Разумеется, никаких клятв не было. Ухаживания на языке подарков и уступок закончились давным-давно, которые были гораздо лучше избитой поэзии. Все было сделано терпеливо и профессионально, его доверие ко мне росло по капле, и он все больше посвящал меня в работу всей своей... жизни. Сперва он подарил мне свое витэ, затем мои обязанности - и каждый раз это происходило постепенно, по весомой причине и под четким контролем.
И сейчас...
Это было непрофессионально, что я вздрогнула, когда мы вошли в операционную, хотя это было и естественно, но я не должна была так поступать. Я почувствовала то, что он не мог бы истолковать как страх (с чего мне боятся этого места, которое мне уже как родное?), однако необходимо было идти вперед. Флюрисцентный свет был таким же, отполированный стальной стол был таким же, как во все эти годы процедур, исследований и экспериментов. Разумеется, катетер и пластиковый мешочек были новыми и не на своих местах.
Нет, на этот раз все дело в предвкушении. Предвкушении удовольствия. Но если бы я продемонстрировала свои эмоции, это бы смутило его, и это было бы неправильно.
Монотонное эхо от звуков его шагов по полу отражалось от стен. Я сняла свой лабораторный халат, склонила голову и закрыла глаза: время снова начинать игру. Некоторое время назад он научил меня, как пользоваться сверхъестественным слухом - это был так сложно, что я была уверена, что он отвергнет меня прежде, чем я научусь это делать. Но когда я услышала в первый раз, наша игра началась.
Топ. Топ. Он начал обходить помещение - всегда внимательный даже к мельчайшей детали, не оставляя ни малейшего шанса хаосу. Топ. Топ. Сейчас он проходит слева от зеркала. Топ. Топ. Проходит мимо зеркала сейчас. Интересно, может ли он видеть сквозь смотровую кабинку? Он никогда не говорил об этом, но наверняка может. Топ. Топ. Почти дошел до конца. Топ - пауза. Моя улыбка увяла. Что он там нашел? И затем - шелест одежды, он достал свой носовой платок и вытер им металл. Топ. Топ. Обход снова начался.
Я бы обманывала себя, если бы считала, что усиление чувств, вызванное употреблением витэ, похоже на что-то вроде эхолокации. Но это помещение было для меня домом больше, чем тот дом, где я родилась или квартира, где я спала; если честно, то, наверное, за последний год я спала в лаборатории столько же, сколько и в своей кровати, если у меня хватало сил да нее доползти. Мы проводили здесь столько исследований, что я знаю здесь каждый угол, и я знаю каждый дюйм оборудования лучше, чем собственной спальни. И я смотрела, как доктор Нетчарч обходил это помещение каждый раз, перед каждым исследованием или процедурой.
Это была игра. Видеть его таким, каким он должен быть, наблюдать за каждым его шагом с закрытыми глазами, как изгибает свою бровь, когда замечает какое-либо несовершенство.
Если отбросить всю объективность, можно сказать, что это было захватывающе.
Еще десять шагов, и он будет на расстоянии вытянутой руки. Топ. Топ. Его шаг становится медленнее, и он сосредотачивается, чтобы ничего не упустить. Топ. Топ. Топ. Топ. Сейчас он рядом с кабинетом - я слышу прикосновения кожи к металлу, когда он проводит рукой по нему рукой, прикасаясь к стальной двери, и даже не осознавая того, что он делает. Топ. Топ. Он почти здесь. И - пауза? Он проверяет меня, подумала я. Не открывай глаза. Остался еще один шаг.
Топ.
Я открыла глаза и подняла голову, широко улыбаясь. Его лицо было неподвижно, он был похож на статую со стеклянными глазами - и затем один его глаз немного дернулся. Я могла бы разразиться смехом, но вместо этого я склонила голову на сантиметр или около того и приподняла брови. Идеальный контроль. Идеальное взаимодействие. В этом суть наших отношений.
"Очень хорошо, - негромко сказал он. - Если вы готовы, доктор, мы можем начать процедуру".
"Конечно". Я вытянула свои руки по бокам, хоть они и начали покрываться гусиной кожей.
Он взял мою верхнюю одежду, сложил ее и отложил в сторону. Я присела на стол и затем легла на спину. Я ощутила холод металла своими голыми руками, он пробрался сквозь одежду, и это было так освежающе - в лаборатории было довольно холодно (около 65 градусов Фаренгейту - мне стало смешно от этой мысли), и эта температура не слишком охлаждала меня. Возможно, я казалась ему возбужденной: однако он был так вежлив и сосредоточен, что сделал вид, что ничего не заметил. Полосы металла и кожи сомкнулись на моих лодыжках, запястьях и лбе: это было интересное чувство. Чувство физического сдерживания, смешанного с предвкушением - да, это было желание, но это было гораздо большее, чем сексуально влечение.
В конце концов, секс - это лишь физическая близость. Только затуманенный иллюзиями разум делает его чем-то большим - этот урок я вынесла из своей работы. Наблюдать за тем, как он прорезается сквозь ткани и кровь к самым костям - это то же самое. Близость значительна настолько, насколько вам этого хочется.
Но хватит думать об этом. Близость тел, психики, интеллекта...
"Вам удобно, доктор?"
Так сдержанно. Так вежливо. Я кивнула, сдерживаясь, чтобы не улыбнуться как стеснительный подросток.
"Очень хорошо". Его пальцы, сильные и холодные, как стол подо мной, сомкнулись на моей руке. Я закрыла глаза. Быстрое, трепетное прикосновение влажной ваты - это привычка или нежность? Дальше, разумеется, боль от укола. Как хороший пациент, я спокойно держала свою руку, пока металл входил в мою плоть. Как хороший пациент, я отдала часть себя.
Разумеется, я не в первый раз позволяла брать кому-то мою кровь. Я всегда участвовала в донорских сборах крови в колледже, я давно избавилась от страха перед докторами и уколами. Мне кажется глупым испытывать какую-либо привязанность к своей крови, поэтому здесь не уместно говорить о "насилии". Все очень просто.
Однако в этот раз мне было холоднее, чем прежде и хотелось спать. Был краткий миг, когда я подумала о своей крови, всей своей крови, которая перетекает в стерилизованный пластик, оставляя меня иссушенной и безжизненной, и мне захотелось запаниковать. Но летаргия, подкрепленная дисциплиной, победили. Это будет всего лишь краткий сон, напомнила я себе. Он все держит под контролем, ничего не случится. Расслабься. И, кроме того, запомни - у нас больше не будет шанса профессионально и объективно наблюдать за тем, как гуль превращается в... Каинита.
И я расслабилась и позволила себе предаться воспоминаниям.
Научный взгляд на вещи начал подводить меня. Я могла бы разочароваться в себе, но по мере того, как нарастала сонливость, я не могла ни на чем сфокусироваться. Мое сердце начинало биться медленней, мой пульс замедлялся. У меня поплыло в голове, и я расслабилась.
Близкие отношения. Мысли о них так легко приходят в голову, когда я в этом полубессознательном состоянии. И в этом состоянии так легко наблюдать за ними со стороны и анализировать их объективно. Мои стремления к интимной близости с другой личностью были в пределах нормы, я полагаю. Простительно путать так связи, как кровное родство или сексуальные сношения, которые происходят лишь из-за гормонов или заученных правил, с объединением разумов. Я могу простить себе, что вела себя так естественно. Но если взглянуть со стороны, если терпеливо изучить себя, эти стремления к связи и отчаянные попытки для других - я могу простить себя и не стесняться, но я благодарна за свои грядущие перспективы.
И возможно это бессознательное состояние позволило увидеть, какой отпечаток отставило на мне употребление витэ. Я никогда раньше не пыталась анализировать себя так глубоко: забавно, я никогда не думала, что это будет интуитивно, как часть головоломки, которая стала на свое место. Шесть месяцев спустя после предложения Ли и в середине проекта Стаффера. За месяц до того, как стала постоянным членом команды Нетчарча. В воскресное утро, когда я проснулась и уехала от Ли так быстро, что, проснувшись он должно быть был удивлен. Утро нашей первой, настоящей, честной схватки.
За два дня до этого я решила отказаться от своего стремления к близости. За два дня до того, когда поняла, как проведу остаток своей жизни.
Легкое онемение в руке - наверняка туда вошел катетер. Я слышу его вздох, вздох того, кто решил на этот раз полностью отдаться соблазну...
И его зубы впиваются в мою руку.
Я дрожу от холода металла и проваливаюсь во тьму.
***
Я не одна.
Пустота окружает меня. Я чувствую себя как ребенок посреди гигантской кровати, ползущий к краю, но не способный достигнуть его. Здесь не за что взяться, не за что ухватиться, чтобы выбраться из этой безмерной тьмы. Это похоже на кошмар - я не могу ничего увидеть или потрогать, и я слышу и чувствую голоса, похожие на далекие колебания. Я не одна, но я не могу позвать тех, кто окружает меня. Я не могу слышать того, что они говорят. Я не одна, но рядом со мной нет никого, и это страшно.
Где-то высоко надо мной запах крови. Из мелкой и худой я становлюсь большой и тяжелой - я холодное море, заполняющее безмерное темное пространство. Мое горло, ощущая великую пустоту, горит в огне.
С разрывающим звуком, который я не могу услышать, но могу почувствовать, я оживаю.
Нет слов.
А зачем мы используем слова? Так нерационально - каждое слово служит лишь для микроскопической цели, для которой было создано, и больше не для чего. Пытаться описать этот переход это все равно, что пытаться поместить яблоко на картину.
Никакой поэзии, только чувства. Бесчисленное количество цветов, и все они черные - вибрирующие цвета боли под закрытыми глазами. Стена невидимой кожи давит на меня, огонь пылает в глубинах моего мозга - жар, тьма и шум.
Я глотаю, и с эти глотком он входит в мою душу.
Кожа трещит. Я прошла насквозь, и мой разум бьется в нем, он в нем, словно в колыбели. Его разум холоден и тверд, как драгоценность. Я противопоставляю свой разум его, и я наслаждаюсь в холоде влажным жаром тьмы. Он безмолвен - но тут нет безмолвия, чтобы его нарушить, даже если бы он захотел. Шелест омывает нас. Он теплый - это ли жар я чувствую? Он приносит с собой приступы боли.
А кто там вдали? Другие? Это его сир, он угнездился в глубинах моего мозга. Разумеется, возможно у меня просто галлюцинации. Так или иначе, я не в том состоянии, чтобы поставить точный диагноз. Я знаю, что я должна доверять своим чувствам - но я и есть мои чувства. Разумеется, я никого не могу увидеть, но я чувствую присутствие других людей, других мыслей вокруг как теплое дыхание на своей шеи.
Но есть еще что-то сзади меня - тень, похожая на пламя. На нее больно смотреть. Я отвернулась.
Так тепло. Жара обволакивает меня, но не душит - я чувствую порывы энергии, а не приступы удушения. Пульс бьется под моими глазами. Я знаю, что мое тело холодно, холодно как металл, но жар...
Тело. У меня есть тело. Боль пронзает его. Я снова огромна, холодная масса, привязанная к металлической плите. Мои глаза открылись и мне нужно было закричать от яркого света. Мой рот тихо открылся и боль ухудшилась. Я не чувствовала своих конечностей - были только боль и жар в моей голове, и пустота в моем теле. Я замерзшая жертва, которую положили напротив огня - агония нужды и жизни так велика. Я снова пытаюсь закричать, но не издаю ни звука.
Полоска на моей голове ослабла, и я приподнялась настолько, насколько смогла. Я приглушила крик внутри себя. Я чувствовала, как крылья летучих мышей бьют меня по глазам, и я закрыла свои глаза, хотя и знала, что это всего лишь пряди волос. Зажимы затрещали как столкнувшиеся айсберги, когда я попыталась высвободиться. Металл подо мной был холоден как лед, но все чувства заглушал голод.
Он влил мою собственную кровь мне в губы, и я стала пить жадно как новорожденная. Какофония становилась все тише и тише с каждым глотком, и я чувствовала, как все еще теплая жидкость разливалась по моему изголодавшемуся телу. Каждая моя клеточка трепетала, пока кровь распространялась по мне, неся болезненную теплоту с собой. В конце концов, я осталась с пустой трубкой, пытаясь выпить последние драгоценны капли. Трубка исчезла, и ткань опустилась на мои губы. Я открыла глаза и мир взорвался передо мной, холодный и переливающийся оттенками белого и металлического. Чистота пугала. Он стоял рядом со мной, и я как профессиональный фотограф видела прекрасный отполированный мрамор и светлые воды океана вокруг него. Я хочу сделать что-то, но не знаю, что. Должна ли я начать дышать? Нет, это глупость...
Его голос эхом отдавался в этой странной чистоте. "Как вы себя чувствуете?"
Мое тело все еще было холодно, но это мелочь. Мой разум горел в огне. Мой язык распух, и, разумеется, моя попытка что-то сказать оказывается неудачной - у меня нет воздуха в легких. Вдыхаю. Затем...
"Мне... мне... холодно". Звуки исчезают, но жар остается, настойчивый и ритмичный.
Он кивает в своей сдержанной манере. "Хммм. Я думал, что будут некоторые трудности, но вы уже пришли в себя (а на это способны немногие), но я знаю, что сейчас вы чувствуете избыток силы. Если вы не возражаете, доктор, я подержу вас связанной еще немного - простая предосторожность, вы же понимаете".
"Я понимаю". Я слабо улыбаюсь, я пытаюсь прекратить это, но не могу, я как будто пьяна, но это прекрасно. Лучше быть пьяной тогда, когда рядом кто-то, кому ты можешь доверять, и он этим не воспользуется. "Я буду счастлива ожидать столько, сколько вам требуется".
"Чудесно". Он встал. Он провел своими холодными пальцами по моему лбу, поправляя мои волосы. Я гадала, каковы же эти пальцы на вкус. "Если вам что-нибудь понадобится, я буду в комнате напротив, просто повысьте свой голос. Я вскоре вернусь".
И это была самая чудесная вещь. Я слышала, как доктор Нетчарч покидает комнату, топот его ботинок по плитке, как он закрыл и запер дверь - и все же он полностью ее не покинул. В комнате все еще витал его шепотом, опадая как осенние листья на мой череп. Я закрыла свои глаза от флюрисцентного света и провалилась в теплую тьму, и его голос стал даже немного громче. Возможно, там были еще голоса. Я не знаю наверняка. Но у меня есть время, чтобы слушать тьму, пока он не вернется и не освободит меня, и тогда мы вместе пойдем в лабораторию уже в новом качестве, наш брачный союз будет скреплен жестоким любовным жаром нашей Крови.
Он хромал, затем стал крениться, затем его зашатало так, как будто он был пьян. Ноги переставлялись сами собой, неся Даниэля по длинной беспросветной полоске асфальта. Один раз он поскользнулся, подвернул ногу и ударился плечом об ограду, но затем схватился за холодный металл, поднялся и пошел дальше.
Случайно пара фар осветила часть дороги, по которой шел Даниэль, и машина промчалась рядом с ним быстро как кролик, провизжав резиной.
Голос продолжал долбить его, внутри его черепа.
Слушай.
Даниэль прижал пальцы к вискам, как будто пытаясь прекратить этот звук. Но кровь уже не бежала под кожей и от звука нельзя было избавиться. Его зубы стучали, издавая звук бьющегося фарфора.
Слушай.
Он надавил ладонями на глазницы, как будто пытался истолочь глаза, но ничего не произошло. Он заплакал кровью, и она потекла по его рукам. Голос все еще пульсировал в его голове.
Слушай.
Все что я написал, я написал для тебя. Ты должен вынести это.
Я потратил ночи, множество ночей, чтобы просеять видения, каракули, визги.
Годы. Десятилетия. Больше. Тысячи ночей, чтобы привести нашу историю в подобающий вид. Ты должен послушать всего одну ночь. Ты должен послушать.
Вытирая кровавые слезы, Даниэль соскользнул с насыпи и схватился руками за голени. Тихо и медленно он раскачивался взад и вперед в такт пульсирующему в его голове голосу.
Сейчас.
Существует 13 наших семей, у каждой есть свой прародитель.
Из всех них только три соотносят себя с кровью своего основателя, питаясь во имя этого отвратительного бога. Только три решили не просто носить имя своего предка, не использовать секретное слово, придуманное старейшиной, чтобы скрыть их собственные имена. Только три называют себя истинными детьми своего божественного прародителя. Это дети Хасана, которые больны кровью их прародителя. Это дети Сета, которые больны верой их прародителя.
И мы.
Мы растянутая, разломанная, разлагающаяся семья. Мы старше любой королевской династии, любой блеклой аристократии. Мы рассеянные осколки разбитого зеркало, которое отбрасывает мучительное отражение. Мы дети безумного бога. Мы Малкавиане.
Глаза Даниэля оставались открытыми. Дрожь прекратилась. Он почувствовал слабый жар, скорее похожий лишь на мираж, в основании своего черепа.
Ты знаешь, кто мы. Ты знаешь слова, ключи от силы - они не касались тебя, но ты знаешь о них. Но ты не знаешь, почему мы то, что мы есть. Ты не знаешь, почему нас поразило проклятие знания.
Ты должен узнать больше. Наступает ужасное время, когда он - существо и бог в твоей крови, прячущийся в твоем разуме, когда он снова соберет себя воедино. И ты должен быть готов.
Даниэля снова начало трясти. Неосвещенная дорога и все вокруг стали лишь неясными тенями, великая чернота начала появляться перед его взором.
Нет. Не сейчас. Ты не можешь узнать, почему я тебя выбрал. Сперва ты должен быть готов.
Его пальцы начали прокладывать борозды в земле.
Рождение безумия
Конечно, наша история начинается с Малкава. Да. Это пронзает твою грудь, сжимает горло, выворачивает внутренности. Малкав. Имя бога безумной плоти. Имя, которое заставляет тебя съеживаться. Я, ты и все наши братья и сестры, даже те, кому не сказали, что оно значит - мы все содрогаемся, когда оно произносится, и все это его работа.
Слушай. Мы редко произносим могучие имя Малкава, возможно ты знаешь почему. Мы не можем обсудить его за коктейлем, как другие обсуждают Платона или Гитлера. Что тут можно сказать? Ты можешь описать боль от голода или вспышку полузабытой жажды, потому что это то, чем он является. Часть его живет в тебе, глубоко в какой-то темной части твоего мозга - это теплое, мокрое чувство, которое нельзя перенаправить или объяснить, его можно только терпеть. Он отзвуки эха каждого слова, сказанного мной, каждая вспышка воображения, что пробегает по венам нашего общего понимания. Я говорю с тобой через него. Я полагаю, что... я полагаю, что он не всегда был таким. Не всегда. Когда-то расчлененный бог был единым целым.
Малкав
История Малкава, Нашего Отца, Нашей Крови, начинается с Каина. Все истории начинаются с Каина, черт бы их побрал. Каин был первым существом, созданным в оковах человеческой сущности, которое затем отбросило их и перешло на следующий уровень существования. Ты веришь в Адама и Еву? Рабы, большинство из них. Ты веришь в Лилит? Ты еще больший дурак. Ты веришь в эволюцию? Занятная история, но она не может объяснить наше существование, верно?
Нет, не важно во что ты веришь, главное, что Каин был первым, кто стоял одной ногой на земле, а другой на пороге смерти и смотрел сразу на два мира. Кто-то должен быть первым. Правда ли, что первый человек вспахал первозданную землю, посадил это и ждал, пока оно созреет? Он был Каином, убийцей своего брата? Он был Утанапиштимом, человеком, которого прокляли бессмертием? Или чем-то еще?
Никто из нас не может вспомнить, никто не видел тех времен. И возможно... это к лучшему. Если произнести его имя, его сила ворвется в твой разум и пожрет его.
Нет. Забудь. Каин. Будем звать его Каин. Он был Первым.
Первый был зверем из пепла, мокрым от крови, безумным от жажды и печали. Он был одиноким и бездушным. Он был болен, и он желал поделиться болезнью с другими, потому что не хотел страдать в одиночестве. Он построил город в землях, с которых все смыли воды Потопа, здесь он наконец-то нашел покой и создал трех детей. Со временем они тоже почувствовали себя одиноко и создали своих детей.
Малкав... Как сказано в текстах, при жизни Малкав был большим, нежели просто человеком. Записи... противоречат друг другу, однако тонкая нить согласия пролегает через них. В некоторых отрывках упоминается ангел, вестник, избранный - возможно, это то, чем он был. Он был избран нести бремя видений своего сира, или возможно он был избран из-за своих видений.
Записи еще более противоречивы, когда в них говорится о сире Малкава. Я читал о том, что его сиром был Енох Законотворец, который любил Малкава за его мудрость и усадил Малкава справа от своего трона как своего советника. Я читал таблички, которые провозглашали, что Ирад Могучий избрал Малкава за силу его души и сердца, чтобы поделится с ним своей силой. Я слышал о том, что Цилла Прекрасная увидела в глазах Малкава свет, похожий на страсть Каина, и приблизила его к себе, когда Каин был в отлучке. Песни о Малкаве говорят о любви и жажде мудрости, но в них нет согласия.
Я думаю, что сир Малкава ненавидел его. Возможно, он знал, что Малкав мог узреть то, что случится. Я собирал в течении 300 лет фрагменты поэмы из Ниневии, и в собранных обрывках говорится о том, что Трое взяли одного из Тринадцати били и мучили его за то, что он сказал... или отказался сказать. И после этого, согласно этому фрагменту, Тринадцать восстали против своих сиров.
Окончание... о нем легко узнать. Трое были свергнуты и уничтожены; записи не упоминают, были ли они убиты или некоторые из их детей решили выпить их сущность. Тринадцать исказили правду и стали жить вместе. На время.
Проклятие
Голоса, множество голосов стали проникать внутрь Даниэля.
"... он (Каин) проклял его (Малкава), кода тот опозорил его образ, проклял его безумием навечно..."
"...Каин научился многому у Лилит, но она не научила его всему, что знала. Когда он бросил ее, в злобе она пришла к его перворожденному внуку и сказала ему тайну, которая сломила его, разрушила его разум и прокляла его кровь..."
"... Смотрите на мое самое глупое дитя, которое забавлялось безумием ради удовольствия, так пусть же он будет воистину безумен и все будут сторониться его..."
"...Затем Малкав спрятался от своих родичей и выпил спрятанную кровь Троих. Но это было слишком для Малкава, его сердце воспылало. Его глаза были открыты и Правда ворвалась внутрь..."
"...Малкав взял своего родителя на руки, на руки, которые могли сломить камень, и как пес вцепился в шею своего родителя. И древний закричал как тысяча шакалов. Как стервятник, который умирает со стрелой в груди. Как лев, который убивает свое дитя. И Малкав втянул крик своим дыханием. И он начал плакать. Он плакал множество ночей. И он выл и рвал свои волосы как женщина..."
Когда было наложено проклятье? Кто наградил Малкава даром горящих видений? Я сделал многое, и все же ответ, истинный ответ продолжает ускользать от меня. Наши общие воспоминание испорчены, очищены жаром. То, что повредило разум Малкава, оставило ужасную рану и испугало его настолько, что он никогда не говорил об этом своим детям. Истории сходятся лишь тогда, когда дитя соглашается с историей сира или когда исследователь цитируют Книгу Нод - но даже Книга Нод может ошибаться. Уверен, что если бы любой другой внук Каина был бы с Малкавом, когда Зрение поразило его, он так же получил бы Зрение. Сила такого рода...
Сила Зрения - это сила самого мира. Это нечто больше, чем просто болезнь в крови - это соединение хаоса, который заполняет невидимые места. Это способность воспринимать истинных ангелов мира, пронзать иллюзии.
Многие мифы соглашаются с тем, что Малкав обратил своих детей до того, как получил Зрение, и когда его кровь воспылала, то же случилось и с ними. Я верю в это. Есть и другие истории - истории о том, как были одновременно изувечены лица Носферату и его детей, о том, как безымянный Старец предложил души, или остатки душ, свою и всех своих детей демонам Бездны, о том, как грызущая страсть снизошла на Арикель и ее род. Силы, утраченные в старом мире, могли легко поразить весь клан; Пробуждение лишь побочный эффект...
Но я опережаю сам себя.
Зрение пришло к детям Малкава так же, как оно пришло к нему, и каждый новорожденный, которого обратили после, всегда просыпался с мельтешением перед глазами. Кровь Малкава, так или иначе, была заражена... близостью к потокам безумия, которые текут по всему миру. Зрение воздействовало на его видения, делая его пророчества точными как никогда прежде - но это был тяжкий дар.
Безумие в старые времена
Считай себя счастливчиком, дитя, у людей есть немного сострадания в эти времена. Они горды своими знаниями и любят раздувать свое сожаления. В западных землях безумцу если и не сочувствуют, то хотя бы не заковывают его в цепи. Лунатик на улице, распевающий молитвы матери Луне, игнорируется своими братьями и сестрами. Если они пробуют излечить его, то делают это при помощи медицины и игр.
То ли дело во времена нашего создателя. Безумцы не были "больными", они были "одержимыми". Они говорили, что лучше всего изгонять демонов из тела истязаниями, умертвлять плоть и тогда демон ослабеет и убежит, чтобы найти более годный сосуд.
Так было со многими из нас. Многие внуки Малкава были быстро убиты, когда слишком удалялись от своего защитника. Другие дети-короли Третьего Поколения хотели убить самого Малкава - но не сделали этого. Возможно, Каин запретил делать это. Возможно, этого не случилось потому, что Проклятие и видения, которые атаковали Малкава, объединили его с некоторыми из них, и он никогда не был полностью один. Да, он был один, но не полностью.
Брат Сет и брат Саулот
Притча:
Двое среди Патриархов были братьями Малкава. Одного звали Саулот, при жизни он любил свое тело и тела других и стремился сделать свою бессмертную плоть идеальной. Другого звали Сет, при жизни он жаждал вечности и стремился подарить вечность своим возлюбленным, стремился овладеть своей темной душой. Когда братья пришли к Малкаву, чтобы пожалеть его, у них не нашлось бальзама для его раны, не нашлось зелья, которое могло бы ослабить его жар. Они не смогли помочь Малкаву и стали говорить с ним о разных вещах, о долгих ночах, о хрупкости смертных, о жизни и смерти и о тайнах, которые лежат за гранью.
И случилось так, что Малкав сказал что-то, что разозлило Сета, и тот начал разговаривать грубо, надеясь, что Малкав в ответ тоже разозлится. Малкав утверждал, что можно постигнуть суть всех вещей по кратким и противоречивым намекам, но разум и чувства подобны мерцающему факелу, освещающему грубую стену пещеры. Сет спорил с ним и говорил, что только в глубинах души можно найти истину, и что люди в их несовершенстве могут постигнуть величие мирозданья, но только через не-жизнь можно постичь вещи, которых не видно.
В конце концов, эти двое зло посмотрели друг на друга и попросили брата Саулота быть судьей в их споре. Есть ли ответ на вопрос, спросил Сет, является ли человек наиболее мудрым в бездне отчаянья и сможет ли он отыскать ответы в своей душе? И есть ли ответ на вопрос, возразил Малкав, исходит ли мудрость снаружи, от глаз, которые видели слишком много, и от разума?
И Саулот почесал свой лоб, повесил голову и признался, что он не знает ответа. И ему было стыдно, и, хотя ответ на этот вопрос не интересовал его, он жаждал его.
Саулот поднялся на ноги и сказал: "Так как я не знаю ответа, я найду его". Сказав это, он дал свой меч Сету и попросил хранить его; взамен Сет предложил ему деревянный посох и пожелал счастливого пути. Малкаву Саулот дал свою корону, но Малкаву нечего было предложить взамен - тогда он укусил Саулота за палец и создал своей кровью глаз над его бровями, а затем пожелал ему счастливого пути. И Саулот, зная, что безопасное путешествие не даст ему ответа, ушел за горизонт, и Малкав больше никогда не видел его до того момента, когда сам был разъединен на части.
Старцы
И породил Малкав кошмары. У него была сила создавать, но, как и другие Сородичи, он мог создавать существ лишь по своему образу.
И когда он сам стал не похож на то, чем он был, и его глаза узрели, что его дети больше не видят, он понял, что его создания больше не принадлежат ему. Они уже не были подобны ему.
Никто не мог противиться ему. Никто.
Кровь, которую мы знаем, богов, героев и монстров нашего рода - все они лишь бледные тени Малкава после его падения. Спроси духов земли, слушай бурлящие омуты разума Малкава, спроси старейшину любого клана, и всегда ответ будет один. Те, кто пришли первыми были уничтожены. Те, кто пришли после - мы.
Он выбрал число своих новых детей. Мы не знаем, сколько именно. Их было 8, 12, 20 или 36. Одно из этих чисел. Детей было не более чем одно из этих чисел, так как они были избранны вместе и одновременно.
Я боюсь - и ты боишься, ты должен бояться - я боюсь, что, когда придет время, один из его детей начнет уничтожать нас. Числа священны, и он может пробудиться, чтобы исправить счет.
Чумная невеста
Кто из нас знает, кем они были? Немногие. Одна названа - без имени, но названа - в отрывках знания и памяти, названа далеким голосом, который звучал из Месопотамии.
Она была прилежной, красивой и доброй. Она была храмовой шлюхой, которая успокаивала Малкава как Шамахат успокаивала дикого зверя. Она омывала его лоб водой и маслом, она питала его, когда он был голоден.
Старая песня, которая называет Циллу сиром Малкава, говорит о том, что Малкав любил Циллу, но, в конце концов, объединился с другими, чтобы уничтожить ее. Если это правда, то он видел нечто недостижимое в своей возлюбленной, в это прекрасной женщине. Он взял ее себе... но, в конце концов, он отверг ее, ибо это было его проклятие. Ее разум был поврежден, разрезан на части его от прикосновений, и он оттолкнул ее от себя с сожалением - если Малкав вообще когда-нибудь чувствовал сожаление.
Но ее история не заканчивается здесь. Есть множество историй о том, как наш праотец в ярости разорвал собственных детей. Он не уничтожил лишь ее. Я касался ускользающих воспоминаний о ее лице, доброте и о ее голоде. Ее голос витает по историям о Чумной Невесте, которая носила свою болезнь как корону.
Видишь ли, возлюбленная шлюха Малкава начала распространять болезнь. Она ужасно любила нашего Отца, любила ту его часть, которая присутствовала в ней и во всех нас. Ее чувство милосердия никогда не блекло.
Она Чумная Невеста. Она появляется в наших историях и воспоминаниях как Тифозная Мэри, наделяя даром болезни Малкава тех, к кому испытывала жалость, однако ее дар разрушал их. Время от времени она посещала новорожденных детей, прикасалась к их лбам и определяла годных для Становления. Я слышал легенды о Сумасшедшей Джейн и гадал, была ли это давно исчезнувшая Джейн Пеннингтон, или это отвергнутая невеста Малкава крадется среди наших видений. И мы, дети Малкава, никогда не слышали о смерти его невесты, никогда не чувствовали ее смерть.
Ниссику, Умный Принц
Другим был существо из Урука-Города-Площадей, человек, который знал Энкиду дикого и который был при дворе вместе с Нинуртой воинственным и Эррой смертоносным. Он был очень умным и веселым, он был известен Игиги, который правил в Междуречье ночью. Его имя было Ниссику, и оно означало "умный принц".
Имя было хорошо выбрано - или, возможно, имя выбрало его. Ниссику был прирожденным шутником, по крайне мере так говорится. Он был шарлатаном, который притворялся, что у него были способности оракула, или, возможно, он был знатным человеком, который любил симулировать приступы бреда, или, быть может, он был просто безумцем с даром очарования. Песни неточны, но они сходятся по многим вещам...
Он вошел в семью, он был одним из первых. Он выпил из Малкава и переродился... возможно он выпил слишком много. Он пронзил реальность Зрением, и его слишком умные пальцы смогли последовать за ним. Я слышал истории о том, как Умный Принц проник сквозь ткань мира и достал наружу холод, колючие вещи, которые лежат за гранью мягко, милого миража. Малкав покинул его вскоре после его перерождения; я гадаю, не видело ли дитя больше, чем отец.
Тысячи имен и лиц плавают как обломки, и все это имена и лица Ниссику... Я слышу, как Гангрел бормочет "Иктоми", и я думаю о Ниссику. Я слышу, как Носферату ворчит "Довольный Малк", и я думаю о Ниссику. Иктоми, Довольный Малк, Дьявольский Ганза, Вавилонянин, Пожиратель Дураков, Старик Ненависть - все эти имена вызывают в памяти один образ. Я уверен, что Умный Принц дожил до наших времен; у меня нет доказательств, но я чувствую, как его смех порхает сзади моей исчезающей шеи. Где-то он идет к следующему пункту назначения, его глаза смотрят на шею его следующей цели, он готов схватить Ложь своими руками и отбросить ее, готов высвободить то, что сжимают границы. У него есть работа, и он ее выполняет.
Пожиратель
Имена. Всегда мы возвращаемся к именам. Малкав - имя безумия. Каин - слово, обозначающая монстра, чье имя - имя величайшего проклятья, имя настолько ужасное, что оно сожжет твою кожу хуже солнца и будет пожирать твое тело с голодом, которого ты никогда не ведал.
Считай себя счастливчиком, дитя. Мы благословенны среди кланов, для нас имена имеют меньшее значение. Вещь, которую весь мир называет одним именем, ты или твой двоюродный брат можете называть другим именем. Мы более свободны от имен, свободны от того, чтобы навсегда остаться одинаковыми, быть логичными, постоянными и нерушимыми. Быть зависимыми от имен как другие - слабость.
Видишь ли, один из детей отбросил эту слабость. Сила, которую он украл, которой обладал, которую пожирал, была секретом пожирания имен - он полностью проглатывал их и питался силой, которую они давали. Он мог пожрать имя человека, и этот человека падал и умирал, и все что в этом человеке было, он поглощал и забирал себе.
Я знаю, что эта история - правда, потому что я слышал его. Иногда, в тишине собственного разума, когда ты ищешь слово, которое не можешь вспомнить, ты можешь услышать его. Я слышал. Другие слышали. Мы слышали его, далеко, он жевал забытые вещи; слышали, как похожие на ножи зубы скребут по бумаге имен.
Я не слышал его годами. Возможно, он заметил, что я его слышу, и стал питаться более тихо. Возможно, он спит, перевариваю силу имен, которые мы должны знать, но не можем вспомнить. Возможно, он попробовал пожрать имя слишком великое или проклятое для него, и оно задушило его. Я не могу сказать. Никто не сможет его найти, пока он сам не захочет найти тебя. Разумеется, когда он узнал секрет того, как пожирать имена, как откусывать куски от самой реальности, освобождать их от мира и глотать - первое имя, которое он должен был пожрать, было его собственное.
Разделение Малкава
Снова зазвучали сухие голоса, будто порхающие на хрупких бумажных крыльях.
"... Этот город был так же велик, как и город Каина.
Он начал стареть.
И как все живые существа, он начал медленно умирать..."
Здесь Хроники Каина правдивы. Города живые существа, и со временем они заболевают. Второй Город заболел, и наша кровь, всех 13 кланов, подточила плод. Правители города стали ленивее, и их смертные стали медленно сходить с ума от груза забот. Длинные трещины пролегли через сердце города... и в конце концов сердце сломалось. Оно сломалось потому, что дети снова восстали, чтобы пожрать своих сиров.
И была война.
Этот запах пролитой крови, растраченной, насыщающей землю, запах горящих жира, кожи, волос и сухих костей - этот запах...
Воспоминания, здесь они... ускользают, становится неопределенными. В плетении нет полной картины той войны. В источниках нет согласия, сражались ли Древние друг с другом, восстали ли против них смертные, или третья сторона, Лунные Звери, прорвалась через сломанные стены. Тринадцать бежали, каждый в свою сторону. Никогда больше не сидели и не пили они вместе; теперь они были соперниками и врагами.
Во время этого побега, рядом с городом Петра, Малкав был потерян.
Мир поблек для Даниэля. Перед ним была великая огромная пустота - и затем мир вернулся, и голос вместе с ним.
Мы не можем сказать, чья рука дотянулась до него и поймала его, когда он убегал. Был ли это один из его собратьев - Сет, возможно ревнивая Тореадор, или Ассам, который попробовал убить в первый раз? Были ли это злобные Дети Сета? Или это были монстры, которые спали до этого в земле? Невозможно сказать точно, потому что те, кто были с ним, так же были пойманы и...
Он был пойман и был разорван когтями, разрезан бронзовыми ножами, разорван зубами. Его кровь потекла по песку и камням, и те, кто сделал это, испугались его крови, испугались того, что текло в его венах и не стали пить ее. Но они взяли его плоть и разбросали в разные стороны, и затем они взяли остатки его тела и утопили их в реках, швырнули в океан, зарыли под камнями.
Разумеется, любой, кто разбирается в сказаниях Египта, скажет, что бога нельзя убить таким образом.
Нет, Малкав не умер. Его кровь пропитала землю и породила жизнь. Его дети пришли к скалам, где он был разрублен, собрали его кровь и унесли с собой. И каким-то образом его кровь проникла в них, он проник во всех них, во всех нас. Его нервы, более не ограниченные тонкими кусками плоти, его кровь объединили нас.
Я видел эту историю лишь в сказаниях, видениях и неразборчивых бреднях. Но рассказчики часто, слишком часто заявляли, что свет солнца никогда не касался его плоти, и поэтому его невозможно уничтожить до конца. Я верю в это - я чувствую его внутри своего тела, чувствую, как он прикасается ко мне. Он не оставил нас
Запомни. Это сказка, легенда, миф. Но ты не знаешь, правда это или нет. Это история, которую донесли до меня бормотания больной крови, эхо черных чувств. Это история, которая обитает внутри тебя. Запомни.
Возвышение клана
И было так. Один акт насилия, и мы не те, кем были раньше - мы ущербная семья, кучка детей и внуков, которая произрастает у ног своего патриарха. Наш прародитель собрал все, что мы знали, и исчез, ушел в сторону и рассыпался. Мы больше не могли полагаться на защиту нашего бога-отца, и многие были уничтожены. Положение дел изменилось - мы не могли выбирать детей по прихоти, как это делалось раньше.
В то же время утрата Малкава породила семью Малкавиан. Без полубога, скрывающегося рядом, без их руководства - наших сиров, Старцев, которые возвышались подобно полубогам. Один законотворец сотворил 8, 12, 20 или 36 и каждый из тех законотворцев родил своих законотворцев, каждый был связан требованиями тирании в своей собственной голове. Зеркало разбилось, осколки разлетелись в разные стороны, создавая бесчисленные отражения. Они слышали голоса, они следовали своим видениям, они давали Становление детям, и они позволяли детям странствовать туда, куда они пожелают. Настало время пойти туда, где были люди - а люди были везде.
Старые города
Мы городские создания более, чем другие. Я уже говорил до этого, что города живые существа. Они таковы. Они стучат и пульсируют как живые разумы - дороги подобны нейронам, изгибам мозга, пешеходы и водители спешат как импульсы из одного места в другое. И чем старше города, тем они безумнее. Они - наша территория. Существовало место для семьи в Месопотамии, между средиземноморьем и Северной Африкой. Сильные жирели, и обездоленные обнаружили то, на что они были способны. Те, кто пришли прежде, те, кто явились изо рта Малкава и его детей - они припадали к земле на холмах Урука, укутывали себя в дым и смотрели на то, как Сеннахериб складывал из черепов маленькие белые холмы, они явили жуткие секреты своих разумов жрецам Мемфиса и Тебиса. Они рассказывали странные истории о Пандавах в Индии, их тени падали на праздничные столы персидских принцев. Их было мало, они следовали за людьми всюду, где те возводили города.
Греция - Греция отпечаталась в нашей памяти. Здесь люди начали счищать грязь со своих глаз, что разыскать истину, которая была скрыта их лживыми чувствами. Они метались, смотрели на вселенную своими новыми глазами, спрашивали у стен самой реальности, гадали, было ли Нормальное, Видимое Ложью. Гиппократ исследовал болезни, и он зашел так далеко, что предположил то, что болезни сознания находятся в мозге. Это было... я верю в то, что величайшем искушением было наградить великих мыслителей того времени Зрением и посмотреть, чтобы из этого вышло. Но это была земля, благословленная луной, где обитало множество детей Каина и где другие дети луны скрывались в ее тени и выслеживали жертв. Если подумать логически, у них просто не было возможности.
Нас было мало там, наши дедушки и бабушки были кланом, но увы и ах! Мы были ужасны.
Кем были они - и кем стали мы? Сивилла, которая укрывалась землей как одеялом и пила кровь верных ей как дождь. Дионисий, который был частью тайн времени Элизиума, проводил с народом ритуалы, чтобы вернуть Персефону из Мира Мертвых и неоднократно уличался во лжи. Ламдиэль, слепой и всевидящий пророк, который скитался по сухим и безжизненным пустошам возле Иерусалима. С силой жара, который сжигал их члены и с мудростью Зрения, которым светились их глаза, они были ужасны.
Но были и другие старые вещи в мире. Я слышал слабые вибрации, тени их меняющихся колец крадутся по земле. Ты можешь слышать, как некоторые из них спят, некоторые занимаются делом.
Древние вещи земли. Ужасные крики, которые эхом отзываются в Паутине, упоминают о них, они кричат о нашем побеге из Северной Африки.
Хотел бы я знать больше об исходе - я боюсь знания, но я жажду его. Я слышал, как говорили, что в Карфагене небольшая семья Малкавиан исчезла в огне Баала. Я помню, как остатки бежали из Египта, бормоча о кошмарах. Они кричали о чем-то, что пришло за нами, что вонзило свои кровавые зубы в наши черепа, чтобы пожрать наши больные разумы. Был ли этот древний, этот зверь, было ли это что-то, что ненавидело нас за наше восприятие, боялся ли он, что наше зрение может пронзить его покровы? Был ли это один из старейших из нас, один из Малкавиан, который старался вобрать все наши болезни в себя?
Я не знаю. Никто из тех, с кем я говорил, не знает. Скрежет длинных когтей в темноте, что-то пронзающее горло - больше мы ничего не знаем о нашем преследователе. Или преследователях.
Семья бежала из Африки. Мало кто осудит нас.
Рим
Разумеется, семья не могла держаться вдали от Рима. Как я уже говорил, мы создания городов, разумов живого камня. Рим был спокойным разумом, великим разумом, с налетом разложения, который лежал на его улицах. Старейшие из нас были счастливы, шагая по улицам, живя по своему усмотрению, наблюдая в Риме за сиянием мыслей, из которых состоят мечты города.
Возможно, Рим мечтал о крови.
Запах крови и дыма проник в ноздри Даниэля. Он стал качаться туда и сюда, пытаясь избавиться от запаха, однако тело не слушалось его.
Имя Камилла возникает снова и снова, когда я грежу о временах Рима либо вглядываюсь в них или интересуюсь ими. Князь Камилла. Его руки были подобны хорошо смазанному железу, которое не ржавело, и его закон был таким же. Но Камилла был достаточно умен, чтобы держаться подальше от семьи и нет давать им свобод, которые они требовали. Как и всем хорошим князьям, ему требовались предсказатели - возможно, Юлий брал с него пример. Мы процветали, нам разрешили создать множество детей, и мы создали их. Семья сделала... достаточно много хорошего для себя в Риме.
Кем бы ни был вампир, скрепленным кровью со знатью или худым и голодным как леопард из Колизея... чего бы вампир не захотел, Империя могла предоставить ему это. В любом из городов смертных было множество сильных и цветущих горожан, и еще больше приплывали из провинций каждую ночь. Это было... как оттиск комфорта, до того, как руины начали пылать. Раздражение началось лишь тогда, когда законы смертных и Сородичей стали слишком похожи. И... и ничто не было способно излечить больного. Что-то должно было произойти, рано или поздно.
Карфаген
Пока слово путешествовало по Средиземноморью, потомки Бруджа и Хассама построили город, который вселял страх в неживых Рима. Страх... или, возможно, зависть. В любом случае, одного из этих поводов... было достаточно.
Карфаген... Это название срывается с уст любого высокопоставленного старейшины Бруджа, который обсуждает времена содружества со смертными, и любого сурового Вентру, который предостерегает от адских сил. Прошло уже почти две тысячи лет, но они все еще помнят Карфаген. Это было нечто большее, чем просто стычка между соперничающими кланами, соперничающими князьями. Это была первая междоусобная война внуков.
Страх и зависть. Они впились в вампиров, которые поселились в великом Риме. Они проникли в иссушенные сердца, и постепенно предзнаменования ужасного конфликта сделались настолько четкими, что даже самые слепые из Каинитов могли видеть их неясные контуры.
В конце концов, князь Рима пошел к провидице по имени Трифоза, которая была одной из нас. Камилла очень сильно верил в силу ее предсказаний, и у него были на то причины: она видела дальше, чем кто бы то ни было. Она встретила его в разрушенном зале, она копалась в грязи, ища узоры, и в конце концов она заговорила с ним.
"Горе тебе, Камилла, если ты останешься внутри своих стен и не разрушишь такое осиное гнездо, как Карфаген! Кровь детей капает из ртов отцов, и дети замарали свои руки в плоти матерей! Их боги Баал-Хаммон, Танит и Мелкарт требуют жизни детей Сифа, предлагают сжечь их в пламени! Низвергни камни, ибо если они останутся стоять один на другом, вскоре границы будут разрушены и кровь зальет даже Рим!"
Ее слова - это все, что у нас есть. Как бы глубоко я не искал. Я не смог найти само видение; возможно, оно затерялось в темных закутках плетения, где остались лишь древние отражения, или, возможно, оно сгорело после ее смерти.
Но ее слов было достаточно. Камилла ударил так, как будто он хотел уничтожить саму Геенну. И вороны-падальщики из семьи Малкавиан летели за ним - не перед ним.
Дионисий, как я слышал, был исключением. Если отрывки правдивы, то Дионисий прибыл в Карфаген задолго до окончания войны. Возможно, он вошел в город еще до того, как война началась. Несомненно, его сила перетекала от одной стены к другой, сея яростную страсть среди смертных и вампиров. У него была сила, чтобы превратить вечный город в ничто - и он воспользовался этой силой. Защитники Карфагена сходили с ума и впадали в бешенство, когда он проходил от одной стены к другой, и в конце концов они пали.
Мы смотрели, как горят огни; мы превратили людей, из которых сделали рабов, в пищу и детей, и мы отдыхали на камнях как вороны-падальщики, пока солдаты заканчивали свое дело.
Возможно, Трифоза была удовлетворена.
Но не Сципион. Предводитель римских сил был... странным и хитрым человеком, который с радостью атаковал под знаменами истинны, когда это совпадало с его целями.
Возможно, в конце концов собственная прозорливость расстроила его. И когда он стоял перед горящим Карфагеном, усталый и упавший духом, он вгляделся в разрушенные, окровавленные, сожженные камни и пробормотал сам себе: "И в один день Рим".
Его прозорливость опровергает утверждение, что люди слепы по своей природе.
Гибель Империи
Смертные были многочисленны, высокомерны и жили тесно. Их болезни быстро распространялись, уже было слишком поздно для того, чтобы вскрыть нарыв, не занеся при этом чуму. Империя сына волчицы была обречена, и ее рок был написан на лицах рода Тиберия.
Другие... смотрели на нас и брали с нас пример. Болезнь Малкава прогрессировала в наших венах, и безумие заразило род императоров; так или иначе, Калигула, Нерон и все им подобные были сплетены с нами. Они брали с нас пример, но они утратили плетение. Сумасшедшие императоры, трибуны и солдаты - или ты думаешь, что лишь царственные особы Рима были заражены? - волочились за нами, но мы не заставляли их, ни одно из сословий. Это были... всего лишь игры, да. Но это было просто, слишком просто потребовать Нерона и Калигулу себе. Честно говоря, я верю - я наполовину помню - что другие отчаялись удержать династию, старые сумасшедшие дураки выскользнули из их рук прямо в сеть, которую сплели простодушные представители нашей семьи.
Калигула. Человеческий волдырь. Он был первым знаком конца Рима, первым из династии, кто бросил вызов лжи, не имея при этом никакого зрения. Он был слеп, и его слепота была заразна. Нерон и огонь были вторым симптомом раковой опухли; год четырех императоров был третьим. Старое правительство было еще живо, но оно быстро исчезало. Тени каинитов ссорились в своем гнезде, пытаясь вернуть власть, но в конечном счете их войны лишь поспособствовали разрастанию раковой опухли империи. Зов взывал к семье снова и снова в те кровавые времена, когда Коммод был на троне, и мы тихо смотрели, как разрушалась армия. Более двух дюжин императоров умерли в течение всего двух декад, и всех до одного просто размазало! О, огонек надежды зажегся в глазах патрициев, когда казалось, что Диоклетиан и Константин почти, почти взяли империю в свои руки - но нет. В конце концов, все было бесполезно. Я до сих пор чувствую вкус тщетности... которая подобна мокрому пеплу, прилипающему к языку.
Несколько скорбных криков эхом доносятся из нашей истории, плача о последнем сборище в Риме. Как я установил, падение великого города стало причиной конклава, однако его ждал жалкий удел. Малкавиане, которые откликнулись на последний зов, были уничтожены, когда они находились при дворе, испепеленные огнем. Возможно, завистливые каиниты, которые винили их за Калигулу, Коммода и остальных, в конце концов поймали их, чтобы свершить бесполезную месть. Возможно... это были волки, находившиеся среди вандалов. Эта часть Паутины темна и сожжена, и цель, которую они хотели достигнуть на своем собрании, защищена или сокрыта от нашего знания.
Долгая ночь
После того, как Рим сгорел... Я слышал о сетованиях. Тех, кто был вне нашей семьи. Подумай...
Я думаю, они лили крокодиловы слезы. Да, на огромном банкете удовольствий и средств все было съедено. Но на земле настало новое время. Те, кто был достаточно умен, чтобы пробежаться по землям и найти другие города, новые и старые, растущие, живые существа, испещрявшие лицо Земли - те стали королями, и иногда даже богами. Я уверен, что горькие плакальщики в конце концов выплакались и покинули свои хижины отшельников, чтобы вступить в долгое время процветания, которое наступало. Но, приютившись в его тени, наша раса сделала много хорошего для себя.
Процветание. Не совсем верное слово. У Церкви была власть, и она протягивала свои длинные руки, чтобы донести свои запреты во все уголки континента.
Что я могу сказать о Долгой Ночи? Это было мое время, моя эпоха. Это было время, которое принадлежало всем нам. Гордые внуки Каина управляли владениями в той манере, которую они сами выбирали, отвечая лишь перед своими сирами и никем другим - если их сиров можно было отыскать. На различных землях существовали тысячи владений, и тысячи правителей правили ими. Я... Правителю достаточно было указать, и смертный вставал против своих братьев и сестер. Он мог прошептать незначительный приказ, и стекались факелы, освещавшие ночь, и люди умирали ради его удовольствия. Он мог позвать своего коня и гончих, и охотники мчались по лесу и долине, и кровь нашей... его жертвы чернела в свете нарастающей луны.
Но... Это не было нашим точным предназначением. Нашей ролью. Мы никогда не были настоящими правителями и хозяевами. Свет факелом был слишком интенсивным, слишком ярким, у нас был свой путь правления под светом нашей Луны. Зачем править открыто, если можно направлять правителей при помощи шепота, загадок или даже шуток. Многие из нас приходили ко двору, званными или незваными, чтобы идти там, где другие придворные боялись ступать, чтобы задавать вопросы, которые другие придворные не задавали.
И мы... мы видели так много. Они держали нас на задворках своих дворов, боясь слишком приблизиться к нашей больной крови, боясь так же заболеть нашей болезнью. Но... Прокаженные скажут тебе, если на них надавить, что задворки - это лучше место, чтобы наблюдать за отношениями тех, кто внутри и снаружи.
Поэтому мы смотрели. Я смотрел. И мы запомнили.
Слишком много историй... слишком много историй, чтобы отсортировать их. Это было мое время, но даже я не верю всему, что я услышал во время Долгой Ночи. Истории о королях, бывших рабами неживых куртизанок... о вечных соборах, изваянных из живой и неживой плоти, содрогающихся от жажды крови... о каргах с железными зубами, которые сжимали ветхие свитки, в которых были записаны секреты Лилит... о демонах, которые вонзали свои когти в разумы смертных и даже каинитов... о еретических культах, предвещавших мир Каина Спасителя... о чаше, наполненной кровью Малкава... о древних богах под торфяными болотами, которые пожирали свои жертвы, чтобы пробудится...о Старом Народе, который хватал и мучил любого без железа, удерживая на берегу...
Хватит. Слишком много легенд, они смешиваются с фактами, большинством фактов, которые мы помним и которые смертные записали в своих текстах, чтобы заполнить стены своей тонкой коробки восприятия. Смешивание... болезненно. Ошеломляющее.
Здесь. Здесь факты для тебя.
Я слышал, намного позже, что в 1243 году несколько двоюродных братьев последовали слабому изменчивому зову, чтобы тихо наблюдать за основанием монастыря Святой Марии из Бетлхема - самого Бедлама. Сперва они были очень удивлены, пытаясь понять, что же привлекло их сюда. Выжившие не знали до конца 15 века, или даже после, почему это место было столь важно. Сперва их было немного - но их становилось все больше и больше. Я даже догадываюсь, когда были прорыты каналы, чтобы сюда протекла невидимая болезнь...
Возможно, я много сказал о правлении и недостаточно об ужасе. Не думай, что в это время не было ничего, кроме удовольствия. Мы потеряли многих наших двоюродных братьев в это время, зверей, которые растолстели от крови и были слишком самоуверенны. Они делали слишком многое из-за своих видений, бросали открытый вызов священникам и знати. Люди поймали и уничтожили некоторых из них, разозленные дети других кланов искоренили других. Некоторые были насажены на колья лишь для удовольствия Извергов; другие слишком углубились в леса, несмотря на предупреждения голодных зверей, которые крались за ними.
Это было... время, когда вампиры могли убивать, когда им вздумается. А в нынешние время всегда следует возмездие.
Возможно, я много сказал о правлении и недостаточно об ужасе. Не думай, что в это время не было ничего, кроме удовольствия. Мы потеряли многих наших двоюродных братьев в это время, зверей, которые растолстели от крови и были слишком самоуверенны. Они делали слишком многое из-за своих видений, бросали открытый вызов священникам и знати. Люди поймали и уничтожили некоторых из них, разозленные дети других кланов искоренили других. Некоторые были насажены на колья лишь для удовольствия Извергов; другие слишком углубились в леса, несмотря на предупреждения голодных зверей, которые крались за ними.
Это было... время, когда вампиры могли убивать, когда им вздумается. А в нынешние время всегда следует возмездие.
Эмолех Бессмертный
В клане Малкавиан не говорят о множественных стычках с адскими силами. Возможно, вампиры, увлекающиеся демонологией и темными искусствами были редки в Клане Луны или мудрость клана удерживала их. Однако минимум одна легенда говорит о том, что Малкавиане встречались с порождениями ада, и что их след до сих пор остался в нашем мире.
Как рассказывает история, демон по имени Эмолех стал преследовать Лунатика - возможно, он поспорил с другим демоном о том, кто завладеет скользкой душой сумасшедшего. В своем хвастовстве Эмолех выбрал жертвой заточившуюся в монастыре монашку, Женевьеву из Лимажа, которая была древней дочерью рода Малкава. Он посещал ее в течение шести ночей, соблазнял видениями и мучил пытками, уверенный в том, что ее изломанная душа вскоре разобьется вдребезги.
На седьмую ночь Эмолех проскользнул в окна монастыря - и столкнулся с совместной силой всего клана. Он пытался бежать, но сила их совместной, безумной воли сковала его на месте. Никто не может сказать точно, кто сделал это, возможно Старец откликнулся на Зов Женевьевы, но Малкавиане собрали вместе свои силы и заключили его в смертном теле. После этого они прогнали его, бессмертного и безумного, в ночь.
Те Малкавиане, которые знают историю Эмолеха, что он до сих пор бродит по земле как адская противоположность Вечного Жида. Вспышки видений, иногда очень короткие, витают по Паутине, рассказывая о местах, где его видели в последний раз. Слухи говорят о сломленном человеке, некогда бывшим демоном, который спал на свалке Дрездена, вздрагивал от смеха детей в Рио-де-Жанейро или просил милостыню у прохожих в Йоханнесбурге. Те, кто действительно говорил с Эмолехом, якобы познали забытые откровения и пророчества из его бормотания, откровения, которые нельзя найти в Паутине. Как бы то ни было, эти Малкавиане (по крайне мере так говорится) стали неспособны обсуждать свои новоприобретенные знания с другими. Единственное, для чего они используют его откровения - это для проповедей о том, чтобы клан воздержался от поспешных действий.
Смерть брата Саулота
Кто-то говорит, что Малкав предвидел смерть своего возлюбленного брата, Саулота Странника. Я... я не могу увидеть этого. Крики на вавилонском, исходящие из далекой эпохи - только они могут рассказать об этом. Если даже наш бог-отец произносил подобное пророчество, его слова были обращены в пепел и развеяны. И еще... еще я думаю, что легко поверить в то, что Малкав увидел смерть на челе своего тихого брата.
Некоторые наши... истории, наши воспоминания говорят о детях Цеорис. Они были очень тихими, скрытными в своем детстве. Их глаза загорались, когда они прикасались к нашей плоти, но они никогда не вглядывались слишком долго - в конце концов они были лишь молодняком, а мы очень боялись молодых. Эти умные существа почуяли следы нашего бедного прадяди, и следы привели к его кровати - к кровати, в которой лежал он, безмятежный, не тронутый руками любого другого клана, и затем они принялись пожирать его.
Или они сами были пожраны в процессе. Записи... рассеяны, и голоса конфликтуют.
Здесь есть противоречие, и я до сих пор гадаю. Некоторые голоса говорят о Саулоте, впечатления втекают в меня, и я начинаю думать о Пожирателе - голоса говорят о Саулоте как о пожирателе, о существе, которое могло питаться лишь самой землей или душами. Очень похоже на то, что он мог пожирать души. Он так жаждал просвещения.
И что же дети Цеорис? Его голод вошел в них и... и возможно, что он до сих пор пожирает их изнутри. Есть... некое необъяснимое мерцание в аурах Тремеров, невидимое для большинства. Я содрогаюсь от этой мысли, я не могу поверить в то, что причиной голода было нечто, что брат Саулот... взял во время путешествий на дальний восток, и теперь наши новые братья полностью поглотили это.
Поэтому мы никогда не развязывали войны из-за преступления Тремера и его детей. Хотя Саулот был как член семьи для нас всех, семья не стала поддерживать Гангрелов и Цимисхов, которые жаждали крови Узурпаторов. Конечно, некоторые присоединились к битвам, но что же касается меня и еще трех детей, мы завернулись в саваны и уселись в темных Карпатских горах, наблюдая за жестоким кровопролитием, и ничего более. Я... мы чувствовали, что было бы слишком самонадеянно осуждать Узурпаторов. Они были проницательными существами, и фактически род Тремера был идеальным приемником наследия брата Саулота. Они - это то, чем он стал.
Конечно, я могу ошибаться. Я всегда мог ошибаться. Но если бы Тремеры действительно должны были быть уничтожены за их оскорбление, разве не остались бы от них сейчас лишь одни воспоминания?
Первый крестовый поход
Этого желает Бог, говорили они. Бог желает, чтобы они поднялись и отбили Иерусалим у мусульман. Бог хочет, чтобы они оставили свои дома и пошли своими ногами навстречу смерти. Бог хочет, чтобы они убивали евреев, чтобы раздразнить свой аппетит. Бог хочет, чтобы они грабили Святой Город, насиловали его людей.
Если Бог хотел этого, возможно есть немного правды в том, что Бог хотел, чтобы мы были такими, какие мы есть.
Падение Иерусалима в 1099 - крики города отзываются в наших умах даже сейчас. Резня, насилие, безумие - все это прорубило кровавые борозды в самой земле. И как пролитое вино, кровь Малкава, его безумие, побежала по этим каналам и заполнила их. Так много крови, так много безумия - да, сама земля пронзительно кричала, и мы слышали это. Прозвучал Зов, и мы пришли посмотреть.
Другие, дети других кланов видели, как мы стекались сюда. В эту ночь они провозгласили, что должно быть сам Малкав зарыт в Святой Земле, и его сны, слепая болезнь, были той искрой, что заразила регион. Они были... невеждами, даже дураками, если верили, что зона действия Малкава так ограничена - но это было сладким заблуждением для них, поэтому им остается лишь посочувствовать.