"Отче наш, Иже еси на небесах! Да светится имя Твое, да прейдет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наши, якоже и мы оставляем должникам нашим: и не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого. Яко Твое есть Царство и Сила и Слава, Отца и Сына и Святого духа ныне и присно и вовеки веков. Аминь".
Глядя в окно на проплывающие облака, Олсе скороговоркой повторяла молитву. Она лежала под капельницей на высокой больничной койке. От напряжения ее лицо заострилось и покрылось пятнами. Я стоял рядом и беспомощно наблюдал, как убывает физраствор в пробирке. Заметив мое состояние, жена вымучено улыбнулась, пытаясь меня ободрить.
Наконец наступил этот удивительный день - такой долгожданный и одновременно страшный. Звоночек раздался в четыре утра, когда мы, как обычно, работали. Я за мольбертом мазал холст, а Олсе жертвенным агнцем на кровати что-то сосредоточенно записывала в блокнот. Внезапно прервав занятие, она охнула и удивленно сообщила, что у нее, кажется, началось. События завертелись в ускоренном темпе: последние распоряжения, торопливые сборы, гонка на такси по залитому утренним солнцем пустынному городу. Все было как в тумане. В памяти остался лишь голос радиодиктора, предсказавшего, что сегодняшний знак Зодиака - Лев - должен, наконец, представиться обществу. Прислушивающаяся к себе Олсе была явным тому подтверждением. И вот теперь "мы рожали".
Прослушав курс "молодого отца" и получив вместе с дипломом право находиться вместе со своей половинкой, я наивно полагал, что теперь готов ко всему, но когда усилились схватки и роженица закричала в голос, - не выдержал и в панике заметался по пустынным коридорам, с ужасом прислушиваясь к воплям и стонам, доносящимся из соседних комнат. Врачиха, принимающая роды у очередной "мамочки", велела не волноваться. Все, оказывается, шло по плану. Проклиная бездушную "повитуху", я вернулся в палату, где Олсе, кусая от боли руки, просила у Бога и у всех прощения и мужественно пыталась дышать "по системе".
Полностью признав свою вину и мысленно согласившись с любым наказанием, я с ужасом взирал на ее живот, а стонущая предо мной женщина вряд - ли помнила сейчас, что это был плод нашей любви, заранее запланированный и совместно выстраданный.
Мы серьезно отнеслись к поставленной проблеме, своевременно сдав всевозможные анализы и тесты, а я даже решился на унизительную процедуру проверки наличия мужской силы. Девица в белом халате, растерев меня тонким слоем по специальному стеклышку и внимательно изучив под микроскопом, непрофессионально хихикнув, дала положительное заключение. Получив добро, мы усердно занялись прививкой молодого саженца, ставя самые замысловатые эксперименты и с волнением ожидая, когда инь догонит янь...
Олсе в очередной раз закричала. Ее живот жил собственной таинственной жизнью, стучащейся, пинающейся и вырывающейся на свободу. На этот раз врач не заставила себя ждать. Уложив стонущую роженицу в кресло - нечто среднее между троном и электрическим стулом, - она ощупала наш живот и как опытный суфлер стала подсказывать:
У моей девочки от тяжелой работы на лбу выступили капельки пота. Я склонился над ней, обнимая за плечи, стараясь успокоить и показать, что она для меня самая дорогая и желанная. Представление должно было вот-вот начаться. Публика замерла в ожидании выхода главного героя. "Повитуха" белым сугробом нависала над сценой, командуя парадом.
Я подсознательно следовал ее рекомендациям, напрягая и расслабляя мышцы, регулируя дыхание, а в голове истерически билась только одна мысль: скорей бы все кончилось.
- Ребеночек идет хорошо... вдох... тужься... идет великолепно... тужься... хорошо... выдохнула. Пошла... пошла... на пупочек смотрим... идет, идет, хорошо, хорошо...
Олсе кричала, вливаясь в общий хор многочисленных поколений женщин, совершающих незнакомый нам, мужчинам, подвиг, на который обрекла их Природа на вечные времена. Когда показалась солнечная макушка ребенка, я находился почти в предобморочном состоянии.
Вдруг по телу роженицы прошла волна цунами, и прибой выбросил плод в бережные руки "повивальной бабки". Представление состоялось. Зазвучали фанфары, зажглись праздничные огни, грянули аплодисменты. С "галерки" я видел лишь расплывчатое темно-фиолетовое пятно на фоне белого халата, да большие марсианские глаза, очарованно глядящие на этот мир.
- Девочка!
У меня закружилась голова, перехватило дыхание.
Сознание прояснилось, когда акушерка, помогавшая при родах, вдруг засмеялась:
- Смотрите, у нее палец обсмоктан, она его в животе сосала, должно быть, проголодалась за девять месяцев.
Я заглянул ей через плечо. "Аэлита" хлопала длиннющими ресницами синих, как небесные омуты, глаз, показывала всем свой сморщенный пальчик, и хранила загадочное молчание.
Неожиданно подала ревнивый голос Олсе, про которую, на мгновение, все забыли:
- Покажите же наконец, я тоже хочу ее видеть!
Сестричка положила начавшую розоветь новорожденную на многострадальный живот матери. Дочь ткнулась носом в неразработанную еще грудь и требовательно сказала:
- Ма!
Печаталось в газете "Днестр" СП Молдовы "Нистру" 2003г.