Аннотация: Я не знал, что у "Легкого бриза" будет продолжение, но так случилось... Пришлось многое переделать. Спасибо всем, кто помог советами и редакцией текста.
Бриз
Тем, кто познал, что жизнь дана...
1. Побег
Жерар задумал это давно. Мысль бросить все и поплыть на яхте в открытое море периодически мучила и казалась сначала назойливым бредом или эхом детской мечты. Однако со временем стало ясно, что так проявляло себя страстное желание свободы. Хотелось вырваться из круговерти дел, взятых обязательств и семейных отношений, которые медленно отравляли жизнь изнутри, превращая ее в бессмысленное копошение и суету. Работа в мастерской иногда придавала некоторый смысл существованию, создавая слабую иллюзию гармонии с окружающим миром, но наступали дни, когда обманывать себя не было сил. И тогда оставалось напиться в одиночку, заснув прямо на берегу моря.
С годами идея плавания становилась все более навязчивой, бросала вызов, обрекая на полное поражение и осознание того, что он уже безвольный старик, стоящий в очереди к ладье Харона.
Резкий хлопок парусов от порыва ветра заставил Жерара поверить в реальность происходящего. Прошлое было бесповоротно оставлено за кормой, а настоящее давало ощущение огромной пустоты и полного отсутствия каких-либо желаний. Не было ни радости от осуществления задуманного, ни страха перед неизвестностью. Одна бессмысленная Пустота...
Резкие крики чаек, которые сопровождали от самого берега, напомнили, что пока еще он капитан. Посмотрев на компас и закрепив штурвал, Жерар подтянул шкоты стакселя. Ветер с берега постепенно усиливался, и яхта, плавно набирая ход, догоняла еще не окрепшие волны. Качка была небольшой, и он спустился в каюту выпить горячий кофе. Внутри было уютно и тепло. Казалось, это кухня одного из приятелей, который вот-вот зайдет, извинившись за опоздание. Жерар до сих пор не мог привыкнуть ни к названию яхты, ни к обстановке внутри каюты, однако кофе нашел сразу. У бывшего хозяина был прекрасный вкус, и это радовало. "Странно, - удивился он, - как такие простые вещи могут полностью изменить настроение?" Подумалось, что, так называемые, мелочи жизни подобны дорожным знакам на обочине. Проезжая на машине мимо забрызганных грязью указателей, мы чаще всего подчиняемся им, но иногда не замечаем. Одни заставляют свернуть с дороги, другие - сделать разворот или выбрать иной путь. Так и в жизни мы все время несемся мимо этих знаков судьбы, иногда понимая, что проскочили один из них, лишь спустя многие годы. Жерару хотелось стать одним из тех немногих на земле, кто расставляет знаки для себя сам.
Чтобы оплатить ремонт и купить старую, но когда-то лучшую в яхт-клубе бригантину, пришлось в тайне от всех продать мастерскую. Сейчас он ощущал себя младенцем, который приходит в мир голым и беззащитным. Ему не нужны были деньги, должность и уважение коллег, а только тепло и молоко матери. Этим молоком была Свобода... Прежде всего, от самого себя...
После войны и Версальского договора 1919 года, про который все газеты тогда трубили как о победе французского оружия, а некоторые ура-патриоты даже призывали вернуть себе старые колонии, они с Луизой решили уехать от родителей и жить самостоятельно. Маленькая заметка о продаже пристроек в Нанте пришлась как нельзя кстати. Во-первых, это было недалеко, и они смогли бы время от времени навещать своих близких (мать Луизы была больна туберкулезом), а во-вторых, цена была такой, что они надеялись раздать долги за каких-то пару лет. Луизе весной исполнилось восемнадцать, и жизнь влекла ее всеми своими соблазнами и перспективами. Два последних года были посвящены занятиям в художественной школе в Лорьяне, где вышивка и роспись давались особенно хорошо. Работы Луизы приводили в пример другим и выставляли в витрине школы рядом с объявлением о наборе учащихся на следующий год. Жерару было девятнадцать, и за три года работы в гончарной мастерской его знали, как подающего надежды мастера. Мечта - открыть на двоих свою мастерскую по изготовлению керамики - давала силы, а свойственный молодости безудержный оптимизм рисовал заманчивые перспективы.
Приехав в Нант, они узнали, что пристройку продавала пожилая супружеская пара, которая жила в бедности и уже не могла справляться с хозяйством. Страшное известие о смерти сына, офицера, на войне в далекой России, разрушило планы на будущее. Теперь старики доживали прошлым, еле сводя концы с концами. Молодые им понравились, поэтому сразу договорились о продаже с условием, что будут получать помощь по хозяйству.
Купив нужное оборудование, Жерар и Луиза решили делать то, что получалось у них лучше всего: кувшины и тарелки. Конкурировать с местным керамическим заводом было глупо, поэтому изготавливали только эксклюзивные вещи. Каждую тарелку и кувшин Луиза расписывала отдельно, вкладывая в них частичку души, а Жерар придавал им столь оригинальные формы, что покупатели могли минутами разглядывать их, удивляясь выдумке мастера. Однако бизнес шел плохо. Цена выходила заоблачная: надо было еще покупать в карьере глину, эмаль и платить за печь. Чтобы как-то прожить, Жерар устроился подрабатывать ночным сторожем в соседней церквушке. Работа была нетяжелая, через два дня на третий, но после приходилось отсыпаться до полудня. Потом он долго был еще сам не свой, и Луизе приходилось тянуть в мастерской за двоих. Но, как говорится, нет худа без добра. Насмотревшись в церкви на статуэтки ангелочков и святых, Жерару пришла в голову гениальная мысль - делать из керамики недорогие безделушки и сувениры. Люди, истосковавшись после войны по маленьким радостям, покупали бы их на подарки родным и близким.
Расчет оказался верным, и заказы навалились со всех сторон. Объемы продаж росли, и вскоре пришлось нанять двух подмастерьев, братьев Поля и Этьена. Те часто пропускали школу и мечтали только об одном: попасть во второй состав футбольной команды города. Этьен хоть и был на два года младше брата, но ростом был с Поля. Держались братья всегда вместе, часто выручая и помогая друг другу. Их мать, Нинель, полная и грубоватая женщина, работала по соседству в прачечной и уже несколько раз просила Жерара взять хотя бы одного из сыновей к себе, чтобы обучить ремеслу. Ее муж погиб на шахте пять лет назад, и она одна поднимала сыновей, подрабатывая ночами уборщицей в соседнем кафе. Поэтому, когда Луиза пришла к ней и попросила о помощи, восторгу женщин не было конца.
В мастерскую братья приходили всегда вовремя, в восемь утра. К пунктуальности приручил отец, повторяя при каждом удобном случае, что "точность - вежливость королей". Эта черта стала для них символом настоящего мужчины, который умеет держать свое слово. Среди местной шпаны братьев уважали за силу и взаимовыручку. Работу их сильных рук вскоре оценили и Жерар с Луизой, когда сломалась машина по замесу глины.
Однажды июльским вечером Луиза задержалась, расписывая глиняные сапожки, которые продавались лучше всего из-за потайного кармашка для сладостей. Жерар был на дежурстве, и она не успевала. Нужно было обязательно к ночи загрузить ставшие за эти месяцы работы ненавистными 22 сапога в прогретую для отжига печь. Задержался и Этьен. В последнее время он часто оставался, помогая Луизе с печью. Недавно у Поля появилась девушка, и ему дали понять, что он третий лишний. Этьен сидел напротив Луизы и от нечего делать разминал в руках кусок глины. Периодически пытался сделать фигурку футболиста, но получалось неведомое чудовище, которое с успехом заменило бы Горбуна в соборе парижской Богоматери. Недовольный результатом, Этьен со всего маху шлепал фигуркой по столу. Уродливое тельце разбивалось в лепешку, и он принимался за работу снова.
Стемнело. На улице было душно, как перед грозой. От печи шел нестерпимый жар; ее ненасытная утроба урчала углями и ждала новую порцию сапожек. Пот капал с черных, как смоль, волос Этьена прямо на глину, которую руки машинально продолжали разминать, делая все податливее.
Луиза поймала себя на том, что уже минуту смотрит, не отрываясь, на Этьена. Движения его рук были завораживающими. Неумелые и грубые они вновь и вновь, без устали, пытались что-то вылепить. Желание создавать разбивалось о полное неумение творить. Луиза вдруг поняла, что ее совершенно не интересует, получится что-то у Этьена или нет. Видела только его пальцы и растущую податливость глины. В этом было нечто противоположное тому, как работал Жерар. У мужа глина в руках удивительным образом без всяких усилий превращалась в очередной шедевр. Словно живая, она сразу откликалась на прикосновение его рук и почти мгновенно принимала нужную форму. Это всегда восхищало Луизу и вызывало чувство зависти. У Этьена же глина и пальцы были врагами, перемалывающие друг друга в отчаянной схватке, словно куски мяса под ножом мясорубки. Было понятно, что эти пальцы никогда не познают внутреннюю красоту глины, но они очаровывали своим детским неумением и стремлением хоть что-то создать.
Видя муки Этьена, она почти инстинктивно подсела к нему с желанием помочь. Глина от долгого разминания и пота стала настолько мягкой, что уже не держала форму и скорей напоминала грязное месиво. Вдруг Этьен поймал ее скользкие пальцы и игриво посмотрел на нее. Это был взгляд молодого мужчины, - властный, наглый и уверенный в себе. Сжавшись, словно зверек, она попыталась поднять глаза, но не смогла, и с глупой, беззащитной улыбкой, какая бывает у детей в момент опасности, смотрела на его пухлые губы. В них отражался жар печи. Они что-то шептали ей, но ничего не было слышно. В ушах шумела кровь, казалось, еще мгновение - и она потеряет сознание. Луиза ощущала его дыхание на своем лице, резкий запах сыра и мяты изо рта. Он поцеловал сначала нежно, затем жестко и грубо. Повалив на пол, сжимал ее все сильнее, словно в руках была новая порция глины. Было больно, но не было ни сил, ни желания кричать, тем более, сопротивляться. Он овладел ею быстро и грубо, думая только о себе, словно спешил бросить новый кусок глины на пол, превращая его в бесформенную лепешку, в которой уже никто не разглядит ничего, кроме грязи.
Наутро, до прихода мужа, она собрала вещи и уехала к родителям в Лорьян, оставив записку, что маме плохо и срочно надо ехать домой. А через неделю Жерар получил письмо, в котором Луиза написала, что так жить дальше нельзя, и Жерар ее не любит. Просьба подождать с ребенком в последнем разговоре за ужином - тому доказательство. Просила разделить имущество, так как срочно нужны были деньги на лечение матери, и не писать ей больше.
К Луизе он тогда не поехал, так как понимал, что когда-то страстное и юное влечение друг к другу ослабело, превратившись в рутину и обязанность. Разбираться в причинах побоялся, радуясь в душе, что все так само разрешилось. Через полгода Жерар отдал деньги и подписал согласие на развод. Мастерская по керамике стала его собственностью, а сам он на некоторое время получил иллюзию свободы. Занятие керамикой больших доходов не приносило, однако давало возможность откладывать на черный день.
Если мы откладываем на Черный день, он обязательно придет. Правда, если не откладывать - все равно придет, но неожиданно. Никогда не знаешь, что лучше...
Жерару хватило денег только на ремонт яхты. Чтобы купить ее, пришлось продать мастерскую. Бывший владелец назвал ее "Таисс". Имя было странное и необычное. Странность заключалась в том, что на всем западном побережье Бискайского залива вряд ли встретишь женщину с таким именем, а тем более яхту, другое дело, - "Жозефина" или "Мария". Но менять имя не стал: любой моряк знает - это плохая примета. С другой стороны, для странного поступка это было самое подходящее имя. Теперь уже его "Таисс" шла на всех парусах, унося от прошлой жизни, не предлагая ничего взамен, кроме свободы, свободы умереть...
Кофе вскипел и пролился на жаровню. Каюта наполнилась особым ароматом, который перемешался с запахами краски и лака после ремонта. Сбежавший кофе напомнил ему Элен. Она пришла буквально через неделю после отъезда Луизы с предложением помочь и задержалась в его жизни на целых десять лет. Элен прекрасно рисовала, но раскрашивала поделки хуже, чем Луиза. Странно, но заметил это только он. Клиенты продолжали делать заказы, и это спасало положение. Удивительно, за все эти годы Элен так и не научилась готовить. Кофе почти всегда сбегал от нее и был испорченным, как и ее характер. Беспрерывная суета на кухне, постоянное ворчание и вечная тема штопаных чулок, раздражали настолько, что Жерар часто срывался и уходил в соседнее кафе. Кофе там был нисколько не лучше, а суеты еще больше. Но это была уже не его суета и чужой кофе...
Сейчас он никуда не спешил. Волны ворчали за кормой и кричали надоедливые чайки, которые решили, что если пьют кофе, то, конечно же, угостят хлебом. Прихватив с собой фотоальбом, Жерар поднялся на палубу. После каждого глотка переворачивал страничку, вырывал ее и рассматривал в последний раз знакомые и позабытые лица. Бережно, словно венок в память о погибших, он отпускал листок на воду за кормой. Прошлое почти сразу уходило на дно, но не тянуло за собой, как прежде. Вскоре от альбома осталась лишь твердая обложка, которую решено было подбросить вверх, салютуя прошлой жизни. Чайки, не ожидавшие такого подарка, сперва накинулись на нее, но почти сразу раскрыли обман. Обидевшись, а может, поняв, что больше от этого человека ничего хорошего не дождешься, птицы, как по команде, устремились к берегу на восток. Оглянувшись, Жерар обнаружил, что берега уже не видно. Так далеко под парусами он не ходил никогда. Сегодня, в отличие от суеты прошлых лет, многое делалось впервые. Ветер усиливался и гнал его вместе с "Таисс" все дальше и дальше от жизни...
![Brigantina [staroschuk]](/img/s/staroshuk_w_a/breeze/1_brigantina.jpg)
![dom jerara [staroschuk]](/img/s/staroshuk_w_a/breeze/1_dom_zherara.jpg)