Ночь медленно поглощала небосвод. На востоке купол небесной сферы уже потемнел, и на тёмно-синем полотне проступили крапинки звёзд, а на закате догорало солнце, полыхая всеми оттенками золотого и алого, в предсмертной агонии забрызгав красками тонкие полосы облаков, и в смертной красоте истончаясь и тая, медленно бледнея. Запахи, наполнявшие лес, неуловимо менялись: раскрывались ночные цветы, засыпали дневные, в воздухе ощущалась влага и терпкий аромат орхидей. Густела тень под пологом леса. На небе серпом разгорался обломок луны. В траве стрекотали цикады, как тысяча трещоток.
Ночь застала лесорубов далеко от деревни. Было поздно возвращаться, и, чтобы не заплутать в лесу, люди остались на поляне, где работали днём. Они развели большой костер и жались поближе к огню. В темноте за пределами поляны им чудились удивительные тени. Люди варили в большом котле кашу и говорили, чтобы как-то убить длинный вечер. По поляне, перебивая цветочный аромат, плыл дивный запах съестного.
- ... с тех пор никто не ходил к тому озеру, а Бак так и остался на всю жизнь немым, и вроде как лишился разума, потому что стал часто бродить по ночам один, и ещё всё время казалось, что он слышит что-то, чего не слышат другие.
Такут застыл, изображая человека, который слышит нечто за гранью понимания. Внимавшие ему дровосеки переглянулись и неуверенно заулыбались, а Сун, самый молодой из всех, со страхом посмотрел на широкие листья деревьев, покачивающихся от лёгкого ветерка.
- Я слышал, - заговорил Сун, - что где-то у подножья Звенящих Гор, там, где река обрывается в водопад, живёт дух скал. Обычно он принимает облик белой птицы, но иногда он оборачивается драконом и может нагонять ливни.
- И что тебе до того? - спросил Такут. - Горы далеко, а мы тут. И какое дело этому змею до тебя?
- Не говори так! - воскликнул Сун. - Если дух скал услышит, он может рассердиться!
- Бояться надо тех, кто живёт в лесу. - заговорил Гони.
Он был самым старшим из дровосеков, его волосы и борода давно побелели, а сыновья уже растили своих сыновей. Дровосеки замолчали, уважительно внимая ему.
- Духи леса живут рядом с нами. - продолжал Гони. - Иногда человек может сделать что-то, что обидит или разозлит их, но он может не понять - что. Моя бабка рассказывала мне, как её отец умер из-за проклятия лесного духа. Его звали Гин. Он был охотником и убил много зверей, но проклятие настигло его вовсе не за то. Как-то раз он вернулся из леса сам не свой и вечером слёг с лихорадкой. Его тело начало покрываться коричневыми пятнами, и он мучился от жара. Никто не знал, что с ним, и тогда послали за старухой-отшельницей, что живёт в чаще леса. Она пришла и долго сидела в комнате моего прадеда, а потом вышла и рассказала, что Гин в лесу наступил на побег деревца, а этот побег был ребенком самого старого дерева в лесу. Старуха сказала, что это дерево очень сильное, и что так оно мстит Гину за убийство. Гин хотел срубить дерево, но старуха сказала, что тогда дух покарает всю деревню. По её совету он ходил просить прощения, но всё-таки умер.
Дровосеки начали перешептываться, с опаской поглядывая на сгущающуюся темноту. Ночь в лесу и страшные истории - что ещё нужно, чтобы в душе человека поселился страх? Люди вздрагивали от шорохов и шелеста.
И вдруг Сун с криком вскочил. Он указывал наверх, куда-то в листву. Остальные тоже повскакивали со своих мест, заразившись его испугом. Они успели заметить среди веток пару круглых, светившихся красным, глаз, но это длилось мгновение, а потом глаза пропали.
- Что это было? - выкрикнул Сун.
- Какой-то зверь, должно быть. - сказал Такут, вернувшись на место. Он старался скрыть испуг от товарищей, потому что до того так пренебрежительно отозвался о духе гор.
- У зверей не могут так светиться глаза! - возразил Сун. - Где ты видел такого зверя?
- Если свет попадает прямо им в глаза, то они светятся. - сказал Такут. - Это, должно быть, обезьяна.
Но Сун не успокаивался, да и другие, те, кто успел заметить, не верили, что видели просто животное. Остальные спорили, но им тоже было не по себе, потому что одно дело говорить о духах, и совсем другое - увидеть их взаправду.
***
Ши бесшумно скользил через лес, как если бы он был тенью. Перелетая с одного дерева на другое, он цеплялся за ветки, но ни один листик не вздрагивал от его прикосновения. Над его головой, в решётке ветвей, несся по небу обломок луны, а внизу мелькали ветки, из-за густой листвы которых нельзя было разглядеть землю. Он покинул поляну ещё прежде, чем его заметила большая часть людей. Они ещё спорили и препирались, а он уже давно был далеко от них.
В какой-то момент Ши поднял голову и увидел так ясно и так чётко месяц, что остановился, а затем поднялся повыше, на самую макушку дерева. Вокруг него расстилался лес: далеко, да самого горизонта, до зубастой цепи гор на востоке, до горбатых холмов на севере. Легкий ветер медленно раскачивал верхушку гигантского дерева. Деревья шептались, их неслышный говор вплетался в ветер и плыл над лесом. Так были устроены деревья: они могли говорить лишь вместе с ветром. Зимой, в далёких краях, когда холод ледяными оковами связывает мир, их голоса искажаются, как искажается голос состарившегося человека: они становятся надтреснутыми, ломающимися.
Ночь овладела лесом, обманчивым покоем дышала темнота. Но Ши слышал, как быстро пронесся через нижние ветки, ловко петляя между стволов, листонос, слышал, как, тихо ступая по многолетнему опаду, прошёл мягколапый сервал. Лес никогда не засыпает по-настоящему, он живет, пусть эта жизнь не всегда заметна.
Ши сидел, слушая длинные, певучие разговоры деревьев и глядя на далёкие точки звёзд. С чем не сравни их - со светлячками ли, с блеском алмазов, - звёзды всегда остаются звёздами.
Ветер тихонько раскачивал ветку, и Ши раскачивался вместе с ней, а ночь проходила мимо него.
***
Эта ночь обещала быть ясной, хотя к утру небо, должно быть, созреет для дождя. Свежий ветер, пришедший с гор, колыхал занавески на открытом окне и наполнял комнату пряным ароматом цветов и трав. На столе возле окна, на тонком фитильке, утопленном в копаиферовом масле, дрожало пламя; вокруг него порхал невзрачный мотылёк. Ослепленный ясностью огня, он без видимого смысла увивался вокруг лампы, точно ему казалась слишком долгой его и без того короткая жизнь.
В глубине комнаты, в плетёном кресле сидела старая женщина. Убелённые волосы её были закрыты белым платком, похожим на густую паутинку, сухие руки, унизанные тяжёлыми браслетами из металла и камней, покоились на подлокотниках. Со стороны могло показалось, что женщина дремлет, но на самом деле она смотрела на окно из под полуопущенных век, и белки её глаз влажно поблескивали в темноте. Она была ещё не совсем старой на вид, но люди называли её не иначе как старухой, и это уже стало своего рода титулом, и она не думала спорить. Саму себя она никак не называла, потому что редко обращалась к самой себе, но те, кто знал её близко, называли её Эбеной.
Занавески всколыхнулись, но вовсе не от ветра, и на подоконник легко вспрыгнул крупный зверь. Замерев на секунду, он шевельнул большими круглыми ушами, чтобы убедиться, что всё спокойно, и спрыгнул на пол. Пламя на фитильке вздрогнуло, и мотылёк на мгновение сбился со своего танца. Зверь пересёк комнату, бесшумно ступая по деревянному полу. На его шкуре ясно выделялись крупные светлые пятна; хвост подрагивал над полом, не выражая, впрочем, ни недовольства, ни страха. Он приблизился к креслу и взглянул на старуху круглыми зрачками, будто задавая какой-то вопрос. Потянувшись, улегся у её ног, положив голову на скрещенные лапы.
Кошка подняла голову и посмотрела на хозяйку. Эбена наклонилась и запустила пальцы в мех на её шее. Кошка заурчала и зажмурилась.
- Умница, - похвалила Эбена. - Что ты сегодня видела, где ходила?
Эбена продолжала шептать, беседуя с кошкой, пока ночь сгущала краски, и время ползло неспешно, точно улитка по длинным листьям папоротника. В этом доме, вдали от людей, среди гигантских деревьев старого леса, время вовсе терялось и забывало, что ему должно следовать вперед. Оно точно останавливалось на белых ступеньках крыльца, в нерешительности озирая этот приют спокойствия, не смея двинуться и нарушить равновесие. Здесь под балками на чердаке днём спали летучие мыши, под крыльцом обитало ежиное семейство, и на деревьях вокруг гнездились птицы. Время не имело здесь своей власти.
- Расскажи, что ты видела, Пятнышко. - говорила Эбена. - Поведай о том, что творится в Лесу.
***
В середине ночи ветер переменился, стало холоднее, небо начало затягиваться светлой паутиной облаков. Ши принюхался. Запах воздуха сулил дождь, но не сейчас, а к утру. Оттолкнувшись от ветки, Ши спустился вниз по стволу и снова продолжил свой путь через лес. Он уходил всё дальше в чащу, в самое сердце леса. Люди давно уже не появлялись здесь, хотя когда-то они добрались и до этих мест: на Красной горе, среди высокой травы, в переплетении ползучих растений, под шатром больших деревьев лежали развалины дворца. Было время, когда по аллеям его парка ходили ярко обряженные люди, когда в тени колонн и арок вызревали страшные заговоры, когда у мраморных бассейнов прекрасные девы оплакивали свою горькую судьбу, или в увитых плющом беседках тайно встречались влюбленные. Но всё это прошло, как опадает с деревьев листва, и старые камни как белые кости врастали в красную землю холма.
Деревья подступали к самой стене. По ней Ши перебрался в сад, вернее сказать, туда, где прежде был сад, а ныне уже властвовал Лес. Кое-где из под мха и слоя опавших листьев ещё проступали плиты дорожек. Перебираясь через вздыбленные корни, Ши вышел на главную аллею, сузившуюся из-за подступающего кустарника, но все ещё различимую. Аллея проходила через весь сад и заканчивалась у подножия широкой лестницы. Ступени заросли мхом, там, где на пролетах раньше стояли каменные чаши с цветами, теперь валялись разбитые осколки известняка. Взобравшись по лестнице, Ши вошёл во дворец. Он пробежал по длинным галереям, поднялся на верхние этажи, где было светлее, потому что потолок местами обвалился, и сквозь оплетенные вьюнком провалы внутрь заглядывал месяц. На крыше тоже разрослись молоденькие деревца - их семена сюда занес ветер, и чахлые ростки, зацепившись в трещинах камня, медленно, упорно тянулись вверх. Ши перелез через край крыши и устроился в глубокой нише на внешней стене, где раньше стояла статуя, осколки которой теперь покрывались травой внизу. Отсюда были видны далёкие Звенящие Горы. По утрам их макушки вспыхивали от лучей восходящего солнца, точно золотые купола.
Когда зашуршали листья деревьев под ударами дождя, Ши перебрался обратно на крышу и устремился вглубь дворца. В главном зале, там, где возле стены проросло дерево, и корни подняли мраморный пол, он свернулся на мягком мхе, прислушиваясь к вкрадчивому шелесту дождя и разглядывая темноту.
***
Каким же разным бывает утро! Но, если небо не пугает серой безрадостностью, то ясное солнце, пронзающее лучами облака и листья, смоченные утренней росой, поднимается над миром в торжественной вспышке рассвета.
В лесу рассвет зелёный. Он наступает с запозданием: солнечные лучи пробираются сквозь листву медленно, постепенно набирая силу. В зелёном свете кружатся былинки и пыль, такие крошечные и невесомые, что кажется, их нет вовсе, и они - мираж. Высыхает роса на лепестках цветов. Воздух свеж и пахнет сотней ароматов. Между небом и землёй воздух звучит звонкими голосами птиц, чествующих восходящее солнце, которое прогнало ночь и осветило мир.
Мицара шла через лес, иногда останавливаясь, чтобы наклониться и понюхать какой-нибудь особенно красивый цветок. Эти места были не знакомы ей. В действительности, люди никогда не заходили так далеко от деревни. Мицара шла всю ночь, пока под утро не начался дождь. Тогда она спряталась в пещерке-норе под корнями дерева, а утром снова пошла дальше. Она безнадёжно заблудилась и уходила всё дальше.
Она забрела в ту часть леса, которая принадлежала камовым деревьям. Это были огромные деревья, чей ствол в основании до высоты, равной полтора человеческих роста, казался нагромождением наростов. Он был такой толстый, что десять человек не смогли бы обхватить его, взявшись за руки. Дальше ствол разветвлялся на множество отдельных, изогнутых и переплетенных между собой стволов, увенчанных шапкой выгнутых ковшиками листьев. Верхние ветви дерева располагались в виде чаш, стенки которых затягивали ветки поменьше, так что дерево напоминало огромное гнездо. В таких гнездах часто селились лори.
Камовые деревья стояли далеко друг от друга, а вокруг росла высокая трава, доходившая Мицаре до колен, а иногда и выше пояса, и целые заросли папоротников. Странное это было место, чужое. Но вместе с тем именно эта странность и притягивала. Здесь светил иной свет, здесь по траве ступал лишь дикий огонь, порождённый небесами, а не вскормленный людьми, которые выжигаю леса, чтобы сделать поля и пастбища. Здешние обитатели не знали запаха человеческого жилья, не слышали звуков, которые роятся вокруг человеческих посёлков, они пребывали в счастливом неведении. Многие из них никогда даже не видели человека, и человеческое дитя вызывало у них любопытство: они провожали её взглядами из густых зарослей.
Мицара бродила по лесу уже несколько дней. Она пила из ручьев и ела плоды и ягоды, хотя ей попадалось много совсем незнакомых, но такие она не трогала. Иногда ей казалось, что она будет вечность бродить по лесу и никогда не найдёт дорогу домой, или её съедят дикие звери, но до сих пор она не встречала хищников.
Неожиданно путь закончился, и Мицара вышла к глубокому оврагу. Стены его были неровными, из слоев камня, покрывшегося густым мхом от дождей и сырости. Судя по звуку, по дну оврага бежал ручей, но за плотным заслоном из широких мясистых листьев ничего нельзя было разглядеть. Спускаться по неровным стенкам было опасно. Мицара высунулась, насколько это было возможно, чтобы разглядеть, нет ли какого моста поблизости. И действительно, справа, всего в нескольких шагах, через овраг был перекинут ствол дерева, видимо, поваленного когда-то бурей.
Цепляясь за ветки, Мицара прошла по краю оврага к бревну. Дерево лежало здесь уже давно: ползучие растения оплели вывороченные из земли корни, а на корявых ветках цвели бледно-розовые цветы вьюнков, но переправа казалась надёжной. Мицара аккуратно встала на бревно, несколько раз присела, держась за низко опущенные ветви кустов - вниз осыпалось несколько кусочков коры, но "мост" держался. Решившись, Мицара осторожно пошла вперед. Она успела пройти почти половину, когда с брюха бревна вниз посыпалась кора и мелкие ветки, а затем дерево проломилось, и Мицара рухнула вниз вместе с водопадом древесной трухи.
Когда она открыла глаза, то вокруг была темнота. Мицара подумала, что ослепла, но потом заметила, что темнота не однородна - её глаза различали смутные очертания предметов. Просто была ночь, а лунный свет рассеивался, прежде чем достигнуть дна оврага.
Мицара попробовала пошевелиться, и это движение отозвалось болью. Некоторое время она лежала, пока боль не прошла, потом села. Ноги и руки были целы. Правда, на голове появилась огромная шишка, а всё тело покрывали синяки и ссадины, но она могла идти, а это было самое важное.
Ей повезло упасть на кучу перегноя и старой листвы, осыпавшейся в овраг годами с деревьев и кустов, росших наверху. В двух шагах от себя Мицара слышала плеск. Вода бежала по скользким от ила камням, петляя в каменистом русле. Поднявшись на ноги, девочка добрела до ручья и, раздвинув широкую траву, с жадностью наклонилась к воде. Утолив жажду, Мицара решила осмотреть стены оврага, но хотя они и были покрыты выбоинами и неровностями, она поняла, что не сможет взобраться по ним наверх. Оставалось только идти вдоль ручья - ведь когда-нибудь овраг должен был закончиться, или же ей удастся найти место более подходящее для подъёма.
Она пошла вперёд, внимательно выбирая дорогу, чтобы не поскользнуться на влажной траве, длинные тонкие стебли которой оплетали землю. Воздух дышал испарениями, из-за влаги он казался тяжёлым, почти осязаемым. Иногда в темноте загорались жёлтые огоньки светлячков.
Стены оврага поднимались всё выше, постепенно превращая его в ущелье; шершавая поверхность камня блестела под вяжущим светом луны. Потом стены начали расширяться, а голос ручья крепнуть, и вот уже из-под травы пробился чёрный блеск воды. Идти стало легче, и Мицара ускорила шаг.
Неожиданно она ощутила нечто странное, точно тени вокруг зашевелились как живые - она почувствовала Страх, который, казалось, заполнил весь овраг и тянул свои щупальца вверх, за его пределы. Страх стелился по илистому дну, Страх дрожал в тенях на сером камне, и с каждым её шагом он становился всё осязаемее.
Мицара остановилась. Она не могла идти дальше, но и возвращаться казалось глупостью. Тогда, пересилив себя, она сделала ещё один шаг, затем ещё. Держась за стену, словно она могла послужить защитой, Мицара выглянула из-за поворота. Она увидела широкий грот, закрытый сверху нависающей скалой, нутро которого дышало сыростью и гнилостным запахом разлагающегося дерева. Ручей раздавался вширь, заполняя весь грот. Свет луны почти не проникал сюда, но всё же Мицара видела, как в этом влажном сумраке ворочалось что-то живое. Она остановилась, не решаясь сдвинуться с места и гадая, заметило ли её существо, скрывавшееся в недрах грота. И тут она услышала звук - словно некто ударил по воде тряпкой: "Шлёп!". Мицара сжалась, но звук заворожил её, и она не смогла найти в себе силы, чтобы повернуться и побежать. Звук повторился опять: "Шлёп!", и стало ясно, что кто-то приближается к ней, кто-то большой, с трудом передвигающий тяжёлое тело по камням.
Вдруг что-то тёмное упало сверху, и Мицара увидела глаза. Это были красные, круглые, большие глаза, светившиеся всего в нескольких шагах впереди, но они будто преграждали путь тому, кто шлепал и подбирался к ней из темноты. Глаза плавно качнулись к ней, и кто-то мягко сжал её ладонь мохнатой лапкой и потянул прочь. Наваждение пропало, и девочка побежала следом за мохнатым существом, подальше от грота и Страха, схоронившегося там. Она сама дивилась ловкости, с которой прыгала по камням, не падая и не оскальзываясь, потом красноглазый скакнул вверх, не выпуская её руку, и Мицара тоже прыгнула следом за ним, и оказалась наверху, на земле. Рядом с ней стоял зверёк, удивительно похожий на человечка: роста он был почти такого же, как она, но всё его тело покрывала шелковистая шерсть, да и лицо скорее напоминало мордочку лори. У него были цепкие лапки с пятью пальцами, круглые ушки по бокам головы и длинный хвост. Он стоял, полусогнувшись, на задних лапах, и смотрел на девочку своими круглыми глазами.
- Спасибо, - поблагодарила его Мицара, - меня зовут Мицара, а тебя?
Но зверёк ничего не ответил, а продолжал всё так же внимательно смотреть на девочку.
- Поможешь мне выйти из леса? - спросила Мицара. - Я заблудилась.
Зверёк взял её за руку и потянул за собой.
***
Ночь выдалась тёплая и лунная: серый свет заливал поляну перед домом, и в длинных лучах слепого светила плавали сонные пылинки. Иногда на поляне появлялась Пятнышко, которая мышковала в высокой траве. Она замирала, навострив ушки, смотрела на Эбену, сидевшую на крыльце, и снова пропадала. И вдруг она выскочила из травы, оглянулась назад с любопытством, подбежала к Эбене, словно хотела что-то сказать.
- Кто-то пришёл? - спросила Эбена, погладив кошку между ушей. Она смотрела на лес, который внезапно преобразился, как после дождя, ожил. Из леса вышла девочка, которую вёл за руку некто, и похожий, и не похожий на человека, но, сделав два шага, он повернулся и исчез в лесу.
- Приведи её, Пятнышко, - попросила Эбена, легонько подтолкнув кошку. Сервал в несколько прыжков оказался рядом с девочкой. Зверь заурчал и потёрся большой головой о её руки. Мицара погладила кошку, оглянулась. Но ветер шевелил листья на деревьях, и она не могла разглядеть своего провожатого. Тогда она пошла следом за кошкой к домику.
- Здравствуй, милая, - поприветствовала её Эбена.
- Здравствуйте, - ответила Мицара. - А я знаю, кто вы, вы Отшельница, мне про вас рассказывал дедушка.
- Да, это я, - подтвердила Эбена. - А ты откуда же взялась?
- А я заблудилась, - сказала Мицара.
- Это ничего. Завтра из деревни придёт человек, и я попрошу его проводить тебя домой. Но скажи - кто это привёл тебя ко мне?
- Я не знаю, - ответила Мицара. - Может, это был лесной дух? Он спас меня от того, кто прятался в овраге!
- Ты его видела?
- Нет, не совсем, но пока я шла, мне было очень страшно, и вокруг него всё было мертвым. Лесу там было плохо: деревья засыхали, и трава там была жёлтой, не такой, как дальше.
- Расскажи обо всём, что видела.
***
Перепрыгнув на дерево, Ши остановился и немного посидел, не двигаясь и даже не глядя в сторону ущелья. Потом дёрнул большим ухом и пополз по длинной ветке, склонявшейся над оврагом, добравшись почти до самого конца. Ветка слегка прогнулась под его весом. Держась за неё передними и задними лапами, Ши заглянул в чёрную глубину. То, что сидело на дне оврага, почувствовало его и зашевелилось бесшумно, но громоздко, вязко. Деревья вокруг внезапно точно разом вздохнули с протяжным не то стоном, не то скрипом, и вдруг листья начали быстро-быстро съеживаться и с несчастным шелестом опадать на землю, в одну минуту покрыв коричневым сухим покровом пожухлую траву. Ши заметался по ветке, тревожно поводя ушами, его нос быстро шевелился, впитывая запах сухой листвы. Он пробежал ещё немного по ветке вперёд, свесился, расширив глаза, потом побежал к стволу, заметался вверх-вниз. Шелест прекратился, но деревья остались стоять почти голые, страшные, растопырив в небо изогнутые сучья.
То, что сидело в овраге, замерло, настороженно внимая.
Ши спрыгнул на землю и подбежал к краю оврага, заглянул внутрь, снова отбежал в сторону, поднял голову, потом ловко вскарабкался на покалеченный ствол и скрылся в чаще.
***
Близилось время сбора урожая, но люди всё чаще с тревогой поглядывали на небо и на землю. Деревне, приютившейся на краю леса, грозил тёмными глазницами голод. Всходы на полях чахли день ото дня, словно их косила болезнь, словно что-то выжигало стебель изнутри. Полоса мёртвой земли пролегла от самого леса, протянулась к полю, через пастбище. На опушке не осталось ни одного живого дерева - только чёрные, страшные. С каждым днём становилось хуже, полоса ширилась, захватывая всё больше земли, подбираясь ближе к домам. Потом несколько человек, переступивших выжженную полосу, внезапно слегли с лихорадкой, да так и не поднялись больше. "Это Дух Леса..." - Стали шептаться люди, и боязливо озирались через плечо. - "...мстит..."
Пошли с поклоном в красную хижину, стоявшую в стороне от деревни. Белый как лён старик пришёл к полосе, долго стоял, шевеля губами, водил сучковатой палкой над землёй. После он что-то говорил селянам, зло, отрывисто, а люди, тоже со злостью, глядели на лес.
Лес погибал. День за днём, час за часом. А вместе с лесом подступала и гибель деревни: охотники не ходили больше на промысел, и дровосеки боялись вступать под пожухлую сень умерших деревьев, а скот болел, потому что трава на пастбищах становилась горькой отравой. Люди молились о спасении, но земля больше не служила им, и люди проклинали Лес. На тридцатый день в деревню пришла смерть. Первыми начали умирать дети, они переставали есть и пить, и, наконец, поникали как лишённые воды травинки. Когда умер третий, вечером в деревню явилась старуха-отшельница. Она шла, опираясь на чёрный посох, и тяжёлые браслеты звенели на её руках и ногах при каждом шаге. Она остановилась в центре деревни, окруженная крестьянами, шептавшимися у неё за спиной. Из красной хижины пришёл колдун, вошёл в пустой круг, окружавший старуху, затряс лысой головой, стукнул своим посохом о землю.
- Ты не прав. - проговорила Эбена громко, так, что услышали всё. - Ты хоть и стар, но зрение твоё не отличается от зрения младенца, и ты не понимаешь то, что видишь перед собой. Не Лес мстит вам -- сам он нуждается в вашей помощи. Вы думаете, что в чаще обитает Зло, но оно не всегда было там. То, что появилось в нём, есть порождение людское: в чаще поселился демон, чуждый Лесу, и Лес отторгает его, но не может ничего сделать ему. Демон принадлежит миру людей, и одолеть его может только человек.
- Ты говоришь ложь! - ответил колдун. - Ты из леса пришла обманывать нас, заманить в чащу! Лес всегда подстерегал людей, и Дух его следил за нами.
- Вы привыкли видеть враждебным окружающий мир, - возразила Эбена, - а все блага воспринимать не как дар, а как отвоеванный у мира трофей. Но теперь сам мир нуждается в помощи, и если вы не поможете ему, то погибнете и сами.
Сказав так, старуха-отшельница ушла, не оглядываясь, и вернулась в лес.
А люди продолжали умирать, и вот настал день, когда не поднялась утром младшая сестрёнка Мицары, не стала есть, не посмотрела на мать, когда та пришла будить её. Увидев это, Мицара выбежала из дома и бросилась в лес. Она бежала, пока могла, потом шла шагом, по знакомой тропинке, долго, пока не стемнело, шла через лес, стороной обходя бурые проплешины и полосы мёртвой земли. Когда стало совсем темно, так что и дороги-то уже не разобрать, она вышла к широкой поляне с приземистым домиком. Навстречу ей из темноты скакнул большой зверь, обнюхал, ласково потёрся об ноги, чуть не столкнув девочку в траву.
Мазнув её хвостом по ногам, кошка потрусила через поляну, и Мицара последовала за ней.
Дом стоял как пустой: не было слышно звуков, не теплился в окнах свет. Мицара поднялась на крыльцо и, прежде чем войти следом за кошкой, постучала в дверь.
- Входи-входи, дорогая. - послышалось из-за двери.
Мицара вошла. Эбена раздувала угли в очаге, и огонь всполохами выцвечивал её лицо.
- Поздно как ты... - покачала головой женщина.
- Бабушка! - вцепилась в неё Мицара. - Расскажи, как одолеть демона?
Эбена усадила девочку поближе к огню, и сервал свернулся у её ног, замурлыкал ласково, совсем как обычная кошка.
- Чтобы победить демона, нужно достать его душу. - начала рассказывать Эбена. - У человека душа соединена с телом, её не увидеть и не потрогать, но у демонов всё совсем иначе. Когда говорят, что человек потерял свою душу, то значит, он стал демоном. Душа его уменьшается и тяжелеет, перестает быть невесомой и становится видимой для глаз. И эту душу демон хранит пуще всего на свете и держит во рту, чтобы не потерять совсем. Если он откроет рот, то непременно выронит душу.
- И что делать тогда? - спросила Мицара.
- А это уже зависит от каждого человека. - ответила Эбена. - Ты сама должна будешь решить, как поступить. Я не смогу пойти с тобой. - Женщина вздохнула. - Я уже давно стала частью леса, и демон также неподвластен мне, как и Духу-Хранителю. Но то, что ты задумала -- очень опасно.
- Я бы не хотела идти к нему. - ответила Мицара. - Но ведь кроме меня больше некому.
Утром Мицара собралась и ушла в лес. Эбена послала Пятнышко проводить её, чтобы девочка не заблудилась, и чтобы ничего не случилось с ней по дороге. "Как заставить демона открыть рот? - думала Мицара. - Если он хранит душу пуще всего на свете, то что же может заставить его рискнуть своим сокровищем?"
Чем ближе подходила она к оврагу, тем страшнее вокруг становился лес: деревья стояли словно после пожара, покорёженные, безлистые, землю вокруг точно покрыл пепел; не было слышно ни зверей, ни птиц, ни насекомых. Пятнышко жалась к ногам девочки и топорщила мех на загривке.
- Ты права, - сказала ей Мицара, - здесь очень страшное место.
Она привязала веревку, которую дала ей Эбена, к дереву и стала спускаться в овраг. Внизу пахло затхлой плесенью, а ручей на дне совсем исчез, растворившись в грязевых лужах. Мицара сняла башмаки, чтобы легче было пробираться через грязь, и пошла вперед. Как и в первый раз, она чувствовала страх, витавший над оврагом, осязаемый, словно живой. Но вот стены оврага поднялись, превратившись в грот, и Мицара увидела Того Кто Сидит В Овраге. Он тоже заметил её, повернул свое неповоротливое тело, выпучил глаза.
- Я пришла заключить с тобой сделку! - крикнула ему Мицара. - Выслушай меня!
Демон заворочался, посмотрел на девочку без всякого выражения, и она продолжила, подходя ближе.
- Я слышала, что у демонов нет души, так ли это?
И снова демон не сказал ничего.
- Я хочу предложить тебе свою душу, в обмен на то, что ты оставишь лес. - Мицара встала перед демоном, приложив руки к груди. - Моя душа находится в сердце, тебе нужно лишь взять её.
Демон открыл пасть и выпустил длинный язык, который коснулся девочки, но лишь немного, потому что она успела закрыться руками. И когда демон открыл рот, она увидела, как наружу вывалился чёрный камушек, похожий на гальку, и упал ему под ноги. Мицара проскользила по грязи, и быстро схватила камень, пока он не успел утонуть в болотистой жиже. Стоило ей взять камень, как она увидела сущность демона, и всю его жизнь, то, что делал он прежде, то, что делал, став духом; она увидела все его мысли, чувства, увидела всю глубину отвращения, ненависти, злобы, гнева, лжи, но вместе с тем и горечь. И Мицара пожалела его. И камень в её руках затрепетал как живое сердце, и раскрылся, и вспорхнул в небо блестящей бабочкой. С шорохом рассыпался демон, и поднялись над гротом сотни бабочек, огромных, иссиня-чёрных. Они взлетели высоко-высоко, над оврагом, над деревьями, и синим облаком полетели над Лесом.
Мицара смотрела вслед этому облаку, пока в глазах у неё не потемнело, и она не провалилась в забвение.
***
Толстый, изумрудно-зелёный жук с усиками-щёточками карабкался по шершавой коре ветки. Перебирая лапками, он дополз до ответвления, и, встретив это препятствие, замер, шевеля усиками, но через секунду принял решение и стал взбираться на веточку. Через двадцать шажков она закончилась узким листом. Ветер дёргал лист, будто желая сорвать его с черенка.
Жук снова принялся шевелить усами, ощупывая лист, потом его панцирь раскрылся, разделившись на две половинки, под которыми обнаружились белые крылышки - ни дать ни взять, пуховая перина под тяжёлым покрывалом. Загудев, жук поднялся в воздух и полетел. Из тени он вылетел на свет и устремился к строению посреди поляны, описал над ним круг и влетел в окно.
- Жук. - сказала Мицара еле слышно.
Эбена, сидевшая в кресле возле постели, повернула голову и посмотрела на жука, шлепнувшегося прямо на подушку. Прикрыв панцирем нежные крылышки, жук пополз вперед, но сразу остановился, столкнувшись с чем-то для себя непонятным. Он попытался ползти дальше, но только больше запутался в волосах девочки. Мицара протянула руку, освободила жука и посадила на указательный палец. Насекомое замерло, потопталось, щекоча Мицару зазубринками на лепках, потом загудело и взлетело к потолку. Мицара посмотрела на свою поднятую руку, белую как известь, покрытую коричневыми пятнами, похожими на ржавые разводы, и спрятала её под одеяло.
Жук кружил под потолком, пока не устал и не сел на занавески. И пока сгущались сумерки, Мицара смотрела, как он ползал туда-сюда, похожий на зелёный драгоценный камень.
Вечером вокруг дома стали собираться дасуни. Пятнышко заметила их и вернулась в комнату, легла возле кровати. Иногда она начинала шипеть в сторону двери, приподнимая верхнюю губу и обнажая клыки. Эбена встала с кресла, подошла к очагу и развела огонь, потом набрала совком в медный горшок угли, раздула, кинула какую-то траву, от которой по комнате поплыл пряный аромат. Она вынесла горшок на крыльцо и поставила напротив двери. Из кустов на дом смотрели сотни глаз: духи чуяли смерть и шли, влекомые ею. Их было много, они собирались в лесу все то время, пока лес умирал, и теперь, лишённые этой поживы, искали другую.
- Уходите! - закричала на них Эбена, но они только скользили среди листьев, припадали к земле бесшумно, молча.
- Душно! - негромко пожаловалась Мицара.
Эбена вернулась в дом, налила из кувшина воды в кружку, дала девочке напиться. Мицара смотрела в потолок широко открытыми глазами. На сухом горячем лице проступали коричневые пятна с чёрными точками, будто кожа девочки затягивалась кожей демона.
А духи подступали все ближе, крались по поляне, испуганно сжимаясь под ярким лунным светом. Один, длинный, похожий на ногу с огромной ступней, поднялся на крыльцо, но сразу выпучился от страха и ужом сполз в траву, увидев сизый дымок над углями. Другие заглядывали в окна и тоже, ошпариваясь, пропадали. Вытянувшись тонкой нитью, тень поползла вокруг горшка, потянулась к щели под дверью...
Ши спрыгнул в центр поляны. Дасуни застыли, их внимание обратилось к нему. Нос лесного духа быстро задвигался, втягивая запахи, наморщился... и тёмные прыснули прочь.
- Пришёл-таки. - проворчала Эбена, из окна наблюдавшая появления духа. - Что, совсем ничего не можешь для неё сделать?
Ши, конечно, не ответил, просто уселся в центре поляны подобно недвижимому стражу.
- Не можешь. - вздохнула Эбена. - Ну что же, может, так суждено...
Она оглянулась в полутьму комнаты. Мицара лежала на постели под одеялами, её дыхание было ровным - она спала. Сейчас она и сама была похожа на призрака.
Заря медленно поглощала небосвод. Купол небесной сферы светлел, таяли звезды в рассветном рассеянном свете, и на востоке всходило солнце в нежном персиковом румянце. Просыпался лес, раскрывались чашечки дневных цветов, наполняя мир густым, тягучим ароматом.
Эбена подошла к постели, долго стояла, разглядывая белое лицо, потом протянула руку - тяжёлые браслеты глухо звякнули на тонком старушечьем запястье - и накрыла лицо покрывалом.
Солнце вставало над Лесом в сиянии славы и триумфальном пении птиц. Изумрудом и рубином сиял Лес, и в каплях росы отражался ясный свет дневного светила.
Ши бесшумно скользили через лес, как если бы они были две тени, летящие над переплетением ветвей. Перелетая с одного дерева на другое, они цеплялись за ветки, но ни один листик не вздрагивал от их прикосновения. Они шли через Лес, они окликали Лес по имени, и он отвечал им языком ветра и солнца.