Сухобрус Паша
Маленькая смерть на фоне Дега

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
Оценка: 5.93*8  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Лена медленно пошла по коридору. Вот кресло с резными изогнутыми ножками и малиновым сиденьем. Сотни поп протёрли его выпуклость до тонких белых нитей. "Задницы умерли, а кресло стоит" - подумала Лена. Может быть, здесь сидели даже нежные царевны или их фрейлины в шёлковых и бархатных нарядах. Лена тоже опустилась на пружинящее кресло и закрыла глаза, чтобы побыть красивой девушкой с золотыми спиральными локонами, тонкими руками, в чудесном голубом длинном платье и вышитых бисером туфельках.
  To Chris Clover
  
  МАЛЕНЬКАЯ СМЕРТЬ НА ФОНЕ ДЕГА
  
  
  Гм...
  Февральским утром в пять утра с копейками девушка Лена зажгла в своей комнате свет и села в постели. Почесала правую щёку с красными точками свежих укусов. Жёлтая стена общежития в петербургском пригороде была несимметрично испачкана коричневыми мазками, по которым медленно двигались пухлые багровые клопы.

  'Ну всё, собаки!' - Лена нагнулась с кровати к полу за истёртым синим тапком и дважды мазнула им по стенке. Бурых следов на жёлтой поверхности стало больше. Вера, соседка по комнате, сунула нечёсаную голову под выцветшую подушку в цветочек. Лена слезла с кровати, достала из тумбочки такую же растрёпанную, как Вера, красную зубную щётку, оборванный кусок газеты и потащилась в конец тёмного коридора в туалет.
  В небрежно покрашенной дешёвой коричневой краской комнате были зелёный эмалевый умывальник, ржавая труба возле пола, три грязные фаянсовые дыры унитазов в полу. Правая была чище. Девушка села над ней на корточки и стала внимательно читать газетный обрывок. В правом нижнем углу остался кусок текста.
  
   ЭРМИ... 4-10 ФЕВРА... ..ЫСТАВКА РАБОТ ИМПРЕССИОН... ...ЛЛЕКЦИЙ АМЕРИКАНС... МУЗЕ..
  
  
  
  Газету Лена и Вера употребляли вместо туалетной бумаги, поэтому остатки слов были оторваны, скомканы для мягкости и использованы раньше. Сейчас они были в набитой мусором синей пластиковой корзине, которая стояла чуть левее Лениного зада.
   Потом, в её комнате, были гранёный стакан с кипятильником, насыпанный в него плохой чай, и вкусный кусок белого батона с нежным жёлтым сыром "Янтарь". Безупречные симметрия и чистота были в неприбранной комнате только там, куда девчонки не могли дотянуться, - на наружной стороне обклеенного бумажными полосами окна. Там на стекле блестели изящные ледяные папоротниковые листья. Лена попыталась найти дырку между сверкающими белыми ветками, чтоб разглядеть приделанный снаружи термометр. Красный столбик съёжился к цифре -20RC. "А весна будет? " - без надежды спросила у термометра Лена. Как должно быть прекрасно жить там, где всегда-всегда лето, пальмы и горячее солнце. Там нет тяжёлых пальто, мать не кричит, чтоб Лена надела шапку, и не покупает ей некрасивые рейтузы, в которых девочкины нехудые ноги выглядят как у слонихи.

  Злобное зеркало на стене, в расплывчатых пятнах от рук, было, как обычно, в плохом настроении и обозвало девушку уродиной. Лена скорчила ему рожу и отвернулась. Наощупь собрала на затылке неаккуратный рыжий хвост. Тонкая чёрная резинка сделала волосам больно. Назло матери, рейтузы Лена не надела. Натянула старые серые сапоги, почти белую кроличью шапку, бесформенное бежевое пальто - и на улицу.

  Февраль, мороз ё-моё, темнота ещё не проснулась. До железнодорожной станции Лена поехала автобусом, где молча и бездвижно сидели замёрзшие утренние люди. После была электричка с такими же скукоженными от холода и недосыпа пассажирами. Через тридцать две минуты поезд въехал в Питер. Белый свет фонарей делал город большой декорацией: высокие блёклые картоны домов с прямоугольными вырезами чёрных и жёлтых окон были светлее тёмного неба. "Манная каша" Лениных сапог утонула в серо-буром снежном месиве перрона. А теперь через вокзал - мимо статуи Ленина и запертых киосков - на улицу. Бездвижное чёрное небо висело над белым и скользким тротуаром.
  
  ***
  
  Директор художественной школы, где Лена когда-то училась - Пётр Алексеич Козлов - был солидный и хромой мужчина. Он преподавал Историю искусства и очень восхищался работами французских импрессионистов: всё отражается во всём, везде рефлексы, предметы обмениваются цветовыми пятнами, и через них сливаются друг с другом. Так и он любил сливаться с кем-то из девочек, и с Леной тоже, радостно и тесно обнимая шестиклассницу при встрече в вестибюле. Там слева закручивалась вверх красивая чёрная лестница, рядом с которой стояла скульптура голого мужчины.
  Чугунная лестница гудела под быстрыми ногами учеников, а синее пятно Лениного свитера прижималось к Петру Алексеичу. Синие блики играли на сером костюме директора и на белом гипсовом теле обнажённого Дискобола с непонятными шариками между ног.
  
  ***
  Троллейбусная печка жарила Ленины ноги до хриплого объявления: "Дворцовая".
  Огромная, холодная, пустая площадь была обведена фасадами, чья хрестоматийность не позволяла считать их настоящими. Пространство вертикально перечёркивала гигантская колонна.
  У запертой чёрной решётки Зимнего Дворца Лена остановилась, потом оглянулась вокруг, и повернула направо, найти другой, открытый, вход во дворец. Но он тоже не подавал признаков жизни. К действительности его привязывал лишь приколотый к железным воротам белый лист с крупными буквами: "Вход с Дворцовой Набережной".
  Этот лист не был на самом деле стопроцентно белым, - так скучно учил детей Пётр Алексеич, предлагая разложить белизну бумаги на цветовые пятна. Все эти пятна были сейчас беспощадно ледяными. Мороз начал неприятно беспокоить ноги. Лена с трудом пошевелила немеющими в сапогах ступнями. Пальто казалось жёстким и тяжёлым футляром, внутри которого хотелось свернуться калачиком и согреть коленки руками. Было тихо, и только Ленина обувь топтала снег с хрустящим, как квашеная капуста, звуком.
  Ну да, Лена подумала о капусте на зимнем родительском балконе, потому что захотела есть. Дома папа приносил в кухню из балконного шкафа замёрзшую белую капустную нарезку, и перемешивал её с жёлтым подсолнечным маслом и красной клюквой в зелёном, с чёрными сколами, эмалированном тазике.
  Холод торопил девушку. По утоптанному снегу тротуара она обходила гигантское музейное здание. Поскользнулась. Над головой вдруг появились чёрные голые ступни каменных мужчин. Лена неуверенно прошла мимо скульптур. Рождённые под горячим солнцем, неодетые атланты выглядели странно на холодной северной улице.
  Свернула налево. Лаконичная графика белого замёрзшего канала была безупречно обведена чёрной оградой. За лёгкими арками впереди, на фоне вдруг посветлевшего неба, светился выход к ровному белому пространству Невы.
  О, здесь были люди: за аркой Лена опять повернула влево и увидела толпу. Мелко шагая, чтобы не поскользнуться, девушка подошла к хвосту длинной очереди.
  - А кто последний?
  Бородатый мужчина в чёрной куртке ткнул указательным пальцем в свою широкую грудь, потом перевёл его в сторону вероятного источника очереди. Там составляли список. Вдоль людской вереницы Лена прошла вперёд. Под морозным ветром с реки очередь тихо шевелилась, переступала ногами, руки в перчатках и варежках тёрли щёки и уши.
  Цепь ожидающих открытия мужчин и женщин утолщалась возле музейного входа. За спинами первостоящих фрагментами виднелся рекламный щит: между шубами и пальто дрожали от холода мятые голубые юбки дегавских балерин и их голые ножки, наступающие на кусочки слов с бумажки в туалете:
  "...аж...выставка работ импрессионистов из коллекции американс..."
  
  ***
  Уже семь пятнадцать утра. А впускать посетителей начнут, кажется, в десять. Холодное солнце неохотно открывало глаза, и вокруг Лены постепенно высветлялась набережная. Тело под одеждой покрылось твёрдыми колючими пупырышками. Пальцы ног и мочки ушей Лена уже не чувствовала.
  Где-то через час за Невой сверкнула под невыспавшимся солнцем золотая палочка Петропавловки, а здания на другом берегу нарисовались игрушечно и чётко, как в детской сказочной книжке.
  Тридцать лет назад Ленин отец учился в университете на том, противоположном, берегу Невы, и часто рассказывал о своей любимой студенческой забаве: "Люди обожают очереди. Вот представь: идём мы втроём с приятелями, пристраиваемся к обычной, без окон и дверей, стене друг за дружкой, - и за нами все прохожие сразу в большу-у-ю очередь становятся. Даже не спрашивали, за чем стоим." Папа учился сразу на журналистике и экономическом, по ночам работал в порту грузчиком, а в торжественные дни по очереди с приятелями надевал под пиджак белые манжеты и передок сорочки с воротником, чтобы не тратиться на белую рубашку.
  Лена оставила сегодня тёплые рейтузы дома специально - она не хотела выглядеть совсем некрасивой. На ней было простое тонкое бельё, капроновые колготки с зацепками и парой дырок - под сапогами не видно, джинсовая юбка до колен, короткий серый свитерок с севшими почти до локтей после стирки рукавами, полинявшая белая кроличья шапка с залысинами по нижнему краю, и неудобное пальто, которое почти не грело. Лена зябко передёрнула плечами и поправила сползавшую с плеча чёрную сумку. Обычно в ней легко помещались тетради с конспектами и булка хлеба. А изредка - если дорога мимо овощного - полиэтиленовый пакет с картошкой.
  "Ну, чё тебе ещё?" - агрессивно спрашивала грязная продавщица.
  "Э-э.... полкило яблок, будьте добры. Извините, пожалуйста."
  После восьми утра по дороге между очередью и бугристым невским льдом всё чаще проносились машины. Люди вокруг подпрыгивали и хлопали руками. Всем было холодно, а двери в музей не открывались. Лена уже не чувствовала коленок, пальцами рук и ног шевелить было трудно и больно, мочки ушей горели, а кожа на лице противно высохла и натянулась.
  
  ***
  Уезжая учиться из своего маленького города в Питер, Лена часто повторяла, что каждый день будет ходить в музеи и театры. Сначала она навещала музеи по списку из маленького голубого путеводителя для туристов, будила по утрам Веру и уговаривала её тоже пойти. Лена посмотрела по разу почти всё, кроме экспозиции "Ленин в шалаше". В её городе, в приёмной у зубного врача, макет этого шалаша, сделанный из пучка соломы и веточек, стоял в стеклянной коробке на столе. Ждать врача приходилось часами, поэтому у Лены было достаточно времени очень хорошо рассмотреть шалаш.
  Через пару месяцев, конечно, ходить по музеям стало некогда - лекции, библиотека, а общага была далеко за городом.
  
  ***
  Бородатый дядечка раздражённо крутился вокруг своей оси, притопывая блестящими и, наверное, тоже холодными, ботинками. Рядом женщина с густой тёмной чёлкой под огромной меховой шапкой, в малиновой дублёнке, энергично выстукивала на жёлтой стене рукой в чёрной кожаной перчатке неслышный ритм.
  - А вы чего это музей трогаете, я не понял? - агрессивно спросил её бородач. Дама вздрогнула и убрала руку:
  - Вы чё, мужчина, ненормальный? Это же улица, здесь можно! - возмущённо сказала она.
  - Успокойтесь, и не стыдно базарить в таком месте? - откликнулась очередь. - "Брось", "нефиг шуметь", "стой спокойно", "дуй отсюда, если не нравится" - раздавалось вокруг.
  "Повезло им. Ругаться теплее, чем не ругаться", - подумала Лена.
  - Не, ну почему здесь все всё трогают? - громко продолжил бородатый. - Оно же портится, осыпается. Сотни лет все всё руками лапают - какие памятники это выдержат?
  Люди в очереди отвернулись. Всем было ясно, что человек сумасшедший.
  Окружающие аккуратно отодвигались от бородатого. Лена не стала - ледяной воздух заморозил её почти до неподвижности. Дядька обернулся к Лене и спросил:
  - А ты, дура, какого хера пришла сюда? Музей посмотреть? Так приходи в нормальное время, когда без очереди. Оделась бы хоть нормально, сдохнешь щас со своими голыми коленями.
  - Я импрессионистов хочу, - треснувшими от мороза губами выговорила Лена. Ей и правда было ужасно холодно. "Шалун уж заморозил пальчик", - учили они в школе. Лена не чувствовала у себя ни единого.

  Слева в стене была заманчивая коричневая дверь под большим козырьком. "Если открыто, погреюсь немножко", - Лена попробовала потянуть на себя тяжёлую створку. Дверь открылась, Лена зашла в небольшой тамбур с пятью серыми мраморными ступенями, которые вели к следующему входу - большой зелёной двери. Было сказочно тепло.
  Минут пять Лена стояла возле лестницы неподвижно. Она продолжала дрожать, хотя кожа лица немного помягчела, а скукоженные холодом плечи расслабились. Оттаивать было больнее, чем замерзать. Чуть согревшись, девушка поднялась по ступеням к зелёной двери. Она тоже была не заперта. За ней лестница продолжалась, но ступени превратились в белые, широкие, и были покрыты красной ковровой дорожкой. Лестница торжественно вела к площадке с огромным зеркалом в золотой раме. Лена не решилась пойти по красным ступенькам и посмотрела вправо. Туда уходил длинный зелёный коридор. Вдоль стен стояли гобеленовые кресла и диваны из фильмов про дореволюционную жизнь. Тихо. Людей нигде нет.
  Девушка медленно пошла по коридору. Вот кресло с резными изогнутыми ножками и малиновым сиденьем. Сотни поп протёрли его выпуклость до тонких белых нитей. "Задницы умерли, а кресло стоит" - подумала Лена. Может быть, здесь сидели даже нежные царевны или их фрейлины в шёлковых и бархатных нарядах. Лена тоже опустилась на пружинящее кресло и закрыла глаза, чтобы побыть красивой девушкой с золотыми спиральными локонами, тонкими руками, в чудесном голубом длинном платье и вышитых бисером туфельках.

  Она стянула с себя тесную шапку: тонкие рыжие волосы распушились с тихим электрическим треском. Потом сняла сапоги, аккуратно поставила их рядом, и минуты две шевелила пальцами ног. Получалось медленно и больно.
  Тем не менее, здесь было тепло. Лену слегка разморило. Пятнистые импрессионисты, голубые балерины, белый снег и тёмная дрожащая очередь остались в холодном мире за зелёной и коричневой дверями. На полу послышалось шебуршанье: рядом, возле полинявшей золоченой ножки полосатого дивана, крутилась толстая серая крыса.
  - Аа-а, - тонким голосом сказала девушка, и приподняла ноги. Крыса взглянула на Лену, подпрыгнула, ухватившись коготками за обивку дивана, и быстро залезла на жёлто-зелёную ткань.
  - Ты чё делаешь, гадина? Пошла отсюда! - Лена запустила в крысу сапогом. Твёрдая каучуковая подошва огрела зверька по голове. Крыса взвизгнула, чуть отбежала, но осталась на диване.
  - Вы кто такая? - спросил возмущенный женский голос. - Вас кто сюда пустил?
  Лена перевела глаза с игнорирующей её крысы на немолодую женщину в тёмной юбке, жёлтом свитере и разношенных коричневых сапогах. У дамы был неаккуратно намазанный оранжевой помадой рот.
   - На этой мебели нельзя сидеть!
  - Я тут в очереди... на выставку... немного грелась... Там холодно сегодня. Простите пожалуйста.
  - И обувь, обувь грязная на диване! Это музейный экспонат, его можно трогать только в перчатках! Я позвоню в милицию!
  Лена испугалась. Соскочив на пол, она засунула ногу в левый сапог. Правый лежал на диване рядом с нюхавшей его крысой. - Я боюсь его взять, извините, - тихо сказала девушка.
  - Брысь, дура - мельком и равнодушно служительница взглянула на крысу, и скинула Ленин сапог на пол.
  - Спасибо вам большое, - тихо поблагодарила девушка, дотягиваясь до упавшей обуви. Крыса и служительница нетерпеливо смотрели, как красная от стыда Лена застегивает молнию на ободранных серых сапогах, надевает шапку и с трудом засовывает пуговицы пальто в петли.
  - Хоть бы красивая была - ни рожи, ни кожи - сказала ей женщина, следуя за девушкой к выходу.
  - Извините пожалуйста - еще раз сказала Лена.
  Тётка с оранжевыми губами захлопнула за девушкой обе двери. Очередь обернулась на появившуюся на улице девушку.

  - Ты особенная, что ли? Все, значит, мёрзнуть должны, а она внутри в комфорте сидеть будет! У нас все равны! - звучал из очереди голос. Лене было стыдно и снова холодно. Сумасшедший дядька вёл себя прилично и смотрел на мёрзнущую девушку с сочувствием. Ледяное голубое небо занимало все больше места, хотя казалось, что расти ему уже некуда.

   Женщина в бежевой шубе охнула, плюхнулась задом в сугроб, расстегнула латунные молнии на сапогах, сняла их и стянула с ног розовые шерстяные носки. Растирая ступни в бежевых, порванных на мысках, колготках, она бормотала: "Я больше так не могу. Я не могу. Я совсем их не чувствую, я их отморозила". Высокий парень в мохнатой шапке присел рядом на корточки, и стал помогать женщине тереть ноги. Из-под его рук на колготках растекались, как ручейки, всё новые и новые стрелки. "Спасибочки вам, молодой человек, спасибочки. Тока ы-ы-ы, я всё равно их не чувствую", - повторяла женщина. "Скорую, наверное, надо", - заговорили в очереди. Кто-то побежал вперёд, к входу, и застучал в музейную дверь. Отворивший её неприветливый служитель выслушал бестолковые объяснения и скрылся. Тётке под зад сунули валявшуюся у дороги грязную картонку. Пострадавшая продолжала громко стонать, одновременно крутя вокруг головой и рассматривая народ. Через полчаса подъехала "скорая", врач снял с рук перчатки, потрогал тётины ноги и вместе с водителем поднял грузную женщину в машину. Лена позавидовала всем троим, потому что в "скорой" было тепло. Она по-прежнему думала о еде, представляя себе теперь белый кружок манной каши с жёлтой каплей растопленного масла посредине, и пару розовых горячих сосисок с зеленоватой горчицей. Пойти искать кафе Лена боялась - а вдруг потеряет место в очереди?

  Все в мире изменилось в десять тридцать - сначала наступила тишина, ожидающие тоже затаили дыхание. Потом все загудели - музей, наконец, открыли. Кого-то уже туда впустили, и Лена ободрилась. Сняла варежки, дула на руки и говорила себе, что чем дольше чего-то ждёшь, тем быстрее это происходит. Слева в снегу у стены лежал трупик замерзшей серой вороны. "Вот бедная, не дождалась", - подумала Лена. Она сняла зачем-то левую варежку, и сделала, наконец, долгожданный шаг вперёд. Вдруг поскользнулась, упав возле железной мусорной урны рядом с оранжевым конфетным фантиком и зелёным бутылочным горлышком. Рукой без варежки задела осколок зелёного стекла. Она не почувствовала боль сразу, только увидела, что красные капли медленно капают с пальцев на сверкающий белый снег, легко проваливаясь вглубь. Ойкнув, девушка поднялась на ноги, шаря здоровой рукой в сумке в поисках носового платка.

  Кто-то предположил, что в музее может быть аптечка. Закричали всё тому же служителю, который теперь стоял возле музейной двери. Тот ответил, что ему все уже надоели, из-за них он должен мучиться на холоде, аптечки нет, а в музей Лене без очереди, конечно, войти не позволят. И с очередью тоже, "потому что она всё там перемажет своей кровью". Лена обернула руку носовым платком, сунула её в варежку, и спрятала руку за спину.
  - Вы меня вообще никогда не пустите? Я ж целую очередь..." - растерянно спросила она.
  Служитель покачал головой и отвернулся. Девушка заплакала.

  - Ну чего ты? - спросил ненормальный дядька. В другой день придешь, делов-то... Хочешь, насмешу? Я дочке - маленькая она еще была, но про деньги понимала - однажды объяснял про Ван Гога. Приходим в музей, показываю ей картину, и говорю: "Видишь, этот портрет стоит миллион". После мы в сувенирный магазин там спустились, а у них репродукции продают. И там доча тыкает мне в репродукцию той картины, и спрашивает: "А почему ты мне, папа, неправду говорил, что её продают за миллион, если тут двадцать рублей написано?"
  Лене было несмешно.
  - Слушай, - сказал бородатый, - если тебя не пустят, я придумал, как тебе картины показать. Про перископ учила в школе? - он вытащил из кармана маленькое зеркальце с отбитым уголком, - А у тебя такое есть?
  - Ага, - ответила Лена. Здоровой рукой она нашарила в сумке пудреницу.
  - Смотри, когда там наверху буду, я своим зеркалом стану тебе отражения через окно передавать.
  Бородатый перевёл Лену через дорогу к парапету у реки, и поставил её напротив дворца.
  - Выставка вон за теми окнами. Если не впустят, возвращайся сюда, стой и лови зеркальцем картинки.
  Их очередь, наконец-то, приблизилась к музейному входу. Лена так обрадовалась, что не думала больше про холод. Бородатый зашёл внутрь, а на Лену служитель у входа рявкнул: "Я же сказал тебе идти отсюда!" Она снова его упрашивала, говорила, что кровь на руке давно засохла, и она ничего не запачкает. Служитель отодвинул её, и глядя в другую сторону, повторял: "Следующий, следующий".
  Люди равнодушно проходили мимо.

  Лена отошла к парапету и открыла синюю пудреницу. Протерев варежкой зеркальце, она осторожно поворачивала его, пытаясь ухватить обещанный чокнутым дядькой луч с третьего этажа. В зеркале мешались тёмное пятно толпы возле музея, его стена, слепящий снег, небо, блики окон, отражавших противоположный невский берег. И потом... угол золоченой рамы, пёстрый веер коротких мазков, солнце - то ли настоящее, то ли телеграфированное дядечкой с картины. Синее море, раздуваемые тёплым ветром паруса и платья, румяные яблоки, туземки в ярких тряпках, хоровод маленьких девочек, рыжие волосы женщины возле зелёного поезда, изумрудная башенка Кунсткамеры, золотой шпиль Петропавловки, большие жёлтые цветы, снова фрагмент резной рамы, чья-то бежевая спина, полностью занявшая поверхность зеркала. Потом опять ничего не ловилось, кроме наполненных отраженной голубизной окон, скульптур на крыше, измятых балеринских юбок на афише у крыльца, и неба.
  Рана на руке и правда уже не кровоточила - наверное, кровь замерзла. Но снова проситься в музей, повторяя Пушкинскую фразу: "Осмеливаюсь вновь беспокоить Вас покорнейшею просьбою: о дозволении мне рассмотреть находящуюся в Эрмитаже..." она не решилась, да и фразы этой не знала.
  Лена обернулась в сторону Дворцового моста, чтоб идти к троллейбусу, вернуться на вокзал, но ноги её не послушались.
  
   ***
   Когда директор художественной школы Петр Алексеич подходил к ученическому мольберту, он разглядывал нарисованный зелёный летний луг, потом смешивал на куске картона белый цвет с синим, зачёрпывал эту краску мокрой коричневой кистью, и клал крупные мазки поверх зелени. "Ну как же ты не видишь, что трава отражает небо?" - спрашивал он, нежно разглядывая повисшие на зелёных стеблях голубые пятна.

  Лена видела сейчас эти небесные рефлексы повсюду - на аккуратных голых деревьях вдоль Невы, в оконных проёмах, на лепнине музея, в чёрной бороде у наклонившегося к ней сумасшедшего дядечки: "Ну как, разглядела что? Ничего там особенного. Картины как картины. По телевизору ещё посмотришь."

  Лена молчала, чувствуя облегчение, потому что, наконец вдруг, стало тепло, хоть шевелить она ничем не могла, да вроде и не было у неё уже ничего - ни лица, ни рук, ни ног. "Тепло ль тебе, девица, тепло ль тебе, милая?" - стал ей уже чудиться голос из детской сказки. "Тепло, Морозко" - пробормотала она.
  - У тебя глаза... зелёные были, - а щас синие... небо, что ли, так отражается? А ты чё молчишь?

  На афише возле входа голубели юбки балерин. В окнах рядом блестело отражение противоположного берега с кусочком этого. Мосты, небо, лёд, машины, Петропавловка. Собравшиеся возле толстой черты парапета люди смотрели вниз на снег. Женщина в очках и белой стёганной куртке отогнула на запястье рукав, сдвинула манжету пушистой серой варежки и посмотрела на часы. Было без десяти двенадцать. И очень холодно. [] 2002-2025
Оценка: 5.93*8  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"