Ночная дорога, влажная от недавнего дождя, легко и бесшумно стелилась под колеса. Мимо пролетали огни фонарей, в открытое окно бил холодный ветер. Глеб сидел рядом с водителем, почти высунувшись в окно, смотрел вперед, на блестящую полосу асфальта, на цепочки огней вдали, и чувствовал себя почти счастливым. И когда два огня вдруг бешено рванули ему навстречу, прямо в упор - он тоже все еще был счастлив.
Потом был удар, вспышка перед глазами и блаженное забытье.
А вот пробуждение радости не принесло. Его мутило, болела голова. Глеб осторожно ощупал ее - вроде цела. Руки-ноги тоже слушались...
Рядом суетились какие-то люди, сверкали огни "Скорой" и гаишников, кто-то с кем-то ругался, кто-то кому-то звонил по телефону... Вот несколько человек осторожно уложили на асфальте что-то темное, продолговатое, похожее на тюк с тряпьем. Два тюка. Глеб закрыл глаза и пожалел, что не может заткнуть уши - эти шум и суета раздражали, мешали соображать.
- Ну и везучий ты парень, - послышался рядом чей-то голос. - Двое насмерть, а у тебя ни царапины!
- Я везучий? - переспросил Глеб с недоумением, тупо глядя на два окровавленных тела на асфальте, и вдруг затрясся в истерике. Очень жалко было и молодого таксиста, и незнакомого Глебу водителя встречной машины... Но еще больше было жалко себя.
Три года назад у девятнадцатилетнего Глеба диагностировали рак толстого кишечника.
Операция. Повторная операция. Колостома - отверстие на животе, к которому присоединялся пластиковый мешок калоприемника. Мучительные для прежде брезгливого юноши проблемы с личной гигиеной. Химиотерапия. Непрестанная, изматывающая тошнота. Еще одна операция. Консультация в Израиле. Консультация в Германии. Отец не жалел на Глеба денег. Да и то сказать - единственная родная душа, как тут жалеть... Они с Глебом жили вдвоем. Мать Глеба умерла от разрыва аневризмы аорты, когда Глеб только пошел в первый класс...
Все усилия и траты оказались тщетными. Самые сложные обследования, самые дорогие клиники - и однозначный, не оставляющий надежды вердикт - "Медицина здесь бессильна".
Отец отреагировал так, как будто с самого начала был к этому готов - ни минуты растерянности, ни капли отчаяния.
- Ничего, Глебушка, ничего! - повторял он, обнимая сына за худые, костлявые плечи. - Мир на их медицине не сходится. Мы еще повоюем, мы еще найдем средство! Есть же всякие целители... травники, гомеопаты...
- Шарлатаны они все, - угрюмо отвечал Глеб.
- Не все! И мы найдем настоящих... уж не к первым попавшимся пойдем, не по объявлению в газете!
Глеб не спрашивал отца, как он искал "настоящих", ему было не до расспросов. Лечение у целителей оказалось немногим легче, чем у официальных врачей. Глеб то обливался ледяной водой, стоя босиком на голой земле, то пил всяческие отвары и настои, от которых тошнило хуже, чем когда-то от "химии". Но лучше ему не становилось.
Разуверившись в местных, отец потащил Глеба на другой конец света. Перелет до Филиппин дался тому неожиданно тяжело. Мутило, судорогами сводило икры, очень хотелось прилечь... Но хилер выглядел так внушительно, а его манипуляции над истощенным телом вызывали такое доверие, что Глебу и впрямь стало легче. И на обратном пути в самолете он уже не бледнел и не кусал губы, сдерживая стоны.
Ровно через месяц после возвращение с Филиппин Глеб снова попал в больницу. Разросшаяся опухоль передавила собой мочеточник, пришлось снова оперировать.
Теперь, помимо калоприемника, из тела Глеба выходил еще и мочевой катетер.
- Не будем отчаиваться, мы еще не все попробовали, - твердил отец. - Есть еще колдуны... и вообще всякая магия...
- Нет уж, с меня хватит, - отвечал Глеб. - Я устал. Я больше никуда не поеду и ничего делать не буду. Пусть все идет как идет... все равно ничего не помогает.
- Это ты сейчас после операции... тебе сейчас тяжело. Ну ничего, ты отдохнешь, а том видно будет. А я пока буду искать... настоящих.
Глеб так и не согласился таскаться по дальним деревням, где живут настоящие колдуны - из тех, кто не дает рекламу в газеты, потому что их адреса и так передают из уст в уста. Но, на радость отца, многие соглашались работать и за глаза - по фотографии больного, по нательной рубашке...
Вот только, поводив ладонью над фотографией, они отводили взгляд и вздыхали - "Поздно, уже не помочь!"
Отец не верил, настаивал, твердил отчаянно:
- Хоть что-нибудь сделайте, можно же что-то сделать, хоть немного помочь! Я не хочу, чтобы он умирал! Не дайте ему умереть!
Иные колдуны отказывались категорически, но были и такие, кто соглашался "попробовать"
Сам Глеб уже ни на что не надеялся и ничего не ждал. Жизнь его, вялая, почти растительная, катилась по привычной колее - укол обезболивающего, обработка колостомы, обработка катетера, снова укол... Иногда им вдруг овладевало болезненное возбуждение, хотелось движения, света, людей. Тогда он выходил из дома и бродил по улицам, то и дело присаживаясь на скамейки, чтобы отдышаться и отдохнуть. А порой он шел в какой-нибудь ночной клуб - непременно такой, где он ни разу не бывал до болезни, где не могло оказаться его знакомых - и сидел там до утра над одним бокалом пива, молча глядя по сторонам. Из-за болезненного, изможденного вида его часто принимали за наркомана. Он не оспаривал этого, а порой и от дозы не отказывался - принятого дома обезболивающего не хватало на всю ночь.
Однажды к нему подсел незнакомый парень. Глебу вдруг показалось, что перед ним поставили зеркало - тот был так же неестественно худ, с такими же запавшими глазами и землисто-серым лицом.
- Ты давно на игле? - спросил парень безо всяких предисловий.
- Я не наркоман, - неожиданно для себя возразил Глеб. Тот усмехнулся.
- Я тоже так говорил когда-то, что я не наркоман, а только так, балуюсь. А теперь у меня ВИЧ.
- А у меня рак, - спокойно, как о простуде, сказал Глеб.
- Да ладно! - удивился незнакомец. - Правда, что ли?
- Правда, - подтвердил Глеб. - Я колюсь, только не для кайфа.
- Ну прости тогда, - парень усмехнулся. - А на меня тут, видишь, пришла охота проповедь прочитать. Думал, может, хоть кому-то поможет...
- Проповедь - дело хорошее, - согласился Глеб. - Может, и правда кому поможет, только не мне. У меня и кайфа-то от них не бывает.
- Да уж. Извини, не по адресу попал, - парень встал, собираясь отойти, и Глеб вдруг, сам себе удивляясь, окликнул его.
- Ты погоди... давай поговорим, что ли? За жизнь. Или за смерть.
Глеб сам не знал раньше, насколько ему не хватало возможности поговорить с человеком в таком же положении, с человеком, который не будет сочувствовать и жалеть, зато сможет по-настоящему понять. Они с Майком проговорили до закрытия клуба и, расставаясь, обменялись телефонами.
Первые дни они встречались часто, потом - все реже и реже. Майк чувствовал себя все хуже, все чаще он не мог выйти из дома. Собственно, Глеб тоже забыл, когда чувствовал себя хорошо, но и хуже ему не становилось, по сравнению с Майком это становилось заметно.
Потом была та автомобильная авария. Глебу ведь и не нужно было никуда ехать, он сел в такси просто покататься. Когда-то он любил сидеть за рулем... это было, казалось, так давно! И вот чем это закончилось... Глеба мутило теперь уже не от травмы, а от ужаса, перед глазами стояли два продолговатых тюка на мокром асфальте... Но разве он, Глеб, был в этом виноват? Он с радостью оказался бы на месте одного из них. Это же так просто - скорость и огни навстречу, а потом удар и темнота... Для них просто - не для него.
Дома Глеб попытался позвонить Майку. Долго-долго на звонки никто не отвечал, потом трубку взяла какая-то женщина. Усталым до безразличия голосом она сказала, что Майк умер. От передозировки.
Глеб молча положил трубку. Что он мог ответить? Он не испытывал жалости ни к этой незнакомой ему женщине - наверное, матери Майка, ни к самому Майку. Скорее он чувствовал досаду и зависть. Майк бросил его, не позвал с собой.
Передозировка... Наверное, это не хуже, чем авария.
Глеб достал коробку с промедолом. Пересчитал ампулы. Сколько ему надо для передоза, он не знал и для верности решил использовать все.
Теряя сознание, он был почти уверен, что это навсегда. Хотя оставалось, конечно, сомнение, что он снова откроет глаза и увидит перед собой такой знакомый потолок реанимации...
Глеб открыл глаза и увидел свою комнату. Не было ни комы, ни реанимации. Он просто проснулся, как после обычного сна.
Он огляделся вокруг, чувствуя нарастающий ужас. Резко, рывком, сел. Переждал головокружение, отдышался. И выдохнул отчаянно:
- Что же ты со мной сделал, папа?
Добраться до тех колдунов, к которым обращался когда-то его отец, Глеб физически не мог. Пришлось искать специалиста поближе, в городе.
Экстрасенс осмотрел Глеба, заставил его раздеться и провел чуткими сильными пальцами по острым, выступающим позвонкам, а потом снисходительно объяснил:
- А чего же ты ждал, парень, когда за твою жизнь борются несколько лучших колдунов страны?
- Борются? За мою жизнь? - возмутился Глеб. - Да мне знаете как плохо!
- А кто обещал, что жить - это хорошо? - пожал плечами экстрасенс.
- Да на черта мне такая жизнь! Лучше бы я давно умер, и дело с концом!
- А кто тебя, собственно, спрашивал? Мастер работает с желанием заказчика. А заказчиком был, я так понимаю, твой отец. И он хотел, чтобы ты не умирал. О том, чтобы ты выздоровел, речь не шла.
- Но это же одно и то же!
- Вот и твой отец, видно, тоже так думал. А как видишь, нет.
-Но я не хочу так, не хочу! Пусть они переиграют, отменят! Если мне нельзя выздороветь, то пусть мне нормально умереть дадут!
- Думаешь, это как на компе кнопку "отмена" нажать? Легко было бы жить, если бы любое колдовство можно было бы отменить. Или, наоборот, сложно... В общем, что сделано, то сделано. Думаешь, у тех, кто сам по себе, без колдовства, живет - проблем нет?
- И что же, я теперь бессмертный? - спросил Глеб с ужасом в голосе. Экстрасенс серьезно подумал над вопросом, еще раз поводил рукой вдоль позвоночника, задержал руку в области затылка, наконец ответил:
- Пока да. А что дальше будет - не знаю. Может, это зависит от того, насколько сильным желание у заказчика... у твоего отца было изначально. Или будет держаться, пока он не расхочет, только заметь, не передумает, а именно расхочет. А может, пока те колдуны сами не поумирают... хотя бы часть из них. Ну а пока ты - бессмертен. Временно. Смешно звучит, правда?
Несколько месяцев прошли, как сон, как вялый, вязкий и мучительный кошмар. Глеб почти не вставал с кровати. Физически ему не становилось ни хуже, ни лучше, но душевно он был совершенно сломлен. Он не упрекал отца, вообще ни разу не дал понять, что знает о его роли в происходящем. Да и то - за что упрекать-то? Отец хотел как лучше.
Знал ли сам отец, к чему привело его желание - Глеб не думал. Мог и знать, конечно. Ведь не мог он не понимать, что с сыном что-то не так.
Впрочем, они теперь вообще почти не общались. Когда отец был дома, Глеб не выходил из своей комнаты. В свою очередь, отец старался как можно реже быть дома, постоянно уезжал в командировки.
Время от времени Глеб попадал в больницу - то из-за проблем с катетером, то на переливание крови. В больнице его все знали, переживали за него, сочувствовали... Когда-то его жалели потому, что он умирает. Теперь - потому, что он никак не может умереть. Некоторое время после больницы Глеб чувствовал себя бодрее - то ли от лечения, то ли от общения с другими людьми. Временами он даже выходил из дома, бродил по тихим улочкам частного сектора. Шумных центральных улиц он избегал - боялся, что в толпе его толкнут, собьют с ног...
Как-то на прогулке Глеб заметил редкое для этих мест оживление. За покосившимся забором на заброшенном участке горел сарай. Несколько зевак собрались на тротуаре, кто-то звонил в "пожарку". Глеб почти прошел мимо, но остановился, заметив компанию детей лет по десять - две девочки и мальчик. Девочки плакали, мальчик крепился и повторял:
- Там Чанка, наша собачка! Нам родители не разрешают ее домой брать! Мы ее тут держали! Мы ее кормили! Она привязанная, не смогла выскочить!
Глеб посмотрел на сарай и вдруг подумал - а чего ему, собственно, терять? Наверное, это не страшнее аварии или передоза... Он глубоко вдохнул, опустил капюшон поглубже на лицо и шагнул вперед.
Потом были восторженные и благодарные вопли детей, слабое поскуливание полузадохнувшейся собачки, чей-то возмущенный крик:
- Вот идиот, ради какой-то шавки жизнью рисковать!
Глеб едва замечал все это. Он думал. И дома продолжал думать... А потом встал и вошел к отцу в кабинет.
- Папа, мне нужна твоя помощь.
Отец обрадовался, его тяготило их отчуждение.
- Что тебе, Глебушка?
- Мне справку надо. Что я здоров.
- Шутишь? Сынок, я все сделаю, но такую справку тебе никто и ни за какие деньги не даст.
- Ну хорошо, не здоров. Просто годен.
- Куда, в армию, что ли? - неловко попытался пошутить отец.
- Почти. В МЧС.
Кроме фальшивой справки, понадобился еще и искренний рассказ. Высокий хмурый человек в камуфляже слушал недоверчиво
- Бред какой-то. Мистика.
- А вы проверьте, - Глеб едва заметно улыбнулся. - Выстрелите в меня, и увидите.
- Ну уж нет. А вдруг у тебя уже завод закончился?
Глеб серьезно подумал.
- Вряд ли. Понимаете, такой, как я есть, - он шевельнул плечами, словно показывая, какой он есть, - такие люди не живут. Если у меня завод закончится, я и без пули сразу умирать начну. Думаю, я это почувствую.
- Ну ладно, а мы-то тут при чем, даже если это правда?
- Сейчас объясню. Я сам не сразу понял. Понимаете, я бессмертный, значит, не могу умереть - логично? Но, понимаете, можно жить с метастазами в печени, можно жить с гемоглобином 40, но если мне на голову упадет горящая крыша, я не смогу жить. А умереть я тоже не могу. Значит, крыша мне на голову не упадет. Вообще не упадет, пока я в доме.
- Мистика, - повторил его собеседник и вдруг метнул на Глеба внимательный и зоркий взгляд. - Колешься?
- Я не для кайфа, - ответил Глеб, - я от боли.
- Придется бросить. У моих парней голова должна быть ясная. Выдержишь?
Глеб ответил без раздумий. А что думать - сравнивать физическую боль и тоску бессмысленного существования?
- Выдержу.
Среди своих новых товарищей Глеб выглядел почти карикатурно - неправдоподобно худой, изжелта-бледный, едва ковыляющий. Но здесь умели видеть не только внешнее. Глеба уважали - за терпение, за мужество, с которым он выносил постоянную боль. И, конечно, ценили за его способности.
Они вышли из машины и подошли к небольшому особняку.
- Так, план здания запомнил? - спросил у Глеба командир. - Сразу проходишь в холл, встаешь в центре и ждешь меня, я иду за тобой через пять минут.
- А может, я сам? - по-мальчишески попросил Глеб. - В прошлый раз я сам справился.
- Вот не надо этой самодеятельности! В прошлый раз надо было только проводок перерезать, а сейчас даже тип взрывного устройства неизвестен. Давай уже, иди!
Глеб пошел вперед, прихрамывая и опираясь на трость. Командир вдруг окликнул его:
- Ты там смотри... Мистика мистикой, а все-таки будь поосторожнее!
Глеб улыбнулся, преодолевая боль и сдерживая тошноту, и ответил: