Холодно ужасно. И сыро. Тот самый случай, когда даже небольшой мороз пробирает буквально до костей. Даже в фургоне грузовика ощущается эта проклятая сырость. Одно хорошо - дорога ровная, почти не трясет. Удивительное конечно, дело: народу на острове почти нет, а дороги все ухоженные и ровные, хоть и ездить по ним почти некому.
Полесов как будто спит - сидит неподвижно, глаза прикрыл, на холод и глухое рычание двигателя внимания не обращает. Сразу видно - военный, причем не штабной. Конечно, вокруг Института много военных крутится, но Полесов от всех этих сержантов да лейтенантов в голубых касках отличается, как волкодав от болонок. Не то чтобы на заправского головореза похож, но чувствуется в нем какой-то стержень - такого просто так не согнешь.
Третьим в кабине сидит худой дылда в очках на горбатом носу. Одежда на нем потертая и словно с чужого плеча - для выдающегося его роста она явно мала. Этот молчит еще с самолета, которым они на остров прилетели. Молчание и взгляд его, внутрь себя обращенный, вызывают у Беркута смесь страха и... брезгливости, что ли? Будто не человек сидит перед ним, а огромный червяк, скользкий и бессмысленный, к тому же вырванный из природной своей среды и от того вдобавок еще и жалкий.
"Угораздило же меня, - думает Беркут, - ввязаться в эту авантюру. Авантюра же, чистой воды. Ведь не первый же год в Институте, знаю, что такое Зона, двенадцать выходов в послужном. Знаю, как там все происходит. Я же не сталкер! Я - человек науки!"
Грузовик встал. Двигатель, чихнув разок, умолк, приглушенно хлопнула дверь кабины. Полесов открыл глаза и без всякой заминки поднявшись, щелкнул замком на фургонной двери. В открывшемся проеме вырисовались закутанные серой дымкой низкорослые горы - неестественно белые в черную полоску. Ледник. Приехали, значит.
Едва различимые в ранних декабрьских сумерках, слева от дороги виднеются разрозненные строения. Метрах в пятидесяти от грузовика дорогу перекрывает поржавевший шлагбаум. Никак иначе периметр Зоны не обозначен.
-Это и есть Эйстюрландский филиал МИВК? - спрашивает Беркут, рассматривая белесые одноэтажные домики с темными, подслеповатыми окошками. Вопрос этот был риторическим - ни Полесов, ни Норман - так звали третьего члена группы, раньше здесь не были, а водитель русского языка не знал.
Откуда-то со стороны домов раздался оклик. Спросили что-то на местном наречии, водитель ответил. Говоривший вышел из-за домов - это был коренастый, слегка полноватый мужчина в пуховике, с отороченным мехом капюшоном.
-Вы - русская научная группа? - по-английски спрашивает он, подойдя ближе. Беркут кивает:
-Да, это мы. Вас должны были предупредить.
-Предупредили. Когда думаете выходить?
Вопрос этот смутил Беркута. Выход в Зону всегда сопровождался кучей формальностей, оформлением пропусков, подготовительными процедурами... Все это могло занять от нескольких часов до целого дня - зависело от сложности выхода. А делегацию из другого филиала наверняка мариновали бы чуть не неделю.
-Чем скорее - тем лучше, - отвечает он наконец. Толстяк пожимает плечами:
-Дело ваше. Сейчас идти не советую - через час совсем стемнеет. Выходите с утра.
Полесов с водителем выгружают из фургона рюкзаки. Их еще предстояло перепаковать для выхода.
-Пойдемте, я устрою вас на ночь, - предлагает встречающий. - Ужинать будете?
-Хорошо, - бормочет Беркут, окончательно смущенный простотой приема. Со стороны шлагбаума что-то завыло, гулко и протяжно, словно в гигантскую стальную трубу. Обернувшись, Беркут увидел как замигали в сумерках какие-то серебристые огоньки. Иллюминация продлилась не больше секунды, прекратившись так же внезапно, как и началась. Ничего подобного в Сагринской Зоне не встречалось. Впрочем, это как раз было вполне объяснимо. Всякий, кто читал институтские "Доклады" знал, что каждая из шести Зон имеет свои, уникальные проявления - хотя много в них было и общего.
-Илья Беркут, - рукопожатие выходит крепким, почти дружеским. - Мои коллеги - Петр Полесов и Стефан Норман.
Размещают их в одном из домиков, в сумерках похожих друг на друга как две капли воды. Пара комнат, небольшая прихожая, кухня и санузел - все выглядит вполне по-домашнему, только кажется немного необжитым.
-Раньше здесь был обычный поселок, - поясняет Ульф из кухни. Словам его вторит бодрое шипение электрочайника. - Сразу после Посещения всех жителей эвакуировали. Потом, когда границы Зоны определили и выяснили, что поселок в нее не попал - передали его Институту.
-И сколько сотрудников в вашем филиале? - интересуется Беркут, когда Ульф с чайником в руке возвращается в комнату.
-Триста семьдесят два. Большинство - уроженцы острова, - кажется, в словах ученого слышна гордость.
Полесов гремит посудой на кухне. Из всех он один сразу занялся ужином - Беркут пока отогревался, пытаясь горячим питьем вытравить из-под кожи вездесущую сырость, Норман к своему стакану не притронулся, сидит в углу под лампой, сыч-сычом, только стекла очков поблескивают.
-Я так понимаю, в Ватнаёкульской Зоне вы раньше не были? - помолчав, спрашивает Ульф. - Это плохо.
-Опыт выходов у нас имеется. - Беркута такое замечание обижает.
-Выходов? - похоже, Ульф имеет привычку все переспрашивать. - В другие Зоны. Не сюда. Здесь все иначе.
-В Зоне каждый раз все иначе, - отчего-то Беркут не желает уступать в этом споре. Возвращается Полесов с тарелкой. Разогретая на сковородке ветчина щекочет ноздри сказочным ароматом. Не обращая на собеседников никакого внимания, он садится на диван и, удерживая тарелку на растопыренных пальцах, с аппетитом начинает есть. Это служит неким сигналом - Ульф спешно прощается и уходит, а Беркут, почувствовав внезапный приступ голода, отправляется на кухню.
Ночью в оконных щелях протяжно гудит ветер. Сквозь гул этот время от времени доносятся странные звуки - приглушенный грохот, скрип, скрежет. Точно где-то рядом работает огромная камнедробилка. Не спится - лезут в голову мысли всякие, шевелятся там, как тараканы, шуршат.
"Отчего он так сказал? - думает Беркут. Сипло дышит на соседней кровати Полесов, на полу в спальном мешке всхрапывает негромко Норман. - И чего я испугался? Я же читал доклады по этой Зоне. Читал. Потому тут и народу мало, что почти ничего не находят ценного. Такое впечатление, что реликтов денебцы здесь почти не оставили - хотя и наследили порядком. Дык, и в других зонах не без этого".
Очень хочется успокоиться и заснуть, но мысли все копошатся и копошатся. Уже ушли они черт знает куда, цепляясь то за одно, то за другое, а сна все нет. Вконец отчаявшись, Беркут встает и тихонько крадется в кухню. Там, сев на угловатый табурет, смотрит в глаза своему отражению, причудливо искаженному никелированным боком чайника.
-Поди пойми этих островитян, - говорит тихо. - Что такое сказать хотел?
-Предупредить, - Полесов появляется неслышно, но все же Беркут успевает заметить его отражение в полированном боку чайника. - Вы про этот остров много читали?
-Не особо, - признается ученый.
-Здесь проходит разлом литосферных плит. Много горячих источников, сильная вулканическая активность - и все это в северных широтах. Земля Льда и Пламени! Это место и до Посещения как будто принадлежало другой планете. А теперь... Теперь будет весьма не просто отличить феномены, заложенные в это место самой природой и привнесенные... оттуда.
Заготовленная было реплика застывает у Беркута на губах. А ведь прав военный! Место действительно необычное - необычное само по себе, безо всяких там посещений! Стало немного обидно - он так усердно штудировал доклады, что не догадался даже открыть простой географический очерк.
-Идите спать, - усмехается Полесов. - завтра будет трудный день.
Стефан Норман, 41 год, заключенный
Норман-Очкарик, сталкер хармонтский, как тебя угораздило здесь очутиться? На самом краю мира, куда и в хорошее-то время нормального человека клещами не затащишь, а уж теперь... Военный заставил первым идти - даром, что яйцеголовый хорохрился. Ну оно и не мудрено - его жизнь дорогого стоит. А жизнь сталкера, да к тому же еще и попавшегося - за ломаный грош не продать.
Ноги мягко ступают по густому коричневому мху. Вот поди угадай - всегда этот мох тут рос или это Зона? В Хармонте все знал, каждый камешек - потому как вырос там, с младых ногтей все облазил, в каждую щель втиснулся. Помнил, что было, а чего не было, что странно, а что - нет. А здесь все странно. И лед этот, черным пеплом присыпанный, и мох, и деревца убогие, низкие, словно фикусы комнатные. Ветер поганый, никуда от него не спрятаться. Даром что вокруг одни пригорки да впадины - все равно достает поганец, точно на ровном месте стоишь.
Погоди-ка! Что за место такое - между двух холмиков, гладкое, что твой омут? И мха на нем нет, точно выпололи весь. Выпололи, а потом заровняли гладко. Зубами стянул перчатку, гайку из кармана достал. Холодная - пальцы даже покалывать стало. Прицелился... пошла, родная.
Хорошо бросил - гайка угодила точно в центр странной проплешины. Летела спокойно, ровненько, а вот на земле...
Яйцеголовый только охнул. Всплеснув тихо, гаечка в землю ушла, точно в ведро с водой, только круги пошли. Секунды не минуло - утробно буркнуло что-то, земля в том месте вздыбилась - и вынырнул пузырь, с кулак размером. Надулся, подержался немного и лопнул беззвучно.
-Трясина, - сказал, надевая перчатку. - Обойдем от греха.
-Ты раньше такое видел? - спрашивает яйцеголовый. Видать решил, что сталкерскую кличку этой штуки услышал. А что - вполне подходит. Только у местных наверняка уже своя имеется.
Интересно, почему не в защитных костюмах пошли? Обычно институтские без них в зону носа не кажут, а тут... Хотя - за столько-то лет, мало ли что поменялось? Когда калоша вытащила Очкарика из Сагрниской Зоны, где он неведомо как очутился, говорили, что на дворе семьдесят седьмой. Но сам-то Норман хорошо помнил, что в последний рейд свой пошел в семьдесят пятом, к тому же - в Хармонте. Как занесло его на другой край планеты, в Восточную Сибирь? Никто не знает - даже сам ничего не помнит. Понятное дело, его как иностранного шпиона тут же и закрыли. Сперва допрашивали, на осмотры к врачам гоняли, потом - забыли. Время шло, уже казалось - все, похоронили сталкера. Но нет, вспомнили.
В черную полоску снег хрустит под ногами, влажный, липкий. От причудливых узоров уже в глазах рябит, да только нельзя щуриться, нужно смотреть.
-А здесь и правда поспокойнее чем Сагринске, - яйцеголовый голос подал. Ну не дурак - в Зоне такое говорить! Вояка, вон, молчит себе в тряпочку, только по сторонам зыркает. Понимает, где очутился.
-Стоять, - впереди, буквально шагах в трех, над пригорком небольшим... Запульсировало что-то, задрожало крупно. Что-то большое, глазу не видимое.
Яйцеголовый нахмурился, присмотрелся. Нет, не видит. Оно и понятно - тут не разглядишь, тут чувствовать надо. Кишками, нутром своим.
-Стой, говорю.
Стоит. Молчит. Хмурится недовольно. Да только плевать на его гримасы. Свои гримасы он пусть в институте строит.
- Обходить надо, - перчаткой в сторону ему указал, а сам пригнулся. Так и пошел, как обезьяна ладонями на землю опираясь. Вояка, не думая долго, сам присел и следом тронулся.
-Куда идем? - спросил у вояки, когда тот ближе подобрался.
-Куда надо.
-Ты мне хоть рукой покажи, а то ведь сейчас петлять начнем.
Вояка морщится, точно кислого хлебнул.
-К реке, - показывает. - Потом на другой берег и на гору. Всего километров семь.
Ничего себе. Аж присвистнул от неожиданности. Семь километров по Зоне можно и трое суток идти. И не дойти, что хуже всего. Бывалый сталкер в Хармонте на два-три от границы забирался, это если в Зоне ночевать. Чего ж эдакого потребовалось русским здесь? Что такое увидели, чего в их собственной Зоне нету?
К реке вышли, когда уже стемнело - уставшие, холодные. Ели на ходу, шли не останавливаясь. Покуда Зона их привечала - ничего особенно страшного им не встретилось, все обойти можно было или переждать.
Вода в реке была белая, как молоко. Такая белая, что казалось даже, не течет она, а парит над руслом в воздухе, берегов не касаясь. Как ближе подошли - ясно стало - от воды пар шел. Или туман. Такой, что поднявшись на полметра растворялся совсем, исчезал, словно ножом его кто срезал. А вдоль берега - ледяная кромка, точно лезвие бритвенное - прозрачная, что твое стекло. Странная река, жуткая. Даже русла у нее нет: со склона, по трещинам да промоинам стекает десяток ручейков, что у дерева ветки. Стекают, а сами постепенно вливаются один в другой, так, конец-концом, в одну струю и собираются, та петляет, разбивается, снова собирается. Жуткая речка, что тут скажешь.
Вояка с Яйцеголовым о чем-то между собой перемолвились, потом говорят:
-Брод завтра искать будем. Сейчас на ночь надо устраиваться.
Только оно легче сказать, чем сделать. Место голое, вокруг ветер гуляет, от воды склепом несет. Тут и замерзнуть недолго, да и спрятаться негде.
Тут раньше, видать лодочник жил или рыбак. На столбах сеть развешена, вся каким-то волосом обросла. Волос шевелится, и от шевеления этого мурашки по хребту бегают. Присмотрелся - точно. Ветер в бок дует, а волос навстречу людям тянется. Плохо.
Сам домишко стоит крепко. Стены шифером зашиты, только крыша просела немного. Стекла помутнели, стали серо-желтые, ничего сквозь них не разглядишь. Перед домом - площадка ровная, видать хозяин когда-то выправлял, для красоты и удобства. Теперь площадка эта уже вся мохом заросла.
Яйцеголовый площадку по краю обошел, в окошко заглянуть пробовал, потом в дверь постучал. Не ответили. Дернул за ручку, хрустнуло что-то, жалобно так - и выпала дверь вовнутрь, точно тараном выбитая. Вояка смотрит косо - иди, мол, чего встал. Сталкеру не привыкать - пошел.
В доме темень, хоть глаз выколи. Воздух стоялый, пыльный. Тишина. Хотел было фонарик включить, раздумал. В комнатах пусто, спокойно. В дальней - люк в подвал, истлел уже, провалился. А снизу - веет чем-то, иначе и не скажешь. Как будто дышит кто.
-Ну что? - сзади Яйцеголвый нарисовался.
-Не знаю. В подвале что-то есть.
-Предлагаешь другое место искать?
-Да можно и тут. Но без костра.
Петр Владимирович Полесов, 38 лет, военный
Старая радиовышка черным остовом проступает в тумане. Красный фонарь на вершине моргает монотонно, точно и не было никакого Посещения, будто все в порядке. Нет, все не в порядке. В этом месте не может быть никакого "в порядке".
Позади - два дня и две ночи в Зоне. Переправа через Белую Реку, Дикая Охота - кавалькада светящихся бесформенных иллюминаций, вихрем пронесшаяся над головами, от чего волосы встали дыбом, сгорели электронные часы и взорвались лампочки в фонариках. Остался позади Дом с привидением, что всю ночь в подвале выло и охало; Едкий снег, который жег кожу и плавил брезент рюкзаков.
Теперь от вершины - и радиомаяка на ней - их отделяло меньше километра. Минут сорок, если спортивным шагом и по прямой. Только вот в Зоне нет прямых путей.
Очкарик совсем в себя ушел. Молчит, на спутников не смотрит, взгляд стеклянный. Зона словно проглотила его и теперь переваривает медленно. Что в его голове сейчас творится - поди разберись. Беркут держится молодцом, не зря все же его рекомендовали. Бдительности теряет, сил не переоценивает. Хороший парень.
В группе только Полесов знает истинную цель их вылазки. Спутники засекли ее несколько недель назад. Решение приняли быстро - надо извлекать. Правда, толком никто не знал, что это и можно ли вообще это извлечь. Потому и собрали разведгруппу: Полесова командиром назначили, Беркут должен цель опознать, а заключенный ?138-925 - сработать как проводник, а заодно...
- Как думаете, что там, наверху? - спрашивает Беркут во время короткого привала. Полесов курит, Норман меланхолично разжевывает брикет сухпая.
- Встали, - Полесов тушит сигарету, прячет окурок в карман. - До темноты меньше двух часов. Нужно спешить.
- Очередной миф, вроде Золотого шара или Зеленого инея? - ворчит Беркут. Сталкер молча выдвигается вперед, напряженный, как охотничья собака. Он тоже чувствует, подсознанием улавливает наполняющие воздух фибры. Он особенный, этот Очкарик - Зона уже забирала его. Такое бесследно не проходит. Полесов идет за ним, ступает шаг в шаг. Склон становится круче, из-за трещин и пепельных осыпей идти трудно. Колючий ветер не дает поднять головы, хлещет по лицу, лыжные очки и шарф не спасают. Странный ветер - слишком уж сильный даже для этих широт.
Норман встает на тропу. Узкая, она идет вдоль склона, змеей забираясь вверх. Тропа нужна - еще шагов десять и склон станет почти отвесным. Подъем рассекает ущелье - глубокий разлом, по дну которого течет небольшой ручей. Там, на самом дне его Полесов различает что-то. Похоже, труп - голова в воде, руки раскинуты, топорщится горб рюкзака. Судя по одежде - сталкер. Над руслом ручья вьется странный парок, синеватый такой, почти прозрачный.
Очкарик вдруг подпрыгивает, пальцами цепляясь за выступ над головой. Заскрипев носками ботинок по камню, взбирается выше, находит, наконец, уступ, на который можно встать, замирает. Снова прыжок и напряженная борьба. До верхнего витка тропинки - метров двадцать отвесной скалы.
- Это все чудесно, но как мы спускаться будем? - мрачно интересуется Беркут. Полесов начинает подъем.
- Поищем другой путь, - бросает коротко.
Ветер бросается на людей, как разъяренный пес. Приходится всем телом вжиматься в камень, чтобы не сорвало, не сбросило вниз, туда, где синим паром исходит ручей, где застывший труп неизвестно сталкера. Очкарик впереди почти на три метра. Неожиданно он замирает, затем резко, едва не прыжком, подается в сторону, срывается, виснет на одной руке. Каменная крошка посыпавшаяся из-под пальцев зависает в воздухе, словно на стекле ее рассыпали. Через мгновение раздается короткий, нарастающий гул и камни начинают светится, как фосфором обмазанные. Светится и дрожать. Еще мгновение - и гул, став нестерпимым, обрывается. А камни исчезают - словно и не было их.
Вышка нависает над ними мрачным призраком. Свет маяка - словно воспаленный глаз, мигает, смотрит, не отрываясь.
-Куда теперь? - Беркут. Полесов садится на землю у одной из проржавевших опор.
-Наверх, я думаю. Но я бы у нашего проводника спросил, - он оборачивается к Очкарику, заговаривает на английском. - Мистер Норман, вам ничего здесь не кажется знакомым?
Сталкер пожимает плечами.
-Я вам не сова, в темноте не вижу. А что?
-После того, как вас обнаружили в Сагринской Зоне, от одежды вашей еще восемнадцать часов исходило неопознанное излучение. А меньше месяца назад спутник зафиксировал такое же излучение в Ватнаёкульской Зоне. На этом самом месте.
Беркут вскинулся, в возбуждении шагнул к Полесову.
- Вы хотите сказать... Телепорт? - Он замер, глядя сквозь военного. - Ведь ни до, ни после Посещения не было зафиксировано космических тел, входящих в атмосферу Земли - или выходящих за ее пределы. Словно никто и не прилетал вовсе. Уже тогда предполагали, что денебцы использовали принцип непространственного перемещения. Но позвольте - почему не была организована полноценная экспедиция - с оборудованием, средствами?
- На организацию подобной экспедиции - с обеспечением безопасного прохода большой группы людей, да еще и с грузом, уйдет не меньше года, - спокойно поясняет Полесов. - Да и знать надо, к чему готовиться.
- Да-да, вы правы... Теперь все понятно. Теперь понятно, зачем сталкер... Что будем делать?
Полесов поднял голову. Ржавый каркас вышки покрыт каким-то буроватым грибком, словно пузыри вздулись на стальной поверхности. Скрипят под напором ветра заклепки в пазах.
- Непространственное перемещение, - возбужденно бормочет Беркут, снимая рюкзак и разминая занемевшие от холода мышцы. - Прорыв в науке! Космические путешествия...
Полесов смотрел на стоявшего в стороне Очкарика. Два года. Два года прошло между моментом его пропажи в Хармонте и появлением в Сагринске.