История, которую я расскажу, повторяется сплошь и рядом, поэтому все равно когда и где это было...
Однажды лист чистой белой бумаги, путешествуя по столу в поисках своего содержания, встретил на краю несколько простых карандашей, которые уже полдня валялись забытыми, греясь под теплым светом настольной лампы.
- Привет, ребята! Загораем? А я тут смысл жизни ищу, случайно не видали? - игриво загнувшись, спросил лист. Он всегда шутил, шелестел и балагурил, когда сильно нервничал.
- Привет, целина белая. Мы твоего брата разных форматов за свою жизнь столько повидали, что если вас друг на друга сложить, целая стопка получится. А вот с содержанием всегда туго было, - ответил один из карандашей, на желтом боку которого красовалась золотистая буква М.
- И чего вы ползаете? Чего не хватает? Чистота, как бельмо в глазу, жить мешает? Что это за странное желание быть исписанным, изрисованным, скомканным и выброшенным? Ножниц на вас нет! Ишь расползались! Самолетик бы из тебя сделать да запустить в окошко, а еще лучше кораблик и утопить в ванной. И когда только будет порядок на этом столе? - риторически вопрошал и ругался другой карандаш, твердость и правота которого ни у кого не вызывала сомнений.
- Прежде чем свою душу под острый грифель подставлять, тысячу раз все обдумать и взвесить надо. Жалко мне вас... Ведь пропадаете кипами, почем зря. Да на тебе самые замечательные золотые слова напиши, все равно, в сущности, бумагой останешься, - философски заметил карандаш двойной мягкости, жалостливо поглядывая на лист.
- Но ведь если не ползать и под грифель не подставляться, всю жизнь пролежишь в пачке бумаги болезненно белым! - не выдержал листик. - С другой стороны, меня за это время может съесть жучок-червячок, изменив внутреннее содержание и сущность до неузнаваемости.
Лист так себя напугал, но не жучком-червячком, а словами "сущность" и "содержание", что задрожал от страха. Затем собрался силами, успокоился и продолжил.
- Ребята, вы поймите, я просто могу превратиться в прах, истлев за годы сырости! Но представьте, если повезет и попаду под хороший грифель, то жизнь изменится до неузнаваемости с последней точкой! И всем уже будет наплевать, какого я сорта и цвета. Надо мной будут плакать, смеяться, раздумывать и грустить... А со временем, если повезет, оценят, продадут и под стекло положат. Будут беречь, как зеницу ока.
Листок так размечтался, что от удовольствия свернулся в трубочку.
- Не там ползаешь, дружище, на нашем столе таких чудес еще не было, - с ухмылкой ответил карандаш с буквами ТМ на боку. - Да и что это за счастье под стеклом веками лежать мумией? Я давно уже здесь, с прошлой недели, но больше всех знает вон тот, небольшого роста. Среди нас, как видишь много тупых или вообще не заточенных, а этот уже двенадцать раз себя острил. С нами не дружит, все больше с вашим братом возится. Жалко только скоро кончится...
Рядом с белой резинкой, у которой один угол был изрядно стерт и запачкан, лежал, задумавшись, остро заточенный карандаш. За время работы длина его заметно уменьшилась, а буквы на боку стерлись. Лист бумаги покорно подполз под него и замер в ожидании. Еще мгновение и взгляды их встретились. Опыт и наивность, стремление и податливость, черное и белое смешались в вихре чувств, образуя фантастический коктейль рисунка. Быстро, выверенными четкими линиями зарождалась перспектива пространства, очерчивались мягкие контуры фигур, строился дальний план. Зигзаг штриховки, тихо без нажима, разбросал по листку пятна тени, придавая объем. Легкая штриховка проявляла полоски света, создавая мягкий контраст. Все в листке сразу ожило, заиграло волшебной музыкой графики, стремясь к совершенству форм и гармонии пропорций. Каждое прикосновение стержня обжигало обоих и приносило радость появления нового. Резинка, попробовала вклиниться несколько раз, но потом оставила затею, догадавшись, что в этом танце жизни она лишняя...
Кто-то бережно взял лист, долго рассматривал, приближая к очкам, поворачивая под разными углами к свету, затем пробормотал в бороду: "Что-то в этом есть... Не знаю, но надо будет снова вернуться к этой теме. Композиция, конечно, хромает немного, но идейка есть, а это главное, надо бы развить..."
Атласные ленточки неспешно развязались, открыв нутро большой замшевой папки с загадочным названием "Мои идеи". Лист проворно улегся к собратьям и затих, вспоминая с наслаждением рождение рисунка и обещание скоро вернуться к этой теме.
Корзина для бумаг, наблюдая под столом за этой идиллией, так и осталась с открытым ртом от удивления - неужели сегодня ничего не дадут? Но спустя минуту, глас был услышан. Голодная пасть ее оскалилась, крякнув от удовольствия, глотая почти полностью исписанный карандаш. Тринадцатая заточка оказалась для него роковой, сердце-грифель не выдержало, раскрошившись под ножом в пыль. Резинка, узнав, тихо всплакнула, вспомнила, как иногда небрежно вытирала с листка только что выстраданное им, но вскоре успокоилась: рядом уже лежал новый, длинный и острый партнер. Глупая резинка никогда не жалела себя, продолжала удалять ошибки своих друзей, потихоньку стираясь сама.
Исписанное и сломанное жизнью тело маленького грифеля, закрытое по иронии судьбы еще с рождения двумя деревянными половинками, бесполезно летело в корзину, ни о чем не жалея. Черная кровь его сердца осталась жить тонкими венами линий в нежных белых душах листков, возможно дав их жизни смысл и содержание. Тупые и не заточенные карандаши в тот день так ничего и не поняли...