Аннотация: Ничто не может произойти, потому что здесь ничего нет.
Красивая девушка с безупречно белыми руками показывала мне одинаковые, только что распечатанные бланки. Какие-то буквы, цифры, размазанная синяя печать, в меру витиеватые росписи. Она была прекрасна. Мне тоже нужно было поставить свою. Лучше бы она молчала. Но она говорила - с раздражением оправдывалась:
- Ну откуда мне знать? Да ведь сразу было понятно, что будет, уж извиняюсь, конечно. Тут подпись, тут, тут и тут - где галочки.
Мне было всё равно, что там значилось, в этих скупых формулировках на новенькой гладкой бумаге. Шелест листов как спасение, как удержание. А когда я увидела фотографию - маленький паспортный квадратик - я не смогла сдержать слёз. Да и не пыталась: эмоция показалось мне приятной, естественной, подходящей случаю. Немного слёз - это дань общественным формальностям, картинно печальным ритуалам и усмирённому первобытному горю.
Она сжала губы - ей уже хотелось покинуть меня, приступить к своей простой и понятной работе. Она уничтожала весь момент соприсутствия. Лучше бы она просто молчала.
Но фотография! Сколько ей здесь? Что-то около сорока, чёрные волосы, ярко прочерченные глаза. Пожалуй, меня поразило то, что она уже потеряла кровную связь со мной, она уже не была моей, и было ли у неё имя? Скорее всего, осталось - она стала только лишь человеком, не имеющим ко мне никакого отношения. Если мне отдадут все эти бумаги, я аккуратно оторву этот цветной квадратик - пусть летит, пусть, как и она, существует отдельно.
Когда я вышла из белых стен, освещённых вечными лампами, оказалось, что уже ночь. И куда подевалась луна, где её жёлтый глаз? Чёрно-синее небо без единой отметины звёзд. Кажется, потухли все фонари (они горят, но не светят - как тусклое зимнее солнце). Жёлтые окна домов растворились в дрожащей темноте. Мне стало страшно. Однако, шаг за шагом, я начала понимать, что теперь мир - огромный спящий пустырь. Ничто не может произойти, потому что здесь ничего нет. Суровые глыбы заброшенных зданий, газоны болезненной травы, полосы голых дорог. Город не спал - город умер. Его каменное тело остывало чуть тёплым асфальтом.
Я шла наугад, но путь был верным. Я шла и сочиняла стих, совершенный, точноразмерный, рифмованный - он просто тёк в этой пустой темноте, и я старалась его поймать:
Я навеки заперта ходить в оставленных жизнью кварталах,
пока не исчезну сама,
не стану для кого-то человеком только лишь с именем,
только лишь с фотокарточки,
следом себя - а может, собой.
Но когда я открыла входную дверь своей одичалой коробки, я не смогла вспомнить ни строчки.