Я проснулся с ощущением, что в голове проходят танцы ежиков с кульбитами и громкими взвизгами. Первая мысль, меня посетившая была очень лаконичной. Брошу пить к чертям собачьим. Вторая мысль была еще более краткой: срочно воды. А вот третья была уже более длинной и сложной и включала в себя размышления о том, где это я сейчас нахожусь и что было вчера. Рассудок упрямо отказывался включаться, подкидывая веселые картинки прошлой ночи, но не давая им объяснения. Вот огромная бочка плохого пойла, которую я с компанией солдат ковыряю ножом, вот я бью кому-то рожу, вот бьют мне, вот летит бутылка... Мда, надо переключиться на что-то другое. Я попытался открыть глаза и осмотреться. Ну хоть что-то знакомое, убранство местного вытрезвителя было не возможно спутать ни с чем другим.
Когда во славу его высочества Генриха 15 Ужасного солдаты заняли замок и закатили первую попойку в честь этого события, командир принял решение за неимением другого подходящего помещения отправлять всех пьянчуг в тюрьму, что находилась в его подвалах. Для удобства славных вояк местных заставили притащить в подвалы соломы и бочку с водой, а для того, чтобы праздничное настроение в честь победы не пропадало навязать ленточек на прутья решетки. За три месяца, что прошли с того времени, солома практически исчезла, вода в бочке закончилась, а вот ленточки остались и приветливо смотрели на меня. Однако ни ленточки, ни понимание того, где я нахожусь, не сделало меня счастливее. Ведь самым интересным во всей этой истории с вытрезвителем было то, что раньше заключенных, а сейчас пьяные тела солдат спускали в подвал в деревянном ящике с подъемным механизмом, где уже заботливый смотритель, оперативно сменивший профессию тюремщика, расталкивал их по пространству камеры. А назад надо было идти самим по затейливо извивающейся лесенке вверх где-то около часа. Я попадал сюда всего раза два, что по меркам праздно шатающихся солдат рядом с бочками дармового вина, было практически синонимом трезвости, но и этих двух раз вполне хватило для того, чтобы ясно представить дорогу на белый свет. Очень хотелось грязно выругаться, но язык толком не шевелился и получилось только грозно промычать. Держась за стенку я встал, потыкал рядом лежавших собратьев по несчастью и не увидев ни капли сознания, медленно, но упрямо потащился к лестнице.
Минут через десять восхождения ежики в голове решили немного утихомириться и вместо диких прыжков и подскоков стали водить вполне себе приличный хоровод. И где-то между очередным кругом хоровода я, вспомнив причину вчерашней пьянки, слез по стенке на ступеньки лестницы. Нс же вчера всех распустили без жалованья, другой работы или хотя бы слов благодарности. Просто выгнали пинком под зад после стольких лет службы. Я вспомнил как их всех собрали на площади и вечно громкий и уверенный во всем и во вся командир, запинающимся голосом, зачитал приказ. В нем было много умных слов, заверений и предписаний, которые можно было уместить в три предложения. Генрих 15 убит, так как был не истинным королем. Генрих 16 Мудрый, настоящий король, наконец у власти. Все кто старше 30 пошли вон из армии, так как служили не настоящему королю, а если кто будет против, то сразу на кол за измену родине. Вспомнил и то, что испугавшись волнений, капитан выкатил на площадь все оставшиеся бочонки с вином и первым же делом потребовал налить себе кружку.
Затем возник образ Генриха 15, нет не того жирного и обрюзгшего старикашки, что вышел на пять минут на балкон, проводить их в последний поход и не сумевшего сказать ни чего кроме стандартного "с вами боги", а того, каким он был во время их первой встречи. Сколько же времени прошло с тех пор. Мне тогда только исполнилось 16 лет. Я уже два года как служил в рядах войск его королевского величества. К тому времени забылись уже слезы матери, что пролились, когда я вытащил черный жеребьевочный камень из мешка с белой галькой, закончились, отданные отцом перед отъездом, последние семейные сбережения, сошли тумаки от наставлений более старших и умных товарищей по несчастью. В общем, я был практически счастлив и доволен собой.
Наш дивизон уже второй год стоял около небольшой деревеньки, где сейчас высокое руководство обсуждало план захвата ну если и не мира в целом, то чего то не менее важного, по крайней мере судя по доносившимся от туда крикам.
Среди солдат ползли слухи, что кричал сам его величество, пытающийся заставить не молодых и солидных генералов хотябы захватить соседнюю деревню. Вояки шумно обсуждали, что опять близится сражение за Малые Поганища и бурно готовились к этому событию. Надо сказать, что эту стратегически важную военную точку мы захватывали за эти два года где-то раз так тридцатый. Как только у нашего руководства появлялось желание, выяснить чем это занимается его войско на государевы деньги, так сразу проводилась славная военная компания по ее оккупации и молниеносному захвату. Для того чтобы рапорт об этом звучал по солиднее Малые Поганища были даже переименованы при очередном захвате в Большие Городища. Но так как на большие и тем более городища они не тянули, в просторечии поганища так ими и остались. При чем как только вопрос о расходовании бюджета вставал на противоположной стороне, мы честно отступали. А затем дружно праздновали очередную победу или поражение в ближайшем кабаке, не особо разбирая где свои, где чужие. Ну а что, за два то года практически совместного проживания все уже своими стали. Но видимо лапша с ушей короля начала потихоньку съезжать, раз уж он явился лично посмотреть на эту великую битву.
Где-то часа через два криков, мата, сборов и демонстрации нашей практически идеальной колонны, уж что, что а строиться в колонну мы за два года научились, войско выступило в сторону Малых Поганищь. Нет, мы могли бы конечно и сразу выступить, но надо же было и неприятеля предупредить, а то нехорошо бы получилось. Тут мы такие все при параде и с королем, а они там пьяные и с бабами. Но оказалось, что судьба решила оставить сегодня этот славный край под рукой Иоганна 17 Великолепного и круто изменить мою жизнь.
Нашу колонну возглавил его величество Генрих на своем безумно дорогом, но увы плохо обученном коне. Раньше такой оказии не возникало. Умудренные опытом и жизнью генералы не рвались в бой первыми и колонну вел опытный разведчик по уже нахоженной тропе, обходя все крапивные кусты, пчелиную пасеку и медвежью берлогу. Сегодня же мы конечно прошли все крапивные заросли, яростно вспоминая мать его величества, бодро пробежали пчелиные угодья, злорадствуя тому, что и на лице короля появилась громадная багровая шишка, после встречи с не разбирающейся в чинах пчелой и да, мы таки встретились с мишкой. Надо сказать, что за два года непрерывных военных действий с медведем мы не сказать, что подружились, но четко разделили границы территории. Мы не нарушали его заветный край, он не мешал нашим военным операциям. А тут дурной и безбашенный король рвался в атаку, гордо вскочив на коне на небольшой холмик в лесу, который как раз таки и определял мишкину территорию. Медведь, видимо обидевшись, на такое явное нарушение статус кво, кинулся на Генриха. Стрелять в медведя не получалось, так как его закрывали и король и конь, а подходить ближе разумные люди тоже не решались. Король умрет, можно тут же закричать да здравствует новый король, а своя шкура то одна.
Чем я думал, тогда когда в порыве героизма бросился его спасать, увеличив кровожадные планы медведя в два раза не знаю до сих пор. Но стоя рядом с рычащим и очень злым медведем я понял, тех кто стоял на расстоянии. Только один деревенский парень догадался разжечь костер и начать кидать в нашу сторону заженные палки. Запах дыма отпугнул мишку и с очень недовольным видом он умчался в кусты. А жизнь его неразумного высочества была спасена.
Желание чего-нибудь выпить выдернуло меня из воспоминаний юности и увеличило бодрости в части шагания по нескончаемым ступенькам бывшего тюремного подвала.
Снова полезли воспоминания, теперь уже более свежие о том, что поспособствовало этому бравому подъему вверх к солнечному свету.
Я вспомнил, гудящую как пчелиный улей, таверну. Летали бутылки, билась посуда, сыпался отборный мат и колченогий табурет, на котором я сидел, подпрыгивал в такт особо старательных ударов кулаков по столу. Повод для пьянки был печальным. Всех офицеров полка и меня в том числе, как и большинство оставшихся в живых солдат выкинули на улицу, сообщив что они уже стары для войны, назначив нищенский пенсион, на который можно было купить койко место в ближайшей богадельне и кусок хлеба.
Мда не на такую старость мы рассчитывали, когда молодыми и зелеными вступали в ряды легиона. А сейчас мы были лишь прежеванным и выброшенным на обочину мясом и понимание этого давило на сердце тяжким грузом. Мы ни чего не умели и не знали кроме войны, у нас не было семей, только случайные любовницы и дети, которые считали своими отцами других.
45 лет такой возраст, когда умирать еще рано, а учиться чему-то новому поздно.