Полуденная Светлана : другие произведения.

Дарья

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Вспомните: как часто в жизни земля уходила у вас из-под ног? Бывало ли так, что вам не удавалось поймать птицу счастья, когда она махала своим хвостом прямо у вас перед носом? Вот, вы ощущаете фантомную тяжесть славы на своих плечах, чувствуете сладость победы во рту и тут - о горе вам! - уверенность превращается в сомнение, будущее рушится, надежда иссякла! Знакомое чувство? А знаете, кто виноват?
   Мне в жизни всегда везло. Не пытайтесь понять, просто поверьте мне на слово. Я - хозяин гордой женщины по имени Фортуна. Она не улыбается мне, как другим, мелким и незначительным, а кланяется в пол. Я её любимый сын и её наречённый. Не верите?
   Вспомните: как часто в жизни земля уходила у вас из-под ног? Бывало ли так, что вам не удавалось поймать птицу счастья, когда она махала своим хвостом прямо у вас перед носом? Вот, вы ощущаете фантомную тяжесть славы на своих плечах, чувствуете сладость победы во рту и тут - о горе вам! - уверенность превращается в сомнение, будущее рушится, надежда иссякла! Знакомое чувство? А знаете, кто виноват?
   Кто-то будет винить Бога, кто-то плохую наследственность, а кто-то окажется фаталистом. Но ответ прост - во всём виноват я.
   Простите, если сломал вашу жизнь, я не хотел. Не считайте меня злодеем - я лишь скромный вор. Даже не вор, а скорее клептоман. Природа наделила меня редким даром, и я не могу им не воспользоваться.
   Я ворую всё, что имеет ценность.
  Вы ведь понимаете, что я имею ввиду?
   Всегда крепкое здоровье. Везде улыбающиеся мне лица, везде верные друзья. Всегда победитель, меня все славят, всюду ждут.
   Я отбирал все у всех, не глядя, больше поддаваясь инстинкту, чем жадности. Но в основном это "всё" не приносило мне ни пользы, ни радости и не насыщало мой мир яркими красками. Так, я бездумно воровал лет до одиннадцати, пока не научился владеть своим даром и не получил цель всей своей и, соответственно, чужой жизни. В мои одиннадцать, к нам в школу перевелась странная девочка, но талантливая настолько, насколько красивая. Она была на два года старше меня, её звали Дарья. Она всегда была одета в тёмное и скромное, а её волосы были цвета древесины. Дарья была скрытной, застенчивой и суеверной. Одиночка, меланхолик. Но Дарья, в свои тринадцать, была потрясающим художником-самоучкой, копившим деньги на мольберт. По её желанию, кисть орошала бледный холст цветными слезами, и множество сочных красок переплетались в удивительные силуэты. Однако сюжет всегда один ― смерть. От дохлого комарика на ромашке, до задавленной собаки на асфальте. Дарья собирала старые игрушки, выпускала им кишки из ваты и бралась за карандаш. Дарья посещала скотобойню, Дарья ловила вместе с папой рыбу, Дарья смотрела программу "В мире животных". У Дарьи была пятёрка по биологии. Дарья забегала летом в морг.
  Однажды я увидел её рисунок и спросил, сама ли она вершит над своими натурщиками суд. Дарья тогда ответила: "Я обещала не переходить черту". С тех самых слов мы подружились, хотя дружбой вряд ли можно назвать. Я просто таскался за ней, вот и всё. Я мог при первой же встрече воспользоваться своим даром, но мне нравилось быть очарованным её "сутулым" взглядом. Мне нравилось докучать и надоедать ей. Я получал радость, странное наслаждение, от её тихого "отстань от меня". Мне нравилось смотреть, как она ест, как пьёт, как спотыкается. И я был вне себя от радости, когда маленькая мисс Грей, уставала от дотошных расспросов, и соглашалась поговорить со мной или даже показать пару набросков. Но как бы я ни старался сдружиться с ней по-настоящему (пусть и из корысти), она не желала ни учить меня, ни хотя бы рассказать, кому и почему пообещала "не переходить черту". Я пытался сблизиться с ней весь учебный год, носил за неё учебники, отдавал свои бутерброды, если Дарья забывала свои дома.
  Однажды, я даже принёс ей целую корзинку дохлых жаб и лягушек, и она умело запечатлела в своей картине, десятки пар остекленевших глазок. Но и после того не доверилась мне: считала, как только станет откровенна со мной, то я выставлю её дурой. Дарья и без этого была изгоем, но никто не был в курсе, о её пристрастиях к некромантии. Просто у неё не было ничего общего с другими детьми. В большой компании "серенькая" чувствовала себя не комфортно, а дети инстинктивно понимали это. Дети не обижали, а просто не понимали её равнодушие, за это и насмехались. А она не обижалась: шла себе по коридорам, училась.
  Странная.
  Этакое тёмное пятнышко, мрачная рожица на общей фотографии, которую так и хочется вырезать, зачеркнуть. Единственным, кто смог понять эту одиночку, несомненно, был я. У меня, с моим феноменальным талантом, тоже не было ни одного лучшего, настоящего и, главное, понимающего друга. Все оторванные от других люди, присвоенные мною, были ничем иным, как атрибутом нормальной человеческой жизни. И весельчак Павел, с которым мы проводили ночи на пролёт, играя в "сегу", и красавица Кира, с которой я поцеловался впервые, - были лишь мебелью, украшением в огромном доме моей жизни. Мне никогда не хотелось и не мечталось иметь лучшего друга. Я просто старался жить по правилам кинофильмов, книг и опыта старших. Мать и отец, мои братья и сёстры, все окружающие меня люди - у них всех были, появлялись и терялись товарищи. Одни друзья были им верны, другие отрывали от них куски и сбегали, куда глаза глядят. Некоторых, мои родные сами использовали в корыстных целых, а потом, под туманным предлогом тут же бросали. Я смотрел на всё это и понял, что мне это тоже нужно. Любить, бросать, отдавать всё до последней капли - так надо. И, подчиняясь инстинкту, я захватывал людей в свои сети, и крутил ими, как хотел, пока не надоест.
  Повторюсь, что мне не хотелось так же быстро завладеть таинством Дарьи, но в один прекрасный момент, мне всё это надоело. Это случилось осенью, случайно. Жница как раз нашла дохлую ворону под мостом у ручья и спешила отнести птицу в своё тайное убежище. Она вытряхнула из рюкзака все учебники и тетради на землю, почти в воду, и запихнула в него мокрую ворону. После этого она быстрым шагом зашагала к своему тайнику (я, естественно, всё ещё не замеченный, последовал за ней), который был в самой гуще леса. Пусть серенькая не была привередлива в выборе трупиков, к фону же она относилась очень серьёзно.
  Её убежищем был бережок на болоте, весь во мху, с крупными скользкими валунами и двумя пеньками, на которых было удобно сидеть. В основании одного валуна была выкопана ямка, прикрытая куском мха. Под этим мхом, как под покрывалом, хранились краски, один начатый альбом. Самые жуткие, по словам её родителей, самые удачные, по мнению самой Дарьи, рисунки. И самое ценное, по моему скромному мнению, - её дневник. Тонкая тетрадь в линеечку, с двумя-тремя записями. Дешёвая, измятая, в жуках и сороконожках, такая же мрачная, как мой милый жнец. Всего несколько фраз она хранила в нём, всего несколько строк я сумел разобрать.
  Иногда, уже будучи взрослым человеком, я достаю этот манускрипт мученицы, смотрю на него, вспоминая её унылую внешность. "Опять кричат" или "снова в школу", "хочу конфет", "я не нарочно, он путался под ногами" - закодированные комплексы так и всплывали наружу из этой тетради. "Красненькие очень вкусные".
  Она соорудила из мха и веток гнездо-могилку для вороны. Дарья положила чёрное тельце, достала карандаш и бумагу, и уселась на валун, подложив под попу серенькое пальто. Несколько минут я выглядывал из-за длинной, тощей сосны, а она сидела, тихо дыша, быстро водя карандашом по бумаге. Такая тонкая, серая тень, скрывающаяся везде и всюду, она всегда была к месту, будто бы, дышала не только воздухом, но и окружающем её миром. Вот она, Дарья, в юбочке в клетку, в блузке, с рюкзаком за спиной. Она делает вдох и вместе с воздухом поглощает в себя стены, цвета, горизонт. Она сливается с фоном. Она повсюду и, одновременно, нигде. Легко потерять, трудно найти: Дарья дитя леса, она его житель.
  Лес любит её, он примет Дарью.
  Недолго думая, я поднял камень с земли. Недолго думая, я швырнул камень в Дарью. Каждый мой шаг сопровождался тихим хлюпаньем, тряпичные кроссовки быстро намокли. Моё сердце громко стучало, лицо налилось краской, в ушах звон.
  
  Я подошёл к ней: она была мертва. До самой ночи я трудился над нашей с ней картиной. Уложил её в гущу мха. В руки дал ворона. Бледная, холодная, влажная. Оставил её рисунки, карандаши, под камнем. Я убежал, на меня никто не смел подумать. В тот день я забрал у неё самое важное.
  Прошло много лет. Я ездил, рисовал. Мне хотелось чего-то большего, но натурщика уж очень сложно найти. Картин я не продавал, хранил их все в своей галерее, в моём доме, на втором этаже. Вспоминая мой дом, я не могу не похвастать: скромно-викторианский стиль, не очень большой, цвета потрёпанного индиго. Дворик маленький, сад заросший (надеюсь, мой читатель понимает, что таковым он был не из-за частых приступов лени, а из любви к дикой, могучей природе, любви к запущению). В чреве дома, всё наоборот: прилично, скромно, красиво, чисто. Ничего вычурного, всё аккуратно, по правилам. По первому взгляду на гостиную, или скажем, кухню, не подумаешь вовсе, что это пристанище одинокого художника. Более вероятно, что это домик стареющей миссис, или берлога идеальной американской семьи. Но, поднимаясь на второй этаж, вы, мой дорогой читатель, сразу бы вспомнили про меня.
  Представьте: вы поднимаетесь по лестнице вверх. Впереди вы видите лишь чёрный прямоугольник, а подходя ближе, понимаете, что эта голая стена. "Ремонт" - эту мысль подтверждают доски вместо обоев. Но тут вы уже почти на вершине айсберга и поворачиваете свою голову направо. На этаже всего одна комната, пять окон и один табурет. Весь паркет закапан краской, в углу лежит скрученный ковёр, который, по определению наших предков, должен висеть на стене. Есть несколько коробок разных форм и размеров: в одних краски, в других кисти, в некоторых стародавние работы. Все стены заполнены исписанными холстами, одна из стен и есть холст. Всё в беспорядке, всё дополняет друг друга. Даже ваша мысль, что я "гений" отлично подходит к мысли, что я "безумец".
  Конечно же, вы ведь догадались, что за картины я писал? Я ведь единственный, полноправный наследник Дарьи. Как я уже сообщил, находить натурщиков было очень сложно. В первые годы моего творчества мне хватало и белки, раздавленной автомобилем. Но со временем мои цели становились всё глобальнее. Моей доминантой стал человек. Конечно, я уже писал Дарью, - синеющую, с ореолом изо мха, - но мне хотелось большего. Я стал более искусным в своём ремесле. Успел перепробовать множество стилей, цветовых гамм. Я осознал своего гения, и этот гений требовал крови. Вот я и стоял перед выбором: пролить чужую или истечь своей
  Возможно, из-за происшествия с Дарьей, вы, должно быть, решили, что я жестокий монстр с раздутым эго, я прав? Но вы и представить себе не можете, сколько слёз я пролил в подушку, в ту ночь! Глупый ребёнок, я поддался инстинкту. Никто не объяснял мне ценность отнятого мною чуда - я понял это только тогда, когда перешёл черту. В тот момент, когда из моей руки исчез камень, меня обуяла могучая сила. Я метался по лесной чаще с глазами-блюдцами, раскинув руки и шепча слова, которые до сих пор не могу вспомнить. Потом я остановился. Стоял, кажется, в ведьмином кругу из белых поганок и чувствовал, как меня наполняет яркое тепло. Меня лихорадило. Я вернулся к ангелу и принялся рисовать. Я принял свою новую природу.
   Только после того, как портрет был окончен, мне стало лучше. Спал жар, глаза стали видеть яснее. Только тогда я понял, что натворил. До меня начало доходить, что будущее моё загублено. Рано или поздно, но я сгнию, и душу мою будут кремировать без конца человечки с рожками и кривыми ножками. Так что я пытался найти альтернативу. Правда, признаюсь, одним вечером я не выдержал. Конечно, любой здравомыслящий обыватель решит, что желание умертвить кого-то ради искусства - это шизофрения, ни больше, ни меньше. Но вы ведь и представить себе не можете, сколько энергии, сколько идей во мне было! И вся эта энергия, желание творить, дать мертвецу второй шанс, так бурлила во мне! Они прожигали всё моё нутро, опустошили сердце, пытались вылезти наружу. Иногда, я даже чувствовал, как моя голова трещит по швам. Но мы не будем об этом, лучше и намного интересней вам будет узнать о происшествии, которое чуть ни привело меня к гнилому концу за решёткой.
  
  По обыкновению своему я лежал на софе в галерее, смотрел в потолок и ждал "чуда". Я надеялся, что, возможно, напротив моего дома перевернётся автомобиль или у кого-нибудь откажет сердце (например, у меня). В такие минуты я частенько строил планы, фантазировал, что смогу покончить со свои бездельем, поиграв в убийцу. У меня был довольно классический план: найти путника-одиночку, ударить по голове. После, затащить тело в мастерскую и заняться делом. Конечно, нужно было бы ещё замести следы, обзавестись новым холодильником и учесть другие мелочи. Но всё это я всегда воспринимал как шутку моего воображения, вовсе не собирался идти на такой рискованный шаг. Моя самонадеянность (вкупе с алкоголем) в тот вечер сыграла значительную роль. Я, осмелев до крайности, вышел на улицу и, встретив холодную зимнюю ночь лицом к лицу, крикнул куда-то в темноту: "Где ты, моя муза?!". Ясное дело, мне никто не ответил, и я (безумец!) побрёл искать свою музу, жертву моего дара.
   И я отыскал её. Я брёл, брёл и набрёл, так сказать. Мне повстречалась молодая девушка, одна-одинёшенька, идущая домой с электрички. Надеюсь, вы не подумали, что я сразу же кинулся к ней, как только увидел? Если так, то вы не ошиблись: я был деликатен, даже когда в моей голове елозила "зелёная фея". Быстро двигая своими ножками, закованными в зимние сапоги и опутанными в джинсы, она растворялась в темноте, лишь изредка появляясь на освящённой фонарями улице. Я несколько мгновений простоял на месте и преследовал её только своим взглядом. Когда девушка остановилась, в моей голове, в хранилище украденных душ, раздался милый мне голос - "Я вижу...". Знак. Эта девочка ещё одна из жнецов, которая потеряла свой маленький серпик по дороге ко мне.
   Милая моя, я нашёл твою сестру.
   Тень может сыграть злую шутку, а сердце - нет. В сумраке, я увидел сутулую мадемуазель, восставшую из нежного мрака. Позже, когда она, расположившись на тахте, пила у меня чай, я смог разглядеть черты её лица, фигуру её тела. Нет в этом облике и намёка на Дарью. Лишь волосы цвета дерева. Немножко полненькая, в толстовке с гербом "Великие Луки". У Варвары щёчки, а у Дарьи - скулы. Пальцами Варвары не сыграешь на фортепиано и картину не напишешь. Не течёт в её жилах голубой крови. Но я то знал, дорогой читатель, что моя милая жница вернулась учить меня новому ремеслу.
  Серое небо стало чёрным. Чуть более грубая, чуть более смелая, моя новая Дарья. Те же вздохи безысходности, опущенные руки. Та же улыбка уголками вниз. Варваре нравились мои картины, но она никогда не приходила ко мне без приглашения. Мне тридцать и я снова хожу хвостиком за обессилившим творцом. Наконец, после стольких лет ожидания, я снова вступил в игру со Всадником на бледном коне.
  
  
  
  - Мне нравится этот кит. Это кашалот? - присев на корточки, спрашивала меня Варвара.
  - Да.
   - Как же там наверно холодно было! Я б промёрзла до костей!
   Она снова пришла ко мне в студию. Любила забирать моё искусство. А своим делиться не хотела.
   - Кашалоты крутые. Они достойны романа.
  - Так Моби Дик.
  - Достойны двух романов.
   Варвара медленно прошагивала по моим владениям, приставив пальчик к подбородку. Куртку она повесила на торшер, а учёбу забросила.
   - Я сегодня была у Петра Ивановича, ну ты помнишь, сказал, надо будет снова сочинение переписывать, мне так лень. Может, напишешь за меня?
   - Что, прости? Я не расслышал.
   Варвара, громко топая, приблизилась ко мне. Схватила за плечо и начала буравить меня своими огромными чёрными глазами. От неё пахло миндальным печеньем.
   - Я как-то странно говорю? Нечётко? Вкусный, вкусный миндаль.
   - А?
   Смешно размахивая руками, она запрокинула голову с рыком "аргх" - так Варвары Необыкновенные показывают своё раздражение, недовольство.
   И миндаль больше не почуешь. После своего буйства, она улыбнулась и, потирая шею, отправилась рыться в моей жизни. Пока я знакомился с новыми красками и инструментами, чёрноокая устроила бардак в моём доме. Все ящики с эскизами были опустошены, сами эскизы даже порваны, а полноценные работы перевёрнуты, повешены обратно на стену сикось-накось. Вздёрнула мои картины. Без сожаления.
   -Ничего себе! - заявил Варвар, - Здесь так много света!
   Моя милая стояла ко мне лицом, из-за чего я не мог видеть картину. Догадываться, правда, не нужно. Сомнений нет - это Дарья.
   Варвара подошла ко мне ближе вместе с картиной.
   - Это самая крутая из всех твоих!
   - Да. - я отвечаю глухо и пытаюсь рассмотреть то, что видит она. Видимо, я близорук.
  Болотной твари невдомёк
  Сколь ценна её тоска
  Накрепко закрыв глаза
  Продолжит квакать до конца
  
   - Подпишешь может быть? И укажешь ещё - неизвестный автор.
  Варвар уже убежал, а я всё продолжал рассматривать картину Дарьи. В чём же я ошибаюсь при работе? Может, дело в красках? В кистях и карандашах? Я перепробовал множество разных инструментов, красок - дорогих и не очень. Но такого же результата добиться не мог. Мой кит намного глобальней и сложней, чем лягушка на своей икре во мху. Что же видит Варвара? А вижу я? Мне казалось, что всё это - извращённое ликование смерти. Фарс погребения. Человек мёртв - да здравствует человек! Мёртвому не нужна пирамида, мёртвому нужен покой. Это живым нужны пирамиды. Только, живые используют их не по назначению.
   Беатриче умерла, ей больше не нужны признания в любви. Она никогда их больше не услышит. Тогда, зачем весь этот пот? Зачем тружусь я? Мне не удалось спросить тогда у Дарьи. Надеюсь, сейчас она ответит.
  
  ***
  
  Мы ехали по солнечной дороге. На обочинах, тут и там нам встречались бабушки, сидячие на складных табуретах или на ящиках из-под овощей. Рядом с ними были самодельные прилавки с рыбой, овощами, ягодами, а вокруг возились дворовые собаки.
   - Может, что-нибудь купим? Есть не будем. Просто, как вклад в благотворительность.
  - Не оскорбляй чувств трудящихся! - ответила Варвара Диме с заднего сидения, - Если покупать, то и поглощать!
  - Но они то не узнают.
  - Это сегодня не узнают.
   Дорога шла мимо старых, почти сгнивших домов, сменявшихся новыми отшлифованными зданиями. Глупый, странный и нелепый вид имела эта деревня. Как и весь мир, она старалась измениться, при этом, не изменив себе. Особенно выделялся дом, разделённый пополам: одна половина была полностью новой, с модным сайдингом, окнами, дверью, а вторая - разваливающаяся ,гниющая халупа. Но крыша при этом одна.
  - Это политически настроенный дом - объяснила Варвара, - он просто ещё не выбрал, к кому примкнуть - к либералам или к консерваторам.
  Мы приехали на озеро.
  Этот берег имеет два плюса. Во-первых, здесь не так многолюдно. Во-вторых, здесь есть волнорез. Огромный монолит, рассекающий волны, словно каменный крейсер.
  Я остановил машину под тонкими соснами. Дети (а я, совсем увлёкшись, забыл упомянуть о них), повыскакивали из моего автомобиля. "Клуб лунного серпа" - так назвала нас моя Дарья Вторая. Я учил Варю и её нескольких друзей рисовать чужие закаты.
  Мы забрались на волнорез. Как ни крути головой, с любой стороны прекрасный вид. Впереди воды капризной Ладоги, сзади маленькая заросшая поляна.
  Стали разбивать лагерь. Несколько разноцветных палаток застали нас врасплох, и, если бы не мои частые путешествия за город, то мы управились бы с ними только к вечеру.
   Считаю себя обязанным кратко познакомить Вас с членами клуба "Лунные Серпы". Всего их, если не считать талантливого учителя, шестеро. Первая в этом списке, конечно, моя Дарья. Остальные, совсем мне не симпатичные, её друзья: Любочка, маленькая и миленькая девочка, Аня вечно восторженная, Кирилл (совсем непримечательный персонаж), Костя и Максим, о которых единственное, что могу сказать, что они братья и всерьёз подумывают сбежать на Луну. Итого три девушки на три юноши. Не считаю, что это как-то смахивает на извращённый подростковый роман. Мы просто уравновесили весы.
   Итак, начался пир.
   Мы сидели вокруг разведённого костра, погружённые в молчание. Еда была готова, сбитень разлит, цель вылазки ясна. Цель - покорение. Покорение ветра, мокрого песка, дыма - кому что угодно.
   Поели - значит, есть силы. Если есть силы - значит, нужно их тратить. Под предводительством Дарьи, мы поклялись на пуговице с перламутром не переходить черту. Глядя на лица моих учеников, я понимал, что они в курсе тайны. Я искусно делал вид знающего.
   Так как окружающий нас мир был всё ещё жив, я решил занять их фоном. Начались пейзажи.
  - А я читала "Дневники Некрофила", - улыбаясь смущённо, призналась мне Любочка, - Это всё так здорово! Интересно, а как это на самом деле, касаться мертвеца?
   - Мне это не интересно.
   - Потому, что вы трогали? - хихикая, спросила меня эта странная девочка
   Отчасти, да. Ведь мне же приходилось двигать моих натурщиков. Придавать им позы. Они отличались от живых лишь температурой и скованностью. Возможно, было что-то ещё, но я этого не уловил. А Дарья?
   Дарья в этот момент была меж сосен. Она была не одна - оживлённо спорила о чём то с Кириллом. На минуту, она оторвала взгляд своих чёрных глаз от него и посмотрела на меня. Как пленительно.
   Под вечер все делали, что хотели. Любочка с братьями куда-то исчезла, а мой черноокий варвар и её восторженная Энн, перелистывали чей-то сухой том. Кирилл и я были по разную сторону лагеря. Он хмуро смотрел на огонь. Длинный и рыжий, он неуклюже поплёлся ко мне. Я, как и всегда, лукаво улыбался.
   - Я с вами поговорить хотел.
  - Слушаю.
  Парень смутился, и, ища поддержки, нашёл её в огне.
  - Вы Варьку любите?
  А как же мне её не любить? Мой драгоценный камень, моя путеводная звезда!
  - Конечно. Она моя ученица.
  Мученица.
  - Нет, я не об этом. По-другому.
  Я усмехнулся. По-другому. Он мог не бояться за неё. Так я ему и ответил. С этих слов ему, вроде бы стало легче.
  - А вы же... ну, никогда? Ну, никогда этого не делали?
  Я рассмеялся.
  - Нет, нет, вы не поняли! - покраснел Кирилл, - я про - он подвинулся ко мне ближе, и, посмотрев мне в глаза, произнёс - убийство.
   Мои губы растянулись в улыбке.
  - Нет.
  Лжец.
  - А ведь у вас и мыслей таких не было? - он перестал смотреть на меня и сменил ориентир. Снова огонь. - Не думали вы, смотря на белку, что больше пользы миру она принесёт дохленькая? Больше любви к жизни и веры в неё даст вам не живая девушка, а мёртвая?
   Это не разговор. Это исповедь огню. Огонь очищает. Огонь - простит?
   - Я думал... Были плохие мысли... А у вас так же? Я гадкий, а быть гадким вместе с кем-то всегда легче... Типа, не один ты на грабли наступаешь!
  Да. Не один.
  - Я так подумал... А потом, был один случай... Кошка нарожала и надо было избавиться... а я не смог... Я решил, что типа от слабости, но потом понял.
  - Что ты понял?
  Чего не понял я.
  - Ну... А как же? - он вдруг осознал, вспомнил, что я рядом, и, нахмурив рыжие брови, готовил мне ответ, - В этом комочке - начал он, - столько горя и радости. Вот я раздавлю его, и что? Кто же его вернёт? Такого как он, уже никогда не станет. Да и узнает ли он, на том свете, какой на вкус вискас? Нет... Я, даже, осчастливить никого не могу, не то, что оживить! Да и потом, вдруг, лимит кончится! Вот, ещё сотню котят утопим, и больше никогда котят не будет. Кончатся! Все коты-пенсионеры ещё поживут немного и всё! Больше никогда не услышим, как кот мурлыкает.
  
  Утром, после порции сосисок, мы решили прогуляться по берегу. Ребята устроили догонялки вместе с ладожскими собаками-бродягами, а мы, немного отстав, общались с Дарьей.
  • Хорошо здесь, правда? Мусора правда много. Эх... Иногда, и себя мусором чувствую. Насмотрюсь твоих картин... на биологию схожу или просто новости гляну и прям озаряет меня, какое мы все...
  - Не выражайся. А мои картины тут причём?
  - Ну как причём? - Варвар вылупил на меня свои чёрные глаза, нахмурила брови, - Разложение, гнильё.
   И всё?
   Варвара глянула на меня ещё раз и, повинуясь стадному чувству, побежала к товарищам. Я продолжал улыбаться ей вслед, хотя в голове у меня били молнии.
   Как? Выходит, просто гниль? Пустота? Жгучие ничто? Значит, Дарья не мой ангел, а мой демон? Её дар - моё проклятье. И картины мои вовсе не обличают смерть, не раскрывает тайну, а просто доказывает неоспоримый факт - мы просто куски мяса, ждущие конца. Никаких райских гущ, никакого ада, один перегной.
   Я шёл за детьми. Меня трясло, знобило. Ужасный холод.
   Я сел поближе к нашему костру, подкинул дров. Но как может согреть что-то мёртвое?
   Я почувствовал прикосновение руки. Это Аня, одна из девочек "Серпа" дотронулась до моего лба.
   - Да у вас жар! Ох, наверное, вы простыли!
  - Наверное.
  - Давайте поедем домой.
   За руль я не сел. Один из моих учеников позвонил отцу. Тот приехал вместе с другом по имени Константин. Этот Константин, ведя мой автомобиль, не закрывал рот ни на секунду. Не знаю, что за околесицу он нёс, мне было всё равно. Холод пронизывал меня до костей. Я прямо чувствовал, как мой костный мозг превращается в лёд. Мне казалось, ещё чуть-чуть и я не выдержу, тресну. Меня покрошат в кубики и кинут несколько в стакан с виски.
  Варвара помогла мне выйти из машины и войти в дом. Маленький демон уложил меня в кровать, спросил меня о чём-то. Я только отрицательно покачал головой. Я понял всё - Дарья была моим наказанием за воровство. Пусть за чертой ничто, но здесь нужно держать ответ за свои поступки. Дарья, Варвара - всего лишь орудия! Они пришли, чтобы преподать мне урок.
   Что будет, если я превращусь в лёд? Я обману смерть! Вечный сон с открытыми глазами мне по вкусу. Но мне не по вкусу этот кусачий холод. Голова кругом. Но я согласен на испытание, я принимаю холод.
   Демон черноокий куда-то ускакал, а я начал падать вниз. Я кричу! Громко, истошно. Кажется, мой голос окоченел вместе со мной. Какие-то вспышки в глазах. Видимо, слёзы стали снежинками и теперь разлетаются от малейшего взмаха ресниц. Мне больно. Мне ужасно, ужасно больно! Избавления всё нет. Я лечу и лечу по сверкающей бездне, тяжёлый и хрупкий.
   Наконец, падение окончено. Боль усилилась, сердце превратилось в стучащий осколок. Не могу терпеть. Я смог понять, где я. Это всё ещё была моя спальня. Я вижу, свои картины. Они вовсе не здесь, нет, но я вижу их. Ощущаю. Ненавижу их!
  - Ненавижу! Я отказываюсь! Отказываюсь, Дарья, слышишь! Мне больше не нужен твой пустой дар! Ясно!? Забери его! Это ты, это ты мертва! Это ты всегда была холодной! Не я!
  Во мне вспыхнул маленький огонёк. Надежда. Пусть, потом будет ничто. Но и раньше тоже было ничто!
  - Хватит! Я завязываю! Клянусь, никакого воровства! Никакой зависти! Ничего чужого, только своё!
   Я вскакиваю и теряю равновесие. Поднимаюсь снова, почти ползком достигаю кухни. Там есть небольшой аккуратный шкафчик с водой-дурманом. Алкоголь есть везде, в каждой комнатке есть по бутылке. Оледенелой рукой выбрасываю, одну за другой, бутылки на пол. Абсент беру с собой. Лезу наверх, в студию. Одной неоткрытой бутыли хватит, чтоб уничтожить наш с Дарьей труд.
  Поливаю стены дурманом, спускаюсь. В груди колко и холодно, больно.
  Снова на кухне. Открываю газ. Жаль, не курил, зажигалки нет. Придётся взять спички.
   Беру из прихожей бутыль, разливаю по полу. Вино течёт рекой. То есть не вино, а виски. Но так даже лучше. Выйдя на улицу, добрался до гаража. Как же зарос мой двор! Некогда гордость, загадка, а сейчас препятствие. Я уже весь в земле и в колючках. Вот и гараж. А вот и бензин. Беру канистру. Снова в дом. Реку виски нужно разбавить бензином. Совсем не боюсь пролить его на себя, так даже лучше. Немного ожогов не помешают.
   Наконец, всё готово. В глазах всё ещё бликует. Я вижу свои мягкие мазки кистью, слабые очертания картин на фоне моего дома. Все эти мёртвые звери смешиваются друг с другом, превращаются в огромное мерзкое существо. Смерть?
   Минута и всё в огне. Я отошёл подальше, сел на землю. Оттаиваю. Слушаю, как кричат картины. До свиданья, моя ноша.
  - Ох, ну и натворил ты.
  Варвар. Пришёл поглумиться?
  - Я принесла тебе малинового варенья, - мрачная, садится рядом со мной. В её чёрных безднах отражается огонь. - Скажи, что с тобой? Галлюцинации? Надеюсь, это никак не связанно со мной.
  Я посмотрел на неё пристально. Демон, как же я не видел этого?
  - Гнильё.
  - Что? - переспросила Дарья.
  - Всё.
  - А, - глядя на огонь, сказала Варвара, - ты решил сменить амплуа? Теперь будешь рисовать новорожденных?
  - Не смейся.
  - Где же я смеюсь? Было бы здорово. Нарисуешь круговорот.
  - Круговорот?
  - Ну скажи, что ещё "Короля льва" не смотрел. Не злись! Ну как же. Вот ты умер, погнил чуть-чуть и хоп! Снова живой. Новорождённый. Травкой там, деревцем. По крайней мере, так говорил Муфаса...
  На минуту, я всё это представил. Дарья. Вот она, во мху. Череда её превращений прошла за миг, словно научно-популярный фильм, раскрывающий тайну цветка. За несколько секунд, тело исчезло под слоем живности и растений. Для природы нет понятия вторсырьё, но ей известны слова долг, дань, жертва. Удобрение. Удобрить. Вернуть.
  - Цветы часто растут на курганах, - помогая мне встать, сказала Варвара.
  
  Надо же, как всё просто. Но я не поверил до конца. Маленькая льдинка всё ещё колола левый желудочек.
   Кладбище. Мне не трудно найти могилку Дарьи. После школы часто навещал её, ожидая знака. Она перевернула всю мою жизнь с ног на голову. Дважды.
   Вот она, детская могилка. Скромная. И вся заросшая ветреницей.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"