Аннотация: Просто коротенькие истории. через полтора года службы что-то сместилось в голове. и все-таки я не военный.
Миниатюры Монгохто.
Утро ТЭЧ.
- Сейчас бы тортику,- мечтательно произнес многоопытный старший прапорщик Санямба-Сокол, с поистине африканской безмятежностью ковыряясь в носу.
- Да уж, тортик это очень даже хорошо,- согласился с ним неопытный старший лейтенант Пиджак, неуютно ворочаясь в широкой хламиде технической робы.
- Да, и запить его славной кружкой горячего сладкого чая,- назидательно обратив испачканный палец к потолку, произнес Санямба-Сокол.
- А я не хочу чаю, хочу Колка-Кхолы,- неожиданно заупрямился глупый Пиджак.
- С чего это вдруг?- удивленно спросил у него Санямба-Сокол, у которого от изумления выпало из прически перо мистической птицы Курдук.
- В Колка-Кхоле есть ортофосфорная кислота, она вроде бы чего-то там растворяет в мозгу и оттого у человека становится очень бодро во всем теле,- неуверенно промямлил наивный Пиджак и спрятал острые уши за воротник робы.
- Ничего себе, какая жуть. Сладкий чай лучше будет всяких кислот. От него по крайней мере мозг не тает,- поучительно произнес Санямба-Сокол, втыкая выпавшее перо мистической птицы Курдук обратно в кудрявые засаленные дреды афро-шаманской прически.
- Да наверное, чай будет получше Колка-Кхолы. Хочу чаю и тортику,- сказал слабовольный Пиджак, почти целиком прячась в робе.
- Торт и чай, вот что надо честному человеку утром в ТЭЧи,- подвел неутешительный итог мудрый Санямба-Сокол и грустно вздохнул.
Потому как не было ни тортика, ни чаю, ни даже проклятой кислотной Колка-Кхолы. А было лишь промозглое холодное монгохтианское утро, с соленой взвесью тумана, тяжелыми серыми тучами на низком небосводе, глупым телевизором и озабоченными командирами.
Лисы и Наряд.
Лисы, напившись горького кофе, составляли график нарядов. Глаза их возбужденно блестели, усы воинственно топорщились, хвост, в целях маскировки обернутый вокруг живота, хищно трепетал. Лисы просто обожали это занятие. И как всякие сластолюбцы часто им занимались. Ибо чем заниматься, как не любимыми занятиями. Потому очень несчастный старший лейтенант Пиджак так часто ходил в наряды. Все из-за клятых лис, любил он тихо-тихо, когда никто не видел и не слышал, ругаться. И пусть они, лисы, видели и знали все, но бедолага Пиджак нерешительно ненавидел их. Хотя сам тоже был лисом. Просто ему не нравилось горькое кофе.
О начальстве.
Начальником безвольного и печального старшего лейтенанта Пиджака был замечательный военный капитан Алый Кабан. Замечательность его заключалась в ином обмене веществ и оборотничестве. Особая железа в мозгу начальника, именуемая в научной среде сумасшедших поварих офицерской столовой 'Алой Железой', выделяла невероятно тягучий фермент. Фермент, не имея особых проток для распространения по всему организму, полностью заполонял черепную коробку и выдавливал мозг из ушей. Но очень хорошо расщеплялся парами спирта и вытекал через ноздри в виде прозрачных соплей. И потому Алый Кабан пил не просыхая, не по собственному слабоволию или особенному пристрастию, а чтобы просто выжить. И еще он был оборотнем, а так как носил морскую тужурку с погонами, то оборотнем в погонах. По ночам, в особо сумрачную пору, когда луна наливалась багрянцем от соленого морского пара, он превращался в натурального кабана. Огромного и добрейшего. И давил кошек. Но не ради потехи, а потому что, становясь кабаном, которому открывались самые сакральные таинства Вселенной, каждый раз заново узнавал, что кошки это Зло. Особенно рыжие и наглые. Многим это не нравилось в бравом Алом Кабане. Но один человек разделал его взгляды. Это был мудрый африканский шаман и по совместительству старший прапорщик Санямба-Сокол. И это немного, но утешало несчастного Алого Кабана. И он продолжал жить и служить, не смотря ни на что.
О заме.
Давным-давно, в предвечные времена, когда русские только начали осваивать эти глинистые каменистые земли, и еще процветала могучая, но приверженная дурным привычкам, цивилизация Орочей, сюда был заслан особый африканский десант. Десант имел задачу свергнуть власть жестокосердных рыбокровых орочей и состоял из двух величайших африканских шаманов. А именно из хитрющего Рустамбы Эфиопского и могучего, но совсем еще молодого Санямбы-Сокола. Колдуны, несмотря на свою африканскую хитрость, долго не могли придумать ничего путного. Все их планы разбивались о несокрушимую гордость орочей. И тогда колдуны с горя запили и ненамеренно выпили так много кокосовой настойки, что насквозь проспиртовались и, погрузившись в смертельный анабиоз, провели в небытие несколько сотен лет, по истечению которых проснулись уже во время Перестройки. Орочи к тому времени уже полностью спились случайно обнаруженными запасами кокосовой настойки, и доминирующее положение заняли русско-башкирские военные, более устойчивые к алкоголю. Африканская цивилизация к тому времени благополучно распалась на сотни крохотных племен и княжеств, но шаманы не забыли о поставленной перед ними миссии. И решили подорвать мощь теперь уже Советско-имперской цивилизации. Для этого они проштудировали множество фантастических книг, ибо задача их была поистине немыслимой. И заработали этим такую жуткую мигрень, что ни албанским описать, ни в Сети вывесить. И родилась из этой мигрени мысль создать несокрушимого жесточайшего нежить-воина. Рустамба Эфиопский заклял Семя Зла, а Санямба-Сокол призвал из Преисподней самого злобного демона. Но мигрень сделал свое черное дело и потому вместо демона они каким-то мистическим образом призвали самый обычный кокосовый орех. Опечаленным шаманам не оставалось ничего другого как посадить орех в скудную монгохтийскую землю. И выросло из ореха чудное дерево. И дало оно крупный сочный плод. А когда Рустамба Эфиопский и Санямба-Сокол решили сорвать плод и утолить им свои увядшие надежды, оказалось, что под жесткой шерстистой кожурой оказался сморщенный зеленокожий эмбрион. На радостях, что заполучили непобедимого воина, шаманы решили отметить событие уже ставшим привычным возлиянием. В результате так нажрались, что опять таки привычно погрузились в анабиоз. Оставив несчастное кокосовое Дитя Зла без опеки. И выросло оно без афро-родительской любви злобным-злобным. И из-за нереализованной жажды убийства вступило оно в нестройные ряды Вооруженных и Добрых Сил РФ. А когда шаманы очнулись из алкогольного забытья, оно уже дослужилось до капитанского звания и гордо именовалось капитан Кокос-Ко. И стало заместителем начальника несчастного старшего лейтенанта Пиджака. С тех пор несчастье для Пиджака ассоциируется с крупными волосатыми орехами.
Корейская Атомная Программа.
Пластмассовая лапша была непременным атрибутом Вооруженных и Добрых Сил РФ. Хорошенько размяв, ее можно было подложить под голову, чтобы не храпеть. Использовать ее гигроскопические свойства для сушки отсыревшей в соленом тумане обуви. В непредвиденных ситуациях, возникни вдруг такие, хаотические переплетения сухой, но гибкой лапши могли заблудить и остановить выцеливающую сердце вражескую пулю. Также очень удобно было травить ею крыс, бурундучков, щенят и прочих паразитов, бесправно расхищающих людское продовольствие. А если ее хорошенько размочить и скрутить в тугой жгут, то им можно было запросто заарканить хоть бешеного носорога, водись он в Хабаровском крае. Ну или просто повеситься, если жизнь не удалась. А потом оказалось, как выяснили некие штабные умники, что ее надо кушать. И тогда народ перестал ее покупать вообще. Как можно жрать хозяйственный инструмент. А делать из еды поделки- устарелое и немодное занятие. Так была свернута из-за недостаточного финансирования Корейская Атомная Программа. И пала Корея.
Новая военно-полевая форма от Юдашкина.
- Лейтенант Москва-Длинновский!
- Йя-йя!
- Выйти из строя!
- Есть!
- За несоблюдение воинской униформы- объявляю лейтенанту Москва-Длинновскому строгий выговор!
- Есть строгий выговор...! А может не надо...?
- Надо!
- Так ведь нету этих дурацких колготок на складе!
- Да! Нету! Но все остальные каким-то образом добыли таки дурацкие колготки! С подвязками, ёпт! А ты не сумел! И за это тебе выговор! Растяпа!
Так, из-за дурацких колготок с подвязками, а точнее из-за их отсутствия, несчастный Москва-Длинновский был лишен квартальной премии и с горя чуть было не запил. Слава Небезумным Богам, денег ему на это не хватило.
Тайное Сочувствие.
Жил-был в ТЭЧ один очень печальный гражданский персонал. И у него в штанах обитало облако. Небольшое такое, с крупную картофелину, зеленоватое, клубящееся. С торчащими во все стороны облачными мерзостями. Облако мучило несчастного гражданского и портило всю его личную жизнь. Даже сходить по легкому ему было неимоверно тяжело. Каждый раз собиралась охочая до дешевых русско-бурятских сенсаций толпа, тыкала короткими мозолистыми пальцами, мерзко хихикала и гнусно хохотала. Среди хохочущих частенько бывал и старший лейтенант Пиджак. Он гнусно-мерзко хохотал-хихикал, тыкал своими лисьими пальцами, но втайне жалел бедолагу и искренне сострадал его несчастью. Потому как у него в штанах тоже обитало облако. Маленькое, пушистое, незаметное. Лисичье.
Приятного аппетита.
А повар придумал ужин,
Немного коры дубовой,
Немного хвои еловой,
Немного дорожной пыли,
Немного болотной тины.
Солдат не умрет голодным.('Манго-Манго'-'Пули летят')
Его сытого убьет взбешенная официантка, тихо подумал скромный старший лейтенант Пиджак, неловко уворачиваясь от яростно брошенной тарелки с пшенной кашей и хищно вцепляясь острыми лисьими зубами в пролетающую мимо котлету. Ненасытному Пиджаку нравилось все мучное.
Смущение.
Старые добрые самолеты, увешанные ракетами и бомбами, тяжело ревя и поскрипывая от натуги, отрывались от раскаленного бетона и уносились в синее-синее небо, скидывать свой смертоносный груз в профилактических целях потехи ради. Старший лейтенант Пиджак смотрел им вслед, затыкая лапами чуткие уши от ужасающего милитаристического бомбардировочного грохота. Взлетающие машины порождали в душе Пиджака странное двоякое чувство. И это немного смущало его недалекий и прямолинейный лисий разум. Потому как гласила древняя лисья мудрость: 'Самолетам- небеса, а лисам- звезды. На погонах'.
О соратнике.
В далеком-далеком еще советском детстве Геракулес был самым обыкновенным советским детским мальчиком. Но потом случилась с ним скверная история. Его укусил злобный монгохтианский энцефалито-гадючий ракопаук. Естественно радиоактивный и геномодифицированный, согласно древних орочано-африканских традиций и татаро-еврейской потехи ради. Несчастному мальчику тогда весьма поплохело. Да настолько что, ничего не сказав родителям, он, почувствовав скорую кончину, собрал свои жизненно-необходимые вещи, а именно деревянную лошадку, башню от пластмассового танка, застывшего в ярости оловянного матроса с пулеметом 'максим', брусок кисельного концентрата и ушел с ними в тайгу. Недолго побродил он по тайге и лег умирать. Да и заснул случайно. Таким его тогда и нашли рыбокровые орочи, бывшие жестокосердные властители этих земель. И приняли его в свою дружно спивающуюся общину. Вылечив мутирующего мальчика таинственными желчно-спиртовыми притираниями и мистическими икряными компрессами, мудрые орочи выходили и вырастили его как своего. Да не в кого-нибудь, а в самого настоящего дальневосточного аборигена. И научили мальчика всему, что умели сами. Пить все что горит; есть все что не шевелится или хотя бы не сильно сопротивляется; быть печальным, как это и положено представителю вымирающего народа; и быть циничным, как подобает профессиональному алкоголику. И вот вернувшись обратно в родное Монгохто по прошествии многих лет, весь в рыбацких мозолях, с луженой глоткой и стальной печенью, полуседой от контрафакта, грибно-горбатый и ягодно-длиннорукий, бесконечно грустный грустью всего мира и усталый вселенской усталостью, вступил оборочевший Геракулес в ряды Вооруженных и Добрых Сил РФ. Где по прошествии положенных лет без особых происшествий дослужился до старшего прапорщика. И если бы не удивительная тайна, которую он хранил и лелеял, была бы вся армейская жизнь его никчемна и пуста. Почти как у меня, жалобно бурчал под нос никчемный старший лейтенант Пиджак, застегивая верхнюю пуговицу кремовой рубашки, чтобы скрыть алый шелк супергеройского костюма.
Рабочий день.
Что есть сон, как не иная жизнь. Жизнь не тела, но человеческого разума. Когда из самых его глубин вздымается мутный ил образумленного безумия, закручиваются стремительные потоки желаний и страстей, выныривают жуткие предвечные фрейдистские эго-монстры, вспениваются грязные хлопья памяти былых времен и поколений, всплывают светящиеся счастьем пузыри мечтаний и надежд. Когда спящий уже и не человек вовсе, а нечто иное, загадочное, просветленное и в то же время безумное и неимоверно древнее существо. Но только не дежурный по стоянке. Получив оружие он уже прекращает быть человеком, и становится полным кретином. И кретином же остается на все сутки, до конца наряда, даже когда спит. Даже убитый вероятностным противником он остается кретином, только холодным и недвижным. Кретин уж получше психа будет, обнадеживал себя несчастный и слегка неуравновешенный старший лейтенант Пиджак и поправлял непрерывно сползающую повязку дежурного по стоянке. Вокруг суровел рабочий день.
Лисы и любовь!
Это ракета? Это комета? Это ракета 'Комета'? Нет! Это лисы! Но как? Молча! Вокруг суровели полеты. Звезды весело мигали им в ответ. Звезды любили лис. И чувства эти были взаимными.
Страсть.
Древний деревянный идол, почерневший от копоти сожженных в его честь девичьих губ и недотушенных бычков, зорко озирал окрестности. В окрестностях находился суровый военный поселок Монгохто. Пустые глазницы сверлили недобрым взглядом разваливающиеся ветхие заброшенные дома. Холодом абсолютного зла и неощутимыми миазмами тлена и разложения несло от идола. Проклятье, ругался древний идол, так скоро совсем в одиночестве останусь. И грубая смоляная слеза копилась в углу его жестоких глаз. Однако, какие страсти, подумал бесстрастный, но трусливый старший лейтенант Пиджак, невольно ускорив шаг, проходя мимо.
О кубах.
Однажды во время очередного парада планет и день солнцестояния окрестности ТЭЧи заполонили кубы. Были они самых разных размеров и расцветок. И состояли из самого различного и порой совсем даже затейливого материала. Спутники вероятностных врагов, пролетая над суровым военным поселком Монгохто, никак не могли надивиться изящности узора, выложенного этими загадочными кубами. К чему бы это, подумал недогадливый старший лейтенант Пиджак, проходя мимо них и отдавая честь каждому.
Абсолют и Родня.
Был прекрасный понедельник. Красноглазые и опухшие после Дня Авиации военнослужащие ТЭЧ собрались поработать. А так как они были воинами, то и работа их была Настоящей Борьбой. Борьбой со Злом. В этот ужасный день Злом, причем абсолютным, являлась Водка. Она злобно усмехалась, блестя гранеными боками стаканов и обжигающе булькая в них прохладой. Храбрые и самоотверженные работники ТЭЧ бесстрашно осушали эти наполненные абсолютным Злом стаканы. И Зла становилось все меньше и меньше. 'Когда-нибудь мы ее победим!'- пьяно хрипели воины ТЭЧ, шаря сальными пальцами по столу в поисках неровных кусков соевой колбасы. 'Ага...'- соглашался с ними наивный старший лейтенант Пиджак, опрокидывая в свою жадную лисью глотку стаканчик ортофосфорной кислоты. Абсолютно не воинственный Пиджак абсолютно не имел цели уничтожить абсолютное Зло. 'Как это? Своих что ли бить?'- хмыкал Пиджак в редкие лисьи усы, стряхивая с них капельки ортофосфорной кислоты.
Почему официанткам не дают пистолетов:
(О)-официантка. (П)-поедающий.
П: Извините, суп сегодня какой-то жидковатый.
О: А теперь как? Густой? (Бах! О. выстреливает П. в затылок. Мозги П. выплескиваются прямо в суп.) Или же еще жидче стал? Хам!
П: Что-то от вашей капусты у меня пищеварение барахлит.
О: Попробуй переварить пулю, сволочь! (Бах! О. выстреливает П. прямо в живот.) Вкусно? Хам!
П: Извините. Можете принести еще хлеба?
О: Все сожрал? Тогда сожри это! (Бах! О. выстреливает П. прямо в рот. И бросает в натекшую кровавую лужу кусок черствого хлеба.)
Как же все-таки хорошо что официанткам из офицерских столовых не выдают оружия.