- Знаешь, самое главное не выбор, а то, что последует за ним.
Она повернулась к слушателю и мягко положила пальцы на его локоть
- Ведь никто толком не понимает цены своего выбора, но надеется на слепую судьбу. А она вовсе не слепа, наша судьба, она видит нашими глазами и следует по пятам за нашим внутренним голосом.
Женщина замолчала и убрала руку, почувствовав, что собеседник этого хочет.
Зимний день заполнял проём окна серой массой дождя, не оставляя никакой надежды на облегчение.
Они сидели в приёмной врача, и длинная очередь скучающих посетителей говорила о долгом ожидании. Нужно было о чём-то говорить, хотя их знакомство не давало надежды на что-то необыкновенное, давно перейдя в скуку банального собеседования.
Она вздохнула, словно собиралась броситься в ледяную воду, но в последний момент раздумала это делать,
- Впрочем, зачем я говорю, всё равно ты меня не слышишь, наверное, я делаю это для себя?
Он пожал плечами и обеспокоенно посмотрел на ручные часы - время подбиралось к обеду, а врач, очевидно, не собирался его пропускать.
- Ты помнишь картину, висевшую над моим столом в кабинете? - она спросила его, не надеясь на положительный ответ. Но он вспомнил рисунок лошади, выполненный чёрной тушью, с развевающимся по ветру хвостом и выпрямленными в галопе передними ногами. Странно, эта картина притягивала внимание, как магнит и заставляла помнить о себе, несмотря на минимализм художественных средств китайского художника.
- Я нашла похожую на аукционе Christie"s - на том, что был год назад. Она была продана за три четверти миллиона евро. Это перо Сюй Бэйхун, ученика знаменитого
Ци Байши.
Ему ничего не говорили эти имена, но цена картины привлекла внимание.
- Неужели так дорого? И почему бы это - спросил он, не особо волнуясь об ответе. Всё равно это не имело никакого отношения к её картине. Просто не могло иметь какое-то отношение.
- Я думаю, что теперь наступил третий период увлечения китайским искусством, - она говорила, явно думая о чём-то своём, - но нынче им интересуются сами китайцы. Они вообще замкнуты на себя и обращают мало внимания на мнение о них ещё кого-то. Им вполне хватает своих соплеменников для продажи предметов искусства.
- Да, их как муравьёв, - он согласился, с обидой посмотрел на очередь и снова удивился, почему пациентов так много - неужели у всех этих людей тоже рак.
Эти двое сидели рядом, соприкасаясь плечами, чуть вытянув ноги в ещё влажных зимних ботинках, похожих фасоном и разнящихся лишь размером. И сами они были, словно, вылеплены из одинаковой глины - светловолосые и светлоглазые, одного возраста, в одежде, которая не позволяла определить пол носящего. Но на лице женщины лежал словно бы отблеск какого-то решения и мысль о нём придавала её глазам глубину и отчужденность.
- Я сделала запрос экспертам аукциона и послала им фотографии моих картин. Не только лошади, но и других. Тех, что привезла мама из Китая. Ты же знаешь, что мы жили там, пока она преподавала в Пекине.
- И что? - спросил он, вдруг испугавшись самой мысли о возможности какого-то ответа. Он мог изменить всю картину его жизни и, кто знает, удачно ли.
Больше всего он боялся перемен. Налаженная жизнь, удобный диван перед телевизором и несколько электронных игр в которые играл, постоянно проигрывая, - это было всё, чего он ждал от будущего. Его пугала готовность спутницы меняться и менять жизнь вокруг себя, она умела затягивать в водоворот своих действий всех, кто был рядом, а рядом он был всегда. Пожалуй, она была самым крупным неудобством его будней.
- Вчера я получила ответ, которого не ожидала, - сказала женщина, упорно глядя на свои крепко сжатые пальцы, -
Эксперт осмотрел картину и сказал, что это оригинал.
Она легко вздохнула и засунула руки в карманы брюк.
Неожиданно в приёмной прозвучал голос медсестры, вызывающий её в кабинет онколога.
Он остался сидеть в комнате ожидания, немного оглушенным новостью. Болезнь спутницы давно перестала быть трагедией и превратилась в серию утомительных посещений врача и терапевтических кабинетов. Иногда ему казалось, что так было всегда. Он не особо переживал о женщине, куда больше о себе, представляя мир без её существования. Будущие перемены пугали его, как любые другие - хорошие либо плохие. Поэтому мысли о них старательно удалялись из повседневности и заменялись другими - удобными и простыми.
И вдруг новость о картине приобрела иное значение. Он на минуту представил себе возможность получения больших денег и всё, что за этим следовало. Эта удивительная картина заслонила серость зимнего дня и неожиданно принесла ощущение невероятной лёгкости и свободы жизни с которыми он был совершенно не знаком. Будние возможности, пусть и немалые, но, тем не менее, ограниченные, вдруг расширились до горизонта и заблестели красками новых игр с действительностью. О доме, машине, путешествиях он не размышлял, до таких мелочей воображение не хотело опускаться. Но, что же ещё могли предложить ему деньги спутницы, так внезапно и мощно разбудившие его сонное сознание?
И вдруг он понял, что главным в этой истории был выбор и только он один дарил это полное ощущение свободы.
- Я смогу выбирать из того, что может предложить эта fucking жизнь, - подумал он и сладко потянулся, словно возвращаясь из долгого сна.
Женщина стояла рядом и легонько трясла его за плечо.
- Ты что, заснул пока меня не было?
- Да нет, просто размечтался о возможностях, - ответил он, неловко вставая, - Как твои результаты анализов?
- Удовлетворительные, так что жить буду, хоть и недолго, но коротко.
В её словах привычно проскальзывали горячие искорки смеха.
Он внимательно посмотрел на женщину и впервые за всю их совместную жизнь представил ясно и чётко свою жизнь без неё. Без её постоянной материнской опеки, мягких пуховых подушек советов, которыми она обкладывала его, как ёлочную игрушку, без её депрессий и после них её же головокружительных удач в планах. Словом, без всего того, что, собственно, и было их совместной жизнью, где он чувствовал себя защищенным её руками и которому эти руки мешали. Неожиданно для себя он понял, что теперь не боится жизни без неё.
- Неужели это и есть тот выбор, который мне предлагает жизнь? - подумал он, помогая спутнице одеть куртку.
- И что же ты решила с картиной? - изображая равнодушие, спросил он.
- Да ничего особенного, я её продала, а деньги - около миллиона, положила на твой счёт. Теперь ты свободен от меня и моей опеки и можешь делать свой выбор, как тебе заблагорассудится.
И тут он ощутил не лёгкость свободы, от которой сладко ныло тело ещё пару минут назад, а простой животный страх покинутого детёныша.
Женщина повернулась к двери и легко зашагала прочь, не оглядываясь и не приглашая его идти за собой.