Аннотация: Внимание! В тексте использованы фрагменты АБС ПНС!
Я приближался к месту моего назначения. Вокруг меня, прижимаясь к самой дороге, зеленел лес, изредка уступая место полянкам, поросшим жёлтой осокой. Солнце садилось который час, всё никак не могло сесть и висело низко над горизонтом. Машина катилась по узкой дороге, засыпанной хрустящим гравием. Крупные камни я пускал под колесо, и каждый раз в багажнике лязгали и громыхали пустые канистры.
На очередном повороте в перспективе уходящей в смыкающийся зелёный коридор трассы появился некоторый объект, который при увеличении по мере моего приближения преобразовался в субъекта невысокого роста, в кепке и долгополом потрепанном двубортном пиджаке. Он нерешительно топтался на обочине, всем своим видом показывая, что очень устал, но не решается сделать элементарное движение: поднять руку и проголосовать.
Я остановился рядом с ним, перегнувшись через пустое сиденье, открыл дверь и спросил:
- Подвезти?
- А... можно? - робко спросил мужичок.
- Можно - грубовато ответил я. Что, в самом деле, Ваньку тут валяет? Раз я остановился и предложил - какие ещё вопросы?
Покивав в знак благодарности, субъект, здорово напоминающий вождя мирового пролетариата, полез в машину. Это получалось у него совершенно неловко, он никак не мог попасть на место с первого раза - то нога не закидывалась, то головой приложился, в конце концов, он всё-таки вполз, бормоча под нос нечто невразумительное, и захлопнул дверцу. При этом, естественно, защемил пиджак, и дверца как следует не захлопнулась, а у меня на щитке замигала лампочка.
Я терпеливо ждал, когда он исправит свою оплошность, но этот деревенский квазиильич сидел подобно истукану и тоже ждал - когда поедем.
- Пиджак - сказал я ему.
- Что - пиджак? - спросил он испуганно.
- У вас пиджак защемился - ответил я ему. - Дверь откройте, пиджак подберите и захлопните, как следует.
- Да ну? - удивился он и начал шкрябать по двери в поисках ручки.
- Кнопка там, кнопка! - совсем уже грубо сказал я ему. - Кнопку нажмите!
- Может, я лучше пешком? - жалобно спросил он, никак не находя этой злосчастной кнопки.
- Нет уж! - сказал я, опять перегнулся - теперь уже через него - и нажал кнопку.
- Тащите свой сюртук!
Местный подобрал полу пиджака, и я захлопнул дверцу как следует. Пахло от него на удивление приятно - лесом и свежим деревом. Старичок-лесовичок. И ещё слегка, буквально чуть-чуть - коньяком, причём довольно дорогим - уж я-то в этих вещах толк понимаю!
- Куда путь держим? - тронувшись, спросил я его.
- Кхе... в Гадюкино, куда ж ещё. - Ответил попутчик, ёрзая на сиденье и устраиваясь поудобнее. - Тут одна дорога, больше некуда. Вы, никак, тоже туда? Или по делам каким?
Я кинул - да, мол, в Гадюкино. Да, мол, по делам. Экий назойливый дед попался - сразу выяснять начал...
- Вот я так сразу и подумал, что в Гадюкино и по делам - важно произнёс он. - Владимир Ильич меня зовут, Гадюкин. Местный я, значит. Гадюкинский. И предки мои тоже местные, гадюкинские. Они когда-то эту деревню и поставили - лет триста назад. Зашли подальше от боярина свово, беглые, значит, а зашли совсем в другую волость, чтоб не нашёл их боярин наш, из староверов оне были. Вот, значит, было их шесть братьёв, да три жёнки, да детей малых семеро - все, как есть, Гадюкины. Первым делом землян нарыли да огород разбили - земля хороша оказалась! И из этой глуши пять лет носа не казали - тока девок местных воровали. Троих своровали, значит, да успокоились. А девки-то попались одна другой краше, да достались братьям младшим, неженатым, стало быть, холостым. И умницы... Смекнули, по родне покручинившись да о том, что не по-людски их взамуж взяли, аки звери лесные, покрали - смекнули, говорю, что жисть у Гадюкиных получше будет, чем у своих: мужики непьющи, работящи, смелы, сильны да ласковы... И пригожи тоже! А уж балагуры-то!
Баба - она, ить что - ушами любит прежде, а уж телом опосля. Жемчугов им не дарили, но слов тёплых хватало - так хватало, что и в мороз без печи жарко бывало! И пошли девки местны, в жёнки силком нашими взяты, чудить по лесу, своих родичей бывших стращать-пужать, да данью гадюкинской, лесной, обкладывать....
- Постой, ты же сказал - староверы они были? - возмутился я потоку этого складного бреда. - Как же так - без батюшки в жёны, выкрали...
- Это смотря какие староверы! - хитро прищурился Ильич и стал уж совсем неотличим от своего исторического тёзки. - Мы же староверы-язычники! Веру прапрадедов вон на сколько сохранили - потому и ушли от барина, что поп тамошний, местный, всю деревню на род наш натравил.... Да ты не перебивай, мил человек, а слушай, коли в Гадюкино едешь, да ещё и по делам - оно тебе сгодится!
Так вот, перемазали наши жёнки лица свои сажею да глиною, оделися в шкуры медвежьи да ветки березовы, да и стали являться своим родокам в видах таки. То ли русалки, то ли лешачихи - поди разбери! А голоса-то те же! Через страх такой, значит, и обложили окрестны деревни своим побором - небольшим, чтоб хватало, лишнего не просили. Топоры да лопаты, жито на посев да репы с капустой на посадку, саженцы яблоновы да рой пчелиный... Немного-то и взяли так, а через пару лет отдарили всех так же - и мёдом, и житом, и репою. От лесовиков, значит, от водяных да леших...
Дедок вёл свой рассказ, более похожий на сказку, а я крутил баранку и проклинал себя за то, что остановился. Вот ведь нехристь! Никола-угодник недобро посматривал на меня с "торпеды": зачем, дескать, этот бред слушаешь?
- А сейчас-то вы как, православные? - спросил я его, стараясь перевести тему с этой бредовой летописи на что-нибудь более близкое к сегодняшним заботам.
- Зачем это? - аж подпрыгнул Ильич. - Чур меня, чур! И не были, и не будем! Но и в этих, богов старых, тож не верим больше. Не боги они - так, духи... Уважать - уважаем, дружить - дружим, а чтоб поклоняться - нет, паря, шутишь! Они это тож, кстати, уважают. Не любят, когда их боятся да перед ними заискивают. Лес да природу-матушку любить надо, а кака любовь со страха? Меня вот если жёнка начнёт со страха любить - отравит ведь в конце концов, или с лешим договорится, чтоб извести как-то... А мне оно надо? Нет, не надо! - Он яростно погрозил пальцем кому-то или чему-то впереди себя. - Потому и живём так, как понимаем. А нас.. - он грустно вздохнул - нас мало кто понимает. Гадюкины - одно слово, и всё тут. А ты, мил человек, кто будешь? - резко изменил Гадюкин тему.
- Директором я буду - ответил я. - Новой лесопилки, которую сейчас в Дроздово строят.
- Лес наш, значит, изводить собрался? - Недобро глянул на меня Владимир Ильич, прямо как Ленин на буржуазию. - Сгорит тогда твоя лесопильня, как достроишь да первое дерево в нашем лесу для неё тронешь - так и заполыхат. Не довезёшь и однова хлыста! Помни моё слово! Не для того лес местный стоит, чтоб его на продажу в чужи края справлять, в полон!
- Никак, ты жечь собрался? - усмехнулся я. Надо же - замухрышка-дед, проголосовать боится, а перед директором не робеет, хорохорится...
- Коли Огневик поленится, так и я подожгу. Вот только тронь!
Такое мне было не впервой. Угрозы я слыхивал и от маститых бандитов в "ледниковый период", и от разномастных местных в самых разных местностях, и от чиновников - да Бог не подвёл ни разу. На бандюков находились бандюки покруче, местные продавали свои халупы и съезжали в город, или спивались, получив компенсацию, а чиновники... с ними всегда удавалось договориться.
- Не спалишь ты лесопилку - улыбнулся я. - Бог не даст. И лесопилка моя из железа, чудило ты этакое.
- У меня и железо займётся. Слово знаю. - Нагло ответил он. Ну, действительно, чудило! Напился, старик, так пойди, похмелись - и неча рассказывать байки! Ох, довести бы его до деревни да высадить...
Слава Богу, впереди показалась деревня - десяток крепких, справных домов, свободно стоящих вдоль берега реки посреди огородов.
- Это и есть Гадюкино? - спросил я Ильича.
- Оно самое, родина моя! - улыбнулся он. - Останавливаться-то где будешь? Давай у меня?
Вот бес, словно и не угрожал только что поджогом... Масон деревенский, двуличный!
- Так мы же повздорили вроде как?
- А ты не бери в голову. Мало ли что люди вздорят - а всё едино договориться могут, коли в голове свои мозги имеют. А коли ко мне не хошь - так в поганую избу тебя определю... Боле тебя на постой никто не пустит.
- Что за поганая изба? - спросил я. Машина тем временем не спеша сползала по косогору вниз, к деревне.
- Да зовём её так промеж себя - ещё со времён старых. Для иноверцев она поставлена, иконы там повешены, лампады-свечи всяки, книжки тож... Чтоб гость уютно себя чуйствовал.
- Так что, грязно там?
- Да ну, какое грязно! Чище, чем в твоей квартире! Наши за постоем блюдут, и бельё меняют, и полы моют. Она же не для тебя поганая - для нас.
- Ты, Ильич, говори, да не заговаривайся. Как это вера русская поганой может быть? Это вы вот, язычники, поганые - а не мы, православные! В России ведь живёшь, антихрист!
- А это с какой стороны глянуть на факт! - опять хитро сощурившись, ответил он. - Кто на Руси коренной, а кто пришлый - вопрос ещё тот. И кто хозяин подлинный - тоже не всем ведомо. Ну, куда определяться будешь?
- Давай в дом христианский - вздохнув, ответил я ему, - там переночую. Свет-то хоть есть?
- И свет, и радиво, и телефон, и этот, как его... дивидюк этот. Всё есть, не беспокойся. И холодильник, и душ. Вона туда сворачивай, налево.
Ох, бредит дед, не иначе - думал я, подгоняя машину к могучим, потемневшим тесовым воротам, поставленным здесь, наверное, ещё в те времена, когда по лесам окрестным шастали разбойничьи шайки. Дедок, как только я остановился, с неожиданной ловкостью открыл дверцу и выскользнув из машины, подбежал к воротам. Ткнув пальцем в столб, он отошёл в сторону - а я увидел, что створки начали потихоньку раскрываться... неужели автомат стоит?
- Заезжай, благодетель! - помахал мне рукой Ильич, приглашая во двор.
Во дворе из под колёс с возмущённым мявом шарахнулся толстенный чёрный кот, а я отметил, что дорогу он мне всё-таки перебежал. Ну, сатанисты... Креста на них нет!
Посреди двора стоял навес - явно предназначенный для парковки автомобиля, площадка под ним была выложена красной брусчаткой - всё чин по чину, как у людей. Я загнал под него машину, заглушил двигатель, вынул ключи и вышел.
- Сколько с меня за постой-то? - спросил я Ильича на всякий случай, подозревая, что этот кемпинг в стиле "рашн кантри" здесь не случаен - не иначе, как турбизнес у этих гадюкинцев, о котором мне ничего не известно... пока.
- Скоко, скоко... - проворчал Ильич. - Да нискоко. Скоко от щедрот на столе оставишь поутру - стоко и будет.
- А не оставлю если?
- То стоко и будет - с идиотской улыбочкой, явно издеваясь, ответил мне он. - Ты, раз щепетильный такой, скажи мне лучше: с меня скоко за подвоз? Как-никак, двадцать вёрст меня катал...
- Да нискоко - ответил теперь уже я.
- Нет, мил человек, я цены на такси знаю! - опять замахал пальцем Ильич. - Четыреста семьдесят с меня причитается! Нас не проведёшь! Сдачу давай! - потребовал он, протягивая мне пятитысячную ассигнацию. Однако!
- Да нет у меня сдачи! - Возмутился я. - И не буду с тебя я деньги брать! Так подвёз!
- Нет, милок, ты нас на так не купишь! Мы тут не по вашим законам живём - по своим, гадюкинским! - с шипением произнёс Ильич. - До чего не договоримся - а мои деньги возьми, это - твой закон, закон избы поганой! И пока ты тут, во дворе этом - по законам мира твоего поганого и живи.
- Да не поганый он! - вспылил я.
- Для тебя не поганый, для нас поганый. Давай, давай сдачу-то...
Заскрежетав зубами, я вытащил бумажник, чтобы показать ему такую же пятитысячную, которая у меня в нём засиротилась. Но тут же вспомнил, что разменял её на выезде из Дроздово - погода стояла жаркая, хотелось пить, и я купил бутыль "Кока-Колы" за тридцатку. Значит, у меня должно быть четыре тысячи девятьсот семьдесят... а ведь и заправился перед этим, как раз на пятьсот - полный бак... Итого у меня оставалось ровно на сдачу с его пятитысячной! Вот это совпадение!
Я, не пересчитывая, вынул деньги и протянул ему, а в кошелёк положил его бумажку. Ильич же, не глядя, сунул мои - теперь уже его деньги - во внутренний карман своего пиджака.
- Пересчитал бы... - сказал я ему.
- Неча там пересчитывать - ответил он. - Ровно всё. Иди теперь в дом, да отдыхай. Коли нужно чего - по телефону позвони, наши принесут... или подскажут.
- Так насчёт леса-то, как - договариваться будем? - спросил я.
- Утром поговорим. На свежую голову. Ты пока отдохни с дороги, в баньке попарься, поспи. Утро вечера - оно мудренее.
- А кому звонить-то? - спросил я его, совершенно сбитый с толку.
- А ты, эта, в книжечку посмотри. Грамотный? Вот и посмотри, значить, в книжечку. У нас секретов нет, не то, что у иных прочих. Отдыхай с дороги, добрый человек!
Ильич удалился, слегка загребая носками сапог, через калитку, которая была под стать воротам. Ворота закрылись сами, ещё только как я въехал во двор. Автоматически, значить. Куда же это я попал, Господи? Перекрестившись на всякий случай, я поднялся по деревянным ступенькам, покрытым домотканым половиком, на высокое крыльцо под навесом и вошёл в дом.
Внутри оказалось прохладно, пахло старым деревом - очень приятный запах, соответствующий такому дому, если смотреть на него снаружи. Но сени этому запаху не соответствовали - они были обшиты новенькой евровагонкой, а свет включился автоматически, как только я перешагнул через порог. Неплохо живут язычники-"староверы"... Кулачьё!
Натуральный древесный запах деревни стоял во всём доме, но вот обстановка запаху совершенно не соответствовала. Вместо русской печи был камин, искусно сложенный из наборного кирпича - дорогущего, я и сам второй год мечтал о подобном каминчике, да всё никак не мог себе позволить. В окнах стояли деревянные стеклопакеты, почти неотличимые с виду от примитивных деревенских рам - но стоившие целое состояние, эта модель мне как-то встречалась, я и сам хотел наладить производство таких же - да не потянул на закупку оборудования. Мебель была простенькой, но со вкусом - в общем, всё, на что не натыкался мой взгляд, я уже когда-то видел, да или не смог купить - пожадничал, или откладывал на потом, ибо было некогда, а потом или товар исчезал, или я забывал о своей мечте.
Как Ильич и обещал, в доме оказался иконостас, лампады, свечи и две библии - на русском и церковнославянском, в отдельном уголке, всё как положено. Привычно перекрестившись на лики святых, я продолжил обследование дома.
Кухня тоже была современной - современным было всё, вплоть до сантехники. В спальне был телевизор, стоял компьютер и телефон - нормальный аппарат... с факсом! И тут же лежала телефонная книга - точнее, буклет о пяти страничках. "Гадюкино" - гласила надпись на обложке, ламинированной, глянцевой и отпечатанной на высочайшем уровне. И - само Гадюкино, такое, каким я увидел его на въезде.
На каждой страничке было по два трехзначных номера телефона, с фотографиями и краткими рассказами об абонентах - жителях Гадюкино. Причём каждая семья была представлена в полном составе - радостные, улыбающиеся лица. Вот ведь нехристи! И правда, кулачьё!
На последней странице обложки я увидел правила выхода в районную телефонную сеть и коды стран и главнейших городов мира. И ещё, в особой рамочке - телефоны десяти приёмных служб президентов России, США, Японии... У меня голова пошла кругом. Куда я попал, в самом деле? Матюгнувшись, я вышел из спальни и обошёл оставшиеся помещения, стараясь тщательно оценить всё, что увидел. Результат поверг меня в полное уныние.
Этот дом с его начинкой стоил больше, чем вся моя дроздовская лесопилка с весьма современным оборудованием, выписанным из Финляндии! Стоимость некоторых прибамбасов я просто не смог оценить - так, например, невероятный холодильник с сенсорной панелью, похожей больше на пульт летающей тарелки был мне совершенно незнаком. В гостиной стоял кинотеатр, думать о цене которого я побоялся. А сауна, с навороченным душем, с небольшим тренажёрным залом, с бассейном, в котором плескались золотые рыбки в голубой воде... Я никак не мог понять - как всё это разместилось в столь небольшом с виду доме? Сам проект с подобной планировкой должен стоить немало - это был явно индивидуальный проект, выполненный мастером! Но окончательно меня добили картины - скорее всего, подлинники... или такие копии, которые стоят немногим меньше оригинала. Босх, Левитан, Васнецов, Шишкин... Преобладали пейзажи, особенно лесные. Кроме Босха, естественно. Незнакомые мне полотна знакомых мастеров были помещены в золочёные - или золотые?! - рамы с такими же табличками. Я попытался представить себе стоимость ночёвки в таких апартаментах и вздрогнул. Если оставить этому Ильичу на столе поутру пять тысяч - всё, что было у меня сейчас - то это маловато будет...
Холодильник оказался забит самой разной снедью - от свежих огурчиков и зелени с местной грядки до каких-то неведомых японских деликатесов в маленьких деревянных коробочках. Обнаружились и коньяк - тот самый, которым пахло от моего попутчика, и вино, и водочка... Тяпнув для смелости сто граммов, я решительно направился к телефону. Номер Ильича был прост - три тройки, но к аппарату он долго не подходил.
- Здоров будь, постоялец! - весело поприветствовал он меня. - А я, знаешь, на огороде копаюсь... Что там у тебя стряслось?
- Ильич, ты мне скажи - откуда у тебя всё это? - сходу влепил я свой вопрос.
- У меня разве? - усмехнулся он. - У тебя, не у меня. Если ты о поганом доме толкуешь. А у меня сейчас в одной руке трубка, а в другой репка. Вот и всё.
- Я так думаю, твой дом не хуже этого? - продолжил я свою атаку.
- А что тебе за интерес до моего дома-то? Тебе, милый, для постоя-ночлега выделено, и даже имени твоего никто не спросил, хоть и свои имена представили - а ты всё обиженным себя считаешь? За подвоз тебе заплачено, за постой по разумению запрошено да по способности - что ж тебе, хороняка, надо ещё? Ешь, пей, парься, мойся, отдыхай, молись да спать ложись! Сказал же я тебе - завтра разговоры все, не раньше. Что время воруешь, аки тать? Невежлив ты, гостюшок, ой, невежлив!
- Да я... - я не знал, что сказать - тем более, что тон Ильича сейчас разительно изменился. Былой его застенчивости не осталось и следа, он просто наезжал на меня и отчитывал, как директор школы нашкодившего двоечника... которого к тому же, знает как облупленного. А возразить мне, действительно, было нечего. И спросить, по большому счёту, тоже. Я извинился и отключил телефон. Но он тут же затрезвонил.
В трубке молчало и потрескивало.
- Алло, - сказал я и подул в трубку. - Нажмите кнопку.
Тогда в трубке грубо осведомились:
- Это Александр?
- Да.- Я был удивлён.
- А почему ты не отвечаешь?
- Я отвечаю. Кто это?
- Это Петровский тебя беспокоит. Сходи в засольный цех и скажи мастеру, чтобы мне позвонил.
- Какому мастеру?
- Ну, кто там сегодня у тебя?
- Не знаю...
Связь разорвалась. Что это за засольный цех такой? Что у них тут за гадюкинское такое производство? Что же эти гадюкинцы-язычники такое творят, что могут так жить? Звонок, судя по всему, был ошибочным, а моё имя - совпадением.
Но что же, чёрт возьми, прости Господи, тут такое творится? Такое-растакое?
Я прошёл в кухню-столовую и накатил ещё сто грамм. Коньяк был хорош, и пах отборными клопами. Внутренне смятение моё, однако, не улеглось, а наоборот, усилилось. Что-то тут было неправильно, неестественно, отдавало сказочной нереальностью и показушностью - словно я попал на представление, где мне отведена роль главного героя - только вот меня предупредить об этом забыли.
Запиликал мой телефон. Что за позвоночное время - с девяти до одиннадцати!!! И так - каждый день!
Звонила жена.
- Саша, у тебя всё в порядке?
- Нормально всё, не беспокойся.
- Как доехал?
- Хорошо доехал, не беспокойся.
- А остановился где? Всё хорошо?
- Нормально устроился, не беспокойся!
- Ну как не беспокоиться! Ты уехал, не звонишь, мне тут одной страшно, эти дроздовские по улицам пьяные бродят, песни орут...
- Поорут и перестанут. Сегодня Ивана Купала, им орать и положено спьяну - мужичьё.
- Сам-то! Дворянин! Вспомни, кем до перестройки-то работал!
- Ты мне этим не тычь! И вообще - я сейчас занят, перезвони позже!
Я раздражённо выключил трубку. Вот зараза! Стоит только отъехать куда - так сразу же, бдительный надзор - как, что... Будто я с девочками кувыркаться по лесам катаюсь. Не тот уже у меня возраст, и цели не те, чтобы на шлюх современных тратиться и время терять. И вообще, сейчас мне было не до супруги, сидящей себе в Дроздово и не знающей, чем себя занять во время рекламой паузы в сериале о несчастной любви Ярославны к королю испанскому... Вот ведь бредятина!
Выбила она меня из колеи размышлений своим звонком. Я взял бутылку и бокал и прошел в гостиную. Огромный экран кинотеатра просто завораживал своим совершенством, а в его уголке я углядел маленький логотип - свернувшуюся восьмёркой змею с яблоком во рту. Не иначе, как гадюка... или, скорее, змей-искуситель.
Но я так и не смог найти ни пульта, не кнопок вкл-выкл от этого чуда враждебной техники. Зато шестисторонняя полка-стояк, торщащая рядом, была забита фильмами. Приключения, сериалы, православная тематика - меня поразило не столько количество, сколько тот факт, что каждый из этих фильмов был моим любимым, или хотя бы нравился мне! Словно неведомый редактор подбирал это всё для меня.
Я обратил внимание на компьютер, стоящий в навороченном столе в углу горницы. Он, вроде бы, имел кнопку - и был снабжен тем же змеиным логотипом. Мышь и клавиатура были самые обычные, стандартные.
Что же, я пригубил ещё толику малую коньяка и нажал включение.
Экран загорелся сразу, без обычной в таких случаях задержки для прогрева. И никаких предварительных вывесок - программа там, пользователи... Видеозаставка с гадюкинским видом - судя по всему, онлайн, и не портящая этого вечернего пейзажа надпись: "Здравствуйте, постоялец Александр Иванович!"
Пока я хлопал глазами, надпись плавно трансформировалась в следующую фразу:
"Изберите способ общения, наиболее гармоничный для вас в настоящий момент".
- То есть? - сказал я вслух сам себе. Ей-богу, это был нестандартный компьютер!
Надпись тут же сменилась:
"На выбор вам предлагается:
клавиатурный способ - посредством набора текста вопроса на клавиатуре
акустический - посредством вопрошания при помощи ваших голосовых связок
спиритуальный - посредством думания мысли и представления концепции вопроса.
Ответы возможно получить:
Путём вывода в виде надписи на экран
Путём голосового отвечания
Путём прямой трансляции ответа в ваше сознание.
Для выбора необходимой комбинации расставьте галочки против необходимого вам варианта путём потыкания перстом в зерцало экранное"
- Чего? - взвыл я, прочитав эту ахинею.
Внизу текста появилась ещё одна строчка:
"Можно вывести другой вариант текста, более гармоничный с привычным для вас эмоциональным ритмом"
- Ну, бредятина гадюкинская... - сказал я и сотворил потыкание пальцем в зерцало экранное, избрав для себя голосовое вопрошание и таковое же отвечание.
Сразу же раздался глас, поразительно похожий на глас Ильича:
- Ну вот, выбрали, наконец, уважаемый. О чём спросить хотел, милый? Али узнать чего?
- Ты кто? - спросил я, сбитый с толку непривычностью происходящего.
- Кто-кто... конь в пальто! Тебе-то что за разница, Александр Иванович? Сам не представился ещё, а допрос ведёшь...
Мне подумалось, а не шуточки ли это Ильича? Поставлена скрытая веб-камера, микрофоны-колонки, сидит себе дед да стебётся над "постояльцем"...
- Ну, вы-то моё имя и так знаете - почему-то я решил перейти на "вы".
- Я много что знаю, и вежливость тоже мне ведома. Но прощаю - всё едино тебе помощь нужна. Так что давай, пытай, фашист заезжий... Щукарь я для тебя буду.
- А вы точно можете мысли читать? - осведомился я.
- Точно.
- Так, может быть...
- Может, - перебил меня Щукарь. - только без толку.
- Почему?
- Потому. Голова у тебя слабовата для такого. Я-то тебя услышу, а вот ты мои ответы за своими думками и не увидишь. Мне всё едино вслух придётся тебе растолковывать, а ты дурнем себя ощутишь полоумным - вроде как сидишь тут и лекцию слушаешь.
- А как вы это делаете?
- Что делаю?
- Ну, всё вот это... отвечания там, мыслей чтения...
- Обучен с измальства, вот и делаю. Откуда мне знать, как делаю. Это всё не мои заслуги. Высочайшие достижения нейтронной мегалоплазмы! - провозгласил он. - Ротор поля наподобие дивергенции градуирует себя вдоль спина и там, внутре, обращает материю вопроса в спиритуальные электрические вихри, их коих и возникает синекдоха отвечания.... Понял что-нибудь?
Я покрутил головой, на что Щукарь мне ответил:
- Ты бестолковкой-то не крути, поганец, я энтого не вижу. Коли решил вербально общаться - так и общайся. Коли передумал - путём потыкания перстом в зерцало нову комбинацию создай. Эвона что захотел - вызнать, как я думаю да говорю! Ты мне вот сам расскажи - как ты думаешь да говоришь, как слышишь да ответствуешь? Могешь?
Я задумался. Действительно, как? В мыслях Щукаря... или, скорее, Ильича, сидящего где-нибудь в своём сортире и вовсю валяющего со мной Ваньку, оказался здравый смысл. Кто из нас может рассказать, КАК он думает? Что думает - может каждый, и каждый рвется это сделать. А вот КАК - попробуй, разберись...
Чёрт, совсем мозги запутал мне этот Ильич! Ничего, сейчас я его проверю на вшивость!
Я сменил комбинацию - теперь мои вопросы он должен был слышать посредством думания мысли и представления концепции вопроса, а ответы - путём голосового отвечания. Посмотрим!
- Ну и что? - раздался этот насмешливый голос. - Вопросы-то есть?
Как назло, вопросов не было. В голове, по крайней мере. То есть - что я говорю, они были - но их было слишком много. Чересчур. И я не знал, какой же из них выбрать.
- Да Щукарь я, Щукарь. Не морочь себе голову.
- "И где ты?"
- Где, где... везде, где надо. Только не в толчке Ильичевом! - Щукарь хихикнул. - Ну и ассоциации у тебя! Поганец! - совсем уже ласково произнёс голос.
- "А кто ты?"
- Щукарь я, если так интересно. Вот харя моя!
На экране появилось щучья голова в кепке Ильича, подмигивающая мне янтарным глазом.
- Понял? - произнесла она. - Ничего рожиус?
Было очень странно смотреть, как она говорит. Совершенно как щука в кукольном театре, она вовсю открывала и закрывала зубастую пасть в неприятном соответствии с произносимыми звуками.
"Так не бывает - подумал я. - Это розыгрыш."
- Очень нужно тут всяких разыгрывать - произнес Щукарь. - Делать мне больше нечего. Или вырубай машину да продолжай свой коньяк хлестать, или толковать давай. Скушно тебе поди...
Некстати вспомнилось про телевизор - как он включается?
- Как-как... Обыкновенно, слово знать надо в доме этом. Скажи "по щукарёву повеленью, по моему похотенью, включись, чудо враждебной техники" - он и включится.
Опешив, я произнёс:
- По щучьему веленью, по моему хотенью.... - но был перебит довольным гоготом Щукаря:
- По Щукарёву повеленью! По моему похотенью! Тоже мне, дилектор лесопильки! Слово правильно повторить не может!
Я матюгнулся про себя и попробовал ещё раз.
- О, теперь уже лучше! - опять заржал Щукарь. - Токо - не "попохотенью", а "похотенью"! Попохот! Га-га-га!!!! Ой, помру сейчас! Давай я тебе текст на зерцало выведу! Читай, поганец!
На экране появилось это издевательское заклинание - всё в окружении каких-то вензелей, розанчиков и листочков.
- Не буду я это читать - ответил я вслух. - Не нужен мне твой телевизор!
- Глянь-ко, обиделся поганец! - опять заржал Щукарь на экране. - А как рвался-то!
- Хватит меня поганцем обзывать! - заорал я. Эти издевательства становились невыносимыми.
- А кто же ты для нас ещё? - осведомился Щукарь. - Поганец и есть, ибо вера твоя для нас поганая.
- Ваша вера поганая, а моя - христианская! - взорвался я. - Слова подбирай, чудило стоеросовое!
- А ведь по вере твоей и определяю, кто ты есть! - ехидно сказала щучья морда с экрана и подмигнула. - Как у тебя в библии записано?
- Ты что, рехнулся? - я присел на диван и опять хлебнул коньяка, кося глазом на монитор. Видимо, решив покрасоваться поэффектней, Щукарь сам включил телевизор и появился теперь прямо передо мной - огромный, как акулья морда из фильма "Челюсти".
- Где это в библии записано, что вера наша поганая? - спросил я. Если этот придурок желает спора - поспорю.
- Записано-записано! - хихикнул Щукарь. - "Какой мерою меряете, той и вам отмерится!". Не так разве?
- И что с того?
- Ты чужую себе веру поганой считаешь. Так не ерепенься, коли и твою поганой назовут! Справедливо?
- Ну ты, философ! - поперхнулся я коньяком и поставил бокал на самостоятельно подкатившийся стеклянный столик. - С такими мыслями тебя даже в говночисты не возьмут!
- А ты поматерись ещё - а всё однова свово не докажешь. Супротив простоты куды попрёшь?
- Я же тебя поганцем не называю.... - сказал я, пытаясь обосновать ответ потолковее.
- Разве? А думаешь через слово что? Не стыдно?
- А ты мысли не подслушивай! - прикрикнул я. - Не твоего ума это дело, что я там думаю!
- Неужто? Я-то ведь для того сюда и поставлен, чтобы подслушивать! А ты думал, почто?
Ну, гадюки! Держитесь, твари - не только лес ваш, а и деревню вашу под корень изведу! И плевать мне, что телефоны президентов у вас тут понаписаны! Уничтожу! - твёрдо решил я. И со злостью запустил бокалом в зерцало телеэкрана.
- Устремив свои мысли на высшее Я, свободный от вожделения и себялюбия, исцелившись от душевной горячки, сражайся, Арджуна! - опять загоготал Щукарь с экрана, которому крепко ударившая посудина не нанесла никакого вреда. И сам бокал не разбился - хотя был должен.
Хуже того - он отлетел от экрана так, словно тот был резиновый, и попал мне по лбу. Теперь я держал свой метательный снаряд в руке, а на месте попадания росла шишка - здоровущая и болезненная.
- Так вот оно с гадюкиными и происходит - примирительно сказал Щукарь. - Что им дашь - то и получишь обратно с той же силой... или больше. А возьмут они лишь то, что сочтут нужным взять. Понял теперь? Ты - про себя, мы - вслух. Ты в изображение потешное - а оно обратно, в голову твою. Разумеешь, человече?
- Ну, скоты... - мой пыл понемногу спадал. - И что же тебе надо-то от меня, Ильич?
Сейчас я был уверен, что беседую с сегодняшним своим пассажиром.
- Не Ильич я - возразил Щукарь. - А надо малости всего - отступись от лесов наших. Не твои они, и ничьи. Сердце земли русской в них хранится и живёт. А мы охранять его поставлены.
- Слушай, не знаю, кто ты и что ты - ответил я этой щучьей морде - а вот ославить вас могу на всю землю русскую. Такую шумиху в прессе подниму... не думай, есть у меня возможность. И через месяц сами попрячетесь, хранители! Кулачьё вы, сектанты! Откуда такой дом?! - опять взорвался я. - Откуда такая техника? А? Из Америки ведь! Вы же, твари, Родиной торгуете! Подкупить меня хотели? Хрен вам! Да я вас так ославлю....
Щукарь загадочно улыбался и кивал в такт моим гневным фразам. И тут у меня зазвонил телефон....
- Саша, с тобой хочет Лисовсянкий встретиться! - Без обычного приветствия и расспросов, всё ли у меня в порядке, затараторила в трубке супруга. - Он тут, в Дроздово, приехал снимать о местных жителях, как они Купалу празднуют - ну, говорит, и о тебе тоже можно сделать хорошую передачу! А с нами - не поверишь! Рахманов! Сам! От президента! Ты когда приедешь? Я у него в машине, он меня тоже пригласил на съёмки сюжета, ты же знаешь - Сережа ведь милейший человек, и он с тобой поговорить хочет, он тебя слышит, у нас телефон на громкой связи, так что говорите, договаривайтесь!
Это было именно то, что мне сейчас и было надо! Сам Лисовсянский! Восходящая звезда массмедиа, с которым я был знаком уже.. как бы не соврать, лет десять - не слишком тесно, но в гости друг к другу хаживали. Не виделись мы с ним уже года три - каждый с головой ушёл в раскрутку своих планов, но за его карьерой сложно было не уследить - по телевидению постоянно шли его передачи, его репортёры стирали в порошок всех, кто становился поперёк его планам, а планы его были - ого-го какие! И это Гадюкино он в два счёта с дерьмом смешает, как бы его тут не встретили и что бы не посулили! С таким дерьмом, что...
Лисовсянскому вообще, как мне казалось, было едино, кого мешать с дерьмом - была бы ему от этого выгода. И, если признать честно - это было главное его умение, его талант и дар божий. Не зря его приметили в Кремле, и не зря его столь щедро финансировали в последнее время - не один уже кандидат в депутаты, мыслящий вразрез с устоями страны, свернул свою деятельность и удалился в неведомокуда! Лисовсянский бил без промаха и насмерть, и никакая чистота помыслов избранной им жертвы и прочая ерунда не могла ему промешать сделать из любимца публики политический труп. И если с ним сейчас был Виталий Павлович, доверенное лицо Президента по вопросам морали и нравов...
- Привет, Серега! - обрадовано крикнул я в телефон. - У меня как раз для тебя такой сюжет есть!
- Здорово, Сашок! - отозвалась труба. - Да что ты можешь мне предложить такого? - на том конце линии Серега рассмеялся.
- Ой, что он тебе может предложить! - заорал на всю комнату девчоночий голос, лет эдак на десять по тембру, но с интонациями отпетой шлюхи. - Ты приезжай сюда, мы тут тебе такое предложим!...
Я лихорадочно пытался выключить телефон, но он, такой послушный ранее, не реагировал на команды. А вокруг меня орали разные теперь уже голоса - и девчонок, и девок, и пацанов лет шестнадцати, и грубые мужские... Мало того - в этот бедлам вклинивались сладострастные вопли и стоны, словно я находился посреди массовой оргии...
- Эй, Наташка! Да, птыца, да! Эй, давай, давай, эх, хорошо! Сашо, ты тожэ! Ваай, хорошо!!! - этот голос с кавказским акцентом перекрикивал всех. И что самое ужасное - среди этого бедлама слышался и мой голос!
Не зная, что предпринять, я уселся на свой телефон и заорал не своим голосом:
- Прекрати!!!
Голоса мгновенно смолкли, а Щукарь заржал, как стадо мустангов.
- Ну что, о ком теперь твой дружок материал подаст президенту? Что ещё, Александр Иванович, супротив Гадюкино задумаешь?
- Но это же ложь! - возмущённо прокричал я, вставая. Меня трясло от всей низости этой провокации.
- Ложь. Но тебе от неё не отмыться. Ни перед женой, ни перед президентом... а ведь президент и не знал о тебе доселе! А уж Лисовсянский-то твой, какой материальчик накопал! И как он тебя переработает! Любо-дорого смотреть!
- Не переработает - ответил я уверенно. - Мы с ним...
- Друзья - закончил мою мысль Щукарь. - Вот именно поэтому он тебя и сожрёт с потрохами. В первую очередь.
- Вы же, гады, всю жизнь мою за минуту поломали... - простонал я.- Из-за каких-то паршивых ёлок... Исчезни, а?
- Айн момент! - провозгласил Щукарь. - Но не более, чем на пять минут. Охолони пока - помолись, если поможет. Или выпей. Покушай...
- Заткнись - сказал я ему уже совершенно спокойно. - Заткнись, а то спалю эту вашу халупу к чёртовой матери!
Щукарь заткнулся и даже погасил экраны, а я вышел на крыльцо, хлопая по дороге дверями. Во мне всё кипело, было гадко, яростно, тоскливо и страшно одновременно.
На улице уже стемнело, и на дворе стоял летний ночной сумрак, столь характерный для средней полосы. Где-то поблизости завопил петух. В суп тебя, подумал я с ненавистью. Хотелось курить... чёрт, уже два года как не курю, и тянет на это богопротивное занятие лишь с большого психа.
Я облокотился на перила крыльца, и под моей рукой оказалась пачка. Надо же - "Кронверк"! Когда-то я ими баловался, да потом забросил, хотя вкус мне нравился. Пачка была открытой, а внутри болталась пара сигарет и зажигалка. Не иначе, как кто из постояльцев позабыл - или из местных, когда прибираться приходили за нами, "погаными"... Плюнув на всё, я закурил. После первых трёх затяжек голова легонько поплыла, а сам я слегка расслабился. Ладно, хоть трясти перестало. Теперь можно и обдумать происходящее.
Может быть, и правда, подпалить этим сволочам их блокхаус? Да и всю их счастливую гадючью деревеньку? Такое творят, гады - ну, чистые масоны, не иначе. Что за техника у них? И специалисты тут работают - невероять просто. Я понемногу начинал осознавать, что этот Щукарь - не просто Ильич, сидящий в наушниках с микрофоном в своём нужнике и пялящийся на монитор слежения - нет, тут попахивало совсем иным подходом. Мысли читать, они, конечно, не умеют. Сказки всё это. Но очень продвинутый психолог экстра-класса должен быть способен на такое предугадывание поведения вплоть до мелочей, когда у находящегося с ним в контакте субъекта возникает уверенность в том, что его мысли читаются... вроде бы я когда-то читал такое объяснение. А голос, пропущенный через современные цифровые системы, может быть любым, нынешние программы способны даже интонации генерировать, неотличимые от реальных.
Так что не дед в сортире надо мной издевается - а бригада спецов разного пошиба, но высокого уровня, и техника у них - на грани фантастики. Зачем им это надо? Не из-за леса же гадюкинского такое представление устроили? Если бы дело касалось только леса - и денег, соответственно - гораздо проще было грохнуть меня, и концы в воду. К чему такую культурную программу устраивать? Значит, не в ёлках дело! А в чём же тогда?
Сатанисты-язычники эти, не иначе, как к власти рвутся. И через меня хотят на моих знакомых выйти... Нет, тоже ерунда полная после этого аудиошоу! Со мной отношения испорчены, да и с Рахмановым и Лисовским у них тоже отношений не сложится никаких в результате. Завалить меня в глазах власть имущих морально - смысл-то? Я в политическом плане ноль без палочки и даже меньше - могу лишь изредка подарок сделать нужному человеку, и то - по их меркам, скорее милый сердцу подарок, чем действительно дорогой. На этом мои политические действия и заканчиваются. Нет смысла гадюкинцам меня вот так валить... То есть выгоды нет - а смысл наверняка есть. Правда, я его пока не вижу...
А может быть, есть и выгода - прихлопнуть на корню единственное на всю волость деревообрабатывающее предприятие, которое ещё даже не запущено, а потом - своё открыть. Уничтожить конкурента - то есть меня - ещё до того, как я смогу таковым считаться. Но путь для этого выбрали - не иначе, как с жиру бесятся. И откуда у них такие деньги?
В сумраке скрипнула калитка, и по темноте двора в моём направлении поплыло что-то светлое и небольшое. Мне подумалось, что это привидение - так бесшумно оно двигалось. Остановившись возле крыльца, привидение тихонечко и скромно произнесло детским голосом:
- Дядя Саша, я вам молока от Зорьки принесла. Угощайтесь!
Девчонка, лет десяти, а совсем не привидение. И чего тут только мерещиться не начнёт!
Я спустился с крыльца и взял из детских рук простую глиняную крынку. Она была тёплая, молоко, похоже, только из-под коровы.
- Спасибо, красавица! - сказал я девочке. - Звать-то тебя как?
- Наина, а по батюшке - Киевна - серьёзно отвечала она, опустив глаза и смущённо дергая за уголок веселенькой капроновой косынки с разноцветными изображениями Атомиума и с надписями на разных языках: "Международная выставка в Брюсселе".
- Ну, спасибо тебе, Наина свет Киевна! - сказал я и приложился к крынке.
Молоко было сказочное. Оно отдавало неведомыми травами, медами, и запахом луговых цветов. Век бы такое пил!
- Я наше молоко люблю, - сказала она задумчиво. - Я нашу Зорьку сама дою, никому не позволяю. И огурцы наши хорошие, и картошка. Только я настоящие люблю, которые в земле растут, а не те, которые сами появляются. Они тоже вкусные, но ненастоящие всё-таки. Кто в поганой избе останавливается, все хвалят, говорят, продукты очень хорошие. Они, и правда, хорошие, ненастоящие только. Вы молока поешьте, оно настоящее, а не из воздуха. В нём сила земли нашей.
А то, что в холодильнике у вас и в самобранке, вы ешьте, не бойтесь. Вреда от этого нет, но и пользы особой тоже. Просто очень вкусно, и всё.
Дядя Саша, можно я вас попрошу? - вопросительно сказала девочка и, не дожидаясь моего ответа, продолжила:
- Вы не обижайте лес наш, пожалуйста! Он хороший, он живой, он всем нам радость даёт и защищает. Я знаю, вы хороший человек, и не злой на самом деле. Просто жить не умеете. Вы хотите как лучше, а получается плохо. Потому, что хотите для себя, а не для мира и леса. Вы сами себе говорите, что жизнь такая, а на самом деле это вы такой. Вы думаете, что людям даёте работу и деньги, а эти деньги никому счастья не приносят, и даже вам. От ваших денег люди спиваются и звереют, потому, что вы живое губите...
Я перестал хлебать это сказочное молоко и весь обратился в слух. Любой другой гадюкинец у меня бы уже летел с этого двора после таких речей, получив волшебного пендаля, но Наине Киевне невозможно было возразить. Она не обвиняла, не доказывала что-то, не укоряла даже. Она говорила просто и ясно, но о том, что и было на самом деле. Она говорила правду - мою Страшную Правду, которой я никому не прощал. И это было ужасно - потому, что я был сейчас совершенно беззащитен. Перед ней, такой маленькой и хрупкой девочкой, говорящей совершенно не детские вещи.
- Вы всё время про Бога говорите, а на самом деле его для вас нет. Вы и говорите о нём потому, что это выгодно сегодня. Вы уже четыре деревни сгубили и восемь лесов извели. Вы ради денег живёте, а ими даже пользоваться вам некогда, вы жизни и не видите, она вся мимо проходит, и из-за этого вы злитесь на всех. У вас и друзья все такие же, только хуже. Это они вас и хотят ещё хуже сделать, чтобы вы власти захотели. А тогда у вас всё получится, и вас царём сделают, только много-много людей убьют из-за этого, а потом и вас убьют в глубоком подземелье. Я знаю, вы сейчас меня выслушаете, но все равно всё будете делать по своему, потому, что вам гордость не позволяет, от своего отступиться. Только потом вы всё равно меня вспомните и всё поймёте. И тогда снова сюда приедете, чтобы нашей крови попить. И тогда станете, как мы, и жить, как мы, станете А пока вы молоко пейте, оно для вас очень полезное..
А наш лес и нашу деревню вы не обижайте, вы не просто так сюда приехали....
Я обрёл, наконец, дар речи, оторвался от крынки и ответил этой маленькой Кассандре:
- Конечно, не просто так. По делам.
- Это вы так думаете только, что по делам и сами. Это совсем-совсем не так!
- А как? - глупо спросил я.
- А вот так - сказала Наина Киевна как-то неприветливо. - Молока попили?
- Великолепно попил. Огромное тебе спасибо! Ты себе представить не можешь...
- Чего уж тут представлять, - перебила она уже совершенно раздражённо. - Попил, говорю? Вот и давай сюда крынку... Крынку, говорю, давай!