С берега доносились отголоски "встречи старых друзей". Собрались-съехались на чьей-то даче, чтобы снова почувствовать себя студентами, какими были многие годы назад. Почувствовали...
В лунном свете блеснуло горлышко подплывающей бутылки. Я прицелился и рыгнул. Промазал! Рванул к другой стороне моста. Там не было перил, я встал на четвереньки, держа наизготовку два пальца. Сейчас появится. Раз, два, три! Видимо оттого что пукнул, я потерял равновесие и полетел вслед за блевотиной. Течение потащило вслед за бутылкой.
Было глубоко, и я стал грести. Однако в одежде быстро устал и только барахтался в черной воде. К тому же осень не лучшее время для ночных купаний. Интересно, думаю, надолго ли тебя хватит? И все же орать "Спасите!" было рановато. Вспомнились глазищи Галки. Впечатлительная, она притихла, танцуя со мной под музыку Поля... забыл фамилию. Поля Моруа? Нет, Моруа это писатель... Что ж ты так нажрался-то, ихтиандр хренов!..
Наконец ноги нащупали дно, я перевел дыхание и пошел, утопая в тине и изо всех сил помогая руками.
А на берегу кто-то метался, кричал. Да это же Галина! Легка на помине! Сейчас, сейчас, Галочка...
- Я упал, Галя. С моста. Как Ельцин, правда? - перебил я ее причитания, выбравшись на берег.
- Правда, правда! Жди, завтра в газетах напишут! А сейчас - живо снимай все с себя! Простынешь ведь! - и сама стала стаскивать с меня куртку.
Выкрутить брюки - я конечно и один бы мог, и получилось бы лучше. Но так не хотелось лишать ее возможности проявить обо мне заботу. Это было так трогательно!..
- Ну ладно, ты остальное выжимай, а я пойду машину выгоню.
Оставшись один, я представил, как она дожидалась меня у моста, слушая мою ругань и рыгань. Бедненькая... Но зато теперь ей не надо объяснять, зачем дожидалась.
Она остановила машину на повороте и пошла за мной, как за больным. Правильно, если с мужчины капает...
- Я тут постелила пленку на сиденье.
Да, и подкладывать под него что-нибудь надо...
Мы выбрались на шоссе и помчались в город. Куда? - к себе домой, наверное, везет.
- А Серый как доберется? - поинтересовался я о муже и поправился: - Сергей Петрович то
есть.
- А он на своей, - был получен короткий ответ. Мол, не твоя забота.
Она спросила, когда мне домой? - Завтра к вечеру надо на вокзале быть.
Сосредоточилась на дороге, и дальше ехали молча. Только однажды она вымолвила - обо мне, но как бы самой себе: "Сейчас, сейчас мы тебя полечим...". Я, пристегнутый ремнем безопасности, почувствовал себя притороченным к седлу добытчицы.
А в гостях я почувствовал себя плывущим по течению в каких-то ласковых волнах иронии. Ну разве не комично! Сижу на диване, распаренный горячей ванной, в халате и тапочках отсутствующего хозяина. Сижу в ожидании сладкого от хозяйки, сладкого - в обоих смыслах. Разомлевший, как отбивная из-под седла амазонки.
А амазонка моя, тоже по-домашнему в халате, уже приготовила поесть-попить - как приправу к трапезе. А в качестве закуски потчует меня рассказами о наших общих знакомых. Потом перешла к разговору о себе. Где работает, об отношениях с начальством. "Неуживчивая я". О семейных делах, о детях и их болезнях. "Сейчас они у бабушки на выходные". Дальше рассказ стал еще доверительней. Я теперь знаю всю историю их отношений с Сергеем, вплоть до интимных подробностей. "У меня синяк остался на плече от его подбородка". Знаю и о том, какой он оказывается слабохарактерный, и потому ей самой приходится заниматься всем, даже работу ему подыскала. "Помнишь Юрку? Он сейчас такими деньгами ворочает! Вот к нему и пристроила"...
Я стал разглядывать свои коленки, прикрытые полой халата, и даже засомневался, а предусмотрено ли сладкое. И решил прервать собеседницу поцелуем. Поцелуй получился дружеский, в порыве восхищения, мол, какая ты молодец! Это только сбило ее с мысли. "Так, о чем я еще хотела? Ах да!..." - и продолжила с новой энергией.
И я понял так, что все идет по плану, мы слушаем прелюдию! Надо дать ей выговориться. В конце концов женская разговорчивость (чтобы не сказать: болтливость) не такая уж плохая вещь. Она помогает облегчить женское сердце и наполнить его благодарной нежностью к слушающему мужчине. И при этом ты не прилагаешь никаких усилий! Надо только слушать или хотя бы добросовестно делать вид, что слушаешь.
Ну вот, кажется, прелюдия закончилась.
Хозяйка замолчала, сложила руки на коленях. Выжидающим взглядом передавая мне эстафетную палочку задушевной беседы .
- Нормально живу, - уклонился я.
- Ты все такой же скрытный, - игриво протянула она. - Вот я... - и палочка, не успев остыть, вернулась в согревшие ее руки.
- Давай потанцуем, - прервал я.
- Давай, - согласилась. И проникновенно уточнила: - Поставить нашу? Поля Мориа? Я сохранила.
- Да, пожалуйста, Поля Мориа.
Она склонилась над столиком с магнитофоном и стала перебирать кассеты. Я вперился в ее задницу. Она почувствовала мой взгляд и впустила его в себя. Движения ее замедлились, она забыла что искала, машинально шаря по столу. Глаза мои пресытились зрелищем растеряной самочки и призвали тело. Выхваченный этим призывом, я встал к ней вплотную, ладонями сжав ее бедра. Она резко выпрямилась, оставаясь ко мне спиной. Мы замерли. Я опустил руки и втянул воздух ее волос, потом медленно выдохнул вокруг шеи. Она тоже глубоко задышала и, не разворачиваясь, повернула ко мне лицо. Я мазнул поцелуем по щеке и открытым губам. Стукнулись зубами. Руки ее потянулись вверх, освобождая путь для объятья. Широкие рукава упали, обнажив предплечья. Я стал гладить их от подмышек до локтей. Потом скользнул вверх-вниз до ладоней, притянул и оставил их на своих щеках. Взяв в кольцо тело, расстегнул халат. Груди наполнили ладони. Я подержал их и стал выглаживать. Пальцами покаталал ягодки. Одна рука осталась сторожить плоды, а другая поползла вниз. В сад. И далее по влажному овражку. Ягодки созрели, сначала одна потом другая. Тело ее отяжелело. Я взялся за стан и потянул на себя, как штурвал. Еще, и еще раз. Она сама стала вминать в меня свою плоть. Я почувтвовал готовность к полету и штурвал больше не опускал. "Шасси не держат", - вымолвил второй пилот. Я рывком вверх сбросил с нее халат. Достал ключ и всадил в замок. И мы полетели... на ковер на пол...
- Давно я так не танцевала, - сказала она, рассматривая наши тела, разбросанные на полу вперемешку с одеждой. - Я ведь в спальне постелила...
Сходив по очереди в ванную, мы оказались в кровати. Молча полежали, перебирая друг у друга пальчики. Потом я повернулся к ней, и одновременно она ко мне. От этой одновременности мы рассмеялись. Успокоившись, снова помолчали. Потом повернулись и стали смотреть друг на друга, то серьезно, то улыбаясь.
- Что ты хотела мне сказать?
- Хотела сказать, как мне хорошо с тобой...
- Ну скажи.
- Мне хорошо. Мне очень хорошо с тобой! Я люблю тебя.
- Я тоже тебя люблю.
Я взял ее лицо в ладони и сцеловал слезы. Медленно, едва касаясь, я стал целовать ее всю. Подушечки пальцев вбирали в себя ее тепло и источали свое на каждом миллиметре кожи. Губы вдыхали в нее ее имя... Нам не требовалось благословленья, мы сами благославляли друг друга, как юные боги.
Это было. Было когда-то.
А сейчас я трамбовал ее скважину, а она в перерывах, уютно обняв себя моей рукой, рассказывала про каких-то Туркиных. Из-за которых муж Сергей не получил доходного места. Их, Туркиных, бог наказал: дома вечные ссоры, пьянки. Недавно Туркин от ревности сиганул с балкона. Разбиться хотел - это со второго этажа-то! И то струсил, повис на балконе и болтается. Забраться обратно - сил нет, а спрыгнуть - страшно. Туркина вниз сбежала, мечется, прощения просит. От балкона оторвалась железяка и угодила ей по голове. В общем, она сейчас ходит с забинтованной головой, а у него - нога в гипсе.
- Это какие Туркины? Это у которых дочка на фортепьянах играет?
- Да. Откуда ты знаешь?!
- Да знаю... Спокойной ночи.
Утром, когда я засобирался, хозяйка как-то притихла. А у порга и вовсе - вцепилась в куртку и долго не отпускала, прижавшись щекой к груди.
- Дурочка я болтливая, да? А ведь я все помню, ты не думай... Я была счастлива с тобой...
Грустные слова повисели в воздухе, потом затрепыхали крылышками пташки, невесть как залетевшей из нашего прошлого и бьющейся теперь под потолком в поисках выхода. Я поцеловал ее макушку и, мягко отстранившись, перевел тему:
- Ты отличная хозяйка! - жестом указывая на себя, на свою одежду. Мол, все выстирано и высушено. - Спасибо!
- Да это нетрудно. Сергей стиральную машину купил, с первой получки на новом месте. Автомат, только не гладит, а так - все сама делает, я только кнопки нажимаю. Вот раньше у нас была наша отечественная. Давно бы надо было выбросить, да обидеть не хотели родителей, они же нам подарили ее...
Я понял. Говорить, говорить и говорить - это как соломинка, которая не дает утонуть в слезах отчаянья и тоски.
- Ну счастливо? - как бы спрашивая разрешения, сказал я. В который раз за нашу встречу перебивая ее.
- Да. Счастливо. Пусть тебе повезет.
Спускаясь по лестнице, встретил Серого. Он все еще пребывал в пьяном угаре. Стал тащить меня обратно: мол, нам надо непременно выпить! Я отказывался. А он, посчитав, что это я от смущения, - все-таки переночевал с его женой, - сказал:
- Все нормально, старик! - и, на миг протрезвев, добавил, обречено и с напускной сердечностью: - Мы все тут переибались.... Ну - будь здоров!
И потом, обернувшись, спросил, опять пьяным голосом:
- А знаешь, у кого я был? Ни за что не догадаешься! - в ожидании моей реакции он свесился через перила, отчего лицо его налилось кровью.
Он назвал имя нашей железной отличницы.
- Такая толстая стала! Я сиденье в машине так и не смог поднять после нее! Так с лежанкой и езжу!.. Прикинь!..
Я бродил бесцельно по улицам некогда родного города. По инерции заходил в книжные магазины и компьютерные салоны, куда забегал прежде всегда с непременным интересом. Рассеянно полистал книгу, за которой совсем недавно охотился. В салонах появились новые люди. Во всех смыслах новые. Строгий костюм, галстук и мобильник, без которого "новый" вроде как и не совсем новый.
Я стал невольным свидетелем телефонного разговора. Звонила, по всей видимости, жена, интересовалась картошкой. Обладатель мобильника отвечал, что картошку из ямки он уже достал и что после работы привезет. Много ли достал? Да как обычно. Оказалось, что в этот раз надо побольше. "Хорошо, слажу еще"...
Ну и что? - обратился я к себе. - Что тебя тут раздражает? Хорошая работа, дом, жена, картошка - что еще надо человеку!..
К вечеру, уже в сумерках, я стал подбирать к вокзалу.
В безлюдном скверике мое внимание привлекло какое-то копошение - за скамьей, отнесенной под деревья, подальше от дорожки. Бомжи! Совокупляются! Вот обнаглели! Безусловно, меня поощрила безнаказанность, темнота и пустынность местности. Но что толкнуло меня изнутри? Не гражданское же негодование, хоть я и приговаривал, когда пинал: "Как вы все надоели! Сволочи! Нет, ну до чего дошли! Скоты!.. Вот вам секс! Вот вам любовь!..".
Когда я только еще подбежал к ним, брезгливость охладила было мой пыл. Но меня подстегнула их готовность к побоям. Бомжиха отползла и прижалась к дереву. Она молча заозиралась, но не в ожидании чьей-то защиты, а чтобы убедиться, один я буду чинить расправу, или со мной ватага. Бомж даже не стал тратить времени на штаны, а скрючился и замер в ожидании. Первый раз я и не пнул, а только толкнул его, как бревно, чтобы перекатить на спину и посмотреть в лицо. Но бомж перекатился на другой бок, подставив мне задницу...
Потом я долго не мог превести дыхание. Как-то объяснять себе, чтО это сейчас было со мной, оправдываться перед собой - я не хотел, было стыдно и гадко. Еще хорошо, что никто не видел. Было и было, было и прошло!..
Я торопливо шел, плевался и морщился от отвращения. Надо поскорее забраться на свою полку. Весь день сдерживаемый озноб, - я ведь вчера искупался в реке! - теперь полностью завладел моим телом. Меня стало трясти. Кассирша не сразу и поняла куда мне нужен билет.
Проводница подозрительно посмотрела на меня, но потом, видя, что я не представляю для нее никакой опасности, сжалилась и даже проводила до места.
- Когда тронемся, будет чай, - сказала.
Хорошо. Я решил дождаться.
В купе со мной села женщина с девочкой. Я улыбнулся им и, склонившись, хотел сказать что-нибудь ласковое маленькой попутчице, но та шарахнулась от меня и прижалась к матери. Мать обняла дочку, а мне осторожно сказала:
- У вас кровь...
Я провел ладонью по виску. Да, действительно, кровь.
- А, пустяки! Поцарапался... - бодро сказал я, шаря по карманам платочек, и снова попытался улыбнуться. Наверно зацепился за ветку в сквере.
Вот сейчас, подумал я после чая, хорошо бы всплакнуть. Хорошо бы ощутить в груди сухой комок, подкатывающий к горлу. Потом почувствовать, как комок превращается в расползающийся скользкий клубок... Но была только усталость. Тяжелая усталость, превозмогать которую ни я сам, никто другой, слава богу, сейчас не требовал.
Я влез на свою полку, под голову сунул куртку, закрылся локтями, отвернувшись к стене и поджав колени. "Как бомжик...", - подумал и провалился в сон.