Аннотация: про маньяка и его беспомощную и глупую жертву :)
Маргарита и Фетешист
Ее звали Маргарита - мар-гар-рита - пелось ее имя у меня на языке переливчатыми стеклянными бусинками. Она не была похожа на свое имя. Она была шатенка с тяжелыми кудрями, но бог с ними, с кудрями. Я не по тому выбрал ее. Ее пальчики. Ее чудные наманикюренные пальчики, ее выкрашенные красным блестящим лаком ноготки на смуглых ножках в босоножках казались мне бестящими ягодками лесной земляники. Я почти не спал ночь, вспоминая ее пальчики. Я уже представил ее шелковистую шерстку в потайных местах ее смугловатого и крепкого тела 30-ти летней женщины. Я все время думал о форме ее сосков, не груди, грудь - она слишком тяжелая, в ней слишком много от материнского, низменного, младенческого. Соски. Вот что самое ценное в ее груди. Они должны быть розовые. Не просто должны, обязаны. Розовые, тонкие, нежные как карамель. Не дай боже им быть распухшими черными, фиолетовыми, коричневыми вульгарными кляксами. Это уже не соски, это вымя, дойки, назовите как хотите. Такие я ненавижу и брезгую ими. Даа...
Еще иногда я думал о ее запахе. Но запах настолько неуловимая и неустойчивая субстанция, что навряд ли я смогу оставить себе память о нем. Но смогу насладится, здесь и сейчас, на первой же встрече.
Я уже знал тогда, что все получится.
Влюбить в себя женщину несложно.
Даже умную. Даже опытную.
Надо найти ту роль, которой не хватает в ее Игре с жизнью - и сыграть. Вот и все. Потом еще не отвяжешься.
Я списался с ней на Черном сайте. Она отвечала вяло, но основную картинку о ней я себе составил. В ту ночь я долго грезил между сном и явью и ответы сами находились в моей голове.
Уже через 3 дня переписки она согласилась придти в кафе. Я позволил ей самой его выбрать. Я почти не помню той первой встречи. Я только помню , что отключил мозги и шел на одних голых инстинктах. Я очаровывал, я соблазнял, я овладевал, я играл, я БЫЛ, я шел за ней и предугадывал ее желанья. Я плеснул романтики, развел мечтами, спрыснул обещаньями и ее иллюзиями. А когда зацепил на крючек, маленький пока крючек, аккуратно так подсек и она сама не поняла, почему согласилась приехать завтра ко мне домой.
Я обещал ей - как она и просила - аккуратно ввести ее в тему бдсм. Я знал, что встреча будет только одна и должен был быть готов во всеоружии.
Эту ночь я тоже прогрезил.
Я плавал в тумане ее запаха, на волнах ее голоса, я видел только ее пальчики на руках - ее тонкие смуглые пальчики и алый, с конфетным блеском лак. Я наклонился под стол, якобы за упавшей салфеткой, но не смог увидеть пальчиков на ногах - на ней были закрытые туфли. Ну да ладно, все это будет моим, все равно.
В своих грезах я подносил ее пальчик к своим губам и медленно целовал каждый миллиметр кожи, я нежно касался языком ее ноготка и гадал, гадал всю ночь о том, какая же у нее шерстка ТАМ, внизу, в пахучем и теплом потаенном лоне...
Все будет моим.
Ей то зачем?
....
Она и правда пришла ко мне домой назавтра, моя Мар-гар-рита... Моя ароматная сладкая конфетка, моя карамелька, моя куколка ....
Она пила шампанское, а я опять очаровывал ее глупыми росказнями. Я включил всю свою харизму только для одного дела - я хотел, чтобы она мне доверилась, доверилась настолько, чтобы потеряла разум.
Зачем ей разум, моей мар-гар-рите?
Нееет, ее разум мне не нужен.
Мне нужны ее пальчики. Сладкие блестящие ягодки на кончиках ее ноготков. Кругленькие, нежные, блестящие...
Конфетки, которые выросли на ее пальчиках...
И шелковистая шерстка в теплом лоне ее смуглого тела...
Красные ее помадные губки рассказывали какую то чушь, коричневые глаза с длинными нарощенными ресницами уже смотрели на меня с надеждой, она уже слегка опьянела, когда я позвал ее в свою спальню и предложил сесть на кресло. Она вся замерла, в предвкушении и восторге, я подошел сзади и медленно завязал ей глаза шелковой лентой галстука. Все шло так, как она и мечтала - красиво, нестрашно и небольно. Такими же своими галстуками и платками и я привязал ее руки к ручкам кресла, а ножки сначала высвободил из этих безобразных лаковых туфель на свободу. Медленно стянул с нее тоненькие чулки и вот они, мои сокровища, крошечные кругленькие пальчики, улыбающиеся мне своим ягодно-алым блеском. Я присел перед ней на корточки и, трепеща от воссторга и страсти, меленно и бесконечно долго лобызал эти крошечные волшебные пальчики, которые сейчас станут совсем моими...
Я связал ей чем то ножки, нетуго, зачем мне пугать ее заранее? И подал стакан с виски.
- Выпей, дорогая, одном большим глотком, и приготовься к наслажденью...
И она выпила.
Знаете, прямо так, не задумываясь, одним глотком осушила стакан, в котором, помимо виски, я растворил несколько таблеток снотворного.
Ей не надо кричать от боли, я не люблю, когда они кричат. Куколки не должны шуметь, их задача - даровать мне наслажденье, а не шум.
Пока она засыпала, я принес таз с водой, полотенца и секатор по металлу.
Потом привязал ее по-крепче к креслу, привязал ножки, подложив под пяточки белое банное полотенце.
Спи, моя куколка, спи.
Я сам возьму то, что мне от тебя надо.
А ты спи.
Я поднял ее ножку, нежно расцеловал каждый пальчик, который отныне будет принадлежать только мне, и аккуратно, в одно нажатие, отрезал ее мизинчик. Она вздрогнула, дернулась вся, но пока не проснулась.
Я отложил ее мизинчик на салфетку. Струйка крови капала на белое полотенце, распускаясь на нем алыми цветами. Я невольно залюбовался этим густым, яростным цветом.
Потом снова взял секатор и, почти без усилия, отрезал следующий пальчик. Потом еще один, и еще. Она дергалась от потери каждого пальчика, но я то понимал, что буду беречь их куда больше, чем она сама берегла, ценить, любить куда больше, чем она сама их любила. Дает же бог почему то этим странным созданьям такую неценимую ими драгоценность - кругленькие крошечные пальчики на ножках?
Большой пальчик держался крепче других , но и он пополнил мою коллекцию.
Я опустил ее ступню на полотенце, рисовать кровью алые цветы, и взялся было за вторую ножку.
Потом понял, что надо добавить ей немного снотворного, она беспокоилась и стонала. А я не хотел, чтобы она слишком страдала. Она была мне симпатична и ради красоты ее пальчиков я был готов облегчить ее муки.
Когда - нибудь она все равно состарится и умрет, и ее пальчики пропадут вместе с ней. Ведь это же глупо, правда?
Я влил ей в рот еще виски и еще снотворного и подождал, пока она перестала стонать и метатся. Моя куколка мар-гар-рита....
Не спеша, с наслажденьем , долго лаская и целуя, я отрезал ей пальчики на второй ножке и тоже сложил на салфетку.
Потом не удержался, взял мизинчик.
Он был такой маленьких, он просто звал меня к себе, улыбался мне и говорил- возьми мня, я весь твой, возьми....
Я приложил его к губам, поцеловал, облизнул кровь..
Потом положил в рот и долго катал на языке, испытывая ни с чем несравнимое наслажденье... Помнится, когда я был совсем мальцом и рос в холодном бетонном доме, кто то из дворовых друзей угостил меня иностранной конфетой на палочке. Какая бездна вкусов в тот миг взорвалась в моей голове! Какая феерия! И страшный бетонный дом засверкал красками, и его грязные стены засветились, и я сам стал одним сладостным фейрверком в тот момент... Но друг не дал доесть мне карамельку до конца, отнял изо рта и сунул в свой. У него она тоже была лишь одна.
И вот этот пальчик на моем языке в тот момент стал недоеденной в детстве конфеткой...
И я быстро сгрыз его, сжевал и проглотил, чтобы больше никто и никогда не отнял его у меня. Мое. Только мое. И ничье больше.
Когда пальчики на ножках закончились, я испытал разочарованье. Я еще не наелся.
Я собрал их в салфетку, бережно прополоскал каждый в воде и отнес их в морозилку. Разложил аккуратно на дно контейнера. Они будет долго со мной.
Полотенце почти все пропиталось кровью под ее ногами, цветы на нем слились в одно бесформенное пятно и я отпихнул его в сторону. Я постелил туда новое полотенце и вновь залюбовался игрой цвета. Жаль, что кровь, высохнув, потеряет свой алый насыщенный цвет и запах. Очень жаль...
Оставались еще пальчики на руках. Они, конечно, не столь притягательны и прекрасны, но тоже могут порадовать меня в минуты угрюмого досуга и одиночества.
Лаская и целуя каждый пальчик, я неспешно отрезал их от ее тела и кидал сразу в таз с водой, смывать кровь. Они там постепенно бледнели и теряли свой чудесный насыщенный цвет, но что поделать, такова судьба всех срезанных цветов. Их жизнь дана для услажденья нашего взгляда и эстетического чувства. И не более, нечего придумывать.
Ее культяпые руки стали мне омерзительны. Собственно, я забрал у нее все ценное, что только было в ее теле, почти все. Она сейчас напомнила мне дочиста обобранный куст смородины, который недавно сверкал на солнце яркими ягодами, и вот они все уже лежат у меня в корзине. Он больше не нужен мне, этот куст. Он пуст и бесцелен.
В ней осталось только одно, что еще могла представлять для меня интерес.
Ее пушистая шерстка в изножье.
Еще виски в рот, разрезаю платье, белье и падаю лицом в этот неземной аромат, в эту покрытую бисеренками болезненного пота густую черную мягкую шерстку ниже ее живота.... Сколько я лежал в ней, сколько вдыхал аромат, кружилась голова , кружилась комната, вокруг, стонала она, та, которая ранее была моей мар-гар-ритой, а теперь осталась лишь ободранной, обобранной куклой, бессмысленной сломанной игрушкой.
Я взял скальпель и принялся разрезать на ее животе кожу, чтобы снять себе на память эту пушистую и теплую шкурку, эту ароматную сладкую шерстку .
Зачем она ей теперь?
Будет моя.
Я бросил ее на свое лицо и долго-долго лежал на полу, пока не уснул.
Я проснулся, оттого, что сломаная кукла кричала, негромко , но так занудно, что хотелось ее немедленно заставить замолчать.
Опять цветы на полотенце слились в кляксы, лужицы крови испачкали паркет, а мар-гар-рита дергалась и выла, и мне хотелось ее затнкуть, потому что она нарушила мой покой, и в тот момент я ее ненавидел.
Я разрезал платье на ее груди и увидел соски - точ-в-точь такие, как я и хотел, нежо-розовые, живые, притягательно-прекрасные. Я отрезал и оторвал их быстро, мне уже было все равно. Я прополоскал их в воде и тоже отнес в морозильник, к пальчикам. Там не удержался, облобызал их заново и простился до завтра.
Еще нужно было прибратся, обработать и высушить шкурку с ее лона, замыть кровь, решить, как сохранить прекрасный рисунок цветов на белых полотенцах, вообщем, много, много хлопот...
По этому я, не долго думая, просто задушил это шумное тело своим галстуком с ее глаз и брезгливо бросил на пол.