Взламывать оковы пришлось силой мысли. Небыстрое занятие, к тому же отождествление с отмычкой здорово притупляет ум. Провозившись более суток, освободил непослушные руки, снял мешок с головы - светлее не стало. В поисках света подтянул тело к каменной лестнице, ведущей прочь из подвала. По ней, однако, бродили какие-то тени. Это фантомы, сказал себе я. Они реальны, возразил я себе, их стоит остерегаться. Прекратите болтовню! - гаркнул я сурово на всех нас, и мы послушно затихли. Осторожность неплохой знаменатель.
Несколько часов ушло на ожидание, когда же уйдут тени. Но стоило какой-то из них убраться, неминуемо являлась следующая. Они издевались. Верней, издевались не сами тени, а что-то, что их отбрасывало. Статуи! Да, их удалось-таки разглядеть; это они мерно вышагивали напротив широко распахнутой двустворчатой двери. Девушка с веслом. Авиатор с планером. Мальчик-горнист. Снова девушка - та же самая, но с каким-то другим снарядом. Все как из далёкого пионерского детства.
Вышагивали? Статуи не ходят, возразил себе я. Их конечности скованы гипсом. Что же их движет? Должно быть, внешняя сила. Желание убедиться приподняло меня на шаткие ноги, повело под стеночкой, приблизило к выходу. Ну что я себе говорил: застывшие изваяния плывут по воздуху. Вот грузчики, которые носят их на спинах, те и подвижны в суставах, и даже по-человечески озвучены. Кряхтят. И кто-то выкликивает:
Но кто ведёт учёт, из-за узости дверного проёма не видно.
Подглядеть? Но, высунувшись из подвала, я познал раскалённую тяжесть заоблачного солнца, от которой словно закаменел.
- Эй, кто поставил здесь Командора? - услышал я голос учётчика.
- Лёха, кажись, - отозвались грузчики.
- А ну грузи его с остальными скульптурами!
Меня подхватили бесцеремонные руки, взвалили на спину, куда-то понесли. Я пытался сопротивляться, но пошевелиться не удалось. И сила ума тоже пребывала в ступоре. Надо же, меня приняли-таки за Командора. Жаль, не за него самого, всего лишь за статую.
2
- Тебя на форуме приняли за Тропинина? - удивился Юрка-терапевт. - За того самого, за Владислава, да? С этого места, пожалуйста, подробнее. - Сделал, как фокстерьер, стойку. Или, как окулист, опустил "сверкающий глаз". Или как ещё метафорически обозвать его новую профдеформацию?
Юрка не так давно получил второе образование - психоаналитическое. Теперь он с переменным успехом пытался практиковать, чтобы вылезти из долгов, в которые залез в период обучения. Правда, влекло его не столько на поля клинического психоанализа (исцелять страждущих на кушетках), сколько в небеса психоанализа прикладного (постигать разные явления культуры, сидя в башне из слоновой кости). Прикладнику - чисто в теории - легче поднять большие деньги, но при том условии, что ему благоволят власти. Зато клиницист имеет более твёрдые шансы хоть как-то себя прокормить, ведь пациенты страдают не понарошку. Ну а если ты Юрка, то у тебя, конечно, и с твёрдыми шансами кривовато выходит, а уж с хлебом политтехнолога - так и вовсе никак. Что остаётся Юрке? Старым друзьям доказывать, что хоть на что-нибудь выучился. С вечной оговоркой: "друзей не анализируем!".
Ну да оговорка-то оговоркой, но "сверкающий глаз" Юрка нацеливает автоматически. Ничего не попишешь: он теперь так живёт. Только где какая проблема - с ходу интерпретирует. А кто сейчас живёт без проблем, тем более у нас в Центраине в период конфликта с Полуостровом?
- Ладно, расскажу. Хотя и вспомнить-то нечего. На русском литфоруме "Фантиздат", где я выложил... ну, старые свои рассказы школьной ещё поры... - говорить почему-то становится трудно, дыхание перехватывает. Тьфу, зараза! Сильные эмоции в нашем разговоре некстати. Есть кому за них ухватиться.
- ...школьной поры, - напоминает Юрка-терапевт.
Он-то в своей стихии. Чует оживление бессознательного конфликта на фоне регрессии к подростковым годам пациента. Но самое досадное в том, что и пациент это чует.
- ...пронзительные были рассказы, - поясняю я, - и наивные; сейчас я так не пишу. Но... делал ремонт, нашёл старую ветхую тетрадь. Содержание показалось ценным, решил набить его в "ворде", а там... Почему бы и в сеть не выложить? Так надёжнее сохранится...
- Тьфу на тебя! - Что с него возьмёшь, с интерпретатора? - Ну да, хотелось бы что-то по себе оставить. Это каждому графоману важно. Но я о другом. Стоило выложить эту пару рассказов, как резко подскочила посещаемость моей страницы. Прям паломничество началось. Оказалось, те рассказы кто-то приписал Владиславу Тропинину, а я-то ни сном, ни духом; думал, это мой талант оценили!
- Так оценили же!
- Да где там! Первым долгом заподозрили в краже. Интересовались, мои ли тексты. А как доказал, что мои, тут же сделали вывод, что я сам - покойный Тропинин инкогнито. Потому что Влад. Железная логика, да?
Что там было, в рассказах? Одуванчики. Заросли татарника и белоцвета. Были порталы в иные миры в старых голубятнях. Главные герои - мальчишки. Вроде, не "тропининские", попроще, но были. А ещё полёт к звёздам. И про то, что богом - не так уж трудно. В подходящем-то возрасте. Но даже если убрать, вымарать случайные совпадения - что-то останется. Сам подростковый дух, который теперь все зовут тропининским...
Юра-терапевт слушал сочувственно. Мол, да, очень жаль, что мою поэзию в прозе приписали кому-то другому.
- Кой чёрт жалко! - воскликнул я для себя самого неожиданно. Счастье, что читают. А что приписывают известному писателю, так это ведь будто знак качества!..
Юрка закивал:
- Понимаю! На нашем птичьем психоаналитическом языке это зовут амбивалентностью отношения к объекту. Тебе и льстит сравнение с Тропининым, и при этом поднимаются агрессивные чувства.
- Но не к нему же, - возразил я. - К тому, что мне в то "тропининское" состояние больше не вернуться! А я ведь уже и пробовал...
- И что?
- Ерунда выходит. Голубятня есть. Одуванчики тоже. Пацанов так целая куча. А духа нет.
- Ну так пиши в собственном духе, - Юрка с трудом выдавливает из себя советы; им, психоаналитикам, советовать нельзя, чтобы не снять с анализанта ответственность.
- Не могу, - вздыхаю, - никакого духа не осталось. А писать-то надо: я больше ничего не умею толком. Если не наловчусь этим делом хоть чуть-чуть зарабатывать, будет плохо. Долг за квартиру вон какой. Того и гляди выселят. Я уже за порог выходить опасаюсь...
3
За порогом дома, в подвале которого я провёл последние сутки, расстилался солнечный мир. Это он меня, что ли, вверг в тот идиотский ступор, в котором я стал неотличим от статуи? Нет, враги. В их присутствии я филогенетически регрессировал к тому способу адаптивного поведения, который в солнечном детстве не раз наблюдал у насекомых. Замирание. Обмирание. Умирание понарошку, чтобы не случилось всерьёз.
В этом состоянии люди в рабочей одежде погрузили меня в открытый кузов грузовика, полного белых статуй. Гипсовая экспрессия этих нелепо застывших фигур делала их неудобными попутчиками, состоящими из множества углов - сталкивающихся, рискующих раскрошиться. Жаль, что я и сам на тот момент лишился телесной гибкости. Не было воли пошевелиться, чтобы занять удобное положение; правда, и на коже почему-то не возникало болезненных ссадин - она потеряла эластичность. Ни дать, ни взять, застывшее насекомое, огороженное от хищного мира хитиновым панцырем. Или грузчики правы - статуя.
Нас привезли, выгрузили, наскоро расставили в пустом пространстве, огороженном забором с колючей проволокой. Около сорока типовых гипсовых статуй, украшавших парки пионерлагерей при прежнем режиме. Верно, теперь те лагеря отошли в частную собственность, а их атрибутику перед уничтожением свезли сюда - в лагерь гипсовой смерти.
Злая судьба неизбежна? Тот, кто сюда нас отправил, был настолько уверен в ней, что даже не выставил охрану. В отсутствие соглядатаев статуи постепенно зашевелились, огляделись. Но лишь к вечеру достаточно осмелели, чтобы позволить себе прогулку, да и то далеко не ушли. Так и слонялись в периметре замкнутого двора в тщетных поисках выхода.
4
- У меня безвыходное положение, - признался Влад. - На меня вышло западное издательство. Настоящее, серьёзное, я проверил: это не развод. Странно, да? Ну, что деловые люди поверили, будто Тропинин жив, а я этакий "старец Фёдор Кузьмич", отошедший от дел писательских.
- Откуда мы знаем, может и правда жив? - отметил я дискуссионный момент. - Сообщение в СМИ ещё ничего не значит. Ты знаешь, какие СМИ в Центраине. Кто сказал, что в Восточной Федерации должны быть правдивее?
- Знаешь, я тоже так подумал. Воля крупного писателя, властителя дум... И издательство тоже готово с нею не спорить. Обещали напечатать под любым псевдонимом, который я укажу. Прикинь, Юр?
- Что сказать, парнище, рад за тебя! И не кисни так, чудак-человек: счастье стучится в двери! Берут оба рассказа, да?
Влад вздохнул:
- Да в том-то и дело. Рассказов издательство не печатает. Им нужен роман или большая повесть, а я... Ну, ты знаешь.
- Повесть в тропининском стиле? - уточнил я.
- Да уж не в моём собственном, - с ожесточением выдохнул Влад.
Я предложил приятелю не киснуть: что-нибудь, да придумаем. Но он, как обычно, залип в непродуктивных переживаниях, и я понял: программу действий надо составить прямо сейчас.
- А что, если взять любой из твоих рассказов и попытаться продолжить? - посетила меня идея.
Оказалось, и Влада она посещала:
- Я уже пробовал, - выдавил он. - Не выходит. Рассказы слишком цельные, после завершения сказать не о чем. И в старое настроение не попадаю. Будто другой человек пишет. Я ведь стал другим человеком, Юра, совсем другим... - прозвучало так, как будто Влад винился в полной утрате человеческого облика.
Но пропало-то что? Детская непосредственность, и только.
5
Превращение в статую предполагает лишь частичную утрату человеческого облика. Если человек создан по образу и подобию Божьему, то статуя - по подобию человека. Это подметил ещё французский философ-сенсуалист Кондильяк, изучавший в "Трактате об ощущениях" - что бы вы думали? Чувствительность живых статуй.
Мысленный эксперимент - что за чудное применение человеческого ума! Кондильяк наделял свою воображаемую статую отдельными видами ощущений, до поры отключая все прочие, затем он по-детски радовался взаимодействию ощущений, из которого и нарождался человеческий дух. Думал ли французский мыслитель, что однажды найдётся статуя, которая его эксперимент повторит в реале?
А я повторил. И убедился, что Кондильяк был прав, когда говорил о главенстве осязания. Чем способнее ты к нему, тем более ты человек. В статуе же без осязания человеческий дух воплощён слабо, почти никак.
Едва я всё это понял, тут же поспешил поделиться знанием с товарищами по несчастью. Но поспешишь - насмешишь. К сожалению, первую свою речь я произнёс не вслух. Зато вторая была грому подобна.
- Статуи! - возгласил я. - Братья по гипсу!.. - и сам себя испугался.
Те из братьев, кто уже овладел речью, зашушукались:
- Кто это? Почему он кричит? - шум нарастал, пока гипсовый горнист не затрубил сигнал "внимание".
- Слушайте его! - сказала дама с веслом. - Он Командор!
И я, более не смущаясь, поведал о своём открытии. О том, что разные виды чувствительности стоит в себе развивать. Особенно осязание.
- Только не его! - возразил дискобол-скептик. - С осязанием в бытие статуи приходит и боль. А где боль, там ворота страха.
- Если не делать ворот, - отвечал я, - то на что надеяться?
6
Чёрные тучи над моей бедной головой мало-помалу впустили в сознание луч надежды. Хорошо иметь друга с навыками психотерапевта. Да и просто друга тоже очень неплохо. Ведь никакой терапии, в общем-то, не было. Юра просто меня выслушал и натолкнул на интересные мысли.
Когда я признался, что свои "рассказы детства" видеть уже не могу, он предложил вспомнить вещи самого Тропинина. Как-никак, первоисточник.
И тут выяснилось, что Тропинина я знаю слабо. И всё же...
- В детстве читал "Всадники со станции Снег". И ещё это... "Бегство охотников за головами".
"Значит, нужные книги ты в детстве читал", - тут же припомнилось.
- Хороший задел, - похвалил и Юрка. - Детские впечатления дают честную эмоциональную реакцию. Не испорченную ни подобострастием, ни сравнением с собственными лит-опытами, ни мнениями ныне действующих светил. Всегда важно, чтобы очарование и разочарование шло из глубины детского сердца. Кстати, как у тебя насчёт разочарования?
Ох, как здорово: есть такое!
- Я ждал приключений, - припомнилось. - Всадники приехали слишком поздно. Только явились, а повести конец. А ещё покататься? А новые подвиги неуловимых? Я читал "Охотников за головами" и ждал: может, всадники доскачут и туда? Но увы... И знаешь, Юрка, мне казалось, и Владислав Тропинин сожалел, что это уже другой рассказ...
- Отлично! - воскликнул Юрка в воодушевлении. - У тебя есть шанс поправить мэтра. Теперь я удаляюсь, а ты пиши!
Он ушёл. Я сел за потёртый свой ноут-бук и ночь напролёт пытался. Вышел пшик. Настроение тропининское я, вроде, поймал, прочувствовал. Но выразить его в тексте, вслед за великим тёзкой... Увы, я оказался намного дальше от понимания, как им это было сделано.
7
На третьи сутки насельники концлагеря для статуй были уже на пути к очеловечиванию, но далеко продвинуться не успели по причине инертности материала. Но тут явилось начальство в сопровождении пятёрки автоматчиков на случай, если гипс не ко времени взбунтуется. Все как один - чистокровные люди, да такие мордатые, какими бывают только образцы послушания системе. Статуя себе такую-то харю редко когда наест.
- Эй, гипсовые болваны! - вскричал кудрявый широкомордый властитель. - Протрите поганые уши и слушайте сюда! Согласно последней редакции конституции Центраины все пережитки тоталитарного прошлого объявлены вне закона и подлежат уничтожению. На следующей неделе приедет грейдер, который здесь всё заровняет. Слышало, сволочьё? Но наше гуманное ведомство даёт вам шанс. Тот, кто согласится на сотрудничество, будет эвакуирован и продолжит своё ничтожное существование - разумеется, за пределами нашей любимой Центраины. Мы позволим дурачкам с Полуострова вас выкупить, - начальник хихикнул. - Но не всех. Только тех, кто пойдёт на сотрудничество. До сих пор у нас не было своих шпионов на Полуострове, теперь они будут. Ну а те истуканы, которые для этого сотрудничества слишком глупы, здесь и останутся. За вашу утилизацию отвечает, ха-ха, господин грейдер.
Пока мордоворот распинался, а автоматчики демонстрировали готовность всех искрошить, пара давешних грузчиков сооружала в углу лагеря армейскую палатку - высокую, чтобы начальству не склонять головы. По завершению речи туда стали приглашать наших - для индивидуальных бесед. Кто сам шёл, а кого и несли. По завершении разговора их разделяли на две неравные группы, сосредоточенные в разных локациях лагеря. Видать, часть сотрудничать согласилась, другая нет. Но где какая, иди пойми. Мы, простые статуи, пока настолько безлики...
8
- Опять ерунда, - жаловался Влад. - Настолько вышло безлико...
- Чтобы писать, как Тропинин, - назидательно молвил я, - мало снять внешние признаки его стиля. Надо вжиться в сам его творческий акт. Сонастроиться с миром чувств, а не настроений. Уловить скрытые цели. Понять, зачем он пишет так, а не этак. Одних детских воспоминаний для подобной работы мало. Вот, держи флешку. На ней все его книги, читай.
- Пиратское? - хмуро поинтересовался Влад.
- Стыренное у пиратов!
Лишь под этим соусом ему и "зашло". Чистое ребячество, право слово! Но если ты нищ, как огородное пугало, тебе не до законов о контрафакте. И коль не можешь поддержать культуру деньгами, так хоть вниманием.
Всё, что сейчас передал Владу, я и у себя сохранил. И основательно так вчитался: интересно же! И, по-моему, уловил главные мысли Тропинина, кочующие из одной повести в другую.
Многогранность. Главное свойство модели мира, раскрытой в его мега-цикле "Великий Кристалл". Разность граней, но проницаемость рёбер. Каждая грань - свой особенный мир, посетить который можно силою духа, либо с опорой на технические декорации (в интерьере звездолёта и электропоезда переход намного комфортнее). Что это за миры такие, в которые можно попасть напряжением психических сил? Внутренние миры. А Кристалл, соответственно, представляет многогранность личности. Только осознанная её жизнь ограничена: протекает на единственной грани. А почему бы не выбраться за пределы?
Кстати, Тропинин и сам не любит задерживаться на одной грани. Потому его повести, как правило не длинны. Прихотливо увязаны в целое общими идеями и персонажами, каждый из которых лишь раз сверкнёт в качестве героя. И наверное, каждый герой многого не успеет. Для всякой грани герои нужны свои.
Кто они, герои? Мальчишки. Если взрослые, то родом из детства. Взрослых родом из детства психоанализ считает инфантильными, но здесь не тот случай. Фрейд, извини. Детская сексуальность, эдипов конфликт, столкновения влечений с запретом - всё не о том, ведь из детства героев исходит сила, а не невротические проблемы... Хотя да, их можно толковать и как застрявших в Эдипе, но тропининская специфика уйдёт. Кажется, вот почему: возраст героев Тропинина тяготеют к младшему школьному. Не к дошкольному, когда эдипов конфликт расцветает впервые, не к подростковому, когда возвращается в бурных энергиях пубертата. Важное для Тропинина время носит имя латентной стадии, всё что на ней происходит - в основном не про сексуальность. А про что? Про верность. Идее, себе и другу. Взрослых, которую эту верность в себе сохранили, Тропинин зовёт Командорами. Кем командуют Командоры? Ну, в основном собой. Это тоже немало. Командоры спасают детей, а на самом деле - себя. Себя настоящих.
Что героям мешает? Страхи. Они тоже приходят из школьного детства, где персонифицированы хулиганьём с разными позорными кликухами. Плюс к хулиганью - ложные Командоры. Это дядьки с педагогической жилкой и с талантом к манипуляции. Многолик мирок школьных садистов, а во взрослой жизни нам встречаются те же типы, да лучше прячутся. Но случись где горячая точка - ведь воспрянут во всей красе!
Помогает героям что? Сверхспособности, а ещё артефакты. Мелкие предметы: монетки, пуговицы, шарик, кристаллик. А ещё - Старая Тетрадь. В чём их роль? Ориентируют. Отсылают к прошлым историям. К героическим канонам должного. В артефактах материализована энергия духа. Аналитик фрейдовской школы обнаружил бы в том фетишизм, но меня ругаться не тянет...
Что ж, для начала достаточно. Если Влад хоть это поймёт, у него всё получится.
9
Не срослось. Я даже не начал писать повесть, а за мною уже пришли. Открываю дверь, а они уже втроём под стеночкой топчутся. Корочку предъявляют: Служба безопасности Центраины. И ордера на арест и обыск. А лица такие наглые, уверенные: ошибки не будет. С чего бы?
- Итак, - неприятно сощурился чин безопасности в чёрном, - вы подтверждаете, что являетесь запрещённым в Центраине писателем Владиславом Тропининым, чьё творчество воспевает тоталитарный режим Восточной Федерации?
Ах, вот оно что! Оказалось, от имени известнейшего издательства Западной Федерации со мной говорили подставные лица. Являюсь ли?..
- Нет! - улыбнулся я.
- А это что? - показал он подписанный мной договор о намерениях.
Сам-то текст договора ни к чему пока не обязывал, но юристы составили его ни с кем иным, как с Тропининым. Что же я, дурак, подписал?
Прежде, чем обшарить квартиру, безопасник будто ненароком спросил:
- А где Юрий?
- Какой Юрий?
- С которым вы только что разговаривали. Мы его не встретили почему-то.
Ага, и квартира была на прослушке! Но уж Юрку-то я не выдам:
- Это я сам с собой болтал. У меня бывает.
Пришелец недоверчиво усмехнулся:
- Играете невменяемого? Не поможет! - Он бесцеремонно схватил со стола мой телефон, пролистал контакты, затем вскрыл его корпус и извлёк сим-карту. - Изучим. - А телефон оставил на столе. Его просчёт. Стоило ему отвернуться, как я вернул себе средство связи.
А ведь с Юркой можно связаться и без сим-карты. Даже при разряженном телефоне. Он меня услышит и так. Я пробовал.
Вот и теперь связался, пока чёрный сотрудник уткнулся в мой ноут-бук, один из его подручных шарил в книжном шкафу, а другой на кухне упаковывал в следственный чемодан микроволновку и чайник. Ага, чтобы снять информацию.
- Юрка, - сказал я, - меня здесь обыскивают и вяжут парни из СБЦ. Что скажешь?
Чёрный безопасник посоветовал не паясничать. Он решил, что я просто пытаюсь его отвлечь от интимной своей переписки - и лишь усилил своё к ней внимание.
Но Юрка-терапевт мне ответил. Он ведь был здесь, в трубке.
- Понял, - сказал он. - Хорошо, что я спрятал вещдок - Старую Тетрадь. Полагаю, за ней охота. А электронные документы и так лежали в сети в самом свободном доступе.
- То есть, мне стоит расслабиться и чаша меня минует?
- Нет, не так, - спохватился Юрка. - Не минует. Если на то пошло, лучшей для тебя линией будет сымитировать психоз. Что-нибудь зрелищное. Кататонию сможешь?
- Ой, это что такое? - вроде, знакомое слово, но пока разберёшься...
- Объясню популярно, без лишних тонкостей. Помнишь, ты в школьном театре играл статую Командора? Вот примерно такая пластика.
10
Помню ли я, как играл статую Командора в школьной пьесе по мотивам мольеровского "Каменного гостя"? Ну, к сожалению, помню. И, что характерно, всю историю - с первой репетиции. Мне ведь не сразу досталась роль пакостной статуи. Я готовился ни много ни мало - к роли Дона Жуана, и получалось, по общему мнению, очень славно, то есть разумного основания снять меня с роли как будто не было. Но лишь до той поры, как кудрявый мерзавчик Лёшка Булыгин, любимец учителей и одноклассниц, возжелал эту роль себе. Как он играл? Да посредственно. Представлял всё тот же заносчивый образ себя, каким день ото дня звездел на уроках да переменах. Заикался - ибо был он к тому же заикой. Но учителя высказались хором: героем-любовником может быть только он. Это-де ему органично.
Как их решения воспринял я? С тихой яростью. Собирался в знак протеста вовсе ни в чём не участвовать, но призадумался: это ведь выйдет бегством! А я в ту пору как раз мечтал податься в актёры, другого дела жизни даже не представлял. Вот и смекнул: останусь. Но нанесу свой удар. Так отыграю статую, что героя-любовника даже никто не вспомнит.
Удалось ли? Местами. В эпизодическом образе статуи внимание зала на себя, конечно, перетянул. Но финал мизансцены вышел для меня неожиданным. Дон Жуан командорову руку долго не отпускал, вместо того, чтобы честно упасть замертво. В рукопожатие Лёха вложил всю свою дикую злость и обиду, а клешни его были сильнее моих ладошек. Оставалось стоять и не морщиться. Образ статуи обязывал ко многому.
- Ты терпи, статуя, в Лувр попадёшь! - издевательски прошипел он.
А из-за кулис возмущённая труппа шептала мне, чтобы я отпустил руку и дал герою упасть.
Чем закончилось? Моей фразой, сказанной громко, на зал:
- Отцепись от руки, придурок! - и показательным исключением из школьного театра за неспортивное поведение.
Я собирался вернуться. И долго ещё планировал поступать в театральный. Но что-то с тех самых пор мне мешало. Лицедейство забросил, тонкие движения души пытался выражать письменно. Получалось ли? Больше нет, чем да.
11
Возвращение в старый образ, регрессия к былому конфликту и былому ресурсу - как это по-тропинински! Но, как видно, не всё в истории Влада уместилось на том пронзительном острие нравственного закона, которому подчинены миры в глубинах Кристалла.
Там, где Влад не совпадает с каноном писателя, он попадает под действие других канонов, некогда начертанных законодателями глубинной психотерапии - Фрейдом, Юнгом и Адлером. Не один, так другой или третий убедительно объяснит, отчего же актёр, попытавшийся имитировать кататонический ступор, был захвачен старым симптомом и ушёл от понимания не только чинов службы безопасности, но и от своего собственного.
Ну а что же я? К сожалению, когда Влад превратился в поле действия примитивных автоматизмом, я не в силах был ни ему помочь, ни как-либо проявиться. Я ведь кто? "Человек из февраля", внутренний терапевт расщеплённой личности. За пределами психического мира Влада меня вообще нет. Я не могу зайти с другой стороны, подойти снаружи. Я одна из тех функций психики, которая замирает, едва личность спускается на дочеловеческий уровень реагирования.
И всё же в какой-то момент разум Влада сложится вновь, чтобы юркой ладьёй выплыть из небытия. И ладьёй будет Командор Влад, а за юркостью станет следить его верный штурман - терапевт Юрка.
Это что? Сознания свет? Но тогда почему так темно? А, подвал и мешок на голове, вот от них и темень. Надо выйти, но не идут ноги. Надо снять - но руки не слушаются. Тоже мне, органы сознательного действия.
А! Вот оно! Не слушаются, поскольку прикованы - это всё объясняет! Надо бы скорей расковаться. Но чем это сделаешь, если нет инструментов и руки заняты? Все надежды на силу мысли...
Может, в новой конфигурации Малого Кристалла она стала сильней, чем была?
12
Сила мысли... Я вторично вспомнил о ней, когда стоял последним в очереди на собеседование в палатке кудрявого мордоворота. Эта сила тогда, в подвале, помогла снять наручники. Что же я не пользуюсь ею теперь? Ведь наручники сковывали свободу движений намного сильней по сравнению с автоматчиками; да и прикасались они непосредственно к телу, а не только к страху его потерять...
Но тут я подметил знакомые ходы мысли.
- Юрка, ты?
- А то кто же? - отозвалась статуя юного барабанщика передо мной.
- Как-то молодо выглядишь...
- Да не суть. Называй меня Юрка-младший.
- Очень рад тебя видеть! Не подкинешь ли мне идею...
- Как использовать силу мысли? Заклинаю тебя хорошенько сперва подумать, а тогда уж использовать. А не то пожелаешь, чтобы, к примеру, Солнце вышло из-за туч, а оно из-за этого приблизится к земной атмосфере. Космос порою хрупок.
- Я настолько силён? - вот удивление-то. - Что ж тогда заперт в эту постылую статую?.. Ах да, кажется, по собственной воле...
Однако, стоит повнимательней разобраться в ситуации. Собеседование чёрного начальника со статуями идёт полным ходом, по итогам их сортируют на две группы, а я так и не знаю, какая из них согласилась сотрудничать с властями, а какая проявила непреклонность. Хорошо бы, чтобы твёрдость духа проявило большинство, но вправе ли я рассчитывать на такой сказочный результат? Даже человеческие выборки дадут другую статистику, а тут, как-никак, статуи...
- Хочешь узнать их выбор? - Юрка-младший растянул гипсовое лицо в подобии улыбки. - Он тебя не утешит. Сотрудничать с кудрявым садистом согласились все. Просто часть этих статуй отправят на Полуостров шпионить, а другую, меньшую часть - совершать теракты.
- Да? Откуда ты знаешь?! - воскликнул я.
- Угадай. Психотерапевтам негоже подсказывать выводы, к которым может прийти и сам анализант.
Я подумал и вдруг догадался. Ну да! Если Юрка, который, чего скрывать, это мой же внутренний голос... Если он говорит устами гипсового барабанщика, то значит... Значит, мой внутренний мир занимает больше одной статуи.
- Браво! - порадовался за меня Юрка. Даже стукнул в свой гипсовый барабан. И застыл выжидательно.
Если больше одной, почему не все? Если вдуматься, то откуда могло бы взяться столько однородных фигур? Это грани одной фигуры, все явились из одного Кристалла. Из моего собственного.
Миг - и многое сделано. Это без точной команды статуи слоняются без толку и не знают, чем бы себя занять. А стоит сигналу прийти, действуют быстро. Только один из подвергшихся нападению конвоиров успел снять с предохранителя свою скорострельную пушку. Но и его моментом спустя монументальная девушка-спортсменка так приголубила веслом по макушке, что автоматная очередь целиком ушла в небесное молоко.
Грузчики отступили к забору. Насчёт них распоряжения не было. Ладно, нам не до них. Остался ещё начальник в палатке. Наглый, жирный, кудрявый. Стоило нашим к нему зайти и ткнуть в лицо автоматом, он завизжал, как свинья недорезанная и стал умолять:
- Не стреляйте!
Подмывало сделать наоборот. Но я посмотрел в его кудрявую харю и убедился: он, Алексей Булыгин. Только чуток состарился и разжирел. Ну не странное ли совпадение - этот новый привет из личной истории детства?
Надо быть осторожнее, понял я. Как и с солнышком из-за туч. Кажется, в этом мире моего много. Не один лишь взвод гипсовых статуй.