Вова Семёнов с утра был в плохом расположении духа. Начальник все-таки "сунул" его на хвостовой вагон, за безграничную любовь к крепким напиткам. Да ещё, как назло утром он поругался со своей сожительницей Веркой, которая в очередной раз собрала все свои вещи и ушла к маме. От всех этих проблем и выпитого с горя вчера спиртного сильно болела голова.
Он стоял на перроне, навалившись плечом на поручни, и с ненавистью смотрел на проходящих мимо пассажиров.
Толку от них мало, - думал Семёнов. - Вот бы пару, другую "жирных зайчиков".
К вагону подошёл нагруженный мешками мужичек, а за ним тяжело дыша, медленно подкатывая огромную телегу, набитую коробками, тащилась здоровенная бабка.
- Не много ли дед груза набрал? - буркнул Семёнов.
- На свадьбу еду сынок, - ответил мужичёк и ввалился в вагон.
- А ты мать, что с этим дедом? - насторожился Семёнов.
Бабка, не слышавшая предыдущего разговора, состроила скорбное лицо и застонала:
- На похороны мы собрались, горе у нас вот и пришлось много вещей взять.
- Вы что меня тут за дурака держите, - вспылил Вова. - Не успели поженить, а уже хранить собрались. А ну лишний груз на перроне оставляй.
- Что ты, сынок, у меня тётка родная умерла! - стараясь пропихнуться в вагон, ныла бабка.
Семёнов, придавив телегу коленом, гнул свою линию.
- Я тебя вспомнил, ты каждую неделю торговать ездишь, и за этот год уже всю родню похоронила.
- Проводник пропусти, - взмолилась старуха.- У меня с деньгами туго, но я с тобой хорошим магарычом рассчитаюсь.
Подумав немного, Семёнов решил, что с драной овцы хоть шерсти клок и пустил бабку в вагон.
После отправления поезда, проводив платформу, он заглянул в "щитовую" и ахнул. На столике стояла трёхлитровая банка самогона, призывно распространяя сивушный запах первача. Конечно, начальник на планёрке предупреждал, что терпение его не безгранично, но удержаться было тяжело, и Вова, убеждая себя, что только поправит своё здоровье, выпил пол стакана и, захрустев огурцом, пошёл собирать билеты. Обойдя всех пассажиров, Семёнов решил проверить, нужно ли отапливать вагон. Определял это он всегда одним способом. Выйдя в коридор и раскрыв широко рот, Вова начинал активно дышать. Если пар изо рта шёл, то пора было растапливать топку, а если нет, то народ наш крепкий, выдержит, думал Семёнов, если что водкой согреется. С такими мыслями он отправился обратно в "щитовую", "принял" ещё сто грамм успокаивая себя тем, что это уж точно последний раз для полного выздоровления, и начал выдавать бельё пассажирам, которое представляло собой заново сложенные простони, после того, как их использовали в прошлом рейсе. Вова с любовью доставал каждый "слепленный" им комплект. Семёнов не был каким-то халтурщиком, и всегда делал второй застил тщательно. В брызгалку заливал не одну воду, а и немного добавлял крахмала. Обрызганные и аккуратно сложенные простони, проглаживал маленьким утюжком, который всегда возил с собой, и укладывал под пресс из наваленных друг на друга матрасов. Особой гордостью были наволочки и полотенца, постиранные и отглаженные дома. Правда не используя грязные наволочки и полотенца, получалось всего пятнадцать или чуть больше комплектов "липы", некоторые проводники по тридцать комплектов умудрялись "приготовить", но зато как считал Вова, совесть его перед пассажирами была чиста.
Выдав бельё, Семенов решил подсчитать "навар" и, сделав это, очень расстроился. Выходило, что рейс получался "пустым". Пятнадцать комплектов белья, плюс удалось разоблачить девушку, которая в закрытой корзинке пронесла в вагон безбилетную кошку, а та предательски замяукала, когда Вова собирал билеты, ну и банка самогонки вот и всё. Половину отберут ненасытные ревизоры, от остатка пятнадцать процентов начальнику поезда, а если по дороге на вагон забредёт пожарник или врач, то можно и вообще в минусе остаться. С расстройства Вова, было, опять приложился к стакану, плюнув на все предупреждения, как неожиданно в дверях появился поездной электрик Валера Коркин.
Всегда подтянутый, и одетый с иголочки Валера был олицетворением настоящего железнодорожника. Перед посадкой он в тщательно почищенной и отутюженной форме, любил пройтись вдоль состава. Торопящиеся пассажиры часто принимали его за начальника поезда, обращались с просьбами и вопросами, и тогда Коркин был на высоте.
В этот момент ему казалось, что он очень важное лицо, и без него не только поездная бригада, но и наверняка вся железная дорога не справиться с такой сложной задачей, как обслуживание пассажиров. Однако при всём этом великолепии у него имелась одна дурацкая привычка. Валера любил о себе говорить в третьем лице:
- Когда он пожаловал на вагон...
О других говорил во множественном числе:
- Они изволили сделать мне замечание...
Представляя себя в этот момент, как минимум аристократом из прошлого века.
Обращавшиеся к нему пассажиры не понимали его, и из-за этого получалась полная неразбериха, часто переходившая в скандал. Коркин в очередной раз получал нагоняй от начальника, "поджимал хвост", и из аристократа срочно превращался в услужливого трудягу, чем и спасался от праведного гнева руководства.
Сегодня на платформе всё было тихо, а значит электрик опять "играл" роль аристократа, что Вова очень не любил, путаясь в его монологах.
- Они я смотрю, всё пьют?- широко улыбаясь, начал свою трудную речь для Вовы Валера.
- Давно они на начальника не нарывались?
- Ну, ты Коркин всегда доброе слово для меня найдешь. Лучше бы тэны поставил в титан.
- Это он может,- щёлкая выключателями на щите, и проверяя показание приборов, ответил Валера.
Семёнов наивно полагал, что каждый электрик не только может налаживать электросети но, и обязан разбираться в радиоаппаратуре, потому решил "закинуть удочку":
- Может ты, заодно и мой приёмник починишь?
Валера засмеялся.
- Он вот, что тебе на это скажет. Приёмники чинил его брат, а точнее брат его соседа, и не чинил, а только слушал. Поэтому в этой беде он помочь не сможет.
Похлопав Вову по плечу, Коркин засмеялся ещё громче.
У Семёнова от таких слов всё перепуталось в голове. Глупая шутка ещё больше вывела его из себя, и когда Валера ушёл, он понял, что в такой момент без стакана не обойтись. До ближайшей станции было ещё далеко, а значит можно расслабиться. Спокойно нарезать колбаску, покрошить салатик и уложив тоненькие ломтики сала на хлеб приступить к трапезе.
Вова любил, чтобы на столе всё было красиво. Постелить чистую, белоснежную скатёрку, поставить тщательно вымытый стакан, в центре столика поместить салатик из помидоров и огурцов политый густой сметанной, бутылку он всегда ставил справа от себя, тогда не нужно за ней тянуться, а слева тарелку с колбаской и салом, так как вилку в такой ситуации он держал в левой руке, чтобы не мешала наливать.
Расставив на столике всё согласно этикету, и плеснув из банки в стакан самогонки, Семёнов, наконец, выпил и закусил. Тепло побежало по всему телу, раздражение улетучилось и, похоже, стало возвращаться хорошее настроение, но не тут то было.
Дверь, бесцеремонно не постучав, рванули с другой стороны, и в "служебку" ввалились две возбуждённые дамы. Первой вошла полная, розовощёкая, довольно высокая, молодуха. За ней, прячась за широкой спиной, и всё время, поправляя очки, среднего роста, ну настоящий "синий чулок", худая женщина. Розовощёкая набрала воздух в лёгкие и вдруг забасив, как подросток, закричала:
- Проводник, ты, когда топить собираешься!!!?
Вове от такого нахальства кровь ударила в глаза, и он так заорал, что бедных женщин ударной волной вынесло в коридор:
- Сейчас будем проезжать реку, и я вас б...ей всех в ней топить буду!!!
Конечно, дамы не ожидали такого хамства, и на мгновение остолбенели. Однако молодуха
видно была не из робкого десятка. Помахав кулаком перед носом у проводника, она с криком: " Я тебя на нарах сгною!", бросилась на штабной вагон искать защиты и справедливости. "Синий чулок" хлюпая носом, поспешила за ней.
Настроение у Вовы опять сошло на ноль. Если скандал докатится до начальника, то ожидать можно только неприятности.
Но Семёнову повезло. По дороге возбуждённую делегацию перехватил Коркин, и запутав аристократичными манерами, немного успокоил. Приведя, дам обратно, он постарался примирить враждующие стороны. Женщины горячились, Вова делал вид, что сопротивляется, но дрова в тамбур отнёс. Наконец стараниями Валеры примирение состоялось, и все да же выпили за это. Семёнов затопил, и тут уж пришлось выпить за тепло и за знакомство. Молодуху звали Олей, а "синий чулок" Наташей.
Весело заиграли огоньки в топке, не менее весло стало в "служебке".
Семёнов всегда был душой любой компании, он много и остроумно шутил, рассказывал анекдоты и вдобавок ко всему очень хорошо играл на гитаре, которую всегда брал с собой в поездку, и пел. Высокий, хорошо сложенный, с чёрными глазами как у цыгана, которые разбили не одно девичье сердце, Вова любил женщин, и всегда был, любим ими.
Почувствовав особое к себе расположение Наташи, и вспомнив, что он опять холостой, достал гитару и, смотря прямо в глаза порозовевшей от спиртного молодой женщине, запел:
Я хочу, чтоб ты стала моею женой.
Чтобы вместе мы жили лишь только с тобой.
Черноглазая, светловолосая и как мама немного курносая.
Ты подаришь мне сына, а может и дочь.
Будет дочка похожа на маму точь-в-точь.
Черноглазая, светловолосая и как мама немного курносая.
Наташа, не привыкшая к вниманию со стороны мужского пола, очень смущалась, но своего взгляда через толстые линзы очков от чёрных глаз не отводила, тем самым, подавая невольно Вове надежду на бурную ночь.
Вы замечали, как сильно человек меняется, оказавшись в поезде дальнего следования.
Он готов первому встречному раскрыть все тайны своей души, вести задушевные разговоры с совершенно незнакомым ему человеком и зачастую не прочь окунуться с головой в любовную интрижку, на которую в любое другое время не согласился бы никогда. Возможно, всё так и случилось бы, не перебери Вова лишнего.
Сначала куда-то исчезли Валера с Олей, а потом постепенно стал растворяться и Наташин образ. Семёнов боролся с собою как мог. Пел песни, шутил, гладил Наташины руки, шептал ей на ушко ласковые слова, но вдруг в один момент всё перед глазами потемнело, и он погрузился в глубокий сон, отяжелённый непомерным количеством выпитого самогона, успев по инерции только раздеться.
В каждой профессии есть свои особенности. Разъездной характер работы с годами вырабатывает особые привычки. Например, проводники всегда внимательно относятся ко всем неожиданным и нехарактерным звукам, их настораживает непонятный запах, особенно запах гари. В отопительный сезон каким-то шестым чувством всегда знают, когда надо проверить топку, чтобы она не погасла, и спят даже они по особенному.
Стоит поезду сбросить скорость, что обычно происходит перед станцией, как проводник начинает просыпаться, но только локомотив разгонится, и сон опять становится крепким.
Не миновала, сея, чаша и Семёнова. Проспав большой перегон, он проснулся, когда поезд стал тормозить. Взглянув в окно и увидев платформу, Вова вдруг вспомнил для чего он здесь находится, и решил приступить к своим непосредственным обязанностям. В одних семейных трусах, в тапочках на голую ногу и в форменной фуражке на голове он вышел в рабочий тамбур, открыл дверь, и, не поднимая входного фартука, вывалился голым пузом наружу. Держась обеими руками за поручни, чтоб не упасть, Семёнов некоторое время стоял, устремив свой взгляд на звёздное небо, и вдруг жалобно завыл на всю платформу, как голодный волк в лунную ночь: "Зааайцы, выыы гдеее!"
- Проводник, пустите нас в вагон.- Вдруг в ответ раздался голос с низу.
Вова медленно опустил свой взгляд. На перроне стояла молодая пара с протянутыми вверх билетами.
- Вы "зайцы"?- широко улыбаясь пьяной улыбкой, спросил он.
- Нет у нас билеты на ваш вагон.
У Семёнова мгновенно исчезла улыбка с лица, и он гневно закричал.
- Да как вы смеете так себя вести, когда у меня такое сложное материальное положение!!!
Развернувшись на подкашивающихся ногах, он, громко хлопнув, закрыл дверь, машинально подбросил угля в топку и, опираясь руками о стены, добрался до "служебки". С трудом, прикрыв заедающую дверь, Вова рухнул, как подкошенный, промахнувшись мимо полки, и уснул мертвецким сном.
Молодым людям ничего не оставалось, как войти через другой вагон, тихо найти свои места, и лечь спать на непокрытые матрасы.
Вы слышали такое выражение: "проводник в тряпках?". Это чисто поездной жаргон, и обозначает последнюю стадию опьянения, до которой может дойти проводник.
Когда работник один обслуживает в рейсе вагон он во время отдыха, как правило, полностью не закрывает дверь в "служебку" фиксируя её на ограничителе. Просвет в дверном проёме даёт возможность контролировать коридор и хорошо слышать, что происходит в вагоне. Всё это хорошо действует, если не употреблять спиртное. Иначе пассажиры, пытаясь перед выходом сдать бельё, и видя, что проводник спит, бросают, простони в просвет. Служебное купе быстро заполняется грязным тряпьем, погребая под собой нерадивого работника.
Именно под такой кучей простыней, наволочек и полотенец сладко спал на полу Семенов, когда в дверь вдруг стали яростно колотить. Володя ничего, не понимая, с бешено колотящемся от испуга сердцем вскочил, и открыл дверь. На пороге, закрывая своим могучим телом проход, стоял взбешённый начальник поезда Заглухин Николай Семёнович.
Николая Семёновича редко принимали за начальника поезда, он не любил форму, носил длинную бороду и был больше похож на священника, или на мужика с картинки из учебника по истории поднявшего топор над головой и призывающего сжечь поместье ненавистного помещика. Был он человеком достаточно справедливым, к проводникам по пустякам не приставал, долго воспитывал нарушителей, проводя с ними нравоучительные беседы и ставя на "плохие" вагоны, но если ничего не получалось, применял радикальные меры.
Вот и в этот раз Вова ещё не успел сообразить, в чём дело, как получил сильный удар в грудь, да такой, что отлетел в дальней угол купе, застонав от боли.
- Ну, всё это был твой последний рейс в моей бригаде!- выделив слово "моей" сказал Заглухин, и ушел.
В пустом вагоне воцарилась тишина, только расстроенный Семенов, постанывая, гладил ушибленное место и смотрел, как за окном куда-то спешат по своим делам люди, которым нет до него ни какого дела. Вдалеке виднелся обшарпанный вокзал и привокзальная площадь. Поезд прибыл на конечную станцию.