"Каждая полуторная машина везет продовольствие на 10 тыс. пайков,
на 10 тыс. человек. Водитель, спасай эти жизни!"
(Плакат перед выездом на ледовую дорогу Ладожского озера, пос. Кобона, 1941г.)
Студент
"Лучше медленно, но надежно, чем быстро, но не знамо как". Дядька у Артура человек мудрый. А как иное сказать о человеке, что одновременно и докторскую диссертацию защитил, и немалую должность в госбезопасности "второй столицы" СССР занимает! И, самое главное, все чистки тридцатых годов благополучно пережил. Включая и троцкистские, и по убийству Кирова. Ныне покойные Иегода и Ежов его не трогали, а теперешний глава организации, Лаврентий Палыч, вовсе высоко ценит. Даже на повышение в центральный аппарат из любимого родственником Ленинграда грозится забрать.
Правда, сам Михаил Глебович не всегда излагаемым племяннику советам следует. Есть у него поговорка - "не бойся казаться дураком, с такого меньше спрос". А себя как ведет? Разве дураки научные труды публикуют да на такие должности забираются? Да еще и в столь авторитетной организации.
Но вот с тем, "что поспешишь - людей насмешишь", он полностью прав. Решил племяш срезать путь, и попался.
Вышагнули из подворотни навстречу пара крепеньких парней, от которых уже несколько раз убегать удавалось. Но в этот - не получится, потому, как и сзади их подельник дорогу заступил. Вляпался на этот раз Артур Михин. В общем, по деньгам не шибко попал, в кармане рубля полтора, не больше. Ну, кепку еще могут отнять, парусиновые туфли, если соблазняться. И все.
Но унижения, а то и побоев, не избежать. И на счетчик могут попробовать поставить. Мол, приноси вот это, и столько-то, в определенное место. Конечно, всегда можно дядьке пожалиться, эти "проблемы" он точно решит. Но в очередной раз слабаком в глазах самого уважаемого семьей человека выглядеть не хотелось.
- Ну что, фраерок, с концами приплыл, бежать некуды? - ощерился прореженным, словно клавишный ряд, рядом зубов и провалов в них главарь. Воняет-то от него как. Он свою пасть вообще не чистит, что ли? Из-за спины выметнулась рука, блеснуло лезвие финки.
- На перо тебя поставить, или сам все отдашь?
Примитивные бандиты, утверждающиеся через насилие над более слабыми. Те же самые фашисты, как подобных характеризовал дядя. По его словам, дискутировать с ними бесполезно, в таких ситуациях лучше атаковать первым, а потом по ситуации или добивать, или убегать. Но как драться с тремя, да еще и вооруженными? Откровенно говоря, Артур и один на один с любым из нападающих не совладает.
Руки дрожат, колени подгибаются, горло пересохло - даже не позвать на помощь, вместо крика позорный писк получится. Вот если бы пространство для рывка было, тогда нормально. Никто бы его не догнал. Соседка Катя, видевшая, как Артур в родном Гомеле спасается от такого же отребья, с восхищением сказала, - тебя словно по двору размазало! Вот ты рядом с ними, потом раз - исчезаешь, раз - рядом с дверью, забегаешь в подъезд! Никто ничего не понял. Даже я... Расскажешь, как это у тебя получилось?
А как подобное объяснить? Когда паника сбивает сознание так, что не помнишь, что делал, как оно было? Все вокруг исчезает, словно проваливаешься в узкий коридор среди расплывающихся облачных стен, где ты один, впереди - дорожка, по которой, не чуя ног, себя, окружения, несешься! Уши будто закладывает толстым слоем ваты - ничего не слышно. Туманный воздух становится плотным и сладко-горьким. А потом раз - и опасность позади, ты спасен, можно прийти в себя, отдышаться.
Уже с десяток раз такое происходило. С хулиганьем, злыми псами, агрессивным быком в деревне... И с этой, то ли караулившей именно его, то ли просто промышляющей в здешнем районе бандой, случалось. Только в этот раз не убежать. Окружили. Все пути перекрыты.
В голове зашумело, засвиристело тем самым, предваряющим спасение, похожим на звонок будильника дребезжанием. Язык разбух, заполнив рот собой и отдающей корицей слюной. Забухал звонким колокольным набатом пульс. Как всегда, после подобного, пространство вокруг стало терять очертания, звуки - глохнуть. Кирпичные стены, окна дома напротив, булыжник мостовой, фигуры грабителей расплывались, пропадали, оставляя единственный ориентир, тропинку между двумя силуэтами ... нет, их уже не видно, пусто! Опять сработало!
Ноги сами понесли паренька вперед. Пришел в себя только через полсотни метров. Оглянулся. Бандиты озадаченно пялились на пустой пятачок у водопроводной трубы, где только что стояла жертва.
- Мать твою...
- Лять ...
- Издец какой-то!
Незамысловатая реакция. Полностью соответствующая развитию этих троглодитов. Юноша торопливо, пока его снова не заметили, нырнул в парадную, где на шестом этаже, в однокомнатной квартире проживал дядька...
- От наших - ничего, - сразу огорчил родственник, - или из Гомеля выбраться не успели, или...
Продолжать не стал, раздосадованно махнул рукой. Заговорил об ином.
- В общем, я так решил. В институте, тем более у тебя истфак, а не мед, сейчас делать нечего. Учиться еще не начал, так что ничего не потеряешь. После войны восстановишься, с этим проблем не будет. Пока так. Я договорился, пойдешь на ускоренные шоферские курсы. Из общаги переедешь пока ко мне, с казармой потом решим. Служить будешь на "полундре", это машина установки аэростатов воздушного заграждения. Мне так спокойнее, хоть в глаза сестре потом честно смотреть смогу, что племянника сберег. И паек военный, а не как у студентов. Да, с едой, похоже, в городе будут проблемы еще серьезнее, чем .... Про Бадаевские склады слышал?
- Ага. Наши ходили, патоку собирали. В которую расплавленный сахар превратился.
- И молчи об этом, не распространяйся! Болтун, сам знаешь, находка для кого?? - жестко сказал дядька, сразу же превратившийся в сурового НКВДшника. - Вот ключ от квартиры, дворника я предупредил. К вечеру с вещами здесь, завтра по этому адресу медкомиссия, потом учеба и ... тыловая служба. На фронт тебя пускать нельзя. И сам погибнешь, и товарищей подведешь.
Был как-то у них откровенный разговор. Пожаловался Артур героическому родственнику на свою робость. Да что там, накатывающую при любой опасности трусость. Попросил совета, как это преодолеть.
- С одной стороны, если кардинально, то никак, - подумав, огорчил дядька. Тут же обнадежил. - Но с другой стороны, в значительной степени многое от тебя зависит.
Объяснил подробнее.
- Понимаешь, люди ... да не только люди, все высокоорганизованные организмы, лисы там, медведи и так далее, делятся по реакции на новое-неожиданное на три группы. Ну, кроме профильной, где большинство подражает принятому поведению. Так вот. Три базовые реакции - агрессия, бегство, любопытство. Они природой равномерно по выборке рассеяны. Для обеспечения лучшей выживаемости вида. Если новое слабо, агрессивные его съедят либо, как минимум, прогонят с территории. Если с ним выгоднее сотрудничать, любопытные найдут симбиоз. Но если оно крайне опасно, именно беглецы, пускающиеся наутек при первой опасности, спасут вид. То есть, это глубинное, базовое отношение, получаемое при рождении. Его никак не заменить, оно по-любому будет "пробивать" на уровне инстинктивных первоначальных реакций.
- Значит, такое ... у меня навсегда? - растерялся от подобной не радужной перспективы младший Михин. С горечью добавил, - И еще ведь Артуром назвали! Как издевательство просто!
- Ну, совсем уж не грусти, - попробовал успокоить Михаил Глебович, - я вот тебе, как все же будущему историку, такую историю расскажу. Жил такой король - Генрих Четвертый. Тот самый, который муж "Королевы Марго", роман Александра Дюма. До тех пор, пока он не решил, что "Париж стоит мессы", был этот Анри правителем небольшого королевства. Наварра, она же Гасконь. И был он, мягко говоря, крайне робок. Перед любым боем, или просто заварушкой его трясло так, что скрыть было невозможно. Однако Генрих в таких случаях заявлял "Дрожишь, подлая шкура?! Ты еще не так будешь дрожать, когда увидишь, куда я тебя сейчас потащу!". И первый шел в конной атаке, или на вражеские бастионы. К чему это я? Человек - существо, обладающее свободой воли. И потому уважающая себя личность способна подавить любые инстинкты или реакции.
- И у меня получится? В разведку потом ходить, или там... - недоверчиво уточнил Артур.
- Не все так просто. В реальные боевые ситуации, требующие мгновенных решений, тебя лучше не впутывать. Я верю, что ты в итоге подавишь все недостойные позывы. Если надо, потащишь свой организм на любые баррикады, как бы тот не сопротивлялся. Но в экстремальной ситуации на борьбу с собой ты будешь терять время, пусть секунды или доли, которые могут решить многое. В бой лучше идти с людьми, у которых в подкорке установка на атаку - первой же, даже еще не осознаваемой реакцией! Именно здесь они надежнее. В общем, каждый хорош на своем месте. Тебе надо искать именно твое. И молодец, что все это мне рассказал...
Было обидно. Но не с дядей спорить. Сначала самому себе надо доказать, что с отвагой у Артура Михина нормально. Ага, после сегодняшнего происшествия. Когда все опять закончилось не боем, или хотя бы попыткой его, а привычным бегством.
И до общежития юноша в этот раз выбрал длинный, но самый безопасный путь. Проспектами, где много людей, и милиционеры с военными патрулями ходят. Следуя одному из часто повторяющихся присказок Михаила Глебовича: "Береженого Бог бережет, не береженного опасность стережет".
Водитель
В аэростатной команде бывший студент прослужил до конца осени. Транспортировал громадные баллоны на позиции, лебедкой поднимал на заданные высоты, сматывал назад. От зрелища охоты ПВО за вражескими бомберами было не оторваться. Особенно в ночное время, когда прожекторы с разных сторон брали в вилку немецкий самолёт, слепили лётчика, и по нему начинали "лупить" зенитчики. Орал со всеми "Ура!!", когда удавалось сбить, или хотя бы попасть. В промежутках между боевыми дежурствами патрулировали окрестности. В основном контролировали светомаскировку, проверяли документы, иногда задерживали подозрительных личностей. Мечтал Артур, придерживая "мосинку", что вот сейчас-то и попадется ему кто-нибудь из той, преследовавшей его, шпаны. Лучше всего - на подаче сигналов противнику или хотя бы мародерстве. Но с этим не повезло.
При налетах в "свободные" смены дежурил на крыше казармы, сбрасывая вниз иногда попадающие и сюда зажигательные бомбы. В редкие увольнения навещал дядькину квартиру, где его всегда ждала заботливо упакованная "передачка" с самым ценным, что могло быть в блокадном городе. Едой. Голодал вместе со всеми. Благодаря родственнику, не так сурово, как иным доставалось. Но за осень сбросил восьмую часть из своих и без того невеликих четырех пудов. И больше всего в эти месяцы ему хотелось есть. А потом - всласть выспаться.
К началу зимы, почти одновременно, поступили команды переоборудовать "полундры" на водородное топливо и передать их водителям-девушкам. А дядя забрал родственника в свою "контору". НКВД. Шофером. Возить по только что открытой ледовой дороге через Ладогу спецгрузы. На такой же "полуторке", разве что новенькой, и с крашеной в синее будкой-кузовом вместо лебедки.
В первый же рейс, едва в накативших сумерках отъехали от заснеженного декабрьского Коккоревского пляжа, его "ласточка" попала "под раздачу". Ладога подмерзала начиная от берега, и только потом постепенно в глубину, ледовая дорога вынуждено поначалу проходила близко к врагу. Всего лишь в дюжине верст от артиллерийских позиций вермахта. Которые не преминули открыть огонь по небольшой колонне, где второй машиной шла полуторка Михина.
Один из снарядов явно предназначался ему.
Но ...
Артур вел авто на расстоянии значительно ближе рекомендованных ста метров от лидера. Ехали не спеша, потому проблем с вождением по незнакомой дороге, пусть по темноте и практически без фар, не было.
И тут его накрыло. Изнутри.
В голове зазвенело, будто десяток звонарей одновременно ударили в колокола. Несмотря на мороз, и это при полуоткрытой, чтобы легче выпрыгивать, двери, он мгновенно вспотел. Рот заполнился вяжущей горьковатым вкусом слюной.
Артур мотнул головой. Проморгался, не веря глазам. Он ехал по широкой асфальтированной трассе. По сторонам огромные ели бодали верхушками звездное небо, обочины формировали правильные валы, окаемывающие ровную дорожную полосу.
Машина, выйдя на идеальное покрытие, тут же увеличила скорость. Михин непроизвольно сбросил газ, стал тормозить - надо остановиться, подумать, понять, что произошло?
И тут же его "выкинуло" на только что, минуты не прошло, покинутую Ладогу. Но теперь он возглавлял колонну. Прежний лидер оказался сзади. Безуспешно пытаясь зацепиться бешено вращающимися колесами за подымающуюся навстречу ему льдину, уходил в полынью. Водитель стоял на подножке, видимо, еще надеясь спасти грузовик. Еще одна промоина клокотала в полусотне метрах за ним. Именно там, где должна была ехать полуторка Артура. Обстрел продолжался, взрывы продолжали рвать белую скатерть с темными силуэтами автомашин. Потому Михин увеличил скорость, согласно инструкции уводя свой грузовик из-под огня. До выезда на берег "долетел" за полчаса. Как позже узнал, из миниконвоя в полдюжины полуторок добрался только он. Две машины погибли, остальные были вынуждены временно вернуться в Коккорево.
В Кобони его перегрузили. Забрали опечатанные ящики, будку забили мешками с мукой. В кабину, на место пассажира, сложили "мягкие", похожие на подушки разных форм и цветов, посылки. Выдали накладные, и тут же, пока ночь, отправили назад.
Вокруг прорубей на месте атаки уже устроили объезд. Однако уставшему Артуру не повезло, по темноте он промахнулся мимо вешек, потерял трассу и выехал на голый, не укрепленный искусственной наледью и ветками участок. Понял, что происходит неладное, когда под колесами скрипнуло, и машина стала проваливаться вниз, одновременно все больше оседая задом.
Сбросил скорость, высунулся из кабины, с ужасом наблюдая подступающую к самой подножке, вот уже совсем рядом, черную воду, а до белой кромки льда через растущую на глазах полынью метра три, не допрыгнуть!
Но опять...
Набатный накат, вкус корицы во рту...
И машина медленно взбирается на тягучем подъёме. Под колесами идеально ровный, будто только что уложенный асфальт, вокруг зимний лес, за обрезом дороги приближается свечение, как от фар встречной машины.
Мощности не хватает, мотор глохнет...
Снова откат.
Полуторка катит по поблескивающему черным стеклу, под которым бурлит вода, позади темный провал недовольно клокочет вслед выскользнувшей из ее объятий жертве.
Грузовичок все-таки заглох, встал. Артур соскочил на лед, почувствовал, как внизу перекатываются волны. Схватил "кривой стартер" - если не запустить минутами мотор, надо сливать из системы охлаждения воду, иначе замерзнет и машине кранты, а за это - трибунал. Ну и потом, понятно, отсюда ее только буксиром, а когда его найдешь? И здесь повезло, обороты "схватились" сразу же.
Дальше путь до города обошелся без проблем. А там - сдал груз, чуток поспал, и снова в дорогу. В одну сторону - архивы, иные документы, ценности музейные и прочие, в другую - главную ценность для голодающего города. Еду. В основном мешки с мукой, и прицепом в кабину - посылки. Так и мотался неделями. Есть пытался только на Большой земле, спал где и когда придется, дядьку видел редко.
Благом стала принадлежность машины ГУГБ-НКВД и наличие спецпропусков, что позволяло решать вопросы с выбором маршрута и времени выезда на лед, по сути, самостоятельно. Избегая ненужных свидетелей и вопросов.
И стал Артур забирать от проложенных трасс и зоны обстрела вражеской артиллерии все дальше и дальше к северу. К самому краю ледового панциря Шлиссельбургской губы, под который ветер загонял воду с открытой части Ладоги. Благо, именно Михину там ничего не грозило. Едва под машиной начинал трескаться и проваливаться лед, либо полуторка тормозила в наносах, как его тут же "выносило" в "незнамо где", но на уже местами узнаваемую трассу. На которой он разгонялся и, по возвращении на озеро, часто по инерции "шайбой" катился по чистому от снега льду до очередной полыньи или сугроба. И опять "туда и назад", несколько раз за рейс. Все это настолько убыстряло движение, что иногда он за сутки успевал сделать по две ходки в обе стороны. А днем он пристрастился играть с охотниками из люфтваффе. Выезжал чуть пораньше больших колонн, чтобы отвлечь немецкие самолеты на себя. Уходил от проложенной трассы как можно дальше, иногда к северу, иногда на юг. И устраивал выматывающие для истребителей гонки за неуязвимой полуторкой с синей будкой. Все пули были мимо него, все бомбы тратились фашистами напрасно. Невозможно уничтожить цель, которая исчезает в облаке снежной пыли за мгновение до того, как ее должна накрыть свинцовая очередь или осколки. За недели "неуловимый русский" стал для асов люфтваффе не только самой желанной целью, но для некоторых уже причиной невротических расстройств.
"Свои" пока ненужных вопросов не задавали. Скорее всего, не видели его "художеств". Кто видел, не верили своим глазам. А может, принадлежность к НКВД сказывалась. И родственные связи шофера. "Не буди лихо, пока оно тихо", - если цитировать Михаила Глебовича.
Но понимал Михин, сколь веревочке не виться, рано или поздно его необычной удачливостью и скоростью прохождения трассы заинтересуются, и объясняться будет нелегко. Одного хотел - как можно больше успеть за скукоживающийся резерв времени. Сколь есть возможности - помочь городу, идущим к нему колоннам с едой. И когда в последнюю неделю года ленинградцам впервые была увеличена норма выдачи хлеба, иждивенцам и детям - более чем в полтора раза, со 125 грамм до 200, знал Артур - в этом есть и его вклад. Не столько в той полусотне тонн, что привез. Сколько в отвлеченных от охоты на караваны воздушных хищниках, зря потраченном именно на него вражьем свинце.
Однако время и рок холодно отсчитывали неминуемое, приближая именно то, что нашедший себя, свое призвание, свою судьбу Артур опасался. Его последний рейс.
Последняя поездка
Со временем укреплялась и связь дара с водителем. Все проще и легче удавались "переходы". Если ранее в "незнамом где-то" было пустынно, то теперь иногда на идеально ровных трассах попадались встречные автомобили. Диковинных форм и расцветок, всегда сигналившие полуторке. То ли приветственно, то ли предупреждая о чем. И звуки. Прежнее безмолвие сменилось рокотом мотора и скрипом подвески грузовичка, клаксонами и ревом проносящихся встречь авто, даже собственное дыхание Артур впервые стал "там" слышать. Больше всего в иномирье его удивляли здоровенные грузовики. Габаритами чуть ли не в паровоз, и тянущие за собой прицепы размером с железнодорожные вагоны. Но вот остановиться там, пока не получалось. Едва скорость снижалась до определенного предела, выкидывало полуторку на лед Ладоги, или наземные рокады к Ленинграду, Кобоне, Войбокалло. Что водителя полностью устраивало. Именно ЗДЕСЬ он и был нужен. Делая уникальную работу, на которую никто другой не способен. Здесь его ждали, в это хотелось верить, таки выбравшиеся из оккупированного Гомеля мама, папа, сестра. Здесь был дядя, друзья, сослуживцы, соседи. Люди, которых он спасал от голодной смерти, одна "ходка" - десять тысяч паек детям или старикам. Здесь он берёг от налетов колонны грузовиков, подвод, выходивших пешком людей, отвлекая на себя рассвирепелых от неудачной охоты на "неуловимого русского" немецких асов. Бывали моменты, когда его атаковали, одновременно или передавая друг другу, два, а то и три самолета. Расстреливали запас, тратили авиатопливо, ни с чем возвращались на свои аэродромы. И больше всего боялся Михин, что все это когда-нибудь закончится. Или дар пропадет, или переведут куда в другое место, или еще что-нибудь злодейка-судьба подкинет.
Так оно и произошло.
Встретил его на загрузке дядя. Сунул в будку к архивным ящикам оставленный в казарме вещмешок Артура, баул со своими вещами. Обрадовал - следующий рейс отсюда - крайний. В Москву переводят, тебя с собой забираю. На той стороне наши вещички оставь, завтра прихватим. Если что важное здесь забыл, говори, постараюсь вопрос до отъезда решить.
А что тут скажешь? Если все до тебя решено.
В Войбокалло тоже удивили. Вместо привычных мешков с мукой-крупой стали грузить деревянные ящики, пахнущие летним садом, праздником, сытой довоенной жизнью.
- Яблоки, - пояснили, - тут за тысячу пудов, детям к новому году. Если не штучке, то по половинке каждому ребенку точно. Не столько еда и даже витамины, как ... в общем ... знак надежды вроде, паек на неделе увеличили, теперь это, чтобы поняли - самое страшное позади, чуть-чуть осталось дотерпеть. Ты уж довези побыстрее, чтобы не перемерзли. Самый фартовый шофер, говорят. Потому тебе и доверили, как особо ценный спецгруз. В политуправлении сказали - справишься, медаль "За боевые заслуги", считай, твоя. Так что, боец, страна на тебя надеется! А уж дети Ленинграда... Сам блокадник, сам понимаешь, каково это для них будет. Если даже, хотя бы по пол-яблочка каждому.
В этот раз Артур свернул с дороги и "таранил" первый попавшийся сугроб сразу же, как вовремя закруживший метельный снег скрыл его от внимания возможных свидетелей. Машина стала вязнуть и ожидаемо переместилась в зазеркалье. По знакомому асфальту разогнался до максимальной скорости, пытаясь удержать вкус корицы во рту, мелодичный колокольный перезвон где-то у себя внутри. Чтобы как можно дольше двигаться здесь и выгадать тем самым побольше времени и расстояния там.
Это ли подействовало, или что иное, однако на сей раз впервые попался не встречный, а попутный автомобиль. Округлый, словно огромная капля, маленький автобус, заполненный людьми, догнал грузовичок. Пассажиры улыбались, прижимали к стеклам любопытные лица, одобрительно показывали большие пальцы, махали растопыренными пятернями. Потом там, внутри, видимо, включили радио. Донеслись исполняемые мужским хором маршевые строчки:
"... последний раз сойдемся завтра в рукопашной,
последний раз России сможем послужить ..."
И тут полуторку выдернуло в родной мир, к взвизгнувшей от неожиданности регулировщице, шарахнувшейся от появившейся прямо из воздуха машины. В белом маскхалате поверх ватника, она была похожа на снеговика, но военного, перепоясанного патронташем, с карабином через одно плечо и противогазом через другое.
- Извини, родная, - заочно повинился Минин. Останавливаться не стал, впереди еще полсотни километров. Последняя его поездка в блокадный город. И, похоже, самая главная.
... Сомнения насчет того, какой рейс самый важный, возникли, когда дядька стал лично принимать загружаемый в обратный путь груз. Михаил Глебович хмурился, проверял окантовку ящиков, несколько раз пересчитал их, сверяя выведенные на боках черным инвентарные номера со списком. Лишь окончательно уверившись, что ничего не упустил, махнул рукой, - закрывай будку.
Проверил надежность замка, сам повесил пломбу. Лишь после этого выдвинулись из Ленинграда, прощаясь с заснеженными темными улицами, памятниками под щитами от вражьих бомб и снарядов, домами в проемах обвалов и пожарищ. Умирающим, но не сдающимся блокадным городом.
- Не знаю, как ты, Артур, - просипел дядька перехваченным горькой судорогой горлом, - а я вот чувствую, что сюда я не скоро вернусь. Может быть, и никогда ...
Если в мире есть интуиты, предчувствующие, точно угадывающие грядущее, то Михаил Глебович относился именно к таковым.
Впрочем, дорогою настроение его изрядно улучшилось. Потому как ехали быстро, без "пробок", и без обстрелов и воздушных налетов, которых водитель опасался. А ну как не сработает его дар, ежели в машине еще кто, кроме шофера, сидеть будет?
А Михаил Глебович успокоился и, скорее всего, искренне радовался переезду из блокады на "материк". Потому как, что не говори, а жить и воевать там значительно легче.
- А вот тебе, как интересующемуся историей, вопрос, - не удержался на полпути от миниэкзамена, - цитата, кому принадлежит, и о чем? Слушай: "Король подарил меня изрядным презентом, кабинетом ..., о чём давно желали". Ну, и? Итак?
- Единственный кабинет, достойный такого дара, что знаю, "Янтарный", - подумав, заключил Артур, - тогда король это Фридрих, автор - Петр Первый.
- Почти верно. Только король Фридрих Вильгельм, под тем же, что и Петр, номером. Что имеет значение.
Замолчал, но как-то многозначительно. Словно ожидая ответной реплики. Племянник не подвел, отреагировал.
- Ага. То есть мы именно её и ..., - у кого другого вряд ли, а вот у дядьки, вдобавок наедине, такое спросить можно. Тем более, иносказательно.
- Ну, почти, - согласился НКВДшник, - скажем так, некую часть... Сдадим в Войбокалло на "железку", машину там же передашь 388-му ОАБу, и все. Первым эшелоном через Вологду до столицы...
- А наши потом как же? На чем ездить?
- ЗИСы получаем. А то тут от разведки слухи пошли, что твою синюю будку фрицы через шпионов как авто НКВД установили и специально за ней охотятся. Нам это ни к чему. Дадим команду автобату, чтобы перекрасили, и пущай потом "птенцы Геринга" ищут, чего не теряли...
На съезде в озеро вслед полуторке пристроились два "носатых" автобуса. Регулировщица пояснила - раненых детей вывозят. Пока врачи их собирали, к своей колонне опоздали. Скоро рассветет, начнет разбойничать люфтваффе, надо по темноте самый опасный участок проскакивать. И лучше всего, если за опытным водителем. А про эту, с синей будкой, такое рассказывают ... Лучше с ней, чем с кем бы то ни было еще... Дядька непонятной популярности племянника не обрадовался, погрозил Артуру рукой - ладно, потом разберемся. Но против сопровождения детишек не возражал.
Не верил комсомолец Михин в бога. Однако в этот раз и к нему на всякий случай обратился - помоги, не мне, а ребятне этой, сохрани от врага! Эти-то ведь еще никому ничего плохого не сделали, а настрадались уже так, иные и за десяток жизней такое не отхватят!
Не помогло. На последних озерных верстах, когда восход лазоревой полоской занялся над близким берегом, нашел их таки задержавшийся с ночи "мессер". Благо, что решил атаковать не автобусы, а полуторку.
Сначала зашел на "тихом" моторе перпендикулярно дороге.
В последние секунды увидел Артур мчащуюся поперек движения, взрываемую пулеметным огнем изгородь снежных бурунов. От которой увернуть невозможно, только тормозить, надеясь, если фантастически повезет, все же не попасть под свинцовый шквал.
Однако непонятный дар не подвел.
Выбросило машину там, на безопасную дорогу, секунды на три.
Их хватило разминуться со смертью здесь.
Опять катила полуторка по Ладоге, а пилот мессера ошарашенно крутил башкой, не понимая, как промахнулся. Сделал вираж, вновь выходя на траекторию атаки. На этот раз сзади.
Дядька рядом тоже мотнул головой. Несмотря на тряску, снял очки, протер их, снова нацепил на нос. Озадаченно стал рассматривать вид за стеклами кабины.
- Пусть "мессер" за меня "зацепится", - попросил вселенную Михин, - не автобусы, а я! Те отстали, далеко от берега, а я вот-вот на лесную дорогу уйду, под прикрытие зенитчиков!
- Пулеметов у тебя, похоже, только два, - это уже к вражескому пилоту, - на все машины боезапаса не хватит, меня выбирай, как главную цель!
На этот раз "прядущие нити судьбы" его услышали.
Вообще говоря, труднее всего уворачиваться от нагоняющего сзади невидимого водителю самолета. А ему, напротив, вследствие вычитания взаимных скоростей легче прицеливаться. Но все эти заключения - не для ситуации с ТАКИМ шофером.
На этот раз в зазеркалье пробыли дольше, секунд пять, пока пулеметная смерть не минула возможную в 1941 проекцию полуторки. И снова они на ладожском льду, истребитель удаляется, закладывая вираж. Летчик с искаженной яростью и непониманием физиономией рассматривает неповрежденную цель. Дядька, повернув голову, сверлит озадаченным взглядом невозмутимого водителя. Теперь от него точно не отбрехаться. Но, может, оно и к лучшему.
Вот только мессершмитт никак не успокоится! Теперь снизился до бреющего, метры над дорогой, полета, подымая хвосты снежной метели, идет в лобовую.
И за спиной у Артура - дети. Те пули, от которых сбежишь, достанутся им. И дядька молчит. Не дает команду уклоняться. Хотя есть шанс в последний момент резко свернуть в сторону, спасти этот его драгоценный груз! Не успеет фашист на таких встречных скоростях среагировать, не сумеет перенацелиться в верткую маленькую машину. Но тогда весь неизрасходованный боезапас обрушит на следующие за грузовиком автобусы.
Взбиваемые свинцом ледяные фонтаны накатывают под радиатор полуторки.
Тягучий вкус корицы. Колокола.
Время остановилось.
Замер дядька, вцепившийся правой рукой в дверцу, левой в сиденье. Висит жемчужиной слетевшая со лба капля пота. Застыла россыпь полосующих воздух пуль, нацеленных прямо сюда, в кабину. Одна, второй пулемет, видимо, уже иссяк.
Автомобиль стал проваливаться в "зазеркалье".
- Не надо, не надо не надо...
На грани меж двух вселенных и времен, ни туда, ни здесь.
Пулеметная очередь хлестнула по капоту, кабине, снесла лобовое стекло...
И Артура Михина с его замечательным даром в этом мире не стало.
Окончательно.
Навсегда...
Эпилог
Древний грузовичок с раздолбанным в клочья капотом, выбитыми глазницами кабины, лохматыми обрывками вместо покрышек с десяток метров по инерции прокатился по автостраде. Уткнулся в снежную обочину. Замер, брызгая паром из разнесенного вдребезги радиатора. Спустя минуту его догнала, подрезала, перед дымящимся носом затормозила машина дорожной полиции.
Из нее выпрыгнули два крепыша. Один сразу же схватился за рацию, второй подскочил к грузовичку, дернул дверь. Подхватил вывалившееся тело худенького, заляпанного кровью водителя.
- ... дцатый километр Пулковского ..., - быстро докладывал второй патрульный, - ДТП ... двое пострадавших ... скорая ... эвакуатор ... реконструкторы какие-то...
Все это сквозь полуприкрытые, словно в забытьи, глаза наблюдал пассажир полуторки. В правом кармане, на взводе, был приготовлен наган. А спрятанные полушубком руки незаметно снаряжали гранату.
Зрачки чекиста сканировали лица полицейских, их поведение, одежду, снаряжение, машину. Каждое слово доклада и переговоров между собой.
Чуть притормозив, слева место происшествия обогнул огромный двухэтажный автобус. С графикой на весь борт - две зеленых Т-тридцать четверки громят серые позиции с убегающими врагами, одетыми в узнаваемый фельдграу. Это, как и надпись с датами поверх картины, второй пострадавший тоже отметил.
Решился. Открыл глаза, тем не менее на всякий случай приготовив для схватки в одном кармане револьвер, в другом гранату.
Выглянул в разбитый проем кабины. Спокойно спросил. - Какой год?
Глянул на недоуменно переглянувшихся служивых, властно повторил, - Какой сейчас год, спрашиваю?
- Ну, дед, ты конкретно заигрался, - с восхищением сказал полицейский. Все же ответил, - вообще говоря, с утра был 2025-ый. Восьмидесятилетие победы над фашистской Германией, если что. Тебе, похоже, конкретная помощь нужна, раз во временах запутался!
Михаил Глебович закашлялся. Вытер губы рукавом. С недоумением глянул на следы крови, оставленные на обшлаге. Мотнул головой. Заключил, почти шепотом, - долгонько все же возились...
Глянул на местных так по-особенному, что те, повинуясь закрепленным годами рефлексам, подтянулись и стали оглядывать свою форму на предмет возможных огрехов, на кои явное начальство им сейчас укажет.
- Ну, сначала медпомощь водителю, затем буксир и охрану для машины, там очень важный груз! - скомандовал дядя. - А потом уже все остальное... раз с фрицами-таки разобрались, с прочим тоже неминуемо разберемся!