Суверов Евгений Васильевич : другие произведения.

Запад-восток. Записки советского солдата 1987-1989 гг

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Оценка: 6.77*7  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Повесть Е.В. Суверова автобиографична, в ней он рассказывает о двух годах своей службы в различных воинских частях Советского Союза. Делясь своими впечатлениями, автор размышляет о проблемах, существовавших в Советской Армии, о взаимоотношениях людей, призванных на службу из разных частей огромной страны. Издание адресовано широкому кругу читателей
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Суверов Е.В.
  
  
  
  ЗАПАД - ВОСТОК
  
  
  
  
  
  
  
  Барнаул 2008
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Суверов Е.В.
  
  
  
  Запад - Восток
  
  Записки советского солдата
  1987-1989 гг.
  
  
  
  
  Повесть
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Барнаул 2008
  ББК 84Р7
  С 89
  
  
  
  Охраняется Законом РФ об авторском праве. Воспроизведение всей книги или любой ее части воспрещается без письменного разрешения издателя. Любые нарушения закона будут преследоваться в судебном порядке.
  
  
  
  Художественное произведение основано на реальных событиях.
  Часть имен и фамилий изменены либо вымышлены.
  
  
  
  
  
  
  
  
  С89 Суверов, Е.В. Запад - Восток. Записки советского солдата 1987-1989 гг. : повесть / Е.В. Суверов. - Барнаул, 2008. - 108 с.
  
  
  
  
  Повесть Е.В. Суверова автобиографична, в ней он рассказывает о двух годах своей службы в различных воинских частях Советского Союза. Делясь своими впечатлениями, автор размышляет о проблемах, существовавших в Советской Армии, о взаимоотношениях людей, призванных на службу из разных частей огромной страны.
  Издание адресовано широкому кругу читателей.
  
  
  ISBN 978-5-94552-068-4
  
  
  љ Суверов Е.В., 2008
  
  
  От автора
  Осень 1987 года. Желтые листья не спеша падают на влажную землю. Дни становятся все короче и холоднее. А в ноябре в Барнауле уже вовсю властвует зимушка-зима, с морозами, сугробами, метелями. Сибирь, одно слово. Все мои одноклассники уже служат.
  Круг знакомых значительно сократился: друзья уже "тащат" службу в разных уголках нашей необъятной родины - СССР (Союза Советских Социалистических республик).
  С 1985 года во главе нашей страны стоял Михаил Сергеевич Горба-чев. Он начал так называемую "перестройку". Пытаясь перестроить ги-гантскую государственную машину, не справился с управлением, бросил все на самотек, что привело к распаду СССР, - одна из причин, но далеко не единственная. Но все это будет потом, в 1987 году в такое мало кто верил. Горбачев М.С. начал претворять в действие "гласность", програм-му на свертывание цензуры. В прессе и на телевидении стала все чаще появляться разнообразная информация, зачастую расходившаяся с гене-ральной линией коммунистической партии. Горбачев решительно повел борьбу против "пьянства" и "алкоголизма". Резко сократилась продажа спиртных напитков. В целом эта мера имела положительные моменты - пить стали меньше, жить стали дольше. Хотя и здесь шло не без переги-бов. В угоду новому вождю на юге нашей страны были вырублены вино-градники. В некоторых вузах проводились рейды в общагах: если в ком-нате находили пустые бутылки из-под алкогольных напитков, студентов ждало суровое наказание - отчисление. По телевидению часто показыва-ли комсомольские безалкогольные свадьбы. Как выяснилось позже, на свадьбах в самовар наливалась водка, и гости под видом чая наливали в свои чашки "огненную воду" и наслаждались "чаепитием".
  После окончания школы Љ 102 в городе Барнауле Алтайского края в 1986 году я, не поступив в институт, работал фрезеровщиком на местном моторном заводе. Трудовую биографию начал в 16 лет. На нашем заводе изготавливались тракторные двигатели. С раннего утра на огромный за-вод, расположенный на окраине города, стекались массы людей. Работы было много, трудились в две смены, часто и по субботам. А иногда в слу-чае аврала рабочие оставались в ночь (третья смена). Правда, меня не до-пускали до ночных работ - не положено по законодательству, ведь мне не было тогда восемнадцати лет.
  На заводе, узнав, что меня призывают в армию, один из молодых ра-бочих, недавно отслуживший в армии, подошел ко мне, похлопал по пле-чу и сказал: "Кайфуй пока, скоро плакать будешь". Оптимистическое на-путствие, ничего не скажешь.
  Отношение к службе у меня было положительное. Все служат, и я должен служить. Кому-то надо. Конечно, были разговоры про дедовщи-ну, неуставные взаимоотношения, но это воспринималось как должное и особо не пугало. Было множество знакомых и родственников, когда-то служивших или еще находящихся в армии. Все понемногу что-то вспо-минали, делились наблюдениями. Хотя картина была недостаточно яс-ной. У всех всё было по-разному.
  Моего одноклассника Андрея Киселева призвали сразу после оконча-ния школы. У нас была достаточно активная переписка. Он попал слу-жить в учебную часть связи, расположенную в городе Омске. Писал, что катастрофически не хватает времени, хочется послушать музыку и поку-шать чего-нибудь вкусненького. Запомнился его родной брат Олег, от-служивший в войсках ПВО (противоздушной обороны) где-то под Ком-сомольском-на-Амуре. После возвращения домой он почему-то стал бес-причинно агрессивным.
  Вот так, все мои одноклассники служили или начинали служить. Этой же осенью в Ташкент уехал Витёк Куйдин. Встретил я его перед отправкой в часть у нашего продуктового магазина, с несколькими коля-сками копченой колбасы и десятком пачек папирос "Прима" в руках.
  - Витёк, где будешь служить? - спросил я.
  - Стройбат, Ташкент. Там тепло, хорошо - солнце, фрукты! - весело сказал он мне.
  Спустя два года при встрече на мой вопрос, как служба прошла, он ответил лаконично - отмотал два года общего режима, стройбат одним словом.
  Чуть позже отправился в войска другой мой однокашник, Андрей Парфёнов. Стояли холодные ноябрьские дни, было много снега. Прово-жая его на железнодорожном вокзале, его брат Виктор подсчитал год "дембеля" - 1989-й. С ума можно сойти! Да, действительно, что будет через два года?
  Призвался в армию я последним из класса, в конце ноября 1987 года. Все десять парней нашего класса уже служили в армии, и со многими я переписывался. Андрей Киселёв служил в войсках связи (г. Новоси-бирск), Александр Щукин - в космических войсках (Байконур, Казах-стан), Андрей Парфёнов - в ракетных войсках стратегического назначе-ния (Белоруссия), Бородин Сергей - в ракетных войсках стратегического назначения (г. Новосибирск), Виктор Куйдин - в строительном батальоне (г. Ташкент), Евгений Мезенцев - в космических войсках (Байконур, Ка-захстан), Андрей Задорожный - в морской пехоте (военная база во Вьет-наме), Николай Ягодкин - в войсках связи КГБ (Московская область), Сергей Устюгов - в строительном батальоне (г. Ташкент).
  В это время в Афганистане шла война. В конце 1979 года советские войска вошли в эту страну, как тогда говорили, для оказания интернацио-нальной помощи афганскому народу. На самом деле в мире шло серьез-ное противостояние двух сверхдержав - США и СССР. Афганистан нахо-дится в центре Азии. Страна горная, дикая. В Афгане существовало силь-ное влияние ислама, безграмотное население проживало в нищете. Ти-пичное средневековье.
  Все наши попытки построить социализм в Афганистане оказались тщетными, афганцы ну никак не хотели становиться другими людьми. Война шла практически против целого народа. Наша армия несла потери. Афганское правительство было марионеточным и фактически держалось на наших штыках. Масло в огонь подливали "заокеанские друзья". Аме-риканцы снабжали душманов - моджахедов или, по-нашему, бандитов новейшим вооружением, обмундированием.
  Но наши воины, несмотря на сложившуюся ситуацию, показали себя с лучшей стороны. Терпеливо несли службу в тяжелых природных усло-виях, нанося противнику ощутимые потери. Наша армия воевала в Афга-нистане 10 лет и ушла непобежденной. Ни одного сражения мы не проиг-рали, потери среди личного состава были сравнительно невелики. В ав-томобильных автокатастрофах в России ежегодно погибает значительно больше, чем за десяток лет в Афгане. Но правду о той войне в Союзе не знали, все тщательно скрывалось от своего народа. Лишь иногда в насе-ленные пункты приходили закрытые гробы (афганцы глумились над тру-пами наших солдат или ранения были ужасные) с останками погибшего воина.
  Часть наших ребят не вернулись с той войны. Из жизни преждевре-менно ушли молодые люди, у них сейчас могли бы быть свои семьи, дети и внуки. О той войне почти не помнят, а некоторые и не знают.
  Я же был молод и беспечен. Служба в армии казалась мне чем-то не-обходимым, бесспорным. О негативных последствиях службы практиче-ски не задумывался.
  Что я знал о службе в армии? Моё мнение формировали рассказы от-служивших, фильмы, книги, передачи. Большое влияние оказали письма уже служивших товарищей. Понимал, что будет трудно, - нужно быть физически готовым к выполнению различных задач. После окончания девятого класса каждый день ходил заниматься на турнике. Было стыдно висеть на турнике, как мешок, а впереди - служба. В конце лета уже сво-бодно подтягивался 12 раз. Как я был горд тем, что в начале учебного года достойно выполнил норматив по подтягиванию! Начал понемногу бегать, по утрам. Готовился к службе, хотя эта подготовка могла быть значительно лучше.
  Несомненно, большое влияние в моем познании роли армии в госу-дарстве и обществе оказала любовь к истории. История нашей страны (как, впрочем, почти всех государств) неразрывно связано с войнами. Что думали воины перед сражением? Они шли и умирали молодыми, стано-вились инвалидами ради своей Родины, семьи, религии. Куликово поле, Полтавская битва, Бородино, кровопролитные сражения Великой Отече-ственной войны - не перечесть больших и маленьких, победоносных и проигранных сражений. Сколько пролито крови. Ради чего? Ради жизни.
  В современной России модно стало не служить в армии. Пропаганди-руется дух индивидуализма. Молодые люди всячески пытаются избежать службы. В нашем обществе популярен лозунг - живи для себя, живи в кайф. Это принцип, гибельный для народа. Именно в единстве наша сила. Коллективизм зародился с момента появления человечества, и без взаи-мовыручки, поддержки вряд ли удалось бы пережить многочисленные опасности и трудности, подстерегающие человека с рождения до смерти.
  Средства массовой информации пугают население армией, смакуя и раздувая негативные армейские явления. Но если все будут жить только ради своей выгоды - рухнут государственные устои, общество погибнет.
  Во многих странах армия является уважаемым институтом государ-ства. В том же Израиле служба в армии обязательна для всех граждан, даже для девушек. Кто-то, возможно, подумает: так ведь небольшой Из-раиль окружен враждебными арабами, у него нет выбора. А что, у нас меньше врагов? Протяженность наших границ огромна, природные ре-сурсы России привораживают некоторых наших соседей.
  Характерно, что часть "закосивших" от армии юношей начинают ак-тивно принимать наркотики, алкоголь, некоторые становятся преступни-ками. Как говорит один из моих товарищей, "армия ума не прибавляет, но дурь выбивает". Безделье, вседозволенность, отсутствие какой-либо от-ветственности зачастую приводят к печальному итогу.
  Конечно, приходится признать, что проблемы, существовавшие в ар-мии СССР, обострились и перекочевали в российскую армию.
  Результаты социологических исследований, проведенных в 2004 году компанией "Комкон", гласят, что большинство россиян считают армию бесплатной рабочей силой для государства (64% опрошенных). По дан-ным Комитета солдатских матерей, из вооруженных сил из-за неуставных взаимоотношений ежегодно бегут около 40 тысяч солдат-срочников, 2 тысячи призывников погибает от дедовщины .
  Из ста призывников призывается лишь десять. Служба в армии зачас-тую ассоциируется с тюрьмой. Только в 2004 году досрочно уволилось 33 тысячи офицеров. Сегодня в войсках до 50% младших офицерских долж-ностей занято выпускниками гражданских институтов, призванными в армию из запаса .
  Более 80% всех призывников прибывают из сел и небольших город-ков. Доля Москвы и Санкт-Петербурга составляет лишь 4-6%, и в основ-ном это юноши из социально неблагополучных семей .
  Вывод начальника военного Соццентра: "В настоящее время россий-ская армия представляет собой срез самой обездоленной части населения страны" .
  В сложившейся ситуации необходимо повышать престиж военной службы, возможно, следует запретить занимать государственные должно-сти без службы в Вооруженных силах.
  Да, в армии много проблем, и их нужно решать. Но без воинов мы не можем существовать, нас просто поработят. И если мужчины не хотят служить в армии, а женщины - рожать детей, такое общество обречено на гибель. Пример - Древний Рим. Воинственные римляне покорили не-сметное количество племен и народов, но их изнеженные потомки жела-ли лишь развлечений. Они уже не хотели работать, за них это делали ра-бы, они не хотели служить - за них воевали наемники. Солдаты сража-лись только за деньги, многие из них были иностранцами. Армии наем-ников-варваров была чужда римская цивилизация, и боеспособность под-разделений резко упала.
  В России в последнее время также можно слышать утверждение, что панацея от всех бед - профессиональная армия, как в США. Это глубокое заблуждение. Сколько нужно заплатить наемнику, чтобы он погиб? Жизнь человеческая - бесценна, и наемник-профессионал это понимает. Мертвому деньги не нужны. А во времена, например, Великой Отечест-венной войны наши солдаты сражались лишь за свободу своей страны и победили.
  Все люди смертны, это нерушимый закон. Смерти не нужно бояться (хотя, конечно, легко говорить - неизвестно, как себя поведешь в послед-ний миг и где она тебя застанет). Естественный страх человека перед ги-белью необходимо гасить. Ведь любые старания и ухищрения не приве-дут к бессмертию. Религия - вот что может помочь людям. Все мировые религии утверждают, что после смерти жизнь продолжается, что душа бессмертна, но за все наши преступления и проступки придется ответить там, перед Богом. Важно, чтобы у человека была положительная цель в жизни, а не только существование, основанное на инстинктах. В жизни нужно созидать, а не разрушать. Служба Отечеству - достойная цель.
  Свою службу в армии я оцениваю положительно и не жалею о ней, хотя она была не самой легкой. Но, думаю, и не самой тяжелой, несмотря на все отрицательные моменты армейской эпопеи.
  Почему я написал о своей службе? Хотел описать свои впечатления об армии, переживания и наблюдения. Возможно, мой опыт пригодится кому-то - будущим призывникам, исследователям, изучающим историю Советского Союза конца 80-х годов. Я люблю читать книги, написанные очевидцами, потому что в них в основном присутствует правда, а не вы-мысел больного воображения какого-нибудь писателя, который не был на войне, а пишет про сражения, или штампующего детективы и в глаза не видавшего преступника, и т.д.
  Эта книга основана на реальных событиях, но содержит и художест-венный вымысел, некоторые события и действия были мной придуманы.
  
  
  Глава 1. УЧЕБКА
  
  Прибытие
  Пришло и мое время служить. В военкомате Индустриального района города Барнаула определили мне команду - Љ 43, Военно-воздушные силы. Уже наступил ноябрь, было очень холодно.
  Отец мой, доктор исторических наук, профессор, работал в одном из барнаульских вузов, мать была учительницей начальных классов в той школе, где я учился. Последние дни на гражданке. Никакого алкоголя, да и не тянуло. Благодаря горбачевской антиалкогольной кампании 1985 года интереса к употреблению алкоголя у моих сверстников не было. Да-же школьный выпускной получился "трезвым". Проводов в армию у ме-ня не получалось. Отец попал под машину, оклемался лишь перед самой отправкой. Девушки у меня не было, никто меня не ждал из армии, да это и к лучшему. "Какая она, служба? Как быть солдатом?" - волновало меня в те ноябрьские дни 1987 года.
  Вот и наступил последний день дома - 1 декабря. Все утро я проле-жал на своей кровати, слушая музыку. Мысли путались, время неумолимо приближалось к отправке. Всё, нужно идти. Я вышел во двор, помахал родителям рукой, поправил рюкзак и направился к автобусной остановке. Нужно было ехать на призывной пункт на улице Папанинцев или, как говорили в народе, "папанка". В самóм призывном пункте стояли дере-вянные нары, где коротали время призывники со всего Алтайского края. Иногда возникали драки и разборки. Особенно отличались ребята из Руб-цовска. В этом городе находится большое количество исправительных учреждений, что порой сказывалось на молодежи. Некоторая часть осуж-денных, отбывших наказание, оседала в этом городе, что значительно превышало среднестатистический процент по СССР. Всё это создавало особенную, "лагерную", субкультуру, существовавшую в нашем общест-ве и заметно проявлявшуюся в "городе-герое" Рубцовске.
  На призывном пункте нашу команду перед отправкой построили на плацу. К нам, не торопясь, подошел дембель. Шапка на затылке, начесан-ная шинель с белым парадным ремнем, огромными аксельбантами, кра-сивыми погонами, сапогами в гармошку со сточенными каблуками - дем-бель короче. Разговорились.
  - Привет новичкам, - сказал он бодро. - Служил я в Подмосковье. Не дрейфьте, пацаны, всё будет пучком. Два года пролетят как два дня.
  Вечером нашу команду разделили на две части. Большая часть пеш-ком отправилась на железнодорожный вокзал, другие поехали на автобу-се, везшем продукты питания. Я попал во вторую группу, мне поручили нести коробку тушенки.
  Железнодорожный вокзал города Барнаула. Московский поезд на первом пути. Стоящий на перроне усатый майор в форме ВВС сообщает провожающим и призывникам, что нам выдалась честь служить в Воен-но-воздушных силах, в учебном подразделении, базирующемся в городе Могилёв-Подольский Винницкой области, что на Украине. Звучит ко-манда "Погрузка".
  Устроившись в купе, мы наблюдаем за перроном. Невдалеке стояли мои родители, грянул марш "Прощание славянки", поезд тронулся, я ма-хал руками. Было немного волнительно и грустно. Всё. Поехали.
  Застучали колеса, и постепенно все чувства обострились. Нахлынули воспоминания. Перед глазами пролетали яркие моменты моей жизни...
  А тем временем моя армейская жизнь начала свой отсчет. Все рас-кладывали многочисленную провизию, которой снабдили родственники. Поужинав, улеглись спать, суета последнего дня утомила. Вскоре вагон начал наполняться похрапыванием молодых сибиряков, ехавших слу-жить. "Солдат спит - служба идет", ведь мы уже были солдатами.
  Утро следующего дня. За окном мелькают бескрайние заснеженные поля. Мы негромко переговариваемся, осваиваясь в новой обстановке. Днем проезжали Омск. Старинный сибирский город, говорят, очень кра-сивый. Здесь в учебке служил мой одноклассник Андрей Киселёв. Он уже год "оттрубил", а мне всё только предстояло. Короткий зимний день про-шел быстро. Вдалеке садился небольшой диск солнца. Деревья, столбы, дома пролетали мимо с большой скоростью, закрывая на время солнеч-ный свет. Всё, за окном кромешная тьма. В вагоне слышится команда "отбой". Но не всем моим попутчикам хотелось спать.
  Около города Тюмени, ночью, разбудил какой-то пьяный призывник, просил денег на водку:
  - Братан, братан, - слышал я сквозь сон.
  Я открыл глаза и увидел перед собой сгорбившуюся фигуру. Несло сильнейшим перегаром.
  - Деньги есть? В Тюмени водяру можно взять.
  Его раскачивало из стороны в сторону, как матроса во время сильного шторма.
  - Нет у меня денег, да и пить я не хочу, - ответил я ему и перевернул-ся на другой бок.
  Он еще долго стоял около меня, с трудом переваривая эту информа-цию.
  - Ну ты чё, братан, водку не хочешь? Да, может, я её в последний раз пью? Что нас ждет впереди? Бухать надо, пока есть возможность. Эх ты...
  Пошатываясь, он направился к моему соседу.
  - Братишка, бухнýть хочешь? Деньги нужны...
  В дорогу я почти не взял денег, опасался, что их отберут старослу-жащие. Многочисленные разговоры о "дедовщине" сделали свое дело. Я решил просто не брать с собой денег. Зачем они, если всё равно отберут? Позднее выяснилось, что это неправда - ни у кого денег по прибытии в часть не отбирали. Одежда у большинства призывников также была ста-рая, недорогая. Мы понимали, что скоро она нам уже не пригодится.
  На следующий день мы пересекли Урал. Седые уральские горы, тон-нели - красота! Прильнув к окну, я смотрел на совершенно новые для меня места. Вот ты какой, Урал-батюшка... Какая же у нас страна огром-ная! А нам еще ехать и ехать.
  Проезжали город Казань. Темно, освещенные улицы, машины. Люди живут своей жизнью, им невдомек, что мы едем служить на целых два года. Остановка в Казани была недолгой. Поезд тронулся без предупреж-дений, толпа бросилась в тамбур и в спешке я даже потерял свой тапок.
  Через три дня после отъезда из Барнаула мы были в Москве. В столи-це, как и многие мои товарищи, я оказался впервые. Наша команда вы-глядела достаточно странно: многие были одеты в старую одежду, неко-торые были в фуфайках, на спинах которых красовались надписи "Си-бирь", "Барнаул - столица мира" и т.д.
  В то декабрьское утро 1987 года на эту процессию в метро с изумле-нием смотрели многие москвичи. Хотя, наверное, их этим не удивишь, и какое им дело до парней из далекого Алтайского края? Некоторые, воз-можно, прочитав эти надписи, представили себе Крайний Север, 40 гра-дусов мороза, - как они там живут?! И уже другие мысли у москвича, спешащего по своим делам. Москву ничем не удивишь, видела и не то.
  Столица поразила меня своим особенным воздухом, бесснежными улицами и многочисленными воронами, важно расхаживающими около Киевского вокзала.
  Целый день мы практически безвылазно просидели в здании желез-нодорожного вокзала. Написал родителям письмо. Мол, все хорошо, при-вет из столицы нашей родины! Вечером того же дня мы отбыли из Моск-вы на Украину. В купе звучала музыка популярной в то время группы "Джой", за окном проносились новые пейзажи, и даже не верилось, что скоро в корне изменится вся жизнь.
  К месту моей службы - городу Могилёв-Подольский Винницкой об-ласти мы прибыли поздним вечером 5 декабря 1987 года. Было тепло, когда у нас дома уже "заворачивали" тридцатиградусные морозы.
  Новобранцев посадили в грузовые автомобили и повезли по ночному городу. Мы часто мыслим стереотипами - нашей ассоциацией с местны-ми жителями были бендеровцы.
  Украина делится на западную и восточную. В Восточной Украине проживали и проживают в основном русские люди, считающие Россию своей родиной. В годы войны восточные украинцы воевали всеми силами с немцами, внося свой вклад в общую победу над врагом. И вера на вос-токе Украины - наша, православная, в отличие от Западной, где христи-анство имеет униатский характер (сближение с католицизмом).
  Западная Украина всегда тяготела к западным европейским странам. Эта территория в разное время принадлежала то Польше, то Австро-Венгрии. В годы Второй мировой войны украинские националисты вое-вали против Советской Армии, люто ненавидя всё русское, советское. После освобождения Украины от немецко-фашистских войск в Западной Украине еще долго шла партизанская война против советской армии. Ук-раинских националистов возглавлял Степан Бендера, и часто всех жите-лей Западной Украины называли бендеровцами.
  Как, впрочем, и украинцы, услышав, что ты из Сибири, расспрашива-ли о бескрайней тайге, снегах, медведях, бродящих по улицам сибирских городов и поселков.
  В темноте проезжали какие-то мосты, мимо пролетали темные силу-эты зданий, делая всё это чем-то фантастическим, нереальным.
  Разместили всех в войсковом клубе, бывшей церкви. Всю ночь я практически не спал. Кто-то бренчал на гитаре, и неизвестный сержант, проходя мимо новоявленных музыкантов, таинственно бросил - играйте, пока есть возможность. На вопрос "а что, после нельзя будет даже на ги-таре играть?" - лишь улыбался.
  Войсковая часть, где нам предстояло служить, значилась как в/ч 94036, этот адрес следовало указывать в письмах.
  Городок, где мне предстояло прожить ближайшие полгода, был не-большой, находился на юго-западе Украине, на самой границе с Молда-вией. Он тянулся вдоль реки Днестр и по небольшим возвышенностям.
  Утром нас построили и отправили на основную базу, находившуюся в пяти километрах от клуба. Прибыв туда, опять построили на плацу, про-извольно разделив на шесть частей. Те, кто шел впереди, попали в пер-вую роту, последние - в шестую. Я находился в середине строя и распре-делен был в третью роту. Рота наша состояла из четырех взводов. В каж-дом взводе было около 30 солдат. Каждый взвод состоял из отделений. Мне посчастливилось служить в 34-м взводе (цифра 3 означала принад-лежность к 3-й роте, а последняя цифра - к 4-му взводу). В этой учебной части я прослужил полгода, после ее окончания летом 1988 года был от-командирован в другое место службы.
  В нашем 34-м взводе, или, как его назвал Александр Стайнов из города Запорожья, "бронебойно-зажигательном", служили представители разных национальностей: русские, эстонцы, украинцы, грузины, азербай-джанцы, татары, корейцы, казахи, узбеки.
  Сейчас, в начале XXI века, все бывшие мои сослуживцы - граж-дане суверенных государств. Кто мог об этом подумать тогда? Не знаю, как сложилась их дальнейшая судьба. Как всё в нашей стране нестабиль-но...
  Первые впечатления
  В первый день после прибытия, помывшись в бане (практически при минусовой температуре), мы получили форму. Наконец мы стали полно-ценными солдатами. Переодевшись, смотрели друг на друга, не узнавая себя. Старшина пару раз показал, как наматываются портянки (ношение носков строго запрещалось). Портянка - это кусок плотной белой ткани, которой обматывалась нога. Но далеко не всем удалось сразу освоить эту науку. Поэтому в первый месяц стертые ноги солдат в нашей части были частым явлением. Прихрамывающие, ковыляющие в новой мешковатой форме, как правило, не по размеру, с перетянутыми донельзя ремнями и огромными зимними шапками, мы напоминали калек, по недоразумению попавших сюда. Наша бывшая гражданская одежда возможно была унич-тожена.
  После первого дня в армии, полного суматохи и неразберихи, после-довал отбой. Я плохо спал, боясь почему-то не уложиться утром в пре-словутые 45 секунд. Этот норматив для перехода от состояния сна в бое-вой режим я знал по фильмам и рассказам уже отслуживших товарищей. После команды "подъем" я одним из первых встал в строй, не выспав-шийся, но довольный собой - не опоздал. Однако моя резвость почему-то не произвела особого впечатления на сержантов.
  Наша часть была учебной. В течение шести месяцев новое пополне-ние получало воинские специальности, необходимые для Военно-воздушных сил СССР. Затем всех дослуживших и сдавших экзамены рас-пределяли по различным частям Советской Армии - от Германии до Кам-чатки. Дисциплина в учебке была очень строгой. Когда в часть заходил командир, дежурный по части давал команду "Смирно!" и все буквально застывали на месте. Передвижение по плацу - асфальтированному участ-ку земли с трибуной, сакральному месту части - только строевым шагом или бегом. Все военнослужащие приветствовали друг друга, прикладывая правую руку к головному убору, в соответствии с уставом.
  Воинский устав - это расписанные до мелочей правила поведения во-еннослужащих. Буквальное и постоянное выполнение устава - очень тя-гостно и достаточно сложно. Например, военнослужащему запрещено лежать на кровати до команды "отбой", за незастегнутый крючок, пуго-вицу, курение в неположенном месте, опоздание в строй и т.д. следовало наказание. Наказывали в основном внеочередными нарядами или хозяй-ственными работами, а также занятиями строевой подготовкой. На терри-тории части висел огромный плакат "Живи по уставу - завоюешь честь и славу".
  С первых дней я как будто попал под огромный армейский каток, и чтобы он тебя не растоптал, необходимо было крутиться, приспосабли-ваться, стараться делать всё быстро. Поражали бессмысленные команды и неразумное распределение времени. Так, запомнилось переселение нашей роты со старой базы, где находился клуб и несколько казарм с печным отоплением, в новую казарму. Этот переезд проходил бестолково. Утром мы построились, получили оружие и противогазы. Собрав личные вещи, с матрацами, одеялами и подушками в руках, мы бежали по темным улоч-кам городка, путаясь в шинелях и запинаясь о крышки колодцев. Некото-рые падали. На землю шлепались солдаты, рассыпались в темноте нехит-рые их пожитки, зло кричали сержанты, а глаза слепил дальний свет про-езжавших автомобилей (здесь, наверное, принято ездить с дальним све-том). Прибежав, мы около получаса стояли, ждали чей-то приказ. К чему такая суета?
  Постоянные проверки и построения. Воскресенье и другие выходные в этом отношении были хуже будней. Построения практически через ка-ждый час. Тщательно пересчитают всех, - а вдруг кто-то решил изменить Родине и податься в бега? Держали на коротком поводке, далеко от ка-зармы не отойдешь.
  Спустя несколько дней я заступил в наряд по роте. И ощутил некото-рое блаженство. Несмотря на большую работу, я здесь отдыхал. Никто особо не напрягал, делал спокойно свое дело и радовался.
  Бешеный ритм раскручивался с подъема. Утро начиналось с команды "Подъем!" Полусонным воинам нужно было одеться за 45 секунд и встать в строй. Если кто-то запаздывал, то следовала тренировка (3-4 раза). Затем наш взвод (наша рота находилась на 3-м этаже) строился на улице. Давалось несколько свободных минут. За это время можно было сбегать в туалет на улице (солдаты называли его "Север") или перемотать портянки. Вот такая дилемма - каждый день. Портянки не перемотаешь - собьешь ноги, в туалет не сходишь - утренняя зарядка покажется просто адом.
  Затем несколько минут зарядки. Мы бегали в темноте, под музыку. После пробежки чувствовалась бодрость. Затем умывание, заправка по-стели, подготовка к утреннему осмотру. Солдат должен быть чистым, опрятным, со свежим подворотничком, в начищенных сапогах, побритым - готовым к выполнению поставленной задачи.
  ...Морозное утро. Территорию части освещает луна, громко звучат популярные тогда шлягеры, только советской эстрады. "Ходит мальчик на руках..." - доносятся до нас слова песни. "Мальчик ходит на руках, а мы уже какой круг нарезаем", - невесело подумал я и вдохнул полной грудью свежий, слегка морозный воздух Прикарпатья...
  В столовую мы заходили по одному, держа в левой руке головной убор. Все делалось по приказу, чётко, быстро. Рядом со столовой была солдатская чайная, где продавались разные сладости, кофе. Первый раз я туда попал лишь спустя два месяца службы. Не было времени. Нас нику-да не отпускали, личного или "лишнего" времени, как острил сержант Сладкий, у нас практически не было.
  После завтрака вся часть строилась на плацу - на развод. Доводилась информация, и мы уходили на учебу или на хозработу. Затем был обед, опять построение, физическая работа или строевая, затем построение, ужин, построение, просмотр программы "Время", вечерняя прогулка, ве-черняя поверка и отбой. Всё, еще один день прошел.
  В начале службы произошел один случай, который показал, что не так уж всё благополучно в нашей великой многонациональной стране, тлеют межнациональные конфликты.
  В один из декабрьских дней наш замполит проводил очередную по-литинформацию. Он что-то бубнил про интернациональную дружбу, ко-торая сковала на века многочисленные народы СССР. Многие солдаты находились в полусонном состоянии, некоторые, судя по выражениям лиц, с трудом понимали, о чем говорит замполит, и вообще где и зачем они находятся. В классе стояла тишина, лишь шорох авторучек подтвер-ждал, что личный состав 34-го взвода усваивает необходимую информа-цию, конспектируя очередные изречения наших коммунистических вож-дей.
  Вдруг резко подскочил татарин Мунусов:
  - Мы - крымские татары, родина наша - Крым!!! Какая нафиг интер-национальная дружба?! Нас угнетают. Нас Сталин выгнал оттуда, пересе-лил в Среднюю Азию. Отдайте наши земли!
  У капитана Лакина от страха и неожиданности отвалилась челюсть. Его глаза, как прожекторы, носились с бешеной скоростью, сканируя про-странство.
  - Садись, боец, не шуми, разберемся. Занятие окончено.
  Я был шокирован. Лакин капитулировал, не привел ни одного аргу-мента. Позорно бежал с поля боя. Замалчивание проблем приводит лишь к ухудшению. Кстати, никаких последствий для Мунусова его выступле-ние не имело. Более того, спустя несколько месяцев он хвастался, что приезжал его отец и накачал капитана Лакина алкоголем в местном каба-ке.
  - Лакин - алкаш, продажная собака. Деньги просил у отца. Ишак без-родный. Я все равно поеду служить на свою родину - в Крым! - и громко рассмеялся.
  Действительно, совпадение или нет, но Мунусов после окончания учебки поехал служить в Крым.
  Где сейчас Мунусов? Крым, пропитанный кровью русских солдат и матросов, по капризу Н.С. Хрущева отошел к Украине. Сейчас крымские татары самовольно захватывают земли, ведут себя агрессивно по отноше-нию к русскому населению с молчаливого согласия Киева. К чему это может привести? Ни к чему хорошему. Вспомним Косово. Исконно серб-ская земля. Но пришлых албанцев год от года становилось больше, чем сербов (рождаемость у них значительно выше, чем у сербов, как, впро-чем, и у крымских татар детей рождается больше, чем у русских и укра-инцев). В начале 2008 года, в нарушение международного права, США и их союзники признали независимость Косово.
  Как в сказке о лисе и зайце. Пустивший лису заяц был изгнан из сво-его домика. Как и тысячи сербов стали изгоями, людьми, лишенными своей родины.
  Командиры
  У меня появились командиры. Во главе части стоял недосягаемый для нас, смертных, "полубог" - товарищ полковник Муратов. Солдатский "телеграф" предавал, что встреча с ним не предвещала ничего хорошего для служащего. Командиром нашей роты был майор Тасецкий. Строгий, хмурый, никогда не улыбался. Когда он кричал, рот его перекашивало, как от нервной судороги. И вот, угораздило меня попасть ему в черный список. В армии, как, впрочем, наверное, и везде, существует правило - раз зарекомендовал себя с негативной стороны, и этот отпечаток может сохраниться надолго.
  Я с первых дней службы явно не понравился нашему "вождю". А де-ло было так. В один из декабрьских дней наш взвод изучал устройство авиационной пушки ГШ-23. Вдруг в наш класс ворвался майор Тасецкий.
  - Уроды, бля, в две шеренги становись, бля. Равняйсь, бля, смирно, вольно, бля. Первая шеренга два шага вперед марш, бля. Кругом, бля. Ну что, уроды, бля, допрыгались, бля, - личный досмотр, бля!
  У меня в нагрудном кармане гимнастерки лежал блокнот с адресами близких, друзей. Незадолго до этого я переписал у своего сослуживца количество предстоящих дней службы (730), часов и секунд. Сделал я это без всякого злого умысла, мне просто показалось интересным, и даже представить не мог, что эти записи сыграют не последнюю роль в моем положении. Но другого мнения был наш ротный. Обнаружив мою кни-жицу, он наткнулся на "крамольные" записи. Его лицо покраснело, ниж-няя губа затряслась, он начал кричать, что я негодяй, не успел прибыть в армию, а уже считаю дни.
  - Урод, бля, как твоя фамилия?
  - Суверов.
  - Это залёт, бля.
  После этого до конца учебки отношение ко мне командира роты, да и командира взвода, было негативным, хотя крупных нарушений (самохо-ды, алкоголь, побеги и т.д.) я не совершал. Стал "мальчишом-плохишом", мечтавшим, как думал ротный, "сбежать, бля, из армии, бля".
  Заместителем командира роты по воспитательной работе (замполи-том) был капитан Лакин. Выглядел он всегда каким-то помятым, поби-тым слегка жизнью. Замполит злоупотреблял спиртными напитками, и иногда по утрам его голова напоминала огромный морщинистый помидор с вращающимися в разные стороны, как у рака, глазами.
  Тихий, спокойный, полноватый, он никогда не кричал на солдат, ка-зался нам добрым и справедливым. Но эта "доброта" была напускной. Все солдатские жалобы немедленно "докладывались" руководству. Мно-гие солдаты очень пожалели, открыв свои души "добренькому дяде". Бы-ли у него и свои люди в роте - "стукачи", которые периодически "слива-ли" информацию. Короче, нашего замполита следовало также обходить подальше, стороной, а свои проблемы решать самому.
  С командиром взвода старшим лейтенантом Ватрушкиным отноше-ния у меня были натянутыми. Его неприязнь ко мне проявлялась в тече-ние всей службы, зачастую цеплялся по пустякам. Старший лейтенант Ватрушкин в мае 1988 года после "шмона" обнаружил в моем нагрудном кармане фотографию, где я сфотографировался в форме, держа руки в карманах. Эта фотография сильно рассердила Блина (так его называли). Он разорвал ее перед строем. (Эта фотография напечатана в начале кни-ги.)
  - Ты нарушаешь форму одежды, подонок! За это наряд вне очереди, - прошипел он. - Ты у меня калом пропахнешь!
  Все эти "влёты", безусловно, повлияли на мое дальнейшее распреде-ление - на Дальний Восток.
  Отправка на восток считалась не лучшим местом дальнейшей службы после окончания ШМАСа (школы младших авиационных специалистов). Престижно было служить на Украине, особенно в Крыму, на военных базах в зарубежных странах (Германия, Венгрия и т.д.), в Москве и дру-гих цивилизованных местах с благоприятным климатом.
  Тяжелейшие условия службы были, конечно, в Афганистане, там шла война. Сразу после нашего приезда в учебку какой-то капитан прямо объ-явил: кто будет плохо служить - попадет в Афганистан. Хотя многие из солдат хотели служить там. В нашем взводе обсуждалась возможность написать коллективный рапорт на службу в Афгане. Но руководство на-шей страны уже приняло решение о выводе советских войск из Афгани-стана. Поэтому распределения туда весной 1988 года из нашей учебки уже не было, ведь 40-ю армию полностью вывели из Афганистана уже в феврале 1989 года.
  Вторым из "худших" мест службы была Чита. Как любил говорить майор Тасецкий - "отправлю вас в Читу, бля, чтобы задница к бетонке примерзала, бля. В Читу, бля, в Читу, бля, в Читусловакию, бля. Загранка, бля. Уроды, бля".
  Рейтинг тяжести армейской службы продолжали Сибирь и Дальний Восток. Конечно, служить в Сибири мне хотелось - ближе к дому. Но служить близко с Барнаулом, на мой взгляд, - значит, больше скучать. А так, чем дальше служишь, тем меньше тянет домой.
  Дальний Восток представлялся мне местом каким-то романтическим: Камчатка, Тихий океан, красная икра, гейзеры, сопки, рукой подать до Китая, Японии, обеим Кореям, США. Этот интерес подогрел один из на-ших преподавателей в учебке, прослуживший много лет на Дальнем Вос-токе. На наших занятиях, где мы изучали устройство различных авиаци-онных бомб, он иногда рассказывал нам интересные истории о своей службе.
  Часто, ближе к выпуску, мы с другом Игорем Кудашевым (Гогой) из города Коркино Челябинской области, мечтали о совместной службе где-нибудь на краю нашей могучей Родины. Так и получилось. Но на пере-сылке в Хабаровске в июне 1988 года мой товарищ поехал служить в Амурскую область, а я - в Приморский край. Больше мы не виделись, на мои письма он почему-то не отвечал. Как у тебя сложилась жизнь, Гога? Хотелось бы верить, что всё нормально.
  Заместителем командира взвода был сержант Сладкий, уроженец Приморского края, спортсмен, он учился в Уссурийском педагогическом институте и был нормальным, справедливым командиром.
  Старшина роты - прапорщик Марченко, похожий на Тараса Бульбу. Молчаливый, коренастый, с большими свисающими усами, он поддержи-вал порядок в роте своими "методами". Огромный кулак прапора часто оставлял отметины на груди несчастных солдат нашей роты. Принадлеж-ность именно к нашей роте можно было определить по погнутым ручи-щами Марченко пуговицам гимнастерки. Пуговицы в районе груди бой-цов нашей роты были, как правило, сплющены волосатой рукой-кувалдой нашего старшины. Еще он любил больно щипать дневальных, указывая, например, на лежащую на полу нитку. Сцена - извивающийся от боли провинившийся солдатик и стоящий рядом прапорщик Марченко, на-мертво зажавший своими пальцами трепещущую плоть, - была для нас привычна. Но особой обиды на него не было, делал он это не унижая че-ловеческого достоинства, как бы играя. Хотя участвовать с ним в таких играх желающих не было.
  Вообще, командиров своих оценивать довольно сложно. Часть из них мне казались грубыми и несправедливыми.
  "А как бы ты на их месте себя повел?" - спрашиваю я себя. И солда-ты, проходящие срочную службу, далеко не ангелы. Да и служат офицеры в экстремальных условиях не один год. Жилищные условия у многих из них не ахти. После работы более пяти лет на одном месте начинается профессиональная деформация, а офицеры и прапорщики служили де-сять, пятнадцать, двадцать и более лет в экстремальных условиях. На Дальнем Востоке, куда после учебки я отправился продолжать службу, условия жизни офицеров были стократ хуже, чем на Украине. Снабжение отвратительное. Когда привозили молоко в гарнизонный магазин, это бы-ло событием для семей военнослужащих.
  В армии должна быть дисциплина. А дисциплина без насилия невоз-можна. Это понятно. Но хотелось и человеческого отношения к себе. За два года я ни разу не был в отпуске дома. Ладно, допустим, не заслужил. И ни один офицер или прапорщик не поинтересовался моей жизнью, моими проблемами, моим настроением. А как этого иногда хотелось!
  Конфликты
  В нашей роте постепенно нарастала нервозность, возникали стычки между солдатами. Так называемые неуставные взаимоотношения в армии пресечь вообще невозможно. В мужском коллективе, состоящем из раз-ных национальностей (в нашем 34-м "бронебойно-зажигательном" взводе служили русские, украинцы, эстонцы, татары, узбеки, азербайджанцы, грузины, казахи), постоянно находившемся под давлением, нервозность возрастала. Между задерганными, нервными солдатами возникали ссоры, стычки, драки. И хотя в учебке царил порядок, жесткий контроль, здесь не было старослужащих (кроме сержантов), - конфликты были.
  Способствовало этому так называемое воспитание коллективом. На-пример, день наш заканчивался командой "Отбой". До этой команды прилечь и даже присесть на кровать запрещалось. И вся рота, более ста человек, за 45 секунд должна моментально лечь в свои кровати, готовыми ко сну.
  Спальное помещение представляло собой достаточно большой квад-рат, где в два яруса стояли близко расположенные друг к другу железные кровати со скрипящими, провисшими железными сетками. Площадь ме-жду кроватями была небольшой, что приводило к сутолоке и неразбери-хе. Четверо солдат мешали друг другу, пытаясь первыми нырнуть под одеяло. В случае же подъема с верхнего яруса прыгали на головы солдат, кровати которых были расположены на "первом этаже". Кстати, первона-чально мы жили в очень старой казарме, которая отапливалась печами, находившимися тут же. В ней было сыро и зябко. Печи не прогревали большую площадь, несмотря на относительно теплую погоду. Спустя не-скольких недель мы переселились в новую казарму на территории части.
  - Три скрипа, и я поднимаю роту, - прикалывался один из сержантов. И конечно, рота поднималась и строилась. Это называлось - "сон-тренаж".
  Служил в нашем взводе Митя Рабан из Ленинграда. Высокий, сгор-бившийся, вечно тормозящий, нескладный, чем-то напоминавший дино-завра. Ноги его были постоянно полусогнуты, на здоровенном мясистом носе держались очки в роговой оправе, неслабые линзы причудливо ис-кажали Митин взгляд. Взгляд испуганного, сломленного придурка. Он не всегда мог сразу взобраться на свою койку (она находилась на втором уровне, то есть втором ярусе). Митя падал, сопел, и весь взвод или рота поднималась заново. "Чмо", "урод", "тварь" раздавалось из разных уг-лов.
  В строю его тыкали, пихали. Вано Маргарашвили, 120-килограммовый грузин, шептал Мите:
  - Ты чмо, урод. Мэта п...рас - пэрвый клясс.
  В глазах Мити был неописуемый ужас. Он готов был расплакаться, упасть в ноги, молить о пощаде, лишь бы его не трогали.
  - Вано, братан, прости, - заискивающе смотрел он в глаза жирному грузину. А в этот момент узбек Рахимов и татарин Абдурахманов пинали его, пока не видели сержанты.
  В армии мы все становились намного жестче, иначе не выжить. Это-му способствовала обстановка. Злость и ярость. Сколько таких отврати-тельных сцен было за время моей службы. Ты становишься глух к жесто-кости. Насилие рассматривалось как само собой разумеющееся. Но жало-сти к таким людям у меня не было (как, впрочем, и злости), зачастую они сами были виноваты в том, что к ним так относились сослуживцы.
  Митю пока спасала строгая дисциплина в части, иначе последствия могли быть для него куда плачевнее. Так постепенно появлялись в роте отверженные, их звали "чморями". Часто ими становились жители Моск-вы и Ленинграда. Почему? Возможно потому, что из-за более комфорт-ных условий жизни в своих огромных мегаполисах они теряли человече-ские и мужские качества. К сожалению, зачастую получается, что чем лучше материально живет человек, тем становится эгоистичней, жадней. Среди солдат ходила поговорка: "Ленинградцы, москвичи - п...расы, сту-качи". Но это не значит, конечно, что все жители этих прекрасных рус-ских городов - плохие люди.
  Перед отправкой в армию мой отец, отслуживший в свое время три года где-то под Томском, дал мне совет: "Женя, старайся не конфликто-вать, не дерись".
  Первое время я старался избегать конфликтов, не дрался, но затем понял, что нужно жить по другим законам. Вано через какое-то время начал на меня покрикивать, придираться. Есть люди, которые понимают лишь силу, а вежливое отношение к ним воспринимают как слабость. Не бояться, драться - иначе заклюют, как Митю. Хочешь, чтобы тебя уважа-ли, - покажи силу! Вот что должен сказать отец.
  В груди накапливалась злость. Прорыв произошел в феврале. Мы ра-ботали около столовой, в помещении, где хранились овощи. Сержант Сладкий, поставив задачу - выбрать хорошую картошку и убрать мусор, вскоре удалился. Толстый грузин тут же дал хорошего пинка Мите, гроз-но сдвинул свои огромные черные брови и приказал ему работать за дво-их. Рабан со всего размаха вонзил совковую лопату в огромную кучу му-сора. Полусогнутые ноги, запотевшие очки, Митино сопение - он начи-нал ускоряться, опасливо поглядывая на Вано.
  Затем, вдруг переключив свое внимание с Мити на меня, Маргара-швили подошел ко мне и начал ругаться: "А ты, чмо, что не рапотаешь? Пэрэбэрай картощка!" И тут меня просто "разнесло" от гнева. Доколе терпеть? Никакого страха, лишь злость и ярость. Я развернулся и врезал несколько раз ему по морде. Один удар пришелся по носу, другой по уху. Вано опешил. Он стоял, открыв рот от неожиданности. Пока он что-то кричал на грузинском (ругался), пришел сержант. Но дальнейших разбо-рок не было. Это был переломный момент в моей армейской жизни. По-сле этого я старался не спускать обидчикам.
  Был у меня во взводе один недоброжелатель - ефрейтор Козликов-ский, родом из Запорожья. Маленький, пухленький, с холеным лицом, в очках, он очень любил поговорить, избегал тяжелых работ, панически боялся физического труда. Став сразу комсоргом роты, он быстро вошел в доверие к командованию роты, часто бывая в ротной канцелярии, по-стоянно пытался подчеркнуть свое привилегированное положение. Высо-комерный, иногда он оскорблял меня публично. Этого нельзя было ос-тавлять. В один из прекрасных весенних дней мне представился случай разобраться с ним.
  Трое с нашего взвода (я, Козликовский и небезызвестный Вано) были направлены для проведения хозяйственных работ в старой казарме. Когда мы оказались одни, Козликовский, заметив мой решительный вид, слегка запаниковал. Он слишком поздно понял, что дело пахнет керосином, но ни офицеров, ни сержантов рядом не было. Украинский хлопец оказался типичным трусом. Он боялся, его страх физически ощущался мною. "За-порожский лев" начал много и быстро говорить, его чуть сгорбившееся пухлое тельце излучало страх.
  - Суверов, я не собираюсь здесь с тобой разбираться! Если у тебя ко мне есть претензии, обращайся к командиру роты, он обрисует ситуацию. Если у меня хоть волосинка с головы упадет, я вас обвиню в неуставных взаимоотношениях!
  И так в течение нескольких минут. Меня это стало доставать.
  - Козликовский, ты что, стукач? - спросил я.
  - Нет, я комсорг роты!
  - Да хоть всего Советского Союза!
  Нелепый диалог. К чему лишний и бесполезный разговор? Пару уда-ров в голову "великому оратору", он - навзничь, всхлипывая, как баба, закрывает маленькими ручонками лицо.
  - Лежачего не бьют, - лепетал комсорг.
  Объяснив ему его недостойное поведение, мы с толстым грузином направились к выходу (кстати, после четырех месяцев в учебке Маргара-швили значительно похудел - сбросил килограммов тридцать, живя в спартанских условиях). Вано не спеша подошел к лежащему ефрейтору, толстыми пальцами-сосисками расстегнул свою ширинку и стал мочиться на него.
  - Касляковскый п...рас - пэрвый клясс!
  - Вано, Вано, не надо, - выставив свои пухлые ручонки, жалобно проблеял Козликовский, - я же комсорг роты, меня лично знает командир части.
  Пустая комната старой казармы, грязный пол, толстый грузин, Коз-ликовский, стоящий на коленях и вытянувший одну руку вперед, второй он поправлял свои очки (одно стекло треснуло), и желтые разлетающиеся от него брызги в лучах заходящего солнца. Комсомольский лидер в лучах славы!
  - Заткны свой паганий роть, хахоль, - облегчившись, прорычал Мар-го.
  После этого случая Козликовского как подменили, вся его надмен-ность исчезла, его авторитет в роте "лопнул", как воздушный шар. На-верняка Козликовский в тот же день сообщил ротному о ЧП. Но дело бы-ло к выпуску, да и подымать бучу о неуставных взаимоотношениях на-шему ротному себе дороже. Тем не менее, наверняка к отправке нас с Ва-но на Дальний Восток эта история имела прямое отношение.
  Что касается драк, то в ШМАСе было еще пару случаев. В детском возрасте я немного занимался борьбой (самбо), и какие-то навыки у меня остались.
  Будучи в наряде по роте, я стоял на тумбочке дневального, наблюдая, как рядом суетятся мои однополчане. Мимо меня вразвалку проходил рядовой Миша Бутенко, родом из Одессы. Говорили, что он какой-то крутой спортсмен, кунгфуист что ли. Он часто крутился возле сержантов, показывая им мудреные приемы. Махал перед ними палками, показывал стойки и громко кричал "Ки-а!", что на многих, наверное, производило сильное впечатление. Но не на меня.
  - Суверов, почему в умывальнике вода на полу? Быстро убрал! Ты чё, не понял, голубой?
  От такой наглости я оторопел. Такую борзоту нельзя было спускать. В два прыжка я догнал его. Моментально сделал бросок через бедро. Мы упали на деревянный пол, и я ему быстро сделал болевой, заламывая руку "ниндзи-черепашки". Послышался хруст. Он взвыл на всю казарму.
  - Он мне руку сломал! - завопил Миша.
  Подбежали к своему "гуру" его почитатели-ученики - сержанты, и нас растащили. С тех пор Бутенко обходил меня стороной.
  После этого случая меня наказал мой "любимый" командир взвода - нарядами вне очереди - и запретил мне увольнения.
  Серьезные люди не хвастаются, не бьют себя в грудь, объясняя всем кругом, какой он крутой. Если кто действительно чего-то в чем-то достиг (в спорте, бизнесе, науке и т.д.), об этом не разглагольствуют на каждом шагу - это и так видно. Кто много про себя говорит, как правило, это не соответствует действительности.
  Следующий борцовский поединок произошел в апреле. Я в составе рабочей команды приехал в соседнюю часть. Это был саперный батальон, расположенный в Молдавии. Город Могилёв-Подольский как раз нахо-дится на границе Украины и Молдавии. Переехал мост через реку Днестр - и ты уже в Молдавии. Прибыв в эту часть, я удивился слабой дисцип-лине. Неряшливый вид многих солдат и отсутствие дневального вообще "убило" - у нас такое и представить было невозможно. Мне поручили работать в автопарке совместно с каким-то дагестанцем с другой роты. Нужно было помыть несколько аккумуляторов. Этот гордый джигит ни-как не хотел работать. Пришлось ему объяснить. Бросок, затем болевой на руку, и горец быстро понял, что нужно работать.
  Как я уже говорил, нервозная обстановка часто приводила к дракам. Будучи в наряде по столовой, в мойке, из-за случайно брошенного слова в мой адрес, я сцепился со своим земляком (тоже с Алтая) Александром Шульцем. Соперник оказался достойным. Быстрый обмен ударами. Бое-вая ничья.
  Многие проблемы в армии можно решить только с помощью силы. Но сила духа первична, а затем уже - физическая.
  Наряды и хозработы
  Время в армии шло быстро. Занятия проходили в классах авиацион-ного вооружения или около учебных самолетов. Мы изучали устройство авиационной пушки, различные бомбы, крепления, неуправляемые ракет-ные снаряды (НУРСы) и т.д. Нас готовили как механиков по авиационно-му вооружению, основной задачей которых была подготовка боевого са-молета к полету.
  Занятия проходили достаточно скучно, но это было лучше, чем хоз-работы, строевая подготовка или наряды. Хотя хозработы и наряды меня не пугали.
  Занятия по строевой подготовке проходили нудно. Многочасовое хо-ждение по плацу утомляло. Шагистика. Но это был один из необходимых элементов подготовки солдат. Другое дело, что эти занятия зачастую ис-пользовали как один из видов наказания.
  Раз в неделю наша рота заступала в наряд. Часть солдат отправляли на хозработы, частенько в Молдавию. Отношение к солдатам там было хорошее: возможно, население помнило кровопролитную Великую Оте-чественную войну, проходившие в этих местах ожесточенные сражения; где-то рядом, под Винницей, был бункер Гитлера. В один из декабрьских дней, когда мы работали в Молдавии, какая-то сердобольная женщина угостила нашу небольшую группу свежим молоком и хлебом. Когда мы работали на местном заводе железобетонных изделий, нас бесплатно кормили в заводской столовой. Мне было приятно ощущать уважитель-ное отношение к солдатам.
  Что касается нарядов, то мы заступали в наряды по роте, по столовой, на контрольно-пропускной пункт - КПП, в караул, на мясомолочный комплекс - ММК. Все наряды были суточными.
  В наряд по роте заступало трое дневальных и дежурный по роте. Ос-новные обязанности - охрана помещения, выдача боевого оружия и аму-ниции, поддержание порядка в казарме, недопущение проникновения по-сторонних в роту (например, солдат из других рот), обеспечение безопас-ности личного состава подразделения в ночное время суток, проведение завтрака, обеда и ужина и т.д.
  Развод наряда проводился вечером, подготовка к нему начиналась после обеда. За это время необходимо было подшить свежий подворот-ничок, почистить форму, надраить сапоги, повторить уставные обязанно-сти дневального, а также можно было и немного поспать. Обязанности дневального я знал наизусть, ведь их постоянно учили. Дежурный по час-ти, проводивший развод, придирчиво осматривал внешний вид, проверял знания солдат. После развода мы принимали помещение роты у старого наряда. Всё пересчитывалось, особо уделялось внимание чистоте. При приеме наряда зачастую возникали конфликты: кто-то не хотел прини-мать, кто-то не хотел устранять и т.д. Особенно отчетливо это проявля-лось, когда принимала наряд другая рота (в карауле, КПП, столовой, ММК).
  Дневальные делились на смены. Необходимо было в течение двух ча-сов неподвижно стоять на так называемой тумбочке дневального, напро-тив входной двери, около комнаты для хранения оружия. Стоять нужно было навытяжку, приветствуя (прикладывая правую руку к головному убору) всех входящих. При появлении посторонних лиц и различных ко-мандиров дневальный должен был подать команду: "Дежурный по роте - на выход", затем подбегал дежурный и, в зависимости от обстановки, или докладывал, или уточнял цель прихода. В случае прихода больших на-чальников и дежурного по части подавалась команда: "Смирно! Дежур-ный по роте - на выход". После этой команды все присутствующие зами-рали, как каменные статуи, и оживали лишь после рапорта дежурного по роте и команды "Вольно".
  За каждым дневальным была закреплена территория казармы, он от-вечал за ее чистоту. После отбоя несколько человек брали огромный по-лотер, натирали пол мастикой до блеска.
  Спальное помещение - тусклый свет, двухярусные кровати, затхлый воздух, запах грязных портянок, храп, скрип коек, какое-то бормотание на непонятном языке. Что вам снится, ребята? Наверное, родной дом. Ко-нечно, по дому скучают все.
  Интересно было наблюдать, стоя на тумбочке дневального, за прохо-дящими ночью в туалет полусонными бойцами. Они выплывали в белом нательном белье (это зимой, а летом советские солдаты ходили в синих трусах и голубых майках), как ангелы из какого-то потустороннего мира. Шатаясь, как пьяные, они часто натыкались на какие-то препятствия, иногда падая, как слепые котята, веселя полусонных дневальных. После туалета они торопились в свою кровать, досматривать сны. Ты смотришь им в спину, поеживаясь от холода, мечтаешь укрыться одеялом, лечь в постель и моментально заснуть. Ночью наряд проверял дежурный по роте или кто-нибудь из ротных командиров. Если наряд получал замечания, нас ждало наказание: от повторного наряда до кулаков прапорщика Мар-ченко.
  В наряд по столовой заступало около двадцати человек. Прежде чем прийти в столовую, нужно было пройти медосмотр: врач осматривал нас всех (достаточно формально) на предмет заболеваний. Дежурный по сто-ловой назначался из сержантов. Часть солдат работали в зале - собирали грязную посуду и отвозили ее на огромных тележках в мойку, убирали обеденный зал, мыли столы и пол, часть - в мойке, где мыли горы гряз-ной посуды, в варочном цехе помогали поварам. Один из солдат заступал хлеборезом, выдавал масло, сахар, резал хлеб. Тяжелей было работать в мойке, легче - в хлеборезке. Положительные стороны этого наряда - все были сытые, еды достаточно и можно было наесться досыта.
  Хотя кормили в учебке неплохо, часто мы просто не успевали доесть. Сержанты, питавшиеся в основном в солдатской чайной ("чипкé" или "чайнике" на солдатском сленге), поковырявшись в своих тарелках и по-хлебав чайку, давали команду о прекращении еды. Многие не успевшие насытиться глотали непрожеванные куски на бегу.
  Служба на контрольно-пропускном пункте (КПП) мне нравилась осо-бо. В парадной форме с белым ремнем, со штык-ножом, стоя у ворот час-ти, ты видел другую, отличную от нашей, уже забывающуюся граждан-скую жизнь.
  Вот идут, весело щебеча, местные девушки, вот проезжает дедок на велосипеде (меня удивило, что многие местные жители часто передвига-лись на великах, даже в декабре), прогромыхает какая-то машина. Снег здесь выпадал лишь в январе, а в марте уже тепло. Их зима - наша осень, напоминала мне сибирский октябрь (пасмурно, снег с дождем, слякоть).
  А ты стоишь рядом с большими черными воротами части с красными звездами и думаешь, как там дома, что нового, и как хорошо быть граж-данским человеком. Свобода! Куда захотел, туда и пошел, что захотел, то и делаешь, без всяких приказов и разрешений. Только теперь я по-настоящему начал это ценить. Намного изменилось к лучшему и мое от-ношение к родителям. Ведь именно они меня вырастили, воспитали, за-ботились обо мне, а я не всегда был им благодарен. Здесь же я, по боль-шому счету, никому не нужен, и надеяться можно лишь на себя. Что дает армия? Может, сталкиваясь с плохим, начинаешь ценить хорошее. Те ре-бята, которые получают от своих родителей сразу всю массу материаль-ных благ - машины, квартиры и другие материальные ценности, - счита-ют это нормой. Некоторые родители, желая перещеголять друг друга в "крутости", все больше осыпают своих чад "золотым" дождем подарков, зачастую калеча их неокрепшие души.
  Во многих странах состоятельные родители отдают своих детей в строгие учебные заведения со спартанским воспитанием, где все одеты в одинаковую форменную одежду, никаких излишеств. Здесь не пощеголя-ешь машиной, подаренной папой, не потратишь уйму родительских де-нег. Здесь авторитет зарабатывается другими способами. Молодой чело-век должен понять, что многие его амбиции необоснованны, он ничего пока не достиг в жизни, окружающий мир в целом агрессивен и равноду-шен к его судьбе. Всё, что у него есть, - благодаря его родителям. Всегда нужна цель в жизни, и она должна быть созидательной, положительной. А чтобы чего-то достичь, нужно много работать и иметь терпение. Тер-пение и труд все перетрут. Некоторых испытания ломают, а других укре-пляют.
  Подобные и другие мысли приходили тогда мне в голову. Особенно ночью, "таща" службу, времени подумать было много. Понимал, что до службы что-то не доделал, относился к времени зачастую небрежно. По-сле демобилизации изменюсь, думал я тогда. Я буду жить иначе, больше ценить свободу, время и многое другое, и постараюсь стать настоящим человеком, жизнь прожить не зря. Но это будет потом, в каком-то дале-ком, как казалось тогда, будущем. Ведь впереди непростые годы службы.
  Самым тяжелым физически был наряд на ММК (мясомолочном ком-плексе). Невдалеке от части находились большой свинарник и коровник. Здесь службу несли несколько солдат, ухаживая за скотом.
  Задачей наряда было вычищать клетушки, где жили свиньи. Навоз грузили на носилки и выносили. Затем - кормление, поение, уборка, и так весь день.
  У одного солдата во время работы упала пилотка, на нее моментально набросились два хряка и буквально разорвали пилотку, вместе со звез-дочкой и иголками. Внешне невозмутимый прапорщик Марченко внут-ренне негодовал. Скверное настроение выдавал слегка подергивающийся правый глаз.
  - Сволочь, - кричал он, - чтобы пилотку достал, скотина недоразви-тая.
  - Товарищ прапорщик, это не я, это свинья!
  - Залепи дуло, урод. Я вас научу беречь казенное имущество. Родина вас поит, кормит, одевает, а вы, сволочи...
  Из каптёрки раздавались глухие удары и всхлипывание солдатика. После этой экзекуции у провинившегося вся грудь была синяя, пуговица расплющена, как кувалдой.
  Пару раз мне довелось пасти коров. Житель я городской, но с этой за-дачей справился успешно. Луга вдоль Днестра, мирно жующее стадо ко-ров, масса улиток, ползущих в траве и я, в старой выцветшей форме (на грязные работы мы одевали подменку), с кнутом, не хватало лишь пас-тушьего рожка. Сами напрашивались ассоциации: пастушок в альпийских лугах, где-то в семнадцатом веке...
  Как-то один украинский хлопец из первой роты, пасший стадо, уснул на лужку, а коровы поели на колхозном поле кукурузу. У этого "доблест-ного" пастуха потом были большие неприятности. Командир части, по-строив нас, долго кричал в микрофон, размахивая руками. Если кратко сформулировать его мысли, то получалось, что мы - подонки, конченые уроды и нас надо наказывать. А одного из самых главных подонков (ус-нувшего пастушка) отправят на пять суток на гауптвахту и на родину "героя", на место работы его родителей, отправят письмо, где укажут, что их сын, говно, последнее чмо и конченый урод, нанес непоправимый ущерб народному хозяйству.
  - Сегодня ты спал в наряде, завтра уйдешь в самоход и нажрёшься водки, а послезавтра станешь предателем! - наконец закончил свою эмо-циональную речь наш босс.
  Караул был самым ответственным нарядом. Часовой с боевым ору-жием охранял объект, затем сменялся, немного отдыхал и снова на пост: в жару, дождь и стужу. Наряд рисковый. Опасным было то, что человек с оружием иногда стреляет, и по своим и по чужим. В армии была масса случаев гибели или увечья военнослужащих в караулах, но меня Бог ми-ловал. За время моей службы не было не одного ЧП с караулом, за ис-ключением пары случаев непроизвольного выстрела при разрядке авто-мата. Но всё проходило без жертв.
  Готовились в караул достаточно основательно, командование пони-мало всю ответственность. Письма, пришедшие военнослужащим, до ка-раула не выдавались, во избежание негативной реакции часовых, полу-чивших дурные вести из дому.
  Запомнился январь 1988 года - мы заступили в караул на ММК. Ночь была относительно теплой (всё-таки январь), пахло силосом, вдали вид-нелись огоньки жилищ. На душе было тоскливо, хотелось домой. Сме-нясь, я ехал грузовом автомобиле, в шинели, шапке, с автоматом и под-сумком, смотрел на вечерний город. И вдруг поймал себя на мысли - сей-час же школьные каникулы! Вот это да! А здесь все по-другому...
  Солдатское счастье
  В армии начинаешь по-иному относиться ко многим вещам. То, что на "гражданке" считалось нормальным, здесь было настоящим счастьем. Например, послушать любимую современную музыку. После прихода из увольнения один из украинских хлопцев принес плеер с записями зару-бежной эстрады (привезли родственники). Он всю ночь слушал музыку, блаженно улыбаясь. И ничего больше для него тогда не надо было, толь-ко послушать музон. Как хотелось и мне на часок очутиться дома и тоже послушать любимые записи на своем катушечном магнитофоне "Коме-та".
  Другая радость - вкусно покушать. Кормили в учебке сытно, но од-нообразно, к тому же не всегда успевал съесть свою порцию. Если удава-лось покушать шоколад или выпечку, это было вообще прекрасно. Кста-ти, в отличие от родного Барнаула, где шоколадные конфеты и сгущенка в советское время были дефицитом, здесь всё это можно было купить в солдатском магазине. Снабжение продуктами и так называемыми товара-ми народного потребления в СССР было плановым. Привилегией пользо-вались многочисленные союзные республики, зачастую в ущерб самой большой - Российской советской федеративной социалистической рес-публике (РСФСР). Вот и в этом далеком украинском городке было то, что днем с огнем не найти в столице Алтайского края. Освоившись, выкроив свободную минутку, можно было забежать в магазин и полакомиться, при наличии денег, конечно.
  В нашей роте было несколько эстонцев. Им приходили огромные по-сылки со сладостями, журналами на эстонском языке. Держались они особняком, ни с кем не делясь и особо не общаясь. Моим соседом сверху (кровати были двухярусными) был один из эстонцев - рядовой Люкинд. Маленький, жирненький, он был чем-то похож на поросенка, его бормо-тание на смеси русского и эстонского чем-то напоминало хрюканье. И вот в одну из ночей он вместе со своим земляком рядовым Хонекеным долго ворочались, что-то жуя под своими одеялами и тихо переговарива-ясь. Насытившись, через несколько минут они заснули.
  Взвод не спал, ощущая добычу. Голодные соседи шептали мне со всех сторон:
  - Женя, возьми кулек конфет у этих эстонских крыс.
  - Накажи козлов. Точить втихаря - западло.
  - Говорят, эстонские конфеты очень вкусные. Ведь Люкинд щедрый парень, желает угостить своих боевых друзей.
  Я осторожно достал из-под подушки Люкинда початую пачку конфет и пустил ее по казарме. Пока не было наших сержантов (они пили чай в каптёрке), практически весь наш взвод моментально поглотил эстонское лакомство. Вано, схватив из кулька пару конфет, быстро проглотил их, не развертывая. Животное.
  - Люкинид п...рас первый клясс, - сделал он свое традиционное за-ключение, при этом громко выпустив скопившиеся за день ядовитые га-зы.
  - Мытя, чмо, ты что ваняешь? Гандонь. Ты п...рас первый клясс, - он подошел к Митиной кровати и несколько раз сильно ударил кулаком по его извивающему телу, жуя при этом эстонские конфеты в обертке и грозно выпучив свои черные глазищи.
  - Вано, Вано, прекрати, это не я, - жалобно бормотал Митя. - Давай поговорим, мы же разумные люди.
  - Заткныс, казель!
  Приход сержантов временно спас Митю от дальнейших унижений.
  Наутро обнаружив пропажу, Люкинд громко возмущался, говоря что-то по-эстонски, даже пожаловался нашему сержанту Сладкому.
  - Объявляю, вам один наряд вне очереди за хранение продуктов пи-тания в спальном помещении, - строго сказал сержант.
  Люкинд, явно не ожидавший такого поворота, насупившись, что-то бурчал по-эстонски.
  - Я не понял, боец, что нужно ответить?
  - Ест одын нарад, - нехотя пошевелив своими пухлыми губами, отве-тил "любитель сладкого".
  Вообще, это было позорно, "стрёмно" - "точить втихаря" (то есть кушать, не поделившись со своими товарищами). Но наши эстонцы жили в собственном мире, по собственным правилам, постоянно кучковались вместе, о чем-то переговариваясь вполголоса...
  Удачей было сходить в увольнение ("увал"). В учебке в увольнении я был всего один раз, и то неудачно. Внеочередное увольнение мое было связано со знанием географии. Во время политических занятий с нашим взводом замполит Лакин безуспешно пытался выяснить у рядового Кари-манова, какие страны входят в НАТО.
  Кариманов, мелкий азербайджанец с огромной шишкой на носу, по-стоянно косил под дурака. Особо ему не нравилось заниматься спортом. Во время марш-бросков он часто падал на землю и, валяясь на земле, жа-лобно скулил:
  - Сансаст, сансаст (т.е. санитарная часть, больница), сэрдце болыт, я умыраю, командира.
  Позже мы вместе попадем служить на Дальний Восток. Там он мо-ментально преобразился. Понавешал на себя массу значков (в том числе и спортивных), ходил, важно растопырив руки, как пингвин. Он не любил вспоминать свое "спортивное" прошлое. И когда на вечерней поверке после фамилии "больного" я нарочно выкрикивал "сансаст, сансаст", Ка-риманов сильно злился.
  Для меня показ на карте натовских стран не составлял особого труда. Я неплохо знал политическую географию. Из всего нашего взвода я один из немногих мог быстро ответить на все вопросы замполита по поводу международной обстановки. Опешивший Лакин объявил мне увольнение вне очереди, и в следующее воскресенье я уже бродил по улицам не-большого украинского городка. Но новые ботинки, надетые в первый раз, быстро натерли ноги. И так, хромая, я ковылял по Могилёв-Подольскому. Это путешествие не принесло мне никакого удовольствия. Я испытывал большой дискомфорт. Моим самым большим желанием было, как это ни странно звучит, вернуться в родную казарму, надеть свои кирзовые сапо-ги и слиться с серой солдатской массой, ставшей мне родной за прошед-шие месяцы.
  Приятно было также получать письма, осознавая, что о тебе помнят. В один из февральских вечеров я получил аж семь писем!!!
  Особенно радостно было получать письма от родителей, понимая, что именно они ждут и помнят о тебе.
  Хотя не все письма приносили солдатам счастье. Были и письма от подруг, которые бросали своих возлюбленных практически сразу же по-сле проводов в армию. Забывали свои слезы, клятвы в вечной любви. И иногда обезумевшие солдаты в горячке совершали такие поступки, о ко-торых позднее наверняка жалели всю жизнь.
  Отношения с женщинами были также для молодых ребят одной из любимых тем разговоров. К некоторым приезжали подруги и даже жены. У многих были девушки, которые ждали (или пытались ждать) своих парней. Солдаты активно переписывались, показывали фотографии лю-бимых. У меня не было девушки, и кроме родителей никто не ждал из армии. Я нисколько не сокрушался по этому поводу - значит, всё у меня впереди. Чем занимается моя будущая подруга? Она не подозревает пока о моём существовании.
  Ожидание парня из армии часто заканчивалось разрывом, и многие солдаты сильно об этом переживали, вешались, стрелялись, убегали с оружием, желая разобраться со своим конкурентом и неверной девушкой. А если девушка дожидалась своего парня, то ему нужно было на ней же-ниться. Если не женился, были, наверное, обоснованные претензии: "Я тебя ждала два года, а ты на мне не женился, козёл! Я столько упустила из-за тебя!.." и т.д., и т.п. Короче, всё, что ни делается, - к лучшему!
  Конец учебки
  День за днём пролетали незаметно, оделяя нас радостями и пробле-мами. В апреле я успешно сдал экзамены в учебке, став механиком авиа-ционного вооружения 3-го класса. Начались отправки в боевые части. За некоторых ребят приезжали хлопотать их родители. Это были в основном жители Кавказа и Украины. Обхаживали, договаривались с нашими ко-мандирами о том, чтобы их чада попали в теплые места, поближе к дому. Хотя это носило единичный характер. Мне же было все равно. Ко мне никто не приезжал. Ехать в такую даль и хлопотать ради меня - этого не стоило, конечно, делать. В особой милости у командиров я не был, и по-этому по будущему месту своего распределения иллюзий не имел.
  В мае начались массовые отправки молодых специалистов в боевые подразделения. Вначале уезжали за границу, затем очередь дошла до час-тей, расквартированных в Советском Союзе. Казарма пустела. Нас стано-вилось всё меньше. Уже начало прибывать новое пополнение, набирал обороты призыв весны 1988 года. А меня всё не отправляли.
  Работая в подвале новой казармы, я оставил свой автограф: написал на стене ручкой "ДМБ 87-89 (осень) Барнаул". На память Украине. Сей-час Украина - суверенное государство. Учебку расформировали. На ее месте теперь базируются украинские пограничники, ведь рядом граница с не менее суверенной Молдавией. Возможно, какой-нибудь хлопчик, ра-ботая в подвале, прочтёт эту надпись, почешет себе затылок и спросит вслух - а что это такое, Барнаул? А может, эту надпись давно уничтожи-ли как напоминание украинскому народу "о годах оккупации Украины русскими". Хотя в советское время обитатели этого украинского городка (как и всей Украины) жили намного лучше, чем в городе Барнауле или в Приморском крае. Вот такой парадокс.
  И вот, наконец, этот памятный день настал. 8 июня 1988 года около 40 солдат со всей учебки построили на плацу. К нам вышел небольшого роста капитан. Он был неряшливо одет: мятые брюки, пыльные ботинки, слегка небрит, галстук замаслен. Его распухшее лицо с торчащими уси-ками выдавало любителя горячительных напитков. Построив нас, он представился капитаном Харьковым.
  - Вам выпала большая честь служить в Краснознаменном Дальнево-сточном военном округе, - пробубнил он. В течение 15 минут он "зали-вал" нам о прелестях предстоящей службы, обещал, что будем ездить до-мой в отпуск каждый год, в общем, кататься как сыр в масле. Но всё это оказалось, как выяснилось позже, пустой брехнёй. На следующий день мы уезжали на Дальний Восток.
  Последние часы в части. Я понимал, что больше здесь наверняка не буду, не увижу многих ребят, с которыми сдружился за полгода. Это - Александр Стайнов (г. Запорожье, Украина), Игорь Репкин (г. Нарва, Эс-тония), Тагир Махачев (г. Хасавюрт, Дагестан) и другие.
  Наше спальное помещение уже было полупустым. После отбоя мы с Гогой забрались на две пустующих кровати верхнего яруса. Разговарива-ли всю ночь. Я вышел в умывалку. Из распахнутого окна дохнуло свеже-стью. Вдали виднелись огни молдавского села Атаки, искрилась река Днестр. В тишине раздавалось лягушачье кваканье, как будто местные лягушки устроили мне прощальный концерт.
  Так я практически и не спал, только к утру немного. За час до подъё-ма меня разбудил дневальный. Умывшись, я быстро оделся и вместе с другими выпускниками-"дальневосточниками" направился к выходу из спального помещения. Обернувшись, увидел спящего каптёрщика Драня. Выходец с Западной Украины был правой рукой прапорщика Марченко. Он отвечал в роте за выдачу белья, портянок, мыла и др. Часто "гасился" в своей каптёрке от хозяйственных работ, был жаден и в общем не любим солдатами. Разбросав руки на кровати, он мирно посапывал (наверное, пересчитывая во сне свои полотенца и одеяла). Так и остался в моей па-мяти спящий Дрань.
  После раннего завтрака мы выстроились на плацу. Одетые в новень-кие парадки, с выданными недавно значками классности, со скрученными шинелями и вещмешками. Из нашей роты ехали я, Гога, Вано, Митя Ра-бан, Кариманов, узбек Рахимов и еще несколько солдат. Неожиданно на горизонте замаячил мой "любимый" командир взвода - старший лейте-нант Ватрушкин. Осмотрев наш внешний вид, он подошел ко мне и, ехид-но ухмыляясь, сказал:
  - Ну что, Суверов, Дальний Восток ждет своего героя.
  Это были его последние слова. Он развернулся и ушел воспитывать новое пополнение, наверняка повторяя при этом свое любимое изречение - "Вы у меня все калом пропахнете, скоты".
  За сутки мы доехали на поезде до Москвы. Наш провожатый, капитан Харьков, закрывшись в купе с гражданскими, играл в карты и пьянство-вал. Мы его особо не интересовали, чему были безумно рады. Больше трезвым до самого Хабаровска мы его не видели.
  Прошло полгода, и вновь я в столице. Но я уже был другим, стал сол-датом, "микродембелем". За моими плечами была учебка и оставалось еще полтора года службы. Но спешившим по своим делам москвичам это было, по-видимому, так же всё равно, как и полгода назад. Приехав в аэ-ропорт Домодедово, мы с Гогой купили мороженое на двоих, денег на большее не было. Каким вкусным оно мне тогда показалось, жаль, что было совсем маленьким.
  На большом самолете Ил-86 мы полетели в Хабаровск, по пути при-землясь в Норильске. Интересен зигзаг службы: из Барнаула, находяще-гося практически в центре Советского Союза, перебросили на западные рубежи нашей страны, после учебки - далеко на восток, охранять восточ-ные границы СССР. Остановка была в Норильске - заполярном городе, окруженном тундрой. Стоял полярный день, красный солнечный шар не-подвижно висел над городом. Немного побыв в Норильске, наш самолет взлетел, чтобы через несколько часов приземлиться в Хабаровске. Здрав-ствуй, Дальний Восток!
  
  Глава 2. ЛЕТО 1988 ГОДА
  
  Здравствуй, Дальний Восток!
  По прибытии в Хабаровск нас, погрузив в автомобили, повезли из аэ-ропорта в пересыльный пункт Љ 34. Он представлял собой ряд одноэтаж-ных казарм, внутри которых на старых деревянных нарах сидели и лежа-ли сотни вновь прибывших военнослужащих. Солдаты различных родов войск ожидали дальнейшего распределения. В нашей полутемной казарме висела большая, уже прилично истертая, карта Дальнего Востока с обо-значением различных населенных пунктов, в одном из которых мне пред-стояла дальнейшая служба.
  Находились мы здесь недолго. Прилетев утром, уже к вечеру практи-чески все разъехались по своим новым частям. Вано, встретившись с зем-ляками, расцеловался с ними, громко разговаривая о чем-то и иногда по-казывая своим толстым пальцем на сидящую в темном углу сгорбившую-ся фигуру Мити Рабана. Лишь в темноте иногда поблескивали его очки. Он затаился как мышь, предчувствуя неладное и стараясь быть незаме-ченным своим главным гонителем.
  Но не тут-то было. Страх Мити, как наркотик, пьянил Вано. Сигналы страха, как кровь для акул, были сигналом для нападения. "Достойный" представитель Кавказа понимал только силу, а слабых третировал, уни-жая их человеческое достоинство и получая при этом неописуемое на-слаждение.
  Несколько грузин неспешно окружили оцепеневшего от ужаса Митю.
  - Ты, чмо, совсем ох...ль? - Вано грозно сдвинул свои мохнатые бро-ви и ударил правой ладошкой по щеке Рабана. Другой грузин пнул его в спину. Удар был сильным и неожиданным, и Митя повалился на грязный казарменный пол.
  - Митя, казёль, ты запачкал мне ботинки! - прорычал Маргарашвили, наступив ногой на его руку. Митя взвыл от боли. Он полулежал на полу, на левой щеке проявлялся отпечаток оплеухи, на спине красовался отпе-чаток чей-то ноги.
  - Извини, братан, я не специально. Понимаешь, меня толкнули, - хо-луйски оправдывался Рабан. Достав из кармана носовой платок, он начал быстро вытирать ботинки толстого грузина, преданно глядя на своего "хозяина".
  Вано схватил ленинградца за волосы и, после недолгой тирады и не-скольких ударов, заставил языком слизывать грязь с его огромных боти-нок. Омерзительная сцена. Множество кавказцев сбежалось, громко и гортанно что-то выкрикивая.
  - Мытя, п...рас первый клясс. Здесь слюжит мой зэмляк, он в нарядэ, иды, мой туалэт, твар, - пнув его напоследок, прорычал довольный собой Вано.
  - Хорошо, Вано, только не нужно насилия, мы же цивилизованные люди, - заискивающе скороговоркой оттарабанил Митя, поправляя пра-вой рукой очки в толстой оправе. И в скором времени он, с тряпкой и ве-дром, под присмотром несколько грузин, выполнял всю самую грязную работу.
  Мы в это время с Гогой находились в дальнем углу казармы и изда-лека наблюдали эту сцену.
  - Сам виноват, как был чмом, так им и остался, - сказал Гога после минутного молчания.
  В это время к нам подсел земляк Гоги - Василий из Челябинска. Он служил на пересылке и повидал многое. Мы познакомились.
  - Добро пожаловать на Дальний Восток, - невесело ухмыльнулся
  он. - А знаете, как расшифровывается КДВО?
  - Конечно. Краснознаменный Дальневосточный военный округ, - от-ветил я.
  - Ошибаешься, Евгений. КДВО - "куда, дурак, вернись обратно". А этого урода, - он кивнул головой на Митю, - опустят в первую же ночь. Я слышал, что его с толстым биджо (грузин называли биджо, значит друг) отправляют служить в одну часть, где-то под Комсомольском-на-Амуре. Гиблые места. Ладно, мне пора идти. Служба! - пожав нам руки, он уда-лился по своим делам.
  Несмотря на нашу просьбу о совместной службе, Гогу распределили в село Возжаевку Амурской области, меня - в село Черниговку Примор-ского края, где находились авиационные части. Расставшись друг с дру-гом, мы пообещали писать друг другу. Но, написав ему несколько писем, ответа я так и не дождался. Больше мы с ним не виделись.
  Меня назначили старшим команды, отправлявшейся в Черниговку. Со мной следовали четыре человека: рыжий эстонец Матти Таска, ленин-градец небольшого росточка Андрей Кольцов, узбек Рахимов (по про-звищу Свинья, его лицо было похоже на свиное рыло), азербайджанец Кариманов (кличка Сансаст).
  Сев вечером на поезд Хабаровск - Владивосток, ранним утром мы должны были приехать на станцию Мучная, она же - село Черниговка. Наша группа ехала в общем вагоне, мимо проносились освещенные плат-формы каких-то полупустых станций, встречные составы, темные силу-эты холмов (сопок, как их здесь называли), речушек. Вагон раскачивало, мне не спалось.
  О чем я думал? Конечно, о новом месте службы, о пресловутой "де-довщине", о доме, о родителях и много ещё о чём. Так, в раздумьях, про-шла вся ночь. Под утро меня сморило, но разбудила проводница.
  Мы вышли, поёживаясь в утреннем тумане. Нас провожал казах Ха-санов (из моего бывшего 34-го взвода). Обнялись, попрощались. Он по-шел обратно в вагон, ему предстояло ехать до самого Владивостока.
  Вскоре мы прибыли в часть Љ 19745, дислоцировавшуюся в селе Черниговка Приморского края. Это был районный центр, довольно боль-шой населенный пункт, основанный переселенцами из Украины (откуда я прибыл) из-под города Чернигова.
  Приехали мы на новое место службы 12 июня 1988 года. Пройдёт не-много времени, и некогда великая держава СССР рассыплется, как кар-точный домик, а этот день станет Днём независимости России. Кто мог об этом тогда знать! Как все в этом мире непрочно, нестабильно.
  Узнав у редких прохожих, где находится часть, мы подошли к КПП. Небольшой белый забор тянулся вдоль дороги. За ним располагался дос-таточно большой гарнизон, насчитывавший семь частей. Здесь размеща-лись полк штурмовой авиации (где мне предстояло служить), рота охра-ны и батальон связи данного полка, вертолетный полк, рота охраны, рота связи этого полка и часть беспилотных самолетов-разведчиков. Полк штурмовой авиации называли "новым" полком (он образовался в 1985 году), а вертолетный полк - "старым".
  Подойдя к КПП, я постучал в окно. Через некоторое время показалось заспанное лицо дневального. Открыв дверь, зевая, он недовольно посмот-рел на нас и спросил:
  - Вы кто такие?
  Я молча протянул ему наше предписание. Пошевелив губами и по-морщив лоб, он прочитал вслух - воинская часть 19745.
  - А это где? - удивленно смотрел он на меня.
  - Ты же здесь служишь, ты и должен знать.
  Подумав немного, он пошел в соседнюю комнату, откуда раздавался чей-то храп.
  - Товарищ прапорщик, товарищ прапорщик, - тормошил он чьё-то горообразное тело. - А где находится войсковая часть 19745?
  - Долбо...б, это же "новый полк", - пробурчал товарищ прапорщик и мгновенно отключился, досматривая сон.
  Объяснив нам, как добраться до казармы, дневальный быстро закрыл дверь КПП и продолжил "давить массу", то бишь спать.
  Прежде чем попасть в казарму, нужно было пройти жилищный мас-сив, где жили офицеры и прапорщики со своими семьями. Это несколько пятиэтажных "хрущёвок", дом офицеров и гарнизонный магазин.
  Мы шли молча по асфальтированной дороге вдоль пятиэтажек-"хрущёвок". Туман рассеивался, вовсю стрекотали сороки, приветствуя нас. "С новым местом службы, ребята! - наверное говорили они. - Ну и хлебнёте вы здесь горя!"
  Вскоре мы подошли к месту своей дислокации. Наша казарма имела мрачный вид. Массивное трехэтажное здание, построенное в 1936 году (об этом свидетельствовали цифры "1936" и красная звезда), украшала статуя И.В. Сталина перед входом. Однако вскоре ее убрали - шел 1988 год, третий год "перестройки". Старые стены казармы многое видели на своем веку. Если бы они умели говорить, они поведали бы не одну пе-чальную историю.
  Перед входом в казарму стоял какой-то азиат. Началось бурное бра-тание с Рахимовым и Каримовым. Каримов хоть и был азербайджанцем, но прекрасно понимал, о чём говорят, и его понимали. Азербайджанцы, узбеки, киргизы, казахи, туркмены, таджики были тюрками, прекрасно понимали друг друга, язык у них схож, да к тому же они мусульмане.
  Это у нас в России безбожная богоборческая политика приносила свои ужасные плоды. Православие практически растоптали (все мои зна-комые и их родители были атеистами), уничтожили. Партийная пропа-ганда пыталась сделать из нас Иванов, не помнящих своего родства. Коммунистические деятели вообще хотели заменить термин "русский народ" на "советский", а "настоящую" историю страны отмерять с 1917 года.
  А многие тюрки в СССР (и не только они) оставались мусульманами, сохраняя свою веру. Многие из них не причисляли себя к серой массе, называемой "советский народ". Еще в учебке один дагестанец рассказы-вал, как отец заставлял его пять раз в день на коврике молиться Аллаху. А я же был в то время некрещеный и ни разу, к большому сожалению, по-рога церкви не перешагивал. Ведь религия - это жизненный стержень, который указывает путь и спасает человека в трудную минуту.
  В боевом полку несколько таджиков, разоткровенничавшись, без обиняков заявили, что поднимутся по первому зову против неверных, "встанут под зеленное знамя ислама". И это после семидесяти лет совет-ской власти! Какой здесь "новый советский человек", какой интернацио-нализм, о чём нам с детства твердила наша пропаганда? Не удивительно, что так быстро рухнул Советский Союз.
  Конечно, мои наблюдения носили частный характер. Кто-то может опровергнуть меня и привести массу доводов и примеров. Но я не прово-жу научное исследование, это лишь передача моих субъективных ощу-щений, воспоминаний, размышлений. Однако не всё было ладно в нашем "королевстве".
  Почему те же узбеки, азербайджанцы, грузины и т.д. поддерживают друг друга, стараются помочь чем-то? Русские же живут сами по себе. Пока нерусские унижают одного русского, остальные безразлично взи-рают из-за угла. Лишь бы меня не тронули, моя хата с краю. Но проходит время, и этого болвана всё же где-то месят толпой. Почему так? Одно-значного ответа у меня до сих пор нет. Некоторые говорят - русских мно-го, поэтому они и не дружны. Ерунда. В часть, куда я прибыл, славян бы-ло где-то процентов 35%, и особой дружбы среди них не было. Разбитые по группкам, они жили своей жизнью, часто враждуя друг с другом. Азербайджанцев же в гарнизоне было огромное количество. Они роились вместе, чувствуя свое численное превосходство, и наглели. Большинству офицеров на национальные проблемы в гарнизоне было глубоко напле-вать, а некоторые просто не хотели связываться с кавказцами. Куда про-ще материться на хлипких русских солдатиков, тут они были "героями". По крайней мере, за полтора года службы здесь я не заметил попыток как-то решать эти проблемы. Индивидуализм и высокое самомнение - наверное, основная причина в разобщенности многих русских, украинцев, белорусов (славян).
  ...Наконец мы поднялись на третий этаж, где располагалось подраз-деление. Открыв старую, тяжелую, обитую железом дверь, мы оказались в полумраке. Приглядевшись, я заметил в углу сгорбившуюся фигуру солдата, мывшего пол. Как выяснилось позднее, это был рядовой Акопян, будучи дневальным, он убирал территорию. Фигура его была комичной: небольшого роста, пухленький, с холеным ручками и большим носом, он очень любил поговорить, этот парень из Еревана. Чем-то он напомнил мне Козликовского. И так же, как и его украинский "близнец", Акопян очень хотел стать комсоргом роты, правда, этого ему не удалось.
  Напротив входной двери находилось окно с надписью "Дежурный по части". Там круглосуточно находился офицер, но на порядок это не все-гда влияло. В то утро дежурным по части был капитан Гастарёв. Худоща-вый, сутулый Гастарёв отличался невысоким интеллектом и среди солдат слыл "пуленепробиваемым мальчиком".
  - Акопян, поднимай каптёрщика! - прокричал капитан. - До подъёма ещё полчаса, молодняк прибыл.
  Через несколько минут вслед за дневальным вышел зевающий солдат с огромным фонарем под глазом. Физически он был очень развит - высо-кий, широкоплечий, и его синяк меня сильно озадачил.
  - Ну как здесь житуха? - спросил я его.
  - Мрачно, - лаконично ответил он и невесело ухмыльнулся, - вешай-тесь!
  Оптимистическое начало. Как выяснилось позже, это был мой земляк, сибиряк, славный парень. Звали его Евгений Катков, родом он был из Ир-кутской области.
  Переодевшись, мы сдали свои парадки, которых больше не увидели. В этот же день дембеля бесцеремонно забрали их у нас, приговаривая: "У духов новые возьмете, нам они нужнее". Единственное, что удалось со-хранить, это значок третьей классности, да и тот позднее украдут.
  Вскоре мы уже шагали в строю на завтрак в столовую. Старослужа-щие шли последними, молодые впереди. "Выше ногу!" - кричали они, пиная по ногам впереди идущих. Я шел первым и ногу сильно не подни-мал - уже отслужил полгода, позади учебка, а здесь начинается все сна-чала.
  Столовая представляла собой небольшое одноэтажное здание. Заходя внутрь, я был просто шокирован. В углу пятеро азербайджанцев мочали-ли какого-то солдатика, все больше зверея от его страха.
  - Я твой мама е...ль, я твой сестра е...ль, я Москва рот е...ль, - кри-чал ему какой-то азербайджанец.
  Этого никогда не покажут по телевидению, об этом не напишут в га-зетах. У нас в стране всё отлично, семимильными шагами приближаемся к светлому будущему, кругом братская любовь народов СССР. Циничная ложь!
  В самóм обеденном зале творилась какая-то суета. Мало было евро-пейских лиц, что, конечно, не очень радовало. Старослужащие уселись по нескольку человек за стол, остальные ринулись без всякой команды в бой за пищу.
  Столы были старые, исполосованные ножами различными надписями (типа "Грозный!! ДМБ 79 весна" или "Якутск ДМБ 80 осень" и т.д.), и накрывались на десять человек. На столах стояли металлические чайники (битые, старые, со сломанными ручками) с какой-то темной жидкостью, слабо напоминающей чай, кастрюли с перловой кашей, по две булки хле-ба и тарелка подливы с несколькими кусочками мяса. С диким криком несколько человек бросились к столу. Ругаясь на непонятном языке, они рвали хлеб, запихивали в рот грязными руками кусочки мяса. Кроме бес-цветного чая мне ничего не досталось. Перловку здесь вообще никто не ел, это было "западло". Это "табу" - запрет. Перловку есть нельзя. Точка.
  Напротив нас завтракали молодые солдаты из другой части. К ним подошел вразвалочку какой-то сержант-узбек и без разговоров сильно пнул снизу по крышке стола кирзовым сапогом.
  - Прием пища конэц, уроды, встать!!!
  Посуда подпрыгнула вверх, остатки пищи расплескались, поражая хлебными крошками, перловкой, каплями супа и чая испуганных и го-лодных солдат. Их форма была облита супом и испачкана перловкой, что вызвало дикий хохот резвящихся "дедов".
  В тот день обед мне не достался. Здесь за хлеб насущный нужно бо-роться. Настроение было паршивое, как будто в преисподнюю попал, а многочисленные жители Кавказа и Средней Азии напоминали злых, без-жалостных чертей.
  Этот первый день, мне казалось, длился целую вечность. 12 июня 1988 года было воскресенье, но выходной выдался далеко не для всех. После завтрака нашу прибывшую команду заставили скрести стеклом старые полы. Скобля грязь осколками стекол, мы затем мастикой пыта-лись придать всему какой-то нормальный вид. Работали до обеда. После обеда все заступили в наряд по кухне.
  Распределили меня в мойку. Здесь стояло несколько старых ванн (в них когда-то кто-то купался), где мыли посуду. Изредка приезжала водо-возка, из неё в огромные бачки накачивалась вода. Грязные стены с пол-зущими здоровенными тараканами, чьи-то дикие крики, раздающиеся в столовой и в округе - так заканчивался первый день моего пребывания в новой части. К вечеру удалось немного покушать, настроение приподня-лось. Ко всему человек привыкает.
  Вот и вечер. Наряд сделал всю работу и направился в казарму отды-хать. Меня оставили закрыть столовую и выключить свет. На улице было темно. Сильный ветер раскачивал высокие тополя, я с трудом нашел до-рогу в казарму и вскоре уснул, полный впечатлений. Завтра будут другие события, возникнут новые проблемы. Но это будет завтра, а теперь нужно просто спать. Так прошел мой первый день на новом месте службы.
  Дедовщина
  В конце восьмидесятых годов двадцатого века, во времена так назы-ваемой "гласности", в нашем обществе начинали обсуждать проблемы "дедовщины". О неуставных взаимоотношениях начали писать в газетах, снимались передачи, говорили многочисленные знакомые, отслужившие когда-то в нашей армии.
  Солдаты срочной службы делились на пять разрядов, в соответствии со своим призывом.
  1. "Духи" - молодое поколение, не прослужившее еще полгода. Са-мая бесправная категория.
  2. "Щеглы". Срок службы от полугода до года.
  3. Третья категория - "фазаны". Они уже отслужили год.
  4. Во главе солдатской иерархии стояли "деды" - старослужащие, более полутора лет находящиеся в вооруженных силах.
  5. Дембеля - после приказа министра обороны о демобилизации на-ходящиеся еще в войсках и ожидающие отправку домой. В принципе, уже гражданские люди. Хотя дембель для некоторых затягивался на долгие месяцы. Это зависело, как правило, от отношений с командованием.
  В разных родах войск название призывов было разное, но суть одна. В нашей части "дедовщина" в классическом понимании (социальное по-ложение солдата должно улучшаться благодаря переходу от одной кате-гории к другой) отсутствовала. Причина этого, на мой взгляд, была в большом количестве солдат-неславян (славяне их называли "чурки", "черные", "папуасы"). Они всячески поддерживали своих земляков (так называемое "землячество") вне зависимости от периода службы.
  Сформировалась лагерная атмосфера, так как призывалось множество уголовников, приносивших свои "понятия" в солдатскую среду. У жули-ков своя философия, своё понимание жизни. Начавшаяся в Советской Армии кампания по борьбе с "дедовщиной" внесла свою лепту.
  Нам, прибывшим 12 июня 1988 года, в какой-то мере повезло: на мо-мент прибытия все наши "деды", человек десять, сидели на гарнизонной гауптвахте, или "киче", как её называли.
  Ленинградец рядовой Лунов (моего призыва), не выдержав издева-тельств со стороны старослужащих, пожаловался руководству части. По-казав многочисленные синяки, он рассказал, как после отбоя совершал "полеты" - изображая самолет, бороздил просторы казармы, получая оп-леухи со всех сторон, совершал "прыжки" - в каптёрке забирался на верхнюю полку и прыгал вниз, укутавшись простыней как куполом па-рашюта. Лидером старослужащих был Лисов (Лис). Высокий, здоровен-ный детина, русский, живший в Латвии. Он был явным неформальным лидером, среди сослуживцев пользовался авторитетом. С законом не ла-дил еще на гражданке и имел условную судимость. Был он жестоким к людям, но очень любил животных, особенно кошек. В казарме жило че-тыре кисы - любимицы Лиса. Дневальные носили им еду и под его кон-тролем кормили животных.
  "Дискотека" была одним из любимых развлечений Лиса: в каптёрке включали магнитофон и несколько "молодых" изображали оркестр - сак-софон, бас-гитара, барабанщик (им был всегда Крячкунов) и т.д., другие изображали танцующих. В это время в каптёрку заходили пьяные старо-служащие - это были хулиганы. Спустя несколько минут начиналась дра-ка, а точнее, избиение "молодых". Старались не бить по лицу, дабы не оставлять следов, что не всегда удавалось.
  Отличался Киркин (небольшого роста, сбитый боксер-любитель из Абакана, мой земляк - тоже из Сибири). После выпивки и анаши у него сносило "крышу", он начинал всех месить под модные ритмы зарубеж-ной эстрады, наверное, предвкушая встречу с родным Абаканом. Он тан-цевал один, в боксерской стойке отрабатывая удары в воздух, - все по-тенциальные мишени были уже повержены и находились в лежачем по-ложении.
  В одном из таких "концертов" сильно досталось "гитаристу" Лунову, Удар кирзового сапога Лиса (45-го размера) пришелся в хилую грудь ле-нинградца, после чего житель города на Неве оказался в углу каптёрки, уткнувшись лицом в кучу грязного тряпья, на мгновенье отключившись.
  В июле Лиса посадят в дисбат. Дисциплинарный батальон ("дизель") находился в Хабаровском крае, в городе Советская Гавань. Отсидит (дис-бат - та же тюрьма, но, говорят, еще хуже) он год. После возвращения его трудно было узнать. Он сильно сдал, подорвав своё здоровье в дисбате. Рассказывал, что порядки там зоновские: работа адская (бегом с носилка-ми бетона), строевые занятия - до обмороков, короче, труба. После того как "закрыли" Лиса, у "дедов" сильно поубавилось желания проводить массовые и постоянные экзекуции.
  Таким образом, различие по призывам сохранялось, но иногда оно было достаточно размыто. Например, в "старом" полку служил солдатик по кличке Чебурашка - зашуганное существо с сильно затянутым ремнем, в грязной мешкообразной форме. Он выполнял всю тяжелую работу и жестоко эксплуатировался, особенно "черными братьями". Так он отслу-жил полтора года, но оставался "духом" со стажем.
  На новом месте службы маховик времени начал постепенный разгон. Сперва мне здорово помогло, что я был родом из Барнаула. Весной ушёл на дембель отслуживший "срочку" мой земляк-барнаулец Олег Крупин. По рассказам "дедов", он отличался огромной физической силой и сме-лостью. Во время массовой драки с гражданскими (осужденными на ра-боты "химиками") на КПП Олег вырубил троих человек.
  Кстати, местные относились к солдатам значительно хуже, чем на Украине, - сказывалось огромное количество частей в Приморье (рядом Китай, американские базы в Японии и Южной Корее), а также высокий процент осужденных среди местного населения. Рассказывали, что за год до моего прибытия в ресторане наши прапорщики сильно подрались с местными жуликами - те пришли разбираться, и получилась хорошая за-варуха. Были раненые с обеих сторон.
  Короче, память о себе Крупин оставил хорошую, и "деды" остолбе-нели, узнав, что я из Барнаула, долгое время меня вообще не трогали. В одну из июньских ночей дневальный позвал меня в каптёрку. За большим столом сидели Лис, Киркин, узбек Нуржастинов (большая голова, длин-ные усы и небольшое тельце напоминали мне таракана, позднее это про-звище приклеится к нему намертво). Они пили чай с пряниками, ели жа-реную картошку и слушали музыку.
  - Ты вроде с Барнаула? - спросил Лис, пристально посмотрев на ме-ня.
  - Да, - ответил я.
  - А Олега Крупина знаешь?
  - Барнаул большой, там более полумиллиона человек.
  - Ты зачем этого чмыря, Лунова, прессанул? (Будучи вместе в наряде он отказался работать и прошипел, что пожалуется на меня начальству, за что получил от меня в глаз. Под глазом у Лунова образовался синяк).
  - Я был дежурным по роте, он отказался мыть умывальник и сказал, что, если буду его заставлять, он пожалуется "шакалам" (так звали офи-церов). Ему замполит пообещал свое покровительство, после того как он на тебя пожаловался.
  - Лунов - чмо конченное, и ты правильно поступил, но "шакалы" ме-ня начнут напрягать, а мне светиться сейчас не канает.
  - Мы с ним одного призыва. Если будут проблемы, я отвечу.
  - Ладно, вроде пацан ты правильный. А звать тебя будем "сухарём". Суверов - значит сухарь, это канает, - сказал Лис и замолчал, смакуя ска-занное. (Хотя это "погоняло" так ко мне и не прилипло, а после того как "закрыли" Лиса, о нём быстро забыли).
  Меня явно недолюбливал узбек-"таракан", ему не нравилось, как ему казалась, слишком независимое мое поведение. Все же "таракан" пытался на меня "наехать". "Тараканчику" не нравилось, что я не пресмыкаюсь ни перед кем, начинаю показывать зубы, становлюсь слишком самостоя-тельным.
  Спустя несколько дней после ночного разговора в каптёрке он, при-хватив для храбрости еще одного узбека, завел меня в ленкомнату, на разборки. Ленинская комната предназначалась для политинформаций, занятий по политической подготовке, но ночью там проходили многочис-ленные выяснения отношений. На ночь она не закрывалась, а утром там можно было "загаситься" от зарядки, поспав несколько минут на стульях до завтрака.
  Ударив меня пару раз по груди, он начал тихо говорить, что я должен выполнять все поручения старослужащих, ведь я отслужил полгода, - "Вот будешь "дедом", станет твоя жизнь мёдом".
  - Сувер, ти щегóль, ти должень щурщать. Ти понял? А? Дедющкой станещь, балдеть будещь, тащиться будещь. Ти поял? А?
  - Слушай, Нуржастинов, хватит меня "лечить" всякой туфтой. Рус-ские должны выполнять всю грязную работу - они же молодые, а тот же Рахимов ничего не делает, он же ваш земляк! И так везде, какая же здесь дедовщина? Да пошли вы на х...й! - сказал я и вышел, махнув рукой. Разборок после этого не последовало. "Таракан" меня больше не доста-вал.
  Дембеля
  Во время моего прибытия в доблестный отдельный штурмовой полк ещё оставались несколько дембелей весеннего призыва 1986-1988 годов. Заканчивался июнь, а они всё ещё оставались в части, маясь, не находя себе места и предвкушая гражданскую жизнь.
  Запомнился своей неординарной внешностью младший сержант Подшивалов из Якутска. В первый день моего прибытия я увидел его, слонявшегося от безделья по казарме. Чуть выше среднего роста, "нака-чанный", он ходил, поигрывая своими бицепсами. На правой руке красо-валась татуировка с голой девушкой в лётной фуражке и надписями "КДВО" и "ВВС". Любимым элементом его костюма были подтяжки, они символизировали, по его мнению, гражданскую жизнь (джентльмен-ский набор "дембеля" - подтяжки и плоский пластмассовый чемодан, называемый "дипломатом"). Он постоянно их теребил, легонько оттяги-вая.
  Прохаживаясь мимо нас, когда мы стеклышками чистили древний, грязный казарменный пол, вертя вокруг своей руки кожаный солдатский ремень, он напевал популярный тогда куплет - "Какой тяжелый день, а-а-у-у-а, какой тяжелый день", при этом цедил: "Вешайтесь, уроды". Перед-ние зубы у злого дембеля полностью отсутствовали, выпирали лишь зо-лотые клыки. Подшивалов постоянно обсуждал свое возвращение домой на север, по реке Лене на пароходе. Его путь домой лежал куда-то на край земли. Его уже ничего не заботило, кроме скорейшей отправки в Якутию. Изредка рассказывал нам, как тяжело было ему служить, что была жест-кая дедовщина, которую мы и в страшном сне и не увидим, что у нас не служба, а малина.
  Вторым остававшимся в нашем подразделении дембелем был сер-жант Миркин, уроженец Саранска (Мордовия). Был он небольшого роста, служил в группе авиационного вооружения и позднее рекомендовал меня капитану Колкому.
  В один из летних дней Миркин подвел меня к какому-то капитану (как позже оказалось, Колкому):
  - Товарищ капитан, замену нашел. Хороший парень, сибиряк, в учеб-ке обучался на вооружейника, правда, на МИГах.
  Колкий мельком посмотрев на меня, сказал:
  - Ладно, берём в нашу группу.
  Хотя перед этим произошел у меня с Миркиным неприятный инци-дент. После нескольких дней службы на новом месте я заступил в наряд - дежурным по роте. Я должен был отдыхать днём (ночью нес службу). Раздевшись, засунул штык-нож с ремнем под подушку. Спал немного. Проснувшись, не обнаружил штык-ножа. Это, конечно, ничего хорошего не сулило. Вспомнил, как в учебке мы целый день руками перебирали снег у казармы, когда один боец во время тревоги потерял штык-нож. Подозрение в краже пало на Миркина, я вспомнил, что в пустой казарме находился именно он. И мотивчик был - к дембелю решил себе подарок сделать. На мою просьбу вернуть штык-нож Миркин отвечал вызываю-ще:
  - Это не я! Докажи. Ты чё, вообще оборзел, душара! Да ты знаешь, что я с тобой сделаю за такую предъяву?!
  Он быстро говорил, не сводя с меня взгляда. Наверное, хотел загип-нотизировать, но всё было тщетно - я твердо стоял на своем. После не-скольких минут тягостного разговора, он всё же отдал штык-нож. С тех пор, будучи в наряде, я никогда больше во время сна не оставлял штык-нож под подушкой, для этого существовала оружейная комната.
  У третьего дембеля - чукчи рядового Рахтувье срок службы заканчи-вался весной 1988 года. Небольшого роста, призванный из Чукотки, он был последним оставшимся дембелем, но по своему социальному поло-жению еще оставался "духом" со стажем, выполняя многочисленные грязные работы. Этим летом солдат в нашем полку катастрофически не хватало, до приезда молодого пополнения он два месяца бессменно был дневальным по роте - "вечным дневальным". Рядом с тумбочкой дне-вального стояла раскладушка, на которой иногда отдыхал чукча-солдат. В день его отправки домой каптёрщик азербайджанец Омар-оглы бросил ему грязную, рваную парадку, стоптанные башмаки 45-го размера (явно не по ноге) и огромную кривую фуражку. На слабые возражения чукчи он на прощанье ответил несколькими ударами в лицо и пинком выбросил Рахтувье из каптёрки.
  - Сабака, чмо, чукча - чюрьбан, пщел на х..й, казёль. Динама чиев вратарь Пеле, имя существительное, оканчание на а, я... Я Омар-оглы - каптёрчик, дилявой чилявек!!!
  Рахтувье растянулся на грязном полу около тумбочки дневального, на спине красовался отпечаток омаровского сапога, левое ухо было красным и постепенно распухало, вокруг валялась его "парадная" форма одежды. Вот так иногда уходили дембеля.
  Новые "боссы"
  Младшими командирами нашего подразделения в этот период были выходцы из Средней Азии. Физически расправиться они со мной не ре-шались. После моей беседы с Нуржастиновым они еще больше пытались меня загонять по нарядам и хозяйственным работам, но это всё было так мелко, я терпел. Хотя, конечно, тяжело и несправедливо. Я - из наряда в наряд, а их земляки моего призыва постоянно ходили в увольнение.
  Моим командиром отделения стал рядовой Нуржастинов. "Таракан" совсем обозлился после неудачной "воспитательной" беседы со мной. Он начинал докапываться до разных мелочей. Постоянно назначал меня уборщиком в кубрике (после подъема уборщики приводили в порядок спальное помещение), чаще других (особенно его земляков) ходил в на-ряды и в течение всего лета ни разу не был в увольнении. Зато все узбеки и киргизы младших призывов практически каждое воскресенье отправля-лись на отдых.
  Колоритной фигурой был командир второго отделения рядовой Ай-маров. Киргиз по национальности, он был чем-то похож на злого кочев-ника из мультфильмов про татаро-монгольское иго. Небольшого роста, кривоногий, с огромным круглым лицом и неровными зубами - довольно забавный. Он постоянно кричал, отдавал глупые команды, но фишкой его были быстро повторяющие выражения: "Бистрей - живей, бистрей - жи-вей, бистрей - живей!!!" Руководство людьми ему напоминало, наверное, выпас овец, и он - "великий" и "неповторимый" пастух Аймаров - был настолько важен, что напоминал раздувшегося павлина.
  Заветной мечтой его были сержантские лычки. Быть сержантом для него значило стать важным баем, хозяином огромного стада баранов. На-девая парадку (в увольнение или в наряд по КПП), он с вожделением примерял погоны младшего сержанта, предвкушая, как девчонки от этого будут падать штабелями. Он просто светился от счастья, долго вертелся около зеркала, напевая какие-то веселые киргизские мотивы. Но сержан-том так и не стал, несмотря на все свои титанические усилия, и уехал на дембель рядовым, в разукрашенной, как новогодняя ёлка, парадке, с ком-плектом сержантских погон в кармане. Он наверняка всё-таки их наце-пил.
  Большое удовольствие испытывал "младший сержант" Аймаров, слушая, сколько дней ему осталось служить до приказа. Приказ министра обороны СССР об увольнении из рядов Вооруженных сил в запас отда-вался дважды в год (в марте и сентябре). Этот приказ больше всех ждали "деды", после его издания они становились фактически гражданскими людьми. В Советской Армии существовала негласная традиция - отсчет 100 дней до приказа.
  Для осеннего призыва приказ печатался в газетах в конце сентября, стодневка начиналась где-то в июне. В этот день многие "деды" подстри-гались налысо - "под ноль". По традиции они должны были отдавать свое масло младшим по призыву (им еще служить и служить), хотя дале-ко не все соблюдали эти традиции. И вот - идет стодневка, и "дедушки" часто спрашивают у младших призывов: сколько дней до приказа? И те в ответ должны точно сказать, например 56 дней. Ошибка в сроке строго наказывалась.
  После начала "стодневки" у Аймарова что-то переклинило в его моз-говом отсеке. Он стал еще более агрессивным и непредсказуемым. В на-шей казарме обитали кошки Лиса, но после его отправки в дисбат о них уже никто не заботился.
  В один из августовских дней "младший сержант" Аймаров, "закинув насвай" (насвай - слабонаркотическое средство зеленого цвета, кладется под язык; его употребляли в основном уроженцы Средней Азии), в умы-вальнике поймал шатающегося голодного кота (из отряда Лиса). Схватив его за шкуру и поднеся к своему лицу кошачью морду Аймаров заорал ему прямо в ухо:
  - Сколько днэй до приказа?! Бистрей - живей! - и стал синхронно да-вить на хвост бедному дрожащему животному, при этом морща лоб и ше-веля губами. Он тщательно считал каждое кошачье "мяу". Но то ли кир-гиз с арифметикой не ладил, то ли не рассчитал силу нажатия на хвост зверька, кот мявкнул на один день больше, что сильно рассердило Айма-рова. Он со всего маху ударил кирзовым сапогом прямо в глаз коту. Кот от сильного удара несколько раз перевернулся в воздухе и с силой припе-чатался к стенке умывальника. Кошачий крик был такой силы, что из ка-зармы выскочил спавший дежурный по части. Кот пулей вылетел на ули-цу в открытую кем-то дверь.
  Позже его видели возле офицерской столовой. Он поправился, прав-да, глаза у него уже не было, он вытек. Кот этот получил прозвище "Нельсон", больше он и близко не подходил к казарме, опасаясь быть пойманным другим "эрудированным" солдатом.
  Заместителем командира взвода и старшиной роты были также узбе-ки, и они не упускали случая отправлять меня на самые тяжелые и гряз-ные работы. Им не нравилось моё поведение - ведь я не "чморился", не пресмыкался перед ними. Физические методы устрашения на меня не действовали (да и побаивались "деды" в дисбат угодить). Вот и ставили меня практически через день в наряды или отправляли на самую грязную работу, в то время как их земляки моего призыва регулярно ходили в увольнение, получая всемерную поддержку от наших младших команди-ров.
  В полку я попал в группу авиационного вооружения, правда, самоле-ты были другие - Су-25, штурмовики. Командиром этой группы был ка-питан Колкий, самодовольный и властный, его не заботило существова-ние солдат, и относился он к ним достаточно презрительно. Любил очень охоту. Брал с собой охотничье ружьё и бродил в поисках добычи, пока его подчиненные выполняли профилактические работы, такие, как чистка авиационных пушек. В конце августа его перевели в другую часть, куда-то на Камчатку.
  Новым командиром группы авиационного вооружения стал старший лейтенант Трунин. Небольшого роста, славный парень. Не сачковал, ра-ботал со всеми, пытался как-то улучшить наш быт. Пару раз с аэродрома всей нашей группой даже выезжали на местный пляж купаться. Он оста-вался моим командиром до самого дембеля. Но с ним мы пересекались лишь на полётах или на профилактических работах. Трунин был холо-стяк, хотя ему было чуть за тридцать. Любил он рассказывать о своих по-хождениях в отпуске. Часто ездил в Сочи, где оставлял все заработанные за год средства, о чем ничуть не жалел.
  Офицерам и прапорщикам Советской Армии предоставлялось право ежегодного бесплатного проезда в любую точку Советского Союза вме-сте со своей семьей.
  Командир полка полковник Мерзухин временно отсутствовал. Наш штурмовой полк под его командованием воевал в Афганистане уже больше года. Базировалась часть в городе Баграме, где был большой аэ-родром. Прибудут они из командировки лишь в начале 1989 года. По вы-сказываниям многих офицеров-летчиков, Мерзухин особой храбростью не отличался, в боевых вылетах не участвовал.
  В Черниговке осталась всего одна эскадрилья, немного офицеров во главе с майором Шепетовым. Но он также особого рвения не проявлял, по крайней мере, по отношению к солдатам срочной службы. Бардак в части, да и в гарнизоне, был неописуемый, самый пик пришелся на осень. Лич-ный состав был никому не нужен и практически никем не контролиро-вался.
  Служба
  Служба моя заключалась в обеспечении полетов, профилактической работе, заступлении в многочисленные наряды. Пока полк находился в Афгане, полетов было немного: основная масса самолетов стояла на кон-сервации, летала лишь одна эскадрилья.
  Во время учебных полетов нужно было успевать заряжать снарядами авиационную пушку ГШ-23, вешать авиабомбы и блоки НУРСов (не-управляемых ракетных снарядов), также нужно было менять пленку на фотопушке.
  Полеты были дневные и ночные. Гул двигателей, запах керосина, взлетающие и садящиеся самолеты на фоне приморских сопок - так про-ходили полеты.
  Наряды были следующие: караул, караул на гауптвахту, наряд по кухне, по роте, КПП. Караул охранял многочисленные склады, разбро-санные по всему гарнизону. Прибывая на армейском "Урале" к складу, иногда не сразу удавалось найти часового. Он сладко спал где-нибудь, нежно обняв автомат, что строжайше запрещено, но что поделать, ведь было тепло.
  Тем летом один часовой из роты охраны (только призвался на служ-бу) застрелил насмерть местного восемнадцатилетнего парня. Местные жители часто шмыгали по военным объектам. Молодой солдат с одного выстрела попал ему прямо в сердце, хотя на стрельбах не мог попасть даже в мишень. И так не очень хорошие отношения с местным населени-ем после этого случая еще больше ухудшились.
  Как и в учебке, в карауле я часто думал о своей прошлой жизни, о се-годняшнем дне, строил планы на будущее, обходя, например, по пери-метру огромный склад вооружения или ГСМ.
  На охрану гауптвахты я первый раз заступил в конце июня. Это была гарнизонная гауптвахта, где содержались под стражей солдаты, совер-шившие какие-то либо проступки или преступления (неуставные взаимо-отношения, побеги, самоходы и получившие дисциплинарные взыска-ния).
  На "киче", или "губе" (гауптвахте), было пять камер (одна для пред-варительного заключения, одна для сержантского состава и три общие), комнаты для отдыха наряда, маленький дворик, туалет. Рядом с "кичма-ном" образовалось небольшое болотце, куда сливали остатки пищи.
  Мой первый караул. Стояла теплая дальневосточная ночь, светила луна, от сортира нестерпимо несло нечистотами. Тусклый лунный свет освещал на стене написанный мной "Боевой листок". Какой-то азербай-джанец что-то угрожающе кричал, стуча сапогом о металлическую дверь, пытаясь вытащить свои кривые, грязные пальцы из-за неровного отвер-стия, называемого глазком. Короче, романтика.
  В наряд по роте я в большинстве случаев заступал дневальным. Глав-ным здесь был правильный выбор территории. Самым "клёвым" счита-лась уборка ленинской комнаты и бытовки, на втором месте - лестница и спальное помещение, и самой позорной и тяжелой была уборка умываль-ника и помещения, где находился пост дневального, здесь проходили по-строения роты. Почему уборка умывальника не котировалась? Дело в том, что умывальник часто использовали в качестве отхожего места, ведь туалет был на улице. Нужно было спуститься с третьего этажа, выйти на улицу, перейти дорогу и попасть в нужное место.
  Особенно любил там отлить небезызвестный Аймаров. Подъем, ран-нее утро. Солдаты, зевая, тянутся в умывальник с полотенцами, туалет-ными принадлежностями и видят там знакомую картину - облегчающе-гося с блаженной улыбкой Аймарова. Он и его многочисленные земляки "облюбовали" крайний умывальник. Южные ребята так старались, что раковина сильно пожелтела, вокруг кружился рой мух, стоял смрад. Уборка умывальника считалась позорной, лишь "чмори", находящиеся в самом низу солдатской иерархии, убирали его. Это были отверженные. На них кричали, их пинали, заставляя работать. Грязные, забитые, они готовы были на всё, лишь бы их оставили в покое. Тот же Аймаров после посещения умывальника налетал на бедного солдатика с криками:
  - Почэму умывальнэк воняэт? Убрат! Бистрей - живей, бистрей - жи-вей!..
  КПП - мой любимый наряд. Наша часть заступала в наряд по КПП Љ 3. Небольшой домик с вертушкой, с заборчиком, через который можно легко пройти на территорию гарнизона. Жара, по пыльной дороге проез-жают автомобили, оставляя после себя клубы пыли. Нужно было успеть выбежать из КПП, чтобы опустить трос, преграждающий путь авто.
  Служил в нашем полку старший лейтенант Пирогов. Он был авиаци-онным техником. Молодой, высокомерный (недавно закончил военное училище), часто кричал на солдат. Любимым его выражением было: "Сгниешь в дисбате, мразь". И вот как-то раз я немного замешкался с пропуском его старенького мотоцикла. С ним была какая-то молоденькая девушка. Заехав на территорию, он начал на меня кричать и материться, желая, наверное, сразить знакомую своей крутизной. Его величеству при-шлось ждать несколько лишних секунд! Его спутница весело рассмея-лась, ее это очень рассмешило.
  - Игорёк, не трать время на этих идиотов, - прощебетала она, презри-тельно взглянув на меня. - Что с них взять?
  Крепко обняв своего спутника, она прошептала ему на ухо:
  - Какой ты у меня крутой! Настоящий мужик, не то, что эти недоде-ланные чмошники!
  Пирогов от таких слов, от счастья прям засиял, резко нажал на газ. Мотоцикл слегка приподнялся над землей передним колесом, задние ко-леса с дикой скоростью врезались в землю, выбрасывая фонтан камней и пыли.
  На прощанье он выкрикнул любимый слоган - "Сгниёшь в дисбате!" - и умчался на своем драндулете, дымя и треща на всю округу.
  Хамством отличались именно техники. Летчики в большинстве своем себе такого не позволяли, они намного были умнее, культурней и вели себя менее заносчиво. Хотя летчики, безусловно, являлись элитой не только ВВС, но и всей армии. Им полагались спецпайки, лучшая амуни-ция, большая зарплата и т.д. Ведь от их мастерства зависел успех любой операции, они управляли машинами, которые стоили кучу денег, да и рисковали они своей жизнью не сравнимо с механиками...
  Задачи наряда по кухне были такими же, как и в учебке. Все должно-сти - хлеборез, помощники поваров - занимали наши "южные друзья". Хлеборезом был азербайджанец Алиев. Небольшого роста, с темным ли-цом, похожий на уродливого паука. Прохаживаясь по обеденному залу, он всегда что-то громко кричал на своем гортанном языке, ему вторили многочисленные земляки из разных сторон столовой. Напоминало это стаю шакалов. Около его каморки постоянно толпились азербайджанцы со всего гарнизона. В варочном цехе орудовали узбеки, и их земляки в большом объеме поглощали "сэкономленные" продукты. Лишь русские почему-то были разобщены и не проявляли заботы друг о друге. Каждый за себя - гибельная идея.
  Странные эстонцы
  Служили в нашей роте два эстонца - Матти Таска и Йоко Хукканен. Таска прибыл вместе со мной, а чуть позже подъехал и Хукканен. С Мат-ти мы первоначально сдружились, но после прибытия его земляка он на-чал от меня отдаляться, и вскоре они общались только вдвоем.
  В первое время мы с Таской довольно много разговаривали, он ниче-го не знал о Барнауле, и ему любопытно было узнать что-то новое про неизвестную для него Сибирь. Как-то, разоткровенничавшись, он кратко пересказал мне содержание письма, пришедшего от его отца. В нем ста-рый эстонец умолял своего сына не жениться на "русской Маруське", для сохранения чистоты эстонского народа. Вот такая "дружба" народов. Таска очень заботился о своем здоровье, часто говорил мне:
  - Щеня, нужно кушать масло, яйко, иначе мы умирай.
  Действительно, ситуация с питанием была критическая. Кусок хлеба часто приходилось добывать с боем, я сильно похудел, остались кожа да кости. Осталась фотография того периода - показываю иногда знакомым, те меня не узнают. Так сильно похудел.
  Усугубляло положение то, что в гарнизоне не было солдатской чай-ной, почему-то она была всё время закрыта. Так что, даже имея деньги, нельзя было их потратить. Ближайший гарнизонный магазин находился рядом с домами офицеров, куда вход солдат срочной службы был строго запрещен. Патруль безжалостно ловил просочившихся туда бойцов. На-казание было суровым - гауптвахта. Но голод гнал нас в этот магазинчик. Возвращаясь с добычей после опасного рейда, мы прятались где-нибудь в высокой траве. Обычно кушали хлеб, повидло, реже пряники, иногда пи-ли болгарский сок.
  - Белий пулка хлэпа, красивый панка павидла, сае...сь, - говорил Таска, с удивительной быстротой поглощая пищу. После таких обедов какое-то блаженство окутывало меня. Оказывается, как немного нужно человеку для счастья!
  Но вскоре наша дружба с Матти закончилась. Этим летом (как, впро-чем, и следующим) гарнизон накрыла эпидемия дизентерии. Полная ан-тисанитария, грязь, мухи, тараканы, воровство в столовой и отсутствие должного контроля за приготовлением пищи со стороны командования делали свое дело. Я также переболел этой болезнью. При всех симптомах болезни (температура, частый жидкий стул, обезвоживающий организм) меня не сразу отпустили в санчасть.
  Утром "добрый" дежурный по полку на просьбу отправить меня в санчасть, так как я заболел дизентерией, ответил жестко:
  - Я тоже болею. Иди, служи, боец.
  Дизентерией болели в то время многие, в том числе и Матти. Так вот, Таску скрутила нужда, и он "навалил" ночью прямо в ленинской комнате. Утром, когда начались разборки, он долго отпирался, затем подбежал ко мне и прошептал:
  - Щеня, скащи, что это ты накакаль, а то мэня убивать, я дам тэбэ за это одын рупаль.
  Я оторопел от такой наглости. Я послал его подальше, к его любимым родственникам в его Эстонию.
  После этого случая я перестал с ним общаться, он еще сильнее замк-нулся и был похож на затравленного рыжего зверька. Одного из котов, бежавших из казармы, называли Таской. Он тоже был рыжий, худой, об-лезший.
  Положение эстонцев в казарме ухудшалось с каждым днем. Вскоре его и другого эстонца Йоко Хукканена обнаружили голых в одном из по-мещений штаба, где они были дневальными по штабу. Матти ласкал сво-его товарища, блаженно закатив глаза.
  Меня это сильно шокировало. Проживая в сибирском "углу", сроду не видел "голубых". Зато "продвинутые" прибалты были явно не нович-ками в этом деле.
  Опасаясь расправы, "голубков" поселили в штабе. Эстонцы стали "героями" всего гарнизона. Увидя их, многие кричали, махали руками, делали оскорбительные жесты. Пойдя в солдатскую чайную, они ели ноги унесли от разгоряченных кавказских парней.
  Заступив в наряд по штабу, я спросил Таску:
  - Зачем вы этим занимались? Ведь это противоестественно. Что, вам женщин не хватает?
  - Я делаль массажь моему семляку, - и он скрылся в одной из дверей штаба. Больше я их не видел. Трудно сказать, что там произошло, но что они делали голые вдвоем в закрытом помещении во время наряда?
  Через пять дней (всё это время они почти не выходили из штаба, за их безопасность никто не мог поручиться) этих "голубков" отправили в дру-гую часть.
  Проба сил
  Неуставные отношения процветали, они были здесь так же естест-венны, как воздух или солнце. Конфликты возникали постоянно, часто на пустом месте.
  В один из летних дней я был в очередном наряде - дневальным по ро-те. В спальном помещении сделал замечание одному солдату по поводу порядка, в ответ услышал дерзость. Это был Александр Тихонов (город Балаково Саратовской области), солдат младшего призыва. Мы вышли "поговорить" в соседнее пустующее спальное помещение. Вместе с нами зашел и Аймаров - будучи дежурным по роте, он жаждал понаблюдать это зрелище.
  Это было больше похоже на борьбу, чем на драку. Я сделал пару бро-сков, Тихон тоже продемонстрировал борцовские приемы. Время шло. Мы молча боролись, пыхтя, как паровозы. Я начал уставать. Аймаров громко покрикивал нам:
  - Урус, давай, бэй, бэй! Сувэр, бэй, бэй его!
  Набежала среднеазиатская братва. Им хотелось зрелищ. Мне это на-помнило времена татаро-монгольского ига, период феодальной раздроб-ленности, когда русские терзали друг друга на потеху варварам. И сейчас они пытались использовать древнейший принцип - "разделяй и власт-вуй".
  Мне это всё порядком надоело, стало противно развлекать их. Я про-тянул руку Тихонову, сказав: мир, мы же не будем себя калечить на поте-ху этого чурбана? Саня, тяжело дыша, согласно кивнул головой. Аймаров и его многочисленные земляки были сильно разочарованы нашим прими-рением, они еще долго махали руками, что-то громко говорили на непо-нятном языке...
  Следующая битва произошла уже спустя несколько дней. Вместе со мной из учебки прибыл Андрей Кольцов. Парень он был тихий, какой-то беззащитный, у меня постепенно возникла симпатия к нему, желание его оберегать. Я старался ему чем-то помочь. Он был небольшого роста, не любил и не умел драться.
  После обеда на Андрея Кольцова "наехал" Рахимов (несколько дней назад мы все вместе приехали в Черниговку из учебки), он хотел заста-вить Андрея работать за себя, но тот отказывался. Рахимов схватил Коль-цова за ремень и потащил в туалет, недалеко от казармы. Узбека сопро-вождали еще несколько его земляков, позднее туда подбежали Аймаров, Таракан и другие его товарищи. Русские же безразлично расползлись по своим делам, лениво побрели в курилку, равнодушно наблюдая за этой омерзительной сценой. Это их не касалось, пока. Моя хата с краю, ничего не знаю. Я пошел за Андреем, поддержать его. Протиснувшись, увидел, как Свинья ударил его по щеке ладонью, приговаривая:
  - Ты что, Кольцов ох...ль, чмыр, лэнинградэц, урод? Ти должэн ра-потат, казель, щас гавно жрат будэшь!
  Я решительно протиснулся к ним, сказав - оставь его, Рахман. Рахи-мов оторопело посмотрел на меня, постепенно его лицо стало наливаться злостью. Он отбросил Андрея и все свое внимание переключил на меня:
  - Сувер, ты совсем ох...л? Ты чё, барзой? - сказав это, он толкнул меня в грудь.
  Я взорвался. Время как будто остановилось, никакого страха, оста-лась одна только ярость. Мне было безразлично, что противников шесть человек. Я работал как пулемёт, мои удары сыпались один за другим. Со всей силы я заехал ему кулаком в левый глаз. Узбек рухнул как подко-шенный на грязный пол туалета. Грязь, разлагающаяся моча и остатки хлорки облепили форму лежащего Рахимова. Никто из окружения узбека даже не дёрнулся. Они стояли как вкопанные, окаменев от неожиданно-сти. Я спокойно вышел из туалета.
  Бой один на один был у них не в чести. Толпой на одного - это было в их стиле (как и у азербайджанцев, киргизов и т.д.). Но драка была чест-ной, они подхватили и утащили куда-то своего "героя". А если бы все накинулись на меня? Я об этом тогда не думал. Наступило какое-то без-различие, полный пофигизм.
  Душа ликовала: "Победа - виват!!!" Враг повержен, справедливость восторжествовала. Вечером я увидел у Свиньи огромный синяк под ле-вым глазом. Многие однополчане меня поздравляли, хвалили, некоторые не верили, что это моя работа. Хотя большинство восприняло это событие равнодушно.
  Но на этом история не закончилась, продолжение следовало. В вос-кресенье я заступил дневальным по роте. Поев, рота ушла, и я остался один, нужно было еще сдать посуду наряду по кухне. Я спокойно пил чай, и вдруг какой-то осёл сильно пнул по лавке, на которой я сидел. Это был длинный, худой узбек из нового полка.
  - Ти чё, борзый. Ти посему моего зэмлака обидел, а? Ходы сегодня к шести в столовую на разборки. Мэна завут Камилов, я узбэк.
  - Хорошо, приду. Фамилия моя Суверов, а я русский.
  Узбек зло рассмеялся и провел ладонью по горлу.
  Я понимал, что к столовой подойдет целая узбекская кодла, постоян-но тусовавшаяся в варочном цехе. Одному идти было нельзя, а не идти - тем более. В этой сложной ситуации здорово помогли мои земляки - си-биряки с Алтайского края и Новосибирской области. Они служили в ав-тороте, их было около десяти человек, старшего призыва. Они "держали" автороту, это была реальная сила. Одного из них, Игоря Логачёва (Алтай-ский край, пгт. Поспелиха), я знал. Объяснил ему ситуацию, он обещал мне помочь. Мы подошли к столовой ровно к шести часам, меня сопро-вождало десять здоровенных сибиряков. Нас уже ждали около пятнадца-ти узбеков, они пили чай, негромко разговаривая, среди них был и тот, кто забил мне стрелку. Рядом стоял Рахимов, потупившись, с огромным фиолетовым фингалом.
  Камилов не ожидал, что я приду не один, он заметно нервничал.
  - Ну что, пошли, поговорим, "воин Аллаха", - сказал я. И мы напра-вились одни через забор в офицерский гарнизон. Там была небольшая полянка, окруженная зарослями деревьев, кустарников и высокой травой.
  Стычка оказалась недолгой. Несколько быстрых моих ударов сразу поразили цель. Камилов только махал своими "крыльями", не причиняя мне никакого вреда. Получив два прямых попадания в голову, узбек резко повернулся и побежал от меня, крича: "Патрул, патрул, "шакал" идот!" Я посмотрел вокруг, но никого не увидел. Он просто трусливо сбежал.
  Подойдя к столовой, я видел, что узбеки "сворачиваются". Они были явно недовольны результатом схватки. Их главарь, высокий, плотный детина с охапкой волос и усами черного цвета, что-то зло выговаривал по-узбекски Камилову. Вскоре все они ушли. Я поблагодарил ребят, ко-торые пришли вместе со мной.
  - Спасибо, что поддержали меня, земляки!
  Логачёв пожал мне руку, похлопав меня по плечу, сказал: "Да ты то-же молодец". Больше разборок по этому поводу не последовало.
  Хамелеон
  Удивительную способность менять свою сущность продемонстриро-вал солдат Александр Малинин. Он был родом из Туркмении. Отец, с его слов, азербайджанец, мать русская, призывался с Саратова, где он учился. Службу начал в небольшом городке Спасск-Дальний Приморского края, в учебной части. Тихонов, призывавшийся вместе с ним, позже вспоминал, что за всё это время он старался ничем не отличаться от других призыв-ников. Представился простым русским парнем, о своих восточных корнях не упоминал. Наоборот, для всех он был "коренным" волжанином, неод-нократно подчеркивал это.
  Разительные перемены произошли с Александром после прибытия в город Спасск-Дальний. В части служило много туркменов, и Малинин сразу "вспомнил", что он родом из Туркмении. Он быстро начал братать-ся с туркменами. Тихонову и другим саратовцам заявил, что он туркмен и этим горд.
  - Родина одна у меня, брат, - солнечная Туркмения, - громко сказал он ему, чтобы было слышно проходящим мимо туркменам. Те радостно закивали "земляку", обнимая его, повели угощать в местную солдатскую чайную или, как стал называть её Малинин, чайхану.
  После распределения из учебки Малинин попадает служить в село Черниговку, где туркмен практически не было (всего несколько человек, да и то не в нашей части), зато много было азербайджанцев. Сашок быст-ро забыл свои туркменские корни и стал новоиспеченным азербайджан-цем.
  - Мой папа азербайджанец, я тоже азербайджанец, - объявил он сво-им новым землякам.
  Он любил проводить всё своё время среди них. Во время обеда у сто-ловой он растворялся в огромной колышущейся толпе азербайджанцев, обнимая их, смешно вытягивая губы для трогательных поцелуев. Стал отращивать усики и называться Джафар-оглы.
  - Меня зовут Джафар-оглы, я азербайджанец, - говорил он, давая по-нять всем, что он один из многих и находится под покровительством мно-гочисленной диаспоры. Часто крутился в столовой, почти с рук кормился у своего "земляка"-хлебореза.
  Всё это выглядело очень комично, особенно когда "Джафар" пытался разговаривать на азербайджанском, совершенно не понимая, о чём идет речь. Он знал лишь несколько слов, которые употреблял часто невпопад, переходя на русский язык.
  В один из августовских вечеров, сидя в курилке, я его спросил:
  - Слушай, Джафар, а если в нашей части служило бы много чукчей, ты тоже под чукчу стал бы косить, рыбу сырую стал бы кушать и под бу-бен отплясывать у костра возле столовой?
  - Может быть и стал, - сказал он, ухмыльнувшись. - Зато я сыт, меня никто не обидит, русским быть здесь не выгодно. Дурак ты, Суверов, у меня отец азербайджанец и сам я себя считаю азербайджанцем. А вооб-ще, хочешь жить - умей вертеться! - говорил он на чистейшем русском, без всякого акцента.
  К нам приближались трое азербайджанцев, и "хамелеон" начал ме-нять свой окрас.
  - Салам алейкум, братья! - он бежал в сторону, откуда появились азербайджанцы. Раскинув руки и смешно вытянув губы для поцелуя, он буквально врезался в своих "братьев". Поцелуи, объятия, гортанные го-лоса. Они идут в столовую, где их земляки правят бал. Будет сытный обед, будет послеобеденный сон. Затем Малинин выйдет в обеденный зал, от скуки пнёт какого-нибудь солдатика со славянскими чертами лица под одобрительный гул многочисленной азербайджанской диаспоры.
  Он ведь не русский Саша, он - Джафар-оглы!
  
  Глава 3. ПОСЛЕДНЯЯ ОСЕНЬ
  
  Беспредел
  Наступила осень. В Приморье, в отличие от душного (из-за большой влажности), жаркого лета, осень была теплой и сухой. Дождей практиче-ски не было, листва деревьев покрылась золотом.
  В середине сентября мы с моим товарищем Юрой Дубровым (г. Уфа), купив в гарнизонном магазинчике пряников, сидели в траве и медленно поедали сладости. Зажмурившись от уже не такого жаркого солнца, я ду-мал о доме. Скоро будет год, как я уехал из Барнаула, интересно, что там нового? Скоро отслужат два моих одноклассника - Андрей Киселев и Андрей Задорожный, а у меня впереди еще целый год. Но, несмотря на это, настроение было прекрасным, наступило какое-то умиротворение. Ведь уже половина службы прошла, дембель неизбежен, всё пройдет, и это тоже.
  Вскоре откроется солдатская чайная и, уже не опасаясь патруля, можно будет там подкрепиться. Родители ежемесячно высылали денеж-ные переводы, за что им огромное спасибо. Это здорово помогало. Жизнь налаживалась.
  В конце сентября вышел очередной приказ о демобилизации. Он за-стал меня в карауле. Сменившись с боевого поста, я увидел ликующих дембелей. "Всё, всё!!!" - радостно кричали они. Весь потолок караульной столовой был облеплен масляными шайбочками (каждому солдату было положено на завтрак и ужин масло в форме шайбочки). В эйфории они съели весь наш ужин и, радостные, устроили масляный салют. Ну да лад-но, ведь у них большой праздник.
  Холодало. С октября начали разъезжаться дембеля. Они целыми дня-ми валялись на кроватях, укрывшись с головой шинелями. Их уже прак-тически ничего не интересовало кроме возвращения домой, мысленно они были уже там.
  Уехали и мои среднеазиатские "корефаны", так любившие назначать меня в наряды и на разнообразные работы. Хотя напоследок они мне пре-поднесли очередной "подарок", к празднику 7 ноября (День октябрьской революции), - я заступил дневальным по роте. Все же остальные солдаты предвкушали отдых, но не тут-то было. Привезли уголь, утром роту по-строили и отправили на разгрузку. Работа осложнялась еще и тем, что вагоны разгружались не с возвышенности (уголь при этом высыпался бы из вагонов полностью), а с обыкновенных путей.
  Они пришли поздно вечером - усталые, грязные, голодные и злые. Я к этому времени уже сменился с наряда и спокойно отдыхал. Вот они ме-ня наказали, думал я. Мимо прошел усталый Таракан, он был похож на шахтёра. Воистину, что ни делается, всё к лучшему.
  Этой осенью бардак в части достиг своего пика. Ожидалось прибытие нашего полка из Афганистана, и так слабые рычаги управления нашим командованием были к этому времени практически полностью потеряны. Началась вакханалия.
  Вместо строя в столовую бежала толпа, с дикими криками, сметая всё на своем пути. Наряд по столовой (из другой части) пытался как-то упо-рядочить эту стихию, закрывая входную дверь, но всё было тщетно. Про-сачивались на кухню наши бойцы из разных щелей. Залезали в неболь-шое отверстие, откуда выдавали пищу караулу, далее проникали в вароч-ный цех, кто-то пробивался через мойку. Прорвавшись, самые ловкие ки-дались к накрытым столам, быстро выливали себе в тарелку подливу, рвали на части булки хлеба. Стоял страшный гвалт. Отовсюду раздава-лись крики, ругань на различных языках народов нашей великой страны. В обеденном зале стояла страшная вонь. Посуда, доставшаяся от царя Гороха, мятые кружки с отбитой местами эмалью - в них был налит ки-сель, жидкий как вода, с барахтающимися мухами. Говорили, повара что-то постоянно подсыпают в солдатский кисель, чтобы молодой организм меньше страдал от отсутствия женской ласки. И, конечно, драки за еду. Побеждал сильнейший, как в джунглях.
  Одним из героев битвы за "урожай" был Вовка Сердитый (родом из Алма-Аты). Опоздавший к разделу корма, он не просто кричал, он ревел, как раненый зверь: "Обсос, обсос!!!", и готов был тогда порвать любого за кусок хлеба. Слово "обсос" означало, что не хватило еды, кто-то более ловкий забрал ее себе.
  Приноровившись, я часто приходил к финишу одним из первых. Ут-ром, пока вся рота смотрела телевизор, ожидая сигнал о предстоящем завтраке, чтобы затем всем рвануть к намеченной цели, я просто выходил чуть раньше, чем все, и прибегал в столовую первым. Однажды, огля-нувшись, я увидел позади себя быстро приближающуюся толпу. С дики-ми криками бежало несколько десятков человек, как орда кочевников, совершавших набег. Зрелище не для слабонервных.
  Командир полка вертолетчиков пытался пару раз усмирить мчавшую-ся около их штаба на завтрак толпу, но тщетно. Поймав пару солдат, он лично отвел их на гарнизонную гауптвахту, при этом мимо пробегали оставшиеся воины, не обращая на него никакого внимания. Это было ста-до баранов, подгоняемых криками Сердитого: "Сейчас будет обсос!!! Обсос!" "Обсос, обсос!!!" - подхватывала обезумевшая толпа, летящая на штурм.
  Вечерами, после отбоя, никто долго не мог уснуть. Наше спальное помещение искрилось огоньками сигарет. В полумраке виднелись группы людей, формировавшиеся, как правило, по национальному принципу. Вот собрались казахи, рядом говорили о чем-то своем таджики, в каптёрке слышны дикие крики азербайджанцев, прыгающих под мелодии "Модерн токинг". Кого-то бьют, где-то идут разборки, кто-то ест, кто-то курит "дурь". Армейские будни.
  Вот схлестнулись армяне с казахами. Две группки напротив друг дру-га. Атмосфера накалялась. Диалог двух представителей этих диаспор, из-за которых и возник конфликт, продолжался недолго. До драки не дошло.
  - Эй ти, чюрка, ти ох...ль?! Эй, ара, ара! - угрожающе шипел высо-кий темный армянин по кличке Негр.
  - Ти самь чурбан! - далее следовали ругательства на казахском языке. Это Нуртамбаев. Он чем-то похож был на Кинконга - кривые руки и но-ги, лицо, не обезображенное интеллектом.
  - Эй, твар, гавари по русска! Ти что, ох...ль, чурка?!
  - Кто чурка, я чурка?! Да ти самь чурка!
  Круглосуточно находящиеся в казарме офицеры - дежурные по час-ти, часто даже не выходили из дежурки. Многим из них было всё равно, что творится рядом.
  Служил с нами Евгений Залетаев, житель Приморского края, - люби-тель наркотических средств, фанат анаши. Он собирал коноплю, сушил ее где-то на чердаке казармы, практически ежедневно накуривался, после чего бесцельно болтался по казарме с идиотской улыбкой. Он и ряд других лю-бителей "расслабиться" курили травку даже днем. Это действие происхо-дило обычно в бытовой комнате, где Женя открывал окно, забивая косяк. Залетаев плотно подсадил на наркоту одного из котов Лиса, каким-то чу-дом оставшегося в живых. Однажды, схватив бедное животное, он дунул в кошачью морду наркотическим дымком. Спустя неделю-другую хвостатый бедолага, унюхав запах конопли, мчался сам. Ему нравилось "кумарить" вместе с Залетаем, чтобы затем отключиться. Зверёк валялся около бытов-ки, как тряпка для ног, в связи с чем получил кличку Дурик.
  К "осиротевшим" котам Лиса судьба была неблагосклонна: один стал инвалидом (Нельсон), другой - бомжом (Таска), третий - наркоманом (Дурик). Да и хозяина она не пощадила - за несколько недель до демоби-лизации Лис и его товарищ, Залетай, были задержаны сотрудниками ми-лиции за нанесение тяжких телесных повреждений и вымогательство де-нег у солдата вертолетного полка по кличке Чебурашка. В итоге они были осуждены на длительные сроки заключения.
  Понятия
  В среде военнослужащих срочной службы нашего гарнизона большое значение играли тюремные понятия. Если бы не большой процент солдат с неславянскими корнями, отношения в солдатской среде мало чем отли-чались бы от "зоны".
  По социальной иерархии бойцы делились на "пацанов" и "чмырей" ("лохов", "быков", "фуцанов") и средний солдатский класс - по тюрем-ной терминологии "мужики". Чтобы быть "пацаном", нужно соблюдать определенные правила поведения. Нарушение этих запретов называлось "западло".
  1. Запрет на сотрудничество с администрацией (хотя быть сержан-том не возбранялось). Строго карались жалобы офицерам. Уличённые в этом солдаты становились "стукачами" и вмиг оказывались на социаль-ном дне. Жизнь их превращалась в ад. Один из солдат вертолетного полка пожаловался командиру о неуставных взаимоотношениях, процветающих в роте. После этого его несколько раз избивали после отбоя неизвестные (набросив шинель ему на голову), мочились на него, когда он спал, при-бивали сапоги гвоздями к полу, делали "велосипед" - в пальцы ног спя-щему вкладывалась бумага и поджигалась, и т.д. Командование вынуж-дено было отправить его служить в кочегарку, откуда он нос боялся вы-сунуть.
  2. "Пацану" запрещалась любая грязная физическая работа. Он мог заниматься спортом, бездельничать, но не работать - работали "лохи". Если "пацан" брал в руки тряпку и ведро, это значит он "зачмырился", "опустился". Если офицер ("шакал") приказывает "пацану", допустим, помыть пол, тот должен ответить отказом. Пусть лучше отправят на "ки-чу" за отказ от работы, чем взять в руки тряпку.
  3. "Пацан" не должен никого бояться, и если он боится драться - это "западло". Если солдат начинает делать за кого-то чужую работу (мыть пол, стирать чужие носки, носить из столовой пайки) - значит он "чмо", это "западло".
  4. Воровать у своих нельзя, это "крыса", это "западло". Хотя у дру-гих воровать можно. Тонкая грань между своими и чужими. Воровство, кстати, у нас в роте процветало. В тумбочках не было ничего, тащили да-же предметы личной гигиены, обувной крем, форму, звездочки с пилотки, кокарды с шапки, хлястики с шинели и, конечно, деньги (их шмонали даже с приходящих из дома писем). Нужно было всё время что-то пря-тать, "шкерить", иначе будешь небрит, не начищен, а за это могут нака-зать. Еще летом, вернувшись с наряда на КПП, я не обнаружил свою по-левую форму, которую прятал под матрацем. Приложив немало усилий, я всё-таки нашел ее. Позже все свои вещи я оставлял в каптёрке нашей ро-ты. Однажды ночью я видел, как Аймаров, будучи дежурным по роте, "шмонал" форму спящих бойцов. Его лицо, освещённое тусклым светом, выражало злобу, из чуть приоткрытого рта виднелись желтые кривые зу-бы. Он был явно недоволен - видно, улов небогатый. Все деньги и доку-менты я укладывал во время сна под подушку, некоторые делали в мат-рацах отверстия и прятали там свои вещи.
  5. Форма "пацана" должна быть всегда опрятной, выстиранной и выглаженной. Он должен часто мыться, быть чистым и хорошо пахнуть. Неряшливый вид, грязная форма - это "западло". "Пацанов" можно было отличить по внешнему виду - кожаный ремень с двумя или тремя трен-чиками, вывернутыми наружу (сшитый кусок кожи, вставляемый в ре-мень), согнутая бляха, ушитая выглаженная форма (проглаживались стрелки на спине гимнастерки: одна горизонтальная означала, что отслу-жил год, если к ней примыкают еще стрелки, в виде римской цифры пять, - значит отслужил полтора года), всегда свежая толстая подшива (круто, если подшита черными нитками, это тоже было прямым нарушением ус-тава, подшиваться нужно только белыми нитками), сапоги собирались гармошкой, каблуки стачивались и подбивались дюбелями (они высекали искры от асфальта), зимняя шапка сшивалась (по типу "формовки"), на-тягивалась и красилась, кокарда также должна быть согнута, погоны со вставками. Модно было иметь длинные волосы и усы. Головной убор должен быть где-то на затылке (по уставу полагалось два пальца от бро-ви). Все это было нарушением формы одежды. "Чмыри" выглядели сле-дующим образом: огромная, не по размеру грязная форма, затянутый до-нельзя "деревянный" (из кожзаменителя) ремень, огромного размера го-ловной убор, испуганные глаза, затравленный вид. "Чмыри" постоянно работали, что-то таскали, носили, рыли, получая оплеухи из разных уг-лов. Внешний вид "чмырей" был похож на вновь прибывших солдат-"духов". Но "духи" со временем могли стать "пацанами", в отличие от "чмырей". Выйти из "лоховского" состояния было практически невоз-можно.
  6. Крутым считалось ношение разнообразной гражданской одежды - носков, трусов, футболок и т.д. (все это запрещалось уставом). Бесспор-ным авторитетом (особенно у дембелей) пользовались, почему-то, под-тяжки.
  7. "Пацану" полагался усиленный паёк. Утром и вечером дежурный по роте раздавал солдатам масло и сахар. "Чмыри" ничего не получали, "мужикам" давали положенный кусок масла и три кубика сахара, "паца-ны" получали по 2-3 кусочка масла, 10-12 кубиков сахара. Но больше всех получал дежурный по роте: он себя не забывал - 4-5 кусков масла, полбулки белого хлеба ("пацаны" ели только белый хлеб, черный хлеб кушать "западло") и целая горка сахара. Верхом крутизны считалось, ес-ли "чмыри" приносили "пацанам" пайки в казарму. Они пили чай в кап-тёрках (у нас их было несколько, в каждой базировались свои группы). А ещё лучше было кушать в солдатской чайной. Но "лохи" туда ходили с опаской, их могли кинуть прямо в "чипкé", забрав у деньги или раскру-тив на покупку еды. "Западло" было кушать перловую кашу. Бачки с "перлофаном" стояли в столовой нетронутыми, даже "чмырям" есть её было "западло". Есть ("точить") в одиночку не допускалось.
  8. "Западло" было поднимать предметы личной гигиены, столовые приборы, еду с пола. Например, если упала со стола ложка, "пацану" нельзя было её поднимать и использовать по назначению, она "зачмыри-лась", или если во время умывания упала зубная щетка, то её брать было нельзя - "стрёмно".
  9. "Стрёмно" "пацану" было стоять или сидеть в первых рядах. "Лохи" выставлялись первыми. На вечернюю поверку круто выходить в тапочках, без ремня. Услышав свою фамилию, вместо слова "я", "пацан" должен ответить "в строю".
  10. Общение между солдатами часто шло на своеобразном сленге, очень напоминавшем тюремный. "Прессануть" - избить; "купол", "баш-ня", "дыня" - голова; "децел" - немного; "зусман" - холодно; "дачка" - посылка; "подогреть" - помочь продуктами, одеждой; "шакалы" - офи-церы; "кича" - гауптвахта; "хавчик" - еда; "закрыть" - посадить; "коле-са" - таблетки; "кинуть" - обмануть; "лохануться" - ошибиться; "кореш" - друг; "чайник", "чпок", "чипок" - солдатское кафе; "цивильный" - хо-роший, гражданский; "кусок" - прапорщик; "ласты парить" - отдыхать, наслаждаться; "массу давить" - спать; "дурака включить", "афанаса включить" - не понимать элементарных вещей; "тормоз" - солдат, мед-ленно думающий, делающий; "точить", "хавать" - кушать; "ходы попу-тать" - обнаглеть, сделать неправильно; "филки", "бабки" - деньги. "Па-цану" стрёмно быть ефрейтором. В гарнизоне вообще никто не носил еф-рейторские лычки, это считалось "западло". Как гласит солдатский фольклор, "лучше иметь дочь проститутку, чем сына ефрейтора".
  Вновь прибывших в часть часто подвергали различным испытаниям, чтобы определить, какой они масти. Первоначально с ними проводились душещипательные беседы - кем был на гражданке, чем занимался, - за-тем их просили что-нибудь сделать:
  - Братишка, не в падлу, помой в каптёрке пол, а то грязно.
  И если солдатик соглашался и начинал мыть, он был обречён.
  - Да ты же лох ливерный, - с растопыренными пальцами вскакивал Женя Залетаев, вышвыривая за шкирку бедного парнишку в казарму. - Братва, он же "чмырь"! - кричал он ему вслед.
  Судьба человека была определена на ближайшие два года.
  "Бригада эс"
  Ситуация в части, в гарнизоне была взрывоопасной. Ежедневные раз-борки, стычки держали меня в постоянном напряжении. Нужно было что-то предпринимать. Так сформировалась группа единомышленников, хо-роших ребят, готовых прийти на помощь друг другу.
  В один из осенних вечеров я напомнил нескольким ребятам, распо-ложившимся около моей кровати, притчу про старика. Умирая, старик позвал трёх своих сыновей и приказал им по очереди сломать веник. Как ни старались они, но сломать его не смогли. Сломать его удалось, лишь разобрав веник по отдельным веткам. "Сила - в единстве", - сказал отец своим сыновьям и умер.
  - Давайте поддерживать друг друга, - говорил я. - Наезжают на одно-го - все встают и идут на разборки. У одного проблемы - все рядом с ним. Посмотрите на азербайджанцев, узбеков или казахов, какие они дружные, своих в обиду не дают. Будет взаимовыручка - будем нормаль-но жить, никто на нас не тявкнет.
  Мои товарищи дружно меня поддержали. Так образовалась наша "банда", позже "доброжелатели" назовут ее "бригада эс" (может потому, что фамилия моя начинается на букву С или по названию популярной тогда группы "Бригада С").
  Состав бригады постоянно менялся, но костяк сохранялся всегда. Это было объединение людей для взаимовыручки. Чтобы стать нашим товари-щем, нужно было быть прежде всего смелым, не бояться драк и разборок.
  В "бригаду эс" в разное время входили: Евгений Суверов (г. Барна-ул), Сергей Фёдоров (г. Москва), Юрий Дубров (г. Уфа), Александр Ма-тияш (г. Спасск-Дальний, Приморский край), Михаил Осипов (г. Гатчина, Ленинградская область), Александр Семёнов (Якутия), Роман Коваленко (г. Днепропетровск), Виталий Городний (г. Владивосток). Нормальными ребятами в роте оказались Михаил Новиков (г. Волгоград), Александр Оленин (г. Иркутск), Евгений Катков (Иркутская область), Юрий Судоп-латов (Красноярский край), Илья Аккерман (г. Алма-Ата). Это была уже сила, и с ней считались.
  Зимой произошел конфликт М. Осипова (он стал замкомвзвода) с од-ним армянином. После отбоя пятеро армян окружили Мишу, "наезжая" на него, что он якобы притесняет их земляка. Увидев это, мы (я, Фёдоров, Дубров, Матияш) подбежали к ним, отсекая остальных от Миши. Видя это, пятерка армянских ребят почти сразу пошла на попятную. После по-лучасовых разбирательств, видя наш настрой и напор, армяне быстро по-шли на мировую, драться они не хотели. Вообще это было характерно для большинства представителей Кавказа и Средней Азии - нападают, когда чувствуют значительный перевес своих сил. При равных силах биться они не любили. Не было бы нашей поддержки, неизвестно, что бы про-изошло с Михаилом.
  Серега Фёдоров из Москвы. Высокий, немного несобранный, он вы-зывал у меня и моих товарищей большое уважение за свое бесстрашие. Серега дрался часто, на него можно было положиться в трудную минуту.
  Запомнился случай его драки с Нуртаджиевым. Это было воскресное утро. Узбек, проходя мимо, грубо толкнул его плечом, вскоре они схва-тились. Житель Ферганской долины схватил табуретку и угрожающе на-чал двигаться на Фёдорова. За спиной Нуртаджиева вмиг собралось с де-сяток узбеков, за Серегой выстроилась наша бригада. Начались разборки.
  Со словами "Спартак - чемпион!" "Фёдор" резко впечатал Нуртад-жиеву между глаз. Удар был настолько сильным (Фёдоров до армии за-нимался боксом), что узбека сбило с ног, - он упал, подминая под себя несколько человек из группы его поддержки, находившихся позади него. Табуретка также описала круг и приземлилась на разбегавшихся узбеков. Чистая победа. Ура! Ура! Ура! Враг повержен.
  Другой раз он тремя прямыми ударами по голове ("куполу") оправил в нокаут Кинконга. Огромный казах плашмя рухнул на мокрый пол умы-валки. К нему подбежали земляки, вытаскивая своего "батыра" (т.е. бога-тыря, по-казахски) с поля боя. Но никто из них даже не думал напасть на москвича, знали, что за него "впрягутся" его друзья.
  Собирались мы обычно в каптёрке нашего взвода: слушали музыку (группы "Кино", "Наутилус Помпилиус", "Бригада С"), пили чай, разго-варивали о жизни. Вскоре Городний стал заместителем командира взвода, а я - командиром отделения. И эта каптёрка стала нашим, можно сказать, домом, нашей базой.
  Помимо нас в казарме действовали две (так называемые русскоязыч-ные) группировки: "банда корейца" и "борцы" во главе с Олегом Гор-дым, со своими местами обитания - каптёрками.
  Во главе "банды корейца" стоял кореец Саша Ким. Он был родом из Средней Азии. Как-то проговорился, что до армии немного занимался наркобизнесом. С ним у меня были неплохие отношения, мы достаточно много беседовали.
  В его отряд входили Вася Петров (родом из Ташкента), Женя Залета-ев (Приморский край), Андрей Павлов (Алма-Ата), Юра Суслов (Томск). Вместе они частенько курили "дурь", варили "ханку", "разводили лохов на бабки".
  Одним из любимых развлечений "корейцев" были бои. Гладиатор-ские бои. Два "чмыря" ставились напротив друг друга на вытянутую ру-ку. На полу мелом проводилась черта, за которую нельзя было перешаг-нуть. По команде Кима "быки" начинали дубасить друг друга хаотичны-ми ударами, под гогот и крики обкуренных, "раскумарившихся" братков. Кто падал или отступал, тот проигрывал бой. За это его могли избить ("прессануть") "корейцы". Большинство "чмырей" роты платили им "дань" с денежных переводов, посылок, нескольких "лохов" "крышевал" Гордый, другой казарменный "авторитет".
  Любимым "бойцом" для Кима был Паша Кунцев из Астрахани. Во время схватки делались ставки, работал тотализатор (на небольшие сум-мы). Кунцев часто выходил победителем из всех схваток и вскоре стал "главным" "чмом" роты, смотрящим над всеми "лохами" роты. Его об-куренный Ким "короновал" в ноябре в своей каптёрке.
  - Добей косяк, - сказал Ким, протягивая Паше огрызок папиросы с коноплей.
  Кунцев жадно сделал несколько затяжек, преданно глядя корейцу в глаза.
  - Хоть ты и "бык" по жизни, будешь смотрящим над всеми фуцана-ми. Ты понял?
  Паша закивал головой.
  - Ты чё гривой машешь, бычара, язык проглотил? - зло прокричал Петров.
  - Да, да, я всё понял.
  Дверь каптёрки открылась, Суслов за шкирку тащил сюда рядового Максима Котова (тоже, как и Паша, призванного из Астрахани; они были с ним вроде как товарищи).
  - Пацаны, этот фуцин посылку зашкерил, крыса!
  Залетаев, вскочив со стула, подбежал к вошедшему Котову.
  - Ты чё, урод, братву решил кинуть?! Ты чё нас подогреть дачкой не хочешь?
  Максим, зажавшись в угол, со страхом молча ждал своей участи.
  - Ну что, Кунцев, пусти под "пресс" эту крысу.
  "Смотрящий" мигом подбежал к своему земляку и начал тупо, беспо-рядочно месить его ударами рук и ног.
  - Паша, Паша, не надо! Мы же с тобой в одну школу ходили, - жа-лобно скулил Котов.
  - Ну в натуре "бычара"! - дико ржали "корейцы" в наркотическом угаре.
  Паша докладывал своему "боссу" обо всем, что знал, и иногда полу-чал в виде поощрения за службу разрешение курнуть "дури" или взять с собой немного "хавчика". Ким сделал его своим личным телохранителем. Паша был готов любому вцепиться в глотку за своего патрона, отличаясь особой жестокостью, когда банда "прессовала" очередную жертву.
  Другую группировку возглавлял бывший борец Олег Гордый, имев-ший условную судимость. Он был кандидат в мастера спорта по вольной борьбе. Среднего роста, с широкими плечами и сломанным носом, он был похож на квадрат, на правом плече у него красовался лев. Олег родом из города Комсомольск-на-Амуре, у него были какие-то дела в Черниговке. Будучи в наряде по КПП, я видел, как к нему подъехали поздравить с днём рождения несколько "братков" на красных "Жигулях" 8-й модели, подарили ему трехлитровую банку красной икры. Первый раз в жизни я ел красную икру (да еще столовой ложкой).
  Олег, в отличие от "корейцев", "мутил" масштабнее. Вместе со своими подельниками он "бомбил" боевые самолеты, стоящие на консер-вации. В кресле пилота в качестве "энзэ" хранились наркотические сред-ства для оказания первой медицинской помощи. Наркотики он сбывал местным жуликам, но вскоре их команду поймали - "хлопнули". Гордый, с его слов, всю вину взял на себя, но, продержав на "киче" пару месяцев, его каким-то чудом отпустили дослуживать в часть. Мутная история.
  Его товарищем-"подельником" был Кирилл Грибанов (Амурская об-ласть). Он мне сразу не понравился. Злой, непорядочный, он был с "гнильцой", постоянно косил то под блатного, то под спортсмена. Когда "закрыли" на "кичу" Олега, он временно прибивался то к нам, то к "ко-рейцам".
  Водитель командира части Антон Прибывалко (Приморский край) часто бывал в их каморке. Себя считал "кручёным-верчёным". Любил Антон приврать, как он с дружками до армии наезжал во Владик на своем мотоцикле с разборками. Частенько "борцы" мотались на командирском уазике по своим делам.
  Еще одним членом их объединения был борец Дмитрий Коршунов (Красноярский край), перворазрядник по дзюдо. Огромный как медведь, спокойный, ему было все "фиолетово". Любимым развлечением его была отработка бросков над "бандерлогами" (так он называл всех нерусских). Когда он выходил из каптёрки, "бандерлоги" с визгом разбегались в раз-ные стороны. При встрече он всегда обнимал меня своими медвежьими руками, приговаривая: "Как дела, зёма?"
  С Гордым и его командой у меня сложились в принципе хорошие от-ношения. Мы друг другу не мешали. А перед самой моей отправкой до-мой он пожал мне руку и пожелал счастливого пути.
  Беседуя как-то с Олегом, я обратил его внимание на то, как пять азер-байджанцев в углу "прессуют" какого-то лоха.
  - Чмэр! Я твой глаз е...ль, я твой ухо е...ль, я твой мама е...ль, я твой сестра е...ль! - кричал каптёрщик Омар-оглы. - Иды, мой каптёрка, мой поль, лёхь ванучий!
  - Смотри, Олег, - сказал я, - русского бьют, и никому нет дела. А ес-ли бы зацепили азера, их сбежалась бы целая толпа.
  - Женя, а в случае наезда этот чмырь впряжётся за меня? Он будет где-нибудь гаситься, спасая свою шкуру. Он сам виноват в том, что его там "лошарят".
  На это мне нечего было сказать - действительно, всё так выходило.
  Кича (губа)
  Гарнизонная гауптвахта ("кича") была расположена на территории части и представляла собой обнесенное бетонным забором караульное помещение с решетками и несколько камер. На "киче" отбывали наказа-ние солдаты-срочники: беглецы, казарменные хулиганы, самоходчики и другие нарушители воинской дисциплины.
  В нашем гарнизоне попасть на гауптвахту было очень легко, отправ-ляли даже за незначительные нарушения (например, за неотдание воин-ского приветствия). Многие из солдат гарнизона не раз побывали на киче, камеры которой никогда не пустовали.
  Наказание гауптвахтой в целом не давало ожидаемого эффекта, дис-циплина в гарнизоне оставалась на низком уровне. Тем более что в кара-ул заступали солдаты, которые в любой момент сами могли оказаться в камере, да и побаивались, что отомстят - служили-то все вместе. Короче, бардак был везде и даже на гарнизонной гауптвахте. Как шутили местные острословы, "когда Бог наводил порядок на земле, авиация была в возду-хе".
  Отношение многих офицеров к солдатам в части было как к источни-ку дармовой рабочей силы. Часто нас использовали в качестве носильщи-ков при переезде семей офицеров. И, что самое обидное, даже спасибо не говорили. Жены офицеров покрикивали на нас, торопили, им даже в го-лову не приходило предложить, например, нам воды напиться. Мы были для них вроде рабов, которые только должны что-то делать. В одних из таких переездов жена какого-то летчика, полная женщина в очках, доса-ждала нам своими командами и распоряжениями. Два худеньких солда-тика вытаскивали тяжелый шкаф с пятого этажа, по ее мнению, слишком долго.
  - Быстрей! Осторожней! У тебя чё, руки из жопы растут? - кричала она на них.
  - Попить бы, устали мы, - тяжело дыша и вытирая пот, промолвил один из военнослужащих.
  - Тебе, может, хлеб с маслом намазать?! Работайте быстрее, лодыри! Я знаю, что такое служба в армии, у меня муж лётчик! Я видела жизнь, я знаю, что такое служба, не то, что вы, тащитесь здесь, недоделанные! Вас бы в Афган отправить, хамы! - дамочка истошно кричала. - Димочка, накажи этих идиотов, отправь их на гауптвахту, они меня оскорбили!!!
  Участь солдатиков была решена - трое суток ареста. Солдат был пол-ностью бесправен.
  Мне также "посчастливилось" четыре раза побывать на "киче". Пер-вая "ходка" была в августе. Я выполнял работы в расположении третей эскадрильи. Наступило время обеда, но один офицер заставил нас (всего четверых человек) работать дальше.
  Мы начали возмущаться, требуя обеда. Это очень его рассердило. От-ветственный за строительство (нужно было рубероидом накрыть крышу) сильно осерчал на нас и начал кричать, пугая дисбатом. Не добившись своего, матерясь, он отправил всех на гауптвахту. Нас закрыли в узкой камере, где не было ничего, кроме маленького окошка. Это была камера Љ 1, для временно задержанных. Правда, там мы содержались всего не-сколько часов, затем нас всех выпустили, - шли полеты, и мы были нуж-ны для выполнения многочисленных работ. Так произошло мое знаком-ство с "кичманом" уже в качестве его обитателя (караульным там я уже побывал ранее).
  Следующий раз меня "закрыли" в сентябре, уже на четверо суток, за самовольное оставление части. Так как я не был в увольнении уже чет-вертый месяц как прибыл в Черниговку, решил самовольно сходить сфо-тографироваться, чтобы послать фотографию домой. По пути мы с Тихо-ном зашли в обыкновенную сельскую столовую. Зайдя туда, я был просто оглушен состоянием комфорта, уюта, чего я был лишен уже почти год. Обыкновенная столовая показалась мне тогда лучшим местом в мире. На гражданке я не обратил бы на эту сельскую забегаловку никакого внима-ния, но после многих перенесенных лишений это было для меня высшим блаженством. Для меня всё здесь было в радость: тихо играла музыка из старенького проигрывателя, мы, не торопясь, ели гражданскую, "цивиль-ную", еду. Рядом обедали какие-то работяги в грязной одежде, разгова-ривая о чем-то с продавцом.
  Вот оно счастье!!! Я был безмерно рад, был на высоте блаженства. Разве, живя обычной жизнью, я смог бы так радоваться? По-настоящему начинаешь ценить то, что теряешь.
  Правда, вскоре меня задержал патруль. Тихону удалось уйти, а меня отправили на гауптвахту. Здесь мне пришлось отсидеть четверо суток в общей камере Љ 2.
  Зайдя в неё, я увидел двоих солдат, сидящих у стены на корточках. Визуально я их знал, они служили в автороте вертолетчиков. Это был вы-сокий армянин Арушутян и его коренастый друг Ваня Сычёв из Ростова-на-Дону. Разговорились, и они мне рассказали, что их "закрыли" за фото-графии, обнаруженные в бардачке грузового автомобиля. Обкурившись, Арушутян стал онанировать на изображение молодой поварихи - передо-вика производства какой-то части, напечатанной в журнале "Советский воин", а Сычёв лихорадочно фотографировал это действо. Позднее эти "эротические фотографии" были обнаружены замполитом их части, и они оказались в этой камере.
  - Раскумариться бы, братишка! - прошептал Сычёв, блаженно за-жмурившись, облизывая свои потресканные губы. Вдруг он резко открыл глаза и быстро произнес: - Слушай, Ашот, сегодня наша рота заступила в караул. Давай "Машку" зашлем за травой?
  - Заряди этого лоха и пусть еще хавчиком нас подогреет, - практиче-ски без акцента равнодушно проронил Арушутян.
  Через пару часов в нашей камере Сычёв уже забивал косяк.
  - Будешь? - спросил он меня.
  - Нет, я ни разу не пробовал.
  Сделав уже по несколько затяжек, они заметно развеселились.
  - Первый раз попробовать дурь на киче, - давился от смеха Арушу-тян, протягивая мне сигарету. - Видишь, как кичман полезен для исправ-ления. Многому новому здесь можешь научиться. Попробуй, братан, не умрёшь.
  Сделав несколько затяжек, я закашлял. Через какое-то время стало немного весело, мы о чем-то смеялись в темной, грязной камере, и жизнь показалась уже не такой плохой и тусклой.
  Вскоре Арушутяну сильно захотелось женщину.
  - Бабу хочу, бабу хочу!!! - кричал он на весь кичман.
  Ему пришла мысль развлечься с "Машкой". Объект любвеобильного армянина был небольшого роста, с большой круглой попой. "Машка" как раз заступил на пост и ходил, охраняя камеры. Арушутян позвал его к двери нашей камеры.
  - "Машка", "Машка", открой дверь.
  - Ашот, нельзя, я не могу, я же на посту.
  - Твар, ты чё, не понял меня, пидрило ленинградское?! Открывай бы-стрее, а то как откинусь с кичмана, я тебе башку откручу, сучара, зарежу падаль!!
  - У меня ключей нет, они у разводящего, Ахмеда, - заискивающе ле-петал он.
  - Скажи Ахмеду, что я прошу.
  После нескольких минут двери камеры открылась. Сычёв за шкирку с силой кинул солдатика в угол камеры. Он упал, автомат брякнул о бетон-ный пол, пилотка слетела на пол.
  - На колени, сучара! - угрожающе прорычал Арушутян, подходя и расстегивая на ходу брюки.
  - Ашот, Ашот, ты же обещал, что это больше не произойдет! Пожа-луйста, отпустите меня, ребята, - умоляюще гнусавил наш бравый охран-ник.
  - Заткни свой поганый рот, пидор, а то тебя все камеры сегодня но-чью обслужат и в задницу тебе автомат засуну! Ты понял меня, урод? Ты что, забыл, как я тебя "опускал" в каптёрке, да если об этом все узнают, знаешь, что с тобой будет? - и несколько раз ладошкой ударил его по ще-кам. - Давай, Андрюща, давай!
  - Да, Ашот, да...
  Через несколько минут омерзительного действа Арушутян дико за-рычал, закинув назад голову, закрыв глаза, двумя руками крепко держась за волосы "Машки", стоящего на коленях.
  Всё происходило как во сне. Наркотик подействовал, и я безразлично наблюдал за этим. "Может, стоит вмешаться?" - лениво думал я. Но пока я размышлял, всё уже закончилось.
  Стоящий на стрёме Сычёв крикнул: "Атас! Шакалы!" Схватив "Машку" за подмышки, он выволок его в коридор, выбросил туда пилот-ку с автоматом.
  - Закрывай камеру, пидрило, быстрее, - грозно прошептал ему Иван, прикрывая дверь.
  Оставшиеся сутки прошли без особых приключений, Арушутяна с Сычевым вскоре освободили. Через четверо суток вышел на свободу и я. Правда, не обнаружил в своих вещах значка классности, который мне вы-дали еще в учебке. При попадании на гауптвахту все личные вещи сдают-ся, и вот мой значок куда-то потерялся. Я сказал о пропаже начальнику караула - розовощекому старшему лейтенанту. В ответ услышал нецен-зурную брань: вроде, если есть претензии, то можешь задержаться здесь еще на несколько суток. Я махнул рукой: хочу на свободу. Через не-сколько минут за мной заехал тентованный автомобиль с бойцами нашей роты, направлявшимися в баню. По пути они забрали меня. Какое бла-женство было помыться! За время, проведенное на "киче", я стал очень грязным, ведь там нет возможности мыться.
  Третий раз занесло меня туда уже 24 октября 1988 года. Теперь уже семь суток мне предстояло здесь находиться, так же из-за самохода. Глу-по вышло. Поддавшись уговорам Саткина, мы с ним отправились в де-ревню. Он обещал познакомить с местными девчонками, которых якобы знал. Пошатавшись безрезультатно, через несколько часов мы прибыли в часть, где нас уже вовсю разыскивали.
  Был показательный "суд". В штабе во время служебной подготовки для офицеров меня с Андреем вывели к трибуне и объявили по семь су-ток ареста за самовольное оставление части. Нас хотели отправить на гауптвахту в поселок Сибирский - там кича была посуровее, - но что-то не срослось, и мы попали на нашу родную гауптвахту. Как назло, заболел дизентерией, была высокая температура и непрекращавшийся понос. Как я в камере буду сидеть? Пытался объяснить исполнявшему обязанности командира полка (полк был еще в Афганистане), что я болен, но он обор-вал меня на полуслове, не поверив:
  - Косишь под больного, в больничке хочешь загаситься?! Ответишь по закону, свободен.
  Пришлось тайком идти в санчасть. Там служил мой земляк, он дал мне какие-то таблетки. Начал их принимать, и болезнь постепенно отсту-пила.
  Стояла мерзопакостная погода: весь горизонт заволокло тучами, шел мокрый снег, было грязно. Не успели мы с Саткиным разместиться в ка-мере временно задержанных, как нас отправили за пищей для арестантов. В сопровождении часового с автоматом мы принесли из столовой метал-лические термосы защитного цвета. Ели солдаты, находящиеся под аре-стом, в коридоре между камерами. Мы с Саткиным начали кушать пер-выми, и это явно не понравилось какому-то азербайджанцу, сидевшему в камере, расположенной напротив накрытого стола. Он ругался, бил ногой в дверь, грозно шипел. Из неровного отверстия в металлической двери, называемой глазком, слегка виднелся горбатый нос.
  Вскоре всех выпустили из камер для принятия пищи. Небольшого роста, кривоногий уроженец солнечного Азербайджана накинулся на Сат-кина, пнув его по ноге.
  - Ты чё, чмо, урод, двэр не открыль, ты чё, ох..ль?!
  Я моментально заступился за Саткина.
  - Ты чё на него наехал? Хочешь проблем - пойдем, поговорим, - спо-койно сказал я ему.
  "Воин Аллаха" был сильно ошарашен, он не ожидал такого поворота. Мы вышли во внутренний дворик гауптвахты. Нас окружили караульные и несколько арестантов.
  - Да вы руссы не мужики, ви все чмыры! Да у вас х... не стоит, ми всэх ващих девак будем е...ть!
  Ярость накрыла меня мгновенно. Со всей силой я с правой впечатал ему по роже. Не удержавшись, он упал плашмя на грязный бетонный пол. Пытался встать, но я запечатал ему с ноги прямо в голову. Затем я за-прыгнул на распластанное тело "героя-самца" и начал методично месить его сверху кулаками. Подбежали охранники и отволокли меня от него, быстренько закрыв вместе с Саткиным в пустую камеру. Немного побу-шевав, пнув несколько раз дверь, я начал немного успокаиваться.
  За стенкой всхлипывал побитый джигит. "Я его зарэжю", - бурчал он, приходя в себя.
  Вечером дверь камеры отворилась, зашел какой-то русский сержант, помощник начальника караула. За его спиной маячил азербайджанец-разводящий.
  - Так, два урода на уборку туалета, зашуршали! - он стоял в проходе, растопырив ноги и руки, ощущая себя как минимум сверхчеловеком. Ни дать ни взять - Бэтмэн.
  Мы с Андреем сидели на корточках, прижавшись спиной к бетонной стене. Я медленно встал, подойдя к нему, спокойно послал его подальше, вместе с его караулом. После минутной перебранки, видя мою решитель-ность, он резко захлопнул камеру и отправился на поиск новых работни-ков.
  Ночь провели в той же камере, хотя нас должны были перевести в общую. В знак наказания нам не выдали деревянных досок (на них спали на киче). Всю ночь я провел на ногах. Устав, я прислонялся к холодной стене, пытаясь укутаться шинелью. Андрей же, не выдержав, улегся спать на бетонный пол, проигнорировав мои замечания.
  - Я хочу спать и мне все по х...й! Будь что будет, - в полудрёме ска-зал он и моментально уснул.
  К утру он сильно застыл, возможно, застудив почки, ему нестерпимо захотелось в туалет. Он стучался, пинал дверь, кричал, тщетно ожидая, когда часовой отведет его в туалет. Не выдержав, облегчился прямо на дверь, чуть не устроив потоп на киче. Быстро прибежали караульные, опять начались разборки: Саткина хотели прессануть, да я им не позво-лил. В итоге Андрей убирал грязной тряпкой плоды своего труда.
  Чуть позже меня вывел (поговорить) азербайджанец-разводящий. "Когда закончатся эти разборы?" - недовольно думал я, перешагивая по-рог камеры.
  - Слющай, тэбя как зовут?
  - Женя.
  - Жэна, зачем ти встреваешь за этого чмыра? Он кто тэбэ - брат, зэм-ляк?
  - Мы вместе попали на кичу, нужно друг друга поддерживать.
  - Жэна, он чмо. Урусс, как собаки, своих рвут, падалъ. А ти самь кто по нации?
  - Я русский.
  - Странный ти урусс. Почемю не билль начкара, он чмо, стукачь. По-чемю его жалель? Он би тебя не пожалель, и этот длынний чмыр-зассанець тоже.
  На улице светало. Небо заволокло тучами, шёл мокрый снег. Начи-нался очередной день, день очередного испытания. Здесь нужно быть сильным, ведь слабые влачат мерзкое существование.
  Задумался о национальных отношениях. О той пропаганде дружбы народов СССР, что была на гражданке. Здесь её не было и следа. Почему такая ненависть к русским, их что, не воспитывали в духе интернацио-нальной дружбы? Конечно, я не знал, что через несколько лет развалится Советский Союз и одна из причин кризиса - нерешенный национальный вопрос. С кем собирались строить коммунизм?
  Вскоре нас перевели в общую камеру. Время на "киче" шло медлен-но. Вывод на хозяйственные работы, обед, опять работы, ужин, пере-кличка, отбой. Вечером все разговоры в камере были на тему, какая часть заступит в караул и какой будет новый начкар - злой или добрый.
  На пятые сутки нас вывели работать в кочегарку, меня назначили старшим над всей разношерстной толпой арестантов. Работали ни шатко ни валко. Вдруг забежал грозный начальник гауптвахты майор Конев. Недовольный темпом работ, он долго ругался, размахивая огромными кулаками. Мне, как старшему, он добавил еще сутки ареста.
  Дни ареста тянулись невыносимо долго. Саткин предложит "зага-ситься" в санчасти. Раздобыв йод, мы добавили его в сахар. Говорили, что после этого повышается температура. Вскоре мы были в санчасти. Прожженный, видевший много на своем веку медработник сверлил нас глазами:
  - Что, хотите сачкануть? Я вас всех насквозь вижу, лодыри!
  И выдал нам по два градусника каждому. Я спокойно уселся на ку-шетку, предвкушая, что скоро окажусь на больничной койке. Чистые про-стыни, либеральный режим и т.д.
  Но не тут-то было. Один градусник показал повышенную температу-ру, а другой нормальную. Я непонимающе смотрел на градусники. На-чмед что-то кричал о каком-то перце, которым я намазал под мышками. Но я ведь действительно ничего не мазал, я употребил сахар с йодом. Вот незадача. Пришлось возвращаться в "родную" камеру. Саткин остался, у него оба градусника показали повышенную температуру. Но недолго он отдыхал в санчасти, на следующий же день его привели обратно с резо-люцией врачей - здоров.
  Прошло семь дней. Саткина забрал наш сменившийся караул, а мне предстояло "отдыхать" еще сутки. Настроение было паршивое, все тело грязное, сильно чесалось, я прокоптился здесь кичманской вонью. Эти сутки тянулись долго, хотелось "домой", в казарму, к своим корешам.
  Следующим вечером меня забрали. Опять повезло - за мной заехала машина, нашу роту везли в баню и меня с собой прихватили. Какое бла-женство наконец-то помыться и выспаться на белых, пахнущих свеже-стью простынях.
  Подъехав к бане, я первым спрыгнул на землю. Решил подшутить и громко крикнул: "Кто последний, тот чмо!" Что тут началось! Ужасная давка, крики на разных языках. Солдаты вылетали как пули - ну прям как дети, приколов не понимают. Два азиата подрались, им очень не хотелось прослыть чмырями. Вечером в казарме встретился со своими друзьями. Настроение было отличное - шутки, смех. Жизнь продолжается, и она - прекрасна!
  Дневник
  В сентябре я начал вести дневник. Для чего? Хотел запечатлеть всё то, что переживал, о чем мечтал, какие события и действия происходили в нашем солдатском мирке. Думал, пригодится потом. А верно ведь мыс-лил, пригодился бы наверняка.
  Купив в гарнизонном магазине красный блокнот, я старался регуляр-но заполнять его. Он был достаточно большим, хранить и носить его бы-ло неудобно.
  В конце сентября меня отправили в командировку на сооружение ротного свинарника. Лафа. Но ведение дневника привело к неприятно-стям, в итоге строительство домиков для свиней продолжалось уже без меня.
  Моя командировка продолжалась всего около трех недель. Я ощутил определенную свободу, часто мы были предоставлены сами себе. Строи-тельство практически не велось, мы отдыхали, развалившись на травке около своей стройки, изредка ходили в село за продуктами, если позволя-ли финансы.
  В один из пасмурных дней мы выехали на ЗИЛе за морковью. Обрат-но ехали стоя в кузове, держась за борт около водительской кабины. Ве-тер сильно раздувал нашу форму, настроение было отличное. На обочине мы заметили грузовой гражданский автомобиль с поднятым капотом. Под ним копошился водитель, устраняя какую-то неисправность. Не сговари-ваясь, все трое, набрав моркови, залпом обрушили град красных снарядов на бедного шофера. Мишень - толстая задница водилы - была удачно поражена. Послышались ругательства, пожилой шофер что-то нам кри-чал, потрясая в воздухе гаечным ключом...
  Весь наш быт, с "обсосами", разборками, "интернациональной" дружбой, "отеческой любовью" отдельных офицеров, всё это я бесстра-стно фиксировал в своем блокноте, не предвидя, что кто-то может также прочитать мои откровения.
  В одних из воскресных дней после построения на обед дежурный по полку задержал меня. Его внимание привлекла оттопыренная гимнастер-ка, где хранился мой блокнот.
  - Так, боец. Быстро достал чё ты там спрятал, - прохрипел седой ка-питан.
  Пришлось отдать блокнот офицеру. Вскоре мой дневник оказался в руках майора Шепетова (он командовал нами, пока часть воевала в Афга-не). На следующий день меня вызвали к майору.
  Он очень разозлился, прочитав мои художества. Особенно его рас-сердило, что офицеров я называл "шакалами".
  - Ты кого "шакалами" называешь, урод?! Сгниешь на "киче"! - кри-чал он мне, лицо его багровело.
  После тридцатиминутной истерики он неожиданно отдал мне днев-ник. Видно, ничего компрометирующего там не нашел, а раздувать исто-рию о положении в части не хотел, себе дороже будет. Будет проверка, и его накажут.
  Он протянул мне красный блокнот, сказав при этом: "Сожги быстрее. Пошёл вон!"
  Я пообещал себе больше ничего не писать в армии. Второй раз насту-паю на те же грабли. Из-за "дембельского" блокнота в учебке нажил себе неприятности, и здесь то же самое. Зайдя в один из пустующих ангаров на аэродроме, где когда-то базировались бомбардировщики, я сжёг свои труды. Мысленно ругал себя: "Тоже писатель нашелся!" Но неприятно-сти на этом не закончились.
  После отбоя меня разбудили, и я пошел на разборки в бытовку. Там тусовались "корейцы" и "борцы".
  - Ты чё тваришь, урод! Ты чё пацанов "шакалам" подставляешь, ты чё все наши самоходы описываешь, писака! - злобно шипел Кирилл Гри-банов.
  Меня окружили со всех сторон, чувствовалось напряжение.
  - Я вел дневник для себя, - ответил я как можно спокойнее.
  - Гриб, оставь его, - вдруг сказал Олег Гордый. - Сувер - пацан пра-вильный. Хоть он и накосячил, но это по недосмотру. Что, никто не мог пацану подсказать, чем это могло закончиться?..
  Разборка благополучно закончились, и я пошел спать.
  Зёма
  Осенью к нам в полк начало прибывать новое пополнение. У меня было обостренное чувство землячества. Я ждал своих земляков, с Алтая и даже со всей матушки Сибири. Все сибиряки - мои земляки. Но прибыва-ли, к моему разочарованию, с Украины, Ульяновска, Ставрополя и т.д.
  Подойдя как-то вечером к очередной партии прибывших солдат, рас-положившихся в казарме, я подошел к ним, крутя на правой руке кожа-ный ремень. Верчение ремнём (ключами, другими предметами) было признаком привилегированного положения (низшие слои не могли себе этого позволить, за такую "борзоту" их могли наказать), к тому же это даже успокаивало. Крутить в руках какой-то предмет, как жевать жвачку, - дурная привычка.
  - Из Сибири кто есть? - спрашивал я вновь и вновь. В ответ гробовое молчание. На меня испуганно смотрели несколько украинских хлопцев, непонимающе хлопая своими глазками.
  И вот однажды я встретил своего земляка. Это был Саша Лапкин из Новосибирска. Новосибирск от Барнаула отделяет пара сотен километ-ров, значит - земляк. Я был рад увидеть своего земляка за тысячи кило-метров от дома. Обнял его, представился. Правда, Сашок выглядел ка-ким-то флегматичным. Особой радости не проявлял, молчал, тупо уста-вившись в пол. "Наверное, еще не совсем обвык, трудно привыкнуть к этому дурдому", - подумал я. Мы вышли с ним поговорить на казармен-ную лестницу около входной двери.
  - Слушай, Саня, расклад здесь такой: грязную работу не делай - пол не мой, носки чужие не стирай, пайки из столовой не носи. Будут прове-рять в каптёрке - ничего не делай, будут прессовать - зови меня. Ничего не бойся, нужно будет - врежь кому-нибудь по рогам, я встряну. Главное - не бойся, будешь ссать, тебя здесь растопчут. Ты понял?
  Сашок покорно закивал головой.
  Но наш разговор впрок ему не пошел. Через несколько дней я увидел его: он нес чью-то пайку в каптёрку, затем замечен был с грязной тряпкой в умывальнике и, наконец, стирающим чужие носки. Все сделал точно наоборот, молодец!
  Подойдя к сгорбившейся фигуре Лапкина, меланхолично стирающего носки, я лишь сказал:
  - Рожденный ползать летать не станет. Хочешь существовать здесь, твое дело. Когда я сюда прибыл, мне никто не помогал, никто не объяс-нял. Поздравляю, отряд чморей пополнился тобой... Короче, будут спра-шивать, откуда родом, ответишь из Москвы или Ленинграда, или еще от-куда-нибудь. Забудь, что ты родом из Сибири. Понял?
  "Лапа" услужливо закивал головой. Выходя из умывальника, я столкнулся с Каримановым, крутившимся здесь.
  - Слющай, Сувэр, сматру я на тэбя, ти на русскаго совсэм не пахожь.
  - Одолели вы меня уже! С чего ты взял? А на кого я похож, на японца что ли?
  - И фамылия у тэбя наща, азербайджанская. Сувэров - это перево-дится как водонос, су - это вода, вер - носить. Значит, водонос. И еще груд у тэбя волосатая, как у настоящего мужика. И ваобще не пахожь ти на русскаго.
  Я вышел, махнув рукой. А может, и впрямь я не русский? Да нет, русский, и этим горжусь.
  "Ласковый май"
  Ноябрь 1988 года. Вечер. В казарме суета, своим ходом идёт обыден-ная солдатская жизнь. Кто-то сменился с наряда, кто-то пришёл с работ, дикие крики, разборки - всё как обычно. Проходил очередной день моей службы.
  За окном медленно падал снег, стекла немного заиндевели, морозец разукрасил их необычайно красивыми узорами. Вдруг я услышал незна-комую песню. На кроватях развалились Олег Гордый и его команда, слу-шая музыку и негромко о чем-то переговариваясь. Из старенького магни-тофона доносились слова: "Немного теплее за стеклом, но в злые морозы вхожу в эти двери словно в сад июльских цветов. Я их так хочу согреть теплом, но белые розы у всех на глазах целовать и гладить готов..."
  Эти слова и музыка вдруг перенесли меня в совершенно иной мир. Там, где живут красивые девушки, кто-то их любит, даря белые розы; мир, где можно "цивильно" покушать и одеться, заниматься спортом, ездить на своем автомобиле, ходить в рестораны, но самое главное - быть во многом свободным в своем выборе. Там, на гражданке, без меня про-текала другая жизнь, проходила без меня. Девушки меня не ждали, не знали, забыли. Взгрустнулось немного, и показалось, что всему миру я безразличен.
  Мои мысли прервал вопрос Грибанова:
  - Что, нравится? Это новая модная группа.
  - Как она называется?
  - "Ласковый май".
  - Как, как? Ласковый кто?
  - Ласковый май.
  Так я услышал записи ставшего известным в то время певца Юры Шатунова. Я не знал, что он был уже сверхпопулярен, собирал огромные стадионы зрителей, и тысячи девушек были от него без ума. Эта нехитрая музыка стала тогда для меня символом праздника, свободы, перемен.
  Услышав эти мелодии уже на гражданке, я часто вспоминал тот вечер в казарме, серые будни, тоску по дому и огромное желание хоть на миг попасть в тот сказочный (как тогда казалось) для меня мир под названием - гражданка. Я не был дома уже год, и не видать мне отпуска было до самого дембеля. Во всём есть свои плюсы: наверное, побывав дома, больше будешь скучать. А может, я сам себя так успокаивал?
  "День рожденья - только раз в году..."
  10 ноября 1988 года мне исполнилось 19 лет. Вечером 9 ноября в ка-зарму забежал дневальный с криками: "Тревога, тревога!" В ответ по-слышалась брань, кто-то запустил сапогом, многие подумали, что это прикол. Но это была не шутка - из Хабаровска прибыла комиссия, чтобы проверить нашу боеготовность.
  Постепенно раскачавшись, получив оружие, мы убыли на стоянку са-молетов. Там вовсю шла суета. Вскоре начались полеты, продолжавшиеся ночь и почти весь день, было израсходовано огромное количество бое-припасов. Я переворотил тонны металла, очень устал. Так отметил свой день рождения.
  У озера Ханка находился наш полигон, туда летали наши штурмови-ки, где осуществляли бомбометание, стреляли по наземным целям из пушки, выпускали снаряды. Рядом был наблюдательный пункт, где нахо-дились офицеры.
  Один из молодых летчиков неудачно отбомбился: 100-килограммовая бомба взорвалась рядом с КП. Ударной волной разбило окна, кто-то по-ранился стеклом. Но, слава Богу, жертв не было. Проверяющий был взбешен. Он долго ругался и был очень недоволен.
  Комиссия вскоре уехала, командир полка был наказан, и нам, конеч-но, досталось. Репрессии, репрессии, но вскоре всё улеглось. День рож-дения получился на славу.
  И хотя меня никто не поздравил (не припомню, чтобы командование какого-нибудь поздравляло с днём рождения), настроение было отличное.
  Время после моего дня рождения проходило быстро, и вскоре уже на-ступил новый 1989 год.
  
  Глава 4. НОВЫЙ 1989 ГОД
  
  Гибель летчика
  Новый, 1989-й, год встретили достаточно скучно и неорганизованно. Особых празднеств не устраивали, единственно, что разрешили смотреть телевизор всю ночь. В казарму принесли от командования немного сла-достей.
  Азербайджанец Омар-оглы с несколькими своими безбашенными земляками пытались утащить лакомства к себе в каптёрку. Сладкий кусок пыталась выхватить группа узбеков. Началась разборка, слышались дикие крики, истошные вопли, заглушавшие бой курантов. Всё это напоминало схватку двух обезьяньих стай.
  - Я Омар-оглы, дилавой чилавек, каптёрчик, блятной! Узбэк чурка, пощел на х..й! - дальше шел почему-то любимый им набор слов, бес-смысленная тарабарщина: "Динама Чиев, вратар Пелэ, имя существи-тэльное, окончание на а, я". Дегенерат. Кого только в армию не призыва-ют!
  Служил в нашей части солдат Иван Крапивин, родом из города Киро-ва. На правой ноге у него были сросшиеся пальцы. Долгое время он был предметом насмешек, особенно у обкумаренных "корейцев". Крапивин часто показывал им свои "ласты", лицо у него при этом было очень гру-стным. Он уже устал объяснять сослуживцам, какую скорость набирает во время плаванья.
  А в санчасти я встретил солдата с огромными линзами в очках. "У меня плохое зрение, минус шесть", - сказал он тихо. Все его тело было в синяках от побоев. Служил он в батальоне связи полка вертолетчиков. Власть в части держали в основном кавказцы, которые жестоко унижали солдат других национальностей.
  Вот под этот "концерт" я и встретил новый 1989 год. Последний год в армии. Неужели следующий, 1990-й, год я встречу уже дома?
  Спустя несколько дней в нашем полку случилось ЧП. Во время ноч-ных полетов разбился летчик - старший лейтенант Подшивалов. Наш полк выполнял плановые ночные полеты. Почему-то штурмовик Подши-валова на бреющем полете врезался в сопку. Были организованы поиски. Через несколько дней его тело нашли где-то в приморской тайге. Рядом кружили волки - он повис на дереве, что не дало хищникам добраться до него.
  17 января 1989 года у Дома офицеров построилась вся наша часть. Мы прощались с погибшим летчиком. Я его немного знал. Хороший че-ловек был, к солдатам относился хорошо, жаль парня. У Подшивалова осталась жена и маленький сын. Она всю церемонию тихо плакала. На-строение у меня было не из лучших.
  Полеты запретили до выяснения причин катастрофы. После построе-ния мы с Юркой Дубровым и Игорем Мягковым из Белгорода пошли в солдатскую чайную. Не доходя несколько метров нас остановил патруль. Патруль нашего полка возглавлял молодой прыщавый лейтенант Кряк-лин. Он прибыл в часть недавно, после окончания военного училища. Молодой, короче. Решил самоутвердиться. Офицер остановил нас за не-отдание воинского приветствия. Начал воспитывать, грозился сгноить на гауптвахте. Мы думали - пугает, ан нет. Отвел всю троицу на "кичу". Полный беспредел. Обидно было, что патруль нашей части нас же упек. Самоутверждался, наверное, зеленый еще "летёха".
  И вот я опять на киче. Здесь всё без изменений. Только другие обита-тели. Нас разместили в камере временно задержанных. Вскоре арестантов под конвоем повели работать в кочегарку. Там я случайно разговорился с вольнонаемным рабочим. Оказалось - мой земляк, с Алтая, с районного центра Шипуново.
  - У меня мать родом с Шипуновского района, с деревни Комариха. Зёма, помоги! Посадили ни за что, патрулю воинское приветствие не от-дали, нашему патрулю, - сказал я ему негромко. - Начальник патруля, молодой "летёха" нас сразу на гауптвахту отвёл.
  - Ладно, не боись, парни! Завтра переговорю насчет вас с начальни-ком гауптвахты, - ответил он.
  Особо не надеявшись на благоприятный исход дела, мы ушли ноче-вать на кичу. На следующий день ближе к обеду нас без объяснений от-пустили. Радости не было границ. "Молодец твой земляк, помог нам!" - говорили мои товарищи.
  - У вас на Алтае все нормальные мужики живут? - спросили они ме-ня.
  - Конечно, 99 процентов. А вы знаете, что мой земляк Василий Шукшин? Смотрели "Калину красную"? Титов, второй космонавт в мире, и Калашников, изобретатель оружия,- тоже с Алтая!
  - Здорово! - сказал Дубров, - Пошли, обмоем наше освобождение, выпьем по стакану кофейного напитка за Алтай.
  - За Алтай можно выпить и по два стакана, - весело сказал я.
  Мы не спеша пили напиток, ели выпечку, говорили о жизни. На-строение отличное, дембель неизбежен! Шел новый 1989 год.
  Штабные крысы
  Штаб играет большую роль в армии. Это сосредоточение власти, управленческая структура. В нашем штабе совместно с офицерами слу-жили и солдаты. Служба в штабе считалась кайфотой. Там не было бес-предела, писари спокойно шелестели бумажками, в наряды не ходили, не были задействованы на полетах. Тёплое местечко. Все они жили в штабе, там же ели, там же спали (неизвестно только где, наверное, на столах), что было строжайше запрещено.
  На моей памяти, все попытки переселить или даже отправить писарей на вечернюю поверку успехом не увенчались. Наверное, у них были вы-сокие покровители, а скорее всего, вдруг появлялась срочная, государст-венной важности работа.
  Большинство писарей относились к категории отверженных, для них побывать в казарме или пойти в столовую было самым страшным наказа-нием. Работали много, безропотно выполняя любую команду, - лишь бы не отправили в казарму. Знали, что там им придет конец.
  Ваня Пуговкин - типичный штабист. Небольшого роста, мешкова-тый, с испуганным взглядом, оттопыренными ушами, как-то по глупости (сильно хотел кушать, видимо, голод поборол страх) пошел в гарнизон-ную столовую за своей пайкой. Но был пойман группой азербайджанцев с нового полка.
  Длинный, худой азербайджанец, схватив его за ремень, потащил в угол, где стояла группа его земляков.
  - Суда иды! Ти чё, ох...ль?
  Пуговкин от страха впал в ступор, шевелил губами, пытаясь что-то сказать.
  - Ти чтё, твар, ох...ль? - от звонкой пощечины Ваня немного пришел в себя, его правая щека стала красной.
  - Иды пол мой, быстро! Мэня завут Ахмэт!
  - Ахмет, мне некогда, я на минутку забежал, меня капитан Грязев ждет в штабе, - Пуговкин что-то лепетал, но ужас полностью парализо-вал его.
  В столовой раздавались дикие крики, кого-то били, кто-то выходил, заходил в столовую, не обращая внимания на испуганного солдатика и группу солдат, громко разговаривающих на непонятном языке.
  - Мэня е...т твой щакаль? Зае...т! - Ахмет еще раз шлепнул Ваню по другой щеке и одновременно сильно ударил его кулаком в грудь. За шкирку он подтащил слабо сопротивлявшегося Пуговкина к ведру с во-дой и мокрой грязной тряпке на полу.
  - Ахмет, отпусти, пожалуйста! Меня офицеры в штабе ждут, - умо-ляюще начал он гнусить.
  - Мэня е...т? Зае...т? - Ахмет швырнул сапогом грязную тряпку с пола прямо в лицо штабисту.
  Спустя несколько минут Пуговкин вытирал рукавом грязь вперемеш-ку со слезами с красного лица и лихорадочно работал. Мыл пол в столо-вой.
  К вошкающейся в углу фигуре Вани не торопясь подошел небольшо-го роста азербайджанец. Он был весь черным, с безобразным лицом, не-большая фигурка напоминала уродливого паука. Кавказец слегка толкнул писаря ногой в спину.
  - Ти кто?
  - Я Ваня Пуговкин, из Москвы.
  - Москва козёль, я ее е...ль. У тэба ест сэстра?
  - Да, есть. Старшая.
  - Прыныси мнэ её фотография. Я Али, я здэсь хлэбарэс!!!
  Ваня послушно закивал. Лишь спустя несколько часов ему удастся вырваться из азербайджанского плена, вымыв весь пол в столовой, пере-мыв гору посуды и вынеся мусор.
  Грязный, пропахший отходами, он бежал, не оглядываясь, до штаба. Здесь его уже ждал капитан Грязев.
  - Ты где, чмо, шаришься? Мне нужно срочно работу сдавать! Тварь, ты меня подставил, сгною на киче, в дисбате сдохнешь, отправлю, урод, в казарму, там тебе быстро задницу порвут.
  Ноги подкосились у Пуговкина, он упал перед капитаном, начал при-читать, как баба, глотая слезы и умоляя оставить его в штабе, хватался грязными руками за штанину товарища капитана.
  - Товарищ капитан, товарищ капитан, я ночью буду работать, я всё восстановлю, не прогоняйте меня, пожалуйста! Меня там убьют. Пожа-луйста! Я вам посылочку из Москвы с шоколадными конфетами и сгу-щенкой к 23 февраля организую.
  Грязев брезгливо поморщился, отпихивая его от своих ботинок.
  - Ладно, иди работай.
  Больше ни в столовую, ни в казарму Пуговкин не заходил. Что он только не придумывал, на что только ни шел, лишь бы не попадать туда больше.
  Время шло. Ваня освоился в штабе. Пришло молодое поколение шта-бистов, на которых он начал покрикивать.
  - Уроды, тупицы, провинциалы! Тебя что, в твоей деревне писать не учили, урод?!
  К концу службы Иван благодаря штабной службе "дослужился" до младшего сержанта, затем досрочно получил сержанта, а на дембель по-ехал уже старшиной, весь увешанный различными значками, так больше ни разу не появившись ни в казарме, ни в столовой. При составлении праздничных приказов он "себя, любимого" не забывал.
  Мы не любили штабистов. За то, что они создали себе привилегиро-ванное положение, были освобождены от службы, от многих трудностей нашей жизни. А главное - меня раздражало их равнодушие к нашим про-блемам. Как мы там живём, никого не волновало.
  Новый ротный
  В начале 1989 года личный состав полка, участвовавший в войне в Афганистане, прибыл в Черниговку. Приехали в основном летчики и тех-ники. Из солдат прибыл лишь один, оставшийся на сверхсрочную служ-бу, - Игорь Цибалко, он стал нашим старшиной. По его рассказам, слу-жить в Афгане было тяжело, царила жесткая дедовщина. Многие солдаты стали наркоманами. Процветала торговля между советскими солдатами и душманами. Наши продавали афганцам в основном дефицитное там дере-во (авиабомбы упаковывались в деревянные ячейки). Из осветительных бомб вытаскивались парашюты, которые охотно приобретались местны-ми жителями.
  Наш полк стоял в городе Баграм, где находилась крупнейшая авиаба-за. Солдаты, стоявшие на вышках с крупнокалиберными пулеметами, чтобы не заснуть, покурив травки, стреляли ночью без разбора. Появится вдали огонёк - сразу длинная пулеметная очередь в сторону домов аф-ганцев. Игорёк даже пытался выбивать пулеметными очередями попу-лярные тогда мелодии.
  Будучи дежурным по роте, я всю ночь поговорил с дежурным по пол-ку - летчиком, вернувшимся из Афгана. Разоткровенничавшись, он начал рассказывать о боевых буднях:
  - Всю ночь пили, а в четыре утра начало полетов. Взлетел еще пья-ный, блин, карту забыл. Что делать? Ну не возвращаться же назад. Проле-таю над каким-то кишлаком, мирный он, не мирный, какая разница. За-прашиваю базу, чтобы разрешил бомбардировку: "Хозяин, хозяин, раз-решите работать, вижу неприятеля. - Разрешаю". И тонны взрывчатки разносят в пыль лачуги афганцев. Второй взлет, карту взял. Внизу вижу какой-то базарчик. Кто такие? Понятия не имею. "Хозяин, хозяин, разре-шите работать. - Разрешаю". И от базарчика ничего не остается. На сле-дующий день в этом районе нашу колонну обстреляли.
  Капитан, рассказывая про Афган, играл желваками. Он вспоминал эту войну, погибших товарищей, не понимая, для чего воевали.
  - Какая интернациональная дружба с афганским народом? Какое по-строение социализма? Ты бы видел, как они живут. Средневековье, мра-кобесие и всесилие ислама.
  В феврале назначили нам нового ротного - капитана Водного, тоже "афганца". Вскоре началось укрепление дисциплины. Была создана рота с тремя взводами. Раньше солдаты были поделены между тремя эскад-рильями, у командиров эскадрилий часто руки не доходили до солдат (у них других проблем хватало), что приводило к неописуемому бардаку.
  Капитан Водный и три командира взвода - прапорщики начали по-степенно наводить порядок. Во время подъема ротный и взводные пере-ворачивали кровати со спящими солдатами (дедам как бы "полагалось" поспать), обливали холодной водой бойцов, пытавшихся урвать минуту-другую сна. На гауптвахту отправляли целыми партиями.
  Один нервный дежурный по полку, "афганец", совместно с нашим взводным даже размахивал пистолетом, что-то кричал, пытаясь поднять с постели сонного воина.
  Начались репрессии. Наказывали всех поголовно, без разбора, пугали дисбатом. Водному лучше было не попадать под руку - говорили он кон-туженный. Эхо афганской войны. Нужно было менять тактику, на рожон лезть не стоило, и я не попал в число злостных нарушителей дисциплины, с которыми вел тяжелую борьбу ротный по кличке "Джек Потрошитель" со своей командой.
  Постепенно страсти улеглись, беспредел закончился. "Джек" одержал победу, хотя, скорее всего, условную. В столовую уже ходили строем, проводилась зарядка, примерно выполнялся распорядок дня и т.д. Хотя до наведения полного порядка было как до построения коммунизма.
  В принципе, новый ротный был нормальным мужиком, не подлым человеком. Хотя действовал иногда жестко, на грани, но и другого выхо-да у него не было. Нужно было наводить порядок в роте.
  Назначались командиры отделений, замкомвзводов. Меня назначили командиром отделения, вторым командиром отделения стал небезызвест-ный "каптёрщик, дилявой челавек" Омар-оглы, замкомзвода стал мой приятель Виталий Городний.
  13 марта 1989 года мне было присвоено очередное воинское звание - младший сержант. Радостное событие.
  Если с командиром роты у меня проблем почти не возникало (было ощущение, что он меня уважает, хотя, может быть, я и заблуждался), то с командиром взвода прапорщиком Дятловым взаимопонимания не сложи-лось. Недалекий, он требовал того, чего сам, наверное, не знал. Докапы-вался до всякой мелочи. Короче, как и в учебке, мне "повезло" с коман-диром взвода.
  Как-то Дятлов начал кричать, что он был против моей кандидатуры как командира отделения, что я веду себя слишком независимо, но ста-вить некого.
  - Мне без разницы ваши лычки. Я и рядовым себя неплохо чувствую, - ответил я.
  Рассердившись, он выбежал из каптёрки, хлопнув дверью. Хотя, ко-нечно, были и преимущества новой должности. Ходил в наряды только дежурным, официально никто не мог заставить меня выполнять грязную работу, престиж какой-то. Но появлялось и больше проблем, повысилась ответственность за других.
  Любимчиком Дятлова стал Омар-оглы. Спелись родственные души. Взводнику нравилась личная преданность друга-"интеллектуала". С кри-ками, непонятной своей тарабарщиной (типа "Динамо Чиев (Киев), вра-тар Пэлэ...") распинывая своих подчиненных, он старался всячески уго-дить Дятлову.
  - Я фас лублу, таварыч прапорчик!!! - на ломанном русском говорил Омар, преданно глядя в глаза своему "боссу".
  Правда, часто Омар сам грубо нарушал воинскую дисциплину, нера-диво нес службу в нарядах, был заносчив и груб с подчиненными. На на-рушения "Омарчика" (как ласково звал его наш прапор), Дятлов лишь грустно говорил, шевеля своими усами:
  - Ну как же так, Асиф, ну как же так?
  Личный состав отделений нашего взвода по моему настоянию был практически разделен по национальному признаку. В моем отделении были славяне, у "Омарчика" - все остальные, тюркоязычные. Многие проблемы были решены. Я понимал, что если разбросать всех подряд, то многие русскоязычные станут выполнять всю грязную работу, ходить в наряды, попадут в "рабство" и т.д. А так Асиф со своей энергией грозно кричал, заставляя работать свою бригаду, напрягая своих земляков, а я спокойно командовал своим отделением. Может, так и нужно строить вооруженные силы, по национальному признаку?
  Боевые будни
  Время шло быстро. Наступила весна. Зима в Приморье пролетела не-заметно, она была теплой и малоснежной. Практически ежедневно при-ходилось отстаивать себя, неизвестно, что мог принести новый день. Нельзя было давать слабину, иначе - труба.
  Но у меня была поддержка. По нашей договоренности, если возника-ли у кого-нибудь проблемы, все мои товарищи вставали и шли на разбор-ки. Это касалось каждого из нас. В единстве и взаимовыручке - наша си-ла, и это мы прекрасно понимали. Это здорово помогало.
  Моим новым товарищем стал Роман Коваленко из Днепропетровска. Парень зарекомендовал себя с хорошей стороны, главное - он не боялся дать отпор. Побеждает не столько мышечная масса, рост, сколько сила духа. Не раз я был свидетелем, когда здоровые парни ломались и давали слабину. А сильных духом, но явно не богатырского телосложения людей трудности лишь закаляли.
  В Ромке удивительным образом сочеталась сила и дух. Он был физи-чески развитым, бесстрашным, отличный боец и товарищ. Призыв его был на полгода младше моего, и служил он у меня в отделении. Мы как-то сразу сдружились, и я ему во всем старался помочь.
  В феврале произошла разборка с армянами. Миша Осипов стал за-местителем командира второго взвода. У него произошли "рамсы" (кон-фликт) с армянами, они не хотели ходить в наряды.
  Ночью, после отбоя пятеро армян подняли Михаила и повели в даль-ний угол казармы для разборок. Увидев это, я быстро поднял спавших рядом четверых друзей, и мы поспешили на подмогу Мишелю. Наш не-большой отряд быстро рассеял их. Получилось - один на один. Армяне не ожидали такого поворота. Начались пустые разговоры, которые кончи-лись ничем. Драться "горячие кавказские парни" испугались, они согла-сились идти в наряд. А куда бы они делись? Мы победили!
  Суровые будни скрашивали мои друзья, я знал, что они придут ко мне на помощь в случае проблем, это здорово. Это придает уверенности и дает опору в жизни. Что касается наших вечных оппонентов, то многие из них драться не любили и не могли. Любимым видом спорта у южан была борьба, но боролись большинство очень плохо.
  Особенность представителей кавказских народов Советского Союза в том, что многие из них смелеют лишь при своем численном превосходст-ве. При равенстве сил или превосходстве противника они ведут себя опасливо. Беда славян, на мой взгляд, в их повышенном индивидуализме.
  Проблему усугубляла политика советской власти, десятилетиями вы-корчевывавшая из русского народа историю до 1917 года, православную веру. Пытались создать советского человека - человека без национально-сти. Больше всего, к сожалению, таким воздействиям подвергся русский народ. Лишь возрождение православия, понимание своих исторических корней поможет возродить наш народ.
  Зимой стали одолевать вши. Эти паразиты больно кусались, приходи-лось сбрасывать свою одежду в холод, чтобы они там все погибли. Но, конечно, всех этих гадов уничтожить не удавалось. Размножению вшей способствовала полная антисанитария и нерегулярные посещения бани личным составом.
  В одну из январских ночей, вши совсем одолели и довели до бешен-ства какого-то азиата. Что-то крича на своем языке, торопливо сбрасывая одежду, кишащую насекомыми, на подоконник, джигит начал беспоря-дочно наносить удары по маленьким врагам штык-ножом.
  - Вощь - казель, ти меня зае...ль! Я твой мама е...ль, я твой брат е...ль, я твой тетя е...ль, - и так далее.
  Он был дневальным, отрубившись, спал на своей кровати не раздева-ясь, но ему стало совсем невтерпеж от кишащих тварей. Стояла зимняя ночь, личный состав нашей роты беспокойно спал, ворочаясь, вскрикивая что-то во сне.
  И лишь житель одной из южных советских республик бил рукояткой ножа по груде грязной одежды. При точном попадании в "вощь" карие глаза его начинали блестеть и победный гортанный возглас сотрясал сте-ны казармы.
  В конце марта стало уже тепло. Было воскресенье. Я лежал на лавоч-ке около стадиона. Отдыхал, закрыв глаза, наслаждался тишиной и ве-сенним солнцем. Вдруг почувствовал небольшой удар в ногу. Подняв го-лову, увидел какого-то азербайджанца не из нашей роты. Это наглый джигит на велосипеде специально наехал на меня.
  Разговор с ним был коротким, спускать эту наглость было нельзя. Нужно было сразу расставить всё на свои места. Видимо, он хотел таким образом проверить меня на прочность.
  - Ты чё, чмо, ходы попутал? Пойдем поговорим, - и я кивнул в сто-рону туалета. Азербайджанец растерялся, он был явно не готов к такому повороту событий. Не ожидал встретить сопротивления, хотел поглу-миться. Он был из нового полка, сержантов из русских у них почти не было, он чувствовал там себя, наверное, королем.
  Минут пять он чего-то буровил, тянул время. Видя наши разборки, подбежал Саня Матияш.
  - Женя, тебе помочь?
  - Ми как мыжики, одын на одын!
  - Спасибо, Саня, мы один на один пойдем поговорим.
  - Ты в этом уверен? Они один на один никогда не дерутся.
  Я заглянул в туалет. Он был разделен бетонной перегородкой на две части. В первой части никого не было. Во вторую часть я заходить не стал, а зря - там притаились два его земляка. Дыша испарениями, они ждали условного сигнала. И когда они туда проникли? И как он им про-сигналил о помощи? Саня ушел. Мы остались "один на один".
  Пустые разговоры, как вата, пеленали меня. Нужно было сразу бить его. Но он ввел меня в заблуждение, вроде бы пошел на попятную, хотел извиниться. Неожиданно он ударил головой мне в лицо, разбив губу. Гор-танно что-то крикнул, и с двух сторон из-за перегородки выскочили два его дружбана и накинулись на меня. От вероломства я просто рассвире-пел. Тем более этих азербайджанцев я знал хорошо, у меня с ними были отличные отношения до этого случая. От злости я сильно швырнул этого велосипедиста в направлении толчка. Он от неожиданности спикировал в дурно пахнущее отверстие, сметая на своем пути остатки кала, мочи и хлорки.
  Я был взбешен. Оттолкнув стоящего перед выходом парня, я спокой-но вышел на улицу. Преследования не произошло.
  В апреле - опять драка с армянами. Наша рота шла в баню. Я шел в последней шеренге. Проходили мимо казармы нового полка, сидящий на лавочке сержант-армянин выкрикнул что-то оскорбительное в мой адрес. Я его послал подальше.
  Рассерженный этим усатый буйвол подбежал ко мне и пытался с ходу меня пнуть. Я перехватил левой рукой его правую ногу и быстро сделал ему подсечку. Тело грохнулось на землю, подняв кучу пыли. Из их ка-зармы высыпалось, как тараканов, большое количество кавказцев, наши также подтянулись.
  Мимо проезжал какой-то прапор на своем мотоцикле. Он разнял нас. Сердце сильно стучало. Я был сильно возбужден, прокручивая в голове все детали этого конфликта.
  В мае произошла стычка с грузинами в столовой. После обеда я под-сел за обеденный столик к своему товарищу - младшему сержанту Олегу Черниговскому. Он служил в роте охраны нашего полка и был родом из Бурятии. К ним прибыло молодое пополнение, начался КМБ - курс моло-дого бойца. Пока мы с ним разговаривали о жизни, к столу, где кушали новобранцы, начали стекаться грузины, громко разговаривая на своем языке с земляками.
  Заканчивая прием пищи, Черниговский приказал двум грузинам, на-ходившимся на краю стола, отнести грязную посуду на мойку. Что тут началось! Грузины начали кричать: "Мой земляк ни будэт работать! Ти понял, урус?", "Ми с тобой разбэрёмся!" Всё же посуду отнесли, но са-мое интересное было впереди.
  Когда я выходил из столовой, увидел, как четверо грузин, схватив за ремень и руки, поволокли Олега за угол столовой. Там находилось еще человека четыре.
  Ярость охватила меня. Я с разбега, не раздумывая, врезаюсь в толпу грузин, плотным кольцом охвативших моего товарища, что-то грозно кричу им. От невиданной наглости они остолбенели. Воспользовавшись минутным замешательством, мы прорвали "кольцо окружения" и вдвоем начали отступать, отбиваясь от наседавших грузин. Я видел, как с разных сторон на помощь к своим бежали кавказцы.
  И всё-таки мы прорвались. Обошлось без травм. Родился, наверно, в рубашке. Чудо. Бог помог. Вдвоем против огромной толпы. Наверняка помог пояс с молитвами, который мне дала на службу мама (такой же пояс был и у моего деда, он вернулся живым с войны), я этот пояс нико-гда не снимал.
  Зачем я заступился за Олега? Хотел помочь своему товарищу. Про-тивно быть созерцателем унижения своего друга. Сегодня его одного ме-телят толпой, а завтра - меня.
  Вскоре нас вызвал командир роты охраны. Он встал, молча пожал нам руки.
  - Я служу здесь с 1985 года и первый раз вижу, чтобы русский за рус-ского заступился. Молодцы! Осторожней будьте, они могут отомстить.
  Вечером всех сержантов собрал наш ротный.
  - Почему никто не помог Суверову, ведь кто-то из роты мог видеть конфликт? - спросил он.
  Меня потряс ответ моего давнего "приятеля", младшего сержанта Грибанова.
  - Товарищ старший лейтенант, это его проблемы. Мы ничего не ви-дели. Да и вообще, это же внеуставные отношения.
  Выходя из канцелярии, "Джек Потрошитель" предупредил меня, что-бы я был осторожней:
  - Смотри, они могут порезать.
  - Спасибо, командир, разберемся.
  У меня созрел план мести. Договорившись со своими и друзьями Олега Черниговского, мы решили дать бой грузинам в столовой. Нас го-товы были поддержать "корейцы". Набиралось более двадцати человек.
  Договорились, что завтра в обед, по нашему с Олегом сигналу, все вскакивают и начинают месить "биджо" (так называли грузин). Нам представлялось все это, как в американском вестерне: летящие по гряз-ным столам грузины, кому-то надели бачок с кашей, кто-то вылетает из столовой. Хотя действительных последствий этой массовой драки мы не предполагали, а вернее, даже не хотели предположить. Хотелось быстрее их наказать.
  Но вечером нас с Черниговским грузины пригласили на стрелку в солдатскую чайную. Мы присели за столик, где нас ждали два грузина. Стол был завален пряниками, печеньем, разными сладостями.
  Они просили мировую. Объясняли, что офицеры их накажут, а нуж-но, мол, в отпуск ехать, а их не отпускают, пока не помирятся с нами.
  Мы переглянулись с Олегом. "С вас две бутылки грузинского конья-ка", - и пожали руки вчерашним врагам.
  Каптёрка
  В спальном помещении было несколько каптёрок. В части из них хранилось бельё, различный инвентарь. У каждого взвода была своя кап-тёрка, в одной из них я часто сидел со своими друзьями. Она представля-ла собой небольшую комнату с одним окном, парой столов, несколькими шкафами, политической картой мира на стене и портретом Михаила Сер-геевича Горбачева - главы СССР.
  Я со своими друзьями проводил здесь много времени. Мы пили чай, кушали, составляли наряды, проявляли фотографии, разговаривали о жизни, слушали музыку.
  О музыке несколько подробнее. Я люблю музыку. В этот период мне очень нравилось слушать группу "Кино".
  "...Но ночь сильней, ее власть велика. Тем, кто ложится спать, спо-койного сна, спокойная ночь... Но вот, это время пришло. Те, кому нече-го ждать, садятся в седло, их не догнать, уже не догнать...", "...Солнечный день в ослепительных снах... Группа крови на рукаве, мой порядковый номер на рукаве, пожелай мне удачи в бою, пожелай мне не остаться мне в этой траве... Пожелай мне удачи", "Они говорят им нель-зя рисковать, потому что у них есть дом, в доме горит свет, и я не знаю, кто из нас прав... Закрой за мной дверь, я ухожу...". Слова, музыка Вик-тора Цоя во многом отражали мои мысли, настроение. И мне бы не по-мешала удача в бою.
  Перебирая старые, уже немного пожелтевшие фотографии, слушая группу "Кино", я как будто переношусь в тот, уже далекий, 1989 год, в нашу каптёрку, к моим друзьям, к ежедневным проблемам службы и сво-им небольшим радостям.
  Засиживались в каптёрке подолгу. Раз решили пофотографироваться с боевым оружием. Я был дежурным по роте. Выключил сигнализацию, вырубив электрический счетчик, прихватил автомат АК-74, штык-нож, магазин из оружейки, и мы стали фоткаться в каптёрке. Дежурный по полку спал, ничего не подозревая, хотя его комната была между оружей-ной комнатой и нашей каптёркой. Вот так, без хлопот, можно было завла-деть оружием.
  В столовую часто не ходили, особенно на завтрак и ужин. Пайку (хлеб, масло, сахар) нам приносили в нашу каптёрку.
  С лета начал сильно тосковать по дому. Скоро уже два года, как я не был дома, не видел родных. Как там мой Барнаул, какие изменения? Бук-вально каждый день я представлял, как приеду домой, как зайду, обниму своих родителей. Наваждение какое-то. Время тянулось. Всё надоело, хотелось домой.
  Наша каптёрка стала еще и местом любовных свиданий Александра Онегина. Саша познакомился с местной девушкой. Пару раз местом встречи с ней была наша каптёрка. Романтика.
  Родом Саня был из Иркутска. Земляк (все сибиряки для меня были земляками) призывался на полгода раньше, чем я, к нам в роту попал вес-ной 1989 года. Его часть под городом Комсомольском-на-Амуре расфор-мировали.
  Онегин рассказывал нам о жесткой дедовщине, царившей у них в час-ти. После отбоя дневальный подходил к выключателю строевым шагом и спрашивал у него (выключателя) разрешения выключить, затем начина-лись "ночные полеты". "Духи" с вытянутыми в стороны руками, изобра-жая истребителей и бомбардировщиков, вели воздушный бой. Веселуха.
  - Так деды у нас развлекались, - грустно сказал Шурик, о чем-то вспоминая. - У вас здесь лафа.
  В чем причина так называемых неуставных взаимоотношений в ар-мии?
  1. В мужском коллективе всегда будут конфликты, тем более что со-став его разношерстный (разное воспитание, национальность, умствен-ные способности, возраст и т.д.).
  2. Как заставить выполнять чужую волю? Чтобы заставить солдата трудиться, нужна сила, нужен страх. Сила - это деды (в частях с "неус-тавщиной") или сами офицеры (в уставных частях, как, например, в учеб-ке, наказывающие гауптвахтой, дисциплинарным батальоном).
  Полностью искоренить насилие в армии нельзя, но снизить можно. И прежде всего - жестким контролем со стороны командира части и офице-ров. При желании практически в любой части можно навести порядок и контролировать ситуацию.
  "Белый клык"
  Служил в нашем гарнизоне рядовой Андрей Твердов. Чуть ниже среднего роста, коренастый, с белой шевелюрой, он выделялся среди раз-ношерстной солдатской массы.
  Андрей Твердов был родом из Томской области, служил в батальоне связи полка вертолетчиков. Атмосфера в батальоне была тяжелая. Кав-казцы доминировали повсюду, представители других национальностей беспощадно эксплуатировались, малейшее неповиновение жестоко нака-зывалось.
  Но эти правила не относились к Андрею. Его происходящее не каса-лось, как будто он был пришельцем из другой планеты, где проживают одни бесстрашные люди. Он жил своей жизнью, не подчиняясь никому. Ни злые кавказцы, ни строгие офицеры не могли сломить его свободолю-бивый дух.
  Ходил он по территории часто без головного убора, расстегнутый, практически не обращая внимания на окружающих. Лицо его было укра-шено многочисленными шрамами, выглядел он значительно старше сво-их лет.
  Андрей был частым гостем на гауптвахте. У него даже была там лю-бимая камера. Командование, в конце концов, махнуло на него рукой, закрывая глаза на существование этого бойца.
  - Пусть живет как хочет, хрен с ним, - сказал его командир и махнул рукой. И Твердов жил, как хотел, хотя его сильно тяготила ежедневная рутина армейской жизни.
  Звали Андрея - "Белый клык", говорили, что когда он очень сердил-ся, то он обнажал свои зубы, белые как жемчуг. От тюрьмы и дисбата или серьезных травм в многочисленных потасовках его всегда что-то спасало. Наверное, родился в рубашке.
  Зимой он опять сидел на киче. Заступив в караул по гауптвахте раз-водящим, я с ним общался достаточно много времени.
  Дело пахло дисбатом: Андрей покалечил пару человек. В одну из ян-варских ночей ему не спалось, пошел покурить в туалет. Краем глаза уви-дел какие-то копошащиеся тени, почувствовал запах керосина.
  В этом углу спал солдатик из Смоленска - Иван Смирнов. Он чем-то прогневал "хозяев" казармы, те решили его слегка проучить и одновре-менно повеселиться. Но поджигателями были парни его же призыва - два азербайджанца и один русский. Засунув между пальцев ног жертвы клоч-ки бумаги и полив на ноги немного керосина, эти подонки подожгли его, бросив спичку.
  Крик о помощи, яркое пламя, дикий полудебильный гогот, сотря-сающий казарму. В проходе между кроватями метался полусонный Иван, не понимающий до конца, что произошло, смотря на свои горящие ноги.
  - Помогите, помогите, я горю! - кричал он, безуспешно пытаясь по-гасить пламя. Горели его кальсоны, горел матрац. Едкий дым заполнил спальное помещенье.
  Гнев охватил Твердова, он быстро выхватил из кровати металличе-скую дужку и начал от души лупить "шутников", оскаливая свои клыки. Те явно не ожидали такого поворота и практически не сопротивлялись.
  Вскоре прибежал дежурный по полку, застал Андрея с окровавленной дужкой в руках и корчившегося на полу от боли Ивана. Пожар локализо-вали. Андрея посадили на гауптвахту, грозили дисбатом. Дело в том, что дежурный по полку капитан Исаев давно искал случая осадить зарвавше-гося рядового. Личная неприязнь.
  Они сцепились друг с другом, последовали крики, оскорбления, угро-зы. Исаев выхватил табельный пистолет, пытаясь напугать "Белого клы-ка".
  Андрей плюнул ему в лицо:
  - Шакал поганый, пошел ты на х...й!
  Капитан хотел вцепиться своими руками в горло Твердова, но, полу-чив хороший удар справа, перелетел через кровать и, ударившись головой от тумбочку, потерял сознание. Так из защитника Андрей превратился в преступника. Этого ему не простят.
  Мы стояли на улице. Морозная ночь, ярко светят звезды, догорает алым огоньком сигарета.
  - Меня всё равно закроют, шакалы этого мне не простят. Найдут по-вод. А ты, Евгений, никого и никогда не бойся, не пресмыкайся ни перед "черными", ни перед "шакалами". И один в поле воин... Как я хочу на волю, в тайгу! Охотничал я немного с отцом... Ладно, пошли, поздно уже.
  Я проводил его до камеры и закрыл дверь. Спустя несколько месяцев его осудили - год дисциплинарного батальона.
  Старенький пазик увозил Андрея в Советскую Гавань, там находился дисбат. Увидя меня, он высунулся в окно и крикнул: "И один в поле во-ин!" Он что-то еще кричал, но ветер относил его слова. Офицер и пра-порщик пытались оттащить его от окна. Автобус скрылся за поворотом, оставив после себя огромное облако пыли. Больше Андрея Твердова я не видел.
  Полеты
  После расследования причин гибели летчика возобновились полеты. Наверстывая упущенное, днём и ночью ревели авиационные моторы. Со-ветский Союз не жалел средств для поддержания боеготовности своей армии: в избытке был керосин, которым заправляли самолеты, на складах хранилось огромное количество бомб и снарядов. Некоторые используе-мые нами бомбы были изготовлены еще в 40-х годах.
  В марте американцы затеяли очередные военные маневры в Японии (там находятся американские базы). Играли своими "мышцами" у наших границ. К нам на аэродром прилетели два истребителя-перехватчика МиГ-25 для наблюдения за их учениями. Огромные, скоростные, взлетая, они сотрясали пространство. Обслуживая один из самолетов, я слышал, как один из летчиков, приземлившись, рассказывал, что он оторвался от преследовавших его двух американских истребителей F-16 где-то у бере-гов Японии. Выполнив задание, МиГи через неделю возвратились на свою базу.
  У нас тем временем практически ежедневно проходили полеты. Если их не было, то трудились на авиационных стоянках, выполняя профилак-тические работы.
  В июне месяце я чуть было не погиб. Проходили очередные ночные полеты. Было тепло, на черном небе блестели мириады звезд. Я один шел пешком на авиационную стоянку, так как вся наша группа вооружения уже уехала, оставив меня для завершения работ у КП.
  Уже стемнело. Стихал рев моторов, полеты заканчивались. Я бодро шагал по бетонке. Не знаю, почему, я вдруг обернулся, как будто кто-то заставил сделать это. Позади меня тихо, на медленной скорости, без света ехал военный тягач, буксировавший штурмовик Су-25. Я резко присел, и через мгновение над моей головой прошло крыло самолета. Автомобиль, не останавливаясь, поехал дальше. Почему водитель не посигналил мне? Почему не было света? Я стоял ошарашенный. Может быть, не заметил или уснул? Но, не обернись я тогда, удар крыла с навешенными блоками мог бы меня серьезно покалечить или даже убить. Наверняка опять пояс мой помог.
  Нагрузка на нашу группу по авиационному вооружению постоянно возрастала. Бомбы, ракеты, снаряды, и опять - бомбы, ракеты, снаряды... Всё это часто поднималось руками, после чего многие надорвались из-за поднятия тяжестей.
  Во время короткого отдыха, когда самолеты были в небе, я часто за-лезал в кабину к знакомым из автомобильной роты, разговаривая с ними о жизни. У нас в семье никогда не было машины, и я очень хотел нау-читься водить автомобиль. Даже пару раз прокатился на грузовике по бе-тонке, но времени и возможности учиться не было. После демобилиза-ции, решил я, обязательно научусь ездить на автомобиле, и у меня будет своя машина!
  "Тормоз" авиации
  В нашей солдатской среде слово "тормоз" означало человека медли-тельного, туго соображающего, не понимающего, чтó и как нужно делать.
  Так вот, одним из "тормозов" в нашей роте был Роман Ефимович из города Ульяновска. Учился он в местном педагогическом институте на филологическом факультете. Был отчислен за неуспеваемость и вскоре попал к нам в часть.
  Рома был тихий увалень. По социальному положению попал к чмо-рям, выполнял самую грязную работу, терпеливо снося побои и оскорб-ления.
  Его круглое, постоянно сонное лицо, вечно полуоткрытый рот отра-жали страх, смертельную усталость и отрешенность одновременно. Каза-лось, он вот-вот заснёт на ходу. Ефимович как будто находился в другом месте, думал совершенно о чём-то своём.
  Особенно доставалось ему от "корейцев". Лютовал "смотрящий за чморями" Паша Кунцев. Бедолагу часто "прессовали" и "разводили" на деньги и еду.
  Ежемесячно, получив денежные переводы и посылки из дома, он поч-ти всё относил в каптёрку, где тусовались "соратники" Кима.
  - Фуцин, ты чё, нас кинуть хочешь?! - кричал ему в ухо Ким. - Я тебе сказал, пятьдесят рублей чтобы принес! Где филки? Пиши родакам, что-бы тебя еще подогрели филарями!
  - Саша, я не могу, у меня одна мать, ей и так тяжело, - шептал он, бледный от страха.
  Тут же на него набросились Залетаев, Кунцев и Павлов. Тело Ефимо-вича было опрокинуто на пол и слегка помято. Послышались гулкие уда-ры ногами по телу и жалкое всхлипывание. Но пыл "бойцов" быстро ос-тудил Ким:
  - Пацаны, оставьте его. Не сейчас. Он за базар ответит. Сотку прине-сет. Ты понял? Сто рублей, через три дня. Иначе станешь опущенным.
  У Ефимовича от страха перекосило рот.
  - Я всё понял, ребята. Я всё сделаю!
  Вечером Ефимович в казарме подошел ко мне, просил поговорить. Я уже готовился к отправке домой. Только об этом и думал. Начали уезжать дембеля.
  - Женя, займи мне пятьдесят рублей, а то мне будет капец. Я срочно напишу домой, тебе отправят денежный перевод. Не волнуйся, всё отдам. Выручи меня! - говорил он, чуть не плача, медленно растягивая слова.
  - Зачем тебе деньги?
  - Я Саше Киму должен, я у него занимал.
  - Ты у него занимал деньги?! - удивился я.
  - Ну... я... это... Ну пожалуйста, помоги! Умоляю!
  Мне вдруг стало жаль его, я отдал полтинник. Деньги он мне так и не вернул.
  Залетаев, увидя, что Ефимович разговаривал со мной, подойдя ко мне, процедил:
  - Ты чё, с лохами стал водиться? Гнобить их надо. Это же твари про-дажные. Можешь на бабло его развести, тебе как раз на дембель подогрев реальный будет.
  Домой
  И вот наступил долгожданный момент. Демобилизация!!! ДМБ 1987-1989 (осень). Всё было как во сне. Вечером объявили, что завтра домой. Ночью плохо спал, всё представлял, как поеду домой.
  Утром пришел ротный, отдал все документы. Мой взводный так и не появился - не хотел, видать, попрощаться со мной.
  Я сбросил полевую форму, оставив ее в тумбочке. Переоделся в па-радку, в руках дипломат - необходимый элемент каждого дембеля. Всё. Неужели моя служба закончилась?
  Меня провожали друзья, кто-то нес мой чемодан, всю дорогу о чем-то говорили. Так незаметно дошли до станции Мучная. Сюда я прибыл в июне 1988 года. Обнялся со своими товарищами. Вскоре прибыл поезд "Владивосток - Хабаровск", и я вскочил в свой вагон. На перроне стояли солдаты, что-то крича мне и махая руками. Прибыв домой, я еще долго вспоминал свою службу, вспоминал их, этот момент.
  Больше я их не увижу, наверное. Ну, всех вместе это точно. Как сло-жится их судьба? Ведь мы тогда не могли и представить, что через не-сколько лет развалится Советский Союз и начнутся роковые девяностые годы - годы беспредела. Интересно было бы вновь встретиться.
  Наш общий вагон был полон дембелей. Небольшие группки граждан-ских просто растворились среди нас. В атмосфере чувствовался какой-то праздник, кругом царило приподнятое настроение. Наш призыв возвра-щался домой спустя долгих два года. Сколько событий и всего за это время произошло!
  В вагоне, как на ёлке, были развешены кители дембелей с различны-ми украшениями и наградами. Здесь присутствовали все рода войск Со-ветской Армии: черные погоны танкистов и связистов, голубые - летчи-ков и десантников, зеленые - пограничников, бордовые - внутренних войск, красные - мотострелков и т.д. Особо выделялась красивая морская форма.
  Кто-то из дембелей спал, кто-то выпивал. Стук колес прерывало звя-канье стаканов и разговоры про службу, долгожданную свободу и пред-стоящую встречу с домом.
  У купе проводницы толпилась небольшая очередь жаждущих принять "огненной воды". Водка расходилась со скоростью света и по космиче-ским же ценам.
  За окном пролетали какие-то станции, поля, дома. К спиртному я был равнодушен и практически не принимал участия во всеобщей попойке. Мне было непонятно, что за кайф напиться до отключки. Хотя пару раз всё-таки пришлось выпить с назойливыми пассажирами - за "светлый дембель"!
  Мои соседи - четверо танкистов, "экипаж машины боевой" - мерт-вецки пьяные спали. На их столике стояла початая бутылка водки, нехит-рая закуска и пара грязных стаканов. На левой верхней полке, безмятежно свесив руку, похрапывал дембель танковых войск. На предплечье его красовалась голая девица в танковом шлеме с надписью "КДВО 1987-1989 осень".
  Я вышел в тамбур. Двое слегка пьяненьких солдат курили, нетороп-ливо пуская кольца дыма. Их товарищ, заметно перебравший, ухватив-шись двумя руками за поручни и наклонив голову, изрыгал содержимое своего желудка куда-то вниз. К ним подошел подросток лет четырнадца-ти.
  - Чуваки, дай закурить! - прогнусавил он, лениво жуя жвачку.
  Лицо ближайшего от него детины-пехотинца перекосило, как от зуб-ной боли. С размаху он, как копьё, воткнул свою папиросу в лоб прыща-вому подростку.
  - Ты чё, ох...л, душара?! - прорычал он.
  Дикий визг пронзил пространство. Кожа на лбу у парня начала взду-ваться, как воздушный шар. Вскоре послышался истошный крик мамаши:
  - Сволочи! Искалечили моего Андрюшеньку. Убийцы! Помогите! Милиция! Подонки, я вас всех посажу. Правду в газетах пишут, одни уб-людки в армии служат. Я на всё пойду, но мой сын в армию - ни ногой!
  Начались долгие разборки. На какой-то станции наряд милиции си-лой снял с поезда трёх дембелей. Крики, шум борьбы, всё постепенно стихло. Поезд набирал скорость. Почти на каждой станции подсажива-лись всё новые и новые партии солдат: вся дорога Владивосток - Хаба-ровск усыпана воинскими частями.
  В Хабаровск "дембельский" поезд прибыл утром. В железнодорож-ных кассах не было билетов на западное направление. Сотни дембелей штурмовали кассы. Не уехать. Около касс познакомился со своим земля-ком, Александром, из города Горно-Алтайска. Он служил на флоте. Ре-шили лететь с ним вместе на самолете.
  Днем бродили по Хабаровску, зашли в городской парк. Хотели пока-таться на колесе обозрения. Были приятно удивлены, что незнакомый нам солдат-кавказец бесплатно пропустил нас на этот аттракцион. Правда, билеты мы уже приобрели. Непонятно только, как он там оказался? Мо-жет, этот парк как-то связан с армией?
  Уставшие, заглянули в местное кафе. Тогда это было одно из первых частных заведений, называлось кооперативным. В стране Советов возро-ждался капитализм. Громко играла музыка. В помещении было прохлад-но, царил полумрак, мы пили какие-то коктейли и наслаждались жизнью. Всё казалось сказочным. Настроение отличное - скоро буду дома! Даже не верилось.
  Вечером взяли билеты, и огромный лайнер понес нас домой. Я не спал. Ночь. Гул моторов. Внизу ничего не видно. Мы летим. С каждой минутой я ближе к дому! Как долго ждал я этого момента. Утром были в Новосибирске.
  На железнодорожном вокзале позвонил домой, сообщил, что завтра буду дома. Неожиданно около нас с Александром появился патруль. Старший лейтенант-пехотинец долго изучал наши документы.
  - Почему нарушаем форму одежды? - строгим голосом спросил офи-цер, буквально сканируя нас.
  - Товарищ старший лейтенант, дембеля мы. Едем домой.
  Изучив наши документы, нас вскоре отпустили.
  Вечером сели на поезд "Томск - Бийск". В Барнауле буду рано утром, а Саня поедет дальше, до Бийска.
  Не спалось. Монотонный перестук колёс. Мелькают огоньки жилых домов. Там живут люди, они не подозревают, что Евгений Суверов воз-вращается домой!
  Стало светать. Умывшись, я сидел, смотрел в окно и думал. Как долго я ждал этого момента! Я мечтал об этом в учебке и боевом полку, в ка-рауле и столовой, на киче и в нашей каптёрке, везде, где только можно было. Об этом многократно говорил со своими друзьями. И вот, этот вол-нительный для меня момент наступил.
  Попрощавшись со своим попутчиком, я спрыгнул на перрон. Утро. Люди торопятся по своим делам, не обращая на меня никакого внимания.
  Полупустой автобус "Икарус". Остановка "Мастерские". Всё, я дома. Ура! Свобода!
  Конечно, трудно описать ту радость, которая охватила меня. Тысячи раз я представлял себе этот момент, момент возвращения домой. Я креп-ко обнялся с родителями. Почти два года назад я уходил в армию из этого дома. И вот я вернулся, вернулся уже другим человеком.
  ...Всё больше времени проходит с момента моей службы, минуло уже два десятка лет. Парадная форма, хранящаяся в кладовке, старые фото-графии, мои воспоминания и теперь эта книга будут напоминать мне о моих армейских годах.
  
  Заключение
  Название моей книги - "Запад - Восток". Почему я её так назвал? Повлияли две причины:
  1. Я служил сначала в учебке на западе СССР (Украина), затем пе-ребросили на Дальний Восток (Приморский край). Получается направле-ние: Запад - Восток.
  2. В армии, на мой взгляд, особенно четко проявлялась культура многих народов СССР. С одной стороны, западные народы (прибалты: эстонцы, литовцы, латыши), также к ним я отношу и славян (русские, бе-лорусы, украинцы). Хотя славяне, особенно русские, имеют большое влияние Востока (татаро-монгольское иго), но все же мы - восточные европейцы. У восточных народов (азербайджанцы, армяне, грузины, тад-жики, туркмены, казахи, киргизы, дагестанцы и т.д.) совершенно другая культура, иная цивилизация. Коренным образом различаются и религии западных (христианство) и восточных (ислам) народов, исключение здесь составляют лишь армяне и грузины (христиане). Можно спорить об отне-сении отдельных народов в западный или восточный лагерь. Для меня одним из критериев являлась сплоченность народа. Как показал мой ар-мейский опыт, восточные народы более сплоченны, западные народы - разобщены. Запад - Восток.
  За время службы я познакомился со многими людьми, многое при-шлось пережить, переосмыслить. За армейские годы я стал другим. По-бывал в разных частях нашей великой страны, от Украины до Дальнего Востока.
  В моей книге изложена моя служба, тем более в художественной об-работке. Не следует делать вывод, что подобная ситуация складывалась во всей Советской Армии. Конечно же, нет. Были в СССР хорошие, бое-способные части, отличные офицеры, но была и "дедовщина", "земляче-ство" и другие нелицеприятные вещи.
  Предлагаемая читателю повесть - не научная работа, анализирующая исторические документы, а художественное произведение. Около двух лет я был небольшим винтиком машины под названием Советская Армия.
  Национальный вопрос был и есть. Легче всего его избегать, не тро-гать, делать вид, что всё прекрасно и хорошо. Но это приводит к печаль-ным результатам, как запущенная хроническая болезнь грозит больному смертельным исходом. Взаимоотношения в мужском коллективе, между солдатами и офицерами, следует изучать и направлять в нужное русло.
  Проблема "отверженных" была актуальной, это напоминало тюрем-ные отношения. Как от этого избавиться? Каждому нужно задуматься над этим.
  К большому сожалению, недостатки, присущие армии СССР, сущест-вуют и сейчас. Хотелось бы, чтобы солдаты Российской армии не сталки-вались с тем негативом, который был тогда.
  Многое в этом зависит от нас - рядовых граждан, простых солдат, прапорщиков, офицеров, генералов, журналистов и т.д.
  Было бы прекрасно, если бы в нашей стране не было национальной, религиозной, социальной розни. Чтобы всегда человека уважали и цени-ли, вне зависимости от его национальности или принадлежности к како-му-нибудь клану.
  Было бы замечательно, чтобы ко всем солдатам многочисленные на-чальники и сослуживцы относились по-человечески, а офицеры и пра-порщики, отдавшие стране лучшие свои годы, получали взамен почёт и достойное материальное вознаграждение.
  Ощутимые изменения произошли бы в России, если бы люди помога-ли друг другу, уважительно относились к своему ближнему.
  Мне не безразлична судьба России. Будущее нашей страны - в наших руках.
  
  Оглавление
  
  От автора 5
  Глава 1. Учебка 11
  Прибытие 11
  Первые впечатления 15
  Командиры 18
  Конфликты 22
  Наряды и хозработы 26
  Солдатское счастье 31
  Конец учебки 34
  Глава 2. Лето 1988 года 37
  Здравствуй, Дальний Восток! 37
  Дедовщина 43
  Дембеля 47
  Новые "боссы" 49
  Служба 52
  Странные эстонцы 54
  Проба сил 56
  Хамелеон 59
  Глава 3. Последняя осень 61
  Беспредел 61
  Понятия 64
  "Бригада эс" 67
  Кича (губа) 71
  Дневник 78
  Зёма 80
  "Ласковый май" 81
  "День рожденья - только раз в году..." 82
  Глава 4. Новый 1989 год 83
  Гибель летчика 83
  Штабные крысы 85
  Новый ротный 87
  Боевые будни 90
  Каптёрка 94
  "Белый клык" 96
  Полеты 98
  "Тормоз" авиации 99
  Домой 100
  Заключение 104
  
  
  
  Литературно-художественное издание
  
  
  Суверов Евгений Васильевич
  
  Запад - Восток. Записки советского солдата 1987-1989 гг.
  
  
  Повесть
  
  
  
  
  Печатается в авторской редакции
  
  
  
  
  Корректура М.В. Торгашева
  Компьютерная верстка Ю.И. Злобина
  Дизайн обложки В.Н. Дроздков
  
  
  
  
  
  
  
  Лицензия ЛР Љ 0221352 от 14.07.1999 г.
  Лицензия Плр Љ 020109 от 15.07.1999 г.
  
  
  
  
  
  Подписано в печать 14.04.2008 г. Формат 60х90 1/16. Гарнитура Таймс.
  Ризография. Усл.п.л. 6,7. Тираж _____ экз. Заказ _____.
  Барнаульский юридический институт МВД России.
  Организационно-научный и редакционно-издательский отдел.
  656038, г. Барнаул, ул. Чкалова, 49; www.buimvd.ru.
  
  
Оценка: 6.77*7  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"