"Настоящее бессилие, когда ничего не можешь, ничего - хоть весь мир обойди, от края и до края."
Эмиль Ажар. Страхи царя Соломона
Пламя костров вокруг замка поражало своей устрашающей красотой. Высота донжона позволяла просматривать всю прилегающую местность, в ясные солнечные дни открывая потрясающий вид как на равнину около, так и на горизонт. В былые времена, стоя на этом месте чароплет чувствовал восхищение, наблюдая невероятную в своем великолепии палитру красок на небе, и умиротворение, смотря вдаль - где земля и небо сливались в единое целое. В былые времена, стоя на этом промораживающем до костей ветродуе он не единожды достигал мысли, что после уведенного не страшно и умереть - самое главное достигнуто, осталось только пожинать плоды трудов.
Огнищ вокруг было слишком много для их маленького замка - итог был неизбежен. И это тревожное чувство бессилия сводило с ума, заставляло мысленно метаться, ища выход. Помимо очевидного.
- Мас, они пришли нас убивать? - тихо спросил срывающийся детский голос от едва сдерживаемых слез и страха, предполагая, что ответ будет положительным.
Чародей обернулся и прищурился, вглядываясь в дрожащего мальчишку, стараясь разглядеть в темноте выражение чужого лица. Но как бы он не напрягал зрение без заклятья это было проблематично - тонкое щуплое тельце едва угадывалось в темноте.
- Да.
Отрицать очевидное было бы безумием. Насколько не был мал ребенок, стоящий перед деем, он понял этот простой факт еще только в самом начале осады, другой вопрос, что спрашивать вот так в лоб решился далеко не сразу. Чароплету отчаянно хотелось соврать, чтобы на еще малое количество времени подарить невозможное - надежду. Поскольку, не смотря на все пережитое, мальчик до сих пор верил создателю и принимал за истину произнесенные им слова.
Поражающая вера. До самой глубины.
Единственное, что творение до сих пор могло себе позволить. Остальное постепенно, шаг за шагом отнимали осадившие их чародеи. Даже находясь под медленно убивающем проклятьем, человеческое дитя, истинное в своей сути, в котором нет ни единой примеси чудной крови, не имело право на существование. Даже на тот короткий промежуток лет, что еще ему и его сестре было отмерено.
- Это из-за нас, да? - с тихим отчаяньем прошептал мальчик.
Лицо Кеймаса исказилось от внутренней муки, он замер на несколько секунд, стараясь успокоить бушующую в нутре бурю эмоций, и в быстром движении подлетел к ребенку, обняв и прижав к себе. Маленькое тельце сотрясалось толи от холода, продуваемость на верхней площадке донжона была жуткая, толи внутреннего ужаса неизбежности.
Дети не должны проходить через это. Никогда.
- Нет, конечно же нет.
Он сам не верил в то, что говорил, но, чувствуя боль своего чада, не мог быть честным - больше не мог. Еще минуту назад хотел, но, видя мучения воспитанника, быть правдивым казалось кощунством, значительно проще соврать - подарив тем самым ложное облегчение.
- Пойдем, здесь слишком холодно.
В другое время детям категорически запрещалось подниматься на самый верх, их слабое здоровье и без того подрывалось сквозняками и редкими прогулками по дворовой площадке. Но разве сейчас это имело значение? Когда как жить оставалось считанные часы.
- Они пришли из-за нас, да?! Я же чувствую... - глухо прошептал ребенок.
Отстранившись, чародей присел на корточки, взял тонкие ледяные ладошки в свои руки, в очередной раз поражаясь насколько они маленькие, осторожно подул, стараясь согреть.
- Это не важно, не будь вас они нашли бы другой повод, - пристально глядя в расширенные от страха глаза, с максимальной убежденностью проговорил дей.
- Прости, Мас, - вырвав руки, мальчик закрыл ими лицо, в тщетной надежде убежать, спрятаться от жуткой реальности.
Плет криво улыбнулся, выпрямился, погладил ребенка по голове и со всей возможной мягкостью произнес:
- Дело далеко не в тебе и твоей сестре, само ваше рождение чудо, - тяжело вдохнув, он взял свое создание за руку, - только не все готовы его принять. Поверь, даже не будь вас, они бы все равно...
Замолчав он, направился к лестнице, настойчиво ведя ребенка за собой, чтобы, быть может, за защитой стен, когда уже не видно осаждающих замок врагов, позволить Волчи на короткое мгновение поверить, что будущее имело бы возможность воплотиться и быть, а поутру все эти костры, как и их создатели исчезли бы, и мир смог бы быть все таким же ясным и очень интересным. И совсем не пугающим. А так же безоблачно-безобидным. Что, быть может, дети смогли бы иметь возможность вырасти - прожить юность, что, быть может, когда-то даже они смогли бы продолжить чистоту своего человеческого рода - единственного настоящего и непрочного - без примеси дивной крови.
Кеймас не знал как спасти созданных им детей. Полностью безвыходная ситуация: сообщество из объединившихся врагов и до этого нейтральных представителей власти под эгидой очищения Чародейской юдоли упорно осаждало его замок. Защитников было непозволительно мало - из тех, кто выжил и не сбежал до осады, насчитывалось неполная дюжина. Единственное, что не позволяло перейти в наступление осаждающим - родовая многоуровневая защита. Верная и когда-то казалось надежная. Более трех десятков поколений его рода трудились и улучшали плетеный щит, каждый чародей считал своим долгом внести что-то свое в окутавшее стены кружево.
Им некуда было бежать. Чароплет благодаря своему стремлению воскресить неопороченного чистого человека обрел дурную славу. Правительство Чародейской юдоли назначило за его голову награду. Те, кто остался нейтрален, вовсе не желали видеть его на своих землях. Деи и дивы ненавидели человеческий род и совсем не разделяли убеждений преступника.
Безумец.
Не к кому обращаться. Те немногие друзья, что были у плета до того, как он озвучил свою идею по созданию первозданного человека, довольно скоро исчезли. Кто же остался... Репутация отъявленного мерзавца и морального урода, а так же приличная сумма за голову как-то совсем не соседствовала с таким чувством как дружба.
Не было шанса на спасение. Его убеждения не разделяли. Кому в этом мире были нужны человеки? Пусть и многие деи имели в прошлом далеких предков из челов. Но никакого значения сейчас это для них не имело. Идею совершенно не понимали и не принимали.
Обреченные.
Как спасти тех единственных, кто стал смыслом его жизни, когда мир вокруг настроен на их уничтожение? У него не было палочки-выручалочки или же той невиданной силы, в последний миг спасающей осужденных. Не было и верных сторонников во главе с "архи-" или призрачным легионом, готовым служить за идею или доставшееся по наследию. У него не было друзей, что могли бы приютить созданных детей.
Никого...
Он не мог переправить пусть и кого-то одного из воспитанников в другое место. Свора бескомпромиссно настроенных плетов надежно пресекала все попытки. Никаких шансов в этом вопросе. Не было подземных ходов, что могли бы вывести из крепости на дальнее расстояние. Вернее, были, но... О них знали. И благо защита распространялась и на них - надежное кружево окутывало и под землей. Не было мощи, что могла бы сокрушить противников. Пусть были знания и даже умение, но что они стоят против тысяч?..
Чародей обладал только замком с многоуровневой защитой, внутренним источником воды и постепенно кончающимся запасом еды, живыми в количестве меньше дюжины за его стенами, верными Кеймасу до последнего вздоха, и двумя ужасающими созданиями.
Сумасшедшее количество деев на той стороне, их объединенные силы и не прекращающаяся борьба с кружевом крепости, не оставляли никаких шансов спастись. Вопрос времени, когда плеты распутают-порвут клубок защиты. Их излишне много, чтобы не справиться. Они слишком целеустремленны, чтобы у пока еще живых за каменными стенами оставалось более нескольких часов. И они чересчур долго осаждали замок, чтобы отступить.
Когда-то величественное искрящееся плетение сейчас выглядело просто ужасно. Где оно целостное кружево? Где объемные узоры из цветных, порой в невероятных фигурах переплетенных нитей? Где поражающее единение, когда все настолько запутанно и непонятно оттого и красиво? Перед взглядом чародея были лохмотья - участки, где до сих пор оставался узор не тронутый врагами, места, где кружево превратилось в обрывки, где-то в расплетенки, где-то в прожоги или дырки. Не было больше былого величия и гордости. Сколько оно еще могло продержаться? Час или два? Защитная вязь и так выиграла невозможное - заставила великих снобов засучить рукава и в поте лица трудиться в борьбе, чтобы сразить ее. Выиграла так непозволительно много времени для них.
Сестру ведомого им мальчишки чародей увидел, подойдя к спуску, ведущему на лестницу. Он остановился, всматриваясь в маленькое тельце, кутающееся в старый выцветший платок своей матери, который полностью закрывал всю ее одежду, оставляя на обозрение только белые туфельки. Подойдя ближе, он заметил, что лицо ребенка опухло от слез. Внутри дея невозможно защемило - накатил резкий порыв уничтожить всех и все, чтобы она больше никогда не пролила ни единой слезинки, чтобы смогла вырасти и улыбаться той беззаботной улыбкой, которая никак не могла появиться на лице ее брата.
- Гербера, - в немом укоре прошептал чароплет, прижав ее к себе.
Цвейта питала слабость к этим цветам и, перенеся тяжелую беременность, еще до рождения детей решила назвать так свою дочь. Слишком хрупкие цветы, чтобы их можно было безнаказанно сорвать, слишком ломкие, чтобы устоять пред непогодой.
Девочка разревелась, уткнувшись в живот дея. Ей не нужно было задавать вопросы, чтобы получить ответ, она в отличие от брата более реалистично смотрела на вещи.
- А если...
Чародей напрягся, слишком знакомыми были интонации.
- Нет. И забудьте об этом.
- Но мы...
- Всего лишь дети.
Кеймас отстранился, суровым взглядом вгляделся в чужие заплаканные глаза, полные мучительного ожидания. Невольно сглотнул от того бессилия, что вновь затопило сознание.
Они не должны умирать! Только не они!
- Скоро все закончится.
Сказать как именно, впрочем, как и соврать дей не смог, слишком пристальным был чужой взгляд как Герберы, так и Волчи, слишком чистым, полным тяготящих эмоций. Они все понимали, они кристально ясно осознавали, как именно все должно было закончиться, но готовы были принять за истину его слова. Не важно какие - дети до сих пор верили.
А дальше?
Когда проклятые чародеи ворвутся внутрь, когда они будут убивать всех, не щадя никого, не взирая на пол и возраст. Все виновны. Все пособники свихнувшегося преступника. Как ему спасти свое творение?
Если бы он мог... что стоила его жизнь? Чароплет бы отдал ее. Продал бы всех и вся. Стал бы кем угодно и делал бы, что велели. Пошел бы на любые муки, если бы была хоть крупица уверенности, что его враги оставили бы жизнь созданиям.
Как спасти детей?
Он мягко погладил каждого из них по голове, с содроганием ощущая, что счет пошел уже не на часы, а минуты. Когда-то нерушимая вязь почти сдалась под непрерывным потоком чужих контрпроклятий и контрзаклятий, еще чуть-чуть и осаждающие окончательно разрушили бы родовую защиту, оставляя находящихся в замке на произвол судьбы. Или вернее захватчиков.
Ему повезло, не имея чародейской составляющей дети не чувствовали того, что ощущал он, не чувствовали как медленно разрушается последняя зашита. Вопрос нескольких минут уничтожить ворота и ворваться внутрь стен. Без того щита, который так долго продлял им жизнь, они уже мертвы.
Решение, которое Кеймас принял, почувствовав, как истончается защитная вязь, не было спонтанным, оно медленно зрело - уничтожая самое светло, что было в его душе. Проще было сдохнуть и оставить человеческих детей на милость выведенных из себя упорством в своей живучести защитников замка чародеям, чем сделать то, что казалось даже большим преступлением чем самоубийство.
Он ненавидел себя за эти мысли, презирал за то, на что собирался пойти, но не видел иного, менее мучительного выхода для детей, чем тот, который хотел воплотить.
Гербера первая поняла по его изменившемуся лицу, она отчаянно вцепилась в него с трудом стараясь обхватить своими маленькими короткими ручками, чтобы, быть может, остановить или наоборот, не веря, что именно он - их создатель сможет сделать это.
Лицо Волчи исказилось, он сдал шаг назад, в отличие от сестры отрицая.
- Когда вы проснетесь, все уже закончится, - как можно мягче произнес чародей, одной рукой приобняв девочку, а другую протягивая мальчику.
Ребенок замотал головой, не желая принимать то, что планировал чародей.
От этого действия внутренности Кеймаса скрутило в узел, а сознание уже было готово отступить от задуманного, когда последняя преграда исчезла - родовая защита была уничтожена полностью, и вместе с тем пришло окончательное осознание - теперь времени нет вообще.
- Волчи.
Сдерживая рыдания, мальчик слал шаг навстречу и, ухватив чужую руку, подчиняемый чужой силой, невольно сделал еще несколько, упершись в сестру.
- Все будет хорошо, - произнес чародей хрипло, отводя взгляд, ненавидя себя за эту слабость.
Маленькие болезненные тельца последних чистокровных человеков бездвижными куклами обвисли в руках плета. Он тут же подхватил их, прижимая к себе, с ужасом вглядываясь в мертвые лица, смотря в застывшие глаза. Не веря, что смог это сделать.
Силы его покинули, он упал на колени, выпуская из рук детские тела, забыв, как нужно дышать. Захватчики уже пробрались за крепостные стены замка, планомерно уничтожив защитников, и сейчас с достойным упорством атаковали донжон, стараясь добраться до последних уцелевших. Быть может, вспышки чужих проклятий там внизу, крики, визг и грохот привели Кеймаса в чувство, а, может, реальность стала для него слишком суровой, чтобы он мог ее выдержать и не сойти с ума, оттого сознание отвлекло от свершившегося. Чародей позволил себе последнее - аккуратно уложить детей, придавая им вид как будто они действительно уснули. Не имея возможности перебороть себя, из слабости закрыл им глаза, вроде как и обманывая, но понимая, что это обман. Поднявшись, он отошел на несколько метров и, быстро вплетя и активировав проклятье, сжег тела.
Это было наваждением: он даже смог убедить себя, что не убил их, когда полный злобы и отчаянья на пределе своих возможностей выплетал последнее проклятье должное сравнять замок с землей.
Когда они проснутся, все действительно закончится.