Он ехал вниз по эскалатору. Рука скользила по пыльной чёрной поручни. Свет отливал усталым бежевым, сонностью. Глаза бесцельно скользили по лицам тех, кто поднимался наверх, справа. Розовые головы, разных оттенков. Волосы всякие: белые, длинные, седые, чёрные, короткие, красивые медные, модные стрижки. Крашеные. Но цвета были приглушены и в своей тусклости однообразны.
В метро - душно, на улице - ещё свежо. Весна кончалась, но было только тепло, воздуха ещё много. Он не мог надышаться. Всё равно не хватает.
Звенигородская. Да, и тут кто-то живёт, в своих маленьких комнатках со старыми обоями и выцветшими коврами на полу. Он курил и скучающе смотрел на огромную, движущуюся дорогу людей: кто из метро, кто в метро. Все такие разные, - но, в сущности, одно большое тело, делимое на хаотичные частицы. И это тело неизменно стояло на месте, длинной бесформенной массой, пока его разложимые составляющие проходили свой путь, каждая.
Девушки. Длинные волосы с глянцевым блеском. Тонкие руки, чуть тронутые неестественным загаром. Выбеленные губы. Джинсовые курточки и длинные юбки в пол, ставшие модными на смену надоевшей наготе красивых ног. Все как на подбор с улыбками говорящих ртов, наслаждением солнцем и плотностью дня, мешающейся с бензином, дымом сигарет и девичьим запахом - запахом не кожи - духов.
Глазами он выбрал одну. Не то что особенную, но что-то в ней было другое - по крайней мере, так ему хотелось. Туника из планет, звёздных дорог и непроглядной Вселенной. Он небрежно ерошил свои выбеленные жёсткие волосы и шёл за ней.
Снова синтетический запах метрополитена, снова журчащие толпы. Она шла не спеша, гибкой, текучей рекой огибая спешащих, которым разве что не хватало железных тележек из гипермаркета, что с ярким лязгом, взрывающим жужжащий, назойливый гул, сталкивались бы друг с другом. Он едва поспевал вслед, толкая всех, кто так же спешил куда-то.
Прыгнул на эскалатор, в который раз чуть не сорвавшись вниз с ребристой ступени, он спасительно схватил резиновый поручень. Костяшки белых пальцев с выцветшими на них буквами сверкали особенной бледностью, отражая целлофановый свет плафонов, повторяющихся с закономерным расстоянием, - как фонари однообразных окраин: будь то промзона Обухово или глухо озлобленный спальный.
Она ехала вниз с прямой спиной, без движения, изредка мягко поворачиваясь - чёрно-золотая стена волос. Он глушил любые мысли и насильно выставлял слабую улыбку, всё так же тревожа свой жёлтый ёжик на голове. Когда она легко соскользнула со съедаемой последней ступеньки, он рванул вниз, снова толкнув кого-то. Она будто специально остановилась посередине платформы, заглядывая в чёрную сумочку.
Вместе вошли в запыхавшийся вагон. Он неотрывно следил за ней. Она смотрела не без любопытства, но страха не было. Он продолжал смотреть; читая про себя заклинание смерти, сгорал в скорости поезда.
Так длилось пару остановок - и сердца тоже, смены дня и ночи в подземном царстве.
Она приготовилась покинуть его - он не мог отпустить. Да и можно ли? Вышли они уже вместе - она не забегала вперёд, даже нарочно равнялась с ним: он шёл слишком каменно, волочась от показного равнодушия. Чем выше они поднимались по автоматическим ступеням, тем легче ему было дышать. На поверхности всё казалось привычнее, весна была весной. Они шли, трезво смотря в город. Здания с дефицитом краски не оправдывались - и к чему? - они тоже смотрели смело, naked, - нечего было терять.
Его мысли стали пусты и спокойны. Она же будто доверяла ему.
Море шумело покорно. Бесконечными качелями ласкались овальные камни. Испаряющиеся облака испачкались в лиловой крови сонного неба.
Он вдыхал море - оно в ответ волновало его. Она волновала его, сидя к нему спиной, обхватив руками колени. А волны играли дальше, взбивая белую пену.
- Тебя успокаивает?
- Я и так спокоен.
- Нет, я вообще... Мне кажется, оно не может успокаивать. Оно, наоборот, напоминает о том, что у нас нет.
- Чего у нас нет?
- Ну... Я не знаю, как объяснить... Бесконечного времени. Вечности какой-то. Чаек, соли, пиратов...
- Пиратов! - Насмешливо повторил он.
- Да, пиратов, - она резко повернулась к нему, и в её волосах отразилось умирающее солнце. - Что же смешного? Пираты и море - они всегда вместе. Это - свобода без конца.
- Все мы свободны, - он повторил устало заученное и искомое, укладываясь на твёрдые камни. Небо начинало темнеть, всё больше становясь морем.
- Свободен тот, кто чувствует. Кому не нужно видеть в темноте.
- Свободен тот, кто силён.
- Как? - Она растянулась рядом так, что волосы окутали его лоб мягким бархатом. Нахмуренные брови, полуоткрытые губы на неоконченном слове, голова чуть вбок - и правда не понимает, не может понять.
- Хоть как-нибудь. - Он приподнялся - в колени вонзилось десятки овалов. Смотрел вдаль, силком вычленяя горизонт.
Её монолитное русалочье тело лежало на камнях. Он стоял на коленях, смотря на неё сверху вниз, прямо в лицо, и ему казалось, что из полуприкрытых век на него смотрит она - это было неясно: быть может, взгляд её застыл на глубоко чёрном беззвёздном небе или глаза были прикрыты скромно накрашенными ресницами. Его томила эта неопределённость, изнутри поднималась злоба, и приливом морской волны опадала, чтобы с точной константой хлынуть вновь.
- Идём, искупаемся. - Он ждал спора, возражений, слова - но она плавно поднялась и медленно стала снимать свою воздушную одежду. Он тоже раздевался, не смотря на неё.
Входя в воду, он ни разу не видел её голого тела.
Она поплыла сразу, топя в разводной соли свои волосы. Откидывалась назад, зачем-то поднимала руки, сливая движения с плаванием. Он не видел ничего. Он просто знал, что она рядом, а этого было мало. Мало, мало всего! Точкой здесь, в мягкой черноте! И темнота нестерпима.
Желая покончить со странностью дня, он тяжело и уверенно опустил свои слабые руки на её плечи. А после - добрался до шеи, сжимал её крепко, с силой. Она безропотно стала морем.
Он спешно плыл к берегу, изредка посматривая вверх. Звёзд так и не стало.