Аннотация: Вк-13, I-е место Финал, Лайт, Независимые арбитры
"Женщина-загадка. Приключения" (Конкурс открытый *Играют все!*)
Ипостась
Пятница. Поздний вечер, все ещё жаркий и душный — последние дни августа на югах. Окна настежь, и слышно, как летучие мыши, угнездившиеся на чердаке, эти шустрые черные авиа-комочки с голодным писком вылетают на охоту. Внизу, в кустах смородины и крыжовника, как водится, поругиваясь между собой, вовсю орудуют кошки. Время активности и охоты сумеречных и ночных, «время нечисти». И, быть может, страсти. Для тех, кто чувствами не обделён, в ком еще теплится этот огонь.
Мы сидели на кухне, пили чай из чашек прабабушкиного с вензелями фарфорового сервиза. Чашек с блюдцами осталось лишь две пары, и сейчас повод воспользоваться ими — особенный гость. Точнее, гостья. Любимая. И это слово — «любимая» — вертится на языке, ложится в моей голове на партитуры величественных гимнов, быстрых фокстротов, с гиканьем пляшет в откровенных канканах: любимая, любимая «и — ехх!» Кто знает, возможно, в жизни грядет поворотный момент? Очень хотелось рассчитывать на это.
Любимая осторожно дует на горячий чай, расхваливает мармелад, баранки и домашнее «Царское» крыжовниковое варенье, сделанное соседкой. Наслаждаюсь ее обществом, рассказываю о саде, разбитом еще прадедом, нашем доме на два хозяина. Подливаю чай, сыплю шутками и, уж как получается, комплиментами. Она их принимает, потупив взгляд, смущённо улыбается. Тихо постукивают старинные ходики на стене. Все страстные порывы и главные слова — все это ещё впереди. Было уютно, душевно и гармонично. И наполнено любовным томлением. И обоим известно — взаимным. Настоящим, без примеси фальши и обмана. Рука в руке, и я вновь чувствую её близкое дыхание. Скоро опустится ночь. А дальше и эту руку, и сердце, и всего себя — все отдам Ей.
«Hands up, baby, hands up». Узнаваемый рингтон назойливо вклинился в наш чудный мир грёз и прикосновений. Моя девушка делано испугалась, вскинула руки вверх. «Сдаётся». Получалось уморительно, однако звонок совершенно не ко времени.
— Влад, что делаешь?
Пытаюсь по-быстрому отшить Толика. Не вышло, друг настаивал:
— Подожди. Слушай и если не один, молчи.
Вот досада. Пришлось выйти из-за стола, высунуться в окно.
— Ну чего?
— Лизку из «В» помнишь?
— Да.
— Утром в маршрутке встретились. Так она рассказывает: молодую женщину прошлым вечером с тротуара у пятого дома по Первомайской хотели сдёрнуть во внедорожник. Как тогда, две недели назад. Куёвские номера. Молодая скотская поросль, не выкошенная свинцом и легавыми, погулять и поохотиться приехала. Попытались сдёрнуть, но не сложилось. Та пошла дальше, нырнула в проулок за «Светлячком» и скрылась в сумраке. А «джип» так и остался стоять. Дверцы открыты: один браток свисает до земли мордой в грязь, в машине еще двое распластались. Живых нет. Лизка врачом на Скорой катается, к ним вызвали. Говорит: «Глаза у всех выпучены, вены чёрные, плотные как проволока. Кровь загустела. Совсем».Минус трое за пару секунд. Как, чем? Представляешь?
— Нет. Но жалеть не буду. Настигла кара. И?
— Это Мзымта твоя. Она настигла. Ищут, в смысле «что за женщина и где?». А днём парнишка только мне и шепнул, он вас видел вдвоём, узнал. Кто — не скажу, боится всего, оно и понятно. Мзымта, что за имя такое? Гуглил, нет таких имён. Только река приграничная. Предупредил, в общем. Знакомить не надо, может, потом когда-нибудь.
Там пауза. Толька запыхтел, но потом продолжил.
— Я чего не сразу звоню? К Никодимихе забегал. Казачка тёртая, коренная — мамку мою в свет недоношенную, полуживую принимала. Доверяю ей такие скользкие темы. Пошептались. Старая покрутилась, полистала что-то, пожгла. Говорит: скажи, мол, пусть Владка не боится. Сила не Чёрная, да и не Серая та сущность. Не мрак, короче. Синяя. Не встречала такую. Глубокая, мощная, с переливами — это действительно Сила. Угораздило дружка твоего вляпаться. Но всё типа будет путём. Должно. Если он мужик, тогда с этой силой договорится. А вот если нет, если слаб, то варианты: может поглотить, расплющить или еще чего. Ну а нам с Лизкой и тому пацану велела из станицы срочно валить: «Сторонний глаз на чужом шляхе». Утром все дунем к... — Толька запнулся, — не важно. Мужик, остаёшься здесь, разруливать. Верим в успех, ты вёрткий. Помни, у нас семьи, работа, побыстрее бы разрулилось. Жму лапу, от Лизки приветы. Звони, короче, ждем.
И ту-ту-ту.
Вот напасть. Спасибо, хоть предупредил. Синяя... Мужик, значит. Вёрткий. По коже пробежались мурашки, чувствую, и в пот начинает бросать. Где-то на дороге пронзительно завыла собака. Потом еще одна и ещё. Невидимая глазу свора в беге приближалась к нашим домам. Знак?
— Новости?
— Да ерунда.
Прошли, проползли, как болотные черепашки, пять минут. И вот на подоконнике, уже в спальне, в любимых джинсах с подвёрнутыми штанинами, сижу и пытаюсь закурить. Клац, клац. Сигареты «Мальборо», зажигалка «Мальборо». Какого черта? Хорошо, другая сигарета. Тяну время и не знаю, в какую сторону его еще тянуть. Как себя вести, о чём спрашивать? Или даже сразу бежать? В телевизорах закончилось ток-шоу, и окна в домах поблизости постепенно стали гаснуть. Станица укладывается спать.
Мзымта крутится у трюмо, ее голос, словно щебет дивной птицы. Но сосредоточится, понять, что к чему, не могу. Мысли, как зайцы, так и скачут из стороны в сторону.
Внизу у Ашота телевизионный канал переключили. Там опять политика, но в неожиданном разрезе. Диктор: «Британские парламентарии массово использовали международные командировки для секс-туризма, сообщает „Таймс“». Ашота отсюда прекрасно слышно: «Манана, секс-туризма. А ты всё в отказ и вообще холодная, как мороженая треска. Вот уеду я в тур. В Турин. Надолго, совсем. Э». Соседка ответила по-армянски: резко, непонятно — чисто клёкот потревоженного канюка. Еще вчера, всего лишь вчера, я бы усмехнулся в ответ на сценку из «интимной жизни горожан». Или даже выкрикнул туда что-нибудь озорное — Манана та ещё штучка, штука, пикирующий бомбардировщик «Штука Ю-87» на наши с Ашотом нервы.
Но сейчас не до шуток. Зажигалка в пальцах клацает без толку, уже как-то сама по себе. И эта сигарета какая-то влажная. Не-за-жи-га-ет-ся. Тикают часики, а решения все нет. Толик называет подобный расклад «подползающим дедлайном».
— Влад, дорогой, тебе лучше быть чистым. Давай, отложишь сигарету?
Отвечаю «на автомате»:
— Давай.
Мзымта одобрительно кивнула, отстегнула что-то на себе. В том конце комнаты, в полутьме на спинку плетёного кресла укладывается блузка, за ней последовала юбка и дальше.
— Сегодня наконец-то все складывается. Всё можно. До твоей недотроги дошло, шучу-шучу.
Тихонько рассмеялась, шагнула вперёд, ближе к окнам и свету луны и уличного фонаря. Пристально посмотрела на меня или куда-то сквозь и выше. Как будто «дошло » — это не мыслительный переход от точки к точке, а весть извне. Или еще что-то. Понятно, смотрел на неё теперь совершенно иначе, широко раскрытыми глазами, наполненными... всяким. Судорожно ловлю каждое движение. Вот она делает несколько глубоких вдохов, потягивается, прогибаясь назад всем телом, демонстрируя себя во всей красе: «В верховьях дожди, да. Сегодня хороший день, просто чудный, неземной». Мзымта прекрасна. Нет, восхитительна. Длинные-длинные волосы на сквозняке жили своей жизнью, зелёные глаза горели, а тело словно вырезано японским мастером из лучшей ветви сакуры. Обошла кровать, мягкой кошачьей поступью идёт ко мне. Тянет руки, гибкие, с длинными пластичными пальцами, сейчас исполняющими приглашение невидимых кастаньет. Ямочки щёк, руки, глаза приглашают. С её помощью можно продать и купить всё что угодно — мечта рекламщика, маркетолога. А мне вот «повезло»: давай, бери так. Обворожительная девушка, да и я не промах. Чем не вчерашние: Жерар с Лоллобриджидой? Но сейчас не кино, и что тут с дольче витой — не ясно. Остановилась, окончательно сфокусировалась на мне.
— Милый, извини. Не могла раньше. Нужно тебе кое-что сообщить, поделиться, — её глаза особенно блеснули. В них отчётливо видно моё ссутуленное отражение в оконном проёме. — Видишь ли, я, — губы продолжили расплываться в улыбке, манящей, такой родной, — а теперь и ты. Мы...
Дослушать стоило, но не получилось. Воображение дорисовало раздвоенный язык, а адреналин выкинул в окно: «беги!» Сигаю вниз. Дело привычное, за годы юные и бойкие отработанное — «защита от отца». Благо второй этаж и внизу козырек со скобой, за которую удобно цепляться руками, чтобы спрыгнуть на землю. Там отцов же «Урал» без коляски — «конь» казачий смазан и заправлен. И по газам. Отсрочка моего «дедлайна».
Отсчёт же, как потом оказалось, начался с событий прошлого лета. В тот год батя ухитрился затащить меня с собой на Кавказ, встроил в цикл регулярных поездок по местам службы и тамошним знакомым. «Квартиру мы с матерью тебе отдали. Большую. Есть сад, огород. Невестой обзавёлся. Давай съездим? Походим, устроим небольшой мальчишник среди гор и людей в тельняшках. Свою, флотскую не забудь, кстати. А, сынок?» Он служил на границе с Абхазией: сначала срочную, затем сверхсрочную. У пограничников особенная стать и клин на голову. У многих. Хлебом не корми, дай забуриться в самую глушь и дебри. Тянет их, понимаешь, тропы обновить-проверить, жаворонка послушать. Птиц и травы различают, приносят домой мумие, горсти чудных камешков с перевалов.
День гуляли в Хосте, а потом углубились в «его места». Сняли домик на кордоне заповедника, оплатили сопровождение. На второй день «в лесах» пошли зубров искать. И нашли. Егерь мастерски подвёл к небольшому стаду, и в кустах, «в секрете», не пришлось долго кормить мошку. На поляну вышла зубрица с телёнком. В глубине смешанного леса и другие рогатые, их слышно. Места заповедные, непуганые звери открыто паслись на сочных травах. Зубрица — та же корова, но поджарая и крупнее. В ней чувствуется стать и сила, уверенность свободного зверя.
На следующий день с самого утра — проход по берегу здешней реки Мзымты. Горная, «бешеная» — она широким потоком неслась, гудела на стремнине. Недавние дожди наполнили воды с избытком. Есть чем гудеть, расширять сложившиеся было повороты-коленца. Но вот в сторонке, в оконцах зарослей и огромных коряг, за галечными пляжиками встречались заводи, соединённые с рекой. Разной площади и глубины, по местному: «ямы». Мы втроём и шли тогда берегом вверх по течению: отец, я и егерь. Он показывал, как к яме подкрадываться, чтобы форель увидеть. Как тихонько забрасывать крючок с красной икринкой или местным «рачком». У очередной ямы — скопление огромных окатанных валунов. Наверное, еще следы схода древнего ледника. Они, валуны и старые дубы, и стали естественной причиной ее образования, формировали стенки. Приблизились. Надо же, один из валунов с барельефом.
— И сюда дизайнеры добрались. Как прошли? Ведь не было неделю назад. Людей здесь вообще минимум. Как проглядел? И с того берега смежник не просемафорил. Да и скажите, зачем?
Егерь удручённо махнул рукой.
— Но хороша. Жаль, сбоку, и не видна в полный рост, — отозвался отец.
— Пошли, не будет толку. Вон вода на яме мутью пошла — спугнули рыбку.
Загадка в камне манила, да и само место изумительное. Решил ненадолго остаться. Пограничник понимающе улыбнулся, кивнул. Егерь же посоветовал не застревать, предупредил о возможном выходе к реке медведя или леопарда и обрисовал место встречи. А я пошел вокруг ямы в поисках удобного места зайти в воду, посмотреть на диво «с лица». Нашёл подходящее, разделся и по скользкому галечнику в воду. Отсюда лучше видно: женский барельеф, полупогруженный в воду. Фасадом фигура обращена в сторону узкой извилистой протоки, соединяющей яму с руслом. Руки вдоль туловища и прижаты ладонями вниз к камню-исходнику. Стенки ямы слоистые, разноцветные, помимо камня — глина, сланец. Не яма, а элитный бассейн, точнее, огромная купель. Иду, держусь за торчащие корни дуба. Под рукой в воде мельтешит, разбегается лягушачий молодняк. Глубина нарастает, скоро и я по пояс в воде. Потревоженная рыбья мелочь, лягушки с испугом уступают дорогу. И вот Она совсем близко и напротив, глаза в глаза. Как и чем такое сделать? Установить готовое изделие не могли, больно все органично вокруг приросло и заилилось. Да и как подъезжать и выставлять кран? Можно ли выдолбить подобное, стоя в воде? И как работать под водой? Количество вопросов только росло, забил на это, сосредоточился на Самой. Женщина или девушка — не важно. Женское начало. Рослая, ладная фигурой, с приятными чертами и лёгким орлиным профилем — Кавказ. Поверхности, где следует, как водой, сглажены, но местами обострены. Пятна на камне уместно легли, дополнили «картину». Миндалевидные глаза, чуть волнистые волосы — складки камня и слюдяные жилки. И ведь не простая, доступная. Воплощена гордой, свободной, что вчерашняя зубрица. Это отчётливо чувствовалось во взгляде, мимике застывшего лица. Поймал себя на мысли, что смущаюсь ее рассматривать. Ведь нет никого. Что, женщин без одежды не видел? Смешно.
В стороне, в тридцати метрах, по-прежнему несёт свои воды, шумит река. А здесь, в сени огромных прибрежных деревьев, чувствуется покой и что-то такое неуловимое, ощущение чужого присутствия. Как будто откуда-то с дерева, сокрытая листвой, за мной наблюдала большая пятнистая кошка. Рыбья мелочь поуспокоилась, стала касаться ног, поклёвывать кожу. «Давай, красавица! Рад, что встретил. Не забыть теперь вовек очарования здешнего и прелести твоей», — сказал громко, удивившись собственной поэтичности и желанию высказаться камню. Пока стоял, перебирал ногами, укололся обо что-то. Косточка форели? Побыл еще минутку, и догонять своих.
В следующие дни были «свободные полеты» в потоке Мзымты, устраивали сплав на плоту. Поднимались на горы и плато, встретили медведя на перевале. Собирали опят с обросших ими деревьев, были бани, посиделки с батиными однополчанами, песни под гитару. Хорошо! Всего-то десять дней. И чего раньше так отбивался?
Но странное дело, как будто в поездке смыл, сдул часть своего прошлого, личного. Вернулся, а невесты нет. Нашла кого-то, лишь письмо передала, там тонкими стежками: прости и забудь. Биться бы, горевать. Да не горевалось как-то. Уехала Лариса — и ладно. Скучно не было, работы прибавилось. А к женскому полу и не тянуло вовсе, как снова третьеклассником стал. Спокойным таким, деловитым и до всего любознательным. Любознательность пригодилась. По жизни добавились курьёзы, каждый месяц практически. То тетки с рынка, сестры зеленщицы, вдруг стали обращаться на Вы и перестали брать деньги за лук, редис. «Только покупайте у нас, пожалуйста». Как-то цыгане незнакомые идут навстречу, человек десять. Шли бы и шли. Или притормозили с чем. Обычное дело: спросят дорогу, предложат погадать. Постоим, обсудим цены, обменяемся семечками, полузгаем вместе. Но в тот раз все иначе. Две отклонились от остальных, подходят. Взрослые, усталые: глаза большущие, черные, беспокойные. И стоят, мнутся, меня рассматривают. Губами что-то шепчут, монеты на цепках своих, что до пупа, нервно перебирают. А потом как-то нескладно, боязливо озираясь, как школьницы от завуча, побежали за своей ватагой. Ни тебе ответа, ни привета.
В апреле уже у Дворца Культуры догоняет мужик, за рукав ловит. Такой весь «столичный» и профессорского типа: в плаще, роговые очки и бородка клинышком.
— Молодой человек, десять минут следом иду. Откуда у Вас, — говорит, — вкрапления индиго? И внешнее кольцо? Вы же просто обычный палевый нон-сенсетив?
— Просто кто?
— Я про ауру Вашу, а-у-р-у. С кем-то иным близко сошлись или обручены? КТО?
Ауру обсудить не получилось. «Наконец-то. Аудитория ждёт, зал переполнен!», — какие-то люди с радостными возгласами по-быстрому завели профессора в здание. Глянул на афишу у входа, там: «Уфологическое прочтение Севера Кубани».
Последующим и самым ярким пришествием странностей стала птица. Мананка после язвила: «К нормальным людям, семьям кто прилетает? И с чем? Белий аист. С подарком. А к тебе кто?!»
Дело было так: перебрал движок машины соседа, и он в выходные привёз на всех мешок рыбы «от рисоводов». Ашот по краю мотается, тарелки на крыши ставит и обслуживает. Как тут без исправного авто? Сидим, значит, внизу в тенёчке. Усердно чистим рыбу под новости Тимашевского агрокомплекса и кошачий мявк из-под стола. И тут за спиной хлопанье больших сильных крыльев! Кошаки прыснули во все стороны. Мананка из окна тряпкой машет и голосом: «Ату-ату!» Оборачиваемся. Большая серая птица: ноги голенастые длинные, шея крючком, клюв рубилом.
— Здравствуй, Цапель-шмапель!
Цапля грациозно приблизилась, заинтересованно заглянула в мешок, обозрела стол. Приглянулся ей сазанчик килограмма на два, что сверху в тазу лежал, вопросительно смотрит на людей:
— Гррым?
— Эй, Цапель, морда не треснет?
А я возьми да и протяни ей из мешка плотвицу. Приличную. Серая проявила гибкость, не стала возражать. И, сделав несколько стремительных шагов, аккуратно взяла, влёт употребила. Затем проглотила еще двух рыбок, одну за другой. А потом бочком-бочком обошла, приблизилась, положила мне голову на плечо. И защёлкала клювом — негромко так. От неё, конечно, болотиной всякой, рыбой тянет, но ничего, приемлемо. А звуки приятные, необычные такие, теплые.
— Котов, собак видел ласковых. Лошадей. Белок доверчивых. Но цапля? Дай я тоже покормлю.
Сосед тянет птице рыбку на ладони, тут цапель щёлкнул «что надо». Ашот резко отдёрнул руку, рыбка падает на землю. Ну и чей-то рыжий кошак, не побоявшийся остаться под столом, быстро утащил ее в кусты.
— Во-от. А была бы Лариса, она бы голову на это плечо клала. Или Гаяне. Такая девачка! Воспитанная, домовитая, бровки тоненькие, дугой. А ножки?! Всем местным девкам на зависть. Чем тебе не невеста была? А так, — Манана набрала воздуха, гаркнула, — прохлопал счастье своё. Серыми, вот такими никчёмными крыльями.
И добила чем-то по-армянски. Соседка в сердцах плюнула и скрылась в окне, резко задёрнула штору. Цапля в ответ громкой тирадой кряка со щелчками проводила её. Постояла, внимательно рассматривая то окно, неспешно походила по двору. И вскоре, громко хлопая широкими крыльями, покинула наш разделочный рыбно-кошачий цех.
Странности накапливались, курьёзы помельче тоже не проходили незамеченными. Но связать все это во что-то понятное, отнаблюдать логику — никак. Бывает. «Такой выдался год», — люди говорят. До лета, по всему выходило, год «не мой».
Как-то просвистели еще полтора месяца, а в июне появилась Она. Как у Юрия Антонова: «Летящей походкой ты вышла из мая». Точнее, летяще-скользящей. В супермаркете разом поскользнулись на мытом полу и столкнулись. Мои макароны с пельменями в одну сторону, ее бутылки бутилированной воды — в другую. Падая, надо же, еще и ухитрился зацепить ногой ведро с водой — заготовку уборщицы. Изрядно мокрый поднимаюсь, смеюсь в голос. И ведь не понять, с чего такой «подъем» и эйфория? Да и девушка та стоит вся обрызганная и тоже смеется, по длинным черным, что смоль, волосам струйками стекает вода. Покупатели нас, шумных, странных и мокрых, аккуратно обходят. Со стороны, наверное, выглядело как глупый молодёжный флэшмоб.
— Извините, это я заблудилась и отвлеклась.
— Ничего. Мне не привыкать обтекать — автослесарь. Влад.
— Да и мне не привыкать. Мзымта.
В двух шагах под крышей супермаркета — кафешка «Парасоль». Присели в уголке. Красивая девушка, очень. Нашего «смешанного» южнорусского типа. Одета просто, но стильно. Оказалось — сирота. После сильного урагана, нередкого на юге края, малым ребёнком нашли на берегу реки. Так и назвали в её честь. Бывает. В новостях каждые пять-семь лет о подобных случаях. К нам в станицу раз в неделю приезжает электричкой из Краснодара. Проектные и торговые дела, уточнять не стала. Да и незачем пока. Здесь все строится, расширяется. Я ей о своем: родителях, музыке, мотоциклах и работе, Ашоте с его тарелками и Мананкой. Рассказал и о Кавказе, зубрице и встрече с её тёзкой в горных долинах. Но не всё, незачем болтать лишнее. Так за разговорами и просохли, а вечером посадил ее на поезд. И чувствую: щеки горят, и третьеклассник из меня стремительно выходит. Летом встречались в Краснодаре и здесь, выбирались к морю. Обошли музеи, ходили в кино, подолгу гуляли по бульварам, лугам нашим, берегу Кубани. И вот в ту пятницу решился пригласить Мзымту к себе. И она согласилась.
Покрутился по улицам — это всегда успокаивало. Проехал мимо дома родителей, заглянул в тёмные окна. Такие разные, но почти тридцать лет вместе. И счастливы. Как у них это получается? Страх давно ушёл, появился ком в горле и обида. Неприятный душащий коктейль. У перекрёстка на Краснодар встал на обочине в сторонке. Туда-сюда снуёт транспорт, поток не ослабевает: огромные большегрузы, междугородние автобусы, бесчисленные легковушки. Где-то всех этих людей, ну или многих, ждут семьи, любимые. Кому-то пришлось делать выбор, иногда критически сложный, в одиночку, без подсказок. И главный вопрос, стоящий впереди десятка других: Любимая? Я недослушал тебя, а это нехорошо. Там, дома, наверное, уже и нет никого. Будь что будет, развернулся и назад, к себе.
Подъезжаю. И что же? Тут вовсю гай-гуй. Свет везде, музыка из Ашотовой «девятки»: дудук, флейта и бубен. Четыре женские сущности одна за другой «змейкой» в танце, движутся по двору. Манана, её пятилетняя Карине, Света из дома напротив, а ведёт их... Мзымта. Змейка извивается, девушки стараются, попадают в такт и суть народной мелодии. Ашот и Светкин муж приплясывают у машины, хлопают — разошлись. Несколько собак на дороге изумлённо замерли, уткнувшись носами в забор: что это у людей за обострение? Кошаки же выстроились на козырьке и ступеньках. Стою, смотрю, значит, на всю эту их фиесту. Манана меня увидела, не выпадая из танца, кулаком делает знак, сама улыбается. Понимай, как хочешь. У-у — сговорились вурдалаки. Поворот мысли в этом направлении породил смешинку, за которой выплеснулись смелость и кураж. Отодвинул собак, нырнул в калитку. Немного постоял с парнями — хлопаем. Мзымта «проплывая» мимо, лукаво повела бровью, шевельнула губами, зацепила бедром. Лотос от такого сигнала распустится на день раньше. Ну и я вроде подходящий трепетный бутон, пусть и весь на нервах. В общем, вливаюсь вслед за ней, что в танце делать, примерно понятно. Парни одобрили, девушки вроде тоже.
При первой возможности на полуобороте сближаюсь вплотную:
— Извини, надо было побыть одному.
У неё полуоборот.
— Ничего. Ожидание — путь женщины.
— Женщины или?
Взглянула вопрошающе.
— Первое и второе. И третье и ещё. Мзымта со всеми вытекающими.
— Та, которая «бешеная»?
— Но не для всех.
Змейка по диагонали пересекает двор. Вновь сближаюсь до касания:
— А людей убивать? Вчера.
Резко повернула голову: удивления нет, сейчас она сама серьёзность с налётом печали.
— Люди ли?
— Тебя ищут.
— Забудь. Они уже забыли по-настоящему.
Энергично махнула рукой, как будто смахнула крошки с юбки.
— А меня, значит, потом под каблук и за валун? Ты же вон какая — море индиго.
Мзымта опять со своими «текущими» руками и «кастаньетами». Несть числа этим ее па. Девушки стараются повторять, у кого-то получается. Парни у автомобиля в раже, их уже пятеро, приплясывают, выкрикивают. У забора помимо собак пол-улицы. Некоторые соседи у дороги в пляс. Кто-то влился в наш ручеёк. «Если здесь ни свадьба, ни юбилей, то и проводы недели и лета — чем не повод? Молодцы! И чем мы хуже?», как бы сообщали своим отношением соседи. Собаки тоже рвались поддержать, но без нужной ухватки такое трудно — им остётся лишь лаять и одобрительно махать хвостами.
Еще проход с разворотом. Снова лицом к лицу и глаза в глаза.
— Так что?
— За валун? А зачем мне муж такой? Зачем зубрице слабый зубр? Я вижу и чувствую, что мне нужно. Кто нужен. И люб. Многое в тебе есть, от чего хочется петь и искриться, — ненадолго прильнула, — Ничего не бойся. И меня тоже. Одна уже стихия, слитная и неразделимая. Почти.
— Вот как? Поговорим.
Мы покинули змейку, продолжили в сторонке.
— Ночь впереди, перейдёшь вторую черту. Если захочешь, если мы по-прежнему вместе. Но и спешить ни к чему, взвесь, подумай. Подожду твоего решения.
— Вместе. Но что дальше, завтра, Мзымта? Ответь, намекни. Какое и где это завтра? Для меня, нас?
— Не лучше. И уж точно не хуже, — она тихонько, словно ручеёк, рассмеялась, обняла меня рукой за шею, положила голову на плечо, — сам увидишь.
Мы дали друг другу выговориться, а потом вернулись в танец. Дудук и флейта творят чудеса, или это дыхание последней знойной ночи? Змейка сейчас наполнена дюжиной танцоров. И МОЯ Мзымта вновь ведёт её. Откуда столько сил? Дурацкий вопрос. Наверное, где-то в верховьях обильные дожди. Света, Манана с дочерью уже выпали, отдыхают среди кошек на ступеньках. Давно не видел соседку такой умиротворённой и спокойной. И женственной: эта стрижка ей к лицу, и грудь вроде на месте. Сидит, смеётся, приветливо машет мужу рукой. И даже мне. Мананка ли это? Да и Ашота как будто вылепили из нового, наполненного жизнью теста. Ну а я? Мы все — здесь и сейчас — как в потоке чудного обновления. Куража, сил через край. По-прежнему следую в русле, вторым. Мзымта как прочитала мысли, взяла за руку, показала позицию рядом с собой. Оказывается, эту змейку-ручеёк можно танцевать и в «колонну по два».
Но всему свой срок. Музыка закончилась, суббота уже давно вступила в свои права. А люди... Усталые, но довольные, расходятся по домам. Пора. Вот и мы с Мзымтой, еще недолго постояли на крылечке, подышали этой ночью, попрощались со всеми. И, взявшись за руки, поднялись наверх, плотно прикрыв за собою дверь.
Есть на Кавказе приграничная река, Мзымтой наречена, шесть буйных притоков в себя вбирает. Капризна. Будь осторожен, заходя в эти воды, ты лишь гость. Не пытайся обмануть, река читает, испытывает каждого. Для одних бешеная, другим услада. Понимай, веди себя разумно, уважай её. И тогда Мзымта откроется тебе.
А вот для избранника реки путь особенный, длинный. Парное шествие по водоразделу миров.
