Снежные шапки гор, прячущиеся в облаках, отара овец с грязной шерстью щиплет остатки вымерзшей травы на склонах, чужая гортанная речь...
Я ехал в автобусе по горной дороге, за окном проплывал унылый "лунный" пейзаж. Уехал я из этого края ещё в детстве, а точнее меня отсюда увезли. Неподвижного, прикованного к койке. Загрузили носилки в самолет, направляющийся далеко, на мою родину, и я на много лет позабыл про эти горные края, которые доставили столько горя и боли мне и ещё многим тысячам попавших в ту мясорубку.
Как всегда первые сто грамм были подняты за тех, кто уже никогда не выпьет вместе с нами.
Вкусный дымок поднимался над мангалом с поджаривающимися на шампурах кусками молодой баранины. Изумрудная зелень кинзы, цыцматы и другой травы, названия которой я уже не мог вспомнить, аккуратно разложены на тонких листах свежего армянского лаваша. Брынза блестит мокрыми белоснежными боками и неизменная чача, квинтэссенция виноградной крови, слезой блестит в хрустальных рюмках.
Очередной тост на армянском языке.
Я выпиваю, не понимая слов сказанного на давно забытом языке моего детства, не сомневаясь, что это были хорошие, добрые слова, закусываю чуть хрустящей на зубах брынзой и свёрнутым в аппетитную трубочку лавашом с начинкой из зелени, красного перца и острейшей аджики. Чача огнём обожгла горло и разлилась в желудке, согревая меня, уже изрядно продрогшего на ветру.
Мне передали шампур со шкворчащими кусочками мяса.
Ледяной ветер ударил меня по лицу, выбив из глаз слёзы. Наши девчонки,ставшие уже давно взрослыми женщинами, суетились у стола, накрытого прямо под открытым небом. С гор дул пронзительный декабрьский ветер, у многих на глазах были слёзы.
Сколько людей погребено в этой земле? Скольких нашли и захоронили? К ним приходят родственники и друзья, да и просто люди положат когда-никогда цветы на гранитную плиту. А многих так и не нашли, потерянных среди обломков бетонных перекрытий и известковой пыли, пропавших без вести, растворившихся в руинах разрушенных до основания строений.
Так было и с ним. С тем, кого не было с нами ни в этот день и ни в предыдущие годы... и не будет уже никогда. Белобрысого мальчишки, со старинным именем Глеб, отличника и тихони, единственного в классе носившего очки, которые были постоянным генератором насмешек от: "У кого четыре глаза ..." до тривиального "Очкарика".
Русые, почти белые волосы всегда торчали в разные стороны на его голове. Школьная форма неизменно, была аккуратно выглажена, начищенные туфли сверкали как зеркало.
Глеба не было с нами уже двадцать четыре года. В то утро ему, как и нам, суждено было оказаться в центре страшных событий, итогом которых были для кого смерть, для кого-то годы лечения и боли, для кого-то потеря близких и друзей...а для него - неизвестность!!!
Разбирая обломки разрушенной школы, его так и не нашли. Он бесследно пропал. И зря его отец по песчинке просеивал щедро сдобренные детской кровью обломки разрушенной школы. Напрасно расспрашивал уцелевших ...
Я, наверно, последним видел его в ураганном вихре безумия, бегущего по гранитному крошеву рушащейся нам на головы школы. А потом всё исчезло в чёрном мраке обвалившихся бетонных перекрытий и густой известковой пыли, запах которой я терпеть не могу и по сей день. И уже там, лёжа под многометровым завалом бетона и кирпича, я услышал его голос, зовущий на помощь. Он был жив. Я его не видел, но зато прекрасно слышал его голос. А затем был ещё толчок... густой подземный рокот и окончательно обрушившаяся в клубах пыли старая школа.
После этого толчка я его больше не слышал. Я всё рассказал его отцу, который навещал меня в больнице. Он долго расспрашивал меня, просил вспомнить детали, и я старался...но ничего нового добавить не смог.
Глеба так и не нашли - он исчез. Исчез бесследно и навсегда.
Мы всех вспоминаем в этот день, но его судьба для нас осталась загадкой. И, произнося прощальный тост за ушедших, у меня всегда оставалась скромная, очень маленькая надежда, не больше макового зёрнышка, что он жив. Я,конечно, понимал всю абсурдность своих предположений, но всё равно верил, что в одну из будущих встреч, на годовщину этой трагедии, подойдёт ко мне мужчина с смутно знакомыми чертами лица, хлопнет меня по плечу и скажет:
-Где ты так долго пропадал, Старик?! Я так долго тебя искал!
Ещё одна рюмка с огненной чачей провалилась в желудок, и я закусил куском шашлыка, щедро сдобренным аджикой. И снова всей грудью вдохнул хрустальный воздух ледяных вершин, который не оставлял надежды алкоголю и выгонял весь хмель из головы.
Завтра годовщина землетрясения. Мы,все уцелевшие в тот день, бывшие ученики, мальчишки и девчонки, придем на место, где погибли наши друзья. Друзья, которые ни когда уже не станут взрослыми. А сегодня мы пьём и вспоминаем всех, стараясь не забыть никого.
Жгучий перец вызвал слезы, и они покатились по щекам. Мужчины не плачут...
Рано утром, я вообще встаю очень рано, принял душ, сжевал бутерброд, запасливо украденный вчера на пикнике, и вышел из гостиницы. Морозный воздух обжёг лицо,и я спрятал под пальто укутанные в хрустящий целлофан пару гвоздик, купленные вчера в цветочном магазине. Я собирался сходить на место, где раньше стояла наша школа. Не хотел идти туда со всеми и превращать День памяти в торжественный митинг. Городок был небольшой, но он сильно изменился после тех событий. Я исконно городской житель, прекрасно ориентировался в городских районах любого города, направился от гостиницы по диагонали, через площадь к месту, где ранее стояла наша школа. Как ни странно, ноги сами несли меня в нужном направлении. Я бессознательно помнил эту дорогу, даже с изменённой геометрией кварталов. Дул пронзительный ветер, редкие снежинки покалывали лицо, под ногами хрустел ледок на замерзших блюдцах луж. Я поднял воротник пальто и засунул руки в карманы.
Ну вот из-за поворота показался сквозь пелену мелкого снега корпус школы.
Я остановился. Не думал, что на этом страшном месте, где погибло столько детей, будет отстроена новая школа.
Да...Я вынул руки из карманов, повыше поднял воротник кашемирового пальто, и ветер бросил мне в лицо очередную горсть острых снежинок. Я прикрыл глаза и провёл ладонью по мокрому, заросшему суточной щетиной лицу.
Потерев руки одна о другую, я снова посмотрел на здание школы...
Впереди ничего не было... Я тряхнул головой и снова, теперь уже энергично, растер ладонями холодное и мокрое лицо. Ничего...
Здания школы не было видно. Всё так же порывами дул ледяной ветер и, подхватывая снежинки, создавал своеобразную туманную вуаль в морозном воздухе.
...Ничего. Вместо здания - пустынная площадь с одиноким монументом, спицей уходящим вверх, в небо.
Я продолжил путь, удивляясь сознанию, проделывающие такие фокусы.Покачал головой...Фокусы из раздела клинической психиатрии.
Всё же оставили незастроенным это место и даже памятную стелу поставили - это хорошо. Я подходил к одинокому чёрному памятнику. Вокруг не было ни души. Подойдя к монументу, я поднял голову. Верхушка чёрной, мраморной стелы терялась где-то высоко, в вихре беснующихся снежинок.
Я вытащил из тепла моего пальто гвоздики и положил их на постамент. Хрустящую обёртку букета тут же с удовольствием стал рвать ветер, и алые цветы яркими мазками выделялись на покрытом тонкой ледяной коркой мраморе.
Сквозь пелену усилившегося снега я увидел тёмную фигуру, двигающуюся с противоположной стороны обелиска. Я поморщился, хотелось подольше побыть одному. Кому-то, как и мне, не спится в такую рань, да ещё при такой погоде.
Крупная фигура мужчины, с небольшим букетом цветов в руках, приблизилась к памятнику. Мужчина наклонился и положил цветы у основания. Скорее всего, он меня не заметил, что не удивительно. Я стоял в чёрном пальто, наполовину закрытый мраморным боком монумента, и не двигался. Я собирался уже уйти, но мне не хотелось пугать человека своим внезапным появлением. Я достал руки из карманов пальто, поправил воротник и пару раз энергично хлопнул себя по плечам, восстанавливая кровообращение в занемевших конечностях. Человек, стоявший с опущенной головой, вероятно, краем глаза заметил мои движения и поднял голову.
Ну всё, я теперь смело могу уходить и дать ему побыть одному - мне он дал такую возможность, спасибо и на том. Я наклонился, поправил цветы, готовые уже упасть на землю, подталкиваемые порывами ветра. И когда я распрямился, готовясь повернуться и уйти, то увидел, что человек направляется в мою сторону. Вот это мне совсем не нравится, я сам не очень общительный человек и предпочитаю обходиться без ненужных разговоров и тем более знакомств, а это место вообще не располагало к общению. Но человек явно шел ко мне, и мне показалось неудобным просто развернуться и уйти.
Я сунул руки в карманы и, щурясь от колких снежинок, наблюдал за проявляющейся из снежной пелены фигурой. Мужчина, а это, несомненно, был крупный и высокий мужчина, в тёмной дутой куртке, как и я с непокрытой головой, приближался ко мне. Где-то в пяти метрах от меня он замедлил шаг и остановился, наклоняя голову на бок всякий раз, когда порыв ветра швырял ему в ухо очередную горсть снега, и прятал ухо за высоким воротником куртки.
Сделав ещё пару шагов, он внимательно всмотрелся в моё лицо. Я тоже пытался узнать его, впрочем, без особой надежды. Прошло слишком много времени, чтобы во взрослом человеке узнать мальчишку, с которым ты бегал на перегонки в школьном дворе во время переменок. Он сделал ещё один шаг...нас разделяло не более метра.
Я смотрел на его лицо! Тёмно-русые волосы, растрёпанные ветром, в которых запутались снежинки, худое лицо, чёткая линия губ,волевой подбородок и...пронзительно синие глаза за стёклами очков без оправы.
Глаза...из моего детства!!! Эту синеву не могло изменить время.
-Глеб?!!- я не мог ошибиться ...
Глеб???
Я чувствовал, что моя челюсть отвисает, а руки тянутся к вороту вязаного свитера, вдруг сжавшего моё горло!!!
-Глеб!!! Ты??? -крикнул я, всё ещё не веря в чудо и не в силах сойти с места. Мой крик эхом отразился от мраморного обелиска и потерялся где-то в снежном вихре. Он неподвижно стоял передо мной с широко открытыми глазами, по лицу расплывалась совершенно глупая улыбка. Он что-то сказал, но слова потерялись в круговерти снежного безумства, и раскинув руки, кинулся ко мне. Я бросился ему навстречу...и, споткнувшись, упал, не встретив препятствия, больно ударившись коленями и ладонями о мрамор постамента.
Всё произошло в мгновение, я обернулся и как тогда, много-много лет назад, время замедлило свой бег. Всё остановилось, как в стоп-кадре. Снежинки застыли, в воздухе создавая причудливый узор, которому позавидовали бы профессионалы, плетущие кружева. Глеб стоял спиной ко мне. Тёмный силуэт в облаке застывшего снега с раскинутыми руками, буревестником застыв в центре бушующей метели. Мгновение и снова всё завертелось в круговороте снега и ветра. Вьюга разыгралась не на шутку.
Я медленно поднимался на ноги, отряхивая ушибленные ладони от налипшего снега, не отрывая взгляда от поворачивающейся фигуры Глеба.
Он повернулся, опуская руки, на лице маской застыла счастливая улыбка, но в глазах плескался ужас.
Я, прихрамывая, шагнул ему навстречу и протянул руку.
Ничего...Я ничего ровным счётом не почувствовал, рука прошла сквозь него и тёмным контуром обозначилась прямо внутри. Он, опустив голову, смотрел на мою руку, чуть разведя свои в стороны, как бы борясь с собой, чтобы не оттолкнуть меня.
Он медленно поднял глаза на меня. Я различал каждую морщинку возле его глаз, увеличенные линзами очков. Видел, как таяла снежинка на его небритой щеке, и не мог поверить, что это происходит со мной .С кем угодно, но не со мной. Такого не бывает! Глеб протянул руку к моему лицу. Его рука туманом растаяла прямо перед моими глазами. Я резко отпрянул, сделав шаг назад, видимо, он сделал то же самое.
Ледяной страх сжал моё сердце, и каждый волос на теле встал дыбом. Мы стояли друг напротив друга. На лице Глеба застыло выражение ужаса, я думаю, что моё лицо выглядело так же.
Я медленно поднял руки и помассировал ими своё лицо
-Что это, Глеб? Это ты? - произнёс я, почти прокричал, пытаясь пробиться сквозь завывания ветра.
Он, чуть повернув голову, как человек, который старается что-то услышать, и покачал головой. Его рот открылся, и он что-то ответил, но я не услышал ни звука. Присмотревшись, я увидел за спиной Глеба огромный силуэт церкви, острый купол которой терялся в снежной карусели. Я пришел с той стороны и никакой церкви не видел, мало того, я должен был бы пройти просто сквозь неё. Я сделал ещё один шаг и почти вплотную подошел к Глебу.
Мы стояли друг напротив друга. Это было невероятно, но это имело место быть! Снег таял на наших лицах и стекал крупными каплями. Мужчины ведь не плачут -это всего лишь талая вода.
Глеб что-то беззвучно сказал, ударив себя рукой по голове и привлекая моё внимание, пальцем указал вниз. Утоптав снег под своими ногами, он присел на корточки и написал пальцем.
-Как??? Ты же погиб!!!! Я сам видел!!!
Он посмотрел на меня, жадно ощупывая моё лицо глазами, беззвучно открывая рот. Но я читал по губам одно слово:
-Как???
Я написал на своей стороне:
-Ты пропал!!! Тебя не нашли под плитами!!!
Он внимательно всматривался в то, как появляются буквы на снегу, которые тут же заметала вьюга.
Он написал:
-Я остался жив ...Но ты!!! И ещё много наших!!!
-Посмотри, -написал он на снегу и показал рукой куда-то мне за спину.
Я медленно встал в полный рост, он наблюдал за мной, сидя на корточках, прямо за ним чернел контур церкви в окружении скелетов деревьев.
И я обернулся!!!
Передо мной стояли они. Те, чьи раздавленные и смешанные с бетоном и гравием тела по кусочкам доставали в тот страшный день. Те - по которым отплакали родители и друзья, те - чьи лица навсегда остались только на школьных фотографиях . Взрослые люди, кто с цветами, кто без, мужчины и женщины со смутно узнаваемыми чертами лиц. Их было немного этим утренним ненастным днём.
Улыбки сходили с их лиц, руки женщин поднимались к лицу, стараясь прикрыть открытые в беззвучном крике рты.
Я закрыл глаза...
Порывы ветра пытались сбить меня с ног, завывала вьюга, свистел ветер, сталкиваясь с громадой мраморного обелиска.
Я медленно открыл глаза.
Уже достаточно глубокий снег покрывал площадь ровным белым покрывалом, я обернулся.
Абсолютно безлюдная площадь, размытые границы которой терялись в круговерти беснующейся декабрьской вьюги.
Я закрыл лицо руками и присел на мраморный постамент.
Я был уверен, что это был не сон - я слишком чётко видел Глеба и их всех, тех кто не выжил тогда в то страшное утро.
И я буду молчать!!! Молчать... зная, что где-то там, в других реальностях, они живы, и растят детей, радуются наступающему новому дню, и встречаются каждый год седьмого декабря, чтобы вспомнить нас...
Нас...навсегда оставшихся для них детьми, на пожелтевших от времени школьных фотографиях...