Копейкин Ерема : другие произведения.

Учеба по обмену

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Учеба по обмену на Земле. А это значит -- будет и всякая нечисть, вроде бабы яги с говорящим котом, и Черный Рыцарь Ярило, и Ыхало в баньке. И даже попытки перебороть свое "эго" будут. В общем, можно не сомневаться: время юная марсианка проведет незабываемо!
  -- Вот, -- сказал Тускуб, тыкая железным когтем в тяжелую кипу бумаг, под которой маленький столик прогибался и стенал (фигурально говоря). -- Получи и распишись. -- (Это все -- вместо "привет, как дела", и прочих формальностей, положенных по ранжиру даже в самой деспотичной марсианской семье. " Хорош отец, нечего сказать!" Пусть она и видится с ним всего-то раз в полгода, но... Так же нельзя! Это сверх любых возможных пределов!) Аэлита в недоумении и отчаяньи закатила глаза.
  -- И не строй тут из себя сопливую дурочку, -- жестко резюмировал отец, пододвигая документы ближе по столу. -- Сказано -- будешь учиться по обмену, значит, будешь. Это честь для всей Тумы, между прочим -- сотрудничество с братьями-землянами.
  -- Учусь по обмену?!
  -- Ну да. Постой, а тебе что, еще ни разу не намекали? Э-э, хмм. Ну да неважно. На Лазурной планете, в какой-то замшелой глуши, в городе под названием... Как бишь его? Не помню, -- Тускуб извлек из вороха бумаженций какую-то старую карту, зарылся в нее... -- Да там, похоже, и города никакого нет, -- сказал он, терзая сине-зеленую бороду. -- Был когда-то, а теперь от него осталось только разбитое железнодорожное полотно... Чтоб тебе понятней было -- это почти как наш монорельс. Только, само собою, из допотопных матерьялов... И деревня вокруг. Две-три избенки, в одной из которых кто-то живет. К этому "кому-то", значит, мы тебя и направляем. Практику проходить...
  -- Но я... -- Аэлита была страшно возмущена, что ей не дают слова сказать. Ерзала на месте, прыгала, вертелась на всех трех пятках, жгла Тускуба возмущённым взглядом; нервно почесывалась, даже (ДАЖЕ, Фавл!) меж бровей у нее искрило. Отец равнодушно посмотрел на девчоночью эскападу, и молвил с нажимом:
  -- Только никакой самодеятельности, слышишь? Сказал -- на Землю, значит, на Землю. Плохо, когда такие вот... лядащие пацанки спорят с отцом, но еще хуже -- когда с директором школы. А я тебе, между прочим, и то и другое. Так что прекращай хныкать; иди лучше, готовься к будущему путешествию!
  ... Нет, ее не пугала внезапно открывшаяся перспектива тратить новый учебный год на рысканье по заброшенным углам Лазурной планеты. Наоборот, это могло оказаться даже весело. (Аэлита подумала, как будет обходить неведомые ей, наверное, до черта грязные и пыльные, но такие, Маэцитл заешь, интересные и влекущие места -- а потом сравнила это с нуждою торчать больше четырех часов за партой, согнув спину... и не могла не признать, что вылазка на Землю -- это куда как лучше). Ее возмущало и раздражало лишь одно: что Тускуб (наедине с собой девочка не думала о нем как об отце) решает ее будущее, ее самой не спросясь. "Ну да, конечно. Мне всего ведь полтораста лет. А было б еще полтораста -- совсем по-другому бы, голубчик, запел!" Ну да что толку мечтать о несбыточном (пока). Жизнь надо принимать такой, как она есть. "Небось с Земли ему на мое место какую-нибудь папенькину дочку подыщут... Если уже не подыскали. Поп-певицу; " солнце мое, я твой лучик"! Вот он и пыжится, вот и пытается скрыть свою радость за внешне жестким обращением... Ой, да нуу его! Чудак... На букву Ф; фофан дурной, в смысле".
  Так думая, Аэлита втихомолку ревела в своей тесной каморке под лестницей (а что за причина была реветь, она не знала и сама, просто побудка шептала у нее внутри, что чувства-то глубоко задеты; на такое она знала только один способ реагировать -- громкий плач). К утру девочка утомилась, прекратила хныкать и просто сидела, уткнувшись лицом в центральную (по-марсиански -- "франнтальную") и правую коленки. Что-то навроде покоя (если здесь, в этом обиталище, покой априори возможен) наконец-то снизошло на нее.
  А потом она вдруг заметила, что уже не на жестком полу, не среди четырех тесных стен... Задница упиралась в теплый, плоский, отчасти замшелый камень. Кроссовки (которые она не помнила, когда и как натянула) утопали в полужидкой (но все же не совсем!), бурой глине. Аэлита вскинулась: " Эге-ге! Вот, должно быть, какова эта их хваленая Синяя планета! Ну что ж, пойдем, глянем, что нас тут ждет".
  Она миновала заглохшее болото (к счастью, умудрившись не влезть в него -- все три кроссовка, а также носки, были единственными. Кто бы там ни телепортировал ее сюда, сменную одежду и обувь он выдать даже не подумал. Юной марсианке, правда, это все было до Фоу-Нар-А -- при случае она вполне могла и босиком пройтись, благо умела одной лишь мыслью на ходу огрублять кожу. Но школьное имущество есть школьное имущество; согласитесь, его надо беречь).
  После трех с половиной часов упорного марша (земных часов, естественно -- на Туме время измеряется по-другому) Аэлита увидела железнодорожное полотно. Оно и впрямь было разбито напрочь, поросло чахлой рыжей травой, ну и вообще производило впечатление чего-то безбожно старого, покинутого и людьми, и зверьми, и птицами. Правда, благодаря все той же побудке она догадалась, что это такое. "Тускуб не зря намекал... А если идти вдоль этой загогулины на северо-запад -- то придешь к истокам. То бишь, к месту, где еще (возможно) живут земляне!"
  Так рассудив, Аэлита протанцевала триста пятнадцать шагов, крутясь на левой ноге. Потом встала на центральную, запрыгала, как это делают земные девчонки, играя в классики. Потом еще двести два раза повертелась на правой... "Вот та-ак. И вот так, и вот так! Чтоб не скучно было!" Все дальше и дальше, пока железная дорога хоть плохо, но различима в траве...
  Мимо пробежал кто-то грузный, в безразмерном угольно-черном облачении. Головной убор его был похож на самоварную трубу. Из-под крышки у этой трубы вырывался багряный свет; Аэлиту на миг обдало жаром, дымом и сажей. "Стоп", -- сказала она себе. -- " По всему по тому, что мы в школе про Землю учили, здесь такие существа не обитают". В простом человеческом мире (куда проще Тумы, с ее-то Маэцитлами, страшными Эн-Ча-Ча и Зеркалами Тумана!) подобные чудища водиться не могут. Не должны!..
  Но странности продолжались. Мимо девочки, скрежеща и чуть не разваливаясь на ходу, пробежал титан для нагреванья воды. Из него так и лились серебристые капли; несколько даже хлюпнуло ей на туфель. Нечего делать, Аэлита этот туфель сняла -- скрепя сердце, ясен пень, но все же. Запихнула (вместе с носком) в рюкзак. Левую ногу сжала в суставе, подождала, пока хрустнет, потом аккуратно заложила за плечо. "На двух идти -- пожалуй, еще ничего. Как-нибудь, потихоньку, перемаюсь".
  Пройдя (" по-человечески" -- так это называется на марсианском школьном сленге) еще километра полтора, она вновь увидела своих странных попутчиков, кои уже отдалялись (невзирая на чрезмерные габариты Черного и Серебристого Рыцарей, и то, что природа им трех ног не дала, бежали они -- грех соврать -- вполне быстро). Но дочь Тумы увидела и еще кое-что, не имевшее отношения к земным странностям; именно это, а не малопонятные сказочные существа, занимало ее сейчас.
  Деревце -- с расщепленным почти до земли стволом, как будто в него вбил клин грозный гигант ("коих на самом деле тоже не бывает, лапонька", -- услужливо напомнил нанокомпьютер под кожей. Девочка, правда, пропустила мимо ушей). Любой местный житель, любой землянин, будь он хоть триста тысяч раз сердобольным и жалостливым, подивился бы этому страшному зрелищу и прошел мимо. Не то -- наша героиня: для нее дерево НЕ БЫЛО немым. Его исполинская рана (казалось, вернее, слышалось Аэлите) издавала громогласный стон. Чем больше марсианка смотрела на зияющий разлом, пусть давно несвежий и потемневший от времени, тем больше морщин собиралось у нее на лбу; тем злее, мрачнее становилась она сама.
  Подошла поближе. Села на корточки. Стащила кофту, невзирая, что в одной то майке, даже с негустой зелено-синей кровью, здесь холодно. Рванула плотную ткань пальцами первой и четвертой руки... Потом еще, еще...
  Пришлось долго возиться, но в конце концов, где-то спустя тысячу двести ударов сердца, широкая повязка была готова. Девочка обматывала ствол, пока не укрыла разлом почти полностью. "Ну вот", -- хмуро подумала она, -- "я хоть и взмокла, как не знаю кто, но тебе теперь легче". Не слишком-то ласково, скорее равнодушно, похлопала березку по грубой коре; возможно, дерево ответило -- Аэлита не могла быть уверена, зная, что оно пока еще мучается. В любом случае, что-то похожее на отсвет благодарности, она уловила -- одними лишь кончиками пальцев. "И хвала Небу. Это лучше, чем ничего".
  И - дальше, дальше, вдоль железнодорожного полотна... Под ногами прыгали какие-то странные животные, бурые в белесых пятнах. Раздавалось громкое " зирр-зурр", перемежаемое столь же яростным "куа-о, куа-о", и это радовало Аэлиту: каким-то непостижимым образом клекот и рев местной фауны вызывал у нее в памяти родную Красную пустыню, каникулы и блужданье на вольной воле... Нанокомпьютер что-то бурчал, типа " да это же просто жабы! ", но девочка, как всегда, почти не слушала его.
  Впереди показалось четырехугольное сооружение, чем-то похожее на Черного Рыцаря. Верней, оно БЫЛО БЫ похоже, если б у него не было крупных подпорок из красного камня -- и, глядя на эти неопрятные, но очень, о-очень устойчивые " ноги", становилось ясно, что темная громадина никуда не убежит: только и стоять на этих раскоряках!
  Из устья темной громадины сытно тянуло чем-то... она не знала, и не вполне понимала, чем, но ей, как гуманоиду (даже четырехрукому) запах был приятен. Выпростав зеленый усик, Аэлита подключила дополнительную "чуйку", и та отвечала то же самое: ешь, милая, от пуза -- будет не только не плохо, а даже и полезно; вон, мол, сколько ты прошла.
  Конечно, будь на месте марсианки кто-то другой, более взрослый и опытный, он бы все равно поостерегся (тем паче, зная, что чужие планеты запросто могут быть богаты на западни для доверчивых!) Но... Не будем забывать, что Аэлите от роду исполнилось лишь полтораста лет; даже зная, на какие соблазны поддаваться не стоит -- она все равно это не очень УМЕЛА, и (что типично для подростка) совсем не ЛЮБИЛА. " Ну тебя", -- прошептала девочка, нажимая на запястье, чтобы отключить противно жужжавший нанокомп. "Ежели заболит потом в кишках -- так и пусть болит!"
  Откуда в печи взялась эта вкуснятина, наша героиня задумалась уже потом, когда лежала в траве у ее подножья и с удовольствием похлопывала себя по животу. Сонные мысли тянулись, совсем как эти фразы ("это не ты придумала", -- встрял некстати проснувшийся компьютер. -- "Это у какого-то писателя было, только не помню уже, у кого". Аэлита снова тыкнула ногтем себе в руку, чтобы он заткнулся; ничто сейчас не должно было ей мешать блаженствовать...
  " Маэцитл меня заешь", -- поняла она какое-то (довольно большое) время спустя. -- "Да сама же печь их и делает. Автоматически. Вот отчего некоторые пирожки подгорели, а какие-то вообще были несъедобны. Но вкуснятины-то больше!" Ей пока не могло прийти в ленивую, "сыто-пьяную" голову, что встреча с березой, а также с печкой -- это и есть начало ее практики. Дереву помогла, потом автоматический пищеблок разгрузила... Как говорят, добровольно, с песней! Такие шуточки были вполне в духе Тускуба.
  (Через пару минут до нее, конечно, дошло -- но уже было настолько все равно, что она лишь хмыкнула и пожала плечами. "Что ж, если это папаша развлекается -- так и ему, и мне польза. Чего зря роптать?")
  Живот, однако же, раздулся основательно -- причем оба желудка. Прежде чем наша героиня смогла хотя бы встать, прошло двести тридцать ударов сердца (а может, и поболе). " Неплохо бы майку снять", -- мелькнуло в сознании у Аэлиты, но она тут же одумалась: мало ли что, никто не видит! Все равно так себя приличные дети Тумы не ведут. Поэтому -- просто закатала майку, подвязав ее под грудью на манер топика. "Куда ни кинь, все клин; да хоть не так давить на пузо будет..."
  Дело было уже к ночи. Аэлита увидела глубокую (как ей показалось) яму в земле, и решила: "стоит расположиться на ночлег здесь". Но, нырнув в уютное на первый взгляд кубло, она поняла, что ошибалась: это был туннель, и в его стенах имелись выемки (" ступеньки! Елы-палы, кто-то в верхах о-о-очень не хочет, чтоб я сбилась с пути... ")
  Впрочем, уж что-что, а сердиться на такую внезапную помощь со стороны Тускуба (или это не он расстарался?) было бы глупо. Марсианка вздохнула. Сбросила левую ногу с плеча. Задумчиво пошевелила пальцами; прикинула про себя, что на одной голой ноге, как и на двух обутых, далеко не ускачешь. Сонно выругалась. Сняла кроссовки и носки; бросила в рюкзак. И стала спускаться -- "ну вот куда я, спрашивается, к Суум-Гарине денусь?! "
  
  -- Так, так, -- высокая седая старуха что-то долго черкала в конторской книге ("так это, кажется, называют у землян"). Прежде чем оторвать взгляд от своей писанины и как следует обозреть пришелицу из Голубого Города, она пару минут (или чуть меньше) бормотала себе под нос. "Березу спасла. Очень хорошо! Печурке помогла -- тоже славно, а то вить совсем задыхалась бедная под грузом этого теста. И люк в земле нашла; тоже замечательно -- без посторонней по..."
  -- Этот люк не смог бы найти только ленивый, -- съязвила марсианка. Ей здорово хотелось спать, у нее ныли ноги (даром, что она успела силой мысли нарастить на пятках огроменущие мозоли), и вообще ей было противно: чего эта Маэрноцитлиха копается?..
  Тут карга с резким "бац!" захлопнула книгу. Уставилась на девочку в упор, словно голодный сорик -- на мышнурика. "Если б я не знала, что земляне друг дружку не жрут", -- рассказывала впоследствии Аэлита школьным подругам, -- " мне б точно не по себе стало! "
  -- Ты прошла все мои испытания. Можешь считать, что принята. Только давай без бурных радостей; во всяком случае -- завтра. А? Потому что я тоже, -- тут карга зевнула, -- на ногах не стою.
  "ЕЕ испытания". Значит, зря она обрадовалась, что отец проявил чуток человечности... " А-а, ладно. Забей! Первый раз, что ли? "
  Ну и вот это "ТОЖЕ". Нет, понятно: старуха очень хорошо разглядела, что ее гостья клюет носом. Однако -- ничего не сказала. Так, по ходу дела замечание...
  "Крутая бабка, хе-хе-хе. С достоин... Ну в смысле, это, апломб не хуже моего". Такая мысль изрядно позабавила Аэлиту. Что ж, похоже, Земля -- планетка не из самых плохих...
  -- Как ваше имя- то, простите? Вы не сказали.
  -- А как хочешь, милушка, так и зови. Хошь -- Марьей Никитичной. Хошь -- Матреной Палной...
  
  Ей снилось, что она -- снова на Марсе. В Минис-Кераэ ночь, гроза; страшно рявкает гром. Она стоит, опершись на балконные перила, и ждет, когда сквозь черные напластования туч расцветет большой белый одуванчик: молния! Тогда можно броситься вперед, грудью встретив сильный порыв ветра, и ухватиться за " ножку" одуванчика, и долго, доолго парить на нем, не спеша опускаться... Да, от папы дома влетит. Ну и что? Была бы мать жива, Аэлита бы на такое вообще не решилась: все пять ее сердец доводить до приступа -- не комильфогд. А Тускуба можно и подразнить...
  Девочка проснулась. Потерла сонные веки. Вокруг было душно, тепло и спокойно. По-домашнему пахло шкурами ("Овчина! ", -- вспомнила она). Никуда не хотелось; тем более -- ловить молнии. Только лежать, погрузившись в темноту, и делать вид, что тебя тут нет. Нет, не было никогда... и не будет еще как минимум лет сто...
  С этими уютными мыслями она вновь заснула.
  
  -- Против неба на земле жил-был царь в одном селе.
  Аэлита вышла на крыльцо. Умывшись, причесавшись и подкрасившись (из чего было -- старая ведьма не располагала таким уж большим набором косметики, но это мелочи), наша героиня в который раз почувствовала себя настоящим че... пардон, гуманоидом. Она усмехнулась одними губами, глядя в безоблачное синее небо. День, кажется, будет непло...
  -- Вот пошел он наниматься на работу, чтобы, знатца, и царицу подкормить, и себе чуток добыть звонких, круглых, мнэ-э-э-э, медяшек! Мимо речки шел он нашей. Очень пить хотел... И вот, видит -- ковш в реке плывет!
  Прямо под крыльцом сидел здоровенный пушистый сорадж. Ну, вернее, Аэлита про себя называла его так; она уже знала, что это не сорик, а другое животное. Зеленые, почти как ее собственная кожа, и довольно большие глаза были полуприкрыты. Зверь не замечал ее. Марсианка вновь улыбнулась -- теперь уже широко, во весь рот. "Слаавный дом, грех соврать. Очень славный. А я еще на батю бурчала... Теперь уж не буду; большое ему спасибо за визит сюда!"
  Тут, кажется, она неосторожно присела -- или еще что-то сделала не так; кто теперь разберет? В любом случае, раздался скрип. Услышав его, сорик распахнул глазищи. Издал перепуганное "мяаа!" И шарахнулся прочь от дома -- куда-то в кусты. Только донеслось оттуда:
  -- Тьху! Тьху! Сгинь, пропади, нечистая сила! -- И еще что-то невнятное, вроде "Я тут при чем, это у Афанасьева так было!"
  Аэлита пожала плечами. Наладить контакт с сориком -- вопрос времени, не более того... Пройдет неделя-другая, и он привыкнет. Это вчера, да позавчера, да позапозавчера порскал от нее, как бешеный. "Ничего-ничего. Не сразу Тума заселялась!"
  -- Э-эй, Лика! -- раздался из избы хриплый голос ведьмы. -- Ты уже встала, засоня?.. Долго ж ждать пришлось! А ну иди, дровец наколи. Кашу мне разогрей. И без оттяжек, а то -- знаю я тебя!
  "Ну да. Теперь я Лика..." Пришлось и с этим смириться. И -- как большинство других примет земной жизни -- это девочку не злило, даже наоборот.
  -- Только в баню старую, -- сказала карга, -- по дороге не заглядывай. Во-первых, она заброшена, там никого нет. А во-вторых, ты всегда на свою голову найдешь... кхе-кхе... про_м_блем. Еще на Ыхало какое-нибудь напорешься!..
  -- Ладно, ладно, -- отмахнулась Лика. -- Сказали -- нет, так что ж я, дурочка, рисковать своей, мнэээ, задницей!
  -- Фу, грубая какая, -- проворчала хозяйка.
  
  А вообще-то сегодня ведьма принимала гостей.
  Черный Рыцарь, больше всего походивший на громадную печь о четырёх ножках и самоварной трубой, оказался на деле Солнцем. Тем, из народных сказок, которые кот любил от безделья заводить: пресветлым богом Ярилой. А серебристый спутник его, Дождь, на самом деле произносился через "а" и был Дажь-Богом. Дающим богом, отвечающим за земное добро.
  Они говорили о чем попало, только не о судьбах людей.
  Поэтому Лика уходила от этих разговоров. При ней было коромысло, старое, но прочное; такие же прочные ведра -- и вся баня (не та, старая, а недавно выстроенная, куда не опасно ходить) -- в ее распоряжении. Лазай себе по закоулкам, пока Матрена Павловна обратить внимание не соизволит...
  Из избы меж тем звучало -- гулче колокола на воротах заброшенной местной молельни:
  -- Плохо, Ярила, долг свой выполняешь. Мало свету даешь, а жара -- и того меньше.
  -- Дак ведь... матушка Матрена свет Пална... -- (Лика так и представила: Черный отвиничивает и снимает свою "самоварную трубу", скребет пунцовый затылок покаянным -- и в то же время недоуменным -- жестом, не думая, что выпачкается в саже....) -- Осень на дворе. Куда ж теперь ярче полыхать-то?
  -- Все равно, так положено, -- строго произнесла ведьма. -- Покуда еще бабье лето стоит. Не вовремя ты жар умерил...
  Что там они обсуждали еще, девочка не слушала. Она попрочнее оперла коромысло о четыре плеча, выпрямилась, приосанилась и, глухо гупая тремя кроссовками по каменистой тропе, пошла в мовню. Чинно, степенно. Без всяких шалостей, как ведьма и просила. " А уж там, на месте... Видно будет! "
  ... Едва оказавшись по ту сторону забора, Лика шваркнула коромысло оземь. Пнула резиновой пяткой все три ведра, с удовольствием разбрызгивая воду по сухой, рыжей траве:
  "Эй, гей, гей, по сухой траве!.."
  И опрометью кинулась к ТОЙ САМОЙ, запретной купаленке. В которую -- говорила Матрена -- под страхом смерти не входить.
  
  На первый взгляд здание полностью соответствовало тому, как отзывалась о нем яга. Мрачное, кривое и косое, оно поросло мхом; любой, у кого была голова на плечах, обошел бы старую баню за пять верст. Но не Ли... То есть, простите, не Аэлита. Уже подойдя совсем близко, она заметила кое-что (КОГО!), не вписывавшегося в страшилки, слышанные ею от хозяйки дома.
  Сорадж! Черно-белый большеглазый сорик. Он спокойно сидел на приступочке у забытой купальни, и вылизывал правую заднюю лапку. "Мнэ..." -- урчал он при этом. -- "И была она племянницею мэра марсианских Голубых Городов. Лорд Тахомир, не то Бергельмир... Вот с этими именами у меня, мнээ, особо отвратительно! Ну хорошо, допустим, просто мэ-э-эр. Минис-Кераэ мэр..."
  Заметив, что Лика (а она все ещё в какой-то мере была Ликой) смотрит на него, сорадж приосанился. Поджал лапу, намаслил усы, торжественно сверкнул глазищами...
  -- Гостьюшка пожаловала, мя-аа! -- Лика сто лет назад еще обратила внимание, что "мнэээ" кот говорил лишь наедине с собой. Видно, так ему легче было вспоминать старые, людьми и богами позабытые, сказки. К самой девочке он обращался, как и положено, по-сорчьи: " мяа" или "мяу". Она понимала, что хатуль (еще одно трЭндовое словечко , пришедшее в голову само собой, спасибо компу; кстати, надо бы дать ему имя, а то все " комп" да "комп")...
  ... Что хатуль таким образом выказывает ей свою вежливость. И улыбнулась в ответ, демонстрируя все шестьдесят семь ровнехоньких резцов.
  -- У тебя сорок пятый правый шатается, -- буркнул кот. -- Скоро вылетит. Будешь в Голубых Городах - зайди к врачу. -- И, удобно устраиваясь на ступеньке, замурчал: -- Так о чем тебе, красотуля, рассказать? Еще о лорде Бергельмире? Но это ты и сама знаешь. О Солнце с Дождем?.. Да ведь не раз их видела! О том, как наша драгоценная Матрена ест слишком ленивых, а то и чересчур любопытных?.. Выбирай, сердце мое, -- о чем?!
  Та-ак. Без пол литры кактусового сока в этой речи не разберешься... " Красотулю" и "сердце", очевидно, она должна оставить без внимания (тем паче, у нее-то сердец пять, а проблемы сораджа -- его личные, не более того).. Лорд Бергельмир... Интересно бы послушать, что именно сорик про него разузнал, и, главное, откуда, но -- не к спеху. Потом. Честно сказать, Лика-Аэлита никогда не любила " развесистую клюкву" и связанные с этим сплетни. Про Солнце и Дождь тоже ясно -- это не предмет серьезного разговора вообще... Хоть они и боги. Значит,главное в тираде кота -- вот этот пассаж. Про "чересчур любопытных".
  Лика деланно прослезилась. Достала из кармана ситцевый платок,
  ткнулась в него всей мордашкой:
  -- Не хочу, чтоб меня ели (хнык-хнык).
  -- И не будут, -- хмуро затянул свою вечную песенку сорадж. -- Надо только вести себя тихо. Вообще, знать свое мес... Ты что, девчонка?! Мяаа, мяаа! Ты, мать честная, ЧЕГО себе поз... Нет, я этого так не ос... Я бабе яге нажалу... А-а, тьху! Черти б тебя на том свете живую драли! КУДА пошла?! Ей же русским языком сказано было: НИЗ-ЗЯ! -- и кот припустил внутрь бани вслед за Ликой, рьяно, бешено, скачками, не жалея всех четырех лап.
  Девочка стояла, спокойно и молчаливо оглядывая крохотную каптерку. Здесь уже давно не мылись, не топили печь и не собирались просто так провести вечер в семейном обществе. " По углам пауки", -- сказал услужливый комп, -- "вот те и вся вечность!"
  -- Молчи, Еремка, -- вздохнула юная марсианка. -- Сама разберусь.
  -- Еремка? -- изумился сорадж. (Не то хатуль. Или как там его).
  -- Эр -Эм - А, -- пояснила Лика. -- Роботизированная модель-ассистент. Еще думала Афонькой обозвать, да как-то на язык не подве...
  И, опомнившись, внезапно напустилась на сораджа:
  -- Так Ыхало, значит? Или еще какие древние секреты, кои простым девчонкам проведать никак "НИЗЗЯ"?! Тут же ничего нет! Вообще ничего!.. Какого, спрашивается, Тахомира яга издевалась?
  -- Мнэ-э, -- снова заблеял сорик, моментально превращаясь из верного друга и спутника в рассеянного, всегда " не работающего". -- Есть такая болезнь, Лика -- склероз называется... Я не в ответе за личные заморочки старухи. И потом, это, может, для тебя тут ничего нет. А для самой Павловны это место связано с какими-нибудь потаенными, глубокими детскими воспоминаниями. Ну вроде как для тебя -- гроза над Голубым Городом. -- ("Как он узнал?.. Ведь это же сон, и только! ") -- Расскажи Палне про грозу -- много ли поймет? Вот примерно столько же, сколько и ты -- из ее глубинных детских секретов.
  -- Но каждый имеет право на своих тараканов в башке. Я поняла, Василий
  . Ладно, не волнуйся. Больше я не приду тревожить это место...
  Прежде, чем нырнуть в траву, сорик обернулся к ней и гневно рыкнул:
  -- Лика, драгоценная... мнэ-э... моя! Я тебя, конечно, очень люблю -- но ведьме сказать должен. Ты нарушила запрет, а у нас такое бесследно не проходит! Матрена Пална подыщет тебе кару, и довольно серьезную. Я же, со своей стороны, постараюсь благотворно повлиять... И решение яги, мяаа, смягчить. Если это вообще получится... Так что, милая, уж пардон, но не взыщи -- и зря не ропщи! Впрочем, последнее ты, кажись, и сама знаешь...
  Так он сказал, и побежал к забору, оставив девочку с нелегким грузом мыслей и чувств. В горле мало-помалу образовался комок. Пять сердец колотились, не желая входить в нормальный ритм. Внешне, правда, Лика была все так же невозмутима -- теперь-то ее не так легко было заставить плакать, как раньше. Но на душе творилось нечто несусветное.
  
  Явившись домой (перед этим она еще успела сделать парочку работ по хозяйству: например, подоить козу, заглянуть в курятник и проверить, снеслась ли Ряба, а также подмести сарай и дощатый настил рядом с ним), -- так вот, явившись домой, девочка уже хотела идти к хозяйке, затеять для начала невинный разговор, а потом , если надо, выслушать разнос по всей строгости и принять наказание, каким бы там страшным оно ни было; однако ж, едва переступив порог избушки, Лика ощутила, что у нее безумно крутит живот. Правый кишечник, не считаясь с требованиями левого, завел свою обычную волынку. "Маэрноцитл!.. Когда -- э-э, ЕСЛИ -- повезет домой вернуться, больше отлынивать от анализов уж не стану!"
  Вот потому-то, когда старая яга хватилась нарушительницы, и подняла, как по тревоге, всех обитателей дома, включая Черного, Серебристого и кота, Лика лишь слабым писком отвечала из нужника: "Да ту-ут я... Матушка Матрена Па-ална, одну минутку..." Ведьма со злости низвергла на пол какой-то предмет из праздничного сервиза (девочка, понятно, не видела, что именно). "Во дает!" -- вскричала старуха. -- "Ее сейчас поедом жрать будут, живого места, как говорится, не оставят -- а она... э-э-э... Чисто насущными делами занята! Будто и не ее касается..." Лика горько заревела -- не от обиды, но от безысходности: "Я же не нарочно!" Так она и размазывала слезы по глупой, бестолковой физиономии, когда все жители ведьмина дома столпились перед сортиром. И когда Матрена Павловна, отчаявшись наконец дождаться, пока наша героиня выйдет, стала громко объяснять, в чем именно она виновата.
  -- У каждой ведьмы, -- вещала старуха, -- должен быть свой собственный закуток, куда нет ходу другим. Подчас -- даже ей самой; не суть, главное, чтоб такое место в доме БЫЛО. Это -- святая святых. Личное, понимаешь?.. Совсем-совсем личное, даже Ярила туда заглядывать не дерзнет; правда, Могучий?..
  -- Что "святого" в пустом чулане? -- пробормотала Лика себе под нос. Она не надеялась, что ее услышат (а если и услышат, то всерьез не примут.) -- Пустом-препустом...
  Черный Рыцарь, тем не менее, услышал. Тут же, на радость яге (которая его, собственно, и не просила-то) встрял с пояснениями:
  -- Да, там никто не живет. Но кот же тебе объяснил: там живут воспоминания, это место было чем-то дорого нашей Матрене Павловне, еще со времен ее детства! А вот теперь, после того, как там побывала ты, оно даже пахнуть станет по-другому. Даже... это... пляска пыли в лунном свете будет там иначе выгля...
  -- Ну все, Ярила. Заврался, -- негромко вставила ведьма. -- В общем, можешь не продолжать: мысль твою мы поняли! Надеюсь, что и ты, Лика, поняла.
  ... Как ни хотелось ей сохранить в голосе своем всю необходимую серьезность, весь приличествовавший моменту высокий градус драматичности, Лика не могла не рассмеяться (пусть -- истерически, пусть -- тут же крепко зажав губы четырьмя ладонями). Судилище было насквозь дурацким. Зачем это коту (а что за сценой "показательной кары" стоит именно Василий, девочка догадалась уже давно) -- так вот, зачем это ему, яснее не становилось. Даже от глупого, нарочитого пафоса, с которым они это делали...
  - Смеётся она, -- буркнула яга. -- Ладно же! У тебя, моя дорогая, сегодня будет предостаточно времени подумать о своем, мягко говоря, возмутительном поведении. Избу я запру, чтоб не сбегла ненароком. Сиди и... Это самое... Размышляй. Делай выводы. О'кей?
  Модерново-тинейджерский "о'кей" в ее устах был донельзя странен. Но (как услышала девочка сквозь дверь уборной) Матрена Павловна сдержала слово: мало-помалу ее шаги стихли в отдалении. Зазвенели на крыльце кованые "чеботы" Ярилы; прошелестел водяным шлейфом удаляющийся Дождь... И повернулся ключ в замке. Юная марсианка осталась одна.
  Можно было выйти из туалета (живот уже не так беспокоил). Отправиться к себе в комнату, завалиться на лежанку и предаться тоске. Но Аэлита, неведомо почему, решила остаться сидеть там. Что ли, находила в таком добровольном затворничестве извращенное удовольствие...
  Сидела, пялилась в дверь. Обычная деревянная дверь, грубо оструганная. Выкрашена в серый цвет, но почти всюду краска пооблезала. В общем, типичная картина -- как для Земли (решила Лика), так и для Голубых Городов Счастья; там тоже подобных нищенских чуланов -- пруд пруди. Ничего интересного. Но ей сейчас оставалось только это: сосредоточенно изучать противную дверь, чтобы вовсе не сдохнуть от скуки и депрессняка.
  И вдруг дверь словно бы стала прозрачной. Изба, окружавшая нужник, тоже куда-то исчезла. Теперь вокруг у Аэлиты был только двор. Пёстрый от грязи, донельзя живописный (чего греха таить -- милая тут природа!), весь залитый жаркими лучами Могучего. По двору шла девочка. Такой же подросток.
  Обычная человеческая девочка: две руки, две ноги... Ножки, кстати, были вполне стройные. Изящные, точеные... Аэлита не считала себя знатоком земной красоты, но девочка ей понравилась. Вот она гладит сора... простите, кота. Вот она кормит кур ("цыпа, цыпа, цыпа! ") Улыбается, как это самое... Как прибацнутая. Даже не понимает, что эта милашная улыбка ее портит, причем здорово.
  ...Лика поняла: ей предлагают выбор. Или продолжать быть самою собой (тогда -- сиди в чулане, майся, ешь себя поедом, и неизвестно, когда еще все это кончится). Или -- стать человеческой девочкой, послушной, беззлобно, безоговорочно выполняющей все хозяйские приказы. И обрести в итоге некое подобие счастья...
  Сперва наша героиня хотела возмутиться. Достоинства, как мы знаем, у нее было хоть отбавляй. И променять его все на тихую, сытую, спокойную жизнь?! " Да иди ты, Матрена Пална, знаешь куда?! " Но, задумавшись, Лика постепенно ощутила: злость выходит из нее. Как пар из чайника. "А на что я, собственно, ропщу? Ну -- не будет Лики. Эка важность большая! Зато будет другой человек. Совсем с другой судьбой. Более... Того... Благоприятной. Нормально сложившейся. Не такой печальной. И слава, как говорится, богам. Нужно уметь... э-э-э... принять ту простую... э-э-э... истину, что ты -- не центр вселенной".
  Она хотела встать. Шагнуть навстречу второй девчонке. Обнять ее, впустить в себя. Но ноги уже были ватные, в глазах мерцали багровые пятна, голова не слушала доводов сердца, а сердце (то есть, все пять) шпарили в бешеном ритме, как хотели. Она сделала лишь один шаг по полу клозета -- и тут же пошатнулась, налетела на косяк, поползла вниз по стенке... Сознание медленно, но верно покидало ее. " Кажется, это все, моя прелесть. Теперь уже точно -- все".
  
  -- Поздравляю, ты прошла Последнее Испытание.
  -- А? Что? -- Лика заморгала. Вокруг был прекрасный ясный день. Она не лежала на полу в чулане, как можно было представить, а почему-то сидела на лугу. Цветущем лугу, полном желто-белых одуван... "Так, ладно, на это у нас еще будет время". Рядом были кот и Ярила: оба -- веселы, как никогда. Василий развернул большой парчмент, сунул ей в руку гусиное перо ("Расписаться?! В чем, почему и зачем? ")
  -- Ты сумела превзойти свое " эго", -- сказал кот. -- Приняла ту простую истину...
  -- Что я -- не центр вселенной, -- она не понимала решительным счетом ничего. "Какого Соацера?!" Но кот глядел по-доброму, и Лика почувствовала в душе покой. Равновесие, уверенность в себе. "Только с чего бы?"
  -- Именно! -- сказал он. -- Наступила на горло своей, мнэ-э, гордыне. Такое смирение дорого стоит! Наша хозяйка -- Матрена, сиречь, Пална, -- просит передать, что большему она тебя научить не сможет при всем желании.
  Сердца Аэлиты порхали в груди, что твои встрепанные воробушки. "Сдала! Сда-ала-а-а!!" Утерла-таки нос отцу! Ой, как теперь хорошо будет перед соседями хвастать... Как вся школа от ее успехов взвоет... Вот ЭТО и впрямь стоит дорого. А насчет своего "эго" (и того, что весь мир -- как это Василий сказал? -- не сводится к нему одному) мы потом подумаем. Когда следующие полтораста лет пройдут... До этого еще оочень долго; успеется.
  Черный пожал ее руку.
  -- Прощай. Как оно тебе -- быть Ликой?
  -- Забавно, нечего сказать... Но Аэлитой -- лучше!
  
  ... Она шла вдоль разбитых рельсов. В рюкзаке, на дне, покоился котовий парч, подписанный Матреной, обоими Рыцарями и еще кем-то.
   Скоро, скоро будет туннель...
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"