― Сидишь тут, цаца, ноги как рельсы, глаза фары. Не надо на меня светить! В окошко глянь, что там. Не на землю, ты повыше глянь. Тучки небесные, мелкие странницы на восток летят. Хер долетит одна. Или в стаю собьются, или рассеются - по одиночке не долететь. Знаешь, сколько отсюда километров до Сибири? А не надо считать - до едрени фени километров. Ветер западный, а ни одна не долетит. И ты сиди. "Полечу! Полечу!" Ворона драная. Кому ты там нужна? Нету той страны уже. Радуйся вот здесь. Я покурю.
В глубине сада на флагштоке загорался в рассветных лучах алый флаг. Дмитрий прикрыл за собой дверь и застыл, скуксившись на красную тряпку. Серп и молот жёлтыми каратистами кувыркались на ветру. "Страны-то нет, а мы остались, хрен куда нас отсюда выживешь. Мой дом. Моя крепость. Кому Англия, а у меня дома ― СССР." Дмитрий подкинул в руках воображаемый автомат и послал две очереди соседям справа и слева.
― Дима, хватит курить, идём спать! ― от голоса жены зачесалась правая лопатка. ― Утро уже совсем, сколько можно колобродить? К нам сегодня ещё Смиты обещались зайти. И Эдита Эрвандовна может приехать.
Разжал челюсти:
― Иди ложись. Я подышу.
Выкурил ещё одну. Потоптался. Громко дыхнул пару раз. Однако, прохладно во дворе. А в спальне курица замшелая со своими Смитами-хренитами... тёплая, в одной ночнушке под пуховым одеялом. И некуда деться. Он потянул дверь дома за ручку. Сзади кашлянули. Дима замер.
― Дмитрий Моисеевич, можно вас на минутку?
Мягкий голос белорусского разлива снял паралич с нервов. Дмитрий сунул руку в карман и обернулся.
― Дмитрий Моисеевич, пожалуйста, не вытаскивайте руку из кармана, - улыбнулось круглое лицо в армейской фуражке, - мы знаем, что у вас там пистолет.
С двух сторон от говорящего, слегка позади, закивали ещё две фуражки. Все трое бодро цокнули армейскими сапогами образца 1969 года, вскидывая правую ладонь к козырькам. Сзади них на высоком флагштоке встрепенулся флаг страны Диминого детства.
Дима начал садиться, шаря рукой в поисках стула. Стульев возле дома не было и быть не могло - он сам их унёс вечером в сад, где они белели, сгрудившись вокруг стола. Один из второго ряда подхватил Диму под локоток, второй уже летел к стульям.
― Раз! - и готово, ― склонился над Димой круглолицый, помогая сесть. Скосил глаза на флаг и рявкнул, вытянувшись внезапно во фрунт:
― Разрешите доложить, товарищ президент! Специальный отряд под командованием майора Неспляка прибыл в ваше распоряжение!
Он замер под немигающим Диминым взглядом - голова на древке туловища, готовая вот-вот сорваться. Задвигался, пытаясь незаметно расслабиться, и снова замер. Кашлянул. Дима вздрогнул и кивнул.
― У меня нервы... ― свой голос Дмитрию показался смутно знакомым. Он задумался на мгновенье и вспомнил: Дон Карлеоне сипел точно так же.
― Товарищ генерал предупреждал, что у вас могут быть нервы, ― круглолицый кивал, соглашаясь с каждым своим словом.
Термополянка. Длинный лужаистый квадрат сзади дома. "Тут огурчики, там помидорчики, здесь тепличка" - Ксюхина мечта. Домечталась. Вот твои огурчики с помидорчиками ― зелёные человечки. Человечки в зелёном, говорящие по-русски.
― Это сколько я вчера выпил? ― поинтересовался вслух. Вопрос был задан самому себе с целью проверки памяти.
― Три бутылки белого вина, две бутылки виски и четыреста граммов водки! ― майор щёлкнул каблуками, ― оставшиеся сто выпила ваша супруга.
― А вы кто такие?
― Я - майор Неспляк, командующий советскими вооружёнными силами Кента! А это - наш передовой отряд. Всем построиться! ― рявкнул внезапно майор, отделив этим рыком от кустов живой изгороди фигуры в камуфляже. Фигуры бросились бежать к Диме, замирая и выстраиваясь в две шеренги. Неспляк следил за построением с приклеенной к фуражке ладонью. Потом повернулся к Диме: ― Специальный отряд особого назначения под командованием майора Неспляка построен!
― А... какое у вас особое назначение? ― Дима икнул.
― Охрана Президента СССР! ― Неспляк опять вытянулся с небесной отрешённостью во взоре - как есть, натуральный майор Советской армии.
― Ай, молодец...
― Служу Советскому Союзу!
Дима начал соображать. Вчерашняя пирушка с красным флагом, "мой дом - моя крепость", "за сбычу мечт"...
― Ребятки... это я что?... это я до вас допился, да? ― Димин голос - уверенный, порой скрипуче-занудный, исключающий какие-либо жалобные нотки - куда-то исчез и не желал возвращаться.
― Товарищ Президент, разрешите приступить к постройке палаточного городка? ― майор повёл бровью, легко прокатившейся по круглому лицу направо и, вроде бы, слегка назад.
Там бровь покачалась, отдавая распоряжения двоим в фуражках ― и вернулась в строй.
Дима моргнул. Майор тут же озвучил его моргание:
― Есть приступить! ― двое вспорхнули из-за его спины и на всём протяжении сада закопошилась зелёная масса в советской военной форме, разбивая палатки.
Дмитрий сосредоточенно следил за работой военных. Его сосредоточенность выражалась в остекленевшем взгляде по-птичьи округлившихся глаз. На соседской крыше позавтракавший скворец поочерёдно исполнил арию будильника, арию мобильника и страстное соло полицейской сирены. Затуманившийся было взгляд Дмитрия прояснился, голова повернулась в направлении Неспляка, а рука, оторвавшись от пластикового подлокотника, приподнялась в плавном движении неопределённой направленности.
Майор вырос, как лист перед травой, ловя готовые родиться звуки Диминой речи:
― И что вы хотите сказать, ― рука закачалась в попытке обозначить пространство садового участка, ― вы хотите сказать, что это всё?... ик!... настоящее?
Раньше Дима недооценивал силу русской водки. Но четыреста грамм "Столичной" определённо что-то сделали с его мозгами. Он затряс головой, с ужасом ловя накатывающую волну мигрени:
― Ой, мамочки... да что ж так больно-то?!
― Разрешите доложить? ― левая бровь майора отдавала приказания ординарцу, голубые глаза заглядывали Диме в рот, ― у вас начальная стадия похмельного синдрома!
Бровь вернулась на место, ординарец исчез, и майор продолжил:
― Снимается путём приёма внутрь огуречного рассола, либо, в отсутствие такового - пива. Но лучше всего - рюмкой водки!
В воздухе перед Димой возник планшет, на котором стояла пустая рюмка. Приблизившаяся к рюмке бутылка "Столичной" наклонилась и, ласково журча, наполнила её доверху. Туманным фоном к чудесной картине маячило лицо в фуражке - того, что "на полшага позади".
― Ты кто? ― Диме казалась неудобной сосредоточенность его взгляда на рюмке, но перевести взгляд на лицо "подателя сего" не удалось.
― Разрешите доложить? ― майор ловко перехватил планшет в свои руки, ― командир второго взвода лейтенант Лепёхин. А там у полевой кухни - старший лейтенант Башкатов!
Майор махнул рукой в дальний конец сада и Дмитрий, в спасительном поцелуе осушающий рюмку, заметил в своём саду полевую кухню и хлопочущего возле неё чернявого старлея. Умиротворение разлилось по организму.
― И, однако же, что-то здесь не так... ― задумчиво забормотал Дима. ― Вчера мы отмечали Первое Мая, день анархии и солидарности трудящихся, пили за достижения социализма и за нашу Великую Родину, и пили за возрождение СССР, ясен пень... Но не может же быть, чтобы вот так, среди ясного неба... Однако же и на чертей вы никак не похожи, а впрочем можно позвонить фазе Дэвиду, хотя эта крыса работает на Эм-Ай-Сикс, как и все они, но что-то же они знают обо всём этом... А я даже в армии не служил, кстати, знаете, майор?
― Так точно, товарищ Президент! Вас из-за плоскостопия оставили служить на гражданке!
― Точно... а вы откуда знаете? Вы из этих?... следили за мной, что ли? ― Дима всегда верил, что представляет какой-то интерес для родного КГБ и подтверждение этой уверенности добавило радостных лучиков майскому солнышку, улыбавшемуся Диме с безоблачного неба.
― Мы собрали данные обо всех причастных лицах. Безопасность президента - наша приоритетная задача. Ничто не должно остаться без внимания, ни малейшая деталь. Товарищ генерал всё просчитал досконально. Когда вчера разглядели со спутника флаг СССР в вашем саду - включился план "Д" - от первой буквы вашего имени, товарищ Президент!
― А я, кстати, заметил, вы меня уже называли "товарищ президент", ― Дима проницательно прищурился, ― а с какой, кстати, стати? Чего и где я, по-вашему, президент?
― Вы, товарищ Президент, - Президент Союза Советских Социалистических Республик! Выбранный единогласно на вчерашнем Форуме ЦК КПСС.
― Что, и такой форум уже есть? Я в интернете не очень разбираюсь.
― Товарищ Президент! ― очередной щёлк сапогами, ― я боюсь, что не сумею всё объяснить. Или сумею, но неправильно. Разрешите отложить вводный инструктаж до сеанса связи с Главнокомандующим!
― У вас есть главнокомандующий?... - ну оставляйте, мне не жалко... Когда это?
Майор Неспляк посмотрел на наручные часы:
― Через шесть часов, в тринадцать-восемнадцать по Гринвичу! Разрешите уточнить?
― Ну?
― А вы клянётесь хранить тайну?
― Да чтоб я сдох! - поклялся Дима.
― Охранять права и свободы граждан?
― Ну?
― Соблюдать Конституцию?
― Клянусь, и?
― Служить Советскому Союзу?
― Я уже сказал, клянусь!
Но майор не слышал. У него словно что-то перемкнуло - и пока батарейка не сядет, будет играть старую пластинку.
Дима задремал, кивая острым носом в такт майорской речи. Его разбудила внезапная тишина. Дима приоткрыл глаз на туманную статую с прилипшей к козырьку ладонью. В небесной голубизне сияла майорская улыбка:
― Разрешите идти?
― Вольно, ― Дима зевнул, ― пойду-ка я вздремну перед сеансом связи.
Майор помог ему подняться и распахнул дверь:
― Отдыхайте, товарищ Президент!
* * *
Спалось Дмитрию неспокойно. Солнце, навалившееся на окно, согрело спальню, сделав из неё самую горячую точку дома, спать в которой и в трезвые дни тяжело, но с перепою - особенно. Дима задыхался, одеяло наваливалось на него дюжиной спецназавцев, которых он сбрасывал с себя, тоненько повизгивая во сне и вспоминая все нехорошие слова, какие однажды в детстве расстроили маму.
В детстве Дима не матерился, ни в коем случае, он был не просто хороший мальчик, но самый лучший из всех возможных. Мама случайно услышала урок русского языка, даваемый Диме старшими мальчиками. Она не видела, что её ребёнка крепко держат двое старших ребят, только слышала, как Дима послушно повторяет вслед за соседским Серёжкой набор русских слов, которого порой так не хватает в словаре. Мама провела беседу. Беседа осела цепким бетоном в строящемся здании детской морали.
Проснувшаяся от звуков русской матерной речи Ксения с удивлением открывала для себя неизвестную ей раньше сторону Дмитрия. Этот новый мужчина ничем не напоминал скучного привычного супруга, бурлил адреналином, будоража женское воображение.
* * *
Мой друг, который был родным, а стал совсем чужим,
мне исполнял "Прощанье" Сарасате.
Мой брат, отрезанный давно, болит.
А кукла весело хохочет, прижимая лейбла.
И я смеюсь невесело: "хе-хе".
Наутро
Дима проснулся под звуки декадентской песни в удаляющемся последнем вагоне. Поезд прошёл по извилинам Диминого мозга, оставив травму и мутные обрывки незнакомого куплета. Последние вагоны ещё грохотали где-то вдали, но уже спальня закидывала их тишиной, сухо шелестел пластиковой занавеской душ в ванной комнате, аккомпанируя дневному свету.
Душ умолк, деловито скрипнули кольца занавески, певуче скрипнула босая нога, покидая ванну, зашуршало полотенце, взревел фен. Диму подбросило в кровати и потащило прочь из спальни.
Дима не любил пить. В детстве он выгребал из карманов мелочь, вносил свой вклад в дворовое мероприятие и маялся в ожидании выпивки, как у двери зубного врача. Каждый приём алкоголя становился лотереей. Порой приходила эйфория, но чаще ― мрачная мигрень с осознанием греховности и бессмысленности человечества. Ксению это задевало. "Не мужик" ― мрачно докладывала она подругам.
И об этой её мрачности регулярно докладывал Диме общий для супругов Советский Эгрегор, вяло сопротивляющийся исторической реальности. В самом деле ― что общего может быть у ленинградского рабочего паренька и девушки из Днепропетровска, единственной дочери владельца чебуречной, случайно встретившихся в Англии? Только вот этот невидимый, но ощутимый эгрегор.
Жена в своём розовом халате сидела на унитазе, выпучив глаза. Скотч сдерживал рвущиеся из женщины децибелы, пропуская лишь тоненькие попискивания. Склонившаяся фигура в форме офицера советской армии шептала ей на ухо что-то нежно-успокаивающее.
― Проводим воспитательную работу среди населения, ― фигура развернулась в сторону Димы, беззвучно сдвинулись каблуки, ошалелый Дима обмяк под лучистым майорским взглядом.
Мозг ещё не включился и Дима двинулся по ступенькам вниз, оросить сад. Глянул через стеклянную заднюю дверь на палаточный городок и повернул к передней двери - в палисаднике живая изгородь, лужайка с цветником и фаянсовыми гномиками, полная приватность и скрытность.
Вместо гномиков в палисаднике, в центре крохотного пятачка лужайки, со всех сторон обсаженного крокусами и фиалками, Диму встретил с детства знакомый Ленин. В одной руке вождь сжимал свою неизменную кепку, а другой указывал на соседний паб.
Димин желудок затосковал от нереальности ситуации. Мочевой пузырь, помолчав секунду, повторил старую команду с новой силой. Дима смущённо отвернулся от памятника и замер, уткнувшись лицом в рододендрон.
Облегчённо вздохнул и столкнулся взглядом с часовым у калитки. Во взоре солдата отражалось бескрайнее небо. Дмитрий холодно отразил это же небо, вздёрнул подбородок и вошёл в дом.
Через стеклянную дверь сада ему заботливо кивнул Неспляк. Дима открыл. Он не осознавал, что умиротворение, которым дышал весь облик майора - эта его уникальная особенность явилась основной причиной выбора кандидатуры Неспляка для непростого задания.
― А знаете, майор, там у двери , ― Дмитрий махнул рукой в сторону входа, ― Ленин стоит. Я вышел, а он там.
― Сегодня доставлен из Бердянска! ― ответил майор, заражая хозяина оптимизмом.
― И часовой. А гномиков нету... и хер с ними.
― Гномики передислоцированы в дальний конец сада!
― А Сталин будет? Хочу Сталина!
― Будет исполнено! Разрешите выполнять?
― Ага.
Неспляк мгновенно исчез из зала, посемафорил в саду бровями и тут же вернулся, неслышно притворив за собой дверь:
― Разрешите доложить! Статуя товарища Сталина будет доставлена сегодня вечером! Обед готов! До сеанса связи ― ровно две минуты!
Гороховый суп обжигал ощущением из детства. Две котлеты с толчёнкой и солёным огурчиком на общепитовской тарелочке помрачали разум. Из телевизора "Рекорд", который оказался чёрно-белым монитором, за Диминой трапезой наблюдал внимательным взглядом старик в генеральской форме. Диму поминутно подмывало отбросить ложку и вытянуться по стойке "смирно".
Вместо этого Дима сидел по стойке "смирно", автоматически двигал ложку от тарелки ко рту и обратно - и слушал.
― Уважаемый Дмитрий Моисеевич! Разрешите представиться: первый секретарь КПСС, Временный Исполняющий Обязанности Председателя Совета Министров СССР, Главнокомандующий Антарктического военного округа, генерал-полковник Твердохлебов.
Дима закашлялся. По спине мягко постучали, прогоняя кашель. Генерал-полковник продолжил:
― В ходе ялтинской встречи в 1945 году между товарищами Сталиным, Черчиллем и Рузвельтом была достигнута договорённость относительно вступления Великобритании и США в СССР с перенесением столицы в Лондон. На этом условии настоял товарищ Уинстон Черчилль. Товарищ Теодор Рузвельт выставил дополнительные условия, которые были приняты единогласно после продолжительного обсуждения. Объединение держав должно было состояться не ранее две тысячи пятого года и лишь после полного или частичного перехода экономики означенных держав на социалистический путь развития. К сожалению, в 1992 году советские социалистические республики временно отошли от социалистической линии развития. Правительство СССР вынужденно передислоцировалось в Антарктиду, откуда продолжало наблюдать за развитием событий в ожидании момента "Ч".
Горячая еда произвела эффект. Что-то щёлкнуло в Диминой голове и он начал думать.
"Дима ел... Дима ест... Дима будет есть..." - а происходящее вокруг не бред, ой не бред...
― А, простите, товарищ генерал, почему вы решили, что я это скушаю?
― Оригиналы документов будут предоставлены по первому требованию. В данный момент вы можете ознакомиться с образцами. - И генерал-полковник повёл бровью.
Дима оглянулся на встрепенувшегося у него за спиной Неспляка. Тот щёлкнул каблуками и протянул планшет с документами. Дима отложил ложку и взялся за планшет:
― Но я не обязан...
― Вы принесли присягу, товарищ президент Советского Союза.
― Но почему я?!
― Вы подняли над своей резиденцией красное знамя социализма.
Дима боролся за выживание не первый год. Сорок три года он практиковался в этом умении и, если даже алкоголь накануне слегка усыпил инстинкт выживателя - едва проснувшись, инстинкт схватился за Диму с утроенной силой. С одной стороны он никому ничего не должен. С другой стороны - оружие. А значит, надо успокаивать, поддакивать и соглашаться.
― В 2005 году мы возобновили переговоры с Великобританией и США. Переговоры несколько раз прерывались по политическим причинам. Непрямые опросы населения и поступательные изменения в экономике привели к тому, что на сегодняшний день США вступает с СССР в неполном составе. Арканзас отказался вступать в Союз. С британской стороны Шотландия заявила о своей неготовности к принятию решения о вступлении.
Дима кашлянул осторожно:
― А можно попроще? Я как-то не готовился... Что я должен сейчас делать?
― Ну вот, в свете вышеизложенного, ― генерал глянул на свои "командирские" часы: ― в семнадцать ноль-ноль по Гринвичу вам предстоит подписание трёхстороннего договора о восстановлении СССР. Для этого вам придётся отправиться в Вестминстер.
― Но у меня, это... супруга ждёт гостей.
― Встречу с представителями местной общественности организует майор Неспляк. Он с сегодняшнего дня занимается исключительно охраной Президента и членов президентской семьи. В Вестминстер назначен вас сопровождать полковник Ханоянц, который прибудет с минуты на минуту, чтобы сопровождать вас на встречу в Вестминстере.
Надо запомнить ещё одну фамилию. Дима почувствовал лёгкое онемение в мозгу.
Наедине
Дима попинал покрышку светящегося чернотой Bentley, выдохнул застоявшийся в грудной клетке воздух и развернулся к дому. Путь преградила шеренга в чёрных костюмах.
― Дипкорпус, ― мурлыкнул незримый Неспляк.
Дипкорпус взирал на Диму дюжиной молчаливых глаз. Дима снова отвернулся к машине. Та размножилась - уже три одинаковых блистательных Бентли отразили чёрных дипломатов. Дима быстро повернулся к дипкорпусу и тут же снова к машинам: ровно три. Захлопали дверцы. Дверца перед Диминым носом распахнулась, ноги подкосились, тело плюхнулось на мягкий кожаный диван.
Дверь захлопнулась. Открылась и захлопнулась дверь с противоположной стороны, отделив от улицы целеустремлённый горбоносый профиль.
― Здравствуйте! Полковник Ханоянц, ― представился сосед.
Дима никогда не ездил в роскошных авто. Упорными тренировками челюстей Дима сумел добиться на своём лице такого выражения, что со стороны это невозможно было заподозрить. Напротив, едва увидев Димино презрение при виде всякого рода "Ламборджини", Феррари" или "Ролс-Ройса" - всякий мог понять, что для него подобные тачки ― тьфу, а не роскошь.
И вот, спустя все эти многие годы, потраченные на тренировки, Димины челюсти внезапно разжались. Он переполнился впечатлениями и не заметил, как обмяк подбородок, как поползли в стороны уголки губ и замерли в непосредственной близости от ушей, с рождения прижатых к голове.
С этим новым своим лицом Дима повернулся к фигуре слева от себя:
― Ну что? Некислая машинка-то?
Машина тронулась.
* * *
Ксения проводила взглядом автомобили, увозившие людей в чёрном и с ними ― непонятное существо, бывшее её мужем. Она не узнавала его. Что-то изменилось со вчерашнего дня - решительность, грубость, пришедшие на смену неопределённости (раньше казалось: загадочности) - но самое главное: вот эта улыбка. Дима Гельцер так не улыбался.
Ветерок пробежал по спине, будто смотришь фильм про вампиров - нереально, но такова сила искусства, что невозможно не верить.
Ксения потрясла головой и отошла от окна. Выглянула осторожно из двери спальни и устремилась к шкафу с одеждой. Футболки, свитера, платья - всё не то. Вот: белоснежная рубашка и синяя миниюбка. Ксения сдёрнула с вешалки алое шёлковое платье, приложила к груди - да! Открыла шкатулку с принадлежностями для шитья, схватила ножницы и дрогнувшей рукой выхватила из платья размашистый треугольник - пионерский галстук.
И запорхала, словно бабочка, дождавшаяся, наконец, лета.
Кухня - сад - парадное (встречать гостей) - гостиная - сад - деревенская площадь со стихийно возникшим митингом - всюду Ксению согревали ласковые взгляды сотни неженатых мужчин, способствуя революционным изменениям в биохимии женского организма.
И не было ей дела до ветра политических перемен, куда бы он ни дул - воздух вокруг коленок Ксении не становился прохладнее. И блузка распахивалась - рукава закатывались, одна за другой облетали пуговицы, выпуская цветок из бутона.
В жизни каждой женщины должен случиться подобный день, когда вся зелень сомнений лопнет подобно весенней почке - и выпустит на волю безудержное цветение женственности. И вернуть её прежнюю уже невозможно, как невозможно бабочку засунуть обратно в кокон. И как бабочка равнодушно отворачивается от своего старого кокона, так и женщина без всякого интереса и даже с недоверием видит себя прежнюю: не может быть! "Я рождена, чтобы летать" - узнав об этом, она уже не вспомнит, как жила вчера - то был сон, долгий скучный сон. Хорошо, что кончился.
Мировые события дня не прошли совсем уж незамеченно для Ксении: краем глаза она видела мелькающие в телевизоре фигуры королевы, премьер-министра и американского президента - и рядом с ними Диму с ясной улыбкой - и отдельно от них - задумчивого Диму крупным планом. И Диме что-то шептал на ухо жгучий брюнет с проницательным профилем. И Дима кивал и сам что-то говорил. И мягко журчал голос Неспляка, ни на секунду не оставлявшего воспитательной работы. Ксения всё понимала, но...
Но от старой Ксении ничего не осталось. А для той, что наблюдала за политической жизнью своего мужа (и всего мира) на экране телевизора - всё на свете казалось пустяками.
Так они и встретились вечером: слегка усталый мудрый Президент СССР и цветущая красавица Первая Леди, его супруга. И они, конечно же, сразу полюбили друг друга.
На центральной площади Лентон Грин, деревушки, приютившей семью и охрану Президента, стояла военно-полевая кухня и танк с ней рядом. Народ, в обычные дни заседавший в пабе, нынче в паб не заходил, слоняясь рядом. Кто-то сидел на газоне, орудуя ложкой в котелке, кто-то протягивал руки за добавкой. Танкисты раздавали гречневую кашу с густым мясным ароматом. Ксения толкала пламенные речи, освещала ситуацию, стоя на танке, вдохновляемая верным Неспляком. Лицо её разрумянилось, волосы реяли на ветру и всё в жизни казалось ясным и правильным.
Подъехали три машины, вынудив Ксению прерваться. Солнце уже почти совсем закатилось за горизонт. Машины прошуршали к дому, сверкнув саблезубым оскалом радиаторов, остановились и на дорогу вышел он. Мужчина её мечты. Ветер взъерошил ему волосы и распахнул пиджак. Мужчина повернулся, на его лице обозначилась загадочная улыбка. Он смотрел на Ксению, чьи волосы тоже развевались на ветру, стройная фигурка светилась в закатных лучах. Миниюбка взволнованно трепетала над парой безукоризненных ног.
Прежний Дима ценил тот факт, что супруга младше него на тринадцать лет. Прежний Дима был ценитель и коллекционер. Немного он наколлекционировал за свою жизнь - и оттого вечно страдал из-за несправедливого распределения вещей на планете.
Новый Дима не коллекционировал - он владел. И всё, чем он владел - было бесценно. Как бесценна эта прекрасная комсомолка на танке, которая скоро, очень скоро будет танцевать возле его постели. Улыбка возникла сама собой.
"Как же так?" ― сказал бы кто-то бы посторонний: "Ведь парень влип в наидвусмысленнейшую ситуацию! С хрена ли ему улыбаться?"
Этому постороннему не посчастливилось общаться с полковником Ханоянцем. Полковник, несмотря на юность тела и красоту профиля, обладал незаурядными умственными способностями. Впрочем, противоречия здесь нет никакого ― возраст не пригасил его пыл и не насыпал склеротических крошек на поле мысли, а недостатки внешности (которых у полковника, надо заметить, не было в наличии) не сумели посеять сомнений в природе человеческой и доброте людской. Всю дорогу до Вестминстера Ханоянц (чья роль всегда была и будет - оставаться в тени) объяснял Диме суть происходящего. Полковник верил в способность людей к пониманию - и не обманулся в своих ожиданиях.
Дима понял и принял свою роль "калифа на час" - персоны, призванной подписать договор, более полувека вынашиваемый лучшими умами наинеизвестнейших, если не сказать: "наизасекреченнейших" (но ведь это трудно было бы прочесть, да? - поэтому не скажем) организаций мира. И Дима осознал, что плюсов для него таки есть: президентская пенсия и дипломатическая неприкосновенность.
По всему миру катилась, сметая судьбы, волна новостей. Обрушивалась на всё новых и новых слушателей ― и люди замирали, поражённые, с откушенным куском бутерброда во рту, с полунадетой штаниной, с пультом в руке, взятым, чтобы отключить телевизор ― замирали на ходу, на бегу. Останавливались автобусы и водители выдирались из насиженных мест, проталкиваясь в салон, чтобы увидеть экран, обращённый к пассажирам: "USSR is back!" ― кричала планета в один голос.
И только Дима и Ксения не могли оторвать взгляд друг от друга.
Рвались телефоны редакций СМИ, рвали на себе волосы начальники спецслужб, лопались, не зная о том, что лопаются, банки ― и вцеплялись зубами в ставки валют, обращавшихся в пыль. Рушилась система мировых финансов, международных займов и обязательств ― и только военные получали сейчас приказы, чётко разворачиваясь, чтобы раздробить большой приказ на кучу мелких ― и раздать по инстанциям. Весь старый привычный мир уходил ко дну. И кто-то кричал и рвал на себе волосы, кто-то доставал из сейфа пистолет и примерял к своему виску, отсчитывая секунды, чтобы прийти в себя: "Мозг, ты ошибся, тебе показалось, ты вырубился и бредишь, считаю до трёх... до десяти... до двадцати..."
Дима плавно повернулся к дому, открыл дверь и зашёл. Ксения, привязанная к нему незримым канатом, слетела со своего танка ― дом затянул в себя и её тоже.
Майор Неспляк извинился перед митингующими и торжественно поздравил:
- Welcome to new world, comrades!
Его мощный русский акцент был встречен свистом и овациями.
Давняя любовь Англии к коммунизму, наконец, обрела взаимность.
* * *
А в спальне, на втором этаже крохотного коттеджа, такого крохотного, что не каждый спутник разглядит - неудержимо и неукротимо надвигалась на супруга преобразившаяся Ксения. Рвала на груди рубашку, рычала, закусывала губу, выпрыгивала из юбки, перешагивала через ненужную тряпку - и шла дальше.
Всё детство, всю свою затурканную комсомольскую молодость Дима мечтал об этой сцене: дикая амазонка, незаконно проникшая в спальню, набрасывается на него словно дикая львица: "Аррр!" - рычит она. "Аггг" - отвечает маленький Дима... И вот он уже вырос и умеет выговаривать эту львиную букву и рычит: "Аррр!" - скрываясь в ванной комнате, чтобы отмыть руки от рукопожатий... и моет, настораживаясь от внезапной тишины. И Дима выглядывает из ванной комнаты... и тут Ксения на него набросывается и сводит с ума.
О, это не то сумасшествие, когда, бледный и несчастный, ты озираешься по сторонам, просчитываешь всевозможные опасности и страдаешь от космической неуверенности... Таким было, где-то в глубине души - привычное Димино состояние. И сойти с ума - для него значило - отринуть вечные сомнения и тревоги, ощутить себя всемогущим, всесильным и настолько уверенным в себе, насколько это не дано здравомыслящему человеку - а только глубоко, внезапно и несколько даже истерически влюблённому.
И женщина вилась вокруг него травою шелковою, волною морскою, летней жаркой непогодой заполняла пространство вокруг ― ничего не оставляя для важного Диминого "Я" - растворяя и сливаясь с ним.
Такая ночь ломает любые хитрые постройки, над которыми ты можешь трудиться всю жизнь, прячась в них, разбирая и анализируя жизнь, что проходит где-то за бортом. Ты вдруг осознаёшь: "Всё шелуха". Ибо понимаешь, что Бог - есть. И Бог - это ты.