Ноябрьский лес в то утро был великолепен. На черные, потерявшие листву деревья, на таинственные темно-зеленые елки медленно, изящно и бесшумно падали, даже планировали крупные хлопья первого снега. Скованные инеем опавшая листва и хвоя, трава и мох словно укрывались белым пуховым платком. Воздух был прозрачен и морозен. Он бодряще кололся при вдохе, а при выдохе обращался в облака пара...
- Ё-моё! Что за хрень?! Холодно-то как. Мать вашу!- выдал бедолага Лёха. - Ай! Ой! Уй! - это посыпалось от соприкосновения его тонкого обнаженного тела с обжигающе холодным инеем лесного покрова. - Жуть какая!
Он двигался медленно, ошалело озираясь по сторонам. Такого с Лёхой еще не приключалось.
- Боже ж мой! Что ж было-то? Что ж мы такое с братанами отмечали? Мама моя, дай бог памяти... Праздник какой-то, значимый... Чтоб я еще так пил?! Да чтоб меня скрутило и вовек не развернуло! Сами небось по хатам уже сопят в дырки, кишки ползучие!.. Холодно-то как! Уй! Ой! Ну, ничего ... придет весна - посчитаемся, у кого длиннее!.. Твоюуу мааать! - последний вопль сопровождал падение Лехи с обледеневшего бревна в пушистый, но не теплый сургобчик...
Гадюка по имени Лёха, выбравшись из снега, нашла-таки, где спрятаться на зимовку, и уже сворачиваясь в спираль, колотясь от холода, твердо решила - так пить нельзя! Пусть даже на Воздвиженье, когда каждое порядочное ползучее существо отмечает переход к зимней спячке...