Аннотация: Он представлял себе смерть совсем не так...
Он представлял себе смерть совсем не так.
Как и любой взрослый человек, он готов был принять смерть как неизбежность.
Он видел в ней событие, значимое этически и эмоционально; событие, подводящее итог всей его жизни.
Он не был религиозен, но не был и закоренелым атеистом - нейтральное между. Скептически ухмылялся, читая Моуди. В загробную жизнь не верил, но и мысль, что Там просто-напросто ничего не будет, всегда казалась ему несимпатичной.
Фильмы, в которых герои попадали на небеса и со слезами на глазах пытались доказать ангелам, что вышла ошибка, что их время еще не пришло, он смотрел без особого волнения. Это был всего лишь один образ смерти из многих - умильно-мелодраматический. А существовали еще, в полном соответствии с жанровыми дефинициями, героический, психологический, социально-значимый, философский, юмористический...
Фантазии Баркера, Крэйвена, Ромеро и Карпентера придали его представлению о смерти оттенок эстетичности. Нож Нормана Бейтса, железные когти Фредди Крюгера, зубы Дракулы, автоматы чикагских гангстеров, уродства сенобитов и грим клоуна Пенниуайзера были слишком художественны, чтобы по-настоящему напугать его. Он считал такое кино не более чем играми взрослых людей, играми, которые ему умеренно нравились.
Ни семьи, ни друзей, которых могла бы серьезно обеспокоить его смерть, у него не было, и его совершенно не беспокоило, что сделают с его трупом. Вне зависимости от того, что именно ждало его Там, необходимости заботиться о судьбе своего мертвого тела он не чувствовал. С утилизацией всех остальных покойников природа справлялась, и он не видел, почему для него должно быть сделано какое-то исключение.
Смерть он представлял себе как мгновенное отсечение всей памяти и всех ощущений, впадение в абсолютное равнодушие, прекращение взаимодействия разума со вселенной.
Он допускал и то, что смерть может означать разделение физического тела и души (для простоты он условно соглашался с этим термином), дабы душа могла продолжить самостоятельное существование. Допущение это было абсолютным пределом дурновкусия, которое он себе позволял, а серьезные размышления в этом направлении казались ему бессмысленными и смешными. Выйдя на эту границу, он всегда ставил на ней флажок "не переходить" - чтобы не казаться самому себе глупым и сентиментальным.
Он знал, какой смерть точно не будет - и на этом он решил успокоиться.
Смерть обманула его, как обманывала миллиарды остальных. Он не знал и не мог знать, со всеми ли происходит то же, что и с ним, или такое наказание предназначено только ему, и если это наказание, то за что. Ощущения и память остались, равнодушия не было - иначе он не смог бы чувствовать такой всепоглощающий ужас, наблюдая бесконечные, неостановимо ползущие снизу вверх по темному экрану белые строчки титров.