"Тайга - мама заманила, титьку дала - малец и дорвался, сам себе язык откусил"
/ Царь- рыба. Виктор Астафьев./
Вот уже пять минут, целых долгих пять минут, как мы, сбросив на землю тяжелые рюкзаки, отдыхаем...
То было, как в старой дивной сказке - перед нами после продирания сквозь сплетения острых и колючих ветвей открылась вдруг ароматная елань - довольно большая поляна, такая редкая в тайге, где всё быстро, буйно и дремуче зарастает. Может быть, это была когда-то долина бурного и широкого потока, превратившегося сейчас в небольшой ручеёк. Наша елань пышно-раздольная. Кажется, что травы только того и дожидались, чтобы она появилась именно здесь.
Валимся прямо в это блаженное густотравье. Ребята вытаскивают сигареты и закуривают.
Сизые струйки дыма поднимаются вверх и тают где-то в паутине ветвей. У лица назойливо снуёт мошка, лезет в уши и нос. Тоскливо попискивают комары. Они садятся к нам на спину, на плечи и жадно втыкают свои длинные носы в грубую ткань одежды. Нега, охватившая наши организмы, так полна и прекрасна, что мы не обращаем на комаров никакого внимания.
Вдруг на лежащую невдалеке валежину выскочил полосатый зверушка - бурундук. Увидев людей, испуганно присел, дёрнул в сторону рыжим хвостом и, раздув набитые какой-то снедью щеки, прыгнул в густую траву. В другой раз мы, не задумываясь, вскочили бы на ноги и дружно бросились ловить этого шалунишку. Но только не сейчас! Сейчас никто не делает даже робкой попытки сдвинуться о места. Усталость охватывает всё тело, медленно сползая куда-то в ноги.
Задираю их повыше на рюкзак и весь, расслабившись, закрываю глаза. Оставшиеся десять минут короткого отдыха можно использовать на воспоминания о том, что произошло с нами за эти дни...
Саяны всегда манили нас к себе своей таинственностью, неисчерпаемыми возможностями познать что-то новое, незабываемой переменчивостью погоды, великолепием растительного и животного мира и ещё чем-то совсем необъяснимым. Саяны нельзя сравнивать с каким-нибудь другим районом нашей необъятной страны, да пожалуй, и всего мира. Когда вам говорят.- САЯНЫ,- то вы представляете себе именно САЯНЫ, если там когда-нибудь бывали, или не можете представить ничего.
Каждый пройденный там маршрут по-своему своеобразен и неповторим. 0стались позади Уда, Малая Бирюса, Джугояка, Больной Енисейский порог.
Каждый раз мы возвращались в Москву полные впечатлений, посвежевшие душой, сбросившие лишние килограммы с интеллигентно-грузных тел, но каждый раз тут же возникала вновь неодолимая тяга возвратиться в оставленные края. Недаром полюбилась нам песня, которую пропел на палубе быстроходной Зари по дороге из Майны в Минусинск страшноватый на вид, но обаятельный по натуре, Лёня Каганович - бродяга и турист из Уфы.
Гитара в его руках как-то особенно ласково и таинственно вела простенькую, но приятную мелодию, а хрипловатый Ленин голос навсегда вливал в наши восприимчивые души особую мораль таёжников.
Когда в нас хмурое ненастье
Швыряло вьюгу и пургу,
Искать ненайденное счастье
Мы шли куда-нибудь в тайгу.
И если нам надоедало
Идти весь день, всю ночь шагать,
То у таёжного привала
Ми начинали напевать:
Куда нас черти понесли,
Чего нам дома не сидится,
Огонь и воду мы прошли,
Пора давно, давно пора остепениться.
И эта песня вместе с нами
Жила в палаточных дворцах
Её согретую кострами,
Мы сберегли в своих сердцах.
А завтра новая дорога
Маячит снова за окном,
С родного уходя порога
Мы обязательно споём:
Куда нас черти понесли
Чего нам дома не сидится,
...........................................
Разошлись наши пути-дороги с Лёней Кагановичем в скором поезде четыре года назад, а песня, спетая им, навсегда осталась с нами.
В этом, 1977 году жажда странствий привела нас, вот уже в третий раз, на Серлиг-Хем, левый приток Бий Хема, берущий своё начало в отрогах хребта Обручева совсем недалеко от границы с Монголией.
Четырнадцать дней назад могучий красавец МИ-8 плавно поднял нашу группу с аэродрома столицы Тувы - Кызыла и, плавно перенеся через степные и горные ландшафты, опустил на небольшой галечный островок подреди игриво журчащей реки.
- Вот вам и Серлиг Хем,- сказали нам пилоты и, помахав на прощание ручками, захлопнули двери люка винтокрылой мамины. Винт повернулся один раз, другой и, наконец, слился в один сплошной, сверкающий круг. Вертолёт сначала робко оторвал колёса от гальки, а затем начал резво набирать высоту и через несколько минут скрылся за ближайшей лесистой грядой.
Мы остались одни наедине с Саянами. Нас шестеро: Я, Игорь, Федя, Володя, Женя и Олег. Олег - новичок. Он не только впервые в Саянах, но и вообще впервые в подобном походе. Киевлянин, двоюродный брат Ляпунова, уже разменявший шестой десяток лет и вознамерившийся познать все красоты бродяжной, таёжной жизни.
Издалека Олега можно принять за мяч для регби, так как он округл в боках и невысок ростом. Посмотрим, что с ним и с его фигурой сделает Серлигхемская действительность.
Бодро разбираем разбросанные, где попало вещи, и начинаем изучать окрестности.
Высадили нас на узком островке, отделённом от берега узенькой проточкой, шириной всего метра в два-три. Перебродим её и оказываемся на невысоком плоском берегу, представляющем собой широкую поляну, вытянутую вдоль реки, резко переходящую в крутой, заросший густым лесом, склон.
Другой берег реки, также заросший невысокими деревьями и кустарниками, более низкий и заболоченный. Метрах в трехстах за этой низиной поднимались склоны гор-сопок.
Пытаемся определиться, в каком месте реки высадили нас лихие летуны, но все усилия в ориентировании не приводят к каким либо конкретным результатам. Решаем оставить эту проблему на завтра, а пока ставим палатки, сортируем продукты и разбираем вещи.
Крылов, назначенный обществом на должность завхоза, удручённо качает головой - трёхрублёвая, полу копчёная колбаса, надежда всего коллектива, покрылась густым слоем плесени и приобрела весьма нетоварный вид. Как можем, успокаиваем его заверениями о том, что в тайге никакой микроб не страшен, и дней через пять-шесть эта колбаска будет сожрана за милую душу. Однако завхоз не преклонен, и вечером всем нам приходится заняться обжариванием колбасных изделий на костре.
Разбираем многочисленное оружие различных систем и назначения. Решаем немедленно проверить его в действии. Над вечерней тайгой гулко звучат мощные выстрелы охотничьих ружей и жиденькие очереди Фединого малокалиберного карабина.
Только минут через тридцать вдалеке затихают последние отголоски устроенной нами канонады и над Серлиг-Хемом нависает обычная в этих местах тишина. До ужина успеваем накачать лодки и попробовать ловить рыбу.
Последнее занятие успехов не имело. Приходится готовить пищу из привезённых продуктов. Ужинаем и ложимся спать.
Первая ночь, как обычно бывает после длительного расставания с тайгой, проходит весьма неуютно. Это усугубляется ещё тем, что палатки и тенты над ними натянуты не совсем удачно. Начинает накрапывать дождь, волнами налетают порывы ветра, под которыми тент начинает противно потрескивать и похлопывать.
Семь часов утра. Просыпаюсь оттого, что в головах начинает ворочаться и посапывать Олег. Расположение мест у нас в палатке весьма своеобразное - Игорь, Женя и я лежим обычным способом вдоль палатки, а Олег устроился у нас в головах - поперёк. Такой способ размещения позволил сэкономить жизненное пространство в нашем прозрачном, сделанном из чистейшего парашютного шёлка, походном доме.
Рассветные лучи проникают к нам прямо сквозь стены палатки, а с ними вместе вползают и волны холодного воздуха. Дежурные ещё не назначались, и с завтраком возимся все вместе скопом. От этого много суеты и мало толку.
Наконец, напитые и наеденные, намечаем распорядок дня. Четверо должны идти вверх по реке и попытаться добраться до места нашей прошлогодней трагедии, а Олег и Федя остаются на месте, в лагере. Их основная задача добыть что-нибудь из дичи и набрать грибов на ужин. С собой берём продуктов только на пережор, так как к вечеру должны вернуться в лагерь.
Переходим в брод протоку, и гуськом втягиваемся в травяные заросли прибрежной поляны. Трава нам по пояс, под ногами осыпаются мелкие сухие кочки.
Постепенно поляна переходит в заросли невысокого, но очень густого кустарника. Идти становится всё труднее.
Курумник чередуется с частыми перелесками, состоящими из берёзы, ели, сосны и лиственницы. Часто попадаются и болотистые низины. Тогда нам приходится искать обходы.
Через каждые двадцать-тридцать минут сверяемся с картой и пытаемся определить своё местонахождение. Пока этого сделать, никак не удаётся. Река течёт туда, куда ей захочется, а не туда, куда она должна была бы течь в соответствии с картой и нашими соображениями.
Начинают преграждать нам путь поперечные крутые и заросшие лесом гряды, подступающие вплотную к реке. Приходится то подниматься по крутым склонам, то спускаться в болотистые низины. В них попадаются небольшие озерца, заросшие камышом и водорослями.
Неопределённость местоположения начинает нервировать, и среди нас то и дело вспыхивают споры. Особенно расходятся во мнениях Ляпунов с Вартановым.
Эти споры результатов не дают, и мы продолжаем двигаться по тайге вдоль реки полные противоречий и предложений. К семи часам вечера река раздваивается на два рукава одинаковой величины. Это окончательно ставит нас в тупик, так как невозможно определить, где сама река, а где её приток.
Стрелка образована высоким, заросшим дремучей тайгой "пупырём". Берега настолько круты, спуститься к воде удаётся только с большим трудом. Последний раз забираемся на вершину прибрежной сопки и пробуем определиться. Однако никаких ориентиров для решения этой задачи найти не удаётся. Становится ясно, что сегодняшний выход завершился полной неудачей.
Решаем возвращаться обратно в лагерь. Чтобы сократить обратный путь идём не прежней дорогой, а по гребню горной гряды, тянущейся вдоль берега.
Тайга настолько густая и высокая, что с гребня совершенно не просматривается ни берег, ни противоположный склон. Начинает быстро темнеть.
После полутора часов быстрой ходьбы решаем, что лагерь находится где-то под нами, и начинаем спускаться по крутогору, заросшему и забитому крупными камнями.
Уже совсем темно. Сплетённые ветви буреломной тайги сильно бьют по лицам, их совсем не видно. Не обращаем внимания на такие "пустяки" и буквально проламываемся вниз на берег.
Склон кончается, но впереди открывается не поляна, а чернеет такой же непролазный бурелом.
Сориентироваться, куда нужно двигаться, вправо или влево, в наступившей темноте не удаётся.
Продолжаем идти напрямик, ориентируясь только на шум скрывающегося где-то впереди Серлиг-Хема.
Коряги, ямы, промоины попадаются на каждом шагу. Хуже всего, что минут тридцать назад начался дождь, который постепенно всё усиливается.
Ежеминутно слышны чертыханья и даже более красочные выражения оступающихся и проваливающихся в ямы и промоины ребят.
Вот рухнул во весь рост через трухлявую берёзу Игорь, Вартанов зацепился ногой за невидимую в темноте ветку и юзом съехал куда-то вниз к центру земли. Копошится, в меру матерится и, наконец, его расплывчатый силуэт смутно возникает перед самым моим носом.
Не успеваю ничего сообразить и сам с бульканьем и хрюканьем погружаюсь в какую-то жижу всю нашпигованную ветками и мусором. На ощупь пытаюсь определить, куда это я влетел.
Где-то вверху над головой мелькает тёмным пятном Крылов и благополучно проскакивает мою ловушку. Определяю, что я нахожусь под упавшим кедром в глубокой промоине. Хорошо быть ловким и чуточку удачливым - у меня ничто не сломано и, по-моему, даже не поцарапано.
С трудом выбираюсь из ямины и двигаюсь вслед за растаявшими во мраке ребятами, ориентируясь только по треску ломающихся веток и отзвукам крепчайших выражений.
Дождь наполнил собою всё. Казалось, что он вытеснил из тайги даже воздух, таким сплошным потоком лился сверху, шумными, широкими струями скатывался по стволам и сучьям деревьев, затопляя траву и все неровности почвы бесчисленными ручьями.
Промокшие до костей и злые как волки вылетаем на берег Серлиг-Хема. Шум дождя заглушил даже его обычно громко звучащий голос. Наконец-то фортуна проявляет к нам свою благосклонность: именно в том месте, где тайга выпустила нас из своих тисков, стоит громадная вековая ель, земля под которой суха и защищена от этого бешеного дождя.
Ляпунов с Вартановым усиленно стараются развести костёр, используя для этого мелкие еловые ветки все покрытые сухим мхом.
Костёр дымит, трещит и, в конце концов, медленно заходится робким пламенем.
Становится несколько веселее. Правда, в животах бурчит от голода, а еды с собой у нас уже больше никакой нет. Володя пытается шутить.- Будем живы, не помрём. До утра перезимуем на подкожных запасах.
Он, пожалуй, прав запасов этих у нас хватает. Костёр греет только ноги, так как другим способом разместиться всем около него не удаётся.
Пытаюсь уснуть, согнувшись в полную баранку, но из этого ничего не получается. Бодрствуют и Володя с Женей. Только Ляпунов каким-то манером умудряется заснуть, известив коллектив об этом событии заливистым храпом. Завидуем ему чёрной завистью.
Время тянется на редкость медленно и до рассвета предстоит испытать ещё немало мучений.
Дождь постепенно начинает стихать и от этого становится ещё холоднее. Пытаемся раскочегарить огонь, как можно сильнее.
Организм пытается преодолеть противную мелкую дрожь, но безуспешно. Непрерывно верчусь с боку на бок. Таким же занятием заняты и остальные. Игорь во сне засунул в костёр обе ноги и перегрел сапоги. Пробуждается от жжения, вскакивает и стремглав бежит к воде охлаждать раскалённую резину. Медленно начинает рассветать. Темнота рассеивается как туман, проявляя сразу всю картину окружающей нас тайги.
Наступает утро, но вылезать из-под ставшей нам родной ели совсем не хочется, так как дождь снова пытается вылить на наши головы очередные порции воды. Тщетно пытаемся сократиться в размерах и спрятать все выступающие детали тел в сухое места, под ветви. Это никак не удаётся, и мы только бестолково толкаемся, пытаясь отвоевать друг у друга лишний кусочек "суши".
Уже совсем рассвело. Холодюга зверский, так как солнце ещё не взошло, а дождь полностью прекратился. Все деревья, кустарники и трава в крупных каплях, упрямо держащихся на листьях, хвое и травинках. Стоит только дотронуться до какого-нибудь кустика, как на тебя мгновенно начинает литься настоящий душ.
Пережидать пока просохнут деревья бесполезно, и мы решаем двигаться.
Идём вдоль реки, так как блуждать по буреломной тайге не хочется. То дело попадаются какие-то мелкие проточки, много завалов. Кряхтя, перебираемся через них, не обращая внимания на глубину, всё равно уже вновь промокли насквозь.
Внезапно наталкиваемся на настоящие заросли кислицы - красной смородины. С голодухи набрасываемся на ягоды, но вскоре бросаем это занятие, так как рты сводит от кислоты и оскомины. Убеждаемся, что кис лица натощак это вам не "какава".
Вдруг, из-под ног с шумом вырываются какие-то мохнатые комочки и, сбивая с кустов блестящие водяные капли, вспархивают на деревья. Рябчики...
Мгновенно забыты холод и мокрота. Азарт охоты согрел тела и души. Руки привычно легли на приклад ружья.
Один, два, три, четыре - гремят выстрелы над ещё только просыпающейся тайгой.
Среди гулких ударов охотничьих ружей слышатся и тоненькие хлопки мелкашки, которой сегодня управляет Крылов.
Минут через десять охотничья эпопея заканчивается.
Наши трофеи - пять молодых рябцов на вечерний суп.
Снова лезем через чащобу, упрямо пробиваясь вперёд к лагерю. Через час такого движения впереди появляется просвет, и мы выходим из тайги буквально метрах в двухстах около нашего островка. Там всё тихо и мирно, Федя с Олегом ещё спят.
Смотрим на часы - всего шесть часов утра. Ляпунов не может вынести такой несправедливости.
Со словами.- Сейчас они у меня поспят!- он вскидывает карабин, и воздух разрывает оглушительный дуплет.
Из палатки на карачках появляется Олег и, встряхнувшись почти по-собачьи, невинно спрашивает.- Игорь, а вы откуда так рано?
Молча его презираем. Перебредаем через протоку, мы дома.
Олег тут же взахлёб начинает рассказывать о том, как они с Федей, дожидаясь нас до двух часов ночи, ходили по берегу, стреляли, светили фонариками и переживали. Под этот сумбурный монолог переодеваемся, завтракаем вчерашним ужином и лезем в палатки. Через пять минут оттуда доносится лишь могучий храп, отошедших ко сну тел.
Мои воспоминания прерываются, так как получаю в бок мощный пинок сапожищем.
Это Ляпунов распластался во весь свой "миниатюрный" рост и устраивается поудобнее на травке.
Смотрю на часы. Остаётся ещё почти пять минут до конца привала.
Ребята стараются в эти короткие минуты взять от отдыха всё сполна.
Вдруг вдалеке раздаётся громкое и слегка гортанное "КЭЭЭ, КЭЭЭ, КЭЭЭ..."
Поворачиваем в строну этого звука головы, и замечаем в отблесках солнечных лучей на самом краю кедровника, выходящего на светлое мелколесье, двух крупных чёрных птиц, перелетающих с одного дерева на другое.
Одна из них садится на ствол дерева почти у самой земли и издаёт уже знакомый нам крик "КЭЭЭ, КЭЭЭ, КЭЭЭ...". Вторая, громко ответив "ФРЮ-ФРЮ-ФРЮ, летит к ней и садится ещё ниже и чуть сбоку.
Первая птица, грациозно изгибая длинную шею и посматривая на партнера из-за ствола, начинает двигаться по пологой спирали вверх, а вторая, повторяя все движения, следует, не отставая от неё.
И нам кажется, что две угольно чёрные на фоне искрящегося под солнцем леса птицы исполняют на стволе кедра какой-то неторопливый, строгий и красивый танец. Поднявшись на несколько метров по стволу, птицы перелетают на другое дерево.
Молча, не отрывая взгляда, любуемся этим маленьким чудом природы, забывая об усталости и предстоящем пути. Ляпунов задумчиво произносит.- Желна сан осмотр тайги проводит.
А птицы продолжают свою работу и через минуту-две скрываются из виду. Желна, или чёрный дятел, самый крупный и характерный из всех дятлов Сибирской тайги.
Здесь желну можно встретить повсюду: и в старых высокоствольных смешанных лесах с моховыми болотами, в лиственничниках и глухих кедровниках, ельниках и сосновых борах, и даже на безжизненных гарях.
Здесь среди вздымающихся к небу обуглившихся после пожара, лишённых даже основных ветвей, стволов деревьев, где вместо зелёного травяного покрова землю покрывает лишь пепел, эта крупная птица сама кажется случайно уцелевшим, обуглившимся сучком. Только горит на голове самца желны словно язычок пламени алая шапочка.
Картина, которую нам удалось увидеть, очень редка, так как обычно желна всё время, за исключением гнездового периода, ведёт одиночный образ жизни. Но не бывает правил без исключения, и нам крупно повезло - одно из таких исключений удалось увидеть.
Пора снова в дорогу.
Разбираем рюкзаки, помогаем друг другу взгромоздить их на спины и гуськом направляемся через широкую, заросшую курумником поляну, в затаившуюся сине-зелёную тайгу. После того, как утром мы ушли с озера, такие ровные участки нам попадаются очень редко.
В основном весь путь проходит по заросшим болотам. Иногда удаётся находить, идущие вдоль них узкие полоски земли, покрытые мелким подлеском. Тогда движемся этими " таёжными проспектами", отдыхая после невыносимо трудного болотного марша.
Всё чаще и чаще встречаются ягодники. Очень много голубики, крупной и зрелой. Зубы приобрели синий оттенок от непрерывного поглощения ягод. Набрели на болото полное ярко-жёлтой морошки. Некоторые ягоды еще не совсем созрели и тогда их окраска оранжево-красная. Удивительно, я всегда считал, что морошка это ягода северной тайги и тундры. Но Саяны есть Саяны, и удивляться ничему не стоит.
Следую примеру ребят, которые уже расползлись по всей болотине и горстями отправляют во рты душистые и сочные ягоды с непередаваемым ароматом и вкусом. Крылову они почему-то напоминают вкус абрикоса.
Излазив и вытоптав всё болото, насытившись на короткое время этим Саянским деликатесом, продолжаем двигаться дальше. Олег всё чаще отстаёт от группы.
Маленький рост подводит его и при движении по болоту над ветвями карликовой березки торчит лишь голова. Ориентироваться трудно, он часто теряет из виду бегущих впереди него, как лоси, Игоря с Женей. Трудно идти и Феде. Он всё чаще хромает и оступается. Я уже два раза переругивался с Игорем по поводу его скачек по тайге, без учёта возможностей движения всей группы.
Мы с Володей по мере сил и возможностей стараемся сдержать этот бег, а когда не удается, то замыкаем движение и служим связующим звеном между "бегунами" и "ходоками".
В одном из кедровников сбиваем несколько шишек, но орехи ещё совсем зелёные, даже молочной спелости не набрали. Не съедобны. В одном из наиболее гиблых болот Олег совсем заковырялся и где-то с самой середины болотины слышится его тоскливое - Игорь, Игорь , где вы!?
Но Ляпунова и след простыл, он скачет где-то на другой стороне очередного перелеска. Подаём отбившемуся страннику руку помощи, и вот он почти на четвереньках появляется на крае болота.
На Олега жалко смотреть. Полнота кругленького тела резко спала, одежда вся в грязи, очки запотели, от головы валит пар.
Успокаиваем, как можем, едва переводящего дух "таёжника "и движемся дальше.
Ужасно хочется жрать, но обеденный пережор не положен, так как запас имеющихся продуктов выражается уже мнимыми величинами. Наконец болота кончаются, и мы вступаем в полосу гольцов.
Гольцы! Сухие, безлесные горы с языками каменистых осыпей. 3аросли они лишь сухими мхами и лишайниками. Шумит вокруг гольцов бескрайняя зелёная Саянская тайга. Сейчас гольцы для нас - счастье, так как двигаться по ним можно легко и быстро.
Ожил Олег, быстрее зашагал Федя. Сюда доходят и свежие струйки путешественника ветра. Жизнь снова заулыбалась всеми своими красками.
Однако счастье не бывает вечным, и после часа ходьбы снова начинаются болота.
Сверяемся по компасу с нужным направлением и решаем преодолевать болото напрямик без всяких обходов. Через него не идёт ни одна звериная тропа.
Болото очень широкое: километра на полтора-два. Вот уж поистине, как в старой геологической песне - края далёкие, гольцы высокие, на тропах тех, где гибнут рысаки...
Наши рысаки откровенно заскучали и опали головами. Цепочка странников постепенно исчезала в зарослях березки посреди этой Саянской сельвы. В самом центре болота протекал бурный ручей, что делало его ещё более мокрым и труднопроходимым.
Олег ежеминутно издавал свой обычный клич.- Игорь, где вы?
Отвечаем ему свистом и воплями. Через два часа движения и мучений болото, наконец, окончилось. Вся группа собралась на твёрдой почве без каких-либо признаков сил. Валимся на траву и молча балдеем. Вартанов даже не снимает рюкзака и висит на его лямках, как в парашюте. Чувствуется, что нужен отдых, так как впереди шумит кронами деревьев очередная гора.
После этого последнего кошмарного броска, когда мы залезли по грудь в переплетенье карликовой березки, каких-то ещё неведомых нашему непросвещенному в ботанике уму растений, а под ногами заворочались камни и неустойчивые кочки, сразу стали понятными образные названия, которыми наградили такие вот места бойкие на язык сибиряки - шарага, вертепник или попросту - дурнина.
Немного придя в себя, устраиваюсь поудобнее на рюкзаке и снова погружаюсь в воспоминания, тем более что жрать всё равно ничего не дают. Завхоз затих, как мышь в норе, и не подаёт никаких признаков жизни.
После такой сумасшедшей, бессонной ночи спим долго и упорно. Вылезаем из палаток только к обеду. За едой снова начинаются обсуждение и споры о том, где мы сейчас находимся.
Совет в "Филях" завершается решением снаряжать новую экспедицию, на этот раз сроком на двое суток. В составе её входят трое: Игорь, Женя и я.
Вартанов после ночных скачек по буреломам растянул себе ногу и ходит хромая. Учитывая печальный опыт, собираемся дорогу более тщательно: берём с собой палатку, спальники, еду. Часам к четырем готовы к выходу на маршрут. Погода не радует, снова идёт дождь. Попрощавшись с ребятами, уходим знакомым уже путём в тайгу. За полтора часа доходим до конечного места нашего вчерашнего маршрута и идём дальше.
Путь проходит по невысоким, заросшим лесом горам, больше похожим на сопки. Склоны их сухи и каменисты, а также достаточно круты. Забираемся наверх, спускаемся снова вниз и так бесчисленное количество раз. Дождь, наконец, закончился, и жить стало значительно веселее. На ходу прихватываем прямо из-под ног поспевающую голубику.
После очередного подъёма перед нами открывается великолепный вид на широкую долину, всю окружённую зеленеющими горами. Через неё наискосок идёт звериная тропа, больше похожая на просёлочную дорогу, настолько часто ею пользуются дикие обитатели тайги. Идти легко и удобно.
Через каждые несколько десятков метров на тропе попадается звериный помёт. Долина заросла невысокими кустарниками, кое-где среди них растут отдельные деревья.
Тропа-дорога поворачивает за одну из горушек. Огибаю её склон и мгновенно застываю на месте - впереди, всего в полусотне шагов от меня стоит красавец зверь.
Я вижу его почти в контражуре, поэтому могу рассмотреть только контуры.
Появляется Игорь и тоже застывает в восторге.
Зверь замечает нас, поворачивает свою великолепную, украшенную могучими рога ми голову, а затем неторопливым шагом удаляется от нас через заросли кустарника в тайгу. Не трогаясь с места, молча провожаем его взглядом.
Позже мы долго спорили с Ляпуновым, кто же это был? Я категорически утверждал, что лось, а Игорь упорно настаивал, что марал. К согласию мы так и не пришли, и остались каждый при своём мнении. Да и не это было главным в состоявшейся встрече. Главным было то чувство прекрасного, которое нам удалось пережить в результате её. Руки даже не тянулись к оружию, настолько мы были очарованы дикой красотой зверя.
Подошёл отставший Женя. Он ничего не видел и естественно начинает расспрашивать о том, что здесь произошло. Как умеем, пытаемся передать ему наши переживания и чувства.
Разговаривая, продолжаем идти по удобной тропе. Но вот она круто сворачивает в сторону противоположную нужному нам направлению, приходится оставить её снова углубиться в заросли курумника.
На пути стало попадаться много небольших, но глубоких ручьёв, которые во многих местах совершенно скрывались под густыми ветвями берёзки. Для нас это становится опасным, особенно в спускающихся на тайгу сумерках.
Опасения оказались не напрасными - охнул и схватился за ногу Женя, он оступился в скрытую кустами яму с водой. Идёт хромая, жалуется на сильную боль в колене.
Нужно срочно искать место для ночлега.
На наше счастье сразу же за долинкой очередного ручейка находится невысокая грядка, редко заросшая могучими кедрами. Кто бывал в тайге, тот знает, что нет лучше места для ночлега, чем под ветвями раскидистого кедра. Под ним всегда сухо и тепло. Ни один, даже самый сильный, дождь не может промочить его густых и плотных ветвей.
Быстро находим прекрасное место на самом гребне гряды. Ставим палатку, разводим костёр, готовим ужин. Воду берём тут же из журчащего невдалеке ручейка.
После нескольких часов непрерывного движения еда кажется особенно вкусной. Едим взахлёб. Завершает пиршество ароматный, пахнувший кедровой хвоей, чай.
Спать совсем не хочется. Напившись чаю, ребята сидели молча, переживая каждой что-то своё. Ведь каждый из нас целый год в тесноте московских квартир мечтал посидеть у такого вот костра в ночной тайге, совсем не тронутой и не изувеченной цивилизацией. Неужели такой вот, редко наступающий для нас праздник и продрыхнуть в духоте палатки.
В отблесках костра, падающих в темноту ночи, несмотря на начинающийся дождь, иногда мелькали ночные бабочки, да серебрились искорками крылышки ещё не улегшихся спать комаров. Попав в наиболее горячие струи пламени, они пытались выскользнуть из их объятий. Однако это им не всегда удавалось и тогда, смирившись с судьбой, они складывали крылышки и падали в костер.
Именно такие таёжные ночи замышляют, какими должны быть следующие за ними дни.
По ночам небо тихо-тихо приближается к земле вместе с глубинами вселенной со всеми её многочисленными галактиками.
От того, как замыслили они этот день, от того, что должно назавтра расцвести или завянуть, что должно растаять в глубинах таёжных буреломов, что будет петь, а что молчать, от этого и сами ночи тайги бывают то совсем безмолвны, то они вздыхают от зари до зари, то они спокойны, то тревожны, то они росные и туманные, то наполняются прозрачной мглой.
Ночи сначала творят грядущий день, а потом сами же прислушиваются к своему замыслу и, уходя с первыми рассветными лучами, всматриваются задумчиво, робко и торопливо в содеянное самими. Сидим у костра до двух часов, а сон совсем не приходит. Только необходимость завтрашнего, вернее уже сегодняшнего дня, заставляет нас залезть в палатку и уснуть.
Первые лучи рассвета пробились через ткань палатки и вырвали нас из объятия крепкого предутреннего сна. Однако ещё парочку часов мы не вылезаем из спальных мешков и предаёмся праздной неге.
Встаём в восемь часов. Вылезаю из палатки, потягиваюсь и, как будто после долгого перерыва, вновь никак не могу налюбоваться просыпающейся тайгой. Костер, у которого мы провели незабываемый вечер, догорал, и в чёрной золе изредка, точно волчьи глаза, вспыхивали алые потухающие угли.
Внезапно откуда-то из-за склонов ближайшей горы скользнул вниз и зашуршал травами свежий веерок. Костёр едва верескавший, воспрянул, щёлкнул раз другой, разбрасывая угли, и сам собою занялся огнём.
Сбегав вниз к ручью за водой, ставлю котелок на пламя и через несколько минут уже готов крепкий, пахучий чай.
Игорь в это время колдует над Крыловым. Нога у него распухла, и любое движенье причиняет сильную боль. Ляпунов делает больному могучий массаж, а затем крепко перебинтовывает ему ногу в колене.
Женя делает первые робкие шаги и заявляет, что вполне может двигаться. Быстро завтракаем и идём дальше в неизвестность.
Поднимаемся на крутой горный склон, проходим по плоской вершине, заросшей редким лиственным лесом и ягодниками, и подходим к другому его склону. Где-то далеко внизу шумит река, но из-за крутизны склона, деревьев и кустарников, её почти не видно.
Медленно и осторожно начинаем спускаться вниз и через несколько минут оказываемся на берегу быстрого Серлиг-Хема. После недолгого совещания решаем, что идти дольше лучше всего по правому берегу. Долго ищем место, где можно перебрести несущийся мимо ревущий поток. Наконец такое место удаётся найти и мы, помогая Жене, медленно вступаем в воду.
Течение очень сильное, вода доходит почти до келен, камни неустойчивы и скользки. Холодные струи воды чувствуются даже через резину сапог и шерсть носков.
Переправа благополучно завершается, и мы выбираемся в густые заросли медвежьей дудки, покрывающей весь берег. Поднимаемся по заросшему карликовой берёзкой склону и вступаем в тайгу. Подопревшие сучья, покрытые многолетним слоем хвои, и засохшей на корню травой, трещат и лопаются под ногами. Круглые моховые прогалины, где не успели ещё разрастись багульники и голубичники, были густо усеяны шишками.
Женя прихрамывает, нога даёт себя знать. Движемся медленно.
Вокруг нас раскинулось пустолесье: триста-четыреста километров глухой тайги, без жилья, без человеческого голоса. Ни лугов, ни больших открытых полян. Горы справа, горы слева, горы впереди и сзади.
Только доносящийся до нас гул реки оживлял замершую в безмолвной тишине тайгу, да изредка одинокая кедровка разрывала её глубину резкими и противными криками.
Мы двигались едва заметной звериной тропой, промятой в багульниках, петлявшей мимо поваленных ветров и временем стволов деревьев, зарослей кустарников, перескакивающей через совсем маленькие и довольно большие ключи и ручьи.
Меня всегда удивляло удивительно чутьё диких животных, которые прокладывают свои дороги в буреломах по наиболее благоприятным для движения маршрутам, на которых затрачивается минимум физической энергии. Сейчас это уменье позволяло и нам не ломиться напрямик через шарагу, а сравнительно спокойно и быстро двигаться вперёд.
День был как день: с нежной поволокой в самых вершинах гор, с чуть потускневшими зелёными пятнами можжевельника на склонах, синими кедровниками в складках рельефа, с коричневатыми, фиолетовыми, красноватыми каплями камней на склонах, застывших я каком-то неустойчивом равновесии.
Приглушенными были голоса ручьёв, словно они ещё только разучивали свои песни, притихшими были деревья и травы, солнце не могло никак проситься сквозь завесу облаков, которая едва заметно колебалась. Казалось, что всё в природе с нетерпением ожидало прихода затерявшегося где-то в пути основного дня, и было наполнено нетерпеливым недоумением. Ожидали этого прихода и мы.
Было совершенно непонятно, что нас ожидает через час-два: солнце и жара, или дождь и холод. Небесный хозяин погоды всё смешал в один клубок и открыто издевался.
На пути нам попались два небольших озерца, затерявшиеся между невысокими горами в заросших кустарниками ложбинах. Озерца были совсем безжизненно пусты. В лесу тоже не встретилось ни одной птицы, ни зверя. Всё как-то затихло и затаилось.
К полудню к обычному шуму реки промешался какой-то новый посторонний звук, более резкий и громкий. Где-то впереди ревел или мощный порог или водопад. Звук всё нарастал и, наконец, пока полностью не заглушил все остальные шумы. Мы сошли с тропы и через невысокий крутой взгорбок вышли вновь на берег реки.
Глазам открылся узкий и глубокий каньон, начинающийся мощным, крутопада ющим водопадом. Река падала, высоты десяти-пятнадцати метров и была похожа на громадное мохнатое и кружевное покрывало, непрерывно разматывающееся из бесконечного рулона. Брызги и белоснежная пена заполняли весь небольшой послеводопадный улов. На голых скалах каньона, в небольших каменных выемках каким-то чудом выросли молоденькие кедры и сосенки. Скалы были буровато - красного цвета и удивительно гармонировали с зеленью деревьев.
Картина воды, камня и растений была настолько прекрасна и своеобразна, что ребячий восторг охватил нас. Даже могучий Ляпунов суетился, лез на самый край отвесной скалы, и всё пытался заглянуть в щель, туда, где грохотала и пенилась падающая вертикально вниз громада воды.
Струи водопада были неоднородными по цвету, они состояли из ряда чередующихся матовых и блестяще-глянцевых полос отливающих в лучах появившегося солнца всеми цветами радуги. Окраска отдельных струй зависела также от толщины водяного потока и цвета скалы в водопадном желобе.
Саянские водопады, о вас так много говорится, пишется, показывается в кино и по телевидению что кажется, нечего больше и добавить ни в рассказах, ни в дневниках. Однако грохочущее перед нашими глазами чудо было достойно того, чтобы о нём, и только о нём, мы потом рассказывали взахлёб всем своим знакомым и незнакомым.
Постепенно с радостью бытия и созерцания к нам приходило и чувство реальной действительности... Река, ревущая и бившаяся у нас под ногами , была не Серлиг-Хем!
На Серлиг-Хеме был всего один водопад, находившийся в самых верховьях, в километре от его первого левого притока - Сурихана. Именно с него начинался наш прошлогодний, так трагически закончившийся маршрут.
Серлигхемский водопад был значительно ниже и менее мощный, по сравнению с бушующим перед нами красавцем, хотя тоже был очень своеобразен и привлекателен. Три следующие одна за другой ступени, разделённые между собой чашами уловов, в которых буквально кишел хариус.
Серлиг-Хем ниже и выше водопада был весь сжат крутыми каменистыми склонами, которые все заросли густым высоким темно хвойным лесом. У самой воды по берегам рос Саянский "женьшень Золотой корень. Между камнями разрослись мхи и среди них то там, то здесь виднелись рыжики, грибы так любимые у нас в Европейской части страны.
Рыжики лучшие грибы для засолки и употребления под "граммулечки" любых видов и размеров. Здесь они были удивительно яркие и красивые. Червивые среди них совсем не попадались. Набрали мы их тогда полную трёхлитровую банку, а через день уже лакомились вкуснейшими малосольными грибочками.
В Саянах грибов вообще очень много. Особенно порадовали они нас в Уш-Бельдыре, где мы год назад целую неделю ожидая вертолёта мучились от безделья и занимались всем чем угодно, в том числе и обшариванием местных лесов. Грибы там начинались в подлеске сразу же за аэродромным полем, и было их столько много, что нам самый заядлый грибник Володя Вартанов решил начать их промышленную заготовку, и в то время, когда остальные отдавались праздной лени, активно трудился.
Он нашел где-то лист железа и быстро соорудил из него громадный сушильный аппарат, который чадил дымом и жёг огнём. Володю это совсем не смущало, и он смело принялся за сумку. Белая парадная рубашка, в которой щеголял заготовитель, быстро пропиталась дымом, копотью и ещё непонятно чем, но зато выглядел наш Володя за своим мужественным занятием весьма импозантно, и ведь насушил шельмец себе на голодную зиму кое-что.
Однако воспоминания воспоминаниями, лирика лирикой, а реальная жизнь требовала внимания только к себе. Нужно было решать, а вернее определять, куда забросила нас судьба в образе разгильдяев вертолётчиков. Два года назад они уже сумели украсть у нас почти двести километров маршрута здесь же на Серлиг-Хеме, опустив ничего не подозревающих маршрутников не в верховьях, а почти около самого сложного места реки - каньона.
Осматриваемся вокруг и, в который уже раз, вновь берёмся за карту и компас. Сразу выше водопада наша неизвестная река сужалась, мелела и превращалась в ручей, который уходил, изгибаясь, куда-то на юго-запад по широкой заросшей мелколесьем долине, окаймлённой невысокими горами.
Серлиг-Хем в районе предполагаемой выброски должен был на всём своём протяжении держать восточное или, в крайнем случае, юго-восточное направление.
Смотрим на карту, прикидываем в уме весь пройденный от стоянки маршрут и приходим к единодушному мнению, что мы находимся на левом притоке Серлиг-Хема - Нижней Кожеме. А это значит, что до цели нашей экспедиции только напрямую, через горы не менее двадцати - тридцати километров, а если двигаться вниз по Кожеме и дальше вверх по течению Серлиг-Хема, то это уже шестьдесят--семьдесят километров. Так "умелые" летуны лишили нас всякой возможности добраться до места гибели Коли.
Посовещавшись, решаем двигаться назад в лагерь. На прощание делаем памятные снимки водопада, которые по иронии судьбы оказались в последствии напрочь испорченными. В последний раз любуемся водяной феерией и пускаемся в обратный путь.
Внезапно Женя снова оступается и, громко охнув, садится на землю. Больная нога все-таки подвела его в самый неподходящий момент. Игорь усиленно массирует ему колено, крепко перебинтовывает, но помогает это очень мало.
Движется Женя совсем медленно, опираясь на срезанную палку-дубину. Стараемся, как можно облегчить его страдания, и забираем рюкзак. До лагеря нам еще часов пять хода по горам и бездорожью.
Вновь благополучно перебродим Кожему, преодолеваем крутой береговой склон и напрямик через тайгу "спешим" к дому.
Погода, которая часов до двух дня была весьма сносной, снова начинает кривиться и смачивать наши разгорячённые тела мелким и противным дождичком.
После каждого спуска и подъёма останавливаемся и даём передохнуть совершенно измучившемуся Крылову.
Наконец, часам к семи вечера перед нами открывается берег, проточка и остров с остальными членами группы.
Ребята не теряли времени даром и под руководством неутомимого Вартанова набрали целую гору различных грибов. Среди них есть какие-то незнакомые нам особи, особенно ядовито-красные и подозрительные. Володя уговаривает коллектив рискнуть и провести очередной эксперимент на выживаемость в условиях тайги, то есть сожрать все грибы без разбора. Отбиваемся от него всеми возможными способами и, в конце концов, побеждаем.
Женя с трудом заползает в палатку и не появляется оттуда до самого ужина. Жарим грибы и вскоре большой противень, полный до верха шипящим месивом, призывно манит нас к себе весьма завлекательными запахами.
Погода к этому времени окончательно портится, начинается сильнейший ливень. Вся прелесть ужина была безвозвратно испорчена. Едим в палатке, тесно и неуютно. Ребята переглядываются - грибы вкусны, но по всем признакам в чём-то опасны для нормальных людей. То ли не дожарены, то ли не тех сортов.
Вартанов вновь начинает доказывать сомневающейся публике, что это пустяки и в тайге даже микробы от воздуха гибнут. На этот раз победу одерживает он, и грибы быстро исчезают в наших объёмистых животах.
Ночью эти пустячки начинают вылезать из нас наружу. Один за другим стремглав вылетаем из палаток, и в ночной тишине над галечным островом начинает разгораться перестрелка. Отдельные хлопки "выстрелов" чередуются с пулемётными очередями.
Возвращаемся в палатки живые, но бледные от пережитых волнений, не глядя в глаза друг другу.
Вартанов старается проскользнуть к себе вообще как можно незаметнее, но нам сейчас совсем не до него. Ляпунов лихорадочно шарит в походной аптечке, пытаясь отыскать там запасы энтеросептола. Наконец, физически очистившись и накушавшись спасительных таблеток, засыпаем под монотонный шум всё усиливающегося дождя.
Снова возвращаюсь к объективной реальности.
Рядом кряхтит Олег- это Ляпунов водружает на него рюкзак, сопровождая свои действия весьма красочными выражениями, на которые Олег совершенно не реагирует.
Начинаем готовиться к выходу и мы, так как пора продолжать наш "отдых" в движении.
Сегодня нам просто необходимо попытаться выйти на берег Серлиг-Хема или, по крайней мере, приблизиться к нему вплотную. Возвращаемся мы не тем путем, каким шли сюда, поэтому весь маршрут впереди совершенно неизвестен.
Прямо по ходу возвышается крутой склон очередной горы.
Лезем по нему вверх, не обращая внимания ни на лежащие поперёк пути лесины, ни на колючие заросли шиповника, ни на скользкий лишайник, наросший на камни. Федя и Олег снова начинают всё чаще отставать.
Ляпунову идти медленно просто невтерпеж, и он то и дело вырывается вперёд группы и исчезает из вида в чаще. Тогда мы дружно начинаем орать и свистеть. Один Женя, как всегда в тайге, ни на что не реагирует и усиленно пасётся, потребляя вовнутрь всё, что цветёт на его дороге. Сейчас середина августа, пора, когда в тайге всё созревает, не прекращая одновременно цвести.
Тайга цветёт всегда, преображаясь столько раз, сколько раз над ней всходит и заходит солнце, сколько раз над ней проплывают облака, сколько раз освещают её луна и звёзды.
Она цветёт не только сама по себе, но и красками всего окружающего мира, улавливая в нём оттенки трав и туманов, облаков, озёр и ручьёв. Уже закатывается солнце, и земля постепенно погружается в сумерки, а тайга всё ещё вершинами своими ловит в высоте солнечные блики.
Иногда одна какая-то вершина вдруг привлечёт к себе яркий луч и сияет долго-долго, и по стволу её едва не достигая почерневшей уже земли, струится почти дневное солнце, и такой вот прелестный вечерний час мы продолжали своё передвижение вдоль по склону невдалеке от гребня гряды.
Идти помогало то, что нам вновь повезло - мы напоролись на хорошо заметную и утоптанную звериную тропу.
Пора было искать место для ночлега.
Внезапно склон круто свернул на запад, а тропинка резво кинулась вниз в тихую и уютную ложбинку.
Быстро проходим её, поднимаемся на очередную горушку и на её вершине находим удивительно удобное и красивое место для лагеря.
Под горушкой блестела в закатных лучах почти агатово-чёрная капля небольшого озерца, заросшая по овалу осокой.
Сбрасываем, на сегодня уже окончательно, рюкзаки, разминаем затекшие плечи и быстро ставим палатки.
До Серлиг-Хема по нашим подсчётам осталось совсем ничего: каких-нибудь километра три-четыре.
Не бывает в тайге двух одинаковых закатов, и не занимается одним и тем же огнём бивуачный костёр.
Вечер сегодня на редкость тихий и приятный.
Завхоз жарит в своём совсем уже опустевшем "сидоре", затем проверяет наши торбы и, наконец, заявляет, что жизнь прекрасна, так как у нас на ужин имеется уникальное картофельное пюре в пакетах и чай без сахара.
Пюре, закупленное Вартановым где-то в магазинных дебрях столицы, оказывается довольно вкусным, но после мучительного и трудоемкого процесса приготовления, в результате которого дежурные оказались измазанными с ног до головы, удивительно напоминает по виду типичный клей для обоев. Правда, нам сейчас не до эмоциональных переживаний и коллектив усиленно заклеивает свои давно пустые желудки и кишечники горячим едивом, а затем пытается смыть его горячим чаем.
Животы были мгновенно набиты и напиты. И мы, кажется, даже сыты и в чём-то даже довольны. После прошедших дневных тягот ребята расслабились и подобрели. Начинается непринуждённый трёп "за жизнь", который неизменно переходит в анекдоты...
- Кстати о рыбках,- начинает Ляпунов, закурив традиционный "дымок" и внимательно посмотрев на каждого из членов нашего коллектива.- Муж уезжает в командировку и на прощание строго говорит жене.- Ты смотри здесь без меня...
У костра возникает заметное оживление.
-А жена возмущённо возражает ему.- Ты можешь, а я нет!? Муж солидно объясняет ей.- Глупая, это же две большие разницы. Если я ... то это мы...
Над тайгой, вечерней и затихающей, разносится громовое - Га, га, га, га...