- Ну, с прибытием, гость дорогой! - Ипатьич поднял гранёную стопку из старинного зеленоватого стекла, чокнулся с внуком.
Артём глотнул и закашлялся.
- Крепко настаиваешь, кхе-кхе... - Шумно выдохнув, он вдруг с подозрением принюхался. - Погоди, да тут окромя перца да ягод ничего и нету. Никак ты, деда, в трезвенники подался на старости лет? Ни за что не поверю!
- Не я один, вся деревня. - Старик с гордым видом огладил седую бороду. - С самой весны ни капли... вот как его благородие Рикаттон у барина в прошлый раз гостили, с тех самых пор.
- Ну, это уж слишком, я считаю, - покрутил носом внук. - Пьянство грех, дело понятное, но ежели с устатку или там от простуды... почему бы и нет?
Дед самодовольно хмыкнул.
- А мы и не устаём, и хворями никакими не маемся. Не то что у вас там в городе - вроде грамотный народ, мастеровитый, а сами себе вредите... Перец, он не хуже водки горло продирает. На-ка вот, закуси. - Он придвинул Артёму тарелку с желтовато-белыми кубиками, густо посыпанными зеленью.
Подцепив кусочек вилкой, тот пожевал... и поднял на деда изумлённый взгляд.
- Осетрина?! Откуда? Да из нашей речки-переплюйки и окунька завалящего не выудишь... или ты, дед, в миллионщики выбился?
- Хе-хе, можно и так сказать, - вновь приосанился Ипатьич.
- Неужто на промысел от барина ходить стал? С каким это товаром, интересно?
- Ты отдохни с дороги, выспись, а завтра сам увидишь... Сырку вот отведай, чисто швейцарский, даже с дырками - во какие!
Ну и ну... Артём оглядел щербатые, ещё прадедовские, тарелки и покачал головой. Роскошь угощения, уместная разве что на графском столе и совершенно невероятная в деревне предков, только теперь бросилась в глаза. Икра такая и сякая, ветчина ломтями, сыры, желе фруктовое... из ананасов? Вот дела!
Продолжая наворачивать непривычные яства, он украдкой окинул взглядом горницу, выискивая признаки свалившегося с неба достатка. Да нет, с далёкого детства ничего, почитай, и не изменилось, разве что порядком выцвело и обветшало. Икона с лампадкой в углу почему-то исчезла... но спрашивать про икону он постеснялся, мало ли что. Религия нынче дело личное - чай, не старые времена. Граф и сам человек просвещённый, хоть и суровый. Молодёжь в город за свой счёт посылает, вот и юного Артёмку отправил когда-то в училище, а затем и в столичный колледж.
Он невольно улыбнулся, подкладывая себе ещё икры. Теперь, считай, большой человек в деревне - не просто Артёмка, а дипломированный агроном, бакалавр естественных наук! Его сиятельство и работу интересную даст, и жалованьем не обидит. Вот бы покойные маменька с папенькой порадовались... да только не дождались. Прокатившийся по округе мор затронул всё больше городских - Артём и сам еле выжил, вон, всё лицо в оспинах, - но и окрестные деревни зацепил краем. А родителям не повезло, в три дня оба убрались, только могилки и застал сынок.
А не явись тогда Рикаттон-благодетель, никого бы, небось, в живых не осталось. Привёз пузырьков своих каких-то чудных, и давай всех подряд колоть, что больных, что здоровых - и доктора заставил, и фельдшеров. Кое-кто было заартачился - что, мол, за чертяка залётный в золотых очках учить нас удумал! Слава богу, его сиятельство граф вмешались, исправника дёрнули с полицией. Пороть пришлось изрядно. Народ-то тёмный, дурной, а понимать о себе в последние годы многовато стал. Порядок надо блюсти, без него - никуда. Без порядка - всем погибель.
Одного тут недавно в городе даже повесили на площади: ходил по деревням и подбивал народ барские усадьбы грабить да жечь. Селяне вначале только дивились, а затем собрались, покумекали да и сдали его уряднику. Ну а что ещё с таким полоумным делать? Как говорит тот же Рикаттон, у них там на планете, почитай, ещё и построже...
- Ну что, внучок, наелся? - прервал его размышления дед. - Вот и славненько. Надо тебя к приезду барина раскормить, а то вон живот к хребту прирос, какой из тебя работник. Ладно, вижу, совсем глаза слипаются, давай-ка на боковую. Я на печи сенца постелил, дерюжку кинул - не городские перины, а отдохнёшь в лучшем виде, даже не сумлевайся.
Ошибся Ипатьич. Хоть и в родном доме на любимой печи, о которой он вздыхал все долгие годы учёбы, а спалось Артёму на удивление плохо, тревожно. Нет, не то чтобы плохо, а как бы это сказать... странно, что ли. В сон вторгались причудливые образы: длинные вереницы темнокожих людей, разноцветные накидки с перьями, слепящий блеск золотых украшений. Невиданные разлапистые деревья, перевитые изумрудными лианами, тяжкий густой аромат белых и красных цветов. Кровавые обрубки тел на ступенях каменных пирамид... одним словом, жуть. Из кино какого-то, что ли? Переел, видно, разносолов вчера с непривычки.
Проснувшись на рассвете с тяжёлой головой, он умылся в сенях из жестяного рукомойника и вышел на крыльцо. Дед уже сидел на завалинке в чистой белой рубахе, потягивая короткую трубочку и пуская клубы белёсого дыма. Так вот откуда странный сладковатый запах, что всё мерещился под утро, понял Артём, но поинтересоваться не успел. Ипатьич нетерпеливо вскочил и махнул рукой:
- Пошли, сейчас всё покажу! Сам увидишь, что у нас тут за осетрина, - усмехнулся он в бороду.
Внук нахмурился, присматриваясь. Дедова борода была аккуратно заплетена в три косички, из которых торчали радужные петушиные перья!
Никак, тронулся старик. Курит чёрт знает что... уж лучше бы пил.
- Идём, идём, - потянул тот за рукав. - Опоздаем!
Куда опоздаем, на что? Недоумевая, Артём поплёлся следом.
Они вышли на околицу, где начиналось общинное поле, густо заросшее лебедой - что за небрежение, ни в один приезд такого не бывало! Правда, с одного края, почти у самой деревянной ограды сельского кладбища, земля всё же оказалась возделана. Там Ипатьич остановился и гордо обвёл рукой ухоженную делянку:
- Вот, любуйся! Кормилица наша... - Он неожиданно всхлипнул и провёл по носу рукавом белой рубахи.
- Капуста? - пожал плечами Артём, приглядываясь и тут же понял, что сморозил глупость.
Здоровенные пузатые кочаны - да ну, какая там капуста! - торчали из земли на необычно высоких стеблях, переливаясь странно изумрудными, голубоватыми и розовыми оттенками... а главное, их ряды располагались не параллельно друг другу, как на обычном поле, а расходились лучами во все стороны из одного центра, в котором... Рот дипломированного агронома сам собой раскрылся от изумления.
В центре делянки, выбросив в небо, словно пальма, пучок длинных листьев, возвышалась массивным куполом верхушка гигантской репы. В три обхвата, не меньше, прикинул Артём, подойдя ближе.
Ипатьич тем временем приблизился к репе и отвесил низкий поклон, коснувшись рукой земли. Затем выпрямился и махнул собравшимся у кладбищенской ограды односельчанам, которых прежде заслоняло гигантское растение.
Обернувшись к Артёму, он вдруг выхватил из-за пазухи длинный отточенный нож. Внук невольно отступил на шаг.
- Ну, чего душа желает, осетрины аль икры? - усмехнулся дед. В глазах его светился какой-то жутковатый восторг.
Нагнувшись, он махнул ножом, срубая диковинный кочан, с натугой поднял, умостил на одной руке и новым взмахом снёс верхушку.
Артём ахнул, не веря собственным глазам.
Кочан, теперь больше похожий на взрезанный арбуз, был полон зернистой белужьей икры, переливающейся в первых рассветных лучах!
- Вон в том сыр, - кивнул дед, - а там - мясо всякое, дальше тоже, только сорта выбирай. Понял теперь?
- Откуда? - только и смог выдавить поражённый внук. - Что за чудеса такие?
- Да всё оттуда же, от Рикаттона! Семечко волшебное подарил мне весной, когда с барином к нам заезжал. Говорит, посади в хорошую землю, вскопай вокруг и поливай, сам увидишь, что будет. Ещё что-то сказал, да я запамятовал... - Старик с досадой почесал в затылке. - Важно, говорит, очень, повторил даже - а я, старый пень, думаю, думаю, а вспомнить не могу уж который месяц. Ладно, она и так... вишь, как вымахала, кормилица наша. Всё от неё, и жорево, и курево, и вообще - только попроси!
Он вновь повернулся к репе, которую уже окружали кольцом деревенские мужики в таких же, как у деда, белых рубахах, и бабы в белых домотканых платьях с цветами и перьями в волосах. Все разом опустились на колени и принялись протяжно то ли петь, то ли завывать на разные голоса. Начинали одни, подхватывали другие, затем наоборот, и снова, и снова. Переплетение нот постепенно усложнялось, набирая силу и возносясь песней без слов к розоватому рассветному небу. В этом песнопении чудилось что-то древнее, жуткое и в то же время чарующее. Артёму невольно припомнился давешний навязчивый сон, и вдруг мучительно захотелось самому влиться в молитвенный круг, ощутить с ним общность, стать единым целым с толпой поклоняющихся удивительной гигантской репе. Ноги словно сами собой двинулись с места, шаг за шагом приближаясь к месту священнодействия.
Волосы внезапно шевельнул порыв ветра, и Артём задрал голову. С неба, хищно посверкивая зигзагами молний, стремительно валился гигантский перламутровый шар.
Вот и граф вернулся. Ещё в конце весны принял любезное приглашение Рикаттона посетить его родные края. Интересно, что скажет его сиятельство, увидев столь необычное сборище.
Артём вдруг с тревогой нахмурился. По распоряжению уездного начальства, летучий шар уже несколько лет дозволялось сажать лишь на военном плацу у окраины городка, а по деревням высокий гость с небес разъезжал исключительно в карете и в сопровождении самого градоначальника или хозяев местных усадеб, дабы не смущать лишний раз мирных землепашцев ни своим экзотическим видом, ни чудесным средством передвижения.
Что-то случилось? Не дай бог, его сиятельство пострадали - и барина жаль, и с гостем ссора может выйти, нехорошо.
Замедлив падение, шар плавно опустился в лебеду на общинном поле и осел, сплющиваясь в блестящий полукруглый купол, который тут же мигнул яркой вспышкой и пропал, открывая взгляду уже знакомую усадьбу из белого кирпича в окружении подстриженных хвощей и папоротников. Из парадной двери с изящными колоннами выглядывал Федька-моряк, взятый в обучение на шар механиком, а сам Рикаттон уже бежал к толпе селян, переваливаясь с лапы на лапу и смешно задрав чешуйчатый шипастый хвост. Следом, продираясь с ругательствами сквозь лебеду и чертополох, едва поспевал барин в щегольском гвардейском мундире. Прямиком с приёма в городской управе, понял Артём.
Внезапно ящер остановился как вкопанный, повернулся к своему спутнику и стал что-то горячо шепелявить на своём ломаном русском языке, размахивая лапами. От спора долетали одни обрывки, но наконец граф развернулся и с мрачным видом побрёл назад к летающей усадьбе.
Артём обернулся к репе. В оживлённом гомоне поселян теперь звучали тревожные нотки. Бабы обступили раздутое тело растения, тесно прижимаясь к нему, а мужики повыхватывали колья из кладбищенской ограды и выстроились угрюмой стеной, явно готовые защищать кормилицу-репу до последней капли крови. Ипатьич потрясал кулаками впереди всех, воинственно выставив петушиную бороду.
Рикаттон меж тем двинулся дальше, однако, добежав до Артёма, повёл себя странно. Обхватил за пояс, перекинул за спину, больно оцарапав колючим гребнем, и тут же помчался обратно к своему особнячку с колоннами. Ошалев от неожиданности, будущий графский агроном извивался и брыкался, но вырваться не удавалось - хватка у когтей ящера оказалась железная, а пинать жёсткую чешую было всё равно что каменную стену. Да и что толку сопротивляться, если похищение состоялось наверняка с санкции его сиятельства?
- Феттка, купол!!! - заревел Рикаттон, врубаясь с ходу в заросли хвоща и сбрасывая с плеча свою ношу. - Тоффсь! Ссстарт!
Небо над головой мгновенно почернело как ночь, а затем налилось бутафорской голубизной с нарисованными облачками и искусственным солнцем. Землю под ногами качнуло - шар снова был в воздухе.
***
- Так вот чего дед всё никак вспомнить не мог! - хмуро покачал головой Артём, уже немного придя в себя и затягиваясь на крылечке усадьбы папироской, любезно одолженной сидящим рядом ящером. - Как же так, говорено же ему было поблизости от могил семечко не сажать, а он взял и... как нарочно - прямо на кладбище попёрся!
- Этто я самм финоффат, - прошепелявил Рикаттон, с трудом выговаривая русские слова зубастой пастью с длинным раздвоенным языком. Не посещай Артём в своё время учёные лекции пришельца в университете, ни слова бы не разобрал. - Не учёл я, шшто семена тошше имеют зачатошшную спосоппность к фнушшению. Повело, куда хоттело, и забыть засстафило. Теперь этот экссемпляр "Раппа юрассикка" насстроен на людей и при нехфатке питания поттребует... чьелоффьечьесскихх жертфф! Как там у вас гофориттся? Выроссла реппка большая-пребольшая, о та!
- Как вы её назвали? - перепросил Артём.
Инопланетный ботаник поправил золотые очки на татуированном чешуйчатом носу.
- Rapa Jurassica, - объяснил он, - ессть на вашшей прекрассной латыни так назыффаемая реппа Юрсского периотта, отпечатки её листьефф находят в саммых дреффних геолоккических слоях. Расстение хоть и опасное, но вессьма каприссное и требоффательное, сущществует иссключиттельно за счёт жиффотных - потчиняет их мысли, засстафляет непресстанно воссделывать себя, удоппрять, защищщать и рассносить ноффые семена. Нитчего уникального, фпротчем, галактичческой науке известны и другие примеры подоппного биовозтейстфия.
- И откуда только гадость такая берётся! - в сердцах сплюнул Артём.
Граф, стоящий на дорожке перед крыльцом, сурово глянул на него сверху вниз, но одёргивать не стал.
- Потчему каттость? - вытаращил ящер и без того выпуклые прозрачные глаза. - Реппа даётт еду, эффектиффно синтеззирует любую органикку... любую пищщу, какую только предстафишшь себе и попросишшь! Не настраиффай только сьемена иссначально на сффой генеттический код, та и ффсё. В другом мессте она получила бы влассть только над земляными червями - не таккая большая бы выроссла, затто конт-ро-лирруемая!
- Как же теперь быть, любезный Рикаттон? - поморщившись, вступил в беседу его сиятельство. - Этак оно всю округу, чего доброго, заполонит, и что тогда? А потом и всю...
- На оттной планетте так и случилоссь, - мрачно оскалился ящер. - Оцеппили полиццией - точно как и преттлагал вашш граттоначальник... но следом зарассилассь и она, и аррмия, а там и ффсе остальные. До сих порр наш флотт отлавлиффает их корабли, что стремяттся разнессти семена Jurassica по ффсей галактике!
- Да взорвать эту репу к чертям, и дело с... - запальчиво начал Артём и осёкся, встретив бешеный взгляд барина.
- Давно не пороли? - ледяным тоном осведомился тот и продолжал, вновь повернувшись к ящеру: - Так что посоветуете, уважаемый?
- Взорфатть нетт, - покачал Рикаттон рогатой головой. - Растение уже встрефошшено, а ваши лютти целикком потт его власстью, они не отступятт. Зачем их убифатт? Фсё прощще - гербицитт, у меня всегда ессть с собой разный. Я ессть боттаник, иссучаю ффсякие расстения, и хищщные в том числе.
- Как же мужики вас подпустят с этим вашим гербицидом? - Граф озабоченно подкрутил ус. - Сами же сказали, оно ими управляет и уже почувствовало тревогу.
- Только от васс тревогу, не от меня. Это расстение фсё же лишшь полурассумное, логикой не оппладает, а на мой биологичесский вид не насстроено. Поттойту по-доброму, попляшшу с ними, попою... - Ящер с усмешкой оскалил пасть, полную треугольных зубов. - А потом поттихоньку тосстану шприцц и вколю керпицитт. День-тругой, и реппа увянетт, зассохнетт - насоффсем!
Артём вздохнул с невольным сожалением. Уж больно хороша была осетрина... и икра... и сыр. Эх... и деда тоже жаль - снова на простую репу переходить. Небось чудесную-то теперь власти не позволят выращивать, забоятся. Разве что сами для себя станут, по науке и безопасно. Что ж, тогда и ему, Артёму, дело найдётся - интересная всё же штука!
Словно прочитав его мысли, Рикаттон одобрительно кивнул юному агроному, затем вновь оскалился и наставительно покачал длинным когтем:
- Мешшту протчим, эттому чудессному расстению поклонялись ещё вашши - и даже нашши! - перфобыттные преттки, приноссили ему жерттфы! Ессть теория, что именно оно заклаттыфало осноффы цивилизатссий на ффсех планетах, развиффая разум жиффотных, приучая ихх к поряттку и насашшдая культуру землеттелия. Ссамо вымерло потом, а наффыки остались...
- Отчего, кстати, вымерло? - На хищном лице графа мелькнуло любопытство. - Имеются у ваших учёных какие-нибудь версии?
- Верссий много, - покивал ящер. - Могло и ссамо.. но я думаю, рассумные, кто ещё не зарассился, сами уничтошшили его, не желая пребыффать в рабстфе. Кому охотта фсю жисснь, поколение за поколением, только копаться в земле ради пищи нассущщной, потчиняясь единоличчной воле полурассумного корнеплотта?
- Ну и молитвы ещё распевать, - не утерпев, усмехнулся Артём. - С другой стороны, если вдуматься, то ничем другим мы все, по существу, и не зани...
Барин зарычал, бешено вращая глазами, и сомнительное философское рассуждение пришлось оборвать. Философия философией, а лезть на рожон лишний раз незачем. Мы люди маленькие, хоть бы и с образованием. Всяк сверчок знай свой шесток, целее будешь.
Что касается ящера, тот дипломатично промолчал. У каждой планеты и каждого народа свои законы, и не какому-то залётному ботанику их менять.
На этот раз Федька открыл в волшебном куполе лишь узкую калитку. Достав из сумки нужный шприц и запрятав в кожаный мешочек на груди, Рикаттон направился к выходу, за которым снова виднелось заросшее лебедой общинное поле и толпа мужиков у гигантской репы вдали. Перед калиткой он обернулся, словно решившись, и печально прошипел, задумчиво покачивая шипастым хвостом:
- Знаешшь, Артьом... Порятток ессть всегда хорошш, но кашштый доллшен ссам выбирать ссебе сффой порятток. Я такк думаю, да!
Его сиятельство граф лишь молча усмехнулся, провожая взглядом ящера. Артём задумчиво почесал спину. Рептилоидам хорошо про выборы рассуждать - у них чешуя крепкая, ни один кнут не прошибёт.