Острый огонек - свечной - несется по воздуху. Ко рту. В несколько вдохов я раскуриваю сигарету - и отпускаю палец. Щелчок. Огонек тухнет. Клубок дыма - вверх по лицу. В голливудском кино теперь засняли бы, как хрустят и тлеют остатки табака, загораясь оранжевым - с каждым вдохом.
Духота, воздуха будто нет. Я подпираю спиной металл: стойку остановки. Итальянец спит где-то рядом, на периферии зрения. Бородатый, в лохмотьях, с какими-то язвами на лице. Язвы тащат из памяти слова: гонококк, трепонема, зостер. Он еще и воняет - наверняка: я не подходил настолько близко. Это моя... гражданская позиция.
Транспорта нет уже - сколько? - полчаса. Я прижимаю фильтр губами, прячу телефон. Музыка в ушах надоела. Наступает этот чарующий момент: влажные люди, ожидая, стоят вокруг (ноль внимания), носятся мимо, спят, как итальянец; машины стоят - толпой - почти бесшумно, но: спадают музыкальные затычки, магия уходит. Мир неприятно гудит. Мир кричит чужими ртами, и мой потный лоб морщится - больно.
Тут пробка, затор, не пойми что. Лишенные кондиционеров лезут наружу, опираются на двери и крыши, курят, как я. Счастливые обладатели заперлись и листают почту со смартфонов. И всюду платочки, пропитанные влагой хозяина, то и дело утирают чью-нибудь болезненную кожу.
Затор не движется. Дьявол, я теряю терпение! Вторая за полчаса сигарета доедена почти наполовину, люди мнутся с места на место, стучат мясистыми ладонями по бедрам. Я, как шлюха, подпираю ржавую от мочи стойку и генерирую кольца дыма.
Паф...
Вообще, людей могло быть и больше, но итальянец своей магией спирта - спирта ли? - создал внушительный полукруг: ауру пустоты. Я на краю этой ауры. Более сознательные граждане давно ушли подальше.
В самом деле: ради этого ли я плачу налоги, работаю и просто трачу деньги? Ради неприятных ассоциаций по пути на работу? Впрочем, да: я ем это. Мне вообще-то все равно. Топчите газоны, дымите в атмосферу, посещайте КВД по любому поводу - только дайте мне заработать немного денег.
Но денег - начинаю думать - за сегодня я не увижу. Итак не слишком пунктуален. Теперь опоздание уже в двадцать пять минут. Кто поверит, что я ждал автобус? Нахрена мне ноги?
Вторая сигарета медленно стремится к дедлайну. Мур-фырканье на три часа. Итальянец - наверняка он итальянец - трясет головой, очухивается, просыпается. Я пускаю колечко дыма в воздух и лениво оглядываю иностранца. Лениво? Презрительно. Неужели ему негде работать? Обязательно пить?
Итальянец, оглушенный непонятно чем, смотрит на меня. Его взгляд... Вы пробовали ударить петуха чем-нибудь тяжелым? В башню? Нет? Так вот - его взгляд такой же одурелый.
Он вытягивает откуда-то свою мозолистую руку - и опирается ей на кровать, на лавку.
- О! - говорит он. Или это говорят остатки тройного одеколона? - Оебыать... - почти не открывая рта.
Я плохо знаю итальянский, но судя по всему, предыдущая реплика: удивление.
Акцент его, однако, имеет русские истоки. Плоды ассимиляции.
Левую лапу свою интурист прикладывает к щеке. Угадаете - какой? Жесткие грязные ногти задевают болячку, та сочится чем-то, похожим на желтое.
В такие минуты хочется вырвать себе глаза и раздавить каблуком ботинка.
Я... отвожу взгляд. Авто стоят, как были, и некоторые греют воздух капотами. Теплыми, тряскими стальными крышками. Но я счастлив. Итальянец сидит и таращится в остатки сна; кто заметил его пробуждение - даже если знают итальянский - безразлично отвернулись.
Arrivederci, Vigo.
Этот прекрасный и чудный мир.
Докуриваю, тушу сигарету о стойку за спиной. Беда: мусорка рядом с сонным животным. Подожду... чего-нибудь. Чуда, как обычно. Если кому интересно: я с тринадцати лет жду чудо. А вижу: вонючее нечто - ничто, тупые взгляды, драки за бутылку воды и иногда: крики о поломанных ногтях, глючном айфоне и прочих политических бедствиях.
C'est la vie. Черт, я почти мечтаю вернуться домой, и отменить все дела. Как те бизнесмены, политики и терминаторы из фильмов. Но: гудки гудят, курильщики курят, остальные отирают платочком влажные телеса, а я не нахожу решимости все послать. Это странное чувство, когда думаешь: вот-вот и придет мой транспорт счастья. Синяя птица где-то рядом. Эта долбанная надежда.
- ...Курышь? - с легким акцентом и тяжелым лицом, итальянец произносит свою реплику на почти доступном русском. Я знаю, кому задан вопрос. Знаю, пытаюсь сдержаться, но шейные мускулы уже поворачивают мое лицо к заграничному волшебнику. Теплая темная аура вокруг него сдерживает все и вся, ни одно существо не решится проникнуть в его башню... без приглашения.
Вообще-то, не курю. Я пускаю кольца дыма. Только за этим и покупаю всю отраву.
Еще коллекционирую зажигалки. Таскаю по карманам несколько.
Киваю в ответ, предупредительно, еле заметно.
Молчание.
- Не угостишь... пжалст?
Я практикую сенсорную депривацию. Избегаю любых касаний мягкого, теплого, влажного, любых видов складок на шее, не пожимаю руки. Я вступаю в ауру, тяну сигарету. Итальянец тянет за другой конец, так близко, что его сальные руки почти дышат на мои, но касаний нет. Он забирает подарок в щель между усами и бородой.
- У, гм... - я смотрю на туриста, а он щелкает пальцами, как зажигалкой. И смотрит на меня.
Этого и боялся.
Вытягиваю самую дешевую из кармана, отдаю. Едва избежав потных ладоней.
Гадливость и скорбь всего мира под визгом винтов миксера бултыхаются в мозгу. Я говорю:
- Дарю.
Он кивает.
- Угу, грасьес.
- Не за что, - я возвращаюсь на безопасное расстояние, но стою недолго. Неловко теперь тут. Благовидная пожилая леди смотрит, как на террориста-мизантропа.
Наверное, укоряет за бессердечие.
На работу пешком долго, но быстрее, чем теперь на транспорте. Ступни мои отрываются от плитки тротуара, набирая ход, покачиваюсь, но дальше полет нормальный.
Пройдя квартал, достаю из кармана пачку. Останавливаюсь и посасываю фильтр, пока свечной огонек, острый и - как надо - от желтого до синего, жжет брови. Выдыхаю пар - дым. Еще пару шагов - и слышу сирену. Кто-то где-то умирает. Наверное, недалеко.
Умирает? Мучается? В очередной раз испытывает на прочность болевой порог или покорно, с едва слышными стонами, ждет смерти? Кто знает?!
По дороге впереди проносится кортеж, задорная процессия черных машин. За тонировкой не видно лиц пассажиров, только в головной, отличной от остальных - полицейской, успел разглядеть фуражки.
Город позади оживает. Я, как древний холоп, насладившись видом тройки барина - с бубенчиками, могу теперь пойти на работу и рассказать об этом чуде всем. Вот уже из-за спины моей выныривают стальные кони, слоны и леопарды, и на ближайшей остановке я запрыгиваю в автобус.
Возможно, кто-нибудь из ждущих заметил, как мои подошвы сверкнули - ему на прощанье.