Работать надо с портретом. Техника не так важна, можно использовать карандашную графику, масло, акварель, что там у них еще в арсенале?
Дама Катарина, конечно, сама не рисовала подозреваемых, для этого есть профессионал: господин Ростислав, худой, нескладный, с бледной заискивающей улыбкой. В юности, поговаривают, он имел проблемы с конклавом, но вовремя встал на учет и, более того, поставил свой талант художника на службу общественному благу. Рядом с ним Катарина всегда ощущала легкое беспокойство, так, облачко на краешке сознания: слишком низко кланялся, слишком сладко улыбался, слишком чистая анкета, слишком мягкие руки… Но талант у него был отменный: схватить самую суть человека, изобразить его так, что рассказы пострадавших, свидетельства близко знавших — все становилось неважным по сравнению с разрезом глаз, наклоном головы, складкой возле губ… «Подлинный талант всегда чудо и всегда под подозрением» - подумала дама Катарина и переключилась на текущие дела.
Коих было немало: постановка на учет, поиск подозрительных лиц, отработка жалоб от потерпевших, несколько свидетельств о контактах с неживыми (нам-то зачем прислали? Этим занимается служба успокоения), девушки — потенциальные работники конклава. Всего две. Не густо, но выбирать не приходилось. Талант ведающей редок: одна на десять. Но дело, конечно, не только в этом… Служба в конклаве дает многое: почет, деньги, власть… Но и многое отнимает. Не каждая женщина решится на такие жертвы.
К даме Лилии уже собралась очередь безусых юнцов, которые должны были пройти освидетельствование. Не интересно. Если бы было что-то серьезное, сигнал из школы пришел до того, как молодой человек получит повестку. Все они уже сдали своей экзамен на социальную зрелость, и их визит в центр — чистая формальность, однако ж необходимая. Отклонения основных социальных параметров могут проявиться в любом возрасте, так что опыт столкновения с сотрудницами учреждения, процедура досмотра, ментальный контакт вовсе не бесполезны. Вряд ли эти юноши захотят попасть в поле зрения конклава еще раз и кого-то это может удержать от совершения противоправных действий.
Стопка дел подозреваемых традиционно пухлая. В каждом деле — анкета, рассказ потерпевшей, портрет от Ростислава, отзыв с места работы. Отзывы, на самом деле, совершенно бесполезная вещь, которая отражает не столько реальное положение вещей, сколько характер начальника, точнее, его способ вести себя в экстремальной ситуации. Ведь надо же объяснить, в конце концов, как так получилась, что просмотрели явного агрессора или психопата? И тут каждый креативит, как может, мол, я подозревала, но хотела убедиться… С работы своевременные сигналы поступают редко.
А вот из школы идут косяком. Катарине иногда казалось, что у директоров школ и лицеев есть план, который спускает им министерство: кто больше? Двоечники, хулиганы, просто малолетние идиоты. В школе раскрываются самые простые: психопаты, те, кто органически не способен любить, жалеть, просто — молчать, когда нужно помолчать. Они не умеют подстраиваться под законы общества и любой мониторинг вылавливает их на раз. С нарциссами труднее. Тут под подозрением, наоборот, отличники, супер-знайки, красавчики и сердцееды. И, увы, простые парни с чистым сердцем, все те, кто проявляет доброту, кто не боится показать себя чутким и сострадательным. Обыватель не отличает подлинной доброты от подделки и любое проявление сердечности его настораживает.
Катарина вздохнула и отложила папку, в которой были собраны как раз такие «цветочки». Двадцать три сигнала за прошедшие сутки и все порожняк, все ребята «чистые». Увы, любой сигнал в конклав, даже ложный, ложится темным пятном на репутацию подозреваемого. Из школы не исключат, но о высшем образовании можно забыть, с работы не уволят, но понизят в должности, друзья перестанут брать трубку телефона, любимая женщина исчезнет с горизонта, жена с головой уйдет в работу и будет пропадать там круглые сутки, только чтобы не бывать с ним один на один, дети будут бросать настороженные взгляды. Не жизнь, а мучение. А между тем, все это мимо и неправда. Ничего предвидеть нельзя до тех пор, пока чудовище не проявит свою истинную сущность. Настоящие психопаты, лишенные сострадания, могут занимать высокие государственные посты, подлинные нарциссы, мыльные пузыри с нулем вместо сердца, часто обладают безупречными социальными навыками и вполне заурядной внешностью. И так умеют задурить головы своим жертвам, что те готовы отдать жизнь, чтобы спасти возлюбленного из застенков конклава… А настоящего макиавеллиста нельзя вычислить в принципе. Только опытная ведунья способно его почувствовать, войдя в резонанс с его темным сознанием, определить, подчинить себе, обезвредить…
Таких пресекали быстро, небольно, навсегда…
«Не надо их жалеть» - напомнила себе Катарина, - «жалость унижает человека и подтачивает силы. Врага надо не жалеть, а понимать, только тогда есть шанс на победу».
Понимала ли она сама, с кем имеет дело?
***
Молодым кажется, что с ними этого не случится. Им кажется, что любовная боль сладка, что психологические раны украшают душу, как шрамы - лицо воина.
Катарине 16 лет и она старается не думать о том, что Стеф, слишком сильно выделяется среди окружающих — неспроста! Что он слишком красив, слишком высокомерен. Что он может не пройти испытание…
Когда она ловила его взгляд, дыхание в ней на секунду замирало. Ей казалось, что она смотрит его глазами, дышит с ним в унисон, что ее лицо — это его лицо, что она без труда может прочесть его мысли и передать ему на расстоянии — свои. Стеф не боялся быть выше, лучше, сильнее других. А Катарина все бы отдала, чтобы оградить его от опасности, которая поджидала всех мальчиков в выпускном классе.
Он перевелся в лицей недавно, после того, как… тут подруги Катарины обычно замолкали и делали суровое лицо, мол, никому не говори, но и говорить было ни о чем не нужно. Все и так знали, что Стеф лишился родителей, что его отец загремел в психичку, а мать — в реабилитационный центр. Катарина знала, что Стеф жил с бабушкой, страшной и злющей, настоящей Бабой из Леса. Взгляд ее пронзал тебя с головы до ног так, как будто ты только что нанес нарциссическую травму ее единственной дочери. Конечно, дара ведуньи у старухи не было, ведь такие не способны иметь детей. Однако она точно обладала недобрым глазом.
Выходя к доске отвечать урок по алгебре, Катарина изо всех сил старалась представить себе, что она — это Стеф, который щелкает задачки как семечки, и решение приходило чудесным образом. Конечно, девочка никому не признавалась, потому что не видела во всех этих странностях никакого чуда… А настоящее чудо было в том, что он шагал по коридору, гордо и независимо, приветливо здоровался с ней утром, что иногда они шли домой — нет, не вместе, конечно, но почти рядом, так что девочке легко было себя представить, что это не она следует за объектом своего обожания, а он провожает ее до дома.
Дома холодно и тоскливо. Мама на работе, обед в микроволновке, постель с утра не убрана, посуда не вымыта, уроки не сделаны и сделаны не будут, потому что Катарина снова погрузилась в мир девических грез.
По правде говоря, в лицее тогда почти никто всерьез не учился… Последний год проходил под знаменем: зачем мне нужна эта математика, если она все равно мне не нужна?
Одноклассники бегали по репетиторам, а на уроках появлялись чисто для проформы, чтобы не завалить экзамен по СЗ — социальной зрелости, серьезное испытание и, пожалуй, единственный предмет, который в выпускном классе продолжали преподавать на серьезном уровне.
Катарине не нравились уроки по СЗ. Она с удовольствие бы пропустила, но каждый прогул нужно было отчитывать в индивидуальном порядке.
Вела СЗ настоящая ведьма — дама Злата. Она появилась в их школе вместе со Стефом, сменив у классной доски директориссу, тетку надоедливую, но не опасную.
Злата приходила в класс в рваных джинсах, с растрепанной рыжей шевелюрой, с огромным декольте и с тридцатью лишними килограммами. Глаза у нее были разного цвета и правый немного косил. Голос, тонкий и едкий, как у первоклашки, сбивал с толку.
Первая же встреча со Златой едва не обернулась катастрофой.
Когда она впервые зашла в класс и сказала «Привет!», несколько ребят засмеялось. Катарина и сама с трудом сдержала нервный смешок.
- Я что-то смешное сказала?
- Нет! - хором ответил класс.
- Что ж вы врете? Да еще так неумело? - осведомилась ведьма и уселась на стол, болтая толстыми ногами, - у меня ж голос писклявый, ж... толстая, а сочетание первого и второго вообще зашибись. Вас должно корчить от смеха и отвращения, а вы делаете вид, что все в порядке. Не хрена вы не смыслите в толерантности. Что такое толерантность. Эээ... Господин Георг?
Георг был двухметровым верзилой с накаченными мышцами. Волейболист. Он нравился Катарине, потому что был понятным, говорил, что думает, а думал он о вещах незамысловатых: ему нужно было сдать экзамен по СЗ на высокий балл, чтобы его взяли в сборную. По социальной зрелости Катарина ничем не могла ему помочь, но писала за него сочинения по словесности, а он приходил помыть ей полы и вынести мусор.
- Иди сюда — проверещала дама Злата, - ну?
- Ну, толерантность — это когда никому не делаешь замечаний, кто как выглядит, у кого какие оценки… Каждый живет как хочет, - у Георга голос был густой и низкий.
В ответ на это училка с размаху отвесила ему пощечину. Георг от неожиданности вздрогнул, зажал щеку ладонью и уставился на даму Злату.
- Ох, всю руку отбила, - прокомментировала она.
- За что? - обиженно пробасил Георг.
- Не «за что», а «зачем». Проверяю твои рефлексы.
- Ну и… как?
- Вопросов много задаешь, но себя держишь в руках. Пока… На средний балл вполне можно вытянуть.
Средний балл — это мало для того, кто хочет попасть в сборную. Ведь в спорте нужно проявлять агрессию. Мало для построения спортивной карьеры, но достаточно, чтобы тихо-мирно жить на пособие по безработице.
- Петер! - вызывает Злата следующего по списку. Петер - пария в классе. Толстый очкарик — просто классика жанра. Вечно жующий, вечно ноющий, вечно сражающийся с лишним весом . Он бежит к доске вприпрыжку, как будто боясь опоздать на собственную экзекуцию. Злата смотри на него как на вкусный пирожок, который она собирается съесть на завтрак.
Это гораздо хуже, чем выдержать пощечину. Но ослушаться нельзя, вызовут в отдел, запишут в личном деле.
Петер начал процесс с очков. Катарина не выдержала и опустила глаза. Она не любила Петера, но ей было противно смотреть на его унижение. Да, это была необходимая мера, чтобы выявить неблагонадежных, но никакие соображения целесообразности не могли ее заставить поднять глаза от парты… Однако она все равно видела эту отвратительную картину: толстый мальчик, конфузясь развязывает шнурки, потом снимает пиджак, потом брюки… Пузо мешает, ему бы присесть, но он слишком напуган, чтобы взять стул без разрешения. В классе царит мертвая тишина. Никто не знает, как правильно реагировать на происходящие.
- Помочь? - издевательски спрашивает дама Злата и улыбается краешком губ, как бы говоря: можно смеяться… И класс взрывается безумным хохотом…
Через несколько минут Петер справился с брюками.
- Дальше! - командует Злата, и издевательство продолжается, длится и длится до того самого момента, когда снимать уже нечего. Класс содрогается в истерических судорогах.
- Очень хорошо Петер! - мягко произносит Злата, - я буду ходатайствовать перед конклавом о высшем балле.
Смех смолкает как по команде. Высший балл — это почти недостижимая планка, открывающая двери в лучшие вузы страны, на государственную службу. Красный от стыда, но счастливый, Петер возвращается на свое место.
Следующий в списке Антоний, но дама Злата перепрыгивает аж через три имени.
- Стеф? - в ее интонации слышится вопрос и удивление, а Катарина чувствует, что летит в пропасть.
Говорили, что отец Стефа был макиавеллистом. Долгие годы он прятался и от жены, и от матери. Говорили, что когда его природа стала слишком очевидна, мать сама лично навела на него полицию…
- Стеф! - повторяет Злата и кумир Катарины поднимается с места. Спокойно и даже слегка расслаблено он идет навстречу своей судьбе. На лице маска вежливости, волосы слегка взъерошены.
- Подойди ближе.
Катарина изо всех сил старается не зажмуриться... Это просто проверка на толерантность…
Класс замер в предвкушении. Стефа не любили. Девочки — за отстраненную холодность, мальчики — за снисходительную доброту. Казалось, что Стеф — это принц в изгнании, который вынужден снисходить до простолюдинов. Даже на Злату, от которой зависела его судьба, он смотрел без страха, с некоторым любопытством.
- Какой милаха, - раздумчиво, как бы для себя одной сказала Злата и сделала несколько шагов навстречу юноше.
Катарина знала, что нельзя, но все-таки закрыла глаза. «Пусть все закончится быстро» - пронеслась мысль. Она ждала хохота, язвительных комментариев. Но шли секунды, а в классе все еще царила мертвая, безумная тишина, такая, какой, кажется, не бывает в природе. Если бы не капающий кран в женском туалете, который находился через стенку от их класса, она решила бы, что оглохла. Капли отсчитывали секунды. Десять… Одиннадцать. Катарина открыла глаза.
Дама Злата, совершенно голая, стояла почти вплотную к Стефу, а тот, нет, он еще не отшатнулся, не сморщил гримасу, но Катарина знала, что неправильная реакция последует вот уже прямо сейчас, а это — волчий билет на всю жизнь.
Все в общем-то знали, что провокация — один из действенных методов по выявлению потенциально опасных типов. В возрасте пубертата все мальчики проходят через жесткое сито… Но то, что применила Злата… Любое действие Стефа будет расценено как нетолерантное, более того, как агрессивное по отношению к сотруднице конклава. Надо было что-то срочно делать. Катарина почувствовала как время остановилось. Она почувствовала, что между ней и Стефом нет преграды, что она — это он, а он — это ее кукла, ее игрушка. Любое его действие будет расценено как токсичная агрессия, если только он не…
…И Катарина приказала его сердцу остановиться.
***
Наверное тогда, двадцать лет назад Катарина выглядела так же жалко и глупо, как эта девушка... эээ... София. Наверное глава конклава сейчас кажется ей такой же страшной и опасной , как двадцать лет назад казалась Катарине ее училка по СЗ…
- Да не бойся ты, - говорит Катарина и слышит в голове эхо слов дамы Златы, - теперь тебе не угрожает никакая опасность. Ты можешь рассказать мне все, поверь, в том, что с тобой случилось, нет ничего стыдного и унизительного.
Чтобы помочь девушке расслабиться, Катарина заваривает кофе, протягивает ей чашку. София хочет казаться спокойной, но руки у нее дрожат, кофе капает на белые брюки, девушка вскрикивает. Напиток очень горячий.
- Ох, прости, прости — щебечет дама Катарина, - это надо срочно застирать, снимай брюки. Девушка конфузится, но подчиняется. Еще бы ей не подчиниться! Теперь она обнажена и уязвима чуть больше обычного. Тут даже особо воздействия не было, просто знание психологии. Катарина не сомневается, что эта девушка расскажет все о человеке, жертвой которого она стала.
-Давай начистоту, - проникновенно говорит Катарина, - я знаю что ты хочешь отмазать своего бывшего от достойной кары, что ты маскируешь синяки и что у тебя вставные зубы, вместо тех, что он тебе выбил. Но меня не обманешь. Поверь мне! Я могу тебе помочь!
Они говорят по душам, как старые подруги, как мать и дочь. А за стеной господин Ростислав превращает слова девушки в образы. Он рисует первую встречу, первый поцелуй, первый секс, первую ссору, первую пощечину, первое сотрясение мозга, первое примирение, второе примирение, третье примирение. Он рисует последнею встречу. И в конце, суммируя все, он рисует портрет подозреваемого. Господин Дарий, не муж, но сожитель. Вместе с девушкой прожил три года. Сначала любил и носил на руках, потом София забеременела и Дария как подменили.
- Понимаете, я ведь сама не ангел, а он так уставал на службе, а когда родилась Марта, я совсем перестала следить за собой, ну и Дарий ведь… мужчина.
Последнее слова София произносит почте шепотом.
Дама Катарина слышала сотни таких историй. И судя по всему, не был господин Дарий ни злодеем, ни чудовищем. Просто слабый человек, который сбежал от ответственности, от пеленок, сопливых носов. Не вынес, что его женщина перестала быть тонкой и звонкой, а стала… обыкновенной. Но что-то неуловимое царапало в рассказе Софии, даже не в словах, а в ней самой… Не смысл слов, но интонация…
И вот готов финальный портрет от Ростислава: худое интеллигентное лицо, узкие глаза, волосы коротко стрижены. Дарию сорок лет, но уже обозначились небольшие отмели будущих залысин… Ничего особенного, но Катарина почувствовала, как сжалось сердце, как оно пропустило удар. Она вглядывается в портрет и понимает: попалась крупная рыба, опасный тип, который много лет избегал правосудия.
Катарина делает глоток кофе и приступает к работе.
***
Через несколько дней после инцидента со Стефом Катарину вызвали к директриссе. Девочка почти не удивилась, когда увидела на месте дамы Виоллы ведьму из конклава.
- Курить будешь? - спросила Злата почти нормальным голосом.
- Проверяете меня? - буркнула Катарина. После того, что случилось со Стефом, ей было наплевать на собственную судьбу.
Катарина молчала. Вопрос о Стефе вертелся на языке, но она не решалась произнести его вслух.
- Как хочешь, а я закурю, - продолжила дама Злата, - Тем более, что никотин все равно менее токсичен, чем твоя так называемая любовь. Я все знаю, милая, и поверь, все понимаю.
- Стеф ни в чем не виноват. Вы поставили его в безвыходное положение. Зачем?
- Хороший вопрос! - радостно воскликнула Злата. - Как ты думаешь, зачем я все это проделывала с вашими мальчиками. Кого я искала?
- Маньяка? - хмуро предположила Катарина.
- Да покласть мне на маньяков! Я искала тебя. То есть таких, как ты. Ты уникум, Катарина. У тебя редкий дар — дар настоящей любви.
Катарина сидела, как оглушенная. Она думала, что в опасности Стеф, а в опасности была она сама. Потому что пойти в конклав, это значит…
- А если я откажусь? - спросила она.
- Исключено, - отрезала Злата.
- Почему?
- Потому что я сделаю тебе такое предложение, от которого ты не сможешь отказаться.
- Какое?
- Догадайся! - рассмеялась Злата и показала ей язык. Но глаза ведьмы не смеялись. Катарина чувствовала, что идет большая игра и на кону поставлено очень много.
- Стеф?
- Ну, твой Стеф пока лежит с сердечным приступом, который ты ему устроила. Мастерская работа, я аж обзавидовалась.
- С ним все будет хорошо?
- Там не так все плохо. Отец его, конечно, полный ублюдок, а у младшего… нарциссическая акцентуация и не более того. Учитывая условия, в которых воспитывался этот экземпляр, твой Стеф неплохо сохранился. Проведем личностную коррекцию… Все занозы уберем, мозги подлатаем. Будет твой принц как новенький.
- А если я откажусь?
- А главное, - не замечая вопроса, продолжила ведьма, - мы поставим ему проходной балл. Минимальный, как ты понимаешь, на большее он не тянет, все-таки твой «принц» по сравнению с нормальным человеком редкостный говнюк. Но мы сохраним его личность в неприкосновенности.
- А мою?
- А тебе придется пройти посвящение.
- И стать как вы?
- Ну что ты! Лучше, чем я. Моя специальность — провокация. Я умею выводить из себя, искать слабые места, бить на поражение. Я умею убивать, Катарина, - задумчиво произнесла Злата, и в ее голосе прозвучала неподдельная горечь. - Я всегда была стервой. А ты умеешь любить до такой степени, что… Ты стираешь границы между собой и объектом своей любви. Любовь — это твое оружие.
- Но после того, как я пройду посвящение?
- Ты необратимо станешь одной из нас.
- Я стану такой же… страшной?
- Да! - жестко сказала Злата. - Думай, дорогая, жизнь за жизнь. Судьбу за судьбу. Ты наша — Стеф на свободе. Ты на свободе — Стеф… Он не сдаст экзамен и разделит судьбу своего отца.
Катарина молчала. За окном мальчишки среднего класса — лет десяти — играли в мяч. За окном летели самолеты. За окном, где-то очень далеко, мама мыла полы в офисе крупной государственной корпорации. Ей платили хорошие деньги, хватало на еду и на коммуналку. Мама была далеко и не могла помочь дочери советом. За окном Стеф спит спокойным сном. И хотя глаза у него закрыты и вообще Катарина их не видит, она помнит, что они голубые и необыкновенно красивые. За окном течет нормальная жизнь, которой у нее больше не будет. Потому что выбор невелик: или стать косоглазой ведьмой, которую все презирают, или погубить Стефа.
- Хочешь навестить его? - коварно спрашивает Злата и этот вопрос решает судьбы Катарины.
***
София обладала весьма скромным потенциалом, поэтому дама Катарина все сделала сама. Она внимательно вгляделось в портрет преступника, позволяя яркому, но не глубокому чувству Софии соединиться с образом этого человека. Теперь Катарина тоже любила его. Ее бесконечно умилял разрез глаз, жесткий подбородок, темные, глубоко посаженные глаза, вертикальные морщины на лбу — следы психологических страданий, которые он перенес в детстве. София их не замечала, но от острого глаза Катарины они не укрылись.
Глава конклава закрыла глаза и погрузилась в омут нового чувства. Власть мужчины — это ненависть. Власть женщины — любовь. Любовь, эмпатия, принятие. Любовь помогала Катарине управлять миром, защищать его от тех, кто несет опасность, кто имеет потенциал разрушение, кто жаждет подчинить себе женщину и весь мир. И она разрешала себе любить, понимать,принимать и уничтожать смертоносные объекты.
Дама Катарина вглядывалась в портрет и сквозь облик человека проступали глубинные черты чудовища. Это было похоже на старый ребус: увидеть изображение женщины и старухи в одном рисунке. Отличие в том, что видение Катарины ложилось на человека несмываемой печатью. Где бы он ни был, с кем бы он ни был, отныне и навеки образ чудовищного уродства будет проступать сквозь его черты. Те, кто рядом, будут чувствовать необъяснимый страх, отвращение, желание уйти. Плохой человек больше никому не причинит вреда. Кара не самая страшная, но действенная.
Каждый раз после сеанса слияния Катарина чувствовала, что из ее души вымывается что-то важное, невосполнимое. Ей казалось, что каждое магическое взаимодействие, отнимала у нее несколько лет жизни. Вот и сейчас она увидела себя в зеркале — грузную старуху с потухшим взглядом. Такова была плата за могущество, плата за спокойствие других девушек, плата за то, чтобы мир стал чуть-чуть чище.
Был сложный день… София и ее абъюзер — это еще цветочки. Они шли неостановимым потоком - изменщики, алкоголики, домашние тираны, патологические лжецы. И каждого, прежде, чем уничтожить, она принимала в своей сердце, умирала вместе с ним. Почему же их так много? Катарина уже давно поняла, что рассказы конклава о властолюбии мужчин как о причине всех мировых бед не выдерживают никакой критики. Давным-давно свергнуты путы нечестивого патриархата, а зла не стала меньше… Откуда-то пришла цитата «по причине умножения беззакония во многих охладеет любовь»… Катарина не помнила, где она прочитала эти строчки, но они, казалось, многое объясняли в ее грустной жизни…
***
Стеф позвонил ей накануне инициации. Катарина к тому времени уже съехала от мамы и сняла номер в отеле. Когда зазвонил внутренний телефон отеля, девочка сидела на кровати, закутавшись в плед. Ждала своего часа.
Стеф говорил сбивчиво, так, как будто за ним гонятся разъяренные ведьмы. Назначил встречу. «С ума сойти» - горько думала Катарина, последний день в человеческом облике и такой подарок.
Когда Катарина зашла в привокзальное кафе, Стеф уже ждал ее за столиком с двумя чашками кофе. Она любила кофе с корицей.
Это была их вторая встреча после того, как она увидела его, спящего, в палате специализированной клиники.
- Они подписали со мной договор.
- Кто? - не поняла Катарина.
- Конклав.
- О чем договор?
- Они дают мне свободу действий в обмен на тебя. Я обманул тебе, понимаешь? Я играл спектакль. Мне ничего не угрожало и я знал, что нравлюсь тебе и… Мы это сделали вдвоем со Златой.
Ноги стали совсем отмороженными, как бывало зимой, когда она стояла в долгих очередях за хлебом, а сапожки были матерчатые, но очень плотные правда…
- Ты понимаешь меня ? - выкрикнул Стеф.
- Не особо. - Катарина слышала его голос как бы в отдалении, сквозь вату спасительного равнодушия.
- Они сказали, что если я сделаю все как надо, мне дадут хороший балл, а маму выпустят.
- А папу? - уточнила Катарина. Не то, чтобы ее это все волновало теперь, но надо же было что-то сказать.
- Папа умер.
- Соболезную, - Катарина помолчала. Своего папу она вообще не помнила. - Почему ты мне решил все это рассказать. Ты что же, раскаялся?
- Почти, - Стеф криво усмехнулся, - просто я узнал, в чем состоит процедура.
- Посвящения?
- Ну да...
- И в чем же?
- Ты должна убить того, кого больше всех любишь, понимаешь?
- То есть тебя, что ли?
- Я не уверен, но не исключено.
- Ты самонадеян. И что же ты будешь делать? - Катарине стало смешно.
- Давай уедем вместе.
- А как же мама?
- Маму выпустили и она теперь одна из них.
- А бабушка?
- Какая бабушка? - удивился Стеф, - а, дама Хелена. Ну, она просто мне подыгрывала. Так-то у меня нет родственников. Но без родственников я бы попал в спецприемник, а мне нужно было к вам в лицей.
- Зачем вместе? - уточнила Катарина, - ведь ты же не любишь меня?
Стеф молчал некоторое время, потом кивнул головой.
- Прости, Катарина, сильных чувств я к тебе не питаю, но я не могу вот так просто бросить того, кто рискнул ради меня всем на свете, - голос Стефа дрогнул. Теперь у меня есть документ о среднем образовании, я смогу устроиться на работу. И тебя устроим…
- Ты же знаешь, что конклав не оставит меня в покое. Езжай один.
- Ладно, - Стеф, казалось, принял какое-то решение, - принести еще кофе.
- Давай, - согласилась Катарина.
Кофе слегка горчил.
***
Однажды, через много лет после того, как Стеф попытался ее отравить, Катарина спросила Злату: вот мы, ведьмы очищаем мир от власти мужчин, от их похоти, властолюбия. А разве среди женщин нет таких же? И Злата ответила: есть, дорогая, есть — это мы.
Но это будет потом, а сейчас Катарина уплывала в сон и смеялась от радости. Стеф обманул судьбу! А потом она пришла в себя в больничной палате.
- Он чудовище?
- Увы, милая, - ласково ответила дама Злата, - он оказался хуже, чем мы думали.
***
Злата предложила ей присутствовать во время процедуры. Катарина с ужасом отказалась. Но все равно почувствовала: белая палата, томительные приготовления. Стеф был под наркотиком, поэтому он почти не понимает, что с ним происходит. Но Катарине некуда было спрятаться от этого понимания. Когда все кончилось, Катарина потеряла Стефа из виду. Но она и так знала, что его содержат на четвертом этаже «психички», что там охрана из мужчина и теперь она знала, как получить над ними власть!
Впрочем новые умения не пригодились. Охранники мерно посапывали на посту и единственное, что нужно было Катарине, это пройти мимо них на цыпочках. Дверь была не заперта. Это ведь не тюрьма, а больница.
Прежде, чем увидеть, она почувствовала Стефа. Сердце опять подскочило к горлу, дыхание участилось. Процедура по изменению ментальности проходит бесконтактно, поэтому никаких следов вмешательства обнаружить было нельзя. Но Катарина ощущала пустоту там, где раньше была полнота жизнь, никчемность на месте таланта. Стеф теперь такой же придурок, как Георг, такое же ничтожество, как Петер. Не способный на творчество, на душевный порыв, на волевое усилие, абсолютно безобидный, никому не страшный, никому не нужный, он будет доживать свой век как пародия на самого себя.
- Я люблю тебя, Стеф, я прощаю тебя! - прошептала Катарина и заставила его сердце остановиться, на этот раз навсегда. И в этот момент она перестала быть человеком.
***
Стеф впервые явился ей через год после смерти. Катарина как раз осваивалась на новом месте работы, в центральном офисе Столицы. Головокружительный карьерный взлет серой мышки, если и удивил кого-нибудь, то уж точно не ее новую наставницу и начальницы. Яркий потенциал, аналитический ум, умение тонко считывать эмоции окружающих и беззаветное желание делать мир свободнее и честнее, выделяли девушку из ряда сверстниц. Ей казалось, что кошмар закончился, что все страшное осталось далеко в ее родном заштатном городище. И в тот самый момент, когда она почти поверила, что все бывшее с ней будет влиять на ее жизнь не более, чем страшный сон, Стеф явился ей в первый раз. В виде звонка. Она увидела надпись: «С» и его лучшую фотографию, высветившуюся на экране айфона.
- Да…
На том конце телефона молчали, но Катарина готова была поклясться, что она слышит дыхание. Его дыхание, если быть точной.
- Стеф?
Телефон расстроенно пискнул, пару раз дернулся в ее руке и замолк. Как оказалось, навсегда. Процессор перегорел начисто.
Второй раз она увидела Стефа в окне возле дома. Отличный дом: два этажа, приусадебный участок. О таком Катарина не могла и мечтать, пока жила в своем родном городе. Но специалист ее уровне мог позволить себе очень большие траты.
Была ночь, за окном минус двадцать, а он стоял в одной белой рубашке, которую трепал ветер, в легких ботинках и просто смотрел в окно. «Открывать нельзя» - подумала Катарина и потянулась к шпингалету.
Потом она увидела его на кухне. Он печально сидел на табурете. Катарина села рядом.
- Прости, - сказала она, понимая бредовость этой затеи — поговорить с неживым.
Надо было вызвать специализированную службу и все. И забыть. Они проведет обряд и все будет кончено.
Нежить не опасна для простых людей. Фантомы страха, боли и вины, они приходят к бывшим женам, подругам, реже — к сестрам. К матерям — никогда. Они заглядывают в глаза. От их присутствия портится электроприборы. Говорят, что они приносят несчастьe, но Катарина знала, что это не так. Просто жертвы не выдерживают нервного напряжения и сами падают с лестниц, ломают ноги, заболевают и умирают.
Для простого человека неживые не опасны, а вот для Катарины с ее уровнем эмпатии… Она старалась не думать о том, что будет, если она вдруг увидит мир неживыми глазами, если почувствует, каково это, стать сначала горстью пепла, а потом капельками тумана… Что значит - не быть…
***
Катарина очнулась от краткого сна. Неживой Стеф, юный мальчик, сидел на подоконнике, свесив ноги по ту сторону окна. С тех пор, как она увидела его впервые двадцать лет назад, он всегда был рядом с ней, как самый преданный друг, как самый верный любовник. Иногда ей казалось, что он даже помогает ей принимать правильные решение, помогает чуть-чуть оставаться человеком. Стеф стал ее совестью, которой не могло быть у ведьмы и ей казалось, что его власть над ней безгранична.
Катарина знала, что явление неживых имеет чисто психическую природу. Так работает вытесненное чувство вины. Когда-нибудь, когда она устанет превращать любовь в ненависть, она услышит его голос.
- Катарина, оглянись!
И она увидит себя прежней, юной, неопытной, испуганной, преданной и предающей.
- Пойдем, - скажет Стеф и возьмет ее за руку.
И они — два призрака — пойдут по заснеженной улице, не оставляя следов. «Какая красивая юная пара» - будут думать случайные прохожие, провожая их рассеянной улыбкой.