Аннотация: Немного размышлений о совести. Не без штампов.
Вот так: он уже ушел, а в горле холодно и колко, и весь мир как в тумане. Будто зима только что спустилась в черном плаще. Сошла по ступеням подъезда, тронула парня за плечо, сказала несколько слов. Стас воспринял это, будто так и надо.
Ничего подозрительного. Уставший со школы, он открыл дверь и зашел в квартиру.
Что было? Почему, как, зачем? Он с трудом вспоминал, что вообще произошло. Одно знал точно. Ночью, именно этой, ибо она ничем не отличается от других, он захочет прогуляться. Если настроение станет плохим, нужно будет развеяться, если хорошим - насладиться прогулкой.
Только одно: об этом не стоит никому знать. Голос в голове звучал тихо, настойчиво, он звал, втолковывал, соблазнял. Этому голосу нельзя не доверять. "Все будет хорошо", говорил он, и Стас верил. По-другому и быть не могло.
На секунду парень почувствовал: кто-то снова касается его, шепчет, незнакомая рука скользит по плечу, заставляя легкие содрогаться от волнения, и оставляет его среди зимы, в голых стенах подъезда, одного, с ощущением гадкой мерзлой пустоты, в холодном поту.
И - снова дома. Даже в памяти сложно переживать один и тот же момент с потрясающей ясностью. А когда эта ясность забывается, нет, зарывается глубоко в подсознание, да так, что и не вспомнишь, о чем думал секунду назад, не остается и намека о пережитом, только... только ощущение постоянной тревоги.
Весь день Стас провел как на ножах. Ученик выпускного класса, он не мог даже сесть и сделать уроки нормально, чего, собственно, не очень-то хотел. Смотрел телевизор с ощущением незавершенности, подобно духу, не в силах обрести покой, не выполнив своего земного предназначения.
На экране тоже не за что было зацепиться. Одно время он пытался посмотреть сериал, не мог сосредоточиться и с раздражением отбрасывал пульт. Он ходил на кухню, по десять раз вертел в руках записку от матери, разогрел ту самую еду, в той самой микроволновке, обжег язык, перегрев пищу. В конце концов, уселся за компьютер.
Соврал про уроки, когда вернулась мать, затем снова - на ту же тему - отцу. Вечером были звонки друзьям, приятелям, с предложением прогуляться, с одинаковым неуспехом. Напряжение росло, уши почти не слышали шепот, тот самый, холодный, теплый, соблазнительный, но подсознание - само себе - прокручивало, будто старую магнитофонную запись, этот голос до сотни раз в минуту.
И, влекомый на улицу, Стас не решался выйти до назначенного времени; будто кто-то - или он сам - сдерживало его, дожидаясь нужного часа. До того, как понял, что час - или Час - наступил, ученик отправился в постель. Его тревога направилась по нужному руслу, показав дорогу - через входную дверь - к счастью. И эта дорога должна быть пройдена прямо сейчас, или червь любопытства, нервозности, страха - съест его прямо в постели, за ночь.
Парень напялил джинсы, одел - поверх кофты - кожаную куртку (на дворе, вопреки зимнему настроению - поздняя осень). Одев старые - которые не жалко - кроссовки, Стас перед выходом взглянул на часы. Было двенадцать сорок пять.
Все равно. Улыбнувшись зеркалу в прихожей, парень шагнул за дверь, в подъезд с которого все началось.
Подъезд, потом двор, широкая улица, ветер, сметающий оборванные листья, ночной холод. Даже автомобили в это время спят в гаражах, под окнами, оставленные где попало мерзнуть, ждать пока нерадивый хозяин включит печь поутру: самому согреться. О да, автомобили сегодня оживали.
Брел, сам не зная куда, не зная толком - зачем, машинально, будто сыпет сахар в чай, спросонья или отворачивает голову, пока его друга мучают недалекие одноклассники, потом снова поворачивается, только все закончится, и уже - как ни бывало - общается, усердно игнорируя его страдания.
"Да козлы они все", вертится на языке, но даже это приелось. Всплывает в голове, мелькает зеленым неоном и исчезает, так и невысказанное.
Нельзя привыкнуть, говорите? Остаться в стороне? Когда так: день за днем, возможно, это вызывает меньше угрызений совести. Иногда, после особо изощренной пытки, они просыпаются, грызут, но разбиваются о рассудительную трусость.
Подняв воротник куртки, будто занятый делами взрослый, он затормозил на автобусной остановке, достал из внутреннего кармана сигарету и закурил, будто дожидался автобуса. Он сам не знал зачем, - и что к нему придет, в час-то ночи?! Тем не менее...
Минут через пять деревья сквера напротив осветило блекло-желтое пятно. Оно становилось ярче, отчетливее и за поворотом послышался звук работы мотора. Виновник, все же, появился несколько неожиданно.
На перекрестке возник продукт Павловского автомобильного завода: средних размеров автобус, прямоугольный, круглых фар, отбивающих у тьмы необходимое водителю пространство, с синими полосами вдоль корпуса. Внутри горел свет, и не было видно и единого пассажира в этот час. Сами сиденья - Стас не сразу заметил - были расположены несколько... странно.
Автобус подъехал к остановке, дверь - по заказу - раскрылась у лица парня и только теперь, замерзшими пальцами отнимая от губ сигарету, он взглянул на водителя и замер.
Из глубин подсознания выскочила недавняя встреча в подъезде, черный плащ, зима. Теперь это все дополняло уверенное лицо с холодной ухмылкой, темные короткие волосы и карие - а может, отдающие краснотой зрачков? - глаза. Подсознание встрепенулось на миг, уложило в мозаику еще один недостающий кусок и вселило в своего обладателя ощущение покоя.
Так и надо.
Его место здесь.
Малая доля разума - здравый смысл? - давно оставила попытки привести организм в чувство; если парень умрет сегодня, - эта доля с прискорбием признала наблюдение, - он умрет с ощущением покоя.
Стас выбросил сигарету и шагнул внутрь. Понятно, что было не так. Сиденья в салоне располагались кругом, а в центре, на небольших рельсах покоился открытый гроб. Он был пуст.
- Расправь занавески, - попросил водитель; просьба - такая будничная, а парню настолько спокойно, что он без промедления все выполнил. Передвигаясь от шторы к шторе, он закрывал невольным наблюдателям (кои могли попасться) обзор снаружи, и даже испытывал удовольствие от усилий, прилагаемых, чтобы занавеси двигались свободнее. Покончив с одной стороной, он, переступив гроб, принялся за другую.
Гроб занял мысли. Он был открыт, и все в нем: подушка, белая простыня, - казалось таким свежим и желанным, и хотелось, закончив труд, прилечь, прямо там, посреди неизвестности, в прохладном, не ведающем отопления салоне. Уснуть. От необычности ситуации Стасом овладело какое-то волнующее возбуждение.
Водитель велел занять место рядом.
Послушный, Стас присел у окна, на единственное сиденье, кроме рулевого, смотрящее вперед. Брюнет посмотрел на него и сказал:
- Пристегнись, будь добр, - и улыбнулся. Кожа его казалась рыхлой, бледной, а ямочки на щеках выглядели такими бесстыдно телесными, что хотелось отвести глаза.
Возможно, свет предательски играл с воображением в этом салоне, но глаза водителя, зрачки, радужки, казались совсем красными, сверхъестественными; будто два красных гиганта, проделав дыры в пространстве, смотрят на тебя из этих глаз.
Стас пристегнулся. Водитель повернул ключ зажигания (до сих пор школьник слушал только порывы ветра за окном), автобус задрожал, завибрировал и секунду спустя тронулся.
Что-то пошло не так. Стасу упорно хотелось в гроб; теперь к желанию расслабиться примешивались порывы закрыться от мира, мира неведомого, в который он вступил, сам не знал когда, - и по которому теперь развеивал ночь в ПАЗе-катафалке. Школьник страстно желал занять гроб и знал, что не может, и теперь уже начинал бояться свой эскорт, ибо тот, по смутным подозрениям, обладал над парнем властью куда большей, чем он сам.
Неслись - скорее тащились - по городу, а когда, через время, этот самоуверенный брюнет опустил стекло, школьнику стало совсем не по себе. Ночная прохлада осени не похожа на летнюю, когда кажется: тебя погрузили в теплое молоко; это холод, морозящий щеки, от него немеют пальцы, стучат зубы и, как ветхая конструкция на ветру, ходит ходуном все тело.
- Я соскучился по этой прохладе, - проговорил, не скрывая ухмылки, граничащей с издевкой, брюнет. Стас вжался в еще холодное сиденье. Руками щупал холодный, свежий дерматин обшивки.
Они сделали еще несколько поворотов, минуя квартал за кварталом, и выехали почти на окраину. Вдоль дороги стояли нагие платаны, со светлыми пятнами отпавшей коры на стволах. Дорога была заметена листьями, склизкими, гниющими, более всех остальных, виденных Стасом на пути. Если раньше попадались одна-две машины, уходящие в ночь так же быстро, с жужжанием, то здесь было пустынно. Как и пустынно, совершенно точно Стас мог сказать, что не увидит здесь ни одной "встречки". Даже фонари светили через один, два, а то и три. В свете фар виделись только бесконечно желтый ковер, с редкими серыми прогалинами, да стена пятнистых стволов, огороженных сравнительно высокой изгородью. Зачем? Не понятно.
Через минуту после поворота в очередной "коридор", фары выхватили одинокую фигуру, плотную, в грязно-бежевом костюме, шляпе, и с чемоданом. Фигура не обернулась, и ПАЗ замедлил ход, словно ожидая действий прохожего. Тот, вроде, занервничал и прибавил шаг. Однако смелости побежать так и не хватило. Да и - мало ли - вдруг он не хотел показаться глупым водителю автобуса, который поздно возвращался с работы.
Стаса, однако, охватило ощущение, похожее на инстинкт охотника, с безошибочной точностью отбирающего себе жертву. Только охотником Стас не был. Вернее, охотником был не он.
В глазах водителя, в его отражении на лобовом стекле, светился азарт убийцы. Он еще сильнее притормозил, выпустив несчастного из света фар. Словно почуяв того, переходящего дорогу, чтобы попасть домой, надавил на газ, снова поймал в объективы фар жертву и съехал с полосы, настигая нелепого толстяка уже на противоположной обочине.
От глухого удара Стас дернулся в сидении. Если бы не ремень, как знать, может, он ударился бы головой о стекло. На лице водителя (того тоже "потрясло") красовался только хищный оскал. Он проехал до ближайшего поворота, в несколько заходов сумел развернуть автобус и вернулся на дикую аллею, где только что совершил преступление. Полоса со сбитым прохожим уже не была встречной, и по лицу эскорта парень сделал однозначные выводы о его намерениях.
Фары снова поймали фигуру, та теперь лежала, почти бездыханная и водитель, обрадовавшись еще больше, увеличил скорость. Весь удар пришелся под колесо со стороны парня и тот подскочил в кресле, как если бы авто налетело на бугор.
Водитель резко зажал тормоза. Стаса снова толкнуло вперед, и ремень вновь удержал от удара. Металлический визг был первым звуком, различимым снаружи, помимо завывания ветра. Жертва даже не пыталась кричать, спасаясь, и Стас лишь теперь осознал это. Впрочем, все происходящее стало напоминать дурной сон, а потому и верилось в действительность с трудом.
Водитель нажал кнопку, открылась дверь для пассажиров, сам он открыл свою и соскочил на асфальт, усыпанный гнилью листьев.
- Ты должен помочь, - сообщил брюнет, доверительно глядя на Стаса. Этим глазам-звездам невозможно было отказать. Школьник отстегнул ремень, перескочил ступеньки и оказался среди осеннего холода.
Он невольно поежился, после чего стал наблюдать за спутником: в голове парня вертелись лишь догадки по поводу дальнейших действий. Догадки оказались едва ли неверными. С неизменной ухмылкой на лице, - в отсветах фонаря ее легко было разглядеть, - водитель подошел к телу. Попинав его, из какого-то садистского чувства "приличия", брюнет присел и повернул жертву лицом от асфальта.
Мужчина, бездыханный, потерявший сознание, видимо в последнюю секунду - словно это могло спасти - уцепился за кейс, и даже теперь не в силах был отнять пальцев от ручки.
- Ну, пусть будет, - сказал красноглазый. Он взглянул на пассажира, тот еще сторожил выход, и позвал его кивком головы. Свет фонаря за спиной делал фигуру водителя какой-то гладкой, восковой, неестественной: будто статуи музея ожили на глазах. Мужичок, пару минут как сбитый, напротив, казался неестественно живым, хотя множество костей были явно переломаны, и смерть, если уже не наступила, наступит в ближайшее время. Лицо было покрыто потом, из носа струйкой стекала кровь, на брюках ниже колен так же чернело пятно. Шляпа скатилась с головы, жиденькие седые волосы торчали на макушке и скатывались на лоб.
Стас подошел, а брюнет в это время отодвинулся немного влево и взял полумертвого человека за ноги.
- Бери за руки, - сказал он, - занесем, пожалуй. Того стоит.
Стас без возражений ухватил жертву автобуса за запястья, отметив поразительное нежелание последней расставаться с кейсом. Зато хоть шляпа, как ей, наверное, полагается, валялась, ненужная, в стороне.
Послышался хруст, будто человек разминает кости, когда двое, наконец, подняли тело. Они волокли его очень близко к земле, Стасу труп (полутруп?) казался невыносимо тяжелым. Водитель же не выдавал своего напряжения, если таковое испытывал.
То и дело постукивая изувеченной ношей о ступеньки (на последней безвольная голова зацепилась о край и Стас подумал, что шею совсем вырвет, но обошлось), соучастники заволокли свою жертву в салон. Дальше инициативу взял водитель.
Захватив тело под мышки, последний медленно, но уверенно заволок его в гроб. Странная штука приключилась с воображением при виде сцены: показалось, будто сбитый поправляет свое положение, для большего удобства в гробу. Однако же, брюнет сам закинул ему руки, скрестив, как подобает, в районе груди. Тонкий чемоданчик служил при этом как бы щитом для брюха. Только зачем прикрывать мертвое тело? Брюнет даже не потрудился задернуть над нижней частью покрывало.
Он перелез на сиденье, закрыл пассажирскую дверь салона и предложил школьнику занять место. Тот отвлекся от созерцания еще красного, невесть, почему мокрого от пота человечка и поспешил выполнить указания. Двигатель с легким тарахтением снова дал о себе знать и автобус уже мчался, нет, все же плелся, размеренно и тихо, уже по обратной дороге, минуя улочки и кварталы.
Они даже не выбрались из коридора платанов, когда Стас ощутил смелость заговорить.
- Что... - он с усилием глотнул, только сейчас заметил, как в горле ссохлось за время молчания. Не удовлетворившись одним этим действием, он прочистил горло. - Что это было?
- Что? - переспросил, недоумевая, брюнет. Не скрывая ухмылки, он покосился на соседа. Красные радужки вокруг более красных, сворачивающихся в червоточину зрачков, приподнятая бровь - все выглядело так, будто водитель жаждет узнать предмет обсуждения. Жаждет, ибо сам не понимает, о чем говорить.
Рот, пасть его, разинутая и влажная, издевалась над парнем.
- Ну, - он сглотнул еще раз. В горле кололо, словно парень надышался морозным воздухом. Ощущение возвращало его в дневное время суток, на полдня назад, в подъезд, когда, казалось, зима прошла мимо твоих глаз.
- Это? - проговорил он с усилием, и кивнул назад, явно указывая на гроб.
- Что? - удивился водитель. - Где? - и театрально обернулся назад. Автобус слегка вильнул под движением его рук. - Не понимаю.
Он так же, как в прошлый раз, покосился на парня, полуоткрыв свою влажную пасть в ухмылке.
Стас даже захотел смолчать.
- Вы там сбили человека, - полушепотом сказал он.
- Что? - брюнет наклонил поближе ухо.
- Человек, - ответил Стас, - там, в гробу. Вы его сбили.
В этот раз он был тих, но отчетлив.
- Я? - этот выпад был почти нахальным.
- М. Мы.
- Мы?
Стас сконфузился. ПАЗ сделал поворот, несколько неровно и человек, что был в гробу, вдруг закашлялся. Оглянувшись туда, Стас заметил, как подлетела в воздух пара капель. С места он ясно видел только кейс и две штанины, замызганные и окровавленные, оливковых брюк, да черные туфли, которые оставались почти чистыми.
- Ты... Ты не верь ему, - вяло, хрипло проговорил мужичок. Голос этот не звучал подавлено, разве немного болезненно и с некоторой злобой. - Не верь, слышишь? Разве... разве не понятно, что он, - старик снова закашлялся, из-за наклона головы не видно было, как открывается его рот, но с кашлем, в воздух подпрыгнуло несколько кровавых капель. Кажется, воротник пиджака, слишком "холодного" для погоды, потемнел. - Он прикидывается.
У Стаса перехватило дыхание. Разевая-закрывая рот, он посмотрел на водителя, а тот лишь следил за дорогой. Он заговорил!
Стас повторил фразу вслух.
- Что?
Какая же нелепая рожа? Можно ли строить придурка из себя теперь? Можно ли? После свершенного вряд ли брюнет собирался оставить в живых жертву, а если вез в больницу? На это проявление надо было отреагировать. Как этот, красноглазый, мог дурачиться?
- Покойник! Гроб! - Стас хватал ртом воздух. - Заговорил! Разве вы не слышали?
- Я? А, не обращай внимания, он притворяется.
Стаса будто полоснуло ножом. Он еще не мог понять куда. В желудке похолодело.
- Что вы сказали? - "почему это вы?", подумалось ему.
- Я говорю: тебе показалось.
Школьник потерял ориентацию.
- Что показалось? - он на миг взглянул в гроб. Тот выглядел белоснежным, и привлекательным, и не было в нем уже никого.
- О чем ты заговорил? - переспросил водитель, будто впервые слышит собеседника.
Стас моргнул. Стас моргнул снова и закрыл глаза. Покойник в третий раз закашлялся.
- Не обманывайся, - голос его звучал хрипло и даже нагло. - Это он все врет. Не дай себя обмануть!
И покойник закашлялся снова. Парень обхватил одной рукой другую и наоборот: они дрожали.
- Вы! - он с болью посмотрел на своего мучителя, на брюнета, с глазами-звездами, глазами-вампирами. - Куда вы меня, - куда вы нас везете? Да куда вы вообще едете, черт вас подери? - выкрикнул он, голос его срывался.
Брюнет просунул голову в окно и улыбнулся ночному ветру. Да почему он все время улыбается?
- Я еду в ад, - почти смеясь, проговорил он. - Но сначала отвезу тебя домой.
Старичок, мужчина, снова закашлялся.
- Забери, - сказал он. - Меня забери. Не спрашивай. Забери, прошу, и уходи, не смотри назад. Только забери, - повторил мужичок, затихая. Он снова закашлялся. - Ради всех святых, - послышалось в последнем его хрипе. Окропилась красным подушка.
Автоматически Стас поднялся и, одну за другой, раздвинул занавеси. Он то и дело косился на труп - в гробу лежал именно труп, похолодевший, с еще видной испариной на лбу, почти что синий, - он косился на труп, но не решался сказать и слова.
Все занавеси были раздвинуты. Повинуясь негласной команде, Стас подошел к выходу, уже открытому и окинул салон взглядом. Горел желтоватый свет, вокруг гроба стояли сиденья, и снаружи, даже без вида гроба, это зрелище, должно быть, выглядело зловеще.
Парень встретился взглядом с водителем. Тот, в ожидании, смотрел на парня, с полуоткрытым ртом, улыбаясь своими влажными, блестящими губами. Парень покосился на гроб: человек в нем молчал, вообще не подавал признаков жизни. Лишь холодный лоб, бледный, блестел под лампами, как губы водителя.
Стас еще посмотрел на водителя, тот изображал недоумение. За взглядом парня, по всему, он даже не проследил.
И парень вздохнул. Он развернулся, грузно протопал через две ступени и оказался на улице. Катафалк завелся и отчалил. На прощанье Стас услышал только заливистый кашель.
Он, сначала медленно, побрел в сторону дома. Обдумывать увиденное как-то не хотелось, и потому школьник разглядывал деревья, листья, рекламные щиты. Так, слушая ночь (даже понятия не имел, сколько времени прошло с тех пор, как покинул квартиру), он свернул на улицу, ведшую в родной двор.
И понял, что держит что-то в руках. Остановился, словно окатанный грязью выставил обе руки вперед и увидел маленький черный кейс, сжатый крепко пальцами правой руки. Минувшее тут же всплыло в памяти, и парень, испытав что-то сродни тошноте, попытался отделаться от ноши.
Рука не слушалась. Он тряс, бил кейсом об землю, попытался зацепить его за дерево, - ничего не выходило. Пот выступил на лбу и холодный воздух не давал прохлады. Наконец, встав ногами на него, он - один за другим - отцепил примерзшие пальцы и в ужасе отскочил.
Больше всего боялся, что этот маленький черный ящик - посреди дороги - снова окажется в руках.
Ученик распрямил пальцы и поднял руку перед собой. Осторожно пошел вперед, не давая ей исчезнуть из виду. И тут подумал... показалось, что позади мелькнул свет, и зарокотал автомобильный двигатель.