Аннотация: Я должна добыть живого чёрта - так велела моя преподавательница зоологии. Но я на дух не переношу чертей: ведь это они сгубили моего брата.
– Марийка, Марийка! – кричат мне дети из сельской школы. Я прохожу стороной: очень я на них непохожа. Стригусь коротко, ношу джинсы в обтяжку (я вообще худая). Кроссовки нацепляю редко: босиком-то, мне кажется, способнее. В этом смысле я – пацанка. Самая настоящая; и меня уже пару раз принимали за парня.
А как-то раз торчали мы на крыше школы – я и Линда Питерсон, моя препод зоологии. Ну там, бутель пивца на двоих раздавить, мобилку у неё на время спросить (а то свою заныкала неведомо куда, в какой карман) и от имени Линды напечатать в Фейсбуке «#дисней_аццтой, #верните_франшизу_лукасу!» По ходу дела мы с подругой веселились, как могли, обкладывали новые ЗВ, не стесняясь, наш Твиттер пестрил фразами типа «#не_мой_люк» и «#я_тащусь_от_вейдера». Было классно, зарыв ноги в мягкую тёплую пыль, мечтать о своей любимой франшизе, какой она будет, когда вернётся (а что вернётся – у меня сомнений не было!)
И вдруг Линда, за очередным стаканом пива, говорит мне, уже куда более официально:
– Ты у меня, подруга, на хорошем счету. Ситха настоящая, истинно тёмная… И это замечательно. Но чем больше я с тобой знаюсь – тем чаще вижу, что к студенческим своим обязанностям ты относишься, пардон, как настоящая разгильдяйка!
Я, конечно, морду сделала утюгом – типа «???»
– Как это, как это? Объясни-ка, лапонька, про что ты конкретно.
– Да про зачёт же твой будущий. По зоологии… Про ту практическую, кхе-кхе, работу, что ты нам обещала; надеюсь, помнишь.
– Н-не помню… Видно, я тогда слишком перепила. Линдочка, будь другом – намекни, что да как.
– Ты... обещала живого чёрта нам добыть! Для опытов. Так что теперь не отвертишься. Придётся тебе идти в Мрачные Земли, и там кого-нибудь пленить.
«И вот вскочил он на коня», – цитирую я с пьяной ухмылочкой. – «Из Края Мрака, yo, в Край Дня!» А сама думаю:
«Ой, повезло-то!.. Съедят, тут к гадалке не ходи. С костями приберут и с потрохами. Ну да где наша не пропадала, может, и вывезёт кривая».
Так рассудила я. Слезинку смахнула (не хочется, блин, идти на верную смерть в столь молодом, цветущем возрасте), да и побежала к матери:
– Мам, а, мам, где у нас чертоловка?
– Ты смотри… – умиляется мать, – какая взрослая стала! Я своего первого чёрта в школу лет так в двадцать принесла. А тебе аж на три года раньше задали. Растёшь!
И даёт мне… простую авоську.
– Он там поместится, не волнуйся. Даже если кого потолще выберешь.
Я хмыкнула, но поблагодарила её.
Пришлось ещё одной такой сеткой разжиться, на всякий случай. В промтоварном. (Эта хоть была с кожаными вклейками, не такая хлипкая. Так что я понадеялась: чёрт не убежит.
Но потом все эти соображения оказались совершенною ерундой).
***
Это, понятно, была не первая моя миссия, опасная для жизни. Совсем ещё недавно мы с верным коньком навели шуму в южных морях: добыли для царя-батюшки невесту – Солнцеву сестру. (Кажется, только вчера всё это случилось. Но в ту пору конёк ещё ходил на четырёх ногах, на имя «Тошка» отзываться не хотел; обычным своим видом не брезговал и под человека косить не пытался. Да и с белым голубем – Андреем – мы в то время ещё знакомы не были. Вернее, были, но шапочно. Я даже не подозревала, кем он мог быть на самом деле…
А потом, когда поняла – расплакалась, ей-богу. Хоть обычно и сдерживаю эмоции.
Ведь это же мой родной брат. Тот самый, которого черти погубили.
Он вернулся ко мне с того света…)
Э-эх!.. Написала я всё это сейчас, а сама думаю: зачем? Страдания по Антону, а также по Андрейке, чужому читателю непонятны (да и кто прочтёт мой дневник? Разве что какая-нибудь школьная приятельница; а их тем более не стоит во все эти тайны посвящать). В общем, я бы с удовольствием странички вырвала из дневника. Но есть, блин, такая пословица – еже писах, писах. Или по-другому: слово не воробей, не вырубишь топором!
Лучше я на сём пока прервусь. И, вместо продолжения, оставлю своим возможным читателям (Линде, а также Роме и Сашке) двусмысленное многоточие… А вообще – тут могло быть много-премного воспоминаний о других моих «квестах». Например, как я с Рыжим спальником боролась. Или Жар-птицу добывала. Да уж ладно; бог с ним!
Просто запишем: миссия – не первая. Но волнуюсь я, как никогда раньше.
***
Постояли мы с подругой-преподшей несколько минут на границе ничейной земли. Обнялись, понятное дело, чмокнулись. Поревели даже чуть-чуть. Ну и разошлись, как ни в чём ни бывало.
А я достала из кейса тёмные очки, стрижку чуток пригладила… Ворот рубашки оправила. Ну парень тебе и парень! Совсем уже хотела продолжить свой путь, да вдруг вижу – идёт ко мне кто-то со стороны Светлых Земель. Высокий, тощий. В чёрной майке, с какими-то рунами (фолк-металлюга, что ли?) И рукой эдак приветственно машет.
Я себе думаю: ну кто бы это мог быть? Нету у меня знакомых даже среди простых металлюг! Конечно, время от времени я на музон залипаю… да не на такой. Энди Вендер (не путать с Вейдером) – это да. Обожаю. А вот фолк, викинги – совсем не для меня. «Ошибся, думаю, пацан. Кого-то другого проводить пришёл». А потом посмотрела на него внимательно… и как заору:
– Конёк, ты?!
А он во весь рот лыбится:
– Здравствуй, хозяйка!
– Это ж сколько мы с тобой, нафиг, не виделись?! Как бы не с тех самых пор…
– Да, да, – Антон ковыряет песок большим пальцем ноги. – С того дня, как ты в государеву Столицу привезла чудесное зелье…
– Сок амриты?
– Он самый. От восточного лекаря. Царь, помню, попробовал, и такой он стал пригожий…
– Что ни в сказке рассказать, да пером не описать. Ай, Тошка, сколько ж мы вдвоём славных дел наворотили! Есть, таки есть неповторимый шар-рм в том, чтоб быть скаутом!
– Скаутшей, – смеётся он.
– Ладно тебе, ладно, – я его пихаю кулаком под рёбра, – чего пришёл, говори уж.
– Так просто, Марийка. Поглядеть, как ты… и вообще, как дела. Узнать, не требуется ли моя… прости, наша помощь.
– Нет, друг мой. – Я тоже улыбаюсь (знаю, что выгляжу совершенно по-глупому, но ничего поделать с собой не могу). – Давай уж как-нибудь я сама. Не могу рисковать твоей жизнью. И Андруся второй раз потерять не желаю. От слова «совсем».
– Но мы же от тебя не отстанем, дорогая. Ты понимаешь это, правда?
– Конечно. И всё-таки – не могу вам позволить идти за мной.
– А если бы мы сами решили ехать по твоему следу в пекло?..
– За твой выбор, конёк, я не в ответе. Да только, будь я тобой, решила бы совсем иначе.
Вздохнула. Подошла ещё ближе. Обняла его за пояс – некрепко; не нарушая приличий.
– Очень не хочу прощаться. Но надо!..
Антон промолчал.
– Куда ты теперь поедешь?
– Не знаю… В Столицу, наверное.
– Там сейчас хорошо, – ностальгически вздохнула я. – Ладно, friend. Удачи тебе!
Конёк поцеловал меня в щёку. Улыбнулся напоследок. И ушёл в горячий оранжевый закат...
***
На Севере уныло и тошно. Наш спутник – ительмен, сын Ворона – затащил меня в грязный шатёр, толкнул в угол и велел тихо сидеть, пока они с коньком «поднимают Зверя».
Охо-хо. По-любому, шкуру и бивни моржа, за которым нас сюда прислал царь-батюшка, получить уже не выйдет. Но я сижу тихо (раз сказали), не жалуюсь. Может, государь таки взглянет сквозь пальцы на нашу неудачу. В конце концов, Зверя-то мы – надеюсь – получим, а какая разница, тот Зверь или этот?..
Шубейка из лисьего меха греет, но довольно слабо. Снаружи – та ещё холодрыга. Остаётся лишь клевать носом и дожида…
Ох, ё!..
«Ты, красавица, НАДЕЯЛАСЬ, что момент появления Зверя не пропустишь?
Да разве его можно вообще пропустить?!
Такой рёв только глухой не разберёт».
Я выскакиваю из шатра. Навстречу мне, топоча копытами по льду, несётся конёк. За ним – ительмен: полунаг (это на таком-то ветру собачьем!..), в багряно-синей боевой раскраске. Он бежит, швыряясь острыми костяными крючьями. За ним – громадная Тень.
Я смотрю. Смотрю, не отворачивая взгляд. Хоть и перепугана до смерти. Так жутко мне не было даже, когда мы с Сашкой вздумали на ночь глядя зазырить «Крик-2».
– Давай, давай! – визжит ительмен. – Чё стоишь! У тебя ведь ружьё! Не у меня!
А ведь и пра... Что это я?! Офонарела, видать! Перепугалась, вот и…
«Ну, Зверь, – ну, погоди!
Будет тебе сегодня сладкое морковное блюдо на десерт...»
***
Итак, я в Царстве тьмы. Пятый день брожу тут, среди горячего песка, чёрных и зловонных дыр в земле, сухих корней, оплетающих всё вокруг, в том числе – чертячьи статуи. Посмотреть даже не на что, мли-ин!.. Но вот – забор. За забором молодой оболтус, курчавый и голый до пояса. Как предсказывала муттер, пузат он неимоверно. На нём зелёные, в складочку, огроменущие шальвары. Лодыжки поросли шерстью; ниже – копыта. Оболтус курит трубку.
– Доброго здоровьичка, пан чёрт, – говорю я.
– И тебе здоровья, хлопец. Зря ты, конечно, в наши края заявился – ведь я же правильно предполагаю, что привело тебя праздное любопытство?
– Долг студенческий, пан чёрт. Вот что меня привело. Я изучаю таких, как вы…
– А-а!.. Тогда тебе надо на общие сборы. Завтра как раз шабаш; можешь заглянуть. Авось, тебе удастся собрать матерьял для твоих занятий. Но предупреждаю сразу – там опасно! Короче, сам решай; не придёшь – никто не взъестся. Ты в своём праве.
«А ведь приду», – грустно решила я. – «Куда ж денусь».
– Сведи меня со своими, пан чёрт. Хоть с мамкой, или сестрой. Я студент бедный, на платные рефераты бабла не наскребу, а бесплатный у меня… э-э-э… горит. Без вашей помощи в срок не уложусь.
– С мамкой? – чёрт усмехнулся; почесал левый (куцый) рог. – А что, это можно. Жди меня тут, мы с ней сейчас придём. Только ты, студентик…
– Мар… – тут я осеклась. – Марк!
– Ты, Маркушка, моей маме не обрадуешься! Стерва ещё та.
Я изобразила (изобразил?!) смущённую улыбку. Чужая маска, кажется, стала прирастать. И это тоже не веселило меня…
Чёртова мать сказала:
– Давай, дружочек, не побрезгуй нашим скромным угощением. Сегодня у меня хоть борщ, а завтра и того не будет.
Я ела, не забывая хвалить (на самом деле хвалить там было нечего, но я такие вещи воспринимаю спокойно. Если мне что-то предлагают – ем, и всё. Без разницы, люблю я такое, не люблю… привычна ли, непривычна…) Борщ был до ужаса густой, наваристый и тёмный. Морковно-свекольное крошево, с заметными добавлениями лука (от которого не на шутку пекло моё бедное нёбо), тоже приятства не добавляло. Ну и кроме всего прочего, она вбухала туда слишком много сала. Тем не менее, я насытилась – а это уже что-то.
– Благодарю, – с трудом отдышавшись, пролепетала я. Откинулась на трёхногом табурете, вжалась в стенку и какое-то время сидела, не думая ни о чём. Просто физически не могла. Наконец ощутила, что мне чуточку легче; спустила ноги на пол. Поёрзала ими по старой рогожке…
– Мне надо продышаться. – («И походить», – добавила я про себя. После такой плотной трапезы… гм-гм… утрамбовать всё в кишках будет непросто. Наверняка это займёт много вре…)
– Привыкай, – осклабился пузан. – Ты наелся на несколько дней вперёд!.. Таковы они, чертячьи законы гостеприимства.
– Такова твоя скаредная мамаша, – вполголоса ответила я.
– Что, что?! Я всё слышу! Благодари своего бога, парень, что я тоже сейчас сыта. Иначе бы мало с тобой церемонилась…
(«Ну вот, приплыли»). Однако ж, при здравом рассуждении, я не могла не улыбнуться – все эти простые, чуть ли не первобытные нравы, то, как черти ведут себя, умиляло несказанно.
«Главное, Марийка, не забывай: это те, кто убили твоего брата».
Я встала и, пошатываясь, побрела на улицу. Пузан бросил укоризненный взгляд в сторону матушки; она же, как ни в чём ни бывало, облизывала большую грязную ложку.
...Ночью на лежанке было душно, тесно и противно. Хорошо хоть, чертиха пошла мне навстречу, выделила отдельный закуток при кухне. Я наплела ей, что не могу вместе с Терентием спать, потому что он – другой «рассы», меня, мол, это сильно стесняет. Ну, она – душа простая. Она поверила.
Но уснуть у меня так и не получилось. Лишь утром я смежила веки – и сразу же мне начало мерещиться: вот дорога, по которой я три дня назад шла. Вот по ней едет печь; на той печи – кто-то в соломенной шляпе; читает с мобилы невидимый мне текст…
Шерстистая лапа вцепилась в моё плечо и стала трясти.
– Э-э, парень, вставай! Ты, кажется, на шабаш хотел?
– А что, пора?
– Ага. Ты пол-дня спал... Вечер уже. Пошли давай, не то припозднимся!
И мы пошли.
Шабаш – на холме за озером. (Самое отвратительное место в здешних краях). На шабаше, говорил Терентий, никто ничем не занят – лишь пьют, не просыхая. Ну, ещё кое-кто, если есть силы и желанье, песни орёт.
«Так это», – говорю, – «не шабаш тогда получается, а настоящий Зилант!..» Чёрт не понял, о чём я, и равнодушно пожал плечами.
Мы явились на древний холм (даже самая трава здесь была седою). Навстречу мне из кустов вышел громадный белый конь. ВЕСЬ – белый; даже копыта, уши и глаза… Я было подумала, не призрак ли это. Конь зевнул, обнажив острые клыки. «Вот бы его – к Линде! Вместо пана Терентия...» Но, правду сказать, если б клыкастый не отошёл в сторону, я бы себя чувствовала не совсем… того.
Несколько бесов – в старых, мятых и засаленных сюртуках, изрядно уже поддавши – угощались шоколадками из фирменной «рошеновской» упаковки. По сравненью с их мощными тушами коробка сластей казалась совсем ничтоШной. (Да, именно так – через «ш»!) Мой спутник громко ржал. Я лишь сдержанно усмехнулась.
В общем, поначалу мне было как-то стрёмно. Даже когда увидела чёрта в тёмных очках, выряженного Энди Вендером. Но он извлёк гитару, стал играть – и вот я уже ору, как безумная: «Вау!! Ещё, ещё!..»
Короче, наплясалась, как могла. И как не могла – тоже. Плевать мне (да, собственно, и ему), что я – единственная, кого сей музон вообще привлёк.
Ну а потом я с ними со всеми бухала. И с Энди, и с какими-то его дружками, которые появились не сразу (гитарист, шутя, отбрехивался – «этого, мол, сам в первый раз вижу!») Весело было, клянусь моими штанами!
...Студент наш надрался. И, как ни старался, а всё ж до утра он с холма не убр...
Потом, кажется, схватилась на кулачки с тощим бесом. Но вот кто выиграл, вряд ли вспомню сейчас. Возможно, как раз я.
Потом опять страшный конь по всему холму ходил. («Плыл». Медленно, как настоящему Ночному кошмару и подобает…
И всё это время я чувствовала на себе чей-то пристальный взгляд.
Слышала невнятный шёпот, из которого могла уловить только «...крепкий орешек, однако. Чтоб съесть его, придётся мно...» – а дальше не разобрала!
На мой вопрос, кто это нам тут веселиться мешает, Терентий тоже ничего внятного не сказал. Мямлил какую-то чушь (мне даже стыдно повторять её).
Короче, пикантная выдалась ночка. Когда мы уходили, я волком выла; клялась Энди, что «гадом буду, а его не забуду». Трепала тощего демона по плечам, по груди… короче, по всем местам!
И сказала моему другу-жирдяю:
– О-о! Это было круто!
– Рад, что тебе понравилось, – гыгыкнул он.
***
...как-то я уже видела таких вот огромных коней. Более того – один из них чуть не стал моей добычей. Случилось это во время нашего пребывания на Севере, как раз когда мы Зверя поймали. Я, конечно, не отказалась бы захватить ещё какого-нибудь местного представителя фауны, и поэтому, когда представился случай…
– Знаешь, конёк, – говорю ему на ухо, – ты себе плыви, подожди меня вон за тем айсбергом. А я пока тихонько подкрадусь, попробую ихнего вожака сетью оплести.
– Ой, хозяйка, – отвечает конёк, – то, что ты со мной когда-то сладила, ещё не значит, что любая лошадь тебе поддастся. Видишь же, КАКИЕ они.
– Да не волнуйся ты так! Где наша не пропадала…
И вот – подкрадываюсь. Сама уже полна радужных надежд, что царь-батюшка за эту лошадь нам в Столице большую награду выдаст.
Щас. Размечталась.
Только, значит, сетку нацелила, ка-ак вдруг...
***
По дороге ехала громадная печь. На ней лежал желтоусый и смуглый парень в соломенной шляпе. Лузгал семечки. Шаровары – простые, холстинные – были закатаны выше колен, и тёмно-бурые лодыжки парня совсем не красили его; самому же юноше было всё равно. Над печью вился голубь – пышнохвостый, белый, с красными глазами. Из самой печи время от времени вылезал мышиный князь, – «Нет ли у вас, господа, каких-нибудь сладостей? Не для себя прошу, для семьи. У меня мышата голодные...» Конёк лишь смеялся над ним, а вот голубь охотно делился крошками, которые успевал добыть в пути.
Странная компания чем дальше, тем глубже погружалась в Земли Мрака, и никто из тамошнего населения не подумал остановить глупцов, ищущих себе беды на голову. Нашим же героям как раз того и надо было…
Чтобы не думать о Марийке (ведь сердце-то, прах его побери, саднит, окаянное), Тошка занимался чем-нибудь другим. Например, читал со своей мобилки новости про недовольства в Столице. Про царя-батюшку, его свиту и всех прочих.
Однажды, когда конёк лежал под печною трубой и блаженствовал, голубь-альбинос спустился сверху. Сел на поля его шляпы. Заворковал по-своему.
– Плохо без Марийки, да? – спросил он.
– Да уж, – пробурчал наш герой, – лучше бы сейчас с ней, чем с тобою! Или с этим... голохвостым.
– Очень, вижу я, ты скучаешь по ней!
(Конёк не ответил).
– И я скучаю не меньше твоего, – продолжал голубь. – Я тоже её люблю.
– А ну повтори… Я, кажись, не разобрал. ЛЮБИШЬ? Как это, как это?
– Ты же знаешь, Антон, – курлыкнул голубь. – Я не тот, на кого Марийка думает. Не брат её, не Андрусь.
– Да уж, знаю, -- конёк, по-прежнему в человеческом облике, потянулся. Закинул руки за голову, босые ноги – выпростал. – Она часто эту историю рассказывала. «Пасу козочку в лiсу. Де не взявся страшний чорт – i Андруся кинув в рот!» С тех пор и боится чертячьего племени.
– Бояться – боится, но ей предстоит чёрта изловить живьём… Мы должны очень, о-очень постараться, чтобы наша хозяйка не пострадала, свершая эту миссию.
– И чтобы она в итоге получила зачёт.
– Ага… Это, конечно, не первая её охота. Но – самая трудная.
– То есть, ты думаешь, раньше ей было…
– Проще, друг голубь. Куда как проще!
– Даже когда вы ту лошадь на Севере по глухим дебрям ловили?
(Антон снова промолчал).
Печь ехала по равнине, полной сырого, слежавшегося песка. А потом вырулила к зелёным лужайкам. Хозяйским угодьям; хатам и огородам.
– Где-то тут надо искать, – раздумчиво молвил наш герой. – Марийка недалеко ушла. Где-то дня на три, по моим подсчётам, она нас опережает.
– Ладно, – поддакнул Белян. – С завтрашнего утра и начнём.
– ...не откладывая в долгий ящик, – кивнул конёк.
***
Ну а потом, после шабаша, я опять пол-дня продрыхла. И мучилась кошмарами – исполинский Зверь мерещился; да ещё почему-то пуля из моего ружья в этом сне прошла мимо, лишь царапнула его длинное ухо. «Теперь нам не получить денег от царя!» – стонал конёк, и я, обхватив его за шею, ревела как маленькая…
Потом… Потом я пришла в себя. Осознала, что вся эта дрянь мне приснилась не просто так – очевидно же, что вчерашний обед до ужаса расстроил мой желудок. Не стоило на борщ налегать… Я в этом смысле ретроградка. От угощения отказаться ну никак не могу – считаю, что это невежливо! Даже если хозяйка… кхе-кхе… чертиха; всё равно, их тоже нельзя обижать.
Короче, встала и побрела в нужник. Совершенно зря; ибо у Терентия с мамашей, как я дозналась после, именно в тот момент состоялся некий важный разговор.
– Ты слишком балуешь своего друга, сынок. Так нельзя! Человек, сам знаешь, от природы хуже нас. Если дать Марку чувствовать себя на шабаше своим, он, того и гляди, зазнается. Решит – ему всё можно. Как думаешь, зачем он с собой притаранил эту огромную авоську?
– И то правда. Но я ж к нему привязался. Не могу хлопцу сделать плохо.
– А он – может. И, не задумываясь, сде...
– Ай, мама! Откуда вы знаете?
– Я вижу. Просто вижу, какой он. Хотя… давай уж, сын, начистоту. Не надейся, что законы мужской дружбы тебя защитят. Я давно просекла: этот «студент», которому ты так доверяешь, на деле-то – девчонка. Подлая и бесстыжая.
– Чушь. Враньё!..
– Можешь проверить. Возьми её… ну хоть бы на зайцев. Погляди, как стреляет.
– Не довод! Студент – он потому и студент. Не умеет того же, что простой мужик.
– Тогда позови купаться. Увидишь – откажется!
***
...Спустя некоторое время я ещё ходила на тот шабаш. Публика на холме собиралась абсолютно безумная, frigged up, чтоб не сказать хуже; даже думая, что я – парень, всё равно пытались ко мне клинья подбить! Я их, конечно, послала по известному адресу, – но неприятный осадок, как в том анекдоте, остался… Короче, иду я это с гулянки домой и вижу: голубь. Альбинос. С красными глазами; точь-в-точь мой Андрусь! Сидит у переправы, под фонарём. Толстою лапой опирается на котелок спящего чёрта-лодочника.
– Тут… это… – воркочет Белян, – друзья тебе передали. Вечером разденешься перед сном – вынь флакончик, обмажься. Увидишь, что будет. А утром Терентий мыться к реке покличет. Тут уж сама решай: соглашаться, нет… Больше, прости, ничего сказать не могу. Ещё гребца разбудим. Бери, бери флакон. Он твой!
Взяла я флакон, а голубь – дёру. («Андрейка?!» – думаю я. Но – непонятно, если так здраво рассуждать. Хотя… на каких таких друзей он, пр-рах побери, ссылается? Кто б меня ещё в Землях Мрака искал, кроме…)
Вот! Поздно перед сном, как он велел, зашла в я уборную. Под сорочкой чуток протёрла. И давай меня корёжить… Еле очухалась. Мать моя родная! Можно лучше, я о ТАКОМ рассказывать не буду?
Одним словом – зелье подействовало. И что теперь, не знаю.
Спасибо, конечно, странным «друзьям». Я насчёт Терентия сама подозрения имела. Но – чего делать, если эффект настойки будет очень, о-очень долгим?..
***
– Так, говоришь, купались?
– Вместе, ага. Плескались, играли, что твои детишки!
– И как наш «студентик»?
– Да парень это, ma mere. Самый настоящий! Тут не может быть двух мнений… и сам я, ко всему, не осьми пядей во лбу. А туда ж, понял!
– Нет, сынок. Просто у девчонки хорошие помощники. Не знаю, кто, но дурят они тебя, как сивого мерина. Вот ты и горазд верить.
– Что же делать, матушка?
– Шабаш покажет…
***
...Была я вчера на новом шабаше… лучше б не ходила! Пили мы, по своему обыкновению, много. В основном – всякую гадость; кто его знает, что там у чертей в кубках! Может, кровь, а может, и похуже чего. Нам представили нового гостя – «пан Змиевский». Толстый, важный, с длинными тяжёлыми усами. А брюхо золочёное, а глазища смеются... Я заробела.
– Покланяйся ему, покланяйся, – шепчут черти, – да как следует! Не тушуйся. Знаешь, хлопец, кто он такой? Будущий наш владыка, вот кто! Есть у пана Змиевского такая задумка – все Земли Мрака под свою длань собрать…
– Угу, угу, – радостно гундит толстоусый. – Потому-то мне и важно, чтоб человечье племя тоже поддержало.
А я на него смотрю и думаю: «Это с чего же ты вдруг, бес, нашей поддержки возжелал? Не иначе, тебе и в Светлом Царстве власть заиметь хочется».
Вскипела у меня в жилах кровь. Хоть я на своего государя подчас зла бываю – а лучше он, чем вот такое сытое и самодовольное чмо!
Чувствую, в жар бросило. «Дайте», – прошу у чертей, – «холодненького глотнуть».
Пригубила чуток. И тут, слышу – трещит моя нагрудная повязка. Словно распирает её что-то. (Ну, понятно, что!) А кругом народ весело гогочет, кривыми когтями в меня тычут, воют и ревут:
– Ай да Маркушка! Ай да, блин, «студент»!
Каюсь, не выдержала. Нервы и так на пределе были – а ещё эти гады, с их подлыми «шуточками»...
– Да, я девка, – заорала я во весь голос, распахнув на груди рубаху. – Да, я на вас, гады, плевать хотела. Можете меня терзать, можете съесть – целиком, с шапкой и штанами... но я всё равно не перестану вас ненавидеть! И смерть Андруся никогда не прощу.
– Нарываешься ты, красоточка, – шипят черти. – Себе же хуже делаешь. Так не будешь кланяться нашему пану? Ножки не облобызаешь?
– Пошли вы на ...! То есть, извиняюсь, не так сказала: пошли в …!
– Ну тогда, прости, – говорит толстоусый, – нам придётся с тобой поступить, как мы обычно со всеми нашими врагами… Крепкий ты орешек, девка! Чтоб тебя подловить, много сил потратить пришлось.
И тут… вдруг… Что-то грубое, корявое и пошёрхлое тычется мне в плечо. Это печка. Моя! Та самая, на которой мы с коньком ехали…
Босыми ногами отталкиваюсь от каменной поверхности. Взгромождаюсь на трубу. Хватаюсь покрепче.
– Подожди-ка, не спеши-ка, – рычит пан Змиевский, – я тя ми-игом заглочу!
– А ну давай, наподдай им, печура, – шепчет откуда-то снизу мышиный князь. Я толкаю печку коленом, и она летит вперёд. Сминая чертей, разбрасывая в стороны баальзебубов и колдуний. Всё-таки, кажется, мы сегодня выберемся с этой нечистой оргии.
Белян парит в вышине надо мною (Спасибо, братик. Как же мило с твоей стороны, что меня не забываешь!)
Пока я смотрю на голубка, и впол-уха прислушиваюсь к движению печи, мне становится весело. Почти так же весело, как когда я верхом на коньке летела по льду за громадною белой лошадью. (Сеть к тому времени уже была благополучно потеряна, и хорошо ещё, если не разорвана!.. Но всё-таки я пребывала в хорошем настроении: ведь сама погоня!.. Азарт! Удовольствие-то какое, прах побери!)
Вот и сейчас, несясь через живую преграду из порождений пекла, я чувствовала это. Мне было не по себе, нервы саднили, каждая жилочка в теле чесалась и дрожала – но я не променяла бы эту страшную гонку ни на одно из земных наслаждений. Да и неземных тоже.
Уф. Надеюсь, скоро уже конец дикой орде. А там и хата. И мой толстячок – как ни относись к нему, но... он со мной добр. В отличие от его мамаши (хотя, если подумать здраво, это – сущие мелочи!)
«Всё будет о'кей, Марийка. Всё будет о'кей».
***
...Я спрыгнула с печи. Вскинула взгляд; белый голубь так же пристально смотрел на меня. Начать разговор, однако ж, не решался.
– Где конёк?
– Тошка, – нехотя, как бы вполголоса, проворковал голубок.
– Ri-ight!.. Где Тошка? – (я и забыла, что в человечьем облике его надо звать по-другому).
– На реке, рыбу удит.
– Лети к нему, Андрусь. Передай, что я бескрайне благодарна. Если б он тогда не прислал печь – осталась бы у вас от Марички, милой сестрички, одинокая могила в степи.
– Лечу, лечу, – голубь, как бы между делом, садится ко мне на шею. Нежно клюёт в плечо; воркует. – Я – не Андрей. Не твой брат! Ты же знаешь это, да?
– Знаю, – (взаправду, понятно, я не знала, ну да оно мне и не упёрлось совсем). – Что так, что так – один хрен. Я по-любому буду звать тебя «братишкой».
– Спасибо. Это для меня громадная честь. – И он улетает.
Я сижу на печи. Отдыхаю после всех тех страстей. Сколько ж мы бесов передавили – сказать жутко! Но ещё жутчее – видеть…
***
Старая чертиха приветствовала меня с очень недовольной миной, чуть не скрипя зубами. «Лучше б тебя там, на шабаше, съели», – говорил её взгляд. Терентий, наоборот, расплылся в улыбке – ему-то явно было в радость увидеть, что я жива.
Когда я отвела его в сторону и ткнула пальцем на свои «буфера», торчавшие из-под рубахи, он скорчил нарочито «грустную» гримасу, почти как кот, лишившийся сметаны за ужином. «Что делать. Больше ты не можешь свою тайну беречь... и бог с ней!»
Потом мы сидели во дворе, прямо на голой земле. Чертиха вынесла нам большую миску с тюрей (нет-нет, не с той, которая – сметана и хлеб. Настоящая, правильная тюря: чуть лучку, чуть кваску…) Словом, она уже не хотела уделить мне место у стола; а раз я не пошла в дом, то и мой толстяк решил остаться снаружи.
– Марийка, – сказал он чуть погодя, – я знал: у тебя всё получится.
– ЧТО получится?
– Змиевского «прищучить». Было когда-то предсказание, мол, придёт человек – простой, небогатого рода. И развалит всё наше чертячье царство…
Я не ответила. Ну а в самом деле, что тут можно сказать?
– Так вот, – продолжал пузан, – я давно уже ко всем таким пророчествам серьёзно отношусь. Знаю: Земли Мрака были обречены. И согласен признать поражение…
– Минуточку, минуточку! Ты согласен… чтоб я тебя…
– Взяла на свой зачёт, да. Мама, конечно, бурчать будет – но что нам мама? Я сам себе голова.
– С чего это у тебя, пузан, – я хитро сощурилась, глядя на него, вдруг такой… приступ мазохизма? Или, может, просто дело в том…
– Не в том, не в том, – зачастил он. – Я к тебе вовсе равнодушен.
«Ага. Щас. Держи карман шире». Но вслух, понятно, я опять-таки ни слова!