Плакса
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
Новенькую поставили в пару с Плаксой. Очень разумно: никто другой не захотел бы стать плаксиной напарницей. Всякая откупилась бы, отдав старшим сестрам половину свечи или ломоть сыра. А новенькая прибыла лишь третьего дня, никого не знала, да и свечного огарка у нее не имелось, что уж говорить о куске сыра.
Сестра Джен привела ее прямо в тупик, где работала Плакса. Сестра Джен несла кувшин масла - предмет столь великой ценности, что Плакса сперва глянула на него, а лишь потом - на новенькую. Монашка подлила масла в лампадки, что висели на гвоздях, вбитых в опорные бревна. Огоньки затеплились ярче, выплюнули горстку искр. Сестра Джен указала правой рукой на новенькую, а левой, с кувшином, - на Плаксу: знакомьтесь, мол. Слов монашка не тратила.
- Меня зовут Нора, - сказала Плакса.
Тут же мысленно обругала себя: как глупо! Выбросила три слова, хотя могла обойтись одним! Вот новенькая именно так и поступила.
- Мия, - сказала она, склонив голову.
Плакса не помнила, чтобы кто-нибудь ей кланялся. Чудная эта Мия.
Сестра Джен молча показала новенькой инструменты, дала лопатку, ткнула пальцем во влажную глинистую стену, замыкающую тупик: копай здесь. Мия кивнула. Сестра Джен указала на пару деревянных ведер. Новенькая должна была поочередно наполнять их землей, а Плакса - выносить полные ведра к вагонетке. Плакса от возмущения взмахнула руками: почему я?! Носить ведра труднее, чем копать, да и противно: надо идти через темные - глаз выколи - коридоры. Пускай худшую работу делает Мия, она же новенькая! Но Мия как раз повернулась, подставив лицо свету, и Плакса получила ответ. Впалые щеки, черные тени под глазами, восковая кожа, костляво торчащие скулы. Мия была еле жива. Какое там ведро! Просто стоять на ногах - для нее уже подвиг.
Убедившись, что девушки поняли задачу, сестра Джен удалилась. Новенькая размахнулась и вогнала лопатку в стену. Лезвие углубилось на каких-то полдюйма, выковырнуло крохотный комок грунта - размером с девичью ладошку. Мия бросила в ведро эту горсточку, оглянулась, посмотрела вдоль коридора, что тянулся в тусклом отсвете огоньков. Мысли новенькой угадать было несложно: сколько же месяцев ушло на этот проход? А сколько лет - на весь нижний круг с часовнями, трапезной, кельями, подъемными шахтами, погребальными камерами? Горсточка за горсточкой, ведерко за ведерком. Подумать страшно! Судя по виду новенькой, ей оставалось жить меньше недели. Ее вкладом станут несколько дюймов коридора, если очень повезет - целый фут. Мия не то усмехнулась, не то оскалилась, и вновь вогнала лопатку. Плакса перевернула пустое ведро, уселась верхом и принялась смотреть, как новенькая ковыряет стену. Хворая, - думала Плакса со злобной завистью, - ну надо же!
Вообще-то, Плакса слыла кромешной дурой, и не без причин. Никогда не умела понять своей выгоды, заметить светлую сторону, во всем видела лишь повод для жалоб. Взять хотя бы эту Мию. Да, хворая и слабая, да, причинит неудобства. Но зато она - новенькая! Значит, еще недавно была наверху - где солнце светит! У нее же, тьма сожри, кучу новостей можно узнать! Что там творится? Засуха или наводнение, война или голод? Может быть, впору радоваться, что все мы - здесь, куда ни одна беда не доберется? Такую весть непременно нужно выяснить и всем передать! Или, допустим, наверху - жаркое лето, изобилие, сочные запахи. Парни, загорелые, как щепки, поджарые и крепкие от работы в полях... Где-то в мире до сих пор есть мужчины! О таком даже услышать радостно! А вдруг - мало ли - случилась чья-нибудь свадьба, и эта Мия ее видела. Да расспросить ее - почти то же, что самой увидеть праздник!
Но Плакса думала лишь свое - мрачное, злое. Хворая, - думала Плакса. Вот же повезло! Ее теперь всякий пожалеет. Сестра Джен дала не ведро, а лопатку. За обедом, глядишь, отмерят Мие лишний кусок хлеба или половину яйца. Бедняжке нужно кушать. Ишь!.. А еще - Плакса задохнулась от горечи - Мия сможет выпросить лишнюю свечу. Скажет: "Страшно умирать в темноте", - сестра Джен сжалится и даст. Целую, тьма сожри, свечу! Мия всю ночь проведет при свете! Или сожжет половину, а на вторую выменяет что-нибудь - скажем, пару яблок или лохань теплой воды! Хворая она, видите ли... сука!
Мия работала медленно. Чтобы вонзить лопатку поглубже, наваливалась всем телом. Когда выворачивала комок глины, шаталась, едва не валилась с ног. По вискам ее, несмотря на прохладу, катились капли пота. Если бы Плакса не буравила ее взглядом, Мия, чего доброго, села бы отдохнуть. Чтобы наполнить ведерко, ушел целый час - лампадки успели слегка потускнеть. Плакса подалась к вагонетке. Там, где коридор выходит на сквозное кольцо нижнего яруса, имеются три земляные ступени, отороченные дощечками. Нора почему-то решила, что их две. Споткнулась о третью, больно ударилась коленом, едва не опрокинула ведро глины. Хворая тварь, - подумала Плакса.
Зависть поселилась в ней так прочно, что за весь рабочий день, до самого обеда, Плакса не проронила ни слезинки. Собственные печали померкли, затененные досадой: почему новенькая захворала, а не я?! Разве мало мне досталось горя? Долю утешения дарила надежда: Мие, видать, совсем худо. Авось, не доживет до вечера, тогда дадут в напарницы другую - не хворую.
Новенькая не оправдала расчета - не сегодня. Когда сестра Джен явилась проверить сделанное, Мия утирала пот рукавом, размазывая глину по лицу.
- Мало, - хмыкнула монашка.
- Она, - Плакса ткнула пальцем в виновницу.
- Помогла бы, - сестра Джен коснулась носком второй лопатки.
Плакса сцепила зубы, чтобы не выпалить лишнего. Еще и помогать ей! Монашка укоризненно качнула головой. Помедлила, прикидывая: не наказать ли Плаксу?.. Но никого и никогда не наказывали за соблюдение порядка, а порядок известен: одна копает, вторая выносит. Сестра Джен махнула рукой: на сегодня хватит. Обед.
* * *
Трапеза ограждена молитвами с двух сторон - как стенами. Перед обедом приоресса Виргиния, наделенная голосом, просит Праматерь Ульяну проявить щедрость и послать сестрам холодный свет. Холодный свет - это мудрость, спокойное блаженство, тихая радость, надежда и умиротворение. Он - лучшее, что создали боги. Он - спасение души. Не горячее пламя, которое возбуждает страсти, терзает душу вожделением и завистью. Не холодная тьма, что замораживает мысли и чувства, приносит отчаяние и страх. Ульяна Печальная - властительница холодного света - готова даровать его, только попроси.
Нора всегда слушает молитвы внимательно и благоговейно. Когда священные слова входят прямо в сердце, становится легче. Приоресса говорит так ладно, спокойно и с чувством, что Норе тепло. Кажется, сама Праматерь Ульяна гладит девушку по спине - так делала мама когда-то, очень давно. Нору переполняет щемящая нежность, хочется плакать.
Справа от нее новенькая Мия смотрит на еду голодными глазами шакала. При смерти или нет, но аппетита еще не утратила: то и дело сглатывает слюну, не дождется конца молитвы. Нора чувствует омерзение. Будь в запасе слова, попросила бы Мию глотать потише, не портить благостную минуту.
Слева - Судейша Синди. Уверенная в себе девушка и, можно сказать, красивая. Синди - четвертая дочь младшего судьи города Клерми. Судья - не первородный, но за верную службу рано или поздно получит дворянский чин. Синди в пещерах уже два года, послушницы уважают ее. Верят, что Судейша станет старшей сестрой: учетчицей или книжницей, или даже приорессой, - обретет голос и право выходить на свет. Синди слушает молитву невнимательно: поигрывает пальцами, сложенными перед грудью. Она знает наизусть молитвы и верит, что прочла бы куда лучше сестры Виргинии.
- С благодарностью и покоем в сердцах, приступим к трапезе, - говорит приоресса.
Мия жадно набрасывается на кашу. Нора косится с презрением, Синди - с любопытством. Мия опустошает миску за три минуты. Придвигает ломтик сыра - традиционное вечернее лакомство. Смотрит на него с грустью: сейчас доест - и ничего не останется. Аж до утра.
- Возьми, - говорит сестра Джен и подает новенькой кусок хлеба с маслом.
- Благодарю вас, - с вежливым поклоном Мия берет.
Чертова тьма!.. Нора кривится от досады. Зачем ей хлеб? Она же умирает, разве не видите?! Отдать ей - все равно, что выбросить!
Обед окончен, четверо послушниц должны убрать и вымыть посуду перед вечерней молитвой. Синди и Нору назначают вне очереди. Судейша пострадала за невнимание, а Нора?.. За то, что не помогла этой чахоточной?..
Нора елозит тряпкой в огромной лохани воды, Синди таскает сложенные стопками миски.
- Хворая? - спрашивает Судейша.
Ясно, речь о новенькой. Нора кивает.
- Умрет?
- Скоро.
- Расспросила?
Нора мотает головой и показывает пятерню. Слова кончились, какие тут вопросы?
- Завтра, - требует Судейша. - Расспроси.
На вечернюю молитву девушки сходятся в часовню нижнего круга. Едва Нора становится на колени перед алтарем, умиротворение окутывает ее.
- Ульяна Печальная, сестрица смерти, подари мне утешение. Утоли боль тела и страданье души. Погаси печаль и скорбь, терзание голода, смятение выбора, остроту нерешенных вопросов, горечь утрат, мученье безответных чувств. Все то, что гнет нас к земле, пусть упадет в землю, а душа, свободная от тягот, да воспарит ввысь. Ульяна Печальная, сестрица смерти, возьми меня за руку и подари утешение.
Зависть и досада гаснут в сердце Плаксы, сменяясь блаженством. Она горько жалеет лишь о том, что не владеет голосом: иначе каждое слово молитвы с чувством повторила бы за приорессой. Звучат последние строки. Девушки бьют поклоны, поднимаются на ноги, чтобы разойтись по кельям.
- Красиво, - говорит Мия.
Нора глядит с удивлением, а новенькая указывает в потолок. Свод часовни вырезан из молочного мрамора, в свете шестнадцати лампад кажется, что камень мерцает изнутри, переливаясь теплым сиянием. Нора кривится. Да, красиво, но кто станет говорить о красоте места, когда душа полна блаженства молитвы?! Лишь поверхностный, пустой человек! Нора уходит в келью, не удостоив Мию ни слова, ни жеста.
* * *
Первые две недели плачут все. Даже самые крепкие, даже те, кто пришел добровольно. Слишком тяжела утрата: вместо солнца - фитильки в лампадках, вместо всех звуков мира - скупые молитвы. Но половины месяца хватает, чтобы сжиться, стерпеться. Обостряются зрение, слух, обоняние. Свечи, тлеющей в десятке ярдов, становится достаточно, чтобы рассмотреть дорогу. Слово, оброненное на другом краю круга, долетает эхом и снимает тяжесть одиночества. Запах девушки, прошедшей коридором, остается висеть шлейфом. Можно угадать, кто здесь прошел и в каком самочувствии.
Спустя месяц появляются и цели, существование обретает смысл. Старшие сестры живут в верхнем круге, там есть отдушины в потолке, солнечные лучи и дождевая вода. Старшие сестры проводят в церкви поминальные службы, а значит, видят прихожан! Могут даже выйти на церковное подворье! А чиновницы монастыря - приоресса и ее помощницы - и вовсе выезжают в свет, чтобы встречаться со святыми матерями или закупать товары. Куда бы ни пошли, их всюду окружает уважение: шутка ли - служительницы самой смерти! Словом, здесь есть к чему стремиться, и только дура будет тратить силы на слезы.
Нора рыдала каждый день в течение шести недель. Ее сочли дурой и окрестили Плаксой. Она сделалась отрадой, отдушиной для послушниц: ведь каждая превосходила Нору характером. У каждой был смысл и цель, а Нора только и знала, что реветь без умолку.
Однако все ошибались. У Плаксы тоже имелась мечта, причем до того заманчивая, что одна мысль уже согревала сердце. Плакса впервые подумала об этом при вечерней молитве, на сорок пятый день в пещерах. Приоресса Виргиния читала нараспев благостным своим голосом: "Ульяна Печальная, сестрица смерти, подари утешение... Утоли страданье души... мученье безответных чувств..." Точно так же читала, как все прошлые вечера. Но на сей раз Плаксу озарило - будто Звезда засияла в голове. С того дня она плакала редко, куда больше - думала. Каждый вариант Плакса обмозговывала подолгу, иногда целую неделю. Времени она не жалела.
Есть лопатка. Не так остра, но можно сломать - дадут новую, она будет лучше. Замахнуться, как следует, полоснуть... Плаксу коробило, не верилось, что выйдет. Дрогнет рука. Как-то, оставшись одна, попыталась рассечь лопаткой ладонь. Ударила трижды - кровь так и не выступила. Не хватило воли.
Обеденный стол. Ведь там есть ножи? Нет, одни деревянные ложки. Но если попроситься на кухню... Глупо: послушниц нижнего круга не пускают в кухню, чтобы не стащили чего-нибудь. Пока не станешь сестрой, в кухню не попадешь. А это два-три года, не вытерпеть.
Методично, с крестьянской обстоятельностью Плакса перебирала способы. Падение с высоты? Нет здесь никаких ям, кроме отхожего места. Вода? Вода есть - в цистерне с дождевым стоком, но глубина - фута полтора. Огонь? Вот уж глупость! Все, что может гореть, в пещерах дороже серебра. Камень?.. Но где найдешь подходящий?
Вот о камне она и думала в день появления Мии. А днем спустя Плаксу посетила другая мысль - воистину, роскошная! Она схватила напарницу за локоть, повернула к себе, провела пальцем по черным кругам под глазами:
- Мор?
Мия покачала головой. Нора не поверила. Всякому видно, что Мия одной ногой на Звезде! А ран на ней нет, значит - мор!
- Мор!.. - настойчиво повторила Плакса.
Мия снова отрицательно кивнула. И, поняв, что Нора не отцепится, сказала слово:
- Яд.
Плакса так и подпрыгнула:
- Где взяла?!
Мия непонимающе хлопала глазами.
- Где?! - прошипела Плакса свое последнее слово. Пусть попробует не ответить!
- Подсыпали в кофе, - сказала Мия.
Плакса уселась на ведро и закрыла глаза, пытаясь осознать. Кофе стоит две агатки за чашечку - дороже лучшего вина! Только южные богатеи пьют кофе, да еще, может быть, лорды. Но и те - вряд ли. Нужно быть дураком, чтобы выбросить две серебряных монеты за три наперстка пойла. Врет новенькая!
Подсыпали яд? И это врет, как пить дать! Будь у человека яд, стал бы его тратить на дурную пигалицу, которой предназначено в пещеры? Зачем же переводить отраву? Снова ложь!
Нора обиделась. Мие и так повезло: со дня на день без усилий отойдет на Звезду! Могла бы быть доброй, раз так. Но нет: врет, насмехается, тварь!
Ближе к обеду Мия хлопнулась в обморок. Закатила глаза и повалилась на пол, как мешок. Нора поразмыслила. Позвать бы сестру Джен, но кончились слова. Просто смотреть, как эта валяется - глупо: потом накажут за недоработку. А копать вместо нее неохота. Нора присела подле новенькой. Любопытно, как передается мор? Кто-то говорит: с дыханием; кто-то: со взглядом; кто-то: со словами. А еще люди говорят...
Нора поцеловала умирающую в губы. Вот странность: вся изможденная, а губы - горячие и пухлые. Неуверенная, что поцелуя будет довольно, Нора пальцами приподняла веки новенькой и внимательно поглядела в глаза. Придвинувшись к носу, несколько раз втянула ее дыхание.
- Где я?.. - простонала новенькая, приходя в себя.
Нора развела руками: сама думай, у меня слова кончились.
- Я лишилась чувств?.. Боги... Это от духоты...
Спросонья Мия ляпнула целых семь лишних слов. Позже, увидев приорессу Виргинию, Нора кивнула в сторону новенькой и показала пять пальцев, а затем - еще семь. Нора получила кусок ветчины, а Мия лишилась обеда. Осталась на всю ночь наедине с волчьим своим аппетитом. Нора с удовольствием воображала, как новенькая мечется по келье, жует деревянные щепки или рукав балахона. Будет думать, прежде чем врать!
Кельи напарниц сообщались отдушиной в стене. Для чего это сделано? Видимо, для испытания воли: хоть и есть отдушина, а больше пяти слов сказать не смей. Синди Судейша говорит, когда-то послушницы жили в кельях по двое. Нашлась парочка: додумались коротать ночи, ублажая друг друга. И так дурочки увлеклись этим делом, что стали издавать звуки. Услышала сама приоресса Виргиния. С тех пор кельи сделались одиночными, от былых вольностей осталась лишь отдушина в стене.
Нора сидела у дыры и ловила каждый звук. Страстно хотелось услышать, как соседка зарыдает от голода. Мия бродила по келье, сглатывала слюну, стонала. Потом хрипло ахнула и утихла. Видать, снова упала в обморок... так и не заплакав, тьма бы ее! Знает, что недолго терпеть осталось, вот и не плачет!
Тогда Нора горько зарыдала. Сколько еще?.. Ну сколько?!
* * *
Сперва была утренняя - "Благодарность Печальной Ульяне". Новенькая как-то выстояла четверть часа на коленях. Потом - завтрак. Мия проглотила в мгновение ока, даже не заметила, что и было в миске. Сердобольная сестра Джен дала ей лишнюю краюху. Затем сошли в тупик, приступили к работе. Труд - благость, он учит старательности и дисциплине, отдаляет человека от зверя и приближает к Прародителям, ибо звери никогда не трудятся, а только утоляют голод. От благости или от лихорадки у Мии горели глаза. Нора глядела с надеждой: тебе хуже? Тогда скоро станет и мне!
Мия наполнила ведро и вдруг сама взялась за ручку.
- Отнесу.
- Чего? - поразилась Нора.
- Хочу.
Плакса пожала плечами и указала дорогу: прямо-вверх, направо, налево, снова прямо-вверх.
- Вагонетка, - добавила Нора.
Мия кивнула и ушла. Вернулась быстро: не заблудилась в дороге и не упала, справилась с тяжестью. Нора встревожилась, прислушалась к себе: нет, никаких признаков хвори в теле. Ни ей не хуже, ни новенькой. Скверно.
- Что узнала? - потребовала Синди после обеда.
- Яд в кофе, - повторила Нора слова Мии.
Судейша выпучила глаза:
- Кофе? Богачка?
Другие послушницы добавили свое удивление:
- Южанка? Дворянка? Леди?
Плакса бросила:
- Лгунья.
Следующим днем Мия по-прежнему была жива и голодна. Глаза блестели, лопатка при каждом ударе входила в глину на целый дюйм. Нора не выдержала, спросила:
- Лучше?
- Благодарю, - кивнула Мия.
И снова попросилась отнести ведро. Нора не возражала, очень хотелось остаться одной. Когда Мия ушла, Нора села наземь и застонала от досады. Никакого мора, еще одна надежда прахом. Хотелось плакать, но слезы застряли в горле. Того и гляди, Мия вернется - увидит. Эта сучка еще ни разу не плакала. Я что, хуже?!
Чтобы выровнять дыхание, Нора запрокинула голову. Увидела потолок: вдоль прохода укрепленный досками, а последний ярд у тупика - голая глина. Вскроется еще ярд - нужно будет укрепить, но пока и так держится. В глинистой массе свода темнело что-то... серое, влажное... твердое. Камень. Большой булыжник нависал над тупиком, едва проступая сквозь глину. Нора глядела и глядела на него.
Вернулась Мия, бросила ведро и острием лопатки стала рисовать на глине. Нора привстала от любопытства. Рисунок показывал нечто квадратное, вроде кирпича на колесиках. К торцу кирпича плашмя крепился зубчатый блин, а ниже еще два таких же, но меньше.
- Вагонетка?.. - догадалась Нора, хотя и не поняла, за какой тьмой понадобилось рисовать на стене вагонетку.
- Шестерня... - рассеянно обронила Мия.
Вот теперь стало вовсе непонятно. Что такое "шестерня"? Шестерка лошадок? Но вагонетку тянут не лошади, а веревка. Может, шестерней зовется вот этот зубчатый блин? Нора припомнила, что видела такие на стенках вагонеток. Но зачем они нужны и почему так занимают Мию? Видать, хворь не очень-то пошла на убыль! От лихорадки случилось помутнение головы... Странное дело: Нора ощутила жалость к новенькой. Не настолько, впрочем, сильную, чтобы хоть как-то ее выразить.
Мия стерла рисунок и принялась копать.
- Мысль человека, что истинно верует, подобна лучу холодного света. Там, куда направляется она, исчезает мрак, полный страхов и сомнений. Глаз верующего легко отличает важное от мелкого, великое от суетного, благое от злого. Весь мир становится прозрачен, как полуденный воздух. Благодарим тебя, Праматерь Ульяна, за эту дивную ясность.
Так звучала утренняя. Иные молитвы: полуденная, предобедняя, вечерняя, полунощная - легко ложились на душу Норе, ибо в них шла речь о смерти. Смерть дарует избавление от любой боли и печали - эту истину Нора не просто понимала, а чувствовала всем телом, каждым дюймом кожи. Давно уже чувствовала - месяца два.
Но что за холодный свет и дивная ясность, о которых толкует утренняя? Это Плакса осознала лишь сегодня. Она слушала слова приорессы и вспоминала камень, нависший над тупиком. И тут в сердце хлынул тот самый дивный свет. Да, все верно! Теперь видна желанная цель и дорога!
В тупике Нора взяла лопатку, а напарнице подала ведро:
- Хочешь?
Мия радостно схватилась за трудную работу. Не налюбовалась еще на свои вагонетки с шестернями. Спятила от хвори, несчастная... Нора хорошо понимала весь ужас безумия - ведь сама только сегодня увидела свет!
Она принялась копать. Лопатка вонзалась в стену, красноватая глина летела в ведра, капельки влаги сочились на пол. Проход рос дюйм за дюймом. На первый взгляд, никакого подвоха, обычная работа. Однако Нора копала хитро: сильно углубляла центр прохода, а по краям оставляла нетронутыми земляные стены. На них, как на сваи, опирался крупный камень. Он был едва заметен в потолке, однако Нора ощущала, как он давит на проход, как ждет мига, когда она сроет подпорки.
Напарницы почти не замечали друг друга. Нора вкапывалась все глубже под камень и мало о чем думала, кроме него. Мия бегала с ведрами и, возвращаясь, шевелила губами, будто беседовала сама с собою. Если что и отвлекало ее от наваждения, так это голод. Еще за час до обеда Мия становилась нервной, не находила себе места.
- Отчего такая голодная?
- Месяц почти не ела.
- Почему?
- Из-за яда.
Снова Мия за свое!.. Но теперь Нору окрыляла цель. Вместо былой злости пришло снисхождение. Может, Мия и не врет про яд. Про кофе, ясно, ложь. Но отрава - пожалуй, правда. Никто ей, конечно, ничего не подсыпал: сама перепутала и наелась крысиного яда. С нее станется - дурочка же...
Нора ощутила себя неизмеримо выше, сильнее, мудрее новенькой. Это новое чувство было настолько приятным, что за обедом Плакса подсунула Мие кусок сыра. Потом смотрела, как Мия жадно жует, и все внутри пело от превосходства. Так, наверное, чувствуют лорды, когда бросают беднякам монетки!
* * *
На утро от вспышки радости не осталось и следа. Нора выбрасывала горсти земли из-под камня и думала: а ведь скоро меня не станет. Ульяна Печальная за руку отведет на Звезду, где царит покой и холодный свет... Но все же тоскливо: я уйду - никто не заметит. Никто даже пяти слов не скажет, обойдутся двумя: "Кончилась Плакса". Горько.
Остро захотелось такого, чего хотеть не полагается: чтобы заметили, услышали, поняли. Чтобы потом, когда Нора уйдет, пролили по ней слезы. Чтобы не она плакала, а о ней. Не было с нею подобного никогда в жизни.
Она смотрела на Мию. Новенькая шла на поправку, в ней чувствовалась теперь некая странная сила. Не та, что от мускулов, - какие мускулы в изможденном тельце. Другая: изнутри, из глубины. Эта не станет лить слезы, - думала Нора, - не по мне. К тоске прибавлялась злость.
Она взяла напарницу за плечи, тоном упрека спросила:
- Почему не плачешь?
- Плачу, - ответила Мия, - внутри.
Неожиданно для себя Нора выпалила:
- Он такой сильный!
Запнулась о лишнее слово, зажала рот.
Следующим днем сказала:
- Носил, как пушинку. Говорил: крошечка.
А Мия будто не слышала. Моргнула и спросила:
- Что мы строим?
Нора развела руками. В нижнем круге есть уже две часовни, трапезная, кухня, водяная цистерна, отхожие места, тоннель для вагонеток, пара дюжин келий... Может, новые кельи будут. Может, еще часовенка. Откуда мне знать? Лучше бы слушала, что рассказываю!
Нора сдержалась, чтобы не стукнуть бездушную напарницу. Позволила себе мелкую месть: несколько лопаток глины "случайно" бросила не в ведро, а на ноги Мие.
Будущим днем Нора сказала:
- Его зовут Джерри. Мой Джерри.
Она ждала, что Мия ответит, хотя бы кивнет с сочувствием. Но Мия заговорила лишь назавтра. И не ответила, а спросила сама:
- Когда вывозят вагонетки?
Как можно быть такой!.. Нора мстительно промолчала. Решила: найдется лучшее применение словам - потрачу и не отвечу. Но слова остались, и перед сном она сказала:
- Когда заполнятся. Во время обеда.
Мия уснула, а Плакса тоскливо глядела на фитилек свечи. Осталось совсем мало. Погаснет - никто и не вспомнит, что он был на свете. Никто не прольет и слезинки. Я - свеча? Огарок?..
- Расскажи о Джерри, - попросила Мия следующим днем.
Нора помедлила в сомнении: насмешка? Но Мия никогда ни над кем не смеялась. Даже улыбка ни разу не мелькала на лице.
- Сильный и ласковый. Как тигр.
- Благодарю, - сказала Мия.
А назавтра снова спросила:
- Еще расскажи.
- Зеленые глаза. Смотрят в душу.
А назавтра Плакса сама сказала, без просьб:
- Так весело пел! Я хохотала.
Другим днем:
- Целовал меня, даже когда спала.
И другим:
- Звал меня солнышком. Больше никто.
И потом:
- Ради него сбежала из дому.
* * *
В тот день Мия учудила. Сказала сестре Джен:
- Прошу молитвенник.
- Грамотная? - поразилась монашка.
Мия кивнула. Джен от любопытства не стала ждать вечера, а принесла книгу сразу. Сунула девушке, скрестила руки на груди - посмотрю, мол, какая грамотная. Мия подняла брови: читать вслух? Остаться без обеда?.. Сестра Джен взяла молитвенник, насупилась, глядя в буковки. Она-то читать не умела, но некоторые слова могла угадать. Ткнула пальцем в одно.
- Праматерь, - легко прочла Мия.
Сестра Джен указала другое слово.
- Смерть.
Третье.
- Свет.
Сестра Джен уважительно кивнула и отдала книгу Мие. Та сразу унесла ее в келью.
Тут впору и удивиться: экая ученая нашлась! Но Плаксе было не до того. Когда Мия с монашкой ушли, Нора оглядела потолок над последним ярдом коридора. Камень был готов. Аккуратно окопан, подсечен по краям, обведен канавкой. Его вес лежал на двух утолщениях стен. Дважды ударить лопатой - и он ринется вниз. Все.
Странное дело: в последние дни Нора думала о Джерри совсем немного. Рассказывала о нем, подбирала слова, чтобы посильнее, пожарче... Но думала больше - о камне, да о своей бесконечной тоске, которая завтра погаснет. А еще больше - о Мие. Напарница так и не поняла! Слушала, кивала. Но не понимала и не чувствовала. Не дрогнула ее странная душа. Завтра, когда случится, она должна заплакать. Иначе будет слишком несправедливо.
Нынче Нора не спешила выпалить пять слов. Берегла их до вечера, продумывала. Лучше всего будет сказать после молитвы - тогда они наверняка тронут душу. Мия не сможет не понять!..
Новенькая опоздала к трапезе. Не явилась на предобеденную, и, как всегда делается в таких случаях, двери трапезной заперли на засов. Кто пропустил молитву, лишается пищи. Нора представила, с каким ужасом голодная Мия глядит снаружи на запертую дверь. Два чувства вступили в борьбу: сострадание и злорадство. Нечего быть такой черствой! Ничто тебя не волнует, кроме голода, - вот и получай! Но сострадание победило. Нора сунула под одежду кусок хлеба и сыра. Ей казалось, никто не заметил.
- Что прячешь? - спросила Синди, распахнув балахон на Плаксе. - Кормишь свою госпожу?
Другие девушки не упустили повода позлословить:
- Ужин в постель для леди!
- Не забудь кофе, она любит!
- Сладкое, где же сладкое?
Выносить пищу из трапезной запрещалось. Есть ночью - распутство, чревоугодие. Ночь - для отдыха или размышлений. Хлеб и сыр мигом были отняты, а с ними - огарки свечей, сохранившиеся в кельях напарниц. Девушкам предстояла ночь в кромешной, гробовой тьме.
- Благодарю, - сказала Мия в отдушину, когда сестра Джен унесла восковые обломки.
- Почему опоздала?
Мия не ответила.
- Джерри... - сказала Нора и запнулась.
Поняла, что растеряла слова. Слишком было темно... и горько. Что, если на Звезде будет так же?
- Он - благородный? - спросила Мия.
- Да, - выдавила Нора.
Да, благородный. И грамотный, как Мия. Читал Норе вслух, водя пальцем по странице... Брал ее на турнир, садил себе на плечи, чтобы лучше видно... Знакомил со всеми, кого встречал, и каждому говорил: "Моя милая сударыня"...
- Рыцарь?.. Нет, сквайр, - догадалась Мия.
- Да.
Катал на лошади по весеннему полю Одни цветы вокруг, огромный конь - как корабль среди пахучего моря. Рука Джерри на животе Норы, прижимает к себе. Жаркий шепот в ухо: солнышко мое...
- Полюбил другую, а ты стала в тягость?
- Да.
Стала в тягость - вот как это зовется. Когда каждое его слово - через силу, со злостью. Когда глаза пустые - не на тебя, а в землю. Когда сколько ни кричи, ни плачь - не доплачешься. Все будто в каменную стену.
Мия давно исчерпала пять слов, но будто забыла о наказании. Голос шуршал в темноте:
- Ты попыталась удержать. Ласками, мольбами, рыданьями - всем, что имела.
- Да.
Нора даже сказала ему, что не сможет жить. Это не было угрозой, она просто знала наперед, что так будет. И оказалась права.
- Это он отправил тебя в пещеры?
- Да...
Хрипло так, едва слышно. Нора повторила:
- Да.
И еще громче, чуть не срываясь в крик:
- Да! Да!..
- Мне очень жаль, - прошептала тьма голосом Мии. - Надеюсь, ты веришь.
* * *
Новенькая подняла ведро и, клонясь под грузом, побрела в темень. Нора смотрела вслед. Думала сказать: прощай, не держи зла. Или: помни меня. Но лучше было не говорить ничего. Пусть выглядит случайностью, тогда Мию не обвинят.
Новенькая скрылась за поворотом, и Нора вошла под камень. Хороший, большой - из таких сложены замки. Точно не будет боли - ни сейчас, ни впредь. Ульяна Печальная, сестрица смерти, возьми меня за руку. Плакса Нора подняла лопатку.
- Не смей!
Мия вернулась слишком быстро: лишь зашла за поворот - и назад.
- Скажу сестре Джен.
Глупая угроза, однако Нора замерла. А вдруг старшие сестры уговорят Ульяну, чтобы та не взяла душу Плаксы на Звезду?! Нет, сестра Джен не должна узнать!
- Скажу, - грозно повторила Мия, подходя ближе.
- А я...
Нужно сказать такое, чтобы Мия испугалась, отстала. Всякий чего-то боится, чем-то можно ударить. Пошли мне холодный свет, Ульяна. Дай верные слова!
- А я... - и тут свет пришел, - скажу, что ты хочешь сбежать!
Мия дернулась. Стрела попала в цель.
- Я знаю, - прошептала Нора. - Ты не безумная, ты - беглянка. Для того тебе вагонетки. Дай умереть - никто не узнает.
- Зачем? - спросила Мия.
Нора вонзила лопатку в стену. И снова. И снова.
Камень шатнулся и двинулся вниз. Слишком медленно! Мия бросилась к Плаксе, рванула всем весом тела... Они упали наземь. Глыба осела, расплющив воздух. Гулкая волна разнеслась коридорами.
- Тварь! - прошипела Нора. - Сука!
Вцепилась в шею новенькой... и тут же отпустила, отпрыгнула, когда в проходе зазвучали шаги.
- Святая Ульяна! Что произошло?!
Сестра Джен потемнела от ужаса, увидев глыбу. Мия поднялась, отряхнула одежду.
- Случился обвал. Нора меня спасла.
Следом за Джен пришли другие старшие сестры и приоресса. Осмотрели место происшествия, велели девушкам убрать землю и очистить камень - и ушли. Никто не собирался помогать виновницам обвала.
Впрочем, сегодня Нору не волновали наказания. Равнодушие нахлынуло и выморозило все внутри. Даже злости не было, только холод и безразличие. Монотонно, как ослик, таскала ведро за ведром, сыпала в вагонетку. Сталкивалась с Мией, смотрела сквозь, не видя.
- Наверху август, - шепнула Мия.
Когда снова поравнялись, добавила:
- Яблоки и груши. Бери - не хочу.
А при новой встрече:
- Играют свадьбы. Песни поют.
А потом схватила за локоть и прошептала:
- Вагонетку не разгружают люди. Она переворачивается на шестернях, земля высыпается. Опоздаем к обеду - запрут двери трапезной. Вагонетки уйдут. Нас хватятся после обеда, мы будем уже далеко.
- Ты меня погубила! - выплюнула Нора. - Другого шанса не будет!
- Отчего же, будет, - очень спокойно произнесла Мия.
Пошла прочь, за новым грузом земли. Нора догнала, спросила шепотом:
- Ты о чем это?
- Идем наверх - получишь выбор. Понравится - будешь жить, а не понравится...
- Что тогда?
- Я тебя убью. Я умею.
Прежде, чем Нора придумала ответ, Мия потащила ее за собой.
- Идем.
Проход на подъем, три ступеньки, поворот. Коридор нижнего яруса, освещенный редкими лампадами. Новый поворот. Длинный зал в сумерках. Три вагонетки на рельсах, две полные, третья - почти доверху. От передней тянулись тросы, терялись в щели закрытых ворот.
- Ложись, - приказала Мия.
Нора забралась в вагонетку. Мия достала несколько листов, выдранных из молитвенника. Свернула трубочкой, подала Норе:
- Чтобы дышать.
- А ты?
- Ложись, я сейчас.
Нора взяла в рот конец трубки. Быстрыми движениями Мия стала закапывать напарницу. Глина была влажной, холодной, тяжелой. Когда накрыла лицо, пришел страх. Холодная тьма. Как в могиле. Хорошо, что Мия ляжет рядом. Она не боится ничего, и я с нею не буду бояться...
Голоса странно звучали сквозь трубку - будто говорят не снаружи, а прямо во рту у Норы. Строгий голос: