Аннотация: О том, какими мы были и какими точно никогда не будем
Когда я родился, дома никого не было, а на столе лежала записка: "Суп на плите, котлеты в холодильнике". В детстве это был мой любимый анекдот, только я не смеялся, а воспринимал его очень серьезно. Родители всегда были рядом, и даже когда они уходили на работу, мне казалось, что они все равно где-то здесь со своим супом с котлетами. С советами, решениями. Что есть, где спать, с кем дружить, во сколько приходить домой. Мне казалось, думать, что ты один - значит становиться старше, а старше быть очень хотелось.
Маленьким я был поразительно терпелив. Я мог несколько часов пролежать во ржи, потому что это самое надежное место, чтобы спрятаться. Колосья выше меня. Я лежу посреди поля, в рот лезут сухие травинки, на зубах песок, босые ноги замерзли, все тело чешется, муравьи заползают под майку и кусаются, а в колени врезаются мелкие камешки. Но я терпеливо лежу, потому что если встану, то меня тут же найдут - и это будет позор. Мне жутко неудобно, но в конце-концов я все равно засыпаю.
Сейчас я большой и у меня бессонница. Я лежу на дорогих простынях, каких-то очень полезных и натуральных, за кучу денег. И матрас у меня тоже полезный, особой жесткости. Он набит чем-то с труднопроизносимым названием. Когда я был маленьким, я не знал таких слов, не знал, как выглядит морская трава, которая тоже есть в моем матрасе. Мне казалось, это что-то съедобное, типа морской капусты, только еще полезнее. А сейчас я знаю точно, что это единственное, на чем я могу спать, чтобы не болела спина. Все равно, кстати, не очень помогает. Не знаю, как повернуться. На левом боку колет сердце, на спине - мучает одышка. На животе - нечем дышат, да и шея затекает. Если лечь на правый бок, то бывает, можно отрубиться, подремать пару часов.
Когда я был маленький, я мог, кажется, есть что угодно. Про муравьев и лягушек я точно знал только, что они невкусные, потому что, конечно, их пробовал. Камни, знал, что несъедобные, потому что мама потом находила их в моем горшке и сильно ругалась. Все запахи были интересны, причем казалось, что черемуха пахнет не лучше, чем вареная цветная капуста. Хотя от запаха капусты взрослые морщились, а черемуху весной ставили в вазу. При этом капусту летом каждый день давали на обед, а когда я ел черные вязкие ягодки черемухи, мама потом смотрела в горшок и снова ругалась.
Сейчас у меня диета и я нежно люблю цветную капусту, потому что от нее не бывает изжоги. А лягушки - французский деликатес, их я ем очень редко, нарядившись в парадную одежду.
Однажды я украл из холодильника папино пиво, оно показалось мне отвратительным на вкус. Пузырилось, как газировка, и пахло довольно сладко, а на вкус - хуже болотной воды. Мне ли не знать, ее я тоже пил. В детстве я любил кока-колу, потому что она вкусная и ее дают в праздник.
Сейчас хорошее пиво - для меня редкость. Редкость - не потому оно дорогое, денег у меня хватает, но здоровье дороже. А колу я разбавляю ромом - тоже в праздник. Потому что потом не получается заснуть на моем необыкновенном матрасе даже на пару часов.
То же самое с музыкой. В траве трещат кузнечики, поет в саду неизвестная птица, на соседском участке пилят дрова, на разные голоса ругаются между собой рабочие - столько разных звуков, и мне все равно, как называется птица, что соседи своим новым забором непорядочно откромсали у нас метр участка и что весь этот шум мешает бабушке уснуть.
Теперь я сам засыпаю только в бирушах и ругаюсь с соседями снизу из-за громкой музыки. Я на слух могу отличить Моцарта от Вивальди, а ставить на ночь диск со звуками природы мне как-то не приходит в голову, но мне от этого не легче. Наверное, я стар. И мне страшно. С точки зрения детства, я умопомрачительно стар и неактуален. "Старше" и "страшно" - слова одного порядка...
...На самом деле мне сейчас тридцать пять и я счастлив, что помню, каким был двадцать лет назад, и знаю, каким точно не стану еще через двадцать лет. У меня слишком хорошее воображение.
Возможно, я буду болеть, возможно, буду глух на одно ухо и куплю себе хороший ортопедический матрас, чтобы было приятнее засыпать. Может случиться, что я даже буду хрустеть лягушками во французском ресторане, хотя, по правде сказать, мне до сих пор кажется, что это редкостная гадость. Но вдруг - распробую.
Но даже больная спина и дачники, застроившие домами поля моего детства, не смогут помешать мне найти где-нибудь хороший засеянный кусок земли и поваляться во ржи. Я не буду стесняться того, что мне нравится засыпать под трескотню кузнечиков, и не перестану удивляться новым звукам и запахам.
Я не стану мелочным и раздражительным, даже если, как в детстве, не смогу пить пиво и обходиться без цветной капусты. А еще я никогда не стану старше, даже если останусь один и некому будет готовить мне суп и котлеты.