В кронах священной лиственницы шумел холодный ветер. Трое молодых охотников, стоя на коленях перед Камнем, Дающим Удачу, ждали ответа богов на их просьбы. Голоса богов охоты им слышались сейчас в шуме ветра, и они старались слиться с этим шумом, чтобы понять ответ. Найдут ли они стадо, или кого-то из них найдёт смерть? Станет ли в их стойбище после этой охоты больше мяса, или станет меньше охотников? Очень многое сейчас зависело от ответа, и поэтому они должны понять его правильно. Правильный ответ не всегда приходил сразу, и не всегда его приходилось ждать подолгу. Раз на раз не приходится, и даже боги иногда бывают заняты.
Охотники знали, что боги могут отказать им в удачной охоте, несмотря на богатые дары, положенные сейчас к основанию Камня. Но и тогда не стоило огорчаться, а тем более обижаться на богов: они никогда не делают что-то просто так. Они пришли сюда для того, чтобы люди этого племени не исчезли без следа в реке времени. И сочные куски мяса, завёрнутые в медвежью шкуру, были приемлемой платой за это. Боги могут отказать сегодня, но они всё равно объяснят причину: или опасность для охотников, или слишком мало оленей в этом стаде, или охотники сегодня будут нужнее в своём стойбище. Боги никогда не обманывают, и с тех пор, как племя начало слушать их советы, люди начали понемногу забывать голодные дни, а смерть стала всё чаще обходить их землянки стороной.
Прошло какое-то время, и охотники перестали ощущать себя отдельными людьми. Они слились во что-то единое и друг с другом, и с окружающей их природой. Ветер в кроне лиственницы начал превращаться в Голос: отдельные шумы и посвистывания стали складываться в слова. Это не были человеческие слова, слушающие сейчас люди воспринимали их скорее как некие фразы эмоций, которые будили в их сознании ассоциации, воспоминания, из которых складывались картинки. Каждый из троих сейчас слышал и видел то же, что и его товарищи, но это не вызывало ни в ком из них ни малейшего удивления. Так и должно было быть.
Через некоторое время ветер стих, и в разошедшейся пелене низких облаков показалось солнце: довольно редкое здесь явление. Боги сказали своё слово: охотиться на оленей сегодня нельзя! Стадо вчера сильно потрепали волки, и если люди убьют ещё несколько оленей, то они ещё долго не увидят мяса: олени обидятся и уйдут. Но люди должны сегодня отогнать волчью стаю как можно дальше отсюда, и тогда через три дня здесь будет много оленей - с солнечной стороны Больших Холмов сюда идёт очень, очень большое стадо.
Охотники, одетые почти так, как одеваются боги - в некоторое подобие меховых комбинезонов с капюшонами - поднялись с колен и взяли в руки свои дары. Если надо отгонять волков, значит, надо идти к богам за Кругами, Издающими Гром, и свои дары они сами передадут богам в руки. И это будет сегодня их небольшим праздником. Женщины богов угостят их своей едой: не мясо и не рыба, не ягоды и не грибы, и не корни, но сытно и вкусно так, что тает во рту, а Старший бог вынесет им Гремящие Круги и укажет направление, где надо искать волчью стаю ... И ещё сделает так, что сегодняшняя погоня будет удачной, а волки уйдут из этих мест надолго.
Не произнеся ни единого слова - в священных местах не полагалось разговаривать, эти места существовали лишь для того, чтобы слушать - охотники направились в селение богов. Оно появилось в их краях не так давно, несколько зим назад, и поначалу люди не понимали, что боги им хотят сказать, воспринимая их как ещё одно враждебное и незнакомое племя людей. Но когда мужчины пошли прогонять их со своей земли, чтобы чужаки не охотились на их дичь, с каждым из пошедших по дороге что-то случилось. Маленький Олень сломал палец на левой ноге, Рыжий Мамонт потерял лук, у Толстой Выдры скрутило живот, а Соня умудрился оставить на ольховой ветке глаз ... и тогда они поняли, что чужих лучше не трогать, и повернули обратно. А потом новое племя само пришло к ним в гости с миром и подарками. Их женщинам достались красивые блестящие камни - люди никогда не видели таких ни в своей тундре, ни в лежащих на солнечной стороне лесах. Старейшина племени получил нож из такого блестящего камня, и этот нож был острее, чем край любой раковины. А ещё пришедшие угощали их невиданной до этого людьми едой, той самой, о которой сегодня вспоминали охотники. И у всех из них были такие ножи, и наконечники стрел, и копья... Старейшина правильно рассудил, что с такими соседями лучше дружить, и они смогли как-то договориться. Несколько самых красивых девушек перешли жить в деревню пришельцев, и им там действительно хорошо живётся до сих пор. А люди после этого обмена начали забывать, что такое неудачи и болезни, голод и смерть... пришедшие оказались богами, и это было очень большое везение для всего племени.
Большой Лёд уходил с каждым годом всё дальше в Страну Ночи, всё больше приходило сюда зверей, и каждое лето становилось теплее предыдущего. Боги не зря пришли к людям, и очень хорошо, что люди с ними не поссорились.
Охотники остановились на краю склона. Перед ними, в небольшой округлой низине с протекающей через неё извилистой речкой, лежало поселение богов. Боги не строили землянки, как это делали люди: дома богов представляли собой норы в склоне холма. Эти норы были неглубоки - просто небольшая ямка, в которой мог поместиться лишь один человек. Но боги потому и были богами: по их воле в любую дыру могло войти хоть целое племя! Внезапно в земляных стенах появлялись новые проходы, ведущие вглубь земли, за ними открывались пещеры с горящим огнём, который не давал дыма и освещёнными, как будто солнечным светом, хотя солнца нигде не было. Те, кто бывал у богов в их жилищах, знали: по их подземной деревне можно ходить сколько угодно, но без разрешения хозяев дорогу на поверхность земли не найдёшь.
- Хомяк не пойдёт дальше. Хомяк будет ждать здесь. - Один из троих охотников сел на землю. Он был невысок ростом, но строен, длинные чёрные волосы, перехваченные на лбу кожаным ремешком, волной обтекали его плечи. Он побаивался богов. Однажды попав в их жилище, Хомяк так и не смог преодолеть в себе ужас от ощущения толщи земли над головой и бесконечности подземных проходов. Сейчас он говорил о себе в третьем лице: так было положено говорить, когда не находишься дома, иначе злые духи могут украсть имя, а вместе с ним и жизнь. Также нельзя было говорить о других людях, обращаясь к ним по имени - по той же самой причине. Нужно было говорить так, как будто тот, к кому обращаешься, далеко отсюда.
- Хомяк зря боится богов. Но если он хочет, то может сидеть на холодной кочке, как пугливая куропатка, пока Белый Олень и Чёрный Пёс будут говорить с богами и радоваться. - Сказал Чёрный Пёс.
- Хомяк не пойдёт дальше. Хомяк будет ждать здесь. Хомяк сказал всё. - Он был непреклонен, этот самый молодой из троицы охотник, молодой настолько, что ещё не получил второго имени, но уже достаточно умелый и удачливый, чтобы охотиться со своими старшими братьями.
- Если Хомяк так говорит - значит, он знает. Пусть Хомяк ждёт. Чёрный Пёс зря смеётся над Хомяком. - Вежливо произнёс Белый Олень. Он всегда был вежлив и спокоен, и многие в их племени видели в нём будущего старейшину: когда Солнечный Орёл уйдёт в нижний мир, Белому Оленю должно достаться его место. Он мог помирить ссорящихся и справедливо рассудить спорные вопросы, и он был в хороших отношениях с богами и духами. И ещё Белый Олень был удачливым охотником.
Хомяк остался гордо сидеть на месте, а двое охотников спустились по склону. Подойдя к склону небольшой сопки, в которой жили боги, они остановились.
- Чёрный Пёс и Белый Олень пришли с миром! - Крикнул Белый Олень.
Кусты, скрывающие вход в жилище богов, раздвинулись, и к ним вышла женщина. Когда-то её звали Глупая Куропатка, и она была родом из их племени, но перешла жить и рожать детей в племя богов. Теперь у неё было другое имя, а для своих сородичей она стала зваться Безымянной - так они называли всех умерших.
Одета она была в такой же меховой костюм, как и охотники, только сшит он был не из оленьих шкур, а из шкурок выдры, и на краях рукавов и капюшона у неё была опушка из меха белого песца. Её сверстницы и бывшие подруги, оставшиеся в родном стойбище, за эти несколько лет уже успели состариться и увясть, а её словно не коснулись годы - она стала лишь ещё более красивой за это время.
- Пусть Белый Олень и Чёрный Пёс войдут в дом! Хозяева рады гостям, пришедшим с миром. - Произнесла она ритуальные слова приветствия, наклонив голову и принимая на руки свёрток с мясом. Белый Олень смотрел на неё удивлённо: волосы Безымянной, когда-то бывшие такими же чёрными, как и у всех из их племени, стали теперь цвета летнего солнца, как и у всех богов.
Безымянная подняла голову и Белый Олень посмотрел в её глаза. Нет, они оставались такими же чёрными, как и обычно, и не стали цвета молодой травы, как у этого необычного племени. У Безымянной изменились лишь волосы, но и одно это было непостижимо и удивительно. Она повернулась и, наклонившись, вошла в своё жилище - жилище богов. Охотники прошли за ней.
Они шли по туннелю, в котором было светло и тепло, и Белый Олень не понимал Хомяка: почему тот боится сюда входить? Было сухо и легко дышалось, а свет лился как бы из ниоткуда, и было светло, как днём. Что ж, пусть Хомяк сидит там, где считает нужным.
Пройдя несколько поворотов, они вошли в большой зал, где уже находились боги. Безымянная передала дары на руки какой-то женщине, и её сразу же облепили её дети: трое, два мальчика и девочка. Дети Безымянной были почти в точности детьми богов: такая же белая кожа, зелёные глаза, русые волосы и слегка заострённые уши. Несмотря на то, что их мать происходила из племени людей, они ничем не были на них похожи, и даже ростом они были значительно выше, чем другие дети того же возраста - и детей богов, и человеческих детей.
Глядя на играющих в этом зале детей, у Белого Оленя возникла странная мысль: может быть, боги - совсем не боги, а такие же люди, как и они, просто с кожей не смуглой, а белой и волосами светлыми, а не тёмными? Может быть, они больше знают и умеют...
Его мысли прервал Старший бог:
- Нет, Белый Олень, мы разные народы, хотя у нас и могут быть общие дети. Мы бессмертны, а ваши дни коротки. Мы помним, как наши старейшие проснулись на берегу большого озера - там, где заходит солнце - и это были дни начала этого мира. Тогда в нём ещё не было твоего народа, и не было Большого Льда. Но кое в чём ты прав: мы не боги, мы созданы так же, как и вы, Великим Создателем. Вы - наши младшие братья, ибо Отец у нас один.
Что-то Отец дал нам больше, чем вам, а что-то он дал больше вам. Сейчас вы смотрите на нас снизу вверх, хотя наш рост и меньше вашего, но придёт время, и мы сравняемся. Мы уже становимся ближе друг к другу: посмотри на детей Безымянной! Они дети двух народов, и они не будут похожи ни на мать, ни на отца, это будет совсем другое племя...
Слова Старшего бога были спокойны и неторопливы, как и само течение времени. Он не выглядел старым, скорее был средних лет, но в племени богов стариков никто и никогда не видел. А Старший был действительно старшим среди них, и за его плечами были уже десятки тысяч лет, и он действительно помнил начало этого мира. Белый Олень слушал его и не мог понять: неужели они действительно не боги? Но ведь они и не люди, люди не могут жить вечно и уметь столько непостижимого...
- Сегодня вы пойдёте прогонять волков - далеко, далеко отсюда вы их прогоните, прогоните так, что они долго не придут сюда! И у вас, и у нас тогда будет вдоволь еды. Но когда вы будете возвращаться назад - ты, Белый Олень, найдёшь потерявшегося волчонка, а ты, Чёрный Пёс - оленёнка, который отбился от стада и застрял в промоине. Не убивайте их, а возьмите с собой. И придёт время, и вы увидите и поймёте, как это изменит вашу жизнь и жизнь ваших детей.
Хомяк тоже кое-что найдёт... - Старший Бог грустно покачал головой. - И то, что он найдёт, тоже изменит жизнь: и вашу, и нашу... Но я не хочу что-то менять, всё равно это бесполезно. Я могу остановить Хомяка, но я не в силах остановить время. И нас не так много, чтобы мы смогли заботиться о каждом стойбище людей...
Старший Бог повернулся и вышел из зала, и Белый Олень ещё долго слышал переливчатый звон, который издавали подвески из блестящего камня на груди и спине Старшего Бога. Его слова охотники поняли лишь наполовину: о том, что в ближайшие дни произойдёт нечто, что изменит привычный для них уклад жизни... И было ещё что-то, сказанное между слов: что-то тревожное, что-то совсем непонятное, и потому заставившее молодых людей внутренне напрячься. Но это была не та, привычная им опасность, а что-то далёкое, что-то, что их не коснётся... И поэтому они спокойно продолжали выполнять роль гостей в этом странном селении под землёй, где никогда не наступала тьма и живущие здесь не ведали несчастья и голода...
В стойбище людей в это время тоже были гости, точнее, гость. Один из Старших Богов приходил сюда ежедневно, чтобы заниматься с детьми. Выбранные им пятеро мальчиков возрастом от трёх до десяти лет сидели на полу в специально отведённой для этого землянке и, закрыв глаза, выполняли очередное задание. Оно было таким же, как вчера, позавчера... таким же, как и самое первое, проведённое полгода назад. Каждый из детей должен был придумать, что произойдёт завтра в их селении с каждым из людей, и с ним самим тоже. А потом они обменивались своими рассказами, и если что-то совпадало, то от Учителя им доставалось что-то вкусное, принесённое им из подземного стойбища богов. А если на следующий день происходило предсказанное кем-то, то этого ученика старший Бог приглашал в гости в своё подземное стойбище. Остальные мальчишки всегда завидовали таким счастливчикам: им удавалось увидеть столько интересного, что невероятных рассказов для друзей хватало на неделю...
Часть первая.
Подземная астрономия.
Глава первая.
Васёк, позёвывая, вышел из раздевалки, переодетый, наконец-то, в рабочее. В тамбуре-накопителе, он же "зал ожидания", уже толпились шахтёры. Кто-то кому-то что-то травил, некоторые лихорадочно курили. К Ваську подошёл Сергей Палыч, маркшейдер смены.
- Ты у нас новенький? Как тебя...
- Иванов. Василий.
- Васька, значит. Васька, так Васька... Куришь?
- Курю.
- В забое чтоб - ни-ни! Если там увижу с сигаретой или зажигалкой - сам убью, понял? И любой убьёт, так что не серчай, если что. - Палыч почувствовал, что зря, в общем-то, так сразу сурово наехал на парнишку и решил объяснить поподробней: - Метан, понимаешь. Если рванёт - всем крышка. Так что...
- Да я, в общем-то, в курсе...
- Да все в курсе, только вот нет-нет дурак да попадётся. Ты, значит, электриком будешь? Молод ещё в шахту-то...
- Так я после армии...
- Служил-то где?
- Связь.
Раздался грохот, лязг и раскрылись двери прибывшей клети. Шахтеры, закончившие смену, человек двадцать, повалили через накопитель, здороваясь со сменяющей их бригадой. Палыч окинул взглядом своих, привычно пересчитал по головам - бригада вся! - и махнул рукой: грузитесь, мол. Народ начал заходить в клеть, когда в тамбуре появилось что-то несуразное: сухопарый мужичок лет сорока пяти, с портфелем под мышкой и каким-то листком в руке. И с ходу вломился в клеть.
- Э, погоди, погоди! Болезный, ты куда это? Выдь отсель! - Палыч даже не мог подобрать слов от удивления, потом взревел, как сирена:
- Ивановна! Ты, какого лешего, пущаешь кого не попадя?! Спишь что ли, мать твою?!
- Палыч, он с разрешением! - Отозвалась пожилая вахтерша из своей плексигласовой будки с вертушкой. - Яму можна!
Мужик, стоящий на спуске-подъёме, начал возмущаться:
- Вашу мать, вас майнать-не-майнать? Мне еще пять бригад кантовать! Внизу люди ждут! А они тут дебаты разводят!
Ваську показалось, что назревает скандал, так вдруг накалилась обстановка, да и Палыч покраснел как рак и надулся, быком глядя на недоразумение в виде интеллигента... Но лишь шумно выдохнул, махнул рукой и сказал:
- Хрен с вами! Дурдом! Поехали!
Клеть с лязгом захлопнулась: сначала внутренние створки, затем внешние, и с гулом понеслась вниз. У Васька перехватило дыхание: ему вдруг показалось, что оборвался трос...
- Не дрейфь, стажёр, всё в порядке! - Похлопал его по плечу Палыч. - Первый раз оно всегда так... это тебе не лифт! - и повернулся к сухопарому "недоразумению":
- Что там у вас? В последний момент... так нельзя, знаете? Я за вас по ТБ не расписался - случись что, кто будет отвечать?
- Вот, вот разрешение... - Тот неловко совал Палычу свой листок. Палыч включил свой фонарь на каске и просмотрел документ.
- Да это ж филькина грамота! Где виза начальника смены? Где допуск, я вас спрашиваю!
- Там... Там всё подписано..
- Да ни хрена там не подписано! Кураев к забою никакого отношения не имеет! Он вас только в туалет имеет право пропустить, и то исключительно в своей собственной квартире!
- Я... Я не знаю... Мне сказали, что... в конце концов, женщина на проходной...
- Да эта старая курица тебя и по бумажке из сортира пропустит, только печать на неё поставь! Да кто ты такой на мою голову! - Палыч сейчас был не в гневе, а скорее в горе: так его расстроила вся эта история.
- Я... Я астроном...
Летящая вниз клеть взорвалась от хохота. Хохотали все, даже Палыч, не смеялся только астроном, не понимая причину столь бурного веселья.
Через пару минут, когда все отсмеялись, Палыч вынес свой вердикт:
- Вот что, товарищ астроном... вы перепутали что-то, наверное. Это шахта, понимаете? И никаких звёзд, кроме вас, в ней на этот момент нет. Так что когда спустимся, вы из клети не выхОдите, а поднимаетесь в ней с отработавшей бригадой наверх, и идёте после этого домой, или куда там вам надо? Я доступно объяснил?
- Нет, вы не понимаете...
- Я прекрасно понимаю, что вам в шахте делать нечего. И расписываться за вас я нигде не собираюсь. Если какой идиот решит вас взять с собой на свою голову, это его личное горе. Вот так вот.
- У меня там наблюдения...
- Какие наблюдения? Это вас, похоже, наблюдать надо, в стационаре! И не спорьте, это бесполезно! Здесь я отвечаю и решаю, это забой! А не пансион благородных девиц!
- Но мне необходимо, понимаете... Вспышка сверхновой... Нейтрино... Гамма-поток, поглощение породой... Остаточное излучение, трансформация квантов... Новая картина Большого Взрыва...
- Я сейчас сам взорвусь с вами! Курите? - вдруг спросил Палыч более мягким тоном.
- Нет, извините... У меня аппаратура дыма не переносит...
- Ну, слава Богу, хоть тут всё в порядке - Палыч понемногу приходил в себя. - Что же вас так приспичило? Какой ещё большой взрыв? Нам тут взрывов не надо!
- Это не тут, это вообще миллиарды лет назад было. А я должен пронаблюдать остаточные нейтрино после взрыва сверхновой, а она вот - вот... В общем, в течении ближайших двух-трёх часов, а потом вообще неизвестно, когда будет ещё...
Рассказчиком астроном был неважным, но Палыч всё-таки понял, что если он сейчас отправит этого чудака наверх, то будет тот несчастен по гроб жизни. Всё-таки у этого сухаря один-единственный шанс разобраться со своей теорией или что там у него.
- Тёмное это дело, твоя наука. Правда, Васёк? - Палыч повернулся к Ваську. - Вот, блин, сразу двое в первый спуск идут. А, мужики?
Клеть остановилась. Всё, приехали.
Глава вторая.
У клети уже стояла бригада, закончившая смену. Рабочие выходили в забой, пожимая руки стоящим, прямо как на хоккейном чемпионате. Освободившаяся клеть мгновенно заполнилась людьми и унеслась вверх.
Палыч немного в стороне говорил о чём-то с высоким и худым как жердь человеком. Потом матюгнулся и махнул рукой.
- Ну что такое сегодня за день такой, прямо не знаю! - подошёл он к бригаде. - Комбайн полетел. Заработаем сегодня... Как же!
- Ну, так пошли чинить - подал голос кто-то из шахтёров. В такой скученности и не разберёшь, кто, но Василию показалось, что это был Саня - высокий крепыш лет тридцати, по первому впечатлению неплохой мужик, от него прямо-таки исходила аура спокойствия и надёжности.
- Пошли так пошли - сказал Палыч. - Только вот распоряжусь сейчас...
Он повернулся к Ваську:
- Оставайся здесь... Не совсем здесь, а вот там - он показал рукой на вход в ближайший штрек. - Там у нас комната отдыха, маркшейдерская, будешь присматривать за профессором. Чтобы он оттуда - ни шагу. Тебе с нами сегодня всё равно делать нечего, нам в механике ковыряться, один крутит - трое байки травят.
- А электрика? Я же электрик...
- Какой ты электрик... Желтопузик ты ещё. Есть тут штатный электрик, ты пока стажёр, твоё дело опыт перенимать. Времена настали... берут кого ни попадя, кувыркайся тут потом с вами. Сегодня за профессором следи, а то забредёт куда не то, астроном... Как вас зовут-то хоть? - обратился Палыч к астроному.
- Лебедев, Андрей Иванович. Только, знаете ли, я не профессор, я всего лишь доцент...
- Иваныч, мне глубоко до... гм... до звезды, так скажем: профессор вы там, доцент или академик. По мне - хоть Господь Бог, хоть Ломоносов какой. Моё дело, раз уж я вас сюда допустил, чтобы вы отсюда в целости-сохранности и вышли. В общем, вот - приставляю к вам охрану в лице Василия, и чтобы от него ни на шаг. Тем более, что он и сам тут в первый раз. Идите в маркшейдерскую, там и сидите. Чайник там есть, туалет тоже. Доступно?
- Да, да, доступно. Вы уж извините, что я вот так вот, не по правилам...
- А! - Палыч опять махнул рукой. - Не до вас мне сейчас. Всё, до свидания. Придём в перерыве чай пить, - вы нам что-нибудь про звёзды расскажите. А то политинформации-лекции всякие у нас уже лет пятнадцать не проводил никто. Согласны?
- Вполне! - жизнерадостно ответил профессор.
С каждой минутой Ваську всё больше нравился Палыч: и его ответственность за всё происходящее (хотя, если подумать - какая там ответственность, скорее наоборот, но Васек искренне считал это именно ответственностью), и его мгновенные перепады настроения - от гнева с криком до смеха и похлопывания по плечу того, на кого только что кричал. И его лёгкость в общении: с незнакомым профессором - запросто на ты, и даже вроде бы уважительное "Вы" у Палыча звучало всё-таки как "вы", хотя при этом в его интонациях не было ничего грубого или панибратского, лишь простота рабочего человека.
А бригада Палыча слушалась, это Васек чувствовал. Чем-то Палыч ему напоминал его бывшего комроты, тот хоть был и моложе, а вот стиль общения применял тот же. И в роте у них всегда был порядок.
Бригада ушла куда-то вглубь тоннеля, ярко освещённого множеством ламп, и Васек остался с профессором и клетевым. Клетевой сидел за своим столиком, на котором находились журнал подъёмов-спусков и телефон: какой-то старинный, с чёрной эбонитовой трубкой.
Клетевой посмотрел на них скучающим взглядом.
- Что, первый раз в шахте? - спросил он Васька.
- Ага.
- Палыч вас в бригадирскую направил. Это в тот штрек, там синюю дверь увидишь. Сейчас там никого, потом придут чай пить... располагайтесь пока.
- Спасибо большое! - Профессор слегка поклонился клетевому.
- Да не на чем ... - клетевой зевнул.
Синюю дверь Васек нашел почти сразу же за поворотом. За ней оказалась нормальная комната-бытовка: со столом, стоящими вдоль него скамейками, шкафами вдоль стен, продавленным диваном в углу и кучами каких-то инструментов, касок, рукавиц во всех подходящих закутках. На тумбочке стоял электрочайник и банка для заварки, рядом двухведёрный бак с водой. Тут же на стене висел телефон - родной брат доисторического чудовища со стола клетевого.
Андрей Иванович открыл на столе свой портфель и доставал из него какие-то пластиковые коробки. Васька подошёл к столу.
- Вот, молодой человек, это моё оборудование. У американцев такое полшахты займёт, а у меня - полпортфеля занимает! - Лебедев произвёл короткое хихиканье. - Сам разрабатывал...
Он почему-то не понравился Ваську, этот неуклюжий сухарь, да что поделаешь! Ближайшие пару часов им всё равно придётся находиться в одном помещении: раз Палыч сказал, значит так надо.
Лебедев разворачивался. Его научные прибамбасы теперь занимали полстола, и он, нависнув над ними, нажимал кнопочки, подсоединял проводки, что-то бормотал: казалось, что это какой-то чернокнижник за сеансом наведения порчи, а не доцент из городской обсерватории. Васька передёрнуло.
- Ага! Ага! Ага! - трижды возопил профессор, когда всё, видимо, включилось как надо. - Заработало! Вот, посмотрите, молодой человек.... Как вас зовут?
- Василий.
- Меня - Андрей Иванович, очень приятно - вот, посмотрите, Василий, эти полтора килограмма оборудования у меня делают то же, что у американцев - полторы тысячи тонн! Мне удалось обойтись без воды и гасителей нейтронов, без высокого вольтажа, даже программа обработки результатов у меня не мощнее, чем для игры в тетрис! А всё равно работает, и даже лучше, чем у них! Представляете?
- Честно говоря, не очень - Васек сказал это, не подумав, и тут же пожалел об этом: профессор-доцент словно взорвался набитой в него информацией. Видимо, он давно уже искал аудиторию для чтения лекции о своей гениальности, да вот как-то ему всё не везло. Васек ничего не мог понять, так Лебедева понесло: нейтроны, логические цепи, проникающие излучения, квазикристаллические плёнки, атомарные подложки... При этом лектор почти со скоростью электрички носился вокруг стола, производя массу шума и жестов. Ваську вспомнились недавние слова Палыча: "Это вас, похоже, наблюдать надо - в стационаре!". Точно сказал Палыч!
Внезапно учёный чудак замер, глядя на панель своего электронного чуда-юда.
Васек тоже посмотрел туда, куда сейчас впился взглядом Андрей Иванович. Экранчик вроде жидкокристаллического монитора, на нём какие-то диаграммы, графики... Это Ваську ровным счётом ничего не говорило.
- Надо же! Надо же! С точностью до тридцати минут! - профессор потрясал теперь своими наручными часами. - Я действительно смог это сделать! Она взорвалась!
- Вы что-то взорвали? - с трепетом спросил Васек.
- Нет, нет, это не я взорвал, это она сама взорвалась, что вы, Василий, Бог с вами! Это было давно, ещё в восемнадцатом веке!
Васек вообще перестал что-либо понимать: профессор, кажется, бредил. На всякий случай молодой электрик сел на диван, подальше от чокнутого астронома и незаметно подтянул ногой поближе к себе молоток, лежавший на полу.
Лебедев оторвался от созерцания своих графиков и опять пустился в лекцию:
- Эта Мира, сверхновая, ещё недавно она была красным гигантом, она расположена от нас в семидесяти парсеках, а свет от неё до Земли идёт двести двадцать восемь лет! До этого дня на неё никто не обращал внимания на ночном небосводе, кроме нас, астрономов, естественно - но теперь эта звезда будет спорить с Солнцем! Если мои расчёты правильны, видимый диаметр Миры для земного наблюдателя будет большим, чем диаметр Солнца, в течении трёх дней! Такого, молодой человек, земляне ещё не наблюдали - по крайней мере, в нашу историческую эпоху!
Васек решил немного изменить своё мнение о профессоре: он, конечно, того, но, кажется, не опасен. Ну, зациклился человек на своих звёздах, тут что-то произошло в космосе, и слегка съехала у него крыша. По крайней мере, взрывать он ничего не собирается, и слава Богу. А то, что он всё о звёздах - так ведь у каждого свои тараканы в голове, а у этого - звёздные...
- Знаете, молодой человек, у меня была теория - всего лишь теория! - позволяющая предсказать точный момент взрыва. Меня все поднимали на смех, утверждали, что это слишком простой и примитивный способ: отталкиваться от периода пульсации и спектральных мутаций... Но я оказался прав! Десять лет, десять лет я носился со своей никому не нужной теорией! И вот сегодня она уже не теория! А те данные, которые сейчас обрабатывает аппаратура на этом столе - подумать только, они могут изменить всю привычную нам картину мира, благодаря им мы можем пронзить время, проникнуть в тайны Вселенной, овладеть гравитацией и вакуумом... Это такое могущество для человечества, вы не представляете себе, какое! Через десять - да что там через десять - через пять лет! - мы сможем в корне изменить не только наши представления о законах физики, а полностью... Впрочем, я увлёкся. Вот вы, Василий, вы любите летать?
- В смысле?
- Ну, там самолёты, вертолёты...
- Да не очень-то. Ещё грохнется...
- Вот! Вот! А если мы овладеем гравитацией,- вы сможете летать без всяких технических приспособлений! Как птица! И даже без крыльев! Как вам такая перспектива?
- Не знаю, Андрей Иванович, как-то не задумывался. Может быть, чаю поставить?
- Что? Чаю? А что, хорошее дело, давайте. А я пока понаблюдаю...
Глава третья.
Васек заливал заварку кипятком, когда в комнату вошёл Палыч, вытирая на ходу руки ветошью.
- Ну, товарищи астрономы! Как там наши космические корабли - бороздят просторы Большого театра?
Васек улыбнулся, а Андрей Иванович сидел за столом молча, не находя ответа на этот шутейный вопрос и хлопая глазами. Палыч улыбнулся:
- Стажёр Василий, доложите обстановку на вверенном вам объекте!
- Чай заварен, взрыв сверхновой Миры произведен согласно графику! Поступающая информация проходит соответствующую обработку. Происшествий за истёкшее время не произошло, товарищ маркшейдер!
- Молодец, Василий! - Палыч аж засиял.- Во как надо! В рост пойдёшь! Учитесь, товарищ доцент!
Похоже, астроном обиделся: он ничего не ответил, но насупился и начал что-то сосредоточенно щелкать на своих приборах. Палыч подошёл к телефону и снял трубку.
- Ты, Вась, это, чайку побольше завари и вскипяти ещё кипяточку. Сейчас все чай пить придут. Встали мы сегодня, блин...
Палыч приложил трубку к уху и подергал рычажок. Потом подёргал его ещё раз. Постоял немного, слушая что-то в телефоне, и повесил трубку.
- Что-то никого на связи нет. Куда делись, черти... Подшипник тринадцатый полетел, понимаешь, а в ремнаборе его нет почему-то. А без подшипника комбайн не пойдёть...
Палыч повторил операцию с телефоном, и опять никто не ответил.
- Да что за безобразие! Что они там, оборзели, что ли! Дежурного на месте нет! - Палыч закипал. - Так, Василий! Даю тебе задание, раз ты у нас связист. Дозвонись до дежурного диспетчера - потребуешь вниз срочно тринадцатый подшипник, тут работа стоит. И ещё пускай пару манжет для двадцатого штока отправят, не нравятся они мне что-то. Доступно? Повтори.
- Дозвониться до дежурного диспетчера и потребовать тринадцатый подшипник - одна штука, манжета для двадцатого штока - две штуки. Периодичность вызовов предлагаю один в две минуты.
- О как! - опять улыбнулся Палыч. - Учитесь, товарищ доцент!
Лебедев опять ничего не ответил, только посмотрел на Палыча исподлобья обиженным ребёнком. Зря он так - подумал Васек - никто же его не хочет обижать, чудака, наоборот, посмеялись бы вместе. Или с юмором у профессора слабо?
- Ладно, побёг я. Василий, чай не забудь! Через полчаса придём! - Палыч исчез за дверью. Васек посмотрел на астронома. Тот сидел молча, глядя в сторону. Понятно, обиделся. Хотя чего тут обижаться? Палыч с ним, как со своим, а этот тип лишь нос воротит. Только всё равно, нехорошо как-то получилось.
- Андрей Иванович, Вам чай с сахаром?
- А? Да-да, две ложки на стакан, пожалуйста.
Васек налил чай в два стакана с подстаканниками, добавил сахар. Перенёс чай на стол и снял снова трубку телефона. Набирать в этой модели ничего не надо: на посту дежурного должен срабатывать звуковой или световой сигнал и высвечиваться номер аппарата или его местонахождение на какой-нибудь схеме. В трубке послышалось шипение, потом загудело. Подождав полминуты, Васек повесил трубку на место.
- Нет связи? - Андрей Иванович барабанил пальцами по столу.
- Нет.
- Ну, это неудивительно.
"Да уж, неудивительно - если таких, как ты, чудиков сюда спокойно пропускают" - со злостью на неведомого ему оператора-раздолбая подумал Васек.
- Сейчас вполне вероятны проблемы со связью на всей планете - пустился в очередную лекцию профессор. - Понимаете ли, молодой человек, магнитное поле Земли сейчас испытывает колоссальные перегрузки...
- Андрей Иванович, мне эта тема знакома: в армии я связистом был. Только вот на работе такой, как у нас телефонной линии всё это не должно отражаться. - Васек сам поразился, как складно он выдал эту фразу. Ему стало даже немного не по себе: уж не заразился ли он от профессора? - Она простая очень, и будет работать хоть после ядерной войны. Так что вряд ли это из-за этой Миры.
- Ну, тогда не знаю, не знаю, Василий, не знаю... Хотя из-за таких вот явлений, как сверхновые, на Земле уже гибли динозавры - представляете, динозавры! - а вы говорите, надёжный телефон...
- А сейчас ничего такого не будет? - спросил Васёк. Ему стало слегка не по себе после упоминания о судьбе динозавров после какой-то там пусть и сверхновой, но взорвавшейся звезды.
- Да нет, не должно бы. Человечество за свою историю переживало такие явления неоднократно и, как видите, уцелело. Да и Мира не такая уж большая звезда: она всего в четыреста двадцать раз больше нашего светила, и семьдесят парсек - это всё-таки достаточно далеко от нас.
Впрочем, по моим данным - вот с этого стола, между прочим - сейчас действительно творится что-то такое... но это ещё ничего не значит, я не могу пока провести необходимую корреляцию, здесь у меня считываются данные по другим излучениям, не по тем, которые губили динозавров.
Но даже если что-то и произойдёт - профессор отхлебнул чай - что-то такое, то человечество всё равно выживет. Хотя и не на всей Земле, конечно: это будет район, включающий в себя южную Австралию, часть Южной Америки и Антарктиду.
- А почему?
- Видите ли, Василий, положение Земли относительно Миры сейчас таково, что она видна только из северного полушария, и лишь частично из южного. Это увязано с наклоном земной оси и вращением Земли. Самый же пик излучения, который мы можем наблюдать сейчас - он длится, как правило, для таких явлений, не более трёх суток, а потом резко падает. Вот и получается, что часть Земного шара будет вообще не задета этим явлением. Это, конечно, очень плохо.
- Почему плохо? Вы что, хотите... конца света, что ли?
- Нет, нет, Василий, я имел в виду лишь невозможность наблюдения из сиднейской и патагонской обсерваторий. А конец света - Бог с вами, не будет никакого конца. Так, сильные магнитные бури несколько дней, как при вспышках на Солнце...
...Василий опять подошёл к телефону. И - снова тишина, как будто наверху все вымерли. Профессор же любовался тем, что выдавало его изобретение, и ахал по поводу своей гениальности.
Закипел чайник, и в этот момент в бытовку ввалилась бригада.
- Василий, чай готов?
- Так точно!
- Связь наладил?
- Ммм... Нет связи, Палыч.
- Как нет? Ты же связист! - Палыч сам взял трубку. - Точно нет. Хрень какая-то там у них. Не припомню такого ни разу. Вот что, Васек: сгоняй до клети, попробуй звякнуть оттуда. Задание то же. Помнишь?
- Один тринадцатый и два двадцатых.
- Во! Молодец, боец! Давай, дуй - одна нога здесь, другая там. А мы пока чаю попьём. Андрей Иванович, позвольте нам стол...
- Да, да, пожалуйста, секунду...
Профессор начал убирать свою аппаратуру, а Васек отправился к клети.
Клетевой спал, уронив голову на руки, лежащие на столе. Васёк потряс его за плечо, но он не просыпался. Тогда Васек снял с аппарата на столе трубку и приложил её к уху. То же самое, что и в бригадирской: ничего, кроме фонового гудения. Васек положил трубку и опять потряс клетевого. Тот, не подавая никаких признаков жизни, сполз на сторону и упал мешком на пол.
Васек испуганно отскочил, потом подошёл обратно и склонился над лежащим. Тот не дышал. Взяв его руку, Васек попробовал нащупать пульс, и насколько вообще он понимал что-то в пульсах, пульса не было никакого. И рука была холодная и неживая...
- Мира - значит "удивительная". Она - переменная звезда, к цефеидам, впрочем, не относящаяся: изменения в её блеске не так регулярны. Но вот диапазон! От второй до девятой величины - представляете! Для красного гиганта это действительно удивительно. Понимаете, омикрон Кита...
В этот момент открылась дверь, и ввалился Васек. Андрей Иванович прервал свою лекцию, и все головы повернулись к вошедшему.
- Ну, что, Василий, есть связь?
- Палыч, там... - Васёк сглотнул - там клетевой помер. А связи нет.
И тут погас свет.
Глава четвёртая.
- Вот чёрт, что творится! Васёк, твои шутки? - сердито рявкнул Палыч и включил фонарь. - Знаю я вас, электриков!
- Не, Палыч, ты что!
- Вроде не врёшь... - протянул маркшейдер, посветив в побелевшее лицо Васька.- Надо же - приходит, клетевой у него, понимаешь помер, связи нет да ещё и свет вырубают... Так и заикой станешь в один секунд. Может, не помер - пьяный он, поди. Любит поддать втихаря, я его знаю. Ладно, пойду, сам гляну, что там...
Палыч исчез за синей дверью, кто-то сразу же включил ещё фонарь и поставил на стол. Васек удивился поначалу, что на пятнадцать присутствующих включили лишь одну лампочку, но сообразил, что здесь привыкли к экономии света в таких случаях: мало ли, сколько сидеть придётся, а аккумуляторы, хоть они и литиевые, не вечны.
- Так что вы, Андрей Иванович, там про китовые макароны говорили? - подал кто-то ехидно из полутьмы голос.
- Да помолчи ты, китобой хренов! Иваныч, не обращай на него внимания - он у нас вечно язвит, язву себе на инвалидность копит. - Бригада рассмеялась. - Ты это, продолжай, оно может быть и учёно немного, но мы поймём, в школе учились, а про звёзды нам тут ещё никто не рассказывал.
Неведомый язвительный тип понял, что общественное мнение после этой эскапады не на его стороне, и решил оторваться на Василии:
- Эй, малёк! Ты не стой там столбом - ты же электрик! Вот и дуй, чини проводку!
- Саныч, уймись ты наконец! Тебе что, жинка вчера недодала? Чего к людям цепляешься?
- Вась, не слушай ты его. Электрика - моя забота, мне тут и командовать. А он ещё на флоте салаг посылал якоря затачивать - уууу, садюга!
Все опять рассмеялись.
- Чего ржёте? - с порога рявкнул Палыч, появляясь из темноты. - Клетевой и вправду помер.
- Господи... - кто-то перекрестился.
- И связи нет, едрёнтать... Чего делать-то будем?
- Палыч, не нравится мне это всё - всякое ведь бывало, да хоть понятно было, что. А так, чтоб всё разом накрывалось без всякого обвала - не припомню ни разу такую заразу.
- И я не припомню, Михалыч - а по шахтам-то я не менее твоего полазил.
- Да ладно, включат всё скоро, будет вам! Оно ведь так не бывает, чтоб без ничего чего бывало... должна же быть причина!
- Дай Бог, Петро, дай Бог! Только вот ещё закавыка - вентиляция тоже не работает. - Палыч протиснулся между сидящими и сел за стол. - Вот такие пироги с котятами...
- Так, мужики, воздух с перепугу не портить! Слыхали - воздуху не дают!
- Блин, и генератор не завести теперь! Задохнёмся, если заведём.
- Ёлы-палы, конец света, блин!
- С Иванычем-то, что делать будем?
- А что ты с ним теперь сделаешь? Я его уложил там ровненько, ватником прикрыл. Ему теперь больше ничего не надо. Свет-связь дадут - наверх поднимем.
- Жаль мужика, тихий был - слова не услышишь...
- Жаль не жаль - а поддавал он сильно. Вот сердце и не выдержало.
- Да, шахта - это вам не шутки. Под землёй шутки плохи со здоровьем.
- Да хуже, чем у начальства наверху, шуток не придумаешь.
- Точно, Петро, ведь это нам свет за долги вырубили.
- Ну, тогда это надолго.
- А им-то наверху всё до лампочки - сидим мы тут, не сидим, живые, не живые...
- А то! Зарплату сколько уже держат? А и платят-то с гулькин хрен!
- А внизу? Случись чего - хрен что найдёшь. Вот, подшипник этот грёбаный тринадцатый - и того нет! А ведь был же позавчера в ремкомлекте! Кто уволок?
- Кто, кто! Директор! По ночам лазит по штрекам и подшипники п...т! Он ежели и тянет - так вагонами, составами, а ты - подшипник!
Вынужденный перерыв перерастал потихоньку в стихийный митинг, и тут слово взял Палыч:
- Так, мужики, спокойно. Под землёй мы все смелые, а вот в кабинете директора языки себе в ж... засовываем. Расклад тут такой: кто хочет работать - работай, кто не хочет - держать никто не будет. Что думаете, Ермолаев вам в ножки бухнется, чтоб не уходили? Хрен дождётесь - он только рад будет. Шахту всё равно закроют не сегодня-завтра - знаете вы о том?
- Палыч, не гони порожняк - кто её закроет? Уголёк-то всем нужон - по всему Приморью кризис!
- А ты не переживай, закроют и опять откроют. Это ход такой хитрый - банкротство называется. Чтоб долгов не платить. И если уволишься раньше, то молодец будешь перед Ермолаевым. Он на тебе неплохо сэкономит.
- Сергей Павлович! - неожиданно для себя подал голос Васек. - А я-то как... если закрывается?
- Да никак. Зря ты вообще на эту шахту пошёл, парень, если честно. Да и на любую другую бы пошёл, то же самое бы увидел. Сейчас почти везде так. Время такое.
- Прав ты, Палыч - да куда бы он ещё пошел бы, кроме шахты? В наркоманы, что ли?
- Да хоть учиться - вон, на астронома, к примеру. И то правда, Василь, бросай ты её, окаянную, пока она тебя не бросила - а осень ещё впереди, поступай в универ и учись на астронома! Андрей Иваныч, протекцию составите?
- Кхе-хе-хе... Протекцию... А зачем она? Вот вы думаете - профессор там, академик, не чумазый ходит... и так далее. - Лебедев встал, так говорить ему было привычнее. - Только вот, товарищи шахтёры, не знаете вы того, что у нас творится в науке - а тем более в науке большой! Мне стыдно это говорить - поверьте, действительно стыдно, и тем более, что у нас не принято выносить сор из избы... но я скажу. Потому, что я обязан сказать - я понял это только что, благодаря вам - обязан, чтобы не вводить в заблуждение таких вот светлых молодых людей, будто наука - это нечто возвышенное. Наука у нас, господа рабочие - это хрень почище вашей!
Кто-то тихо произнёс с восхищением в виде комментария: "Во даёт!".
- Да, да, не удивляйтесь! И если молодой человек пойдёт учиться в университет на астронома, то я не знаю, сможет ли он выжить в этом мире вообще. Наверху у нас такие же разборки - Господи, какое слово-то нечеловеческое - разборки не хуже бандитских. Все, кто может, дерутся за получение фондов и грантов - и не наших, а заграничных. Соросы-шморосы... ширли-мырли. Наша наука сейчас - предмет гораздо более чёрный и грязный, нежели уголь!
А там в науке, где нет грязи - там нет и денег! Вот вы говорите, что вам платят копейки. А что, как вы думаете, платят нам? Вы знаете, например, что я очень склонен к полноте? А знаете, почему я в такой "прекрасной" форме, хотя ничем себя в питании не ограничиваю, а двигаюсь только между телескопом и столом? Наверное, вы подумали - Гербалайфами профессор питается? Нет, друзья мои! Моя пища - чай и овсянка два раза в день. Большего я позволить себе на двести рублей в месяц не могу. И я благодарю Бога, что моя жена развелась со мной десять лет назад - ей и моему ребёнку живётся лучше без такого сумасшедшего отца, который делает изобретения на миллиард долларов, а питается на двести рублей в месяц.
Андрей Иванович отхлебнул остывшего чая и перевёл дух. В темноте кто-то пододвинул ему свой стакан.
- Впрочем, учиться смысл есть всегда, товарищи. Хоть на шахтёра, хоть на астронома. В конце концов, многие уезжают за рубеж - не подумайте, я не хочу их оправдывать и не в праве осуждать - но хоть там у людей, дошедших здесь до крайней черты отчаяния, появляется шанс честно заработать себе на жизнь. А за рубежом, я должен вам сказать, ценятся и наши астрономы, и наши шахтёры, и очень часто даже выше местных!
Лебедев как-то вдруг сник, словно из него выпустили воздух, и тихо произнёс:
- Вот и всё, что я хотел вам сказать по затронутой теме.
И сел на место.
В комнате повисла тишина. Все оказались под сильным впечатлением от речи профессора и как-то дружно, не сговариваясь, грустно вздохнули. Васек почувствовал, как в нём внезапно появилось уважение к этому странному чудаку, уважение, граничащее с любовью. Действительно, Андрей Иванович его поразил: оказывается, за работу можно держаться не только из-за куска хлеба или власти. А собственно, почему за неё держатся и вот эти почти незнакомые Ваську мужики - не потому ли, почему за свою держится профессор?
- Да, блин, грустная история про макароны кита... - подал опять голос Сан Саныч-китобой. - А вот, мужики, на флоте всё-таки лучше, и чем на шахте, и чем в науке. Это я вам точно говорю...
- Вот и сидел бы на своём флоте, чего сюда-то принесло... - лениво ответил ему кто-то.
- Да, понимаешь, так звёзды сложились...
Но ему никто не ответил на этот раз и никто не поддержал разговор. Сан Саныч-китобой явно не пользовался любовью коллектива. Все сидели молча, словно чего-то ожидая.
Внезапно где-то за стенкой раздался стук и словно бы включился унитазный бачок. Васек даже вздрогнул от неожиданности.
- Кто это там? - спросил он. - Кто, кто... - спокойно ответил Палыч.- Дед Пихто и конь в пальто. Что, горному гному нельзя в туалет сходить?