Антон пришёл в себя от тупой боли в груди. Голова гудела, в ушах стоял невыносимый, словно весь мир вибрировал, гул. Мысли путались. Однако он ясно понимал, что лежит на наклонной поверхности, головой вниз. Перед глазами была земля - серая, влажная, пропитанная запахами гари и пороха. Собравшись с силами, Антон развернулся и пополз наверх. Где-то рядом, вгрызались в землю снаряды, трещали автоматы, и отрывисто лаяли винтовки.
'Где я?' - пульсировало в голове вместе с болью.
Он поднял голову и огляделся. Вокруг было зелёное, затянутое дымом и изрытое воронками поле. За спиной виднелась далёкая линия леса. Редкие фигуры в касках и гимнастёрках то падали, то поднимались и, постоянно оглядываясь и стреляя, бежали к лесу.
- Сафронов! Жив? - раздалось прямо над ухом.
Антон обернулся и увидел мужчину в форме. Его усталое лицо было покрыто грязью и копотью, а в глазах плясали озорные и злые огоньки.
- Сафронов? - переспросил Антон машинально, вслушиваясь в свой хриплый голос.
- Оглох? Это нормально. Я думал, тебя вообще в клочья разорвало! - продолжил солдат, хватая Антона за руку.
Реальность навалилась с сокрушительной силой. Солдаты. Взрывы. Война. Какая, с кем? Как он вообще здесь оказался? Впрочем, на последний вопрос ответ у него был. С остальными пока полная неясность.
- Не стой как столб! К лесу давай, к лесу! - солдат буквально тащил Антона за собой, не давая времени осмыслить происходящее.
Не успели они отойти и на сотню шагов, как в воронку, из которой только что выбрался Антон, угодил ещё один снаряд. Вслед беглецам полетели осколки и комья почвы. Антон инстинктивно втянул голову в плечи. Ему хотелось упасть и вжаться в землю, но ноги упорно продолжали бежать. Руки подняли винтовку, туловище сделало полоборота, а палец нажал на крючок. Теперь тело слушалось не его, а кого-то другого.
Лес неумолимо приближался. Солдаты, бежавшие через поле, один за другим достигали опушки и останавливались, залегая.
- Знаешь, почему говорят, что снаряд дважды в одну воронку не попадает? - неожиданно для себя спросил Антон товарища, падая к корням дерева.
- И почему?
- Потому что в воронку попадает уже второй снаряд. Первый же разорвался минутой раньше.
- Хех, Димыч, ты прям Америку открыл, - хохотнул солдат, устраиваясь рядом и начиная окапываться. - Видать, сильно тебя головушкой приложило, раз ты в философию ударился.
- Это не философия, - ответил антонов рот, пока руки сноровисто выгребали землю из-под туловища. - Это суровая правда жизни. Ты, Лёха, учись, пока я жив. А если убьют - так и быть, можешь мои сапоги забрать. Они почти новые.
'Димыч, Дима, Дмитрий, - лихорадочно думал тем временем Антон. - Дмитрий Сафронов. Кто это? Боже, неужели прадед?'
В памяти всплыло далёкое детство. Лето, вечер, лёгкий ветерок тихо шелестит в ветвях липы. Пропахший махоркой и потом дед держит его на коленях и хрипло рассказывает: 'А знаешь, какой это герой был? Ого-го! Финнов по лесам гонял, как зайцев. Один раз десяток матёрых егерей в плен взял. Да если б не случайная смерть, фрицам бы точно не поздоровилось'.
Антон, скосив глаза, осмотрел себя. Увиденное не впечатлило. Сухой, поджарый, среднего роста мужчина совсем не походил на героя легенд и сказаний.
Тем временем вокруг них собралась небольшая группа бойцов. Они сосредоточенно окапывались, перекидываясь редкими фразами. Кто-то уже закончил и, достав из торбы еду, наскоро перекусывал.
- Не спать и не филонить! Зарываетесь поглубже, - выкрикнул прадед. - Сейчас попрут.
Как бы в подтверждение его слов где-то в поле слабо зарокотало. Дмитрий повернул голову на звук, и Антон увидел в колеблющейся дымке далёкие силуэты танков. Почти сразу после этого раздался оглушительный взрыв, и в дерево над головой со свистом вонзились раскалённые осколки.
- А знаешь что, Лёха? - выкрикнул прадед.
- Что?
- Хрен тебе, а не сапоги. Сам доношу. А ты, если тебе обувь нужна, с фрицев снимай. Сейчас они сюда толпой на примерку придут. Любой размер на выбор.
- Я и не сомневался, - усмехнулся Лёха. - С тебя станется. Ты ж...
Его дальнейшие слова утонули в сплошном грохоте. Снаряды, словно молот, били в землю, свистели пули, крики и стоны раненых вплетались в общую какофонию.
Антон с ужасом смотрел на приближающиеся стальные махины. Он был бы рад вскочить на ноги и бежать, но тело прадеда не слушалось его. Ему оставалось только безропотно лежать и наблюдать, как через вспаханное снарядами поле к нему приближается смерть. Его, антонова, смерть.
***
Антон открыл глаза и увидел белый потолок. В ушах ещё звучали взрывы, а нос чувствовал запахи пороха, гари и свежей крови, но к ним уже примешивались родные ароматы спирта, пластика и озона. Он осознал, что вырвался из плена прошлого и уже не умрёт вместе с прадедом на безликой опушке неведомого леса. Он приподнялся в медицинском кресле и окинул взглядом комнату. Всё было на месте: бежевые стены, мерцающие мониторы, приглушённые голоса коллег. Но что-то было не так, что-то неуловимо изменилось.
- Сафронов, мы сделали это! - радостно воскликнул профессор Бейкер. - Приборы зафиксировали резонанс. Наконец-то у нас получилось! Показатели были на пределе, но аппаратура выдержала. Ты помнишь хоть что-нибудь?
Антон моргнул, стараясь отогнать воспоминания. Он провёл на войне считанные минуты, но сейчас они казались вечностью.
- Да, - произнёс он тихо и хрипло. - Война, бой, взрывы. Вокруг поле, вдалеке - лес. Солдаты бегут и падают. Опять взрывы...
- Это невероятно! - воскликнул профессор, его радость переросла в восторг. - А ещё?
- Танки. Много танков и чужие солдаты, бегущие за ними.
- Ты имел счастье наблюдать эпизод великой войны. Кто-то из твоих предков был солдатом?
- Прадед.
- Вот его глазами ты и смотрел, как вершилась история. Что с ним стало?
- Он пропал без вести в июне 1941-го.
- Вынужденная жертва, брошенная на алтарь нового мира, - Бейкер похлопал Антона по плечу. - Напиши в отчёте всё, что видел в мельчайших подробностях. Это очень важно для науки.
Антон кивнул. Он вспомнил, что в семейном архиве хранилось несколько фотографий той поры, и не удержался, полез в телефон.
Вот прадед сидит нога за ногу и пристально смотрит в камеру. Вот они с уже знакомым ему Лёхой позируют в героических позах. Оказывается, его, полуживого и оглушённого, тащил к лесу Алексей Кузнецов, лучший друг прадеда. Они вместе прошли финскую, и не раз выручали друг друга из передряг. А вот фото пожелтевшей похоронки: 'Пал смертью храбрых 13 июля 1941 года в боях за город Жлобин'.
- Я должен уйти, - произнёс Антон, не отрывая взгляда от экрана.
- Сафронов? - нахмурился профессор, поднимаясь со стула. - Тебе нужно написать отчёт и пройти диагностику.
- Потом, всё потом, - растерянно пробормотал Антон и бросился к выходу. Его сейчас больше всего беспокоило то, что он, пусть и невольно, изменил ход истории.
***
Дома Антон как одержимый принялся рыться в бумагах, с немецкой педантичностью разложенных по папкам и коробкам. Он сам не знал, что ищет, но надеялся найти что-то такое, чего совершенно не помнил, или помнил, но совсем иначе.
Дважды перебрав всё и прошерстив интернет, Антон не обнаружил ничего нового или необычного, кроме даты и места смерти своего прадеда. Теперь он погиб в начале июля при неудачной попытке отбить у немцев небольшой белорусский городок Жлобин. Его друг Алексей Кузнецов выжил, но попал в окружение. После войны он нашёл прабабку Антона и передал ей вещи прадеда, три неотправленных письма и фотографии.
Кляня себя за то, что никогда не интересовался историей, Антон снова и снова читал подробную хронологию битв, стараясь запомнить места и даты сражений, фамилии генералов и даты падения городов. Он примерял каждый факт так и этак, пытаясь вспомнить, не слышал ли раньше чего-нибудь противоречащего ему. Тщетно. Да, он спас от смерти своего прадеда. Точнее, отсрочил его смерть на пару недель, но на ходе войны это, похоже, не отразилось.
Антон немного успокоился. Стоит ли рассказывать профессору об этом? И что тот сделает, если узнает? Отстранит от работы, уволит или подаст рапорт в несуществующее агентство по временным преступлениям? Вряд ли, конечно. Но проверять не хотелось.
Антон ухмыльнулся. Вот в этом и заключается разница между ним и его начальством: Бейкер бы обязательно доложил. Его немецкое нутро просто восстало бы против нарушения инструкций и циркуляров.
Он оторвал глаза от компьютера и посмотрел на мигающий экран телефона. Шесть пропущенных и десять СМС. Пожалуй, его могут уволить и без всяких признаний. До этого просто не дойдёт. Антон промотал ленту сообщений. Так и есть, Бейкер сначала интересовался, что случилось, потом требовал, чтобы он немедленно вернулся, сдал анализы и прошёл тесты. И с каждым сообщением всё настойчивей и настойчивей.
'Прорвало трубу, устранял последствия. Буду через 25 минут', - написал он и положил телефон в карман.
Как ни крути, а шеф прав. Анализы и общую диагностику организма на завтра отложить никак нельзя. А отчёт... Он напишет только то, что видел, без всяких домыслов и предположений. Пусть Бейкер сам думает, сопоставляет, делает выводы, на то он и профессор.
***
На этот раз Антон обнаружил себя, точнее прадеда, на ровной поверхности. Вокруг гремела, свистела, стучала и ухала слепая, безликая смерть. Как и в прошлый раз пахло гарью, порохом и землёй. Повинуясь внезапному порыву, Антон откатился в сторону и только после этого приподнял голову, чтобы осмотреться.
Перед ним лежало широкое поле, вдоль которого тянулась извилистая полоса кустов, похожая на заросший берег реки. Через поле снова бежали солдаты, но теперь они стреляли вперёд, туда, где виднелась жёлто-красная полоса чужих окопов. Уж не тот ли это бой, в котором прадед должен погибнуть? По месту, где только что лежал Антон, прошлёпала пулемётная очередь. Выходит, он снова вселился в бесчувственное тело предка перед самой смертью и снова спас его, взяв управление на себя.
Может быть, это и есть необходимое условие темпорально-генетического резонанса нейроматриц? Возможно, для него требуется не только схожесть матриц на генетическом уровне, но ещё и близость одной из них к физическому уничтожению. Впрочем, о смерти это только догадки. Определённо можно утверждать только то, что оба раза он оказывался в теле, покинутом сознанием.
Чуть сзади и слева тяжело ухнуло, обдав Антона волной жара. По спине застучали комья земли. Лежать посреди поля без всякого укрытия - так себе развлечение. Что бы сделал на его месте прадед? Конечно же, побежал бы в атаку! Антон тяжело поднялся, выстрелил в сторону врага и, практически не пригибаясь, затрусил вперёд. Вслед за ним поднялся один солдат, потом второй. На третьего он чуть не наступил.
- Кто последний, тот будет клопов во фрицевском блиндаже отлавливать. Голыми руками, - вдруг крикнул то ли он, то ли прадед. По крайней мере, криво улыбнулся неуклюжей шутке точно сам Антон.
- Пусть этот блиндаж уцелеет сначала, - послышался рядом Лёхин голос. - А там, хоть руками, хоть ртом. Лишь бы не на природе спать.
Это на него Антон чуть не наступил. Однако, стоит отдать ему должное: он быстро поднялся, догнал и бежал рядом, стреляя во все стороны из трофейного автомата. Тем временем бой становился всё ожесточённей и отчаянней. Выстрелы слились в непрерывный треск. Вражеский окоп стремительно приближался. Ещё минута, и он поглотил жидкую цепь атакующих.
Завязалась яростная и скоротечная рукопашная схватка. Крики, ругань, стоны и визг смешались с выстрелами и лязгом металла о металл. Тело Антона действовало чётко, выверено и беспощадно, как машина смерти. Никаких сомнений, это его прадед Дмитрий Сафронов вернулся и вёл их общее тело через этот ад. Антон опять упустил момент, когда потерял управление и стал сторонним наблюдателем. Внезапно враги закончились, взрывы и выстрелы прекратились, и вокруг стало тихо, как на кладбище.
- Ну что, Димыч, как думаешь, кто из нас больше накрошил? Вопрос не праздный: кто-то же должен блиндаж чистить, а в окоп мы с тобой вместе ввалились.
- Вот сейчас и определим, - уверенно пообещал прадед.
- Это как?
- Легко. По запаху. У моих просто испуг в глазах, а твои перед смертью ещё и обгадились.
- С чего бы это? - осторожно уточнил Лёха, явно готовый к подначкам.
- А ты себя в гневе видел? Я бы и сам на тот берег Днепра сбежал, да плавать не умею.
Лёха усмехнулся, видимо, ожидал чего-то более едкого. Раздался оглушительный взрыв, комья земли застучали по дну окопа.
- Обиделись, что мы у них уютное местечко на берегу отжали, - хохотнул Лёха. - Так придите, отберите назад. Посмотрим, как получится.
Снова громыхнуло совсем рядом, и ещё раз. Снаряды посыпались на них, как из рога изобилия. Прадед вжался в дно окопа, Антон видел только жёлтый песок перед глазами и всем телом ощущал, как трясётся и вздрагивает, раздираемая снарядами земля. Артналёт закончился так же внезапно, как и начался.
- Вставай, Лёха, сейчас полезут по твоему приглашению. Некультурно к гостям задом лежать.
Ответа не последовало, и прадед обернулся. Слегка присыпанный землёй, Лёха лежал в трёх шагах от него лицом вверх. Его открытые настежь, остекленевшие глаза неотрывно смотрели на облака, губы кривились в едкой усмешке, а по груди расползалось чёрное, кровавое пятно.
Мир замер. Острая боль пронзила каждую клетку антонова тела, разрывая его изнутри. Тёмная, почти чёрная, она прибывала бурным потоком, переполняя плоть, вырываясь наружу то ли воем, то ли протяжным всхлипом. Внезапно, как шквал ветра, боль взорвалась багровой, ослепляющей яростью. Мышцы сплелись в тугие комки, кулаки сжались, а зубы скрипнули. Антон попытался сохранить ясность ума, но ощутил, как чужие эмоции захлёстывают его, наполняя сознание гневом и жаждой мести.
Он не заметил, как их с прадедом тело перемахнуло через бруствер и ринулось на врага. Оно что-то кричало, размахивало руками и стреляло в мельтешащие впереди фигурки немцев. Каждый звук, каждый вздох и каждый выстрел становились отголоском того, что кипело внутри Дмитрия. Антон чувствовал, как внутри него тоже бушует дьявольское пламя, и не мог отличить свои чувства от чужих. Он видел, как за ним последовали другие бойцы, как дрогнули и побежали враги, как они падали один за одним на негостеприимную белорусскую землю.
И только на разорённой вражеской батарее, среди трупов и искорёженного металла, Антон, наконец, остановился, осознав, что больше не слышит ни выстрелов, ни рёва орудий. В груди ещё пульсировала острая, неутихающая боль. Горе прадеда жгло его, будто собственное. Это было удивительно, интересно и пугающе одновременно. В голове застряла одна мысль: 'А что дальше? На что ещё способен резонанс?'
***
На этот раз перемены в лаборатории были заметны даже невооружённым глазом. Свет ламп стал ярче и холоднее, мониторы - шире и тоньше. Сотрудники вели себя более свободно и раскованно, многие были без халатов.
- У тебя снова резонанс, Антоний, - весело сообщил Семён Мамонтов, ассистент Бейкера. - Ты - император межвременного резонанса нейроматриц. Ни у кого пока не получается, только у тебя. А ну делись, в чём секрет?
Антон откашлялся, пытаясь сосредоточиться. Мысли путались, разум плыл, словно всё ещё находился между реальностями.
- Понимаю, - кивнул Семён, улыбаясь. - Сам не знаешь. Ладно, подключим нейросети, будем искать. На этот раз что-нибудь интересное видел?
Антон замялся, не зная, что ответить. Образы недавнего боя, смерть Лёхи и эмоции, которые на него обрушились, были ещё слишком свежи, чтобы говорить о них спокойно.
- Ладно, - продолжил Семён, заметив его нерешительность и истолковав её по-своему. - Отчёт подождёт. Данные и так все есть, снимались в реальном времени. Иди, отдыхай, Антоний. Утром всё обсудим.
Антон кивнул, не особенно задумываясь, что скажет Семёну завтра. Сначала нужно понять, что происходит и насколько изменился мир, а уже потом решать, как себя вести.
***
Вернувшись домой, Антон сразу же засел за компьютер. Обстановка в лаборатории ясно дала понять, что изменения более масштабны, чем в прошлый раз. Но вот насколько?
Волнение напару с нетерпением бросали его с сайта на сайт. Он выхватывал со страниц основные даты, события, персоналии и нервно прыгал по следующей ссылке, потом ещё по одной, и ещё. Мозаика вырванных из сети фактов постепенно сложилась в ужасающую картину.
В прежней реальности немцы окружили и взяли Москву в конце 1941 года, но теперь они намертво застряли в районе Кремля, так и не сумев взять город. Мир был заключён на гораздо более мягких для СССР условиях, а японцы в итоге так и не вторглись на Дальний Восток, и Хабаровск с Комсомольском остались советскими.
Увязнув в России, немцы не смогли в 1942 году высадиться в Англии, и оккупация островов не состоялась. И атомной бомбардировки Нью-Йорка, в начале 1944 года тоже не было. Атомная бомба была сброшена на Лондон в 1943 году, а уцелевшие США лишь присоединились к запрошенному Черчелем миру. В итоге война практически опустошила Англию вместо Америки. Советский Союз сохранил относительную независимость и большую часть территорий, а Германия начала реколонизацию Африки на год раньше.
Антон глубоко вздохнул, чувствуя нарастающую панику. Он понимал, что может изменить историю, но чтобы так... Всего один бой, всего один спасённый человек и такие глобальные последствия. К тому же, прадед всё равно погиб. Правда, уже не в начале, а в конце июля, при фланговом прорыве немецких частей. Где-то там же, под Гомелем, но на этот раз не осталось в живых Лёхи, который мог бы рассказать подробности.
Антон снова вздохнул. Решение пришло само: он больше не будет участвовать в экспериментах по резонансу нейроматриц. Они слишком опасны и непредсказуемы. Мало того, теперь он должен найти способ остановить их, чтобы ни у кого не было даже шанса повторить его ошибку.
***
Антон проснулся, и какое-то время не мог понять, где находится. Он сидел, прислонясь к пахнущей смолой балке, и держал в руках недописанное письмо. У левой щеки, над сплюснутой артиллерийской гильзой плясало неровное оранжевое пламя. Вокруг было полутёмное, небольшое помещение с низким потолком. В трёх метрах впереди потрескивала углями печурка, а вдоль неровных деревянных стен спали солдаты. Пахло влажной землёй, потом, гарью и... табаком.
Похоже, его сознание снова оказалось в теле прадеда. Антон с трудом сглотнул. Последнее, что он помнил, - это как лёг спать дома, решив утром обсудить с профессором, Бейкером или Мамонтовым, опасность проводимых экспериментов. И вот он снова на войне. Как? Почему?
'Наверное, прадеду опять грозит смерть, - подумал он. - Но почему спонтанно, без оборудования и энергонакачки? Неужели резонанс стал самоуправляемым и самоподдерживаемым?'
Похоже на то. И спусковым крючком для него стало приближение смерти прадеда. Сколько ему осталось? Десять, пятнадцать, двадцать минут? Антон почувствовал, как задрожали руки. Ему хотелось взять карандаш и прямо тут, в письме домой, написать слова предупреждения. Но он сдержался. Прадед должен погибнуть, чтобы сохранить жизни окружающих.
'Ни слова о ночном фланговом ударе немцев, - повторил он сам себе для надёжности, - ни слова о скорой смерти'.
'В каком смысле ночной удар и скорая смерть?' - спросил вдруг Дмитрий. Его голос был глухим и хриплым, точь-в-точь как настоящий, за исключением того, что звучал он только в голове. Вокруг стояла всё та же ночная тишина, уютно трещали угли и постанывали, ворочаясь, солдаты.
'Ты меня слышишь?' - мысленно спросил Антон.
'Слышу, - тут же ответил Дмитрий. - Ты кто такой? Что делаешь в моей голове и откуда знаешь про ночную атаку?'
Антон напрягся, пытаясь понять, что делать. Его решение не вмешиваться было разумным и логичным, но Дмитрий ждал объяснений, и соврать ему перед смертью казалось жестоким и нечестным. Да и что он может сделать за эти последние десять минут?
'Я... твой правнук... из будущего, - наконец, признался он, с трудом подбирая слова. - Мы научились... не все, только я... связываться с кем-то из предков... точнее, только с тобой... У нас с тобой особый случай... особая связь... До этого я просто смотрел твоими глазами, но сегодня... А про смерть и атаку я знаю из похоронки... 24 июля, ликвидируя фланговый прорыв, ты проявил недюжинное мужество и беспримерную храбрость... Кстати, какое сегодня число?'
Как ни странно, прадед поверил сразу и безоговорочно.
'Во сколько, с какого фланга, какими силами?' - его голос звучал холодно и по-деловому.
'Не знаю, - ответил Антон. - Знаю только, что этим ударом они сомнут фронт, выйдут в тыл смоленской группировке, и их не смогут остановить до самой...'
'Ну, это мы ещё посмотрим'.
Дмитрий убрал письмо в карман и поднялся.
- Рота, в ружьё! - отрывисто выкрикнул он. - Вещи не брать, кровати не убирать. Чтобы через пять минут все были на позиции.
Антон почувствовал, как их общее тело снова подчинилось прадеду. Солдаты только поднимались с мест, а его руки уже сноровисто проверяли оружие и амуницию - экономно, точно и выверено.
Снаружи было свежо и зябко, особенно после душной жары блиндажа. Чистый воздух пьянил ароматами луговых цветов и травы. В свете луны чётко вырисовывался тёмный рубец окопов, протянувшийся через поле к близкому лесу.
- Бойцы, - тихо, но уверенно скомандовал Дмитрий, - все держим не поле, а опушку леса. Поступила информация, что враг нагрянет именно оттуда.
- Приснилось, что ли? - усмехнулся солдат неподалёку.
- Нет, одна мышь нашептала, - поправил его другой.
Раздались смешки.
- Тихо там, - прервал веселье Дмитрий. - Не спугните мне фрица. Не хочу потом всю ночь за ним по лесам бегать.
Бойцы послушно замолкли. Над окопом повисла напряжённая тишина. Лишь стрекотали неугомонные сверчки, да пару раз проквакала невесть как оказавшаяся в поле лягушка. Мир замер. Почти полная, но уже идущая на убыль луна хорошо освещала пустынное, словно замёрзшее поле и безжизненную опушку. Антон уже начал сомневаться в своей теории и решил, что этой ночью ничего страшного не случится, как вдруг заметил далёкие блуждающие огоньки среди деревьев и услышал приглушённое звяканье металла.
- Подпускаем поближе. Стрелять по моей команде. - предупредил Дмитрий бойцов. - И молитесь, если верите.
- А если не верим? - спросил всё тот же остряк.
- Просто перекрестись, хуже не будет.
Антон почувствовал его холодную, яростную и даже какую-то весёлую решимость. Он осознал, что прадед не отступит и будет драться за себя, за своих людей и за свою Родину до последней капли крови, до последнего вздоха. Гордость и уважение наполнили его душу, страх исчез. Он готов был погибнуть здесь, в этом окопе вместе со своим героическим предком. Но сколько в этой готовности было от него, а сколько передалось от прадеда? У него не было ответа на этот вопрос.
***
Антон открыл глаза. В памяти ещё мелькали образы недавнего и такого далёкого прошлого: серые фигуры среди деревьев, вспышки огня, выстрелы, крики, рукопашный бой в свете луны, резкая боль в груди и темнота... Похоже, что на этот раз его прадед действительно погиб. Окончательно и бесповоротно. Чувство невосполнимой потери, как после смерти Лёхи, сдавило грудь, но сейчас это было его собственное чувство.
Антон с трудом взял себя в руки и огляделся. Комната выглядела точно так же, как накануне, или нет? Разве вот у этого шкафа была открытая секция? И что это за штуковина стоит на полке? Впрочем, не это сейчас главное.
Антон поднялся с кровати, подошёл к столу и включил компьютер. Первым делом он заглянул в семейный архив. Похоронка была на месте, и дата в ней не изменилась. Однако рядом лежал наградной лист: 'Проявил исключительное мужество и героизм при отражении ночной атаки врага... Организовал круговую оборону и удерживал позиции до прихода подкрепления... Благодаря его решительным действиям были сорваны планы противника и удержаны стратегические рубежи... Достоин награждения орденом Красной Звезды'.
- Ну, тут вроде без особых изменений... - пробормотал Антон, открывая браузер.
Он начал искать информацию о тех событиях, которые так поразили его накануне. Статьи, хроники и фотографии заполнили экран. Теперь немцы не увязли в уличных боях на переулках Москвы, они даже не дошли до неё, остановленные на подступах к городу героизмом и самоотверженностью простых солдат и командиров. Война вместо семи месяцев продолжалась целых четыре года, унеся жизни более двадцати пяти миллионов советских граждан и полностью опустошив европейскую часть страны.
Антон почувствовал, как волосы на голове встают дыбом. Четыре года смерти, лишений и невзгод, больше двадцати пяти миллионов жизней, сгоревшие в пепел города и сёла - и всё из-за того, что он не сдержался и сказал прадеду о ночной атаке. Антон смотрел на экран, чувствуя, как мир вокруг него рушится. Его прадед, Дмитрий Сафронов, погиб героем, удержав рубеж. Но именно это событие открыло бездну горя, бед и разрушений.
'Но мы победили, несмотря ни на что', - удовлетворённо произнёс хриплый голос в его голове.
Антон замер. Его мёртвый прадед говорил с ним. Как такое возможно? Неужели, резонанс их нейроматриц достиг такой силы, что заработал в обратном направлении? Или он просто спровоцировал взаимное проникновение нейроматриц? А может, после гибели прадеда слепок его нейроматрицы остался в сознании Антона, так как они в тот момент были связаны? Сейчас это уже не имеет значения. Важно лишь то, что он заговорил с ним.
'В той реальности, которую я помню, Советский Союз заключил мир с Германией 12 февраля 1942 года, и общие военные потери составили не более семи миллионов человек, - попытался объяснить Антон. - А здесь целых двадцать пять миллионов погибших!'
'И мы победили', - повторил прадед.
'Но люди, такое огромное число...'
'Да, огромное. Они отдали жизнь за право самим вершить свою судьбу. А как им жилось под немцами в твоём мире? Сколько из них погибли в концлагерях, были расстреляны без суда и следствия, умерли от голода, были угнаны на работу в Германию и не вернулись?'
'Но это всё временные перегибы... После смерти Гитлера они были осуждены внеочередным съездом НСДПА, а ещё через три года восточному протекторату была предоставлена самая широкая автономия'.
'Как тебя зовут, правнук?' - тихо и проникновенно спросил Дмитрий Сафронов.
'Антон'.
'Тоша, родной, - ещё проникновенней произнёс прадед. - Скажи мне, пожалуйста, ты разве сам не слышишь, какую чушь несёшь?'
Антон замер, не понимая, о чём он.
'Полстраны обратили в рабство, использовали как рабочий скот, а затем, сжалившись, позволили выходить из стойла и даже мычать. И мы ещё должны быть благодарны за то, что нас не убили всех сразу, а милостиво позволили некоторым выжить? Тебя так следует понимать?' - в голосе прадеда звучала уже знакомая Антону яростная решимость. - 'Да будь у меня три жизни, я все три отдал бы за то, чтобы этого не случилось'.
В словах прадеда была своя логика, но люди, миллионы людей огромной, нескончаемой толпой стояли перед глазами.
'Но двадцать пять миллионов! Это же такая прорва...'
'Да, прорва! Да, трагедия. Но мы победили, а значит, эти жертвы были не напрасны. Усёк?'
Антон молча кивнул, продолжать спор ему не хотелось.
***
Здание института обзавелось серым мраморным фасадом и казалось мрачным и зловещим. Даже колоннада, появившаяся на крыльце, не могла смягчить это впечатление. На входе висела латунная табличка на русском языке: "Государственный институт экспериментальной нейрофизики". Мало того, Антон заметил, что надписи на немецком полностью исчезли с улиц города.
Сонный, неопрятный охранник Антона не впечатлил. Он лишь мельком взглянул на пропуск, кивнул головой и вернулся к прерванному чаепитию. В приёмной никого не было и Антон, стукнув для порядка пару раз в дверь, вошёл в кабинет директора. За широким дубовым столом сидел всё тот же Семён Мамонтов, но выглядел он совершенно иначе - более солидным, уверенным и властным.
- Сафронов, - сказал Семён, отрываясь от бумаг, - что-то случилось?
- Семён... - начал Антон и запнулся, пытаясь понять, стоит ли добавлять отчество к имени, но потом вспомнил, что никогда не и знал отчества Мамонтова, и продолжил, - ты должен отменить эксперимент.
Семён слегка опешил, но быстро взял себя в руки.
- Почему? - спросил он.
- Эти эксперименты... Они меняют мир. Они не просто вызывают резонанс, они разрушают реальность, которую мы знаем. Жизнь начинает идти по другому сценарию. Это может привести к катастрофе.
'Скажи, что немцы могут снова победить, если мы продолжим', - подсказал прадед.
Семён встал из-за стола и подошёл к гостю.
- Антон, я понимаю, ты волнуешься, неизвестное страшит и пугает, - тихо сказал он. - Но подумай, легко ли было Гагарину? Мы, как и он, в самом начале пути. Завтра наш первый старт - подладка оборудования под твою нейроматрицу. И мы не можем знать наперёд, чем всё закончится. Или ты хочешь сказать, что уже проводил эти эксперименты в других реальностях?
'Конечно, проводил, - начал злиться прадед, - иначе зачем бы мы сюда пришли, дубина стоеросовая?'
- Нет, не проводил, конечно, - замялся Антон, мысленно цыкнув на прадеда. - Я просто подумал, что нужно изучить все возможные последствия, прежде чем начинать. Я видел сегодня странный сон...
- Мы будем предельно осторожны, - Семён обнял Антона за плечи, - и прекратим эксперимент при первой же опасности. Но если ты боишься, мы найдём дублёра.
- Нет, не надо дублёра. Я справлюсь.
- Вот и отлично, - директор широко улыбнулся, но его ставшие холодными глаза пристально смотрели на Антона. - Завтра в восемь жду тебя в лаборатории, не опаздывай.
'Что это было? - спросил прадед, едва они оказались за дверью. - Мы сюда зачем пришли? Закрывать эксперимент или с директором обниматься?'
'В этом мире, - объяснил Антон, шагая по коридору, - ещё не было наших экспериментов, ни одного, и я просто не могу помнить другую историю'.
' И что?'
'А то, что если бы я сказал правду, Семён запер бы меня в санчасти и разобрал по винтикам, а эксперименты продолжил бы с дублёром'.
'Думаешь, он поверил про сон?'
'Надеюсь. Завтра увидим'.
'Да, да. Обязательно увидим'.
Антону не понравился тон, с которым прадед сказал эти слова, но он решил не приставать к предку. Тот только сегодня узнал, что умер и живёт бесплотным духом в голове правнука. Надо дать ему время, чтобы свыкнуться с этой мыслью.
***
Тяжёлая пластиковая канистра била по ногам и мешала идти.
Где Антон её взял и зачем, он не помнил- обычное дело для сна. Однако он точно знал, что идёт в институт. Вот и ступени с колоннадой, за ними - латунная табличка и высокая дверь-вертушка. Удивлённый охранник привстал со стула, но тут же упал обратно, сражённый мощным ударом свободной от ноши руки. Всё это Антон проделал легко и свободно, почти не замедлив шаг.
И что теперь? Если он пришёл в институт ночью, да ещё с канистрой и при этом вырубил охранника, то планы у него, скорее всего, самые недобрые. Интересно, какие? Однажды ему снилось, как он изрубил топором машину Бейкера из-за того, что тот обрызгал его из лужи. Возможно, здесь что-то похожее. Или же таким образом он хочет остановить эксперименты?
'А ты поразительно догадлив, - прозвучал в голове голос прадеда. - Так где тут твоя лаборатория?'
Надо же, и он здесь. Интересно, теперь он будет появляться во всех его снах или только в некоторых?
'Шевели ходулями, Тоша, а то нас повяжут скоро'.
'Кто?'
'Семён твой. Шпики очнутся и забьют тревогу'.
Про шпиков было совсем непонятно, но кто ищет в снах логику? Антон пожал плечами и пошёл знакомыми коридорами к рабочему месту. У кресла с аппаратурой для резонанса его руки открыли канистру и начали поливать из неё всё вокруг, захватывая столы и компьютеры. Резко запахло бензином. Тревожно мигали красные лампочки на пульте. Стоп. Красные лампочки. А разве сны бывают цветными?
'Бывают, - успокоил его прадед. - И цветными, и жаркими, и даже болезненными'.
Рука полезла в карман за спичками, но Антон усилием воли остановил её.
'Болезненными?'
'Если не успеем сделать ноги, то будет очень больно'.
От зловонных испарений начинала кружиться голова.
'Так это не сон? Зачем мы здесь?'
'Ты видел, к чему приводят эти эксперименты. Это место должно исчезнуть'.
Антон мысленно схватился за голову.
'Серьёзно? Пожар в институте ничего не изменит. Здесь стоит дорогое, но не уникальное оборудование. Управляет резонансом специальная нейросеть, а она вне этого здания'.
Дмитрий на секунду замолчал, обдумывая слова правнука.
'И что нам делать?' - спросил он, наконец.
'Мы должны уничтожить эту нейросеть. Только так можно прекратить эксперименты', - твёрдо ответил Антон, чувствуя, что действительно хочет этого.
'А ты сможешь?'
'Если ты перестанешь бороться за управление моим телом, то хотя бы попытаюсь'.
Эти слова, казалось, сняли напряжение между ними. Дмитрий отступил, его воля ослабла, и Антон ощутил, как контроль над телом полностью вернулся к нему.
'Давай, Тоша, не подведи, и поторапливайся, шпики вот-вот поднимут тревогу'.
'Да что за шпики то? Ладно, не до них сейчас....'
Антон сел в кресло, надел на голову мнемошлем и включил рубильник. По пульту забегали десятки разноцветных огоньков, внутри головы привычно защекотало. Антон перегнулся через подлокотник и взял в руки клавиатуру. Оборудование было полностью готово к подстройке. Пароли сняты, на пульт выведен самый полный доступ. Ну что ж, будем подстраиваться по-жёсткому.
'А это не опасно?' - озабоченно спросил Дмитрий.
'Не опасно только блины у бабушки есть и на горшок под кроватью ходить, да и там не всегда угадаешь', - ответил Антон прадеду в его манере и запустил кроме подстройки полную синхронизацию нейросетей с последующим резонансом. Если нейросеть может вызывать резонанс нейроматриц, то почему бы ей не срезонировать самой? Она нейроматрица или где?
'Эй, Тоша, ты что, хочешь проникнуть к ней в голову?'
'Почему бы и нет?'
'Так у неё же нет головы!'
'Не волнуйся, всё продумано, она возьмёт мою. У нас будет одна голова на двоих'.
Дмитрий почувствовал неладное. Ему не хватало знаний, чтобы оценить степень опасности этого спонтанного эксперимента, но то чувство яростной решимости, с которым он шёл в последний бой, он узнал сразу.
'Антон, погоди. Подумай, может быть, есть другой выход?'
'Слушай, Димыч, - ответил Антон. - Если мы ничего не сделаем, эксперименты продолжатся. А сделать мы можем только это. Я должен попытаться. Даже если не получится и мы умрём, мы умрём сражаясь'.
Прадед промолчал, и Антон понял, что на этот раз возражений не будет. Стрелки контроля энергии уверенно ползли в красную зону. На экране замигало предупреждение:
'Да хватит уже мозг полоскать', - подумал Антон раздражённо и потянулся к кнопке подтверждения.
'Ты уверен?' - тихо спросил Дмитрий.
Антон кивнул, стиснув зубы: 'Да'.
'Тогда что сопли развесил? Жми уже, что томишь, как кашу в печи'.
Антон нажал кнопку, и экран мигнул красным. Внутри пульта зародился нарастающий гул, а кресло затряслось, словно массажное. Антон почувствовал, как реальность начала искажаться: линии стен размылись и выгнулись, цвета стали ярче и насыщенней, сознание стало ускользать, растворяясь в окружающем хаосе. На мгновение он перестал существовать.
Но тут где-то глубоко внутри проснулась знакомая яростная решимость - его, прадеда, общая? - и мир снова начал собираться по крупицам. Вернулись чувства, мысли, желания. Он увидел многомерную пульсирующую энергией решётку вокруг себя. Она шла рябью, расплывалась и вибрировала.
Внезапно вспыхнула яркая вспышка, и всё погрузилось во мрак. Вдалеке, на самом краю видимости, зародилась маленькая белая точка. Она быстро выросла, превратившись в ослепительную дорогу. Антон, или его прадед, а точнее, они вместе крякнули удовлетворённо и усилием мысли сделали первый, самый трудный шаг к источнику света.