(Опубл. в ж-ле "EDITA" N 43/2011, иллюстрации опущены)
"Казанова..." - зови меня так; Мне нравится слово... "Наутилус Помпилиус"
"...Я высадился в Кале и тотчас улегся в постель...". Так начинается вторая глава десятого (!) тома воспоминаний великого авантюриста Джакомо Джироламо Казановы (1725-1798). "1764-1765. Германия. Россия. Польша" - предваряет мемуарист десятый том, а в подзаголовке к главе второй уточняет: "...Бегство из Лондона. Граф Сен-Жермен. Везель". Именно на этом месте я ощутил внутренний толчок, встряхнул головой и снова всмотрелся в строчки текста. Везель, действительно Везель. Это место, куда мы летом ездим грилить. Рейн там уже совсем дикий, "сельский", купаться можно где угодно, а шкипера и команда проходящих мимо барж, устав делать ручкой всем встречным и поперечным в узеньких голландских (или же, наоборот, немецких) каналах-протоках, принимаются за неспешную трапезу и внимания на купальщиков не обращают. Так что баржи сами по себе, а мы - по пояс в рейнской воде и с дымящимся мангалом на бережке - сами... Между прочим, лично у меня с "высадкой в Кале" тоже были приключения. Однако об этом когда-нибудь отдельно. Итак, Джакомо Джироламо Казанова (обычное в русских текстах о нем добавление Джованни неверно) "...высадился в Кале и тотчас улегся в постель...". Не только английские ветры и туманы, но недуги совершенно особого рода ослабили нашего героя. "Лихорадка, усиленная венериной отравой, что растеклась по членам, привела меня в такое состояние, что врач уж не чаял видеть меня живым". Читателю, может быть, будет любопытно узнать, что название "венерические болезни" происходит от "венца Венеры", специфической сыпи на лбу больного сифилисом. От сифилиса Казанова лечится не впервые и неизменно сообщает в своих записках о новом заражении не только с досадой, но и с какой-то непонятной нам нынче бодростью. Странной бодростью - при тогдашнем уровне медицины. Вообще Казанова в своих мемуарах необычайно жив, непосредствен и почти всегда оставляет за рамками повествования то, что можно было бы назвать вульгарным или безвкусным. "Французы ценят Казанову даже выше Лесажа*, - писал Достоевский. - Так ярко, так образно рисует характеры, лица и некоторые события своего времени, которых он был свидетелем, и так прост, так ясен и занимателен его рассказ!". Конечно, существует несколько версий перевода; книга, которой пользуюсь я, - своего рода "прожектор перестройки": она выпущена в 1991 году издательством "Московский рабочий". Поистине курьез - какие только разности не требуются нынче московским рабочим!.. Казанове несколько раз пустили кровь, и через три дня он, усевшись в почтовую коляску, отправился в путь. В Гравелине переменил лошадей и заночевал в Дюнкерке. Весь маршрут первого дня - около пятидесяти километров. Здесь к месту пояснить, какие причины понудили Казанову оставить Англию и пуститься в путешествие тяжелобольным. В Лондон он явился богачом, со множеством рекомендательных и заемных писем, был представлен королю, зажил на широкую ногу. Однако вскоре неприятности посыпались одна за другой. Казанова привез в Лондон мальчика, взятого им ранее на воспитание (однажды в Голландии Казанова встретил свою былую возлюбленную Терезу Имер. У нее было двое детей: пятилетняя Софи, его собственная дочь, и двенадцатилетний Джузеппе, сын танцовщика Помпеати; о нем и идет речь). Тереза приняла Казанову в Лондоне неласково; вероятно, она ожидала от своего любовника большего рвения в отношении к ее детям. Далее последовала история с мисс Шарпийон, куртизанкой, расчетливо завлекавшей Казанову и тут же отказывавшей ему, так что великий соблазнитель едва не дошел до сумасшествия и самоубийства. "В [...] в начале сентября 1763 я начал умирать и перестал жить. Мне было тридцать восемь лет".
Настоящее имя Шарпийон - м-ль де Буленвилье. Граф де Буленвилье (Boulain-villiers, 1658-1722) - автор большого числа произведений по истории, астрологии, философии, теологии и метафизике. Именем де Буленвилье назван астероид. Так что, если Шарпийон родственница графа, губа у Казановы была не дура. Впрочем, это и так известно. К неприятностям любовным добавляются финансовые: выдающий себя за барона Генау (нем. - точный) проходимец сбывает Казанове поддельный вексель на 520 фунтов, а "его спутница наградила нашего героя "паховой чумой" (четвертой венерической болезнью Никола Фавра)", как утверждает комментатор "Московского рабочего", предположительно А.Ф.Строев. Уточним: паховая чума (morbus inguinarius) ничего общего с венерическими заболеваниями не имеет. Она, как и вообще чума, вызывается бациллой Yersinia (Pasteurella) pestis и в большинстве случаев ведет к смерти. Переносчиком заразы в массе своей являются не "спутницы", а блохи. И, наконец, чуму - бубонную, паховую или какую бы то ни было еще - никогда не лечат ртутью, как это происходило в случае нашего героя. Комментатор здесь очевидно не разобрался: четвертая венерическая болезнь, или болезнь Никола Фавра - это паховый лимфогранулематоз, страшное заболевание с неутешительным прогнозом лечения, вызываемое хламидиями. Хворь практически неизлечима (в том числе и ртутными пилюльками), приводит к образованию прободных свищей, к слоновости аногенитальной области, порой к полному рубцеванию прямой кишки... Не дай бог! Просто чудо, что Казанова менее чем за месяц будет избавлен от этого недуга обычным полковым врачом. Так что скорее всего у Джакомо опять вульгарный сифилис. Вот в таком состоянии Казанова, не имея возможности расплатиться по фальшивому векселю и не без основания опасаясь виселицы, решает в марте 1764 г. бежать из Англии. "Утром поехал я через Ипр в Турне". Полсотни километров до Ипра (тот самый Ieper, по имени которого назван кошмар первой мировой войны - боевое кожно-нарывное отравляющее вещество иприт). Это уже Бельгия. Еще шестьдесят - до бельгийского же Tournai. Граф де Сен-Жермен**, чернокнижник, "заклинал меня остаться в Турне всего на три дня и делать все, как он скажет. Он уверял, что к отъезду моему все бубоны спадут. Он дал бы мне затем пятнадцать пилюль, чтоб принимать их по одной, и за пятнадцать дней я бы вконец исцелился. Я поблагодарил за всё и от всего отказался***". Вместо лечения ученые мужи обсуждают проблемы "универсального природного начала", а граф де Сен-Жермен пOходя проводит трансмутацию****, к которой Казанова относится скептически. "Я уехал из Турне назавтра, в четыре утра, и остановился в Брюсселе". До Брюсселя еще девяносто километров. Здесь Казанова пять дней прождал векселя на двести голландских дукатов, которые должен был получить еще в Лондоне. "Я думал задержаться здесь, чтобы пройти меркуриальное лечение", - пишет далее наш герой. Звучит почти невинно. Однако "меркурий" это всё та же ртуть. У Казановы однозначно сифилис; с "паховой чумой" "Московский рабочий" конечно дал маху. Двести дукатов сумма не настолько большая, чтобы оплачивать лечение и гостиницу, тем более что Казанова не один: с ним из Лондона следует его побочный сын, цирковой актер, которого папаша вытащил в Англии из долговой тюрьмы. Случайно сын узнает на рынке "...от одного канатоходца... его отец, мать и вся семья были в Брауншвейге...", что если Казанова поедет туда, то получит "всяческое вспоможение" и будет чувствовать себя как дома. "Он вмиг меня убедил. Я знал наследного принца, который ныне правит..." Хорошо всё-таки "знать принцев". Я за пятнадцать лет в Германии не встретил ни одного. Поэтому стараюсь не болеть... "Итак, я немедля выехал из Брюсселя, но в Рурмонде почувствовал себя так скверно, что подумал, что не смогу продолжить путь". Рурмонд! Да это ведь наверное устье Рура (Mund - рот, дельта, место впадения реки в море, озеро или другую реку)! Наши края! Однако нет... "Проезжая через Льеж, повстречал я..." - Тут в воспоминаниях какая-то путаница. Во-первых, Рур впадает в Рейн в Дуйсбурге, а ближайший созвучный Рурмонду город в окрУге - это голландский Roermond, ничего общего с географическим фокусом впадения Рура в Рейн не имеющий. Кроме того, Рурмонд (или Рёрмонд) лежит действительно на пути к вестфальскому Везелю (направление на северо-восток), в то время как Льеж остается значительно южнее. Либо Казанова не заезжал в Льеж, либо выехал в Рёрмонд уже оттуда, и тогда не "склеивается" история с ухудшением состояния больного на подъезде к Рёрмонду и его улучшением к Льежу. Есть и третий вариант: у Казановы опять имелась какая-нибудь деликатная политическая или финансовая миссия и он колесил из-за этого там и сям, по прошествии же времени не удосужился навести порядок в своих представляемых читателю маршрутах. Из Льежа или из Рёрмонда, но "...я отправился в почтовой коляске своей, немало на нее досадуя, ибо почтовые лошади не приучены поддерживать оглобли; я решил избавиться от нее в Везеле. Едва добравшись до трактира, лег я в постель...". Слуге (точнее, побочному сыну, как чуть позднее поясняет Казанова) поручено выменять коляску на какой-нибудь четырехколесный экипаж. Далее события развиваются как им и положено в авантюрном романе. Утром в комнату больного стучится бригадный генерал Джон Беквич, англичанин на австрийской службе. Полк (или бригада?) генерала стоят гарнизоном в городе. Вот эти гарнизонные помещения. Здесь Казанова, вероятно, бывал, когда навещал генерала, проходя (или проезжая) через возведенные в 1718 году ворота в крепостной стене, окружающей цитадель. [...] Ко "времени Казановы" относятся также замок Дирсфордт (с обязательным рвом вокруг) и замок герцогов Клеве. Казанове - не будь он тяжело болен - было бы где весело провести время. [...] Вот и всё, что удалось найти. Отправляться сегодня в Везель с целью отыскать следы пребывания великого авантюриста нет смысла - выгодное стратегическое положение города сослужило ему во Вторую мировую войну дурную службу - союзники разбомбили его практически подчистую. Но вернемся к Казанове. Беквич самолично обещает откупить у Казановы коляску и дать ему взамен спокойный четырехколесный экипаж, а также вызывает врача для оказания незамедлительной помощи. Чувствуя, что таковая будет оказана бесплатно, больной остается в Везеле и даже переселяется домой к доктору Пиперсу, его матери и сестре - вероятно, для удобства врача, хотя кто знает... "Об оплате доктор Пипер[c] уговариваться не захотел. Он сказал, что перед отъездом я дам ему, сколько сочту нужным, и он безусловно этим удовольствуется". В дом врача Казанову доставили в портшезе, причем больной прикрывал лицо платком как от прохожих, так и от домочадцев Пиперса. Наконец сын раздел Казанову, тот свалился на постель и заснул тяжелым сном. Пиперс пользует Казанову потогонным отваром и ртутными пилюлями, держит его на строгой диете; за знаменитым пациентом ухаживает вся семья: ему читают газеты, вечерами в его комнату собираются с рукодельем домочадцы врача и их гости. "Мнение, что составили о моей особе в доме доктора Пиперса, характеру моему отнюдь не соответствовало. Он почитал меня за терпеливейшего в мире человека, а сестра с ее премилыми подружками - за наискромнейшего. Все добродетели мои проистекали из болезни". Через месяц Казанова почувствовал себя в полном здравии. "Я преподнес платье девице Пиперс и дал двадцать луидоров врачу". Накануне отъезда наш герой получает почтой от г-жи дю Рюмен*****, узнавшей о болезни и финансовых затруднениях героя, вексель на шестьсот флоринов. Долг Казанова отдать не смог: судьба так и не свела их до смерти почтенной дамы (впрочем, ровесницы Казановы). Везель Казанова покинул один, поскольку своего побочного сына он отослал в Брауншвайг заранее, выправив на него паспорт у тогдашнего везельского коменданта Константина Натаниэля фон Саленмон (Салемон) (1710-1797), прусского офицера, впоследствии генерал-лейтенанта. Помимо должности коменданта фон Саленмон исполнял также обязанности шефа Гельдернской земельно-административной коллегии. За мужество, проявленное в боях Семилетней войны, король Фридрих II жаловал фон Саленмону, бывшему тогда подполковником, звание генерал-майора.
Живая история, реальные фигуры... лишь непрекращающиеся амурные истории Казановы сообщают этому антуражу некую сказочную зыбкость. Напоследок к Везелю любопытное замечание об отправленном в Брауншвайг сыне: "Он отправился пешком, и я обещал навестить его, как только буду в состоянии ехать. Парень он был красивый, ладно сбитый. Читал с трудом, выучили его только плясать на канате и запускать потешные огни. Был он смел и примерно честен. К вину питал особую склонность, а к прекрасному полу вполне обычную". Вот так. Свидятся ли еще отец и сын? ..."Решив ехать в Брауншвейг, не мог я перебороть искушения заехать в Ганновер. Когда я вспоминал о Габриель******, то по-прежнему любил ее. [...] Я желал единственно нанести недолгий визит в ее поместье, что, сказывала она, находится неподалеку от Штокена". Дорога, на которой лежит Везель, называется теперь федеральной дорогой N 58. Это милая и уютная второстепенная трасса, обрамленная бесконечными ольховыми перелесками и до сих пор не утратившая своего средневекового флёра. Добраться по ней до Ганновера нынче нельзя - возле Бекума она вливается в автобан N 2 и растворяется в нём. От Везеля до Ганновера 270 километров; отправленный пешком сын Казановы очевидно нагулялся всласть - а ведь от Ганновера до Брауншвайга еще почти сотня километров, три-четыре дня пути для пешехода.
При прощании с генералом Беквичем Казанова неожиданно встречает "Редегонду, что из Пармы, со своей сукой матерью". Тaк ли действительно у автора - судить не берусь, но полагаюсь на добросовестность переводчиков. Мать очевидно препятствовала связи дочери с нашим героем, отчего и заслужила от него ругательный эпитет. Казанова (уже, вероятно, совершенно не заразный) вскоре наверстает упущенное. А пока - вечер за картами у генерала, немалый выигрыш, разговоры, ужин. "Редегонда, изрядно выучившая французский, забавляла все общество. Она ехала из Брюсселя на службу к герцогу Брауншвейгскому, ее нанял второй солисткой Николини. Она жаловалась, что почтовые колымаги вконец ее замучили и в Брауншвейг она доберется совсем больной. - Так вот, кстати, кавалер де Сейнгальт*******, - говорит ей генерал, - совсем один, в превосходной карете. Езжайте с ним". Конечно, мать не отпускает дочь вдвоем с ловеласом. И конечно ему удается-таки умыкнуть певицу и увезти ее в своей карете. Помогает ему сама Редегонда, решившая проверить насколько мягок ход кареты и невольно спровоцировавшая "похищение". Сперва Редегонда настаивает, чтобы Казанова дождался матери на ближайшей станции, он ей без обиняков отказывает, и так они мчат от станции к станции, через Липпштадт в направлении Миндена. "Редегонда хотела спать, да и я не меньше, но ей пришлось смириться, когда я мягко сказал, что спать мы будем в Миндене. [...] Там мы поужинали и провели пять часов в одной постели. Она лишь для виду заставила себя упрашивать. Была б у нее [была] честная мать, когда я свел с ней знакомство во Флоренции у Палези, не связался бы я с Кортичелли, принесшей мне столько горестей". Но не будем отягощать нашу историю "итальянскими" деталями, ведь мы пишем о Германии. Минден - городок скорее заштатный. Фахверки-малоэтажки, неширокий и неглубокий Везер, речное судоходство, шлюзы. В 1764-м появление здесь папского орденоносца могло поставить на голову всё местное общество. Однако Казанова не жалует средневестфальскую провинцию. К чести Миндена надо заметить, что его собору тысяча лет, а судоходство на Везере регулируется здесь столетиями. Во всяком случае "замковый шлюз" (на снимке) вполне мог видеть венецианского гостя и его Редегонду. Мать Редегонды (надо добавить: с сыном, служившим ранее во Флоренции лакеем у Казановы) влачится следом за парочкой на тряских почтовых, любовники тем временем покидают Минден и останавливаются на ночлег в Ганновере. Утром мать наконец настигает дочь; более того, застает обоих в постели, полуодетыми. Скандал и ругань постепенно выдыхаются, происходит примирение, Казанова угощает всю компанию завтраком и, решив не навещать Габриель в ее поместье, отправляется прямиком в Брауншвайг. Редегонда с матерью и братом едут своим ходом на почтовых. В Брауншвайге Казанова тут же дает знать о своем приезде сыну, тот вскоре является в гостиницу, щегольски одетый, горя нетерпением представить отца великолепному Николини********, главному антрепренеру представлений в городе и при дворе. И хотя, кажется, профессиональные качества Николини действительно выше всяких похвал, можно всё же предположить что угодно: дело в том, что его приемная дочь Анна - любовница принца. Николини живет в роскоши, он тут же предлагает вновьприбывшему поселиться у него. Казанове едва удается отказаться, хотя на обедах у Николини он бывает с удовольствием - там собираются люди, наделенные талантами: истинные виртуозы, музыканты и танцовщики обоего пола; дом хозяина не так сковывает их этикетом, как на приемах у принца. "На другой день за обедом была и Редегонда. Все уже знали, не ведаю откуда, что от Везеля до Ганновера она ехала со мной". "При дворе задавали пышные празднества, и наследный принц Брауншвейгский, ныне царствующий, меня обласкал. Я познакомился с ним в Сохо-Сквер на званом загородном ужине, накануне принятия его в сословие лондонских мещан". (Казанова упорно называет принцем герцога Карла I Брауншвайгского и Люнебургского (1713-80)). Относительно его связи с Анной Николини немецкие источники умалчивают, называя ее выдающейся певицей, прекрасно обеспеченной и почитаемой в зените славы, но умершей в глубочайшей нужде. Общегерманский биографический сайт приводит замечание Лессинга, относящееся якобы к Анне Николини: "Sie hat ihren Mund in den Augen" (что-то вроде "Она говорит глазами"). [...] "Не имея никаких дел в Брауншвейге, я подумал, не уехать ли мне, чтобы отправиться в Берлин и с наибольшим приятствием провести там остаток лета". Как по заказу, у Казановы тут же происходит скандальный эпизод с избиением торговца сукном, всплывает показавшийся подозрительным вексель, за избитого торговца вступается сам принц, и нашему герою приходится уехать, чтобы сохранить лицо. Он направляется в Вольфенбюттель, в "третью библиотеку Европы". "Ученый профессор-библиотекарь, отменно вежливый, ибо в вежливости его не было ничего нарочитого или принужденного, сказал мне при первом моем посещении, что не только велит человеку обслуживать меня в библиотеке, выдавать все книги, что я попрошу, но и приносить их ко мне в комнату, не выключая рукописи, что составляют главное богатство этой славной библиотеки". Казанова проводит в Вольфенбюттеле неделю, практически не отрываясь от чтения и записей, - а наше представление о нем как об авантюристе и ловеласе приобретает некое дополнительное измерение. "Я увез из Вольфенбюттеля изрядное число ученых суждений об "Илиаде" и "Одиссее", которые не встречаются ни у кого из толкователей, неведомы великому Попу*********. Часть из них вошла в мой перевод "Илиады", остальное затерялось тут и здесь". [...] Итак, в Вольфенбюттеле Казанова находился с 12-го по 20-е июня 1764-го. В Брауншвайгском герцогстве он везде представляет себя как "великокняжеский танцмейстер". Довольно скромно, но более соответствует действительности, чем "кавалер де Сейнгальт", поскольку титул этот Казанова после визита к папе в 1760 году просто присвоил. Далее нам задним числом открывается, что из Везеля Казанова выехал 18-го мая. Если бы не географическая направленность наших заметок, мы могли бы теперь расписать поездку Джиакомо по дням. [...] Вернувшись в Брауншвайг (а из Вольфенбюттеля дотуда едва ли двадцать километров) и остановившись в той же гостинице, Казанова вскоре был приятно поражен милостью принца, приславшего с извинениями в дом Николини, где как раз находился Казанова, торговца сукнами, имевшего дерзость опротестовать вексель нашего героя. Инцидент с избиением торговца был благополучно исчерпан. Казанова получает записку от Редегонды и направляется ее навестить. "После кофе пошли мы погулять по саду и повстречали принца, который, милостиво улыбаясь, просил у Редегонды прощения, что ненароком прервал нашу беседу. [...] В десять или двенадцать дней Редегонда покорила милейшего принца, который всегда питал склонность к прекрасному полу, но в первый год брака с сестрой английского короля полагал необходимым соблюдать инкогнито в привязанностях своих". "Остаток дня провел я в трактире и на рассвете уехал. В Магдебурге офицер, коему вручил я письмо генерала Беквича, показал мне все потайные ходы крепости и три дня развлекал меня обществом девок и игроков. Я поберег здоровье и честно наполнил кошелек". (Не верится - за два с половиной века до нашего с вами бурного времени в Магдебурге уже были и игроки, и девки!) "Я направился прямиком в Берлин, не озаботившись сделать остановку в Потсдаме, раз короля там не было". [...] И Магдебург, и Берлин, и Потсдам тех лет - это метрополии, где по-настоящему бурлит жизнь. Со множеством рекомендательных писем и вполне достаточной суммой денег Казанова двинулся в сторону Митавы. Карточный проигрыш, случившийся в Данциге, уменьшил бюджет путешественника наполовину, так что продолжительность остановок пришлось сократить. "Незадача эта не позволила подольше задержаться в Кенигсберге, где у меня были рекомендации к губернатору, фельдмаршалу Левальду. Я только на день остановился, чтоб иметь честь пообедать с сим любезным старцем, каковой дал мне письмо в Ригу к генералу Воейкову". Любопытно, что Казанова не заезжает в Дрезден навестить мать, актрису Саксонского двора Джанетту Марию Казанова, урожденную Фарусси (1708-1776). А двор в Дрездене не менее роскошен, чем в Брауншвайге и даже Потсдаме. Во всяком случае средний брат Казановы Франческо (1727-1802) после фиаско со своей первой парижской выставкой провел у матери в Дрездене более четырех лет, копируя в картинной галерее полотна мастеров и набивая руку в батальной живописи. [...] Но оставим Франческо в Париже, в то время как Джиакомо Казанова, "упакованный" рекомендательными письмами влиятельных лиц, приближается к Митаве (Елгаве), столице герцогства Курляндского. На дворе - 30 сентября 1764 года. Впереди у авантюриста - блистательный Петербург, обеды у Нарышкина, беседы с Екатериной...
--------------------------------------------------------- * Лесаж, Ален Рене (фр. Allain-Rene Lesage; 6 мая 1668 - 17 ноября 1747) - французский сатирик и романист. Приехав в Париж для изучения юриспруденции, вёл весёлую жизнь и бывал в свете; это давало ему обширный материал для наблюдений, которым он воспользовался много лет спустя. - Википедия.
** Известный авантюрист, нахальный шарлатан, принятый, однако, многими влиятельными людьми того времени.
*** Понятно, что Казанова не хочет доверять лечение своего недуга мистификатору.
****** Лондонская любовница Казановы (не путать с Габриель Дюплесси Лианкур, матерью Ларошфуко)
******* В Риме в 1760 г. Казанова получает от папы Климента III крест "Золотая шпора" и звание папского протонотария. С тех пор он именует себя де Сейнгальт.
******** Филиппо Николини - ок. 1749 года перебрался из Дрездена в Брауншвайг, где два десятилетия заправлял оперной сценой, пользуясь расположением правящего герцога Карла I. Современники замечали, что брауншвайгская сцена не уступала, к примеру, лондонской. Ф.Н. был отстранен от дел в 1768 г. наследником герцога Карлом Вильгельмом Фердинандом. Обремененный долгами, не оставлял попыток театральной антрепризы до 1773 г. Умер предп. в монастыре в 1775 г.
********* Александр Поп перевел "Илиаду" на английский в 1712-1718 гг.