Скалистый берег океана в лучах августовского закатного солнца особенно хорош. Если взглянуть на океан с высоты скалы - можно вообразить себя завоевателем мира. О, как лежит мир у ног. И даже не шелохнется. Океан любит покой. И не любит это самое. Шелохаться.
Чем, вероятно, и прельщаются местные богатеи. Когда лепят свои "ласточкины гнезда" на скалы.
***
Он все еще помнит. Помнит крымское "Ласточкино гнездо". Странно. Но - почему-то помнится.
***
На белых кружевных террасах этих самых гнезд - почему-то они все белые и кружевные - загорают шикарные американские блондинки в бикини.
Вот же странность - и у него такая же. Белая и кружевная. Только блондинка не загорает. В бикини.
***
... Он сидел на этой самой - смотрите выше - террасе. В соломенном и дорогом кресле. И даже курил. Толстую гаванскую сигару.
Врачи запретили ему курить. Он усмехнулся - и выдул шикарное кольцо. Когда-то он был по этим кольцам мастером. Все девушки Политехнического института (какого города?- он, к великому сожалению города - не помнил...) - были его. Выбирай любую. Да какая разница. Дырки у всех одни и те же. И расположены в одном и том же месте. Иногда, впрочем, эти самые дырки располагались чуть повыше - или чуть в стороне.
***
Он смахнул пепел прямо на плед. И проследил, как пепел послушно загас. Под его пристальным взглядом. Усмехнулся. Вот так. Все угасали под пронзительным его взглядом.
***
Где-то далеко внизу тяжело бухал океан.
И как будто в компанию с ним - океаном - как бы в унисон даже - тяжело бухало его сердце.
Он знал, что болен. И что умрет со дня на день. Но - тем не менее - отказывался от третьей операции.
Он - устал. Он выдал все долги. Всем своим трем женам - да, он любил расставаться театрально. Благородно до усрачки. Он с удовольствием повторил это русское слово вслух. Как странно - ему все еще помнится - "над Канадой небо сине, так похоже на Россию - только все же не Россия!". Ему, который полжизни говорит только по-английски. Матерится разве что иногда по-русски. Русский мат сочнее.
Да, он расставался со своими многочисленными женщинами хорошо. Ни в чем они его не могли упрекнуть. Все три жены нормально устроились и счастливы. Кто деньгами, кто внуками. Даже последняя, как ее?.. Нэнси-Мария. Негритянка, ах, простите - афроамериканка. Длинноногая манекенщица, которую он удачно сбыл своему партнеру. Да-да, этому толстому, потному Генри. Он давно облизывался на Нэнси. Нэнси точно не должна быть в обиде - у толстого Генри парочка "заводов и пароходов".
Да, он никому не должен. Даже собственному сыну. Который где-то в Канаде. А может, в Италии. Он никогда особенно не интересовался сыном. Даже не знал, где тот точно живет. Что ж, мальчик получит все его состояние. Поди мало?
***
... А ему всегда было не до того. Он боролся, ему было интересно жить. Не до тихой мулаточки из Сантъяго - она была красива. И нежна. "вы прищлите в красивом конверте..." (а как все помнится!) ни до развязной Мэри, что танцевала голой на столе в этом баре, как его. Ну который в Техасе..
Эта самая Мэри обвинила его потом - наутро после бурной ночи - в сексуальных домогательствах.
Он усмехнулся цинично.
Потом у этой Мэри нашли героин в багажнике... Дура была.
***
А океан, похоже, вошел в ритм с его сердцем. В пару, так сказать.
***
Он щелчком отправил окурок сигары в океан.
Проследил за огоньком - сумерки сгущались быстро. Как в какой-нибудь Пензе.
И внезапно.. вспомнил ее грудь. Остроконечную, полную. С коричневыми сосками. Не просто - наощупь вспомнил. Ее тонкое тело - и неожиданно полную грудь.
Странно..
Почему-то он никак не мог вспомнить ее лицо.
***
Подозвал негра Джима, кивком позволил налить в высокий бокал дополна виски. Проигнорировал укоризненный взгляд - странно, этому черномазому угонщику авто - соратнику бурного прошлого и единственному другу - он позволял даже эти взгляды: мол, док же запретил.
А ему было плевать на доков. Он устал. У него была слишком бурная жизнь. Он уже имеет право плевать на нее, жизнь.
***
.. Да. У нее были огромные глаза испуганного олененка - он как-то подстрелил такого. И огромный рот. Лягушачий, небрежно говорила она. Не слишком она жаловала свои губы. Да и все тело в целом.
Однако при всем том - начисто лишена была хоть какой-нибудь стыдливости. Могла ходить голой целый день. И на тяжкие соски "цвета спелой вишни" могли облизываться все желающие - от прислуги - он не любил прислуги женского пола - до его гостей и друзей, и партнеров. Ему это, конечно, не особенно нравилось.
Но - она все делала по-своему. Как бишь ее звали...?
***
.. Ее звали Эльжбета
Была она то ли француженка польского происхождения, то ли вовсе наоборот - он не вникал тогда. Он совсем ни во что не вникал. И как-то пропустил момент, когда она появилась на его кружевной террасе. Со своими тонкими и сильными пальцами. Со своими лягушачьими губами - а ему.нравилось. О да.
Со своей страстью к О. Генри - она могла часами перечитывать одну и ту же строчку и говорить:
- Он - гений.
Он даже немного ревновал к этому: "он -гений"
***
Как-то она учудила. Ночью - уже светлело тогда...
Он лежал на животе - полностью обессиленный и сердце его так же бухало. В пару к океану. И даже подкатывало к горлу.
И она - откинувшись на спину и выставив в потолок свои остроконечные соски и не менее острые коленки, и выпуская такие же мастерские кольца дыма, как он двадцать лет назад, вдруг заговорила.
Она никогда не говорила - она отговаривалась до этого - короткими фразами. То по-французски. То по-английски.
И вдруг - заговорила. Он удивился. И даже тяжело перевалился на спину.
- ...Я не люблю тебя, конечно. Но ты мне нравишься. Весь. Мне нравится, как ты ходишь, как думаешь, морща лоб. Как тяжело дышишь после секса. Как закуриваешь свою вонючую сигару. Как умничаешь перед гостями. И перед прислугой. Как замахиваешься для удара плетью. Как занудствуешь перед гостями. И после обеда. Как говоришь глупости. И как стреляешь по чайкам. И как смотришь на их окровавленные тушки. .. А еще мне нравится, как ты пытаешься скрыть свою суть за разными масками. Но я тебя все равно вижу. И мне это смешно. И мне это нравится. Мне нравятся все твои недостатки, И все твои достоинства. Вплоть до ... - и она коснулось кончиком ноготка его члена. Который даже не восстал против такого обращения - до того утомился . Она улыбнулась - он видел, как блеснули ее зубы.- Вот. Видишь. Мне нравится он. Даже когда совсем никуда. Мне нравится твоя желчность, и то, как ты скулишь в туалете, когда идут камни. Мне нравится твое ехидство и неожиданно точные суждения о мире и жизни. Мне нравится то, что ты - бывший русский. Ты мне нравишься. Мне нравится даже то, как ты орешь на меня по утрам - этим своим непонятным русским матом. И как трахаешь на столе. Нет, я не люблю тебя. Но мне нравится. Как ты хмуришься, когда я голая выхожу к твоим американским и благопристойным гостям. Как ты потакаешь моей страсти к украшательству - пирсинг, татушки... Как ты меня знаешь. Как ты меня понимаешь. И как я тебя понимаю и знаю - до последнего щелчка зажигалкой... Мне все в тебе нравится.
***
К слову, она совсем не походила на свое нежное имя - Эльжбета.
Была ершиста, непредсказуема, и состояла вся из острых углов и колючек - острые локти, коленки, соски. Колючая стрижка - выкрашенные в разные цвета короткие пряди, стоящие торчком на небольшом черепе. Острые длинные ногти - то кровавые, то черные, то зеленые, то синие.
Как-то он подарил ей колье. Стоило оно баснословную цену. И увидел как-то - она, обнаженная, загорала в шезлонге на этой самой кружевной и белой террасе - а лодыжку изящно обвивало это самое колье. И слепило своим баснословным блеском.
***.
... Вскоре после того самого разговора - он тогда постарался не придать ему ни малейшего значения, хотя никто до того не говорил ему таких слов - но - он хорохорился. Он постарался об этом забыть..
Так вот, вскоре после этого разговора она исчезла. Да, так же, как и появилась. Он не помнил.
Вот просто так - утро, сигара, кофе и - нет ее.
Ну и пусть нет.
***
... Он еще раз вздохнул.
Всхлипнул от внезапной боли.
И - устало опустил голову на грудь. Все таки он очень долго жил. И очень много знал о жизни. .
***
Где-то далеко внизу тяжело бухал океан. Теперь уже в одиночку.