно спонтанно, я шагнул к ней навстречу:
- А можно... Можно посмотреть твой гербарий?
Атлас растянулась воздушной, едва уловимой, улыбкой, которая сделала её лицо ещё одухотворённее. Она протянула мне папку. Листая страницы, я вспомнил о хранящемся дома засушенном цветке с планеты Кеплера-452b. Вот он, шанс произвести на Атлас впечатление - подарить цветок с другой звёздной системы! Но что-то остановило меня - жадность! Тот самый порок из пыли веков, полной голода, экологических катастроф, войн и разного прочего насилия. Я воровато заозирался по сторонам, и мой взгляд наткнулся на одуванчики на газоне.
- Погоди секунду! - крикнул я и бросился к жёлтеньким головкам на изумрудной лужайке.
Я сорвал одуванчик и вручил Атлас.
- Вот что у меня есть для твоего гербария!
Атлас приняла цветок, рассмотрела его пристально. Брови её приподнялись, что-то не то почудилось мне в ямочках на её щеках. То ли озабоченность, то ли снисхождение...
- Одуванчик? - переспросила она тихо, будто пробуя на вкус новое слово. - Спасибо, Маури, но... У меня уже есть одуванчик. Даже несколько. В гербарии... Не нужно выдёргивать все цветы подряд. Нужно высматривать - особенные. Редкие. Уникальные. Понимаешь? Этот цветок, который я срезала, их высадили только два месяца назад. Он называется антуриум и растёт в Южной Америке. Видишь, лепестки напоминают листья? Это доказывает происхождение цветков от обычных зелёных побегов...
Я напряжённо закивал. Дождь резко прекратился, и выглянуло солнце.
- Хочешь, ещё цветов соберём? Для гербария... - отозвалась Атлас.
Я несколько растерялся. Рвать цветы? Это не совсем то, чем занимаются будущие астронавты. Но отказать Атлас не смог. Да и занятно было - вникнуть, как она всё это делает, разобраться, чем одуванчик отличается от антуриума: и тот, и другой - родом с Земли... Что можно извлечь из них ценного? Опять всплыл в памяти образец с Кеплера-452b, и я закусил губу.
Дневное светило золотило капли росы, в сизом небе полыхнула радуга. Атлас уверенно повела меня к дальним палисадникам. Здесь ей был ведом каждый уголок и всякий цветок. Она показывала необычные растения, сообщала их названия, свойства, историю - с таким увлечением, как если бы то были тайны Туманности Андромеды. Я внимал настороженно, постепенно сознавая, что мир Атлас гораздо сложнее канонов "кодекса астронавтов".
- А пойдём ко мне в гости! - неожиданно предложила девочка. - Ты ведь не боишься моих папы и мамы? Там будет много гербариев... Если дождь не страшен астронавтам, то и чьи-то родители не должны пугать, правда?
Она сразила меня такой постановкой проблемы, а я не верил собственному счастью.
- Конечно, хочу!
Мы затрусили к небоскрёбу, вошли в подъезд и поднялись на пятьдесят четвёртый этаж в скоростном лифте. Створки дверей автоматически раздвинулись, чутко реагируя на наши тени, впуская в квартиру. Навстречу вышел отец Атлас. Безупречно скроенный по фигуре серебристый костюм облегал элегантный силуэт. Выбивающиеся на лоб чёрные, как у дочери, пряди, густые бакенбарды и классический греческий профиль с выразительным носом - облик брюнета лучился породой и уверенностью.
- Только собрался убежать в лабораторию, а тут - вы! - развёл руками хозяин. - А кого это ты привела? - мужчина испытующе измерил меня взглядом.
- Это - Маури. Он хочет посмотреть гербарии!
- Здравствуй, Маури! Я - Лео! - протянул мне огромную волосатую лапу отец девочки. - Чем увлекаешься, Маури?
- Космосом, - небрежно бросил я.
- Мечтаешь стать астронавтом?
- Да.
- Ну, проходи, друг! Пожалуй, у меня найдётся для тебя кое-что интересное...
Мы проследовали за Лео. Квартира Атлас контрастно отличалась от моей, полной модной микроэлектроники и естественно-научных коллекций за стёклами шкафов. Здесь же на стенах висели написанные маслом морские и космические пейзажи, в углу возвышалось чёрное крыло древнего пианино, а книжные полки ломились от томов: старинных - бумажных, шелестящих тысячелетиями, и современных - голографических.
- Нравится? - указал Лео на марсианский пейзаж.
- Неплохо, - откликнулся я, дивясь архаике: по мне практичнее было повесить на это место голограмму.
В комнату вошла жена Лео: высокая, статная и стройная, в голубом и в синий горошек, перевязанном у пояса красной лентой, платье - взрослая копия Атлас, с такой же азиатской внешностью. Домашний робот принёс ей вращающееся кресло, и женщина присела.
- Серифа, познакомься! Это - Маури! - пробасил Лео.
- Очень приятно, - ответствовал я.
- Рада познакомиться, Маури!
- Серифа и я - мы вместе работаем над диссертацией, - пояснил отец Атлас и задумчиво добавил:
- Я знаю, что тебя точно заинтересует. Ты когда-нибудь видел звездоглава?
В груди моей ёкнуло.
- Звездоглава?
- Именно! Звездоглавы с планеты Спектакула!
Лео приобнял меня за плечо и провёл к тумбочке с небольшим пресноводным аквариумом. Звездоглав, тот самый, который, по данным генетического анализа, приходится жителям планеты Спектакула прямым предком, таращился на меня круглыми чёрными зенками, оперевшись на декоративный камень с инопланетными лишайниками. Трудно теперь понять себя: как я мог так запасть на амфибию с телом тараканьей формы и головой, напоминающей пришельцев из демонстрирующихся в музее кинематографии фильмов. Земноводные, от которых ведёт происхождение человечество, давно вымерли, а звездоглавы живут по сей день. Наверное - это. Но каким вожделенным и соблазнительным казался в тот миг проклятый звездоглав! Как свербило нутро от жажды им обладать, какие сумасшедшие богатства он сулил - в своих неуклюжих пропорциях и чудовищном обаянии!
- Сын поймал на Спектакуле! - сообщил Лео.
- Ты хотел посмотреть гербарии, - напомнила Атлас.
В её голосе прозвенели нотки ревности, а я глаз оторвать не мог от звездоглава.
- Сначала стоит станцевать гостю, - возразил Лео. - Мне нужно в лабораторию, и я не могу ждать, пока вы налюбуетесь на цветы, чтобы исполнить для тебя что-нибудь на пианино. Переоденься в сухое, Атлас, покажи Маури своё искусство.
- Атлас посещает танцевальный кружок, - поделился он со мной.
"Если предложить Лео сделку: обменять звездоглава на цветок с Кеплера-452b для его дочери..." - прикидывал я, ужасаясь собственным идеям, ведь ляпнуть такое - самое гнусное, что я мог выкинуть на сегодня, поскольку, согласно всем известным нравственным законам, цветок должен быть преподнесён в дар бескорыстно.
Тем временем, Лео расположился на полированном стуле за фортепиано, и, откинув крышку, начал выбивать из его осклабившихся чёрно-белых зубов меланхоличные ноты.
- Ты знаешь эту мелодию, Маури? - спросила мать девочки.
Я покачал головой.
- Это - Шопен!
Атлас вернулась в пышном чёрно-красном платье. Лео играл - неторопливо, нежно, словно страшась спугнуть тишину. Музыка слетала из-под его пальцев, обволакивая интерьер - мечтательная, как шёпот канувшей в лету эпохи. В пространстве разливалась грусть по чему-то прекрасному и уязвимому, эфемерному, как сон. Атлас опустила веки, видимо, погружаясь в себя, в мир звуков и переживаний. Потом плавно задвигалась. Она порхала по залу, будто бабочка, воздушный подол взметался вокруг её ног пёстрым облаком. Ладони изящно скользили в пустоте, отмечая невидимые узоры, повествующие о терпкой печали и надежде. Лицо девочки оставалось безмятежным, сосредоточенным, и только в приоткрывающихся на мгновение очах мелькала глубина чувств, непостижимая для ребёнка.
Внезапно Лео обрушил пальцы на клавиши, резким аккордом разорвав мотив, и с хлопком затворил пасть инструмента.
- Всё! Мне пора! - объявил он. - Счастливого вечера!
Поклонившись на прощание, Лео удалился. Серифа тоже незаметно исчезла, жаловав нам волю и уединение. Атлас подступила к столу, где лежали папки с гербариями, сняла со стопки верхнюю, растворила обложку, приглашающим жестом велела мне садиться рядом на диван.
- Ну что, готов погрузиться в мир гербариев? - японские глаза девочки обнажали лёгкую невыдержанность.
Я кивнул, но беспокоился в тот момент о звездоглаве. Атлас аккуратно залистала папку, позволяя признать достоинство земных цветов - тонких колокольчиков, беззащитных фиалок, полевых ромашек... Каждый экземпляр с любовью приклеен к странице бумажными полосками и подписан старательным детским почерком. Потянуло сушёной зеленью.
- Каждый цветок - отдельное воспоминание, - сказала Атлас.
Постепенно звездоглав отпускал мои думы, уступая прежнему медитативному покою. Даже робот-слуга нас не тревожил. В захватывающей беседе время утекает незаметно - когда бесцеремонно завибрировал болтавшийся у меня на шее коммуникатор, я невольно вздрогнул.
- Извини, это - мама, - огорчённо вздохнул я. - Наверное, пора домой...
Голографический образ матери материализовался в эфире над коммуникатором - её приятное, обрамлённое чёрным каре по плечи лицо, улыбка, и - мягкое нетерпение в больших светло-карих глазах.
- Маури, где ты пропал? Уже поздно, пора бы и дома быть. Папа скоро вернётся с тренировки. Ждём тебя к столу!
Я покосился на Атлас - виновато и с тоской.
- Я провожу тебя до двери! - молвила та. - Ты к нам ещё заглянешь?
- Обязательно...
В комнате возник робот, осматривая, не смахнуть ли где пылинки...
Вечер в гостях завершился, но не иссякло на том наше знакомство. После той истории под дождём мы стали видеться часто. Иногда встречались во дворе, чтобы пополнить гербарии, теперь уже вместе исследуя каждый цветок. Временами я присоединялся к играм Атлас с подругами - не в "астронавтов", конечно. Другие, девичьи, забавы, где главенствовали не скорость тела и острота ума, а фантазия и творчество. Нередко я наведывался к девочке домой, где меня привечали Серифа и Лео, всегда радушно, как дорогого родственника или долгожданного гостя.
Именно Лео первым озаботился моей болезненной страстью к звездоглаву. От его цепкого взора не укрылось, как я высиживаю напротив аквариума долгими минутами, будто околдованный, пялясь на лениво копошащуюся под корягой амфибию, в её выпученные бездонные буравчики, словно устремившиеся в бесконечность космоса, впившиеся в самую мою душу! Однажды, после очередного танца Атлас, когда я вновь не мог разлучиться со звездоглавом, Лео подошёл ко мне, сияя доброй отеческой улыбкой.
- Знаешь, Маури, - сказал он тихо, как бы секретничая, - мне кажется, звездоглав хочет жить у тебя. Он явно тянется к тебе, чувствует твою любовь к космосу. А Атлас... У неё есть гербарии, музыка, танцы - у неё много увлечений. А вот звездоглав... Звездоглав - это твоё. Возьми его, Маури. Пусть живёт у тебя, напоминает о звёздах и космосе, о твоей мечте.
От радости и неожиданности сердце в груди заколотилось как кот, рвущийся из мешка. Звездоглав - мне? Чересчур щедро, слишком желанно! Я вперился в Лео, не смея поверить в свалившуюся с небес удачу.
- Вы... Правда? - пролепетал я, захлёбываясь от восторга. - Вы готовы мне его подарить? Звездоглава?
Лео улыбнулся ещё шире, положил руку мне на плечо.
- Бери, Маури, бери. Он будет рад жить у такого любителя космоса, как ты. И Атлас не обидится, правда, Атлас?
Атлас, стоявшая рядом, весело тряхнула головой, разбросав в стороны густые локоны, её мультяшные глаза обнимали меня теплом и поддержкой. Ни тени ревности или сожаления не мелькнуло на её лице.
В тот раз я вернулся домой не просто довольным - окрылённым! В моих руках - кубический аквариум со звездоглавом, душа ликовала, но... Поселились в ней скребущиеся кошки. Ведь у меня залежался сушёный цветок с Кеплера-452b, который я так и не отдал Атлас. Теперь же, после королевского подношения её отца, совесть забрюзжала во мне с новой силой. Я должен пожертвовать цветок. Обязан оплатить благосклонность, гостеприимство, звездоглава, в конце концов! Звездоглав. Таки, он настаивал, чтобы я исполнил свою часть сделки. Почему-то последняя мысль особенно удручала.
Несколько недель я терзался, мучимый внутренней борьбой. Звездоглав плескался в аквариуме, теша глаз причудливой красотой. Я понимал, что надлежит поступить честно, одолеть скупость, но как же тяжко расстаться с инопланетным цветком, кажется, моя коллекция оскудеет без него!
Наконец, собрав волю в кулак, я решился. Пригласил Атлас к себе, пообещав презентовать собрание космических артефактов. С первого дня знакомства я почитал за честь впечатлить подругу инопланетными жемчужинами, но опасался, что если даже спрячу цветок, о нём спросят мои родители, и тогда... Ассортимент обеднеет.
Дома был отец, он обедал, одетый в спортивную форму. Чем-то папа всё же смахивал на Лео - быть может, бакенбардами, или профилем, только фигура Лео - массивнее, а папина - скорее классическая, греческая. Лео - брюнет, папа - шатен...
Я водил Атлас по комнате, показывая морские аквариумы. В сумеречном фиолетовом свете, в продуваемой компрессорами и фильтруемой тройной системой воде, плавала, ползала и шевелилась инопланетная живность.
- Ты заметила, как необычен силаксис? - вопрошал я.
- Похож на дракончика из сказок, - соглашалась Атлас.
Мне мнилось, она недостаточно впечатлилась рептилоидом.
- Зачем ему уши под водой? - настаивал я.
- Но ведь он инопланетянин! А это кто?
Атлас ткнула перстом на пёструю, блуждающую среди экзопланетных подобий кораллов, меняющую, в зависимости от фона, окраску, тварь, устроенную на манер краба с осьминожьими щупальцами.
- Лунный зонтик, - вздохнул я.
- Ты говорил, её интересует музыка! - вмешался отец. - Покажи ей сферофон с Сонариса. Это такой музыкальный инструмент.
Сферофон - чёрный шар, покрытый сетью из тонкой проволоки, с отверстием, внутри которого темнела похожая на улитку спираль - действительно заинтриговал Атлас. "Если сферофон волнует её больше, чем силаксис, она точно вдохновилась бы цветком с Кеплера-452b", - мрачно заключил я.
Атласы звездолётов, навигационный планшет, набор окаменелостей и минералов, волосы инопланетянки - Атлас слушала внимательно, задавала умные вопросы, благоговела перед великолепием и таинственностью артефактов.
- Ой, наш звездоглав!
Угрызения совести мне осточертели. С глухим стуком я дёрнул за ручку ящик в тумбочке, куда, сразу после обретения звездоглава, надёжно, как заключённого в темницу, заныкал образец инопланетной флоры. Я достал на свет шкатулку - маленький ларец с драгоценностью - и раскрыл её перед Атлас.
- Сюрприз! - воскликнул я. - Это сушёный цветок с Кеплера-452b, я дарю его тебе!
Атлас вынула экземпляр, покоящийся на куске алого бархата - невесомый, хрупкий, будто выдох космической пыли, застывший в форме цветка. Лепестки - тончайшие пластинки из неземной материи, прозрачные, как крылья стрекозы, но жёсткие, как стекло, чёрные, со слюдяными бликами в жилках. Узкие глаза девочки расширились от изумления. Она вертела реликвию в пальцах, разглядывала со всех сторон, не веря в реальность происходящего, словно перед ней - не цветок, а чудо, не меньшее, чем отчёт о разгаданной тайне Пришельцев.
- Маури... Это... Невероятно! - пропела она упоённо, её голос вибрировал от возбуждения. - Цветок с другой планеты... Для меня? Это... Самый лучший подарок в мире!
И она поцеловала меня в щёчку, ввергнув в смущение.
- Как называется этот цветок?
- Сильфида, - едва выдавил я из себя название, которое исподобился выяснить лишь после того, как приумножилась звездоглавом коллекция.
Атлас смотрела на меня с такими благодарностью, восхищением и искренностью, что совесть на мгновение угасла, растворилась во влажном блеске её глаз.
Я соврал ей, заявив, что цветок - подарок от знакомых родителей, прилетевший буквально вчера, не рискнул сознаться в скопидомстве. Очень хотелось верить, что дар от Лео предопределён свыше, чтобы превозмочь скаредность, нечистоплотность, стать лучше. Однако, иное ощущение преследовало меня: всё это - справедливый контракт эры войн, голода и экологических катастроф, взятка за звездоглава, не открытость и великодушие Атлас - то, что полагалось нормой в нашем обществе. Наверное поэтому, Аслан, я стал от неё отдалятся, как только начал ходить в школу. Кажется, я стремился забыть о собственном паскудстве. Наша детская дружба увядала как цветы в гербарии. Или просто разошлись пути. Короче говоря, от былой близости осталась лишь дань приличиям в момент случайных встреч:
- Привет!
- Привет!
- Как дела?
- Хорошо! У тебя как?
- Отлично!
Но, Аслан, я в итоге ради неё отрёкся от самого сокровенного, не она - для меня! И ей, и Лео этот звездоглав был, по сути, ни к чему! Как же я был глуп...
Тем не менее, на том история наших отношений не заканчивается - взыгравшие гормоны взяли своё в старших классах. Школа Аэлии размещалась в многоярусном здании, заворачивающемся к небу, подобно приплюснутой правозакрученной раковине моллюска, каждый этаж-виток белокаменной спирали опоясывали зелёные террасы и ажурные балконы, аэротакси роились вокруг венчавшего башню шаровидного купола. Жизнь бурлила здесь с раннего утра до позднего вечера. В этом мире аудиторий, общежитий, лабораторий, спортзалов и мастерских царила атмосфера соборности, доверия и эмпатии. Творчество, общение, навыки - мы получали всё, что требовалось подросткам. Не выветрится из памяти аромат сирени звёздными майскими вечерами на открытых лоджиях, куда выбирались толпами - обсудить свежие научные прорывы, совершённые союзом цивилизаций. Не забудутся тёплые объятия преподавателей и учеников, радостных за кольцо гуманоидных рас. Мудрость нашей педагогики, связавшей с практикой аккумулированные разумной материей знания, не могла не восхищать. К примеру, на уроках физики, чтобы изучить законы движения и энергии, мы не просто решали задачи - но ставили опыты, повторяя эксперименты великих учёных прошлого, формируя понятия тем самым способом, каким они явились на свет. Нам предоставляли огромную свободу выбора. Так, в рамках семинаров по искусству, я сам решил освоить игру на сферофоне, и учителей вызвали с другого края галактики. Даже на физкультуре, где мы оттачивали виртуозность владения телом, властвовал дух взаимопомощи и соревнования, стремления к совершенству не только физическому, но и нравственному. С каждым днём мы росли телом, умом и духом.
Именно на уроке физкультуры, во время занятий фехтованием, когда атлетичные фигуры одноклассников как тени мелькали в ритме поединка, а зал наполнял звон скрестившихся шпаг, меня внезапно пронзила стрела первой любви. Атлас, привычно молчаливая и задумчивая, преображалась на арене - собранная, гибкая, грациозная, будто сошедшая со страниц классического романа о мушкетёрах. Её выпады отличались точностью и стремительностью, пластичностью и изяществом - клинок словно танцевал в воздухе. Подчёркивающее талию неизменное чёрно-красное платье, развевающееся при разворотах стана, напомнило мне о самой счастливой поре в жизни каждого - детстве. Во время учебного боя с одноклассником, когда тот, увлёкшись атакой, оступился и потерял равновесие, Атлас отреагировала молниеносно - не для того, чтобы нанести решающий укол, но с целью подхватить партнёра, удержать от падения, помочь восстановить баланс. Зал замер, поражённый её благородством и искусностью, а затем взорвался аплодисментами, дружным криком: "Атлас, браво!" И в этом общем восторге, в признании её таланта и человечности со стороны наставников и сверстников, я вдруг ощутил неясное томление в животе. Тем же вечером я осознал, что влюбился.
Я заболел Атлас. Я рисовал её в альбомах - тайком, карандашами и фломастерами, пытаясь запечатлеть неуловимое - блеск глаз, волны плеч, ломаную линию губ. Ночи напролёт я сочинял стихи - мучительные, неуклюжие, но искренние - о любви, о космосе, об Атлас. Мелодии для сферофона я, конечно, поручал нейросети - пусть хоть она сваяет что-то гармоничное из моих сумбурных чувств. За отсутствием музыкального слуха, чтобы овладеть пением под сферофон, я воспроизводил аудиозаписи вокалистов, повторяя за ними по слогам. Так родились песни, посвящённые Атлас. Однажды, набравшись наглости, я даже пробрался в аудиторию, где любовь моя корпела над художественной литературой, украдкой подобрал с бархатной спинки её кресла тонкий и чёрный шелковистый волосок, хранил его потом в пробирке, как драгоценную реликвию.
В этих томлениях миновал целый школьный год. По нескольку раз на дню я представлял себе, как сажусь, например, в скоростной поезд, чтобы нарвать антуриумов в Южной Америке, и тут, совершенно случайно, в тот же вагон забирается Атлас. Мы сходим на берегу океана, и... Целуемся. Однако, Атлас не замечала моего недуга. Однажды, на перемене, я поделился страданиями с одноклассником по имени Лион. Лион - спортивно сложенный длинноволосый блондин, слыл душой компании, заводилой всех неформальных проектов и авантюр, и - как мне казалось - пользовался невероятным успехом у девушек. Этот парень то и дело что-то затевал - раз с его подачи класс впал в одержимость каллиграфией, выводил витиеватые закорючки, подражая древним земным писцам, или же разводили в школьной лаборатории медузообразных окулонов с планеты Зеркалия, либо вдруг все вместе загорелись идеей изобрести радиопередатчик, пробивающий Сферу Пришельцев - да, это была одна из тех самых историй про вечный двигатель. Правда, ни один из проектов Лион так и не довёл до конца, быстро переключаясь на новую, ещё более захватывающую идею.
Выслушав мою исповедь о несчастной любви, Лион задумчиво почесал затылок, а потом расплылся своей фирменной обаятельной улыбкой.
- Маури, друг, ты слишком узко мыслишь! - заявил он авторитетно. - Только космос, космос... Как люди эры разобщённого мира! Надо быть разносторонним! Как ты думаешь, почему я всё время пробую новые проекты? Девушек привлекает разнообразие! Вот, смотри, Атлас танцует, верно? Значит - ты любишь танцы! Заведи себе романтический образ - инкогнито! Стань для неё загадочным танцором, пиши ей стихи о танце, о музыке, о любви - от имени неизвестного поклонника! Интрига, загадка, романтика - вот что нужно девушкам!
Я скептически покачал головой.
- Но я же не танцор, Лион! Я в танцах - как звездолёт в болоте! Я даже двигаться не умею под музыку!
Лион отмахнулся от моих возражений с лёгкостью гения.
- Ерунда! В наш век высоких технологий танцевать по-настоящему вовсе не обязательно - главное создать имидж! Образ! Мы сделаем тебе чат-бота! Нейросеть сочинит такие стихи о танце, что любой поэт обзавидуется! И вот, этот чат-бот сам познакомится с Атлас, сам обоснует твой статус инкогнито. Ты же будешь следить за общением, лишь изредка направляя его в нужное русло, да не забудь главное - вовремя дать команду, чтобы твой электронный купидон ни в коем случае не назначал свидания! Интрига, Маури, должна нарастать постепенно! Но - пусть бот предупредит тебя, когда Атлас созреет для реальной встречи. Вот увидишь, друг - это сработает!
Сомнения витали в душе космической пылью, но соблазн оказался сильней. К тому же, Лион, как всегда, уже кипел энтузиазмом. Засучив рукава, он поклялся настроить чат-бота по последнему писку нейросетевой моды. Так и был запущен чат-бот, а я, затаив дыхание, долгих пять недель следил за его победами, не уставая дивиться, как сам не догадался так ловко и романтично вести беседу с девушкой. Наконец, мне пришло уведомление о том, что пассия созрела для свидания.
- Готово! - торжественно объявил Лион, сияя от гордости за своё творение. - Твой романтический инкогнито готов к действию! Действуй, Маури! Твой звёздный час пробил!
Но звёздный час обернулся катастрофой. Свидание было назначено - после заката, в той же беседке, откуда стартовала игра "в астронавтов". Когда я, волнуясь и дрожа, как перед прыжком в открытый космос, прибыл на место встречи, Атлас уже ждала, облачённая в любимое чёрно-красное платье, не скрывающее разочарования в раскосых глазах.
- Маури? - блёкло и с недоумением спросила она, повернувшись ко мне - побледневшее лицо, грустная улыбка... - Это ты - тот загадочный танцор? Я слышала... Будто ты умеешь играть на сферофоне... Почему же тебе не хватило смелости подойти ко мне в школе и предложить спеть - лично, а не прятаться за спиной бездушного чат-бота? Я так мечтала потанцевать - под живую музыку сферофона... Всю жизнь мечтала!
В её замешательстве и робком упрёке, в её негодовании - я тотчас узрел всю глупость, нелепость и гнусность своего обмана. Чат-бот, романтический инкогнито, стихи нейросети - всё рассыпалось в прах, превратилось в бессмысленные радиопомехи на фоне прямоты и простодушия Атлас. Психологический казус захлопнулся - как капкан, бросив меня в ловушке собственной лжи, в потерянности и отчаянии.
Атлас поднялась со скамьи, и, не проронив больше ни слова, ушла прочь, с достоинством и безмолвно, растворилась в сумерках цветущего двора, как призрак, скользнувший в вечерней дымке. А я остался один. Маленькой стала за эти годы беседка, и никак уж не вообразить её энигматической "станцией "Звезда"". Шелестели платаны и тополя, и дразнило, высунув язык Млечного Пути, ночное небо...
В течение последующих школьных лет я так и не решился заговорить с Атлас, даже на выпускной. Как это интерпретировать, Аслан? Мы, наконец, стали с ней квиты?
Последний контакт с Атлас случился, когда я уже стал курсантом Космофлота. В тот период в мою жизнь ворвался новый вихрь знаний, впечатлений, и, конечно, - томительных несбыточных надежд. Однажды, спеша на лекцию по астронавигации, я едва не врезался на улице в Лео. Он шёл не один - под руку с высоким импозантным шатеном, наряженным в строгий серый костюм. Солнце слепило в голубом небе, а ветер забавлялся с тополиным пухом, теребя его вдоль тротуаров. На круглом лице незнакомца выделялись раскосые глаза, подведённые тонкими, едва заметными, складками век, словно отголосок азиатской красоты Атлас, и щёки, выбритые до детской гладкости, до красного румянца. Узнав меня, Лео радостно окликнул:
- Маури! Вот так встреча! Кого я вижу! Дай-ка, познакомлю вас, наконец! Маури, позволь представить тебе Элиана - директора нашего Института Искусств, моего старого друга, и - ценителя талантов! Элиан, это - Маури, тот самый юноша, о котором я столько жужжал тебе в уши, будущая гордость нашего Космофлота! Помнишь, я говорил про парня, который так звездоглавами увлечён? Вот он перед тобой - живьём!
Элиан окинул меня взглядом с головы до ног и приветствовал крепким рукопожатием.
- Очень рад знакомству, Маури! Лео уже замучил меня рассказами о твоих талантах! Знаешь, мы тут как раз думали - как расширить кругозор наших студентов, дать им глоток свежего воздуха, позволить вырваться из рутины узкой специализации. В Институте Искусств, признаюсь честно, порой не хватает - научного мышления, понимания технологий, космоса, который нас окружает. А у вас в Космофлоте, наверняка, обратная проблема - слишком много рацио, мало эмоций, чувственности, творческого порыва!
Он замолчал на мгновение, обдумывая следующие слова, а потом предложил с энтузиазмом:
- Что, если мы устроим - культурный обмен, Маури? Мы - к вам в Музей Экзопланет, вы - к нам на концерт! Встряхнёмся, обменяемся энергией и вдохновением! Что скажешь?
- Культурный обмен? Звучит заманчиво! Мне кажется, это действительно могло бы быть полезным - и для нас, и для ваших студентов. Я обязательно расскажу директору, думаю, ему понравится ваша идея.
- Ну, разумеется, это общественно полезно!
Лео потрепал меня за плечо.
- А помнишь звездоглава, Маури? Наконец, появилась возможность сказать тебе об этом. Он ведь не так просто ко мне попал... Мой интерес к инопланетной жизни - не только научный, но и практический. Уже многие десятки лет я ищу уникальные нуклеотидные последовательности, гены - для прорывов в животноводстве. Фантазия природы, Маури, порой богаче человеческой, даже в наш век, когда мы сами научились программировать ДНК. Но звездоглав, прямой предок человечества Спектакулы - как он смог дожить до наших дней? Тут могут вскрыться важные сведения, и не только для животноводства. Быть может, более экономные способы омоложения организма... И, кто знает: вдруг однажды мы дорастём до понимания самих Пришельцев!..
В то утро мы поболтали немного ещё, и я таки опоздал на лекцию. Тем не менее, идея Элиана показалась мне занимательной - обмен информацией и опытом, встреча двух миров - науки и искусства... Как уже упоминалось, я обещал передать директору Школы Космофлота предложение, и я сдержал слово. Директор с воодушевлением одобрил инициативу - курсанты очевидно нуждались в культурном обмене.
И правда, вскоре студенты Института Искусств посетили наш Музей Экзопланет. Тренировка по высотному десантированию в расписании на тот день лишила меня возможности присутствовать на мероприятии. Но нас, в свою очередь, пригласили на концерт в Институт Искусств, и тут я уже не упустил шанса. Студенческое представление развернулось на громадном манеже, ошеломлявшем пышностью и технологическим совершенством. Световое водное шоу под звуки неземной музыки и одухотворённая атмосфера единодушия на трибунах погружали в мир творческого самовыражения, далёкий от набившей оскомину спартанской дисциплины Космофлота. Один из акробатических номеров исполняла Атлас, в непреходящем чёрно-красном платье, будоража теперь эластичностью тела, силой мышц и выносливостью. Девушка каталась на кружащихся в бассейне дельфинах, встав на их весёлые зубатые морды носками, взмывала в воздух на тросах, раскрывая ноги в шпагате, кувыркалась на кольцах - всё это под возгласы впечатлённых зрителей - я и вообразить не мог, что она способна на эдакие пируэты.
Концертный зал отличался просторностью, поэтому мне удалось протиснуться на местечко в первом ряду, отделившись от группы. Атлас меня засекла. Её взгляд шмыгнул по аудитории, наши глаза на мгновение встретились, и я прочёл не то удивление, не то узнавание, а то и... Надежду?
После спектакля я подгадал Атлас в буфете. Она выглядела уставшей, но ублаготворённой, зрачки блестели победой и артистическим экстазом. Я робко подступился к девушке, не ведая, что говорить, но она подмигнула мне, тепло и приветливо.
- Маури? Ты здесь? Я видела тебя в зале... Тебе понравилось? - поинтересовалась она тихо, будто опасаясь развеять волшебство только отгремевшего шоу.
- Понравилось? Это было... Невероятно! - выдохнул я чистосердечно, в смятении от эмоций. - Твой танец... Это - просто чудо! Я никогда не видел ничего подобного...
Атлас чуть порозовела, опустила веки с длинными ресницами.
- Спасибо, Маури... Я рада, что тебе понравилось.
На секунду я замялся, а потом - решился. Хватит лжи и обмана! Пора быть честным, хотя бы раз в жизни.
- Атлас, - сказал я твёрдо, глядя ей прямо в мультяшные очи, - Хочешь... Хочешь сходить со мной на свидание? В лес? Дикая природа, чистый воздух... Как тебе такая идея?
Атлас подняла на меня изумлённый взор, губы её дрогнули в невесомой улыбке.
- В лес? Ты... Серьёзно? Ты - любитель земной природы? Астронавт - и в земной лес? Интересно... Хорошо, Маури. Я согласна. На свидание... В лес. Почему бы и нет?
Мы встретились на зелёной лужайке на окраине леса. Атлас выпорхнула из такси цвета утренней зари, я прилетел на такси, раскрашенном под ночное небо. Взявшись за руки, мы вошли под свод деревьев, облагодетельствовавший нас свежестью и прохладой, многоголосьем птиц, веяниями хвои и влажной почвы. Под ногами шуршала молодая трава, жёлтые и белые звёздочки цветов на изумрудных побегах пробивались сквозь листовую подстилку в тени кустарника. Высокие берёзы, величественные дубы, стройные ели - безъязыкие свидетели нашего свидания - окружали священной стеной, скрывающей от чужого любопытства.
- Атлас, ты... Сейчас гербарии собираешь? - спросил я.
Девушка улыбнулась грустно, покачала головой.
- Гербарии... Нет, Маури, сейчас нет времени на гербарии. Школа, танцы, концерты... Не до цветов теперь. Детство прошло, Маури. Теперь - другие интересы, иные заботы.
Я кивнул понимающе, но в груди кольнула тоска. Детство прошло... Да, детство прошло.
Атлас повернулась ко мне с вопросом:
- А ты, Маури? А твои коллекции? Звездоглавы, артефакты, Пришельцы... Ты всё ещё увлекаешься космосом?
Я втянул ноздрями воздух и ответил:
- Коллекции... Нет, Атлас, теперь нет времени на коллекции и аквариумы. Космофлот, учёба, тренировки... Не до того теперь. Детство прошло, и скоро я намерен увидеть звездоглавов в природной среде, по-взрослому, а быть может даже - совершить настоящее открытие в отношении Пришельцев!
Я чувствовал долгом сообщить ей, что уже на следующей неделе отправлюсь на практику. Я буду посещать известные ещё древним планеты - терраформированные и хранящие девственный облик, осваивать пилотирование планетолётов и менее мощных летательных аппаратов. Год предстоит мне отсутствовать на Земле. Но мне казалось, правда о планах помешает чему-то случиться, я даже не разумел ясно, чему. Привидение шулера эпох звездоглава и чат-бота вновь омрачило настроение.
- Земляника! - воскликнула Атлас, указывая на ярко-красные крапинки, разбросанные среди былинок прямо на полянке. - Смотри, Маури, сколько земляники! Будем собирать?
Она присела на корточки, взявшись аккуратно складывать ягоды в сложенную лодочкой ладонь. Я устроился рядом, наблюдая за её увлечённостью, за тонкими пальцами, ловко перебирающими дикие плоды.
- Угощайся, Маури! - Атлас протянула мне полную горсть алых сахарных самородков, я коснулся её кисти, по телу пробежал лёгкий разряд тока. - Земляника - самая вкусная ягода на свете!
Я взял в щепотку несколько ягод, бросил в рот - сладкие, сочные, пахнущие лесом и солнцем.
- Атлас, - прошептал я неуверенно. - Давай... Давай соберём ещё земляники! Вон там, на дне оврага... Там должно быть ещё больше, солнечное место...
И я потянул её за запястье, влача за собой к крутому, поросшему весенними дарами, склону. Атлас не сопротивлялась, доверчиво вложив ладонь в мою руку. Мы начали спускаться, скользя по траве и осыпающемуся суглинку, срывая ягоды, смеясь и шутя, как дети.
И вот, на крутом обрыве, пылающем рубиновыми огнями, разбросанными щедрой дланью природы, стряслось то, чего нельзя было избежать. Атлас оступилась, охнула негромко, словно спугнутый дрозд, и, потеряв равновесие, устремилась вниз, в зелёный омут оврага. Я молниеносно подхватил её, наши руки сплелись намертво, пальцы сжались до боли, но гравитация оказалась непреодолимой. Мы покатились вниз вместе, кубарем, среди мягкой травы, нежных бутонов и пьянящего ягодного аромата, подобно падающим у вечернего горизонта звёздам. Свалились на дно, запутавшись в зелени, в цветах и друг в друге, дыша тяжело и прерывисто, как после долгого полёта. Сердца колотились в груди, словно пойманные в сети птицы, и уже не было дела до горящих царапин и саднящей кожи. Я ощутил ладонью жар её мягкого бедра, скользнувшего под пальцами как живой шёлк, и вдруг с неожиданной ясностью понял - это меня возбуждает. Стало уютно, не хотелось шевелиться. Атлас прервала мою прострацию поцелуем. Губы её - упругие и со вкусом земляники. А дальше произошло неотвратимое: я стал мужчиной, а Атлас - женщиной.
Лишь спустя некоторое время, лёжа рядом на земле, глядя в лазурное небо, я осмелился открыть ей то, о чём обязан был оповестить ещё в начале рандеву, но боялся - как смерти.
- Атлас, - промямлил я, не отрывая взгляда от кучевых облаков, - Я... Я улетаю. Скоро. На практику. На год. По планетам Солнечной системы... Учиться водить планетолет... На Марс, на Венеру, на спутники Юпитера... Плутон... На год. Атлас.
Тишина разверзлась между нами космической бездной. Атлас молчала, не двигаясь. Она будто не услышала моих слов, или не поняла их смысла. Вдруг она заворочалась, повернула ко мне лицо, в её глазах не было слёз, осуждения и уныния. Только - печаль, и - непостижимая стойкость, поразившая меня до глубины души.
- На год? - переспросила девушка, голос звучал спокойно, ровно, словно она уже приняла мою новость, примирилась с неминуемым. - На Марс, на Венеру, на спутники Юпитера? Это... Здорово, Маури. Это же твоя мечта. Я буду ждать тебя, Маури. Целый год. Если нужно - и больше. Я буду ждать. Возвращайся скорее, астронавт.
Так в чём же я был неправ, Аслан? Есть здесь, на Ксантарии, несчастные одинокие люди, полагающие, что успех парней у девушек зависит от того, насколько юморные у молодого человека шутки, умеет ли он танцевать, силён ли физически. Однако реальность такова, что, если мужчина и женщина нравятся друг другу, им остаётся только договориться: форма не имеет значения, и можно, ухаживая, нести любую чушь, потому что всё уже решено на уровне подкорки. Если бы я доложил Атлас о практике сразу, это ничего бы не изменило.
Год промчался как миг. Практика в Космофлоте оказалась нелёгкой, но интересной. Свежо в памяти - как впервые шагнул в шлюз планетолёта, как завибрировал под ногами от поступи грозной силы пол, как перегрузки вдавили в кресло, когда корабль прорвал атмосферу и вырвался в открытый космос. Терраформированные Марс и Венера... Астероиды и спутники планет-гигантов - зябкие, мглистые, полные недомолвок. Плутон - далёкий, ледяной, одинокий. Красота космоса распаляла фантазию, но так же - стращала равнодушием к человеческой участи. Я почти не думал об Атлас. Наверное, в тот последний раз от меня требовалось всего лишь сказать "прости", и вновь я выкарабкался бы из омута совести чистым перед собой... Я профессионально усвоил компетенции водителя планетолёта, совершил несколько учебных манёвров, получил допуск к самостоятельным вылетам, заслужил похвалу инструкторов. Мечта исполнялась...
Наконец, месяцы практики истекли, и я вернулся на Землю, в Аэлию. Первым делом, конечно же, поспешил в Институт Искусств, чтобы свидеться с Атлас. В просторном холле разливались голоса студентов и мелодичные трели. Я подошёл к справочному роботу, осведомился об Атлас. Робот рапортовал, что студентка Атлас числится в списке отчисленных. Отчисленных?! В солнечном сплетении стало липко от дурного предчаяния. Попросил соединить с директором Института Искусств. Исполнили. Впереди надо мной замерцала голограмма Элиана. Мужчина обходительно улыбался.
- Маури! Рад видеть тебя снова! Как практика? Успешно?
- Благодарю, всё отлично. Элиан, простите, я хотел узнать насчёт Атлас.
Директор посуровел, улыбка пропала с его лица.
- Атлас? О, Маури, боюсь, я не смогу тебе помочь. Атлас отчислена из института. По собственному желанию. Ещё в начале учебного года. К сожалению, она не оставила нам новых контактов. Боюсь, мы потеряли её. Мне очень жаль, Маури. Она была так талантлива, так перспективна... Но, увы, иногда даже самые яркие звёзды гаснут, - директор всплеснул ладонями, словно извиняясь за жестокость судьбы. - Такова жизнь, Маури. Держись, друг. Не всё в жизни бывает так, как мы хотим.
Сердце моё оборвалось. Струна внутри скукожилась в путаный клубок, и я повис в безвоздушном пространстве. Отчислена? По собственному желанию? В начале учебного года? Но ведь... Почему? Что случилось?
- Элиан, простите, а где я могу найти вашего друга Лео?
- Лео? Гм... Лео... Кажется, он тоже больше не работает в институте. Уволился... Примерно в то же время, что и Атлас... Странное совпадение, не находите?
- А вы не знаете, где они сейчас?
- Боюсь, что нет, Маури. Лео - человек своеобразный, погружённый в себя. Уволился и не оставил следов, как легендарные индейцы тольтеки. Атлас... Боюсь, и подавно не знаю. Прости, Маури, ничем не могу помочь. Держись, парень!
Я поблагодарил директора за содействие и отключился. Здесь творилось что-то неладное. Интуиция подсказывала - дело не в "совпадении". Да Элиан почти напрямую об этом и заявил. Но что могло произойти?
Я направился к дому Атлас. Поднялся в скоростном лифте на пятьдесят четвёртый этаж, как в навсегда потерянном детстве. Створки дверей в квартиру распахнулись, чуя моё приближение. Но обитель Атлас встретила меня противоестественной, продирающей до мозга костей... Промозглостью. Никто ко мне не вышел. Я ступил в гостиную, в чужой дом. Тишина - что саван. Мебель на месте, картины на стенах, чёрное крыло пианино в углу, полки с книгами... Но - всё будто вымерло, застыло, покрылось струпьями забвения. Ни голоса Серифы, ни смеха Атлас, ни добродушного ворчания Лео, ни даже - мурлыканья толстого кота. У них был кот, Аслан, только сейчас вспомнил! Вакуум. Безмолвие. Стылость.
Внезапно в глубине "склепа" разразились шаги. Я вздрогнул. В дверях комнаты возник... Элиан. В полосатом махровом халате, с коммуникатором в руках, увидев меня, он удивлённо вскинул брови.
- Маури? Ты как здесь оказался?
- Элиан? Простите... Я... Я ошибся дверью...
- Нет, Маури, не ошибся. Это теперь и мой дом. Что привело тебя сюда?
- Я... Я искал Атлас...
Директор выдохнул, прикрыл глаза.
- Атлас здесь больше не живёт, Маури. И Лео - тоже. И Серифа. Они улетели. Давно.
- Куда?
- Этого я не знаю, Маури. И, боюсь, никто не знает. Они улетели - и всё. Словно испарились. Не оставив следа.
- Но почему? Зачем? Куда они могли улететь?
Элиан развёл руками в стороны.
- Кто знает, Маури... Жизнь - штука сложная. Иногда люди улетают, не прощаясь. У каждого свои причины, свои тайны. Возможно, Атлас просто захотелось начать новую жизнь, в другом месте, вдали от прошлого. Возможно, Лео последовал за ней. А возможно... Возможно, всё гораздо сложнее, чем кажется на первый взгляд. Но в любом случае, Маури, их здесь больше нет. И вряд ли они вернутся. Тебе лучше забыть о них. И жить дальше. Такова жизнь, Маури. Не всё бывает в ней так, как мы хотим. Ты ведь это уже понял, правда?
Я сглотнул, глядя в его узкие чёрные глаза, чем-то похожие на зеркала души Атлас, но холодные и бездонные, как у звездоглава, отражающие пустоту этой квартиры, пустоту моего сердца, пустоту всего мира. Я видел в его зрачках... Космос.
- Простите, что побеспокоил, - пробормотал я и попятился к выходу.
Элиан проводил меня, понимающе похлопал по плечу. А я выскочил из осиротевшего жилища Атлас, как из полной фантомов могилы, медленно побрёл к лифту, нажал кнопку первого этажа... В ушах навязчивым мотивом повторялись слова Элиана: "Такова жизнь, Маури. Не всё бывает в ней так, как мы хотим".
Итак, в чём же я был неправ в этот раз, Аслан? Ведь я ничего не мог переиграть относительно упражнений в космосе и пребывания Атлас на Земле. Я предчувствовал нечто, леденящее кровь, но так и не решился предпринять расследование. Мне было проще исследовать загадку Пришельцев, над которой цивилизации бьются уже несколько сот лет. Я выбрал выкинуть Атлас из головы до того самого момента, как попал на Ксантарию. Я боялся, что реальность - не такая, как я желаю. Я страшился этого, когда не рассказал Атлас о предстоящей практике. И когда предпочёл заменить себя чат-ботом - именно это наводило на меня ужас. И даже оборвав общение с Атлас после инцидента с цветком и звездоглавом, я панически опасался, что сам могу оказаться не тем, кем вожделел быть. Страх двигал мной, Аслан, та самая примитивная эмоция, заставляющая сжиматься от укола иглы амёбу, эволюционно нецелесообразная, по причине своей ограниченности и заторможенности, в мире космических скоростей, производимых разумным обществом. Это - страх, а вовсе не отсутствие какого-то там "словаря эмоций", "карты эмоционального ландшафта", или "инструкции по эмоциональной навигации", которых мне якобы не хватало, при наличии выдающихся знаний космической терминологии, звёздных карт и навыков виртуозного управления планетолётом, как я наивно полагал прежде. Космос, как он есть - материальный мир, вселенная - вот что понукало трясущимся во мне зайчиком. Но покажи мне, Аслан, единственную душу, которую сводит с ума что-то иное? Хоть в галактическом содружестве, хоть на Ксантарии... Не отыщешь таких. Космос - единственное, что пугает живых существ, от амёбы до человека. Просто немногие понимают истинное, сокровенное значение слова "космос". Я ничего не мог исправить в уделе Атлас, Аслан. И, быть может, ты жаждешь прочесть, что же всё-таки стряслось с ней, с Серифой и Лео, но... "Такова жизнь, Аслан. Не всё бывает в ней так, как мы хотим".
