"Мы все родились слишком рано" - так называлось эссе которое написал Егор по заданию классного руководителя и учителя физики Федора Николаевича по кличке Мопс. Эссе было на свободную тему и вообще необязательное, и была уже ночь, когда Егор, покончив с историей и алгеброй, засел за белый чистый лист бумаги, задумчиво грызя кончик ручки. Может и не писать ничего? Забить? Как большинство? Он наверное окажется единственным, кто сдаст эту работу. Но он любит Федора Николаевича, чудного старичка. Физик и в самом деле напоминал старого седого мопса - низенький, толстенький, с выпуклыми подслеповатыми глазами, всегда в одном и том же заношенном пиджаке. Оно и понятно, зарплата у учителей копеечная, и ту кварталами не выплачивают. Федор Николаевич был помешан на своем предмете, в молодости работал на Кавказе в обсерватории, писал кандидатскую диссертацию по нейтронным звездам, но сейчас, в период страшного кризиса и развала страны, обсерватория закрылась и Федор Николаевич переехал в маленький городок и пошел работать в обычную школу. Над ним отчаянно издевались, да и вообще не до физики было сейчас, в умирающем поселке с единственным закрывшимся заводом, и бандами одичавших малолеток на разбитых улицах. Федор Николаевич со своей страстью к науке казался нелепым ископаемым, забавной окаменелостью, перенесшейся в девяностые годы по досадной ошибке.
"Самое печальное то, что мы все родились одновременно слишком рано и слишком поздно. Мы родились посередине двух великих эпох. Первая эпоха, когда на глобусе еще были белые пятна, и можно было отправиться туда, где еще не ступала нога человека. Например, на Северный или Южный Полюс, или в Африку. В далекие таинственные края. Эта эпоха закончилась в шестнадцатом и девятнадцатом веке. А новая великая эра - эра космических открытий - наступит еще не скоро. Когда нибудь человек найдет способ путешествовать быстрее скорости света, и наступит эпоха великих путешествий, эпоха Героев и их Кораблей. И мне до боли обидно, что я родился ровно по серединке. Слишком поздно и слишком рано. Как же это горько, жить в такую эпоху. Интересно, есть ли в безграничье пространства-времени другие такие же миры, застрявшие в таком же гнусном межвременьи? В серых тусклых эпохах без путешествий в далекие загадочные земли? И о чем на тех далеких планетах мечтают подростки, как бы они при этом не выглядели?"
- Егор, пора спать - позвал отчим. Он недавно потерял работу на том самом единственном закрывшимся заводе и постепенно спивался. Мать же была полностью поглощена маленьким Алешкой, и почти забыла о Егоре. Да, он родился между двумя великими эпохами. Он родился слишком рано. И одновременно слишком поздно. Эта непостижимая идея не давала уснуть завернувшемуся в шерстяное одеяло как в кокон Егору. Слишком рано... И одновременно слишком поздно! Земля уже полностью изучена, заснята-переснята спутниками, и нет не одного даже малюсенького квадратика, где бы не ступала нога человека. А космические дали пока неприступные. И он, Егор, со всеми его безумными мечтами, нелепо застрявший где-то по серединке. С мыслями об этом странном факте мальчик заснул.
- Егор, останься после урока, - приказал Федор Николаевич, обтряхивая мел с протертого до дыр пиджака. Лысина физика блеснула на зимнем солнце, стукнула по доске деревянная указка. Класс вынесся на перемену с визгом и хохотом, Мопс! - кто-то успел выкрикнуть на прощание. Учитель привычно сделал вид, что ничего не заметил.
Егор послушно сел за первую парту, прямо перед столом физика. В солнечных лучах танцевали пылинки, свет пробивался сквозь замысловатые узоры изморози на окне. На доске белела не решенная до конца задача, и Егор мысленно искал правильный ответ.
- Это эссе... Твоя работа, Егор, меня поразила. Эта идея. Слишком поздно, слишком рано. Ты действительно считаешь, что родился в неудачное время? В мире, где не осталось таинственных далеких земель, еще не нанесенных на карты?
Егор молчал, глядя в пыльное окно. На серые девятиэтажки и засыпанные снегом дворы. На серое зимнее небо, небо цвета инея, на толпу играющих в снежки школьников, отсюда напоминающих лохматых медвежат.
- Я сделаю всю чтобы приблизить новую эпоху путешествий и открытий. - наконец проговорил мальчик. - Я стану ученым. Я буду изучать возможность передвигаться быстрее скорости света. Не может быть, чтобы Эйнштейн был прав. Сверхсветовая скорость конечно же возможна, знать бы только как. Но да, я действительно считаю что родился в неудачное время. А Вы разве так не считаете?
- Да, Егор. Что тут сказать... Ты участвуешь в олимпиадах, ты отличник, а главное не прогибаешься перед всякой мразью, которой сейчас столько развелось. Но ты же умный мальчик, и все понимаешь. Ты родился в маленьком умирающем поселке, в стране с умирающей, да что там умирающей, уже окончательно скопытившейся наукой. Ты все написал правильно. Ты родился слишком рано. И одновременно слишком поздно.
Егор не отвечая смотрел на танец снежинок за окном. Странный нелепый разговор в пустом классе, двое - учитель и ученик - друг напротив друга. К чему все это вообще?
- А вы... Федор Николаевич... Вы тоже считаете, что родились в неудачное время? - спросил мальчик.
- Егор! Егор! - Федор Николаевич вдруг пришел в страшное возбуждение. Он вскочил, подбежал к доске, черканул что-то мелом, снова вернулся за стол. - Да, я решился, Егор. Я открою тебе великую тайну. Ты знаешь где бывший дворец пионеров? Заброшенный, за пустырем. Давай встретимся там в субботу, внутри, в восемь вечера. Я буду ждать тебя там. Но сначала... Зайди завтра после уроков ко мне домой. Попьем чая с печеньем. Я хочу открыть тебе свою тайну.
Физик жил один, в однокомнатной плачущей по ремонту квартирке, допотопную угловатую мебель покрывал толстый слой пыли. Бабушатник - так называются такие квартирки. На сломанном комоде огромный глобус и фотография звездного неба в красивой рамке. Груда книг рассыпалась прямо на полу, и мальчик отметил "Занимательную физику" Перельмана и что-то вроде журналов "Нового мира". Егор послушно сел на продавленный диван, взял чашку горячего чая и сушку.
- Я хочу рассказать тебе кое что. Об одном ученом. Не знаю, слышал ли ты о нем.
Физик был в домашних заношенных штанах и в том же вечном усыпанном крошками мела пиджаке. Стол был завален книгами и какими-то чертежами. Егор заприметил игрушечную модель космического корабля, склеенную из спичек и спичечных коробков. Федор Николаевич сцепил дрожащие от волнения пальцы и начал.
- Викторий Фавлович Шварцман, знаменитый советский астрофизик. Ты о нем конечно не слышал. Мы вместе работали в обсерватории на Кавказе. Эта обсерватория недавно закрылась из-за нехватки финансирования. Он изучал теорию черных дыр, нейтронные звезды и реликтовое излучение. И он... Егор, он сделал великое открытие. И поделился им только с одним человеком, со мной. Об этой тайне знали только двое - Викторий Шварцман и я. Он был не готов раскрыть эту тайну человечеству. Еще нет.
Егор молчал, ожидая продолжения. Но физик молчал, будто потеряв нить рассказа. Мальчик отпил чая, откусил закаменевшую сушку. Наконец спросил, чтобы прервать затянувшуюся тишину:
- Федор Николаевич, а что это за тайна?
Физик подлил еще чая, от волнения расплескав на стол:
- Егор... Я знаю, в это невозможно поверить. Там, в маленькой обсерватории в Нижнем Архызе, он уловил сигнал. Едва уловимый, неразличимый, на самой грани... Но это был сигнал. От звезды со странным названием HD 164595, из созвездия Геркулеса. И он разработал корабль, который может совершить гиперпространственный прыжок. Прыжок на миллионы световых лет, в ту точку, откуда пришел тот самый сигнал. Он разочаровался в стране, в наших людях, и скрыл эту тайну ото всех. Он боялся, что про эту тайну проведает мразь.
- Именно так. Я все еще не знаю, могу ли я тебе довериться. Я знаю что ты мужествен и бесстрашен. Я знаю, как ты любишь науку. А главное, ты честен. Я знаю тебя уже три года, Егор, ты стал мне как сын. И я выбрал тебя. Приходи в субботу во дворец пионеров в восемь вечера. Там я открою тебе тайну Виктория Шварцмана. Ты все увидишь своими глазами.
Егор и моргнуть не успел как оказался в засыпанном окурками и пропахшем мочой и кошками подъезде. Ничего себе... Что если физик не в себе? Что если он душевно болен? Но все равно, надо пойти в библиотеку поискать материалы про этого самого Шварцмана. Неудобно даже, он никогда не слышал этого имени.
Шел снег. В темноте Егор с трудом пробирался по усыпанному мусором заснеженному пустырю. Дворец пионеров представляет собой страшное зрелище. Окна без стекол, уродливые граффити на разбитых стенах, облупленный покосившейся фасад, безрукая статуя Ленина на постаменте перед входом. О нет! Егор остановился. На ступеньках десяток подростков, и Егор узнал Хатыгина, главного хулигана школы, и его ближайших подпевал. Они пили дешевое пиво и громко хохотали. Егор остановился под статуей, размышляя, что делать. Без пяти восемь. Что если физик уже внутри, ожидает его? Надо идти, хотя бы забрать старика оттуда и вывести мимо этой мрази наружу. Если физик душевно болен, его, Егора, задача, спасти классного руководителя. И Егор быстро рванул в темный проем,сжав побелевшими от холода пальцами перекинутую через плечо спортивную сумку.
- Фи, кто это? Отличничек идет! - пропел Хатыгин. - Ты куда? В гости к Мопсу? А что он там один в темноте среди хлама делает, не знаешь? Может быть дрочит?
Не отвечая Егор быстро поднялся по ступенькам, и протиснулся в заваленный кирпичами проход.
- Они там с Мопсом, что, сношаться будут? Два психопата. - за спиной снова раздался взрыв хохота.
Егор увидел во тьме разрухи сгорбленную фигуру физика. Тот бросился ему навстречу. Даже в темноте было видно, как физик возбужден. Толстые линзы очков блестели в темноте, за собой физик тащил огромный чемодан.
- Егор, я почти не сомневаюсь что сделал правильный выбор! Ты.. Ты не родился слишком рано, запомни это! Никто из нас не родился слишком рано. Ты родился как раз во время. Я хочу показать тебе кое-что. Это здесь, в подвале. Пойдем.
Они спустились по раздолбаным ступенькам вниз, в темный ледяной подвал, поддерживая друг друга, чтобы не упасть. Бюст Ленина свалился откуда-то сверху и больно стукнул Егора по локтю. Заброшенные покалеченные статуи, порванные плакаты с лозунгами.. Когда-то это был спортивный зал, затем приспособленный как склад для ненужных вещей. Федор Николаевич припер дверь шваброй, и еще придвинул поломанный стол.
- Чтобы мразь не прошла... - тяжело дыша, проговорил он.
Ошеломленный Егор выдохнул. Прямо перед ним, среди хлама и мусора, было ... Нечто вроде куриного яйца размером с человека. Серебристое, блестящее, оно казалось попало сюда по ошибке, так до абсурдности не сочетаясь со всем остальным. Яйцо было заботливо прикрыто хламом от лишних взглядов.
- Это... космический корабль? - прошептал он.
- Да, это корабль. Вернее капсула для гиперпространственного катапультирования. Готовая к использованию. Построенная по чертежам Виктория Шварцмана. И там заданы координаты, координаты той самой точки, откуда Шварцман уловил сигнал, когда работал в обсерватории и писал свою кандидатскую. Этот корабль отправит нас туда и вернет обратно.
Внезапно из-за двери раздался хохот, затем шепот, звук плевка, звон стекла, затем угрожающие выкрики. Компания Хатыгина пыталась открыть дверь в спортзал. Они были пьяны, и вооружены палками и пустыми бутылками. И они были по настоящему опасны.
И тут Егор зло расхохотался. Он уже не мог сдерживаться.
- Федор Николаевич, я же прекрасно знаю что это такое! Это просто макет, построенный пионерами в здешнем кружке юных астрономов, который был тут при дворце пионеров. Это яйцо никуда и никогда не катапультируется. И еще. Я поискал информацию про этого самого Виктория Фавловича Шварцмана. И кое-что нашел. Так вот, он не сделал никаких значимых открытий в физике, его карьера на удалась. И еще. Он покончил жизнь самоубийством в сорок два года. За четыре года до разрушения СССР. Шесть лет назад.
Физик печально улыбнулся.
- Нет, Егор. Шварцман распознал среди радиопомех едва уловимый сигнал. Шварцман сделал чертежи капсулы и.. перед отлетом передал их мне. Он решил остаться там навсегда. Капсула рассчитана на двоих, и я подумал...
- Федор Николаевич, что за бред вы несете? Я же все прекрасно понимаю. Советская аппаратура очень отставала от американской, и качественный поиск сигналов в радиодиапазоне у нас просто невозможен. Тот сигнал был просто еще одной радиопомехой от спутника, вот и все. Не зря карьера Шварцмана закончилась пшиком.
- Мопс, открывай! Мопс, открывай! - скандировала за стеной пьяная компания. - Ломайте дверь! Мопс совсем обезумел и сношает отличничка!
- Что за логово вы там устроили, Егор? Мы же все равно вас оттуда выкурим! - проорал Хатыгин.
Егор отчаянно размышлял, что же ему делать. Как выбраться из этой западни. Он бросился по захламленному залу, в поисках какого-нибудь оружия, хоть бы палки, которой можно орудовать как мечом, или жестянки в роли щита. Физик явно душевнобольной. Теперь он должен спастись из этой ловушки сам и спасти несчастного старика. Но как? Ухватив палку как шпагу, Егор сделал несколько выпадов, решив драться до последнего вздоха.
- Заходи внутрь, Егор! Все готово к полету. Вернее, к гиперпрыжку. - И Федор Николаевич очень ловко для своего возраста заскочил внутрь яйца, и затащил за собой огромный чемодан.
Егор подошел ближе и разглядел коряво выписанное алой краской по серебристому борту - "Бегущая по Волнам".
- Шварцман назвал свой корабль "Звездная миледи". А я выбрал такое вот название. Скоро мы встретимся с Викторием и... с Другими. Представь, Егорушка, Другие. Они нашли нас... Они тоже искали. По правде говоря, от волнения я почти не могу дышать. Ты готов, Егор?
Дверь не выдерживала натиска. Нужно было что то делать.
Внутри яйца, в темноте Егор огляделся. Какие-то панели с кнопками. Два ободранных кресла, явно подобранных тут же на складе. И больше ничего.
- Прыжок гиперпереходом это соединение квантовой тропой двух точек в пространстве. - бормотал обезумевший физик, щелкая по кнопкам. - Да, квантовая тропа. Квантовая запутанность, в ней, милой, все дело. Садись в кресло второго пилота, Егор. И еще, я взял на себя смелость и отправил письмо твоей семье. Я написал что ты уехал на неделю к друзьям и в полном порядке, и просишь тебя не искать.
Егор упал в кресло, и в последний раз выглянул наружу, перед тем как захлопнуть дверцу яйца. Мелькнул какой-то лозунг, ТОЛЬКО ВЕРОЙ ПОБЕДИТЕ... и какая та изломанная статуя гипсового мальчика в красном галстуке. Дверь должна была разломаться с секунды на секунду. Интересно, что увидит Хатыгин... Дурацкий макет космического корабля, свихнувшегося физика и его, красного от стыда, внутри громадного яйца. И все это в подвале разрушенного дворца пионеров, известного притона самых опасных компаний района. Да уж. Теперь он точно прославится на всю школу.
И вдруг яйцо вздрогнуло и загудело. По панели пробежала серебристая искра.
- Что это? - прошептал Егор.
- Поехали! Вот что это такое! - прокричал Федор Николаевич. - Поехали!
И... Сильный, резкий толчок. Яйцо затряслось, завибрировало, а затем... Только абсолютная тишина. Окошек тут не было, и понять что происходит было невозможно.
- Мы что... Летим?
- Уже прилетели. - физик откинулся в кресле и расхохотался. - Мы прошли так называемым нуль - пространством, четырехмерным искривленным псевдоевклидовым измерением. Изобретение Шварцмана, хотя догадывался об этом уже Перельман. Именно наработки Перельмана и использовал Викторий.
- Но Шварцман... В газете было написано... Самоубийство... - проговорил ошеломленный Егор.
- Мы прыгнули, Егор! Представь себе лист бумаги как ткань пространства-времени, а затем мысленно сверни ее трубочкой и проколи иглой. А теперь, мой дорогой второй пилот, предлагаю выпить по бокалу холодного шампанского. И закусить бутербродами с копченой колбасой. Я все захватил с собой. Бокалов три, один конечно же будет для Вики.
И вдруг дверь яйца отворилась. В проем хлынул нежный перламутровый свет. И... Какая-то темная фигура. И Егор узнал, узнал, он уже видел это лицо на фотографии в газете - тонкое, бледное, с огромными яркими черными глазами за толстыми стеклами роговых очков. Он не мог ошибиться!
- Викторий Фавлович... - прошептал мальчик. - Это Вы?!
- С прилетом, ребята. - весело ответил человек, и за его спиной Егор разглядел зеленую, будто выписанную одним мазком пастельной краски равнину, и неровную цепь лесистых холмов в дымке на горизонте. А еще дальше, за холмами, тонкие изящные серебристые башни, уходящие в высь, в светлое сиреневое небо. Человек был в длинном сером плаще с капюшоном, какие носили средневековые монахи.
- Викторий Фавлович.... - снова растеряно проговорил Егор.
И тут он наконец увидел солнце, солнце этого таинственного мира. Оно было чуть больше земного и казалось зеленовато-изумрудным. При посадке яйцо примяло крошечные белые цветочки в форме колокольчиков, и лиловые ирисы, так он про себя назвал эти крупные диковинные цветы. А еще тут пахло весной.